Рубикон

                Николай Шмагин

                Пройти  службу  в  Советской  армии,  это  как
                перейти РУБИКОН, оставив позади себя детство,
                юность,  и  идти  дальше  по  жизни  уже   в   ином               
                качестве – морально и физически  подготовленным
                к  новой,  взрослой  жизни  человеком.      
                Автор.
               
                РУБИКОН
               
                (Повесть о солдатской службе в СА)

После службы в армии, Ивану часто снился один и тот же сон:
«Будто его вызывают в военкомат, и снова призывают в армию. 
-Так я уже отслужил своё, не имеете права! – возмущался Иван, но военком укоризненно качал головой, объясняя: - Надо ещё послужить Родине, сынок. Армии нужны такие специалисты, как ты.
И вот Иван едет в машине с призывниками в свою часть, идёт по знакомой улице военного городка, а вот и родная казарма.
Навстречу выходит тот же самый старшина-сверхсрочник, под началом которого он служил, и с радостью заключает Ивана в объятия».
С ужасом Иван просыпался, и долго ещё не мог понять в темноте, где он и что с ним. Слава богу, он дома, и это был всего лишь кошмарный сон.

Спустя годы, Иван Николаевич с доброй усмешкой вспоминал свои ушедшие в прошлое переживания. Наоборот, теперь ему снова хотелось идти в армию, как хорошо быть молодым и служить Родине.
Он частенько вспоминал свою часть, в которой служил когда-то, армейских друзей, своих строгих добрых начальников.
Хорошо бы снова оказаться там, в подмосковных лесах, походить в строю, побывать в нарядах, вскакивать ночью по тревоге и бежать со своим расчётом к ракетным установкам на полигоне, или же смотреть в клубе фильм «Чапаев» вместе со своими сослуживцами.
Увы. Нельзя дважды войти в одну реку. Только в своих воспоминаниях, которые с годами становятся всё дороже и ближе…

Глава первая. Войсковой приёмник.
ИВАНОВЫ СНЫ.  «Ванька с трудом протолкнулся в переполненный старый автобус, и застрял в тесноте где-то в середине салона, уцепившись за поручень. Ничего, стоять можно, и то слава богу.
Натужно завывая мотором, автобус дёрнулся, и поехал дальше по маршруту, с трудом преодолевая ямины и колдобины щербатой дороги. Пассажиры с облегчением выдохнули.

