***30 апреля утром Идентификация Майи***
На кухне меня поджидал завтрак: яичница с беконом, бутерброд с сыром и вишневый рулет, нарезанный ломтиками и аккуратно разложенный на тарелке. И тут я подумал, что разговаривал с женщиной с явной неохотой, лишь бы отвязалась, между тем она накрыла для меня стол с моим любимым рулетом. Стало быть, я живу с ней, и со мной что-то произошло.
Мне захотелось что-нибудь вспомнить о ней, но мешала странная помеха, будто кто-то пытался что-то сказать, но ему не давали слова, а нарастающая головная боль словно свидетельствовала о полном моем фиаско.
Приняв пенталгин, я прислушался к себе, но так и не разобрался, о чем говорит невнятный внутренний голос. Помехи создавала женщина: она была явно разочарована моим поведением. Думая об этом, я посмотрел на соблазнительный ломтик рулета и почувствовал, что было бы неплохо сейчас же овладеть женщиной, даже если она будет сопротивляться. Это сразу переключило мои мысли на более мажорный лад. Выкурив после завтрака сигарету, я направился к женщине в полной уверенности, что она не станет зря сопротивляться.
Она лежала на кровати в дальней комнате с поднятыми обнаженными коленями и задумчиво смотрела в потолок, явно не подозревая, что я мысленно уже овладел ею. Бросила на меня мимолетный, ничего не значащий взгляд, но, видимо, почувствовав по моему легкомысленному виду определенную угрозу для себя, вытянула и скрестила ноги, и сложила руки на груди крест-накрест. Все эти телодвижения, произведенные одновременно и быстро, завершились глубоким вздохом разочарования. Похоже, она уже поняла, что сейчас произойдет, и, вероятно, заранее сдалась. Так люди воспринимают стихию, например, ливень, который невозможно предотвратить.
Не говоря ни слова, я прилег рядом, превратившись в стихию твердеющей плоти, пронизанной одним безоговорочным желанием. Женщина, разумеется, попыталась было отстраниться, но я без особого труда преодолел не слишком очевидное сопротивление, обнял ее, как и положено в таких делах, и начал молча раздевать, одновременно слегка заламывая ей руки, которыми она все еще пыталась для приличия защититься. Вскоре, однако, обмякла и сделалась безучастной, а мне было все равно, как она воспринимает это священное действо, лишь бы я ощутил свое морально-сексуальное превосходство.
Разумеется, подобные эпизоды я не рассказывал Дарье, напротив, всячески приукрашивал свои мотивы и поступки, ограничившись, например, в этом месте тем, что просто прилег рядом с Майей, и все якобы случилось само по себе. Или все-таки проболтался? Надеюсь, Блинк в тот момент не перехватил управление и не стал говорить про заламывание рук.
Впрочем, Майя немного завелась, хотя добросовестно старалась не вовлекаться в процесс, — с тем все и закончилось, и я, естественно, почувствовал себя победителем, который великодушно принял капитуляцию и теперь лежал на спине, наслаждаясь умственным перебором оттенков переживаний, вызванных полнейшим разгромом женской гордыни. Немного погодя она снова спросила:
— Где ты был? — но теперь ее голос был достаточно мягким и спокойным, чтобы я перестал сердиться.
Однако я уже не мог, как прежде, игнорировать ее просьбу.
Мне не хотелось говорить, что именно со мной случилось, тем более я и сам не знал, но надо было как-то выходить из этой тупиковой ситуации.
— Извини, — начал я врать, — так получилось, что мы выпили немного на работе, а потом Олег Николаевич хотел меня подвезти, но сломалась машина. Пока то да се, я и не заметил, что наступила ночь.
— Тебя не было целую неделю!
— А! Ну конечно, я был в командировке, а потом… и Олег Николаевич с нами.
«Не забудь предупредить Олега Николаевича», — прошептал вкрадчивый внутренний голос, хотя теперь я знал, что это Блинк.
— Ты был с Олегом Николаевичем? — удивилась женщина. — А ты поговорил с ним?
— О чем? — На всякий случай я насторожился, присел на кровати, прислонившись спиной к изголовью, примыкающему к стенке, и стал рассматривать свои ноги, сравнивая их с ее ногами.
Стало быть, она хорошо знает Олега Николаевича, я рассказывал ей о нем, похоже, мы с ней близкие люди, но я не женат, у меня нет обручального кольца, и у нее нет, мы просто живем вместе. «Любовница, — подытожил я про себя, — или гражданская жена, но не помню ее имени, и пока не надо ей об этом говорить».
