Глава третья.
Не рой другому яму.
Прибывший от Землемерова гонец уведомил Селезневых, что хозяин больше отказов не принимает. Сегодня он отмечает свой день рождения. Будет грандиозное представление, так что быть приказано обязательно.
-- Что это значит? С каких пор твой хозяин решил мне диктовать условия? – возмущенный беспардонным вторжением в дом, а тем более, безапелляционным приказом, Селезнев попытался выставить гонца за ворота. Тем более, что наглец еще не далее как месяц назад служил под его командованием. Но тот мстительно сощурил глаза и процедил:
-- Не советую. Могу и сдачи дать. А в отношении исполнения приказа скажу так: собачки наши очень любят за подростками гоняться. Есть с кем поиграть. Да и мясо мягче, чем у стариков…
С этими словами гонец вышел за ворота и сел в сани.
Светлана прижала руки к груди:
-- Валера, что все это значит? Угрожать нам? И кто? Какой-то уголовник…
-- Думаю, мы с самого начала просчитались, делая на него ставку. Надо было душить его в зародыше… Но больно уж радужные перспективы рисовал подлец… Если бы не этот катаклизм…
-- Нет, Валера. И без катаклизма он бы всех нас скрутил в бараний рог. Я уже давно поняла, что мы просчитались, не на того поставили. В своем безумии он там ли, здесь ли, все равно потащил бы за собой в могилу всех с ним связанных. Ты прав, надо было его душить изначально. Слишком заигрались мы во властные игры… Я думала, что удастся стравить его с вояками, столкнуть лбами. Но… или я недоучла ума Мезенцева, или он просто тупой вояка… Даже похищение этой медсестры не подвигло его на войну с Земой… Жаль, если просчиталась… Теперь вот, придется ходить на цыпочках перед обычным маньяком и садистом, изображать восторг при виде его изуверств… Нет, не поеду…
-- Остынь, Света. Забыла, что у нас с тобой дети. И их никуда не спрячешь. Отовсюду достанут… Ты его возможности знаешь… Надо ехать…
В это время в доме судьи Голенищевой происходила почти такая же беседа.
Голенищева резко оборвала витиеватое приглашение гонца.
-- Бросьте пороть чушь. У вашего хозяина день рождения в августе. Передайте, что впредь на любые побоища людей я не появлюсь…
-- Да куда ты денешься, мразь? Забыла, кто ты такая? Кто тебя на хлебное место сунул? Что из себя праведницу корчишь? Хочешь, чтоб быдло узнало, как ты засуживала невинных? И что за это получала? У многих на тебя зуб… Не хочешь, чтоб тебя разорвали в клочья эти плебеи, значит, не рыпайся… Собирайся, я сам тебя доставлю к хозяину…
Гонец схватил её за руку, дернул к выходу. Одновременно направил дуло обреза на вышедшего из гостиной Ибрагимова:
-- Ты тоже собирайся, юрист! Сказано, всем быть, значит, всем…
-- Ты что, Серый, совсем страх потерял? На кого шерсть опрокинул? – тут же взвился Ибрагимов, но, услышав щелчок взводимого курка, несколько поостыл:
-- В чем дело? Что за угрозы?
-- Вот так-то лучше. Хозяин сказал: всем быть на празднике. Понял? Так исполняй…
Минуту спустя Голенищева и Ибрагимов уже катили в санях под охраной двух вооруженных боевиков Землемерова в знакомом направлении. Ибрагимов как-то отстраненно отметил, что на этот раз подруга не стала рядиться в свои соболя, предпочтя обычную каракулевую шубку в талию. И правильно, нечего зверя дразнить…
Он с интересом наблюдал, как детеныш неловкими движениями натягивает на себя свою странную шкуру. Она оказалась из нескольких слоев. Детеныш пытался натянуть все сразу, потом, когда это не удалось, стал вытаскивать слой за слоем и натягивать на себя. Его кожа покрылась какими-то бугорками, он опять дрожал. Но днем зажигать огонь было опасно. Маленькое пламя лизало куски веток только в самой глубине пещеры.