Стоявший люд с завистью поглядывал на сидевших счастливчиков, вспоминая пословицу, что лучше плохо сидеть, чем хорошо стоять.
Те же старались не обращать на них внимания, внимательно разглядывая сквозь пыльные стёкла такие знакомые с детства дома и улицы, словно отродясь их не видели.
Город Алатырь был одним из тех, которые зовутся малыми российскими городами. Поэтому многие знали друг друга. Завязались беседы и разговоры о том, о сём. Новости разные, сплетни, которые все знали и с охотой рассказывали их  всему автобусу. Смех, да и только.
Возникали и ссоры среди вечно недовольных бузотёров, или стычки подвыпивших мужиков. Но их быстро утихомиривали горластые и напористые бабы, опытные в подобных переделках.
Ещё бы, чай и у самих такие же охламоны имеются, с ними глаз да глаз нужен. Не доглядишь чуток, глядь, а муженёк уже в дымину пьяный в дверях качается, с работы, стало быть, прибыл. 
Обычно Ванька бегал по городу пешком, на своих двоих, как и многие в их маленьком городке. Автобусы ходили редко, с перебоями, битком, как правило, но когда он остановился на остановке рядом с проходившим мимо Ванькой, тот долго не раздумывал; запрыгнул на последнюю свободную ступеньку, получив по хребту захлопнувшейся за ним дверцей, и вот он едет, худо-бедно. Да ещё в середине, где посвободнее.
«Лучше плохо ехать, чем хорошо идти», - вспомнилась ему кем-то сказанная мудрость, и он согласно улыбнулся. К тому же он ехал по делу.
Бабушка всучила ему кошёлку с пирогами, которые испекла с утреца, и велела сбегать к тёте Нюре, её племяннице, как он ни отбрыкивался, мол, у него дел по горло. «Надо проведать, передать гостинцы, а то совсем она забыла свою старую тётку. Ноги у меня болят, пока доковыляю, то да сё. Иди, не спорь. А потом беги по своим делам, пострел».
«Заодно со Славкой повидаюсь, а там, глядишь, и к Юрке вместе сбегаем», - подумал он о своих брательниках, с которыми тоже давно не встречался. Но тут его припечатали напиравшие сзади пассажиры к стоявшей впереди девушке, и он внезапно почувствовал волнение от близости к ней. Девушка была фигуристая, кровь с молоком, отодвинуться не было никакой возможности, и Ванька аж вспотел от прилившей ко всем его членам крови, ударившей в голову, и в другие места тоже.
Девушка это почувствовала, даже ощутила всеми фибрами своей души и тела, и улыбнулась, оглянувшись на паренька. Он ей тоже сразу приглянулся. Что поделать, в тесноте да не в обиде. Между ними словно пробежала искра, взволновав обоих до чрезвычайности.
Так они доехали до железнодорожной станции, и вышли вместе с другими пассажирами. Многие торопились на пригородный поезд «Алатырь-Канаш», который уже прибыл по расписанию  и заполнялся народом.
Ванька вдруг решился и пошёл вслед за девушкой. Она ему так понравилась, что ноги сами несли его следом. Главное, не потерять её из виду. Ничего, успеет ещё к тётке в гости.
Девушка оглянулась на настырного паренька, не отстаёт, увязался за ней. Ей нравились такие ребята, с характером.
- Мне на автовокзал надо. Не подскажете, я верно иду? – решилась спросить она, хотя дорогу знала хорошо.
- Да вот он, автовокзал. Пришли уже. А вы далеко едете? – брякнул он первое, что пришло на ум.
- В село Комсомольское, не слыхали про такое?
- Слышал вообще-то, но не бывал. А вы там живёте?
- Да, там и живу. С родителями. А здесь была у тётки в гостях. Они на Ленинской улице проживают. В своём доме.
- Надо же. Я тоже в гости к тётке приехал. Они в алатырском подгорье живут, за путями, со Славкой. Это мой брат.
- Не опоздаете, небось, она ждёт вас? – лукаво улыбнулась девушка.
- Чай не к спеху, - отмахнулся Ванька, и они зашли в крохотное зданьице автовокзала, притулившееся неподалёку от железнодорожной станции. – У нас всё рядом, не заблудишься.
- А наше село намного меньше Алатыря, но тоже хорошее, церковь на пригорке стоит, отовсюду видать, и клуб имеется, по воскресным дням кино показывают, - сообщила словоохотливая девушка, пристраиваясь в очередь к кассе. Купив билет, они снова вышли на улицу.
- Ну вот, через полчаса и автобус будет, по расписанию, если не опоздает, - ей не хотелось, чтобы паренёк уходил, ему тем более.
- А вас как зовут, познакомимся, может? – осмелел он, наконец.
- Валентина, можно Валей называть, - обрадовалась она.
- А меня Ванькой кличут, то есть Иван, - спохватился он и пожал протянутую девичью ладошку. Они прошли к остановке.
Народу было немного, как говорится, ты да я да мы с тобой.
Постояли, не зная, о чём говорить дальше.
- Что-то никто к вам не едет.
- К вечеру народ набежит, после базара.
Они поглядывали исподтишка, то он на неё, то она на него, словно присматриваясь, и убеждаясь в том, что нравятся друг другу всё больше. Расставаться уже не хотелось.
- Далеко до вас ехать?
- Да нет, часа два всего, не больше. Приезжайте в гости как-нибудь.
- А чего ждать, я и сейчас могу. Только…
- Да вы не бойтесь, папа с мамой у меня хорошие, добрые, сами увидите, если приедете, - загорелась она надеждой.
Они засмеялись, словно договорились уже.
- Подожди меня, я мигом. До тётки добегу, гостинцы отдам, и назад.
- Возвращайся, я жду.
Ванька сорвался с места, перебежал железнодорожные пути, благо они были свободны от составов на его счастье, сбежал вниз в подгорье по тропинке, а вот и тёткин дом в переулке, совсем рядом.
Он забежал к ней, вручил кошёлку с пирогами от бабушки, и рванул назад, лишь бы не опоздать, лишь бы успеть вовремя.
- Куда побёг, Ваня? Посиди, расскажешь, как там тётя Дуся поживает.
- Некогда, тётя Нюра, по делу опаздываю. Ты сама к ней зайди. Она заждалась, скучает. Привет Славке.
Только его и видела тётка Нюра. Был, и нет, как не было. 
Всего-то и пяти минут не прошло, как запыхавшийся скороход стоял уже рядом с удивлённой Валентиной.
- Быстро ты обернулся, ничего не скажешь.
- Так рядом совсем. Туда-сюда, всего и делов.
Не успели они ещё раз улыбнуться друг другу, как подошёл автобус, и Ванька решился. Эх, была - не была!
- Всё, едем вместе…

