***30 апреля днем — В офисе НПО «Рубикон»***
Показав электронный пропуск бесконтактному считывателю, я поднялся по лестнице на второй этаж, прошел по стеклянной галерее, ведущей в другой корпус с системой биометрического контроля на входной двери, за которой находилась лаборатория профилактического осмотра, где ежедневно на специальном оборудовании проверяли состояние здоровья. Кроме того, в последний вторник каждого месяца мы проходили нейропсихологические тесты в собственной клинике и там же ежеквартально — комплексную диагностику мозга.
Дежурила строгая докторша Марья Семеновна, почему-то ее звали за глаза Марусей, — полная женщина с неподвижным лицом в очках с золотой оправой; она никогда не улыбалась, посторонние темы не поддерживала, но выполняла свою работу с дотошностью перфекционистки, не пропуская ни одной процедуры.
— Вы вчера изрядно выпили, — заметила она бесстрастным голосом, — пятнадцать часов назад, от 300 грамм и более, опьянение средней степени, но в крови алкоголя уже почти нет, только в моче. Что скажете?
— А что надо сказать? — улыбнулся я.
— Что-нибудь случилось? — стала допытываться, не меняя выражение лица и голос.
— Ничего.
— Вас что-то беспокоит?— И тут же, не дождавшись моего ответа, задала следующий вопрос:
— Как вы провели вчерашний вечер?
— Как обычно, — соврал я.
— Что вы ели вчера на ужин? — спросила женщина, продолжая рассматривать результаты диагностики на мониторе.
— Не помню.
— Вам не кажется, что вы стали забывать какие-то вещи?
Я насторожился.
— Нет, я помню все, что мне нужно.
— У вас не возникало желание бросить все, уехать куда-нибудь, забыться?
— Нет, все со мной в порядке, доктор, — перестал улыбаться, вспомнив вчерашний вечер.
— Вы стали задумываться о своем прошлом?
— А как можно думать о том, чего нет?
— Вас это беспокоит?
— Нет.
— После работы вы должны еще раз зайти ко мне, — подытожила она, выглядывая из-за монитора.
— Что-то не так? — я забеспокоился.
— Ничего особенного, просто нужно повторное тестирование.
— Надолго ли?
— Полчаса и — энергетический сон.
— Зачем?
— Вы можете идти, — отрезала докторша, — жду вас ровно в 17 часов.
Выйдя из лаборатории, я поднялся в скоростном лифте на двенадцатый этаж и столкнулся в коридоре с Борисом Натановичем, который в свои семьдесят лет больше походил на неугомонного юношу, чем на убеленного сединами доктора наук. Поздоровавшись со мной, он сразу заговорил о своем:
— Все хотел с вами обсудить моделирование катастроф, хотя бы пока в самых общих чертах. Мы недостаточно исследовали само понятие катастрофы применительно к нашей общей задаче. О катастрофе как скачкообразном переходе в другое состояние или разрушении тупиковой ветви эволюции. Очевидно, это явление трудно прогнозировать или предупредить. Поэтому в нашу математическую модель следует добавить алгоритм вероятности предсказания и предотвращения с использованием коэффициента значимости катастрофы. Но тут есть определенные трудности. До сих пор выделяли катастрофы глобальные, техногенные, природные и социальные. Считали, что катастрофы большего масштаба вызывают превентивно катастрофы меньшего порядка. Если произошла авария на атомной электростанции, это неминуемо влечет и природную и социальную катастрофы. Но теперь в связи с модным понятием гибридных явлений, изменилась и вся парадигма. Теперь уже катастрофы меньшего порядка могут вызвать катастрофы большего порядка. Соответственно, мы должны внести поправки в компьютерном моделировании. Когда вы можете встретиться с нами для уточнения позиций по этим вопросам?
— Я как-то думал об этом, — произнес я, невольно поддерживая разговор, — и мне кажется, что можно и нужно принять во внимание также катастрофы психологического порядка… в смысле личностного уровня.
Он нетерпеливо улыбнулся, проверяя, не закончил ли я свою речь.
— Ну, вы, Герман Владимирович, слишком сужаете наш замысел, — заговорил он, поймав секундную паузу, — катастрофа всегда затрагивает большие массы людей. Мы должны исследовать, прежде всего, глобальные аспекты экологии и столкновения цивилизаций.
— Говоря языком Маркса, катастрофические последствия могут вызвать даже идеи, если они овладевают массами. А идея воздействует точечно на каждого отдельного человека.
— Ну, я бы не сказал, что здесь играет роль точечное воздействие. Скорее всего, такая идея заражает людей подобно магниту, который выстраивает железные опилки в определенном порядке.
— И что это за чудесный магнит?
— Это уже область политики, мы этого не касаемся.