Он подал детенышу кусок запеченного на углях мяса козы, предварительно порвав на мелкие части. Приказал есть. Принес воды. Потом, как мог, объяснил, что уходит надолго, но вернется. Пусть детеныш никуда не выходит, пусть ждет…
Малыш что-то произнес, какие-то непонятные звуки. Они не позволяли сосредоточиться на безмолвном разговоре. Поэтому он вновь спросил детеныша, что тот хочет? И прислушался внутри себя. На этот раз детеныш сумел сформулировать мысль так, чтобы стало понятно. Он сообщил, что его зовут… и опять произнес вслух:
-- Боля…
-- Б-б-о, -- попытался повторить горлом. Это было неимоверно сложно. Куда проще было создавать образы внутри себя. Эти звуки он соотнес с детенышем и понял, что малыш с ним знакомится. Потом сосредоточился на своем образе и произнес вначале внутри свое прозвище, которым вызывали его родичи. Но детеныш его не понял. Тогда он собрал всю свою волю и попытался издать горлом звуки как можно ближе соответствующие значению его зова:
-- А-у-к-ха…
-- Аука, -- радостно закричал малыш и закивал головой, показывая, что понял. И опять что-то быстро забормотал…
Он остановил это истечение звуков мысленным волевым приказом сидеть тихо и ждать возвращения…
Он опять отправился к тому ужасному месту, где одни соплеменники детеныша убивали других и распространяли в пространство волны радости и удовольствия. Уже несколько раз он наведывался в те места. Но пока там было тихо. Никто не просил о помощи. Ощущались лишь волны ненависти, злобы, страха, к которым он уже привык, хотя все еще при их появлении у него вздыбливалась шерсть на загривке. Иногда проявлялись волны восторга, смешанного с ощущениями наслаждения. И все это перекрывало чувство смертельной опасности, охватывающее его существо. Он был в стане ужасных хищников, побороть которых не в его силах. Единственное, что его могло спасти, это неумение врага слышать его мысли…
Он опять вспомнил оставленного в пещере детеныша. Мысленно произнес его прозвище – Б-о-о и представил его безволосое лицо, глаза цвета неба перед грозой, шерсть на голове, напоминающую сухую траву осенью и улыбнулся. Бо больше не казался ему уродом. Он был другим, но уже стал его потомком. Его продолжением. Это чувство согревало сердце, расслабляло мышцы. Хотелось вновь ощутить вес его тела на своих руках…
Его теперь заботило только одно: как сохранить это дорогое ему существо в оставшиеся суровые времена. Он чувствовал, что скоро наступит благоприятная пора перехода в найденную им долину. Но сам переход может стать последним для Бо. Нужна самка, которая будет о нем заботиться.
Однажды он уже пытался похитить самку, которую встретил в лесу. Но ее сознание не воспринимало его приказы остановиться. Ее воображение было занято страшным окружающим пространством, наплывающими среди деревьев образами неизвестных существ. Она боялась темного леса и не впускала его зов внутрь себя. Она боялась, но знала, что там, за границей леса для нее все станет хорошо. Там ее ждут спокойствие и свобода.
Тогда он понял, что только в момент настоящего ужаса смерти в этих существах другого мира открывается возможность общаться с ним ощущениями…
Лежка, которую он подготовил недавно, была обнаружена и разорена. Он тут же ощутил волны страха и ненависти, оставленные теми, кто был здесь. И одновременно понял, что готовится что-то необычное…
Была еще одна, отстоящая несколько дальше, но хорошо укрытая от проникновения посторонних. Ее и еще несколько в других местах он заготовил с учетом того, что придется уходить с большим грузом и потребуется время для передышки…
Татьяна проснулась от скрежета поднимаемой решетки. Быстро разбудила Свету, потрясла за плечо заснувшую только под утро Машу. Та со стоном открыла глаза, подняла голову, но тут же ее опустила на солому. Потом разбудили Тоську, которая за прошедшие дни немного поостыла и испугалась. Она теперь все больше сидела в стороне от остальных, часто плакала и что-то бормотала почти неслышно. Свою дочь она сразу же отогнала от себя. И девочка все время сидела рядом с Татьяной и Светой. Те, как могли, развлекали ее, плели из соломы игрушки, кормили тем, что сбрасывали охранники.
Изредка Тоська отвлекалась от своего бормотания, подползала к дочери, вырывала игрушки, если удавалось, била, приговаривая:
-- Из-за тебя я здесь, тварь. Ты втянула меня в эту яму…
Если женщины успевали ее оттащить от ребенка, начинала рыдать:
-- Пусть сдохнет здесь, чем на потеху этим жирным тварям. Зачем вы кормите ее? Хотите, чтобы больше страдала?
Раза два Тоська устраивала концерты с воплями, руганью и проклятиями в адрес охранников и их хозяина, при этом просила дать ей самогона или наркоты. Обещала за дозу все, что только не попросят. Охранники гоготали, устраивали себе развлечение, сбрасывая ей какие-то пакетики. Тоська бегала за ними по яме, отпихивая других женщин, верещала, что это для нее, а когда разворачивала, и оказывалось, что там ничего нет, или насыпано что-то вроде пыли, билась в истерике, бросалась на стены, орала нечеловеческим голосом проклятья. Тогда охранники спускали лестницу, ее вытаскивали наружу. Потом бросали ее избитое, бесчувственное тело вниз.
Маша в основном лежала, зарывшись в солому, и спала. У нее, возможно, было сотрясение мозга. Ее постоянно мутило, любое движение давалось с огромным трудом. Света, пережившая, как она сама сказала, много меньшие потрясения, всячески охраняла ее. И от бесившейся Тоськи, которая в такие минуты ничего под ногами не видела, и от ребенка, который пока не понимал, что лежащей в соломе женщине невероятно плохо.
Но даже такая скотская, на положении рабов, жизнь пришла к концу. Это Татьяна поняла по веселым шуткам, пересыпаемым отборным матом, с которыми охранники известили своих узников о ждущей их участи.