Как и предполагалось, через пару часов они уже были в селе.
Ехали с комфортом, сидя рядом и с интересом поглядывая в окна на поля, леса и перелески, пробегающие мимо тарахтящего по пыльной дороге автобуса. На соседей особого внимания не обращали, были заняты собой, хотя многие вокруг знали Валентину, и поглядывали в их сторону с любопытством, мол, кого это она везёт к себе, уж, не жениха ли?
Но вот и большое живописное село вокруг, и обещанная церковь на пригорке, прибыли. От автовокзала до дома девушки было рукой подать.
Валентина познакомила Ваньку со своими родителями, которые засуетились при виде русского гостя, и залопотали по-чувашски с дочерью, улыбаясь ему и размахивая руками. Не ожидали.
Ванька тоже только сейчас понял, что попал в чувашскую семью, но не особо расстроился. Какая разница, были бы люди хорошие.
А Валя была действительно хороша собой. Быстро успокоила родителей, усадила гостя в горнице, отдохнуть с дороги, и взяла бразды управления в свои умелые  руки.
Вскоре все они уже обедали за хлебосольным столом, с самогонкой и мясом с тушёной картошкой. На столе навалом огурцы, помидоры, яблоки. Ешь, не хочу. Не стесняйся, гость дорогой.
После обеда они прогулялись по селу, побывали в церкви, зашли в клуб. Валентина словно нарочно демонстрировала Ваньку всему селу, мол, смотрите, какой у меня парень есть, не чета вам.
До него не сразу дошло это, а когда понял, отмахнулся про себя, пускай тешится, какое ему дело до её разборок с кем-то из местных парней. Однако ухо надо держать востро. Чем чёрт не шутит, село чужое.
День пролетел быстро, вечер наступил.
Как Ванька ни пытался пообщаться с родителями Валентины, они только улыбались и лопотали по-своему, мол, моя твоя не понимает.
- Всё холосо, паря, с дотькой калякайте, узинать сичас будим. Холосо, - кивали они гостю и продолжали хлопотать по хозяйству.
После не менее хлебосольного ужина с неизменной самогонкой, ему постелили в горнице на родительской кровати, как он ни отнекивался. Валентине на диване, напротив. В селе ложились рано.
- У нас гостю самое лучшее место, не возражай, Ваня.
- А родители твои где спать будут? – Ваньке было неловко и неуютно.
- На кухне отоспятся, о них не беспокойся. Ты ложись, а мне надо отлучиться ненадолго, скоро приду. Их не стесняйся.
- Может, мне с тобой пойти?
- Ни в коем случае, у нас ребята сердитые, чужих не любят, - засмеялась девушка и убежала, чмокнув его в щёку.
Спать вроде бы рановато, и он включил радио. Певица Нина Пантелеева тягуче пела его любимую песню. Вот здорово. Прибавил звук.
«…За окном, моим окном,
     Тёплый ветер листву колышет.
     За окном, моим окном,
     Огоньки на реке.
     Тик-тик-так… Стучат часы.
     За три тысячи вёрст я слышу.
     Тик-тик-так... Стучат часы.
     У тебя на руке».
Песня его взволновала и порадовала. Ванька подошёл к окну. За занавесками уже темно. Посмотрел на свои часы «Победа» на левой руке. Пора спать. Прилёг на кровать, не раздеваясь, и незаметно для себя задремал.
Проснулся от гомона на кухне, появилась Валентина.
- Ты чего не спишь, ночь уже, - всхлипнула она и бросилась на диван.
Ванька был в недоумении от происходящего вокруг. Он присел рядом с девушкой и погладил её по чёрным блестящим волосам, она вдруг схватила его руку и осыпала поцелуями вперемешку со слезами.
- Что с тобой, Валюша? – Ванька был ещё паренёк неопытный и неискушённый в амурных делах, поэтому не знал, что делать дальше.
Он наклонился и поцеловал её в жаркие губы, она ответила, обняв за шею горячими голыми руками. Обезумев от юношеской страсти, он схватил её в охапку, и они слились в долгом поцелуе, взасос.
За дверью громко нарочно закашляли, Ванька оглянулся и увидел, что она приоткрыта. Тогда он кинулся затворить дверь, прямо за ней, у порожка на кухонном полу было постелено, и он разглядел лежащих у двери родителей Валентины, они тоже смотрели на него во все глаза, не спали.
На Ваньку будто опрокинули ушат холодной воды. Он вернулся на свою кровать и брякнулся на постель, слушая всхлипы напротив…»