— Сядь, как я, — сказал я ей, и откинул тонкое одеяло, которым она укрывалась.
— Зачем? — спросила она.
— Просто так, сядь, пожалуйста.
Она села, и я стал смотреть на ее изящные точеные ноги; мои волосатые казались неотесанными, грубыми. Кто она? Почему я не помню? Я провел ладонью по ее бедру, поцеловал в висок, она склонила голову мне на плечо и замерла.
— Ты обещал поговорить с ним о новой работе, — промолвила она, вращая носками ног.
Так вот что женщина хотела от меня услышать. И я вспомнил, что в последний раз разговаривал с Олегом Николаевичем в каком-то кафе, но это было не вчера. И я не помнил, о чем мы говорили.
— О новой работе? — я не хотел терять ощущение умиротворенности после близости с женщиной, но и не желал потворствовать ее капризам. — Меня работа пока вроде вполне устраивает.
— Ты сам говорил, что тебе предлагают новую. Да и платят тебе как хорошему специалисту недостаточно, а Олег Николаевич обещал намного больше.
— Мне мало платят?! — возмутился я. — А ипотеку…
И осекся, удивив себя тем, что помнил все, кроме женщины, которая так легко мне отдалась.
— На ипотеку только и хватает! — воскликнула она. — А ты вкалываешь почти без выходных, дома еще работаешь, и три года мы никуда не ездили, устала я от такой жизни… Больше не хочу работать на Арбате…
Она вздохнула, прикрылась одеялом и, опустившись на подушку, повернулась лицом к стене. Сразу поняла, что я не настроен говорить об этом. Мне не понравилась ее реакция, и я позволил себе слегка повысить голос:
— Меня вполне устраивает моя работа, и платят вполне приличную зарплату, — с этими словами я встал и начал одеваться.
— Кстати, Ян обещал мне мастерскую… — примирительным тоном вставила она, повернувшись ко мне лицом, — буду картины рисовать, а не сидеть на улице.
Я не ответил и стал смотреть на ее зашевелившиеся невпопад пальцы, которые внезапно привлекли мое внимание, — они были как живые, словно обособленные, самостоятельные сущности, и мне померещилось, что они подают тайный знак. В их одновременном шевелении, почудилось, таилась закодированная информация, и я, засмотревшись на эту бессознательную игру тонких, изящных женских пальчиков, вдруг подумал, что она наверняка мне изменяет, пользуясь провалами в моей памяти.
Воцарилась странная тишина, как будто женщина затаилась, услышав мои мысли, — я ощутил это буквально физически и почувствовал, что мы сейчас думаем об одном и том же. Она была чужой, я даже решил, что она пытается обмануть меня, но не знает, как это сделать, чтобы я ни о чем не догадался.
— Не уходи, побудь со мной… — взмолилась женщина и протянула ко мне будто обессиленную руку, но я не хотел прислушаться к ее мольбе.
Если она беспокоится об ипотеке и говорит со мной таким тоном, значит, мы близкие люди. Неужели — жена?
Я в нерешительности замер, не зная, что делать: поговорить с ней откровенно или не показывать виду, пока не выясню, что происходит?
— Мастерскую, говоришь? — спросил я, уставившись с прищуром в ее глаза, и растерянно улыбнулся.
— Он дал понять, что можно арендовать, а потом он мне ее подарит...
— Мастерскую… а с какой радости?.. Он кто тебе?..
— Просто хороший человек... — заверила она, опустив глаза, — не то что подарит, а продаст за небольшие деньги.
И тут я вспомнил Яна, неказистого типа со странной фамилией Мефистошвили. Насколько я знал, он служил в КГБ, в девяностые ушел в отставку, занялся бизнесом, разорился.
— Понятно. Я ему не верю, скользкий он тип… все ходит и вынюхивает…
— Ты же сам хвалил его, — возразила она осторожно, — выпивали вы с ним…
— Когда? — я тут же пожалел, что спросил.
Женщина не ответила — похоже, она знает, что у меня с памятью не все в порядке, и поэтому не стала уточнять.
— Я только не пойму, с какой целью вы держите меня в дураках?! — неожиданно перехватил управление Блинк, и я стал разглядывать пустой затаившийся в неопределенном ожидании верхний угол комнаты, затем перевел взгляд в окно, прикрытое узорчатой тонкой белой занавеской, думая: зачем я это сказал?.. ведь нет никакого Блинка!