Света подняла свою подругу, положила ее голову на свое плечо. Но та все время пыталась опуститься вниз. Пока охранники вылавливали извивающуюся Тоську, засыпали ей в рот порошок, не обращая внимания на других, Татьяна оторвала от остатков юбки несколько полос и привязала Машу к Свете. Теперь они обе стояли. Света обнимала подругу за талию. Та вроде бы закинула руки ей на шею. Впрочем, охранникам это было безразлично. Не все ли равно, как будут стоять эти приманки для псов. Главным игроком будет Тоська. Наркотик уже сделал свое дело. Глаза ее заблестели, ноздри стали раздуваться. Но она категорически отказалась брать на руки дочь. Тогда один из охранников сунул ее в руки Светы. Татьяна хотела перехватить ребенка, понимая, как тяжело той держать на себе Машу. Но охранник грубо оттолкнул ее в сторону, бросив цинично:
-- Что, и ты захотела поразвлечься? Погоди, для тебя другая игра будет. Повеселимся…
Другой холодно бросил:
-- Твое время не пришло. Сиди и жди.
Охранники вытащили на поверхность бьющуюся в руках и сыплющую матом Тоську. Татьяна попрощалась со Светой. Маша ничего не соображала.
-- Привяжи ко мне и Гелю. Боюсь, что уроню, пока дойдем. Не хочу, чтобы ее напоследок еще и избили. Пусть уж у нас будет один конец, но без лишних мучений…
Татьяна оставшейся полосой от юбки привязала тельце девочки под мышками к Свете, поцеловала всех трех в лоб. Она не знала, что сказать в утешение.
-- Молись за нас, Таня, чтобы боженька избавил от страшных мучений. Чтобы все закончилось быстро… А я буду молить боженьку, чтобы взял нас к себе…
Тут спустившийся охранник отшвырнул ее от подруг, накинул петлю веревки на всех трех сразу и крикнул, чтобы поднимали.
Быстро вытащили лестницу, заскрипела опускаемая решетка. Татьяна осталась одна. В неведении о том, что ждет ее впереди…
…Опять его окутывали волны ненависти, восторга, радости, ужаса, боли, ожидания скорого конца. Шерсть его то и дело вздыбливалась, но все больше от омерзения. Он не мог понять, как можно радоваться ужасу и смерти другого. Даже убивая добычу, он всегда просил у ее души прощения и отпускал в верхний мир с благодарностью.
Он основательно проверил пути отхода, уточнил, где находятся охранники этого страшного места. Их было много. Все они были с палками, выпускающими жалящих шмелей. Но когда знаешь точки расположения врага и его возможности, проще его отвлечь. Только убедившись, что на выбранном им пути неожиданностей не предвидится, он устроился почти под самыми стенами этого страшного холма, который был сделан из камня этими злобными пришельцами, со множеством пещер и ужасной западней, в которой убивали своих соплеменников…
Он ждал. Был слышен шум, рык зверей, убивающих в гневе и неистовстве, шли волны страха, боли, смерти, но не было зова о помощи…
И вот наступил его час. Внутри отчетливо проявился этот странный, вибрирующий зов, обращенный к кому-то, кто может придти и отвратить беду, кто может помочь… Зов, надеющийся, обращенный только к нему…
Не мешкая ни мгновения, он ринулся на этот зов. Одновременно, собрав всю внутреннюю энергию, он послал приказ всем спать…
В каменной западне, как и в прошлый раз, четвероногие звери набросились на двуногих. Они застыли под воздействием его приказа в одном прыжке от своих жертв. Одна из самок держала на руках детеныша, другая прижалась к ней. Еще одна была в другом конце площадки. У него не было выбора. Он схватил ту, что была ближе всего, с детенышем, перекинул ее через плечо и прыгнул из западни на стену. И чуть не сорвался. Но вовремя сгруппировался и перемахнул через преграду, рухнул в воду, выбрался на берег и скрылся среди сугробов. Затем стряхнул с плеча свою добычу. И тут понял, почему ноша показалась такой тяжелой и неудобной. За ту самку, что держала детеныша, ухватилась еще одна. Вернее, она была привязана к ней. И теперь обе смотрели на него безумными от страха глазами.
Времени для размышлений не было. Он подхватил их так, что одна самка оказалась на одном плече, а другая на другом, уравновесил ношу и качающимся бегом понесся к запасной лежке, надеясь, что ее никто не нашел.
Он чувствовал, что вот-вот за ним ринется погоня. Вскоре по его следу пойдут четвероногие убийцы. До сих пор ему удавалось сбивать их с толку. Но тогда он был один. Сейчас он, наконец, добыл то, что занимало все его существо последнее время, и надо было сохранить свою добычу.
