Настроение нового дня было лёгким, как падающий за окном снег. Хотелось спиртного, вкусной еды, весёлых прогулок в шумной компании и вообще - праздника. Я сидел, и, грустно-мечтательно разбросав взгляд по двору, созерцал уходящее время.
Волоча в руках пакеты и сумки со сменной обувью, а на спинах - огромные, неуклюже-квадратные ранцы, ребята шли из школы. Потерянные старушки и суетливые старики, практически незаметно, воедино слившись с пейзажем, семенили по грязно-белым тропинкам. Подтянутые девушки бойкой походкой стремились в спортзал, неразлучные со своими телефонами. Кот царственно взгромоздился на кучу постельного белья, прикрытую оранжевым пледом, и мирно сопел. Мне было трудно оторвать от него взгляд.
Я был до краёв наполнен пустотой, и эта пустота приобретала любой оттенок и, иногда, когда я уж совсем распускался, - цвет. Она то радовала меня, окрыляя какой-то воздушной эйфорией и восторженностью, то печалила и даже злила, нагоняя тоску и тревогу. И когда равновесие терялось, а мысли уползали в какую-то скучную ерунду, каркала ворона, одёргивая меня и возвращая к безличной пустоте. Изредка прочерчивали по небу крутые и изящные линии галки, неожиданно срываясь с ветвей.
Я пытался сопоставить внешние события, вроде этих, с внутренними импульсами, мыслями, настроением. Никакой рациональной системы или хотя бы подоплёки не выходило, но связь определённо была. Связь более глубокая, чем мышление, более тонкая, чем все мои представления и надежды. Временами я всё же скатывался к страхам, окончательным заблуждениям, пытаясь привязывать удивление к нудным человеческим понятиям о правильном и неправильном. Но всегда замечал: они лишь отголоски, эхо второстепенного надумывания.
Короткими светлыми проблесками я видел, что всё будто-бы одето на тонкие нити захватывающих дух ощущений, замысловатых, непредсказуемых, но всё же - повторяющихся, вечных. И эти световые маршруты были отгорожены от всего логического, кому-либо выгодного плотной завесой ложных, путающих следы пониманий, и именно потому были прекрасны.
Там, за шлейфами переливающихся крыльев, спрятанных внутрь времени, за мерцанием воздуха в тех местах, где через мгновение пролетит снежника, не было места тяжеловесности моей памяти, тщетности моих стремлений, жадности и наивности желаний. Мне было грустно и жалко себя за то, что во мне так много этого мусора, который я продолжаю впитывать и до сих пор. Мне было брезгливо от себя самого, я хотел стать ближе к гармонии просто происходящих вещей. Но и этим бичеваниям также не было места Там.
И потому снова каркала ворона. Снова срывалась с ветки. Снова падал снег, в противовес моей тоске напоминая, что если даже мне не хватит мужества и непреклонности вычеркнуть всё самому, то время поможет мне: слезами вымоет меня из этой тюрьмы, выбросит к берегам пустоты, а двери обратно - веки - закроет навсегда.
Вечерело.