— Никто ничего не скрывает от тебя, ты просто внушил себе, что... — она запнулась, подбирая слово, и тем самым еще больше усилила мои подозрения.
— Что я внушил себе? — мой взгляд блуждал по оконной раме, обозревая сквозь стекло пустыню неба, которая вызывала ощущение тоскливой неотвратимости.
— Ничего, — поспешила она прервать разговор на самом интересном месте.
Я поглядел на очертания ее гибкого тела под одеялом, задержал взгляд на голых изящных плечах и подумал, что она безразлична и одновременно болезненно притягательна для меня.
— Нет, ты договаривай, или боишься меня задеть? — раскинул я в стороны руки с широко расставленными пальцами. — Может, ты считаешь, что я больной, а?
Женщина бросила на меня растерянный взгляд и отвернулась. — Просто… — она выдержала небольшую паузу, будто обдумывая каждое слово. — Просто ты недооцениваешь себя… можно и по-другому сказать: ты не уверен в себе, точнее, не уверен, что ты и есть ты. Иногда ты становишься совершенно другим, не знаю, как сказать, я уже сама запуталась, но это потому, что ты сам запутался.
«Ничего себе, — подумал я, — как она смогла так сказать, что коснулась моей болевой точки?»
— А я ничего не понял, — ответил я подчеркнуто легкомысленным тоном в контраст ее слишком серьезному. — Я вот давеча смотрел на твои пальцы и вдруг подумал, можешь ты мне изменить или не можешь?
— Дурак! — она демонстративно повернулась лицом к стене, и вид круто взмывающих вверх ее бедер зацепил тотчас мой блудливый взгляд.
Странно, что я почувствовал ревность к этой незнакомой женщине, она мне успела понравиться.
— Ты тоже считаешь, что не можешь? — я поднял руку, чтобы опустить на ее бедро, но в последний момент передумал.
— Я вообще не желаю об этом разговаривать, — отрезала она и будто сжалась вся в негодовании.
— То есть считаешь, что можешь? — ухмыльнулся я, кляня себя за пустословие.
— Другая на моем месте уже давно бы изменила тебе, но ты, похоже, этого не понимаешь, — она повысила голос и выставила колючки, и тотчас все очарование изгибов ее тела рухнуло. Передо мной лежала сучка, играющая, видимо, роль моей жены. И я машинально съязвил:
— Я же говорю, ты неспособна изменить, а если другая на твоем месте давно бы это сделала, не означает ли это, что ты попросту дура?
— Конечно, дура! — воскликнула она излишне пафосным голосом.
— Что?! Ты так считаешь?! — возмутился я совершенно серьезно.
— Да, так и считаю. Я живу с человеком, который не знает своего прошлого… Ты не знаешь, где жил, как учился? — она даже привстала от охвативших ее эмоций. — Кто твои родители, ты можешь сказать? Ты никогда не пытался узнать… Ты живешь только самим собой. Нет, ты и себя забыл, не знаешь, кто ты. Живешь, не думая, как робот. В своей безбрежной вселенной ты одинок и тебе никто не нужен, в том числе и я.
Она, безусловно, специально сделала мне больно, поэтому не стала бы извиняться или раскаиваться, даже попроси я об этом. Хотя если бы и раскаялась теперь, то это уже не могло иметь никакого значения, после того как проговорила вслух то, что явно давно обдумывала.
— Ладно, с тобой все ясно… — и зашагал в гневе взад-вперед по комнате, — а вообще, ты кто такая, чтобы так со мной разговаривать?
— Никто! — бросила она с придушенным вызовом. — Для тебя никто.
Затаив обиду, я принял это вызов, но мне надо было сначала разобраться в том, что же происходит на самом деле, прежде чем принимать какие-либо решения, в необходимости которых сомневаться не приходилось.
Тут зазвонил телефон, я машинально схватил трубку, и женский голос, назвав меня Германом, спросил, дома ли Майя.
— Какая Майя? — не понял я.
— Как какая?! — рассмеялась женщина в трубке, — твоя жена. И пусть включит свой мобильник.
— Если ты и вправду Майя, то это тебя, — крикнул я через дверь, и действительно Майя сняла трубку на кухне и стала говорить по телефону.
Итак, мою жену звали Майей, но я не знал, в каком состоянии находится наш брак и как я сам к ней отношусь. Похоже было на то, что без особого интереса.
Пока она разговаривала, я быстро собрался и поехал на работу.