Эта лежка была им обнаружена недавно, чуть переделана и замаскирована. Ее он берег на самый крайний случай. И вот он наступил. Одни своим входом нора выходила на берег ручья. Поэтому он еще задолго до подхода к лежке ступил в ледяную воду и по скользким камням дна побежал в сторону спасительной норы. Скинув свою двойную ношу, он затолкал обеих самок с детенышем в темную яму, послал приказ молчать, и замаскировал нависшими ветвями игольчатого дерева. Потом сделал круг в сторону, взобрался на дерево, осмотрел окрестности. Его удивило, что погони не было.
Он прислушался к ощущениям, сосредоточившись на западне. Там творилось что-то непонятное, что-то ужасное. Но это его уже не касалось. И он вернулся к лежке, но зашел с другой стороны, где был второй ход. Вытащил самку с детенышем. Она так и не отпустила его от себя. Потом другую. Она была по-прежнему привязана к первой. Потом он понял почему. Эта вторая не могла стоять. Нести обеих он не мог. Потому, глядя в глаза первой, он мысленно постарался объяснить, что будет нести вторую, а первая пойдет рядом. Та закивала головой, что поняла. Он уже знал от Бо значение этого знака.
Так они и двигались дальше. Впереди он со второй на плече, сзади первая, держа детеныша на руках. Он понял, почему она не спускала его с рук. Детеныш, как и вторая, был привязан к первой.
В следующей, удобной и сухой лежке они передохнули. Он отвязал детеныша. Это оказалась маленькая самочка. Ощупал вторую, которая находилась в небытии. Но она была жива. Переломов костей не было. Он определил, что самка невероятно истощена… и она ждала детеныша. Он ощутил другую жизнь в этом истерзанном теле. И понял, что предки посылают ему свою помощь, напоминают ему о долге перед родом.
У него не было ничего съестного в этой промежуточной лежке, кроме нескольких горстей мороженых ягод, кисло-горьких, но утоляющих чувство голода. Первая самка взяла предложенный корм, проглотила несколько ягод, придвинулась ко второй, прижала ее к себе, попыталась растормошить, но он отодвинул ее. Попытался объяснить, что нельзя трогать, пусть лежит. Тогда первая самка начала снимать с себя шкуру и укрывать лежащую. Он вспомнил, как дрожал Бо без своей шкуры, и понял, что надо двигаться дальше, в пещеру, где есть огонь. Где лежат шкуры убитых им коз. И еще понял, что если не поторопится, вторая самка уйдет к своим предкам. И его предки ничем не помогут.
К пещере было два пути. Один вокруг, по тропе через болота. Он был долгий, но безопасный. Второй, вот он, рукой подать, но надо карабкаться по кручам. Ему этот путь нипочем. Он привык такому передвижению. А вот его самки? Выдержат ли они? Вдруг он ощутил попытки первой самки что-то ему объяснить. Она делала какие-то знаки, что-то чертила на снегу. Он долго вслушивался в то, что она пыталась сказать. Потом понял. Она просила его подняться со второй самкой наверх, а они с маленькой самочкой будут ждать его. Это было опасное предложение. Не потому, что он боялся, что они убегут. Он больше остерегался оставить их без защиты, пока будет подниматься вверх. Опасался, что их могут схватить стайные хищники, у которых здесь есть логово, боялся, что прочтут их следы те кровожадные соплеменники самок, которые все-таки вышли на поиски своей добычи.
Путь был неблизкий. Полина перебралась через Русянку на противоположный берег, на лыжах идти было легче. Она не была любительницей этого вида спортивного отдыха, обычно старалась отлынивать от таких прогулок, но сейчас была благодарна Артему за то, что таскал ее на лыжные пробежки. Подсознание вело ее в лесную чащу, туда, где осенью на болотах собирали клюкву. Она прошла краем болот до самого подъема на холмы. С этой стороны они были пологими и поросшими деревьями и кустарником. Но с другой стороны, обращенной к Русянке, холмы обрывались почти отвесными скалами, на которых летом обычно тренировались туристы.
Она шла как по невидимой бечеве, поднимаясь все выше, почти к вершине холма. Здесь Полина никогда не бывала. Не потому что чего-то боялась, а просто не интересовали ее ни скалолазание, ни поиски сокровищ, якобы запрятанных где-то в этих местах уходящими французами. Если скалолазание она считала обычной блажью выросших в достатке и отсутствии обычных жизненных забот жителей мегаполисов, то поиски мифических кладов раз и навсегда нарекла идиотской чушью. Когда было убегающим французам в осеннее бездорожье сворачивать с укатанного большака на незнакомые, окруженные болотами холмы, чтобы там найти какую-нибудь пещеру для укрытия обозов с награбленными богатствами. Да их отправили еще в то время, когда было сухо и по дорогам можно было относительно спокойно проехать. А если и решили где-то спрятать, то мест таких по дорогам достаточно более удобных, чем Русянские скалы.
На вершине, поросшей сосняком и продуваемой всеми ветрами, она на мгновение остановилась, вслушиваясь в себя. Куда теперь идти? Подсознание молчало. Оно привело на вершину холма, а дальше предоставило ей самой решать, что делать дальше.