КАРАНТИН. «Подъём!» - раздался, будто над самым его ухом, знакомый зычный бас, даже сквозь закрытые глаза он ощутил ярко вспыхнувший свет, и его словно подбросило на койке.
Он вскочил с распахнутыми от неожиданности глазами и увидел, что находится в казарме, вокруг суетились ребята, натягивая на себя непослушную новую форму, просовывая ноги в тесные сапоги, чтобы успеть во время занять своё место в шеренге.
Он понял, что видел чудесный сон из прошлой жизни, а вокруг была суровая реальность. Он в казарме, объявлен очередной учебный подъём.
- Шмаринов, ну чего застыл, как чучело на огороде? Быстрее!
Судорожно одевшись, Ванька последним встал в строй.
Тот самый чубатый мордастый сержант, который сопровождал призывников из Краснодара до части, теперь муштровал их в казарме по полной программе.
- Привыкли на гражданке кто в лес кто по дрова шататься? Я из вас сделаю настоящих солдат! Век помнить меня будете, - хмуро усмехнулся сержант, и добавил: - добрым словом, надеюсь.
В строю недоверчиво захихикали, но под его взглядом смолкли.
- Може, будя на сегодня, товарищ сержант? – робко прогудел правофланговый Приходько, - целый день маршировали, а тута ещё ночью не спать, - но сержант проигнорировал его жалобные призывы.
- Смирно! Вольно, - сержант привычным жестом одёрнул гимнастёрку и нахмурился, проходя скрипучими сияющими сапогами перед строем, встал.
- Отбой! – оглушительно гаркнул он, и все бросились к своим кроватям, сдирая с себя форму и укладывая её в стопку на табуретки, сапоги с портянками в голенищах ставили рядом. Бросившись в постель, замирали под одеялами, зря надеясь, что команда была последней в эту ночь.
- 40 секунд раздевались, как бабы на выданье, а положено 30, усекли? – обвёл он строгим взглядом ряды немых кроватей, помолчал: - Подъём!!
И снова судорожное натягивание формы, портянки, сапоги, строй.
- За целую минуту едва оделись, а положено по уставу 45 секунд, - видно было, что сержант тоже притомился в ночи, что уж говорить о новобранцах. – Ну что, начнём сначала? Отбой!!   
Но вот настал тот счастливый миг, когда после последнего отбоя сержант вышел из казармы, свет погас, и все погрузились в крепкий сон.
Ванька ещё долго ворочался, всё не мог заснуть и, слушая могучий храп вокруг, думал, почему ему приснилась та поездка в село «Комсомольское», он помнил, как рано утром Валентина проводила его на автобус, и больше они никогда не виделись. А ведь она так понравилась ему с первого взгляда. Как оказалось, Валентина привезла его нарочно, чтобы заставить ревновать своего жениха, вот и верь девушкам после этого.