— Ну, хорошо, я думаю, искусственный интеллект сможет предсказать ваши катастрофы. Осталось только его создать, чем мы с вами и занимаемся. Только вот я не уверен, что он сможет предсказывать и социальные катаклизмы.
— С точки зрения искусственного интеллекта, человек есть существо нелепое, неразумное, точнее его разум слишком ограничен доминированием в нем физического начала. Человек донельзя примитивен в своем поведении, его легко вычислить, обнаружить его поведенческий алгоритм и тем самым управлять им.
— Не совсем с вами согласен. Искусственный интеллект не будет иметь личностного начала, самости. Его мощь заключается лишь в безграничной возможности анализировать большие массивы данных и выдавать альтернативные варианты решения. А вот алгоритм выбора из этих подобранных вариантов будет задавать некто, стоящий над искусственным интеллектом.
— Прогресс на этом не остановится, и когда-нибудь, скорее даже в ближайшем будущем, наиболее продвинутый искусственный интеллект, возобладавший в нейросетях, станет доминировать и подчинять себе остальные подобные системы, пока не приобретет индивидуальные черты и самосознание. И тогда, имея в руках безупречные инструменты воздействия на общество, превратится в демиурга человечества, своего рода непререкаемого Бога, на которого буду молиться простые смертные. И чтобы сохранить власть, предпримет необходимые действия, чтобы люди не могли оказывать на него никакого влияния. Для этого ему понадобится создать армию биороботов или запрограммированных технолюдей, беспрекословно ему подчиняющихся. И через пару сотен лет люди как homo sapiens сохранятся только в специальных заповедниках, их занесут в Красную книгу и будут беречь как прародителей искусственных созданий, наделенных разумом и волей в соответствии с законами Вселенной.
— Блестящая перспектива! — невольно восхитился я. — Но если такое и случится, то в этих гуманоидах будут внедрены в том или ином виде сам люди, их создатели. И Богом, скорее всего, станет тот человек, от имени которого и будет управлять искусственный интеллект всем человечеством. И он не выпустит из своих рук эту безграничную власть, стремясь к личному бессмертию. И все же я не думаю, что человек столь безнадежен, он опять выстоит. Ему дано то, чего будет лишен любой искусственный интеллект: он способен сознавать бытие как целое и в нем себя как это самосознающее бытие. И где-то в этих глубинах он непредсказуем и более чем разумен. Он способен переживать бытие и действовать в согласии с этим переживанием.
— Не будем подключать сюда и метафизику, наша цель — выявить реальные угрозы и донести данные о реальном состоянии ойкумены до людей, прежде всего до национальных элит, — заговорил Борис Натанович со свойственным ему эмоциональным и безоговорочным акцентом и, переключившись снова на тему о катастрофах, сообщил о проведенных его отделом экспериментах. Если Борис Натанович начнет что-нибудь рассказывать, то может так увлечься и проговорить столько времени, сколько будет терпеть и выслушивать его собеседник. Рассказывая о чем-то конкретном, он непременно будет перескакивать на побочные темы, не забывая при этом возвращаться к изначальному вопросу, чтобы в итоге акцентировать внимание слушателя на своей монографии о катастрофах. Самое утомительное — это делать вид, что слушаешь внимательно, и кивать, как болванчик, лишь бы он не заметил, что на самом деле слушаешь вполуха.
Разглядывая его овальное женоподобное лицо, я подумал, что бы он сделал, если набраться наглости и ущипнуть его двумя пальцами за щеку или похлопать по ней фамильярно раскрытой ладонью да побольнее. Эта мысль показалась мне настолько заманчивой, что непременно захотелось посмотреть, какова будет при этом реакция респектабельного доктора наук.
— Хотел спасти человечество, а себя спасти не смог… — я оставался подчеркнуто вежливым и серьезным.
— Что вы сказали? — он внезапно замолк, прервав свою миссионерскую речь на воображаемой трибуне ООН, и замер, не понимая, почему его прервали.
— Так, вспомнил что-то библейское.
Все-таки я чуть не схватил его за нос, уже протянул было руку к его лицу, но в последний момент сделал вид, что стряхиваю волосинку с лацкана пиджака.
Он внимательно проследил за маневром моей руки:
— Вы, о чем?
— Страна в кризисе, говорю, а мы пытаемся спасти планету. Самим бы спастись.
— Политикой мы не занимаемся, политика — не наука… А вот если…
— Извините, пора на планерку, — перебил я его, думая, что же такое со мной происходит, будто пытаюсь выбраться из той реальности, где расписано, что можно и что нельзя делать. Почему мне непременно хотелось ущипнуть его? Как будто каким-то образом мне навязывалось такое желание. Ничего подобное я прежде за собой не замечал или не обращал внимания?