Полина запаниковала. Сейчас, когда в голове больше не было этого настойчивого зова, она с ужасом поняла, что, не думая о последствиях, сама бросилась в лапы врага. Кто знает, может быть у этих нелюдей, которые выманивали свои жертвы из деревень и города, есть такие устройства, чтобы воздействовать на мозг человека, подавлять его волю, внушать ему действия, которые он в другое бы время не совершил. По крайней мере, такие предположения выдвигались в некоторых журналах еще до катаклизма. Их правда, относили к миру фантастики… Но вот ведь, Полина на себе ощутила такой зов. Значит, кто-то сумел сделать…
Ей стало страшно. Она несколько раз оглянулась, определяя, где находится. Стволы сосен росли над самым обрывом. Там обычно скалолазы устраивали свой лагерь. Полина читала их рассказы о спусках с этого холма. Многие говорили, что все пространство под холмом прорезано многочисленными пещерами.
Вдруг Полину, словно током, пронзило понимание: ведь эти убийцы могли облюбовать эти пещеры для своих подлых дел. И вполне возможно, что Татьяна томится именно здесь. И она действительно зовет ее отсюда. Как же Артем, такой грамотный специалист, не додумался проверить эти пещеры? Но что же делать теперь ей? Бежать назад? Но скоро начнет темнеть. День зимой почти не отличим от ночи. Даже предвестье весны не удлинило его. Возвращаться теперь назад по болотам, которые и в зимнее время остались незамерзшими, чревато большими опасностями. В былые времена там были трясины, куда попадали пасшиеся коровы. И в очень редких случаях их удавалось спасти.
Выход оставался один: искать какую-то пещерку и там ждать начало следующего дня. Полина посмотрела вниз. Примерно в полутора метрах виднелась площадка. Там был небольшой грот, где обычно скалолазы оставляли оборудование, прежде чем начинать спуск. Там уж точно никаких бандитов не будет. И она, хватаясь за выступающие корни, стала сползать на площадку, понимая, что если промахнется, дальше будет недолгое отвесное падение вниз до соприкосновения с обломками камней.
Все обошлось. Она приземлилась на площадке, покрытой толстой подушкой снега. Отсутствие следов доказывало, что никого здесь давно уже не было. Бестолково в наступающей темноте порыскала в поисках так называемого грота. Наконец, куда-то провалилась, но неглубоко. И поняла, что нашла искомое убежище. В нем было тихо и даже казалось тепло, потому что ветер сюда не попадал.
Полина представила, что сделает Артем, когда вернется домой, а ее там не будет. Но пусть лучше он придушит ее собственными руками, лишь бы оказаться дома, а не здесь, в этой темной, холодной и страшной впадине в горе.
Она включила фонарик, который предусмотрительно взяла с собой. Аккумулятор у него был заряжен, но не был таким уж мощным, чтобы пользоваться им постоянно. Однако его свет позволил ей увидеть в дальней стене расщелину. Она протиснулась между камнями, свалилась куда-то вниз. Сердце мгновенно ёкнуло, мелькнуло в голове: ну вот и все. Все тревоги и страдания позади. Но падение было недолгим и не особенно болезненным.
Сознание она не теряла, хотя очень на это надеялась. Просто на некоторое время ей стало как-то спокойно и все безразлично. Она закрыла глаза и на какое-то мгновение отрешилась. Потом ей послышались голоса. Странно, подумала она, откуда здесь быть людям. Это мне мерещится. Потом кто-то убаюкивающее шептал ей где-то в самом центре головы, что все хорошо, что все благополучно, здесь безопасно, тихо и спокойно. Она впала в какое-то состояние сна с открытыми глазами.
Пришла в себя от неровного света, проникающего откуда-то снизу, из-под камней. Вначале решила, что это свет фонарика, закатившегося под камни. Но потом поняла, что он находится в ее руке. Она так и не выпустила его. Щелкнула кнопкой, луч света ударил вверх. Полина поняла, что находится в довольно низком пространстве, увидела вверху небольшое отверстие, в которое и свалилась не так давно. Другое дело, что выбраться без помощи посторонних она из этой западни не сможет.
Тут она вспомнила, что из-под камней виден свет. Он откуда? От какого источника?
Осторожно разгребла мелкие камни, сдвинула несколько крупных и увидела внизу большое пространство, в одном его углу горел костер. Он и давал это неровное свечение. В полутьме скрывалось что-то напоминающее постель. Вдруг оттуда в круг света выползло существо, напоминающее ребенка…
Если кто-то думал, что Землемеров недалек и предсказуем, он глубоко ошибался. Это был умный и жестокий зверь в человеческом облике. С каждым днем в нем проявлялись все более явно звериные, хищнические черты, подминая под себя все то немногое человеческое, что еще оставалось в его натуре.