Затем он вспоминал о том, раз уж не спалось, как совсем недавно привезли их дождливым осенним днём в часть, и отвели в «карантин», так называли казарму, в которой располагался «Войсковой приёмник».
«Их встретил офицер сурового вида, рядом стояли высокий старшина, и сержант, который доставил новобранцев к месту прохождения службы.
- С прибытием в наш полк, новобранцы. Следующие два месяца вы проведёте в карантине, пройдёте необходимую подготовку, как курсанты Учебной части. Я капитан Плющин, ваш командир, старшина Луговой и уже знакомый вам сержант Удальцов будут теперь для вас вместо родителей, они сделают из вас настоящих солдат, защитников Родины, на которых вы пока мало похожи. Передаю вас в их заботливые руки, и требую беспрекословного подчинения.
Как только командир отбыл, на его место заступил высокий старшина-сверхсрочник Луговой. Он оглядел прибывший молодняк цепким глазом и неожиданно добрым отцовским голосом сказал:
- Пошли в каптёрку, ребятки, положим ваши чемоданы  на сохранение до конца службы, затем в баню. Заходить по одному.
Пока вокруг соображали, что да как, Ванька заскочил следом за старшиной. В каптёрке по стенам высились стеллажи, на лавках лежали тюки с формой, и многое чего, непривычное для гражданского человека.
Старшина осмотрел содержимое Ванькиного чемодана, поставил наклейку с номером, и забросил на верхний ярус стеллажа.
- После дезинфекции сдадите мне гражданскую одежду, и  положите в свой чемодан. Ваша фамилия?
- Шмаринов, товарищ старшина.
- По фамилии вы в конце списка, а зашли первым. Непорядок, - он проставил возле его фамилии номер наклейки, уточнил размеры для выдачи формы, и крикнул в сторону двери:
- Следующий Агафонов, заходите…
Спустя короткое время, они попали в руки бравого сержанта Удальцова в ладно сидящей на нём форме, с сияющими значками на груди.
Он хмуро оглядел новобранцев.
– Все за мной, и не отставать. Наказывать буду строго.
Новобранцы гурьбой заторопились за широко шагавшим сержантом.
- Куды идём, товарищ сержант, в баню? – поинтересовался Цапро.
- На кудыкину гору. Меньше слов, больше службы.
Баня являла из себя достаточно убогое помещение; общие скамейки, тазики, душ, но новобранцы были ребята деревенские, ко всему привычные, баня так баня. Ничем не хуже и не лучше других.
В предбаннике солдат в белом халате с машинкой для стрижки волос.
По очереди садились на табурет перед ним, и доморощенный парикмахер быстро обкорнал их головы с шевелюрами под ноль, наголо.
Когда настала Ванькина очередь, он понял, почему ёжились и вскрикивали те, кто был перед ним. Машинка была старая, рвала и жевала волосы нещадно, но худо-бедно, и он был пострижен, как все.
- Свои шобола складывайте отдельно, позже снесёте их в хим. обработку, и в прожарку. От букашек разных, и прочих насекомых, - сменил хмурое выражение лица на улыбку сержант.
- Прочих мы ещё не успели заслужить, - пробасил в ответ Приходько, аккуратно складывая свою одежду, –  мабуть другие награды будут. Ну, шо копошитесь, як червяки сонные? – прикрикнул он на смущённых непривычной обстановкой ребят. - Айда за мной. Помыться опосля дороги, благое дило для будущего солдата.
Голые стриженые новобранцы робко потянулись за ним гуськом в банное отделение, словно малые гуси за гусаком, разбирая тазики и наполняя их водой. Помывка началась…
Но вот настал момент, когда осмелевшая после мытья ребятня снова появилась в предбаннике, где их уже ожидали стопы приготовленного заранее и доставленного вовремя военного обмундирования.
Сержант вызывал по списку, ефрейтор-каптенармус выдавал новобранцу повседневную солдатскую форму по его размерам; хлопчатобумажные брюки и гимнастёрку, по-армейски х/б, бельё, ремень с пряжкой, сапоги, портянки, пилотку, бушлат.
- То добре дило. Форма хоть куды, и в самый раз, кубыть, - пробасил Приходько, натягивая на свои могучие плечи гимнастёрку поверх белья. – Ни, маловата кольчужка, не налезает.
Новобранцы засмеялись, включая сержанта, который одобрительно оглядел верзилу, и велел каптенармусу подобрать форму по размеру.
Ваньке форма пришлась враз, и он прошёлся взад-вперёд, обживаясь и привыкая к ней. Впервые. Ощущения были необычные, словно всё вокруг происходило не с ним, а с кем-то другим, из прошлой жизни.
- Шо гарцуешь, як конь необъезженный, - пытался шутить Цапро, одёргивая непослушную гимнастёрку и поглядывая на приятелей. Те тоже были несколько не в себе, но виду не показывали.
- Не строй из себя баклана, фофан, - огрызнулся Ванька.
- Жаргон отставить. Ничего, привыкнете, - подбодрил молодняк сержант и продолжил, - затем я научу вас подшивать подворотнички, покажу, как и чем бляхи надраивать. Ну, а сапоги чистить после каждого построения, и выхода на улицу. Всем понятно?
- Кубыть понятно, тока вместо иголки с ниткой мы всё боле лопатами, да гаечными ключами тренировались, - хохотнул весельчак Цапро, - боюсь, не смогём мы портнихами стать.
- В армии замечательная поговорка имеется: не можешь – научим, не хочешь – заставим. Зарубите себе это на носу, дважды повторять я не привык, - хмуро усмехнулся сержант, и добавил: - я сибиряк, так что не будите во мне зверя. Не советую.
Новобранцы притихли, все они были кубанскими казаками, потому силу и мужской характер ценили превыше всего. С этих пор они полюбили и уважали сержанта Удальцова, как  настоящего казака, хотя он им не был.
Затем сержант построил курсантов и привёл обратно, в карантин.
Определил всем места в казарме: у каждого своя кровать с тумбочкой.
После всех процедур сержант в быстром темпе отвёл их в столовую на ужин, вывел на вечернюю прогулку, потом вечерняя поверка, и отбой…