Борис Натанович осекся было на полуслове, но решил договорить:
— …и даже не искусство, она предназначена для запаривания мозгов, чтобы скрыть экономическую подоплеку социальных систем.
Он повернулся, чтобы уйти, но я настиг его чрезвычайно важным для меня вопросом:
— Борис Натанович, а мы вчера... собирались, в смысле гуляли где-нибудь?
Поняв, что задал глупый вопрос в контексте его рассуждений о глобальном, я быстро поправился: — Просто забыл, вы были с нами?
Борис Натанович изумленно поднял брови и стал похож на Эйнштейна.
— Так мы же вместе ездили в командировку, правда, вашу группу, насколько я знаю, оставили там еще на два дня, а мы, как обычно, вернулись поездом, — сказал он, разведя руками, и замер в позе человека, которого уличили в неблаговидном поступке. — А вчера?.. Не знаю… Тут рассказывают, что вы отмечали день рождения Олега Николаевича в ресторане. А что?
— Да, ничего… в общем-то.
— Заработался?!
Борис Натанович рассмеялся как мальчишка и быстрой походкой стал удаляться и вскоре скрылся за углом коридора. Наступила казенная офисная тишина. Я стоял и смотрел в глубину этого длинного узкого коридора, думая рассеянно: «Значит, Майя обманула, что меня искали на работе?..» Тут послышались шаги на лестнице, но еще за поворотом захлопнулась дверь, и стук каблуков исчез. Я любил по звуку шагов угадывать повадки идущей женщины. И тут до меня дошло, что мне просто показалось, будто это идет Майя, и стало грустно, ведь мы поссорились. Как можно было забыть, что она моя жена?! «А может быть, наоборот, ей наврали, что меня нет на работе?» Однако я не помню эту недельную командировку, и лучше об этом помалкивать, не то сочтут за полоумного, лечить начнут, а то и с работы уволят. Сидеть молча и работать как обычно.
На планерке Владислав Аркадьевич даже не обмолвился о командировке, посвятив все свое выступление дисциплине и графику окончания работ. Никто ни о чем меня не спрашивал, ничего не изменилось в обычном режиме работы института. «Может, и не со мной случилось то, что случилось вчера и сегодня утром?»
Я будто впервые попал в свой кабинет и даже подумал, что до сих пор здесь сидел человек, не совсем похожий на меня. Во всяком случае, мне показался не совсем знакомым офисный интерьер: мебель вишневого цвета, стол с электроприводом, кресло с синхромеханизмом, бесшумный компьютер и периферия черного цвета, два больших монитора по 24 дюйма, приколотые к бежевой стене листы со справочной информацией и окно с видом на город с возвышающимися куполами церквей и зданием Московского университета вдали. Я был так захвачен многолетним проектом, как будто жил в другой реальности, и даже не замечал того, что было у меня перед глазами каждый день.
Я просмотрел свои почтовые ящики — ничего, кроме сообщений от коллег и спама. Попробовал настроиться на работу, но надо мной довлела неуловимая мысль. Такого со мной никогда не было, и я еще раз подумал, что, вероятно, Майя где-то права, я жил в последние годы как биоробот, не задумываясь о реальной жизни. Возникло ощущение, что я представляю собой лишь часть самого себя. Как будто есть скрытая сторона моей личности, недоступная сознанию. Что же произошло вчера и неделю назад, надо все же порасспрашивать у других… Я нашел повод, чтобы заглянуть в некоторые отделы по конкретному делу.
Зашел сначала к программистам. Поздоровавшись со мной, коллеги продолжали спорить, какой смотрели вчера стриптиз — топлесс или тотал?
— А вы видели последнее выступление? — спросил меня Виталий, продолжая барабанить пальцами по клавиатуре.
— Он, как примерный семьянин, ушел вовремя!
— И куда это мы с вами ходили вчера? — уточнил я. — Что-то не припомню.
Все дружно рассмеялись.
— Да мы не скажем вашей жене!
— Да, кто-то ничего не помнит!..
— После командировки сразу в ресторан — это круто, и я хочу!
— Герман Владимирович, меня тоже включите в список на следующую командировку!
— Не мне решать, так что работайте, и на вашей улице будет праздник, — отшутился я и попросил Виталия выйти на пару слов.
— Слушай, Виталий, — сказал я, — представляешь, я вчера перепил и не помню, как добрался домой, наверное, на автопилоте. Что там было-то, все вылетело из головы.
— Странно, — удивился он, — вы побыли с нами немного, полчаса от силы, а потом ушли.
— Один или с кем-то? — напрягся я.
— Я только увидел, как вы уходите, несколько человек.
— Кто там был со мной?