Ледяной занавес, разделивший его жизнь на до и после, стал тем спусковым механизмом, который и запустил процесс его окончательного превращения в зверя. Если раньше он ассоциировал себя с классом избранных и стремился влиться в его ряды, сколотить любыми способами, приемлемыми в либеральном алчном обществе собственников, приличное состояние, то теперь ему этого было не нужно. Здесь, на этом куске земли, преподнесенном ему на блюде высшими силами, а он в этом был уверен, все принадлежало ему одному. Только он обладал жестокими, выдрессированными отрядами бойцов, которым кроме, хорошей жратвы, самогона, наркоты и девок ничего не надо. Эти отряды он растил и пестовал не один год, дрессировал так, чтобы понимали его с полуслова. Они и знали его как хозяина и были верны, как собаки. По первому слову готовы были перегрызть любому глотку.
Он был на этой земле богом и хозяином. Все теперь принадлежало ему одному. Он мог казнить и миловать, решать судьбы тех, кого ему оставили для развлечений и работы на него.
Досаждало, конечно, то, что где-то в лесах были спрятаны и пока не попали под его власть люди Алиева. Но это и не страшно. Будет интересно поиграть с ними в прятки. Тем приятнее будут ристалища. Когда враг пойман после длительного преследования, то и месть бывает слаще.
Занозой в пальце была воинская часть с небольшим гарнизоном. Но она ему особенно и не досаждала. Жила своей отдельной жизнью. Ее он оставил на лето, когда разберется со всеми этими выделившимися в отдельные общины деревнями.
Всю зиму он со своими людьми развлекался набегами на богатые элитные поселки, усадьбы, отдельные деревни. Эти походы оживляли кровь, напоминали о тех днях, когда приходилось скрывать свои пристрастия, вуалировать их разного рода выдумками. Теперь этого не требовалось, но и ушла острота удовольствия.
Первое время он развлекался, следя за потугами этих местных властьимущих оставить за собой право распоряжаться жизнью населения. Но вскоре понял, что те, на кого он делал ставку, в сложных условиях катаклизма ничего полезного сделать не могут. Они лишь винтики в глобальном теле системы. А вне ее оказываются лишними деталями, без которых организм действует даже лучше, чем с ними.
Прошедшие выборы показали, что эти народные массы вполне обошлись и без них. Эти массы исторгли их из своего сообщества, еще раз доказав, что вполне жизнеспособны и без этих надстроек в виде судебной и исполнительной власти и разных комитетов. То, что он подозревал интуитивно, подтвердилось на практике. Он понял, что все эти Поздняковы, Голенищевы, Селезневы, Ибрагимовы и иже с ними ему уже ни к чему. Они отработанный материал. И надо от них избавляться.
Землемеров решил проверить их лояльность своему величию. Для этого объявил о праздновании дня рождения. Решил посмотреть, как поведут себя эти ставленники, мнившие себя до поры основными хозяевами района. Но последняя экспедиция по элитному поясу поселков показала, что этот, казавшийся бездонным, короб с подарками кончился. Дальние дачи чиновного начальства оказались пусты. Ни хозяев, ни прислуги не было. Конечно, кое-чем из провизии налетчики поживились, но для ристалищ нового запаса дичи не было. К тому же это воинское ополчение решило провести разведку в разных углах долины. Это было некстати. Зимой отряды Землемерова воевать не могли. Одно дело, налететь тучей на небольшую деревеньку, где и есть-то десяток мужчин, и совсем другое – биться с обученными солдатами, вооруженными серьезным оружием.
Впрочем, его приглашенные гости никогда не отличались умением получать удовольствие от травли собаками глупых людишек. Ну что ж, пусть полюбуются этим зрелищем в последний раз, потому что в следующем ристалище главными действующими лицами станут они сами.
Все они прибыли, как он и предполагал. Только мозгляк-прокурор увернулся. Как раз перед приглашением уехал в часть и оттуда не возвращался. Но и его не минует общая чаша расплаты, разве что чуть задержится на этом свете…
Застолье было отменным. Может быть, не столь разнообразным, как в былые времена. Но повар-китаец из простейших продуктов сотворил небывало изысканные блюда. Вот только за столом беседа не клеилась. Красавица Тата царила во главе одного торца стола, а он с противоположной стороны. Разговоры начинались и незаметно сникали… Все чувствовали себя как-то скованно и неуютно. Лишь хозяин дома блистал остроумием и словоблудием.
Когда были уже отведаны все блюда, выпиты литры спиртного и произнесены десятки тостов, настало время любимого развлечения хозяина. Он гостеприимно распахнул двери своего зала приемов, приглашая на застекленную веранду, откуда открывался прекрасный вид на арену для ристалищ.
Светлана Селезнева, шедшая под руку с хозяйкой дома Татой, вновь ощутила неприязнь к этой блистательной оболочке, внутри которой пряталась потенциальная детоненавистница и убийца. А та с упоением трещала о том, как усовершенствовал Егор арену. Теперь пленников выпускают из тех ворот, что напротив, а животных, из тех, что расположены под верандой.