Утром первого армейского дня всех спящих «молодых» словно подбросило с коек командой дежурного по казарме: «Подъём!!!»
Тут как тут сержант, зычным басом стал подгонять их, кое-как одевшись, и сунув ноги в сапоги, на бегу заскочив в туалет, они уже бежали из казармы строиться на зарядку.
Едва построившись, по команде «Бегом, марш!» молодые курсанты понеслись, грохоча новыми кирзовыми сапогами по мокрому асфальту, по шоссе мимо мрачного леса в темноту осеннего утра, сопровождаемые  своим сержантом, опекающим их с неизменным усердием и отцовской заботой».               
Всё это пронеслось в сознании уже засыпающего Ваньки, и вместо тревог и волнений, его охватило чувство уверенности и спокойствия.
«Вот он я, прибыл на службу. Здравствуй, Армия!»

И пошёл день за днём по непривычному им, «молодым», плотному армейскому распорядку дня: построения, занятия по Уставам, политзанятия, физтренажи, строевые занятия.
В помощь сержанту Удальцову определили сержанта Левченко, специалиста по спортивному воспитанию личного состава, и вдвоём они с утроенным усердием принялись муштровать «салажат», как они говорили о новобранцах промеж себя.
В шесть утра громогласно объявлялся подъём, наспех одевшись, молодые уже привычно бежали на зарядку, вернувшись, дружно маршировали у входа в казарму, главное, не сбиться с ритма. Тогда держись.
- А ну не зевать, раз-раз, раз-два-три, - зычным голосом поддерживал строй сержант Удальцов, - взвод, стой! Смирно! Вольно. Полчаса на чистку сапог, на заправку постели, туалет, помывка. Разойдись!
Толкаясь, все бросились чистить сапоги, в казарме их уже ожидал у кроватей сержант. Когда «салажата» заправили свои постели, он проверил их: полоски на одеялах от первой до последней кровати в ряду должны быть единой полосой, подушки тоже в линейку.
В туалете ряды толчков, в умывальной ряды кранов с холодной водой, горячая была только в бане по субботам. Самые быстрые уже вернулись к тумбочкам возле кроватей, положить зубные щётки, пасту, есть ещё время надраить зубным порошком бляхи с пуговицами, ещё раз начистить сапоги гуталином, чтобы блестели, как у сержанта. Он это одобрял.
Так случилось, что призывники-кубанцы, дружно ехавшие в одном купе из Краснодара в Москву, оказались в одном взводе.
В казарме их кровати тоже стояли рядом. У окна расположился здоровяк Витя Приходько, по соседству с ним спортсмен Володя Путинцев, следующей в ряду стояла кровать весёлого парня Ивана Цапро, далее облюбовал своё место любитель горилки Петро Бузина, рядом с которым стояла Ванькина кровать. Сам он уже был готов к построению.
- Шустрый у нас парубок Иван, раньше всих снарядился, - добродушно прогудел Приходько, отдыхая от процедур.
- Он первым и в каптёрку просочился, трошки не усёк, шо в списке був последним, - засмеялся Цапро, пихая под рёбра сонного ещё Бузину. Тот лишь зевнул, облизывая пересохшие губы:
- На гражданке я бы уже пивком гарно освежился.
- Скоро на завтрак потопаем, - улыбнулся Путинцев, подмигивая Ваньке, - ты не против каши с маслом, Иван?
Ванька не успел рта раскрыть, как на всю казарму загремела команда:
- На утреннюю поверку выходи строиться!!
После переклички сержант прошёлся перед строем, внимательно и придирчиво осматривая курсантов, вроде всё в порядке, и усмехнулся, его школа, ничего не скажешь. Он был удовлетворён подопечными.
- Сейчас 7.25, время завтрака, затем сержант Левченко проведёт с вами строевые занятия на плацу. Ну а дальше по распорядку дня. Всем понятно?
- Так точно, товарищ сержант! – гаркнул в ответ строй…