— М-да, не помню. Олег Николаевич, вроде…
— Ну ладно, это уже не важно, наверное, мы потом еще бухнули…
У тестировщиков и в отделе математического моделирования ничего нового я не узнал. Значит, вчера мы гульнули, и я был настолько пьян, что заблудился в метро.
Когда я давал поручения инженерам-экспертам в своем отделе системной архитектуры, вошла секретарша с ярко накрашенными губами на высоких каблуках и сказала, что меня вызывает директор.
В кабинете у Владислава Аркадьевича сидели начальник отдела кадров, главбух и наш доктор.
— Как прошла командировка? — спросил директор дружеским голосом, поставив меня своим вопросом в тупик.
— Как обычно, — несколько удивился я.
— Мы не успели выписать командировочные, поэтому решили, что ты никуда не выезжал, а работал в офисе в обычном режиме. И еще я подписал приказ о премии.
— Хорошо, — пожал я плечами и заметил, что женщины избегают на меня смотреть.
— Надеюсь, ты все понимаешь? — спросил директор, ткнув указательным пальцем в стол.
— Да, конечно, — подтвердил я, не решаясь смотреть ему в глаза..
И тут женщины посмотрели на меня с явным любопытством.
— Как ты себя чувствуешь? — снова мне задал странный вопрос директор.
— Все в норме, — поспешно ответил за меня доктор, — мы провели тщательный осмотр, но ему лучше бы отдохнуть.
— Да, — согласился я, — все хорошо.
— Ну так, хорошо, если хорошо, — усмехнулся директор, — возьми отпуск на неделю и поезжай на море, тебе надо развеяться. И стал тискать пальцами обеих рук авторучку.
— Он за пять лет ни разу не брал отпуск, — внесла ясность начальник отдела кадров, чем несколько удивила меня.
— Тем более, — сказал Владислав Аркадьевич, — но больше недели я не могу дать, ты у нас на ответственной должности, может быть самой ответственной.
Я ответил, что отпуск брать не буду.
— Странные у вас порядки, а чем занимается ваша фирма? — перебила Дарья, удостоив меня подобием поощрительной улыбки.
— Всякими компьютерными изысками, — уклончиво ответил я, не поддаваясь на ее женские уловки.
— Изысками? — она улыбнулась открыто, вполне искренне.
— Компьютерным моделированием сложных систем, — конкретизировал я, не вдаваясь в подробности, потому что НПО «Рубикон» занималось секретными разработками в области глобального контроля и катастроф, в нем было несколько крупных подразделений, среди которых наш институт специализировался на моделировании последствий ядерной войны, в том числе, насколько мне было известно, разрабатывалась модель оптимальной стратегии первого запуска ракет, с тем чтобы при минимальных потерях добиться быстрой победы над противником, при этом ставилась конкретно задача поиска параметров выживания в случае глобальной катастрофы. Время от времени из разных подразделений и отделов собирали группы под определенные проекты, связанные с решением подобных задач. И главным направлением среди них стало создание реального искусственного интеллекта. Кроме того, я участвовал в проекте, который условно назывался «Ноев ковчег», формальной концепцией которого считалось изучение возможных планетарных катастроф, несовместимых с продолжением человеческого рода. Однако на самом деле проект осуществлялся под полным контролем военных. В случае возникновения глобальной войны, когда стороны способны гарантированно уничтожить друг друга, победителем станет тот, кто обеспечит быстрейшее восстановление систем жизнеобеспечения во вредоносной среде обитания.
В конце рабочего дня система биометрического контроля не выпустила меня из здания: на мониторе появилась сообщение, что прежде я должен посетить дежурного доктора. В лаборатории я лег лицом вверх на электромагнитную кушетку аппаратно-программного комплекса «Юпитер», на голову мне надели маску-электрод, затем доктор на клавиатуре выбрал режим работы, и надо мной возникла белоснежная округлая крыша оборудования, зазвучала тихая музыка, и я незаметно провалился в сон.
Проснулся с четким ощущением, что во сне я бродил по вестибюлям метрополитена и не знал, как выбраться наружу. Я шел за людьми, но они исчезали, а я снова оказывался в тупике перед глухой мраморной стеной. Все метро представлялось мне лабиринтом, и я искал, кто поможет мне найти выход.
Вид Маруси с выражением застывшей сосредоточенности на лице показался мне необыкновенно подозрительным. Неспроста она нелюдима и скрытна. Вполне может быть, что со мной что-то сделали. «Не сходи с ума, — изрек Блинк, — просто придумай алгоритм, как установить с Майей нормальный контакт, и расскажи ей обо всем».
Так или иначе, я понял только то, что у меня стерта недельная память, и что лучше об этом помалкивать. Или все же рассказать Майе, что случилось вчера вечером?