-- Егор такой умница, он так много всего знает. Это он прочитал в одном романе про жизнь древних римлян. Правда, там на таких аренах выпускали на первых христиан львов, но у нас же здесь львов не найти. А медведь наш совсем обленился. Только собачки молодцы. Но их приходится несколько дней не кормить, чтобы работали…
Светлана слушала болтовню дуры-хозяйки, понимая, что на этот раз она не сможет выбраться из этого дома. Еще в дороге Валерий сказал ей, что надо готовиться к худшему. Она чувствовала, что над всеми ими, собравшимися здесь, в этом замке нависла смертельная угроза. И подспудно это понимали все. Тот, кто планировался всеми ими в качестве трамплина для достижения высшей власти в районе, оказался умнее и дальновиднее. Он использовал их как ширму для своих наполеоновских планов, не открывая до поры своих намерений. И они, все опытные, изучившие науку власти, знающие законы и умеющие их направлять в свою пользу, оказались слепыми котятами в его жестоких руках.
На веранде были расставлены удобные кресла, между которыми расположились столики с бутылками спиртного и сладостями. За спинами зрителей выстроились вышколенные слуги, по первому знаку готовые услужить каждому гостю.
-- Что ж, друзья, начнем, -- произнес Егор, усаживаясь в свое кресло. Рядом с ним опустилась Тата.
-- Боюсь, что эта сцена не доставит вам истинного удовольствия. Куда интереснее смотреть непосредственно с арены… Но такую возможность… -- Егор усмехнулся, -- надо заслужить. Итак, первый выход… -- он хлопнул в ладони. Стоявший у стены китаец склонился в поклоне и дернул за шнурок.
Заиграла музыка. Что-то из произведений Чайковского. Светлана не могла определить. Что-то до слез знакомое, трагическое…
В стене арены напротив открылась дверь. Из нее вытолкнули какую-то оборванку, которая быстро побежала на середину арены, потрясая кулаками и что-то крича. Следом из двери вышла группа из двух изможденных женщин и ребенка. Они так одной группой и стали возле двери, пока стражники не вытолкали их палками ближе к середине арены. Эти стояли молча и обреченно. Они ничего не ждали. Лишь губы шептали что-то беззвучное…
Когда выпустили собак, зрители не заметили. Лишь услышали хриплое многоголосое рычание и вопль одной из женщин, той, которую втолкнули первой. Она завертелась, отбиваясь от нападающих собак, кинулась бежать…
Светлана инстинктивно отвернулась. И тут услышала возгласы удивления, а Егор даже вскочил с места. Она не видела, когда появилось это существо. Оно было уже внутри. Собаки как-то замедленно, словно по инерции, еще бежали, но лапы их заплетались. А это существо вдруг подскочило к группе женщин, схватило ту, что держала ребенка, взвалило себе на спину. Причем вторая женщина также оказалась за его спиной. Существо подпрыгнуло, почти сорвалось со стены, но сгруппировалось… и скрылось из глаз.
Происходящее на арене больше никого не интересовало. Все заговорили наперебой.
-- Что это было? – тихо спросила Светлана у мужа. Тот пожал плечами, потом чуть слышно произнес, -- не знаю, но планы хозяев оно нарушило…
Егор в это время отдавал распоряжения: собрать отряд для преследования, гостей препроводить в отведенные им покои, выставить охрану по периметру. Возможно, таких существ много…
Слуги учтиво, но настойчиво вывели гостей из веранды, сопроводили их вниз, где несколько боевиков заломили мужчинам руки и потащили их в одно место, а женщин – в другое…
Вестовой вместе с детьми прибыл в часть вечером. Пока разбирались на КПП, пока искали Полину, прошло достаточно много времени. Когда убедились, что ее нигде нет, доложили дежурному офицеру. Тот старшему специалисту в подземный бункер.
Детей определили в приют, накормили, уложили спать. Бойцы в это время прочесывали все закоулки военного городка.
Сообщать Мезенцеву боялись. Знали, что известие может его сразить. Разбудили Самохина. Тот подскочил как ужаленный.
-- Куда вы смотрели? Поручить ничего нельзя. То одну украли, теперь другую, к тому же жену командира. Вы что, хотите загнать его в могилу? Хотите, чтобы вас всех вот так по одному перетаскали? Живо следопытов, из тех, что остались в части.
Самохин быстро оделся в бушлат, комбинезон и выскочил из квартиры. У порога уже стояли пятеро бойцов во главе со старшим лейтенантом, все уже в белом маскировочном обмундировании. Вооружившись фонарями, они пошли вдоль ограды, изучая следы. И вскоре набрели на свежую лыжню. Определили, что двигался одиночка и не вполне умелый.
-- Это она. – Заключил Самохин. – Хорошо, что с ней никого нет. Значит, не похитили. Значит, шлея под хвост. Ну, и то, слава богу. Отправляйте вестового в отряд, пусть сообщит командиру о случившемся, а мы с утра пойдем по следам. Сейчас, во тьме, только заплутаем.