В столовой было просторно и уютно, почти как на гражданке.
Для молодых из карантина завтрак был уже на столах, отдельно от старослужащих, которые с любопытством поглядывали на салажат.
Быстро рассевшись по местам, будущие солдаты принялись за завтрак, искоса поглядывая на сержанта и стараясь от него не отставать. Они уже знали по опыту предыдущих трапез, что он не будет никого ждать.
«Надо же, как мечет, и не горячо ему?» - думал Ванька, обжигаясь гречневой кашей, и стараясь есть рыбу так, чтобы кости не попали в горло.
Один Приходько уминал завтрак даже быстрее сержанта, за что получил от того одобрительный взгляд, у других получалось хуже.
Хлеб с маслом Ванька оставил на потом, завернув в салфетку и спрятав в карман, быстро стал пить чай, к которому полагалось три куска сахара. Цапро и Путинцев делали то же самое, один лишь Бузина ел кашу и пил чай неохотно, мечтая о чём-то своём. Цапро захихикал, кивая на него:
- Глянь, наш Петро мабуть о горилке размечтался, али о сливянке. Ни як не може гречку кушать. Не лезет в горло с утреца. Аж тресни.
Заглядевшись на Бузину, они позабыли на миг о сержанте, а напрасно. Быстро доев свой завтрак, сержант Удальцов встал из-за стола и, поправив ремень и одёрнув гимнастёрку, зычно скомандовал:
- Взвод, завтрак окончен. Выходи строиться!
Рассовывая по карманам хлеб с сахаром, молодые бросились за ним следом, гремя стульями и стараясь не глядеть в сторону «стариков»…
Сколько служил Ванька, он всегда хотел жрать, иначе не скажешь. Через пару часов после приёма пищи чувство голода снова охватывало всё его естество, и если где ему удавалось перехватить у кого сухарик, или горбушку черняшки, он был счастлив. Только тот, кто служил в армии, понимает по-настоящему, о чём речь.
Со временем ко всему прочему добавилась ещё изжога, от неё рот наполнялся слюной, пекло в груди, и тогда ребята курили, чтобы сбить эти два вечных сопутчика солдата: чувство голода, и изжогу.
А пока Ванька шагал в строю, стараясь не сбиться с шага, иначе поломаешь строй и заработаешь наряд вне очереди, драить толчки в туалете после отбоя. Сержант любил награждать неумех этим почётным занятием.
Молодые шли на плац, глядя, как к их сержанту присоседился сержант Левченко. Всё ясно, теперь он будет гонять по строевой подготовке, пока семь потов не сойдёт, несмотря на холод и ветер.
Навстречу шёл взвод старослужащих, наверное, с боевого дежурства возвращаются, или ещё откуда, кто знает. Поскорее бы отучиться, и стать как все. Молодёжь приуныла.
Проходя мимо, сержанты обоих подразделений перекинулись словцом и перемигнулись. Надо показать салажатам, что такое строй и песня.
Взвод старослужащих вдруг на ходу перестроился по команде их сержанта и пошёл уже строевым шагом, печатая сапогами по асфальту.
Солдаты хрипловато, но дружно запели:
- Узнай, родная мать,
  узнай, жена-подруга,
  Узнай, далёкий дом, и
  вся моя семья,
  Что бьёт и жжёт врага
  Стальная наша вьюга…
Словно конь, услышавший зов подруги, молодёжь приободрилась.
Их взвод пошёл ровнее, командный голос сержанта подстегнул всех:
- Взвод, строевым - марш! Раз-раз, раз-два-три. Через месяц вы у меня не хуже старослужащих маршировать будете. Я вас научу Родину любить! Мать вашу так! Раз-раз, раз-два-три…
Со стороны удаляющегося взвода старослужащих донеслось:
- Артиллеристы, точный
  дан приказ!
  Артиллеристы, зовёт
  Отчизна нас!..