С рассветом, поиски возобновились. Следопыты довольно четко отследили путь Полины, хотя в некоторых местах она становилась на старую лыжню и шла по чужому следу. Вот только ее маршрут всех удивил. Она уходила от населенных мест вглубь заповедных лесов, пересекла реку и двинулась вокруг болот, в самое сложное и малоизученное место района – к Русянским холмам. Там в годы войны отстреливались наши солдаты от наседавших на них фашистов. Говорят, до сих пор там лежат неразорвавшиеся снаряды, а окрестности изрыты окопами и блиндажами. Ежегодно поисковики проводят свои работы, разыскивая останки погибших. Болота надежно скрывают тех, кто нашел в них свой покой.
Что могло понадобиться здесь жене командира? Самохин отправил еще одного посланца с информацией о поисках.
Он втащил вторую на выступ скалы, оглянулся. Далеко внизу виднелись две скорчившиеся фигурки. Они молчали, но он знал, что они живы и ждут его. Передохнув немного, он спустился за оставшейся самкой и детенышем. Двоих было тащить тяжело. Но он понимал, что третий спуск и подъем для него сегодня будет невыполним. Он устал тащить в быстром темпе большую ношу, которую надо оберегать от любых толчков и бросков. Подъем дался ему с большим трудом. Он скинул с себя первую самку с детенышем. Сел, привалившись к стене. Впереди был еще один подъем, но небольшой и не такой отвесный.
Когда он занес больную самку, ощутил присутствие постороннего. Мгновенно его загривок вздыбился. Но он уловил нотки страха и истерики. Это для него не опасно. А значит, и не интересно.
Он еще раз вернулся на выступ, подхватил первую самку с детенышем и перенес в пещеру. Опять пахнуло посторонним. Он уже был однажды знаком с этим запахом. Опасности который не представлял.
Он поставил самку на пол, пододвинул к ней ворох сушняка, неуловимым движением достал откуда-то сверху половину тушки какого-то животного, подал ей и махнул в сторону горящего очага.
Света поняла, что он таким образом дал ей понять, что еду должна готовить она. Она растерянно поискала глазами нож или что-то похожее на него. Тот, кто их спас, сидел, привалившись к стене, и спал. Она стала пересматривать валяющиеся предметы, соображая, чем же можно разделать тушку. Ни сковородки, ни кастрюльки рядом не наблюдалось.
Неожиданно ее спаситель, не открывая глаз, выхватил из ее рук тушку, разорвал на части и бросил на плоский камень. Мясо зашипело, горло запершило от знакомого запаха жарящегося шашлыка.
Света сидела перед очагом, подкладывала сушняк, одной веточкой, приспособив ее вместо вилки, переворачивала куски мяса. Геля сидела рядом с ней, как привязанная. Она все еще с опаской поглядывала на спасителя, прячась за Светой. Маша спала, уложенная на подобие постели и укрытая множеством шкур. Вдруг одна из шкур приподнялась, и из-под нее показалась замурзанная физиономия вполне человеческого ребенка. Света от неожиданности вздрогнула. Значит, здесь есть и другие люди.
-- Ты кто? Как тебя зовут? – спросила она малыша. Тот вначале спрятался под шкурами, потом все-таки вылез. Он был голоден, а запах мяса так будоражил сознание, что голод пересилил страх.
-- Я Боря, -- сказал он, наконец, потом, указывая на девочку, спросил, -- она кто?
-- Я Евангелина, но ты можешь звать меня Геля, -- царственно снизошла к спрашивавшему девочка, -- тебе сколько лет? Как ты здесь оказался?
Мальчик задумался на мгновение, вспоминая слова. Ведь он уже некоторое время общался со своим спасителем только мысленно. Потом сказал:
-- Он меня принес, он род, я думаю, он мой отец, он заботится обо мне, кормит, занимается… -- потом подумал и добавил, -- я не знаю, сколько мне лет…
Потом что-то вспомнил и показал руку с растопыренными пальцами, -- вот столько.
-- Пять? – уточнила Света. Мальчик кивнул. Он был худее и щуплее девочки, но они были ровесниками.
Света проверила, как прожарилось мясо, дала детям по кусочку, взяла себе небольшой кусок с костью, остальное, самое сочное, отодвинула к холодному краю камня для спасителя. Она его решила называть только так. Ей очень хотелось есть, но надо было проверить, как там Маша, проснулась ли. Нет, подруга по несчастью спала. Губы ее запеклись. Видимо, поднялась температура. Но помочь Света ей ничем не могла.
Она вернулась к очагу, взяла свой кусок мяса и стала есть, сглатывая слезы. Она понимала, что Маша обречена. Ей необходимо лечение, но здесь никто ей не поможет.
Он сидел рядом, ощущал горе первой самки и понимал, что он нашел то, что искал. Она была как его ушедшая к предкам подруга и как его мать. Она заботилась о детенышах, хотя они рождены не ею, она заботилась и волновалась о жизни второй самки, наконец, она позаботилась и о нем, хотя он на это не рассчитывал. Она отобрала лучшие куски мяса для него. Он это оценил.
Небольшой отдых взбодрил его. Он понял, что должен заняться здоровьем второй самки, пока ее болезнь не повредила растущему в ней малышу.