На плацу сержант Удальцов передал бразды правления своему товарищу-коллеге, и удалился в сторону приземистого здания штаба полка.
Сержант Левченко службу знал от и до, назубок. Недаром он прослыл в родной части специалистом по строевым занятиям и спорту. Коренастый и франтоватый, он молчаливо улыбался до поры, но командовать любил не меньше, если не больше сержанта Удальцова.
Он разбил взвод на два отделения и поставил их рядом в одну шеренгу, с небольшим интервалом друг от друга, шагов в пять, не больше.
- Исполнять мои команды будете одновременно, двумя отделениями. Вы уже не первый раз на плацу, главное – это синхронность и точность строевого шага. Поработаем индивидуально, с каждым в отдельности. Через недельку изучим приёмы с оружием.
Левченко прошёлся перед шеренгой, вглядываясь в будущих солдат.
- Взвод, смирно! Равняйсь! Носки выровнять!
- Курсант Шмаринов.  Выйти из строя!
Ванька отпечатал три шага и стал по стойке смирно.
- Курсант Шмаринов.  Кру - ГОМ! Стать в строй!
Ванька также безупречно выполнил и эту команду.
Левченко с удовлетворением покивал, мол, выйдет из тебя солдат.
- Вот так надо выполнять команду. А вы, Приходько, руками размахиваете невпопад, к строю повернулись через правое плечо. Сено-солома. Так дело не пойдёт, - он сердито оглядел развеселившихся, было, курсантов и те притихли, вытянулись в струнку.
- Сейчас повторим построение из одной шеренги в две.
- Первое отделение, на первый и второй – Рассчитайсь!
- Второе отделение, на первый и второй – Рассчитайсь!
- Взвод, в две шеренги – Становись!
Вторые номера сделали шаг назад, затем шаг вправо, и точно в затылок встали за первыми номерами. Команда выполнена.
- Взвод, смирно! На пра - ВО! По - отделённо, шагом - МАРШ!!
Строевые занятия длились целых два часа. Вначале они казались утомительными, затем курсанты втянулись в перестроения и исполнения разных команд, и уже с удовольствием маршировали по плацу…

В курилке было тесно и накурено. Молодые отдыхали от строевой подготовки, лениво переговариваясь по пустякам, как к ним подсел сержант Удальцов, со своей хмурой белозубой улыбкой. Тоже закурил.
Цапро, как всегда, балагурил, сейчас он рассказывал анекдот:
- Иде  красная шапочка по лесу, навстречу волк.
- Ой, волк, який у тебя большой хвост!
- Це не хвост, - сказив волк, и густо покраснел.
Курсанты засмеялись, громче всех заразительно ржал Приходько, да так, что даже сержант улыбнулся, глядя на него. Затем повернулся к Ваньке.
- Слышал я, как ты про ночные фонарики пел тогда, в вагоне. Неплохо. Как там дальше-то у тебя, когда на улицу боятся выходить. Так, что ли?
Ванька кивнул, недоумевая. К чему это он вспомнил. Насторожился.
- Я сам, бывало, ещё до службы, тоже любил поколобродить, кулаками помахать. Вижу, ты спортсмен, - кивнул он на спортивный значок на Ванькиной груди, - сержант Левченко тобой доволен, он тоже спорт уважает.
- А я тяжёлой атлетикой занимаюсь, с детства, - встрял в разговор Путинцев, и смешался под давящим взглядом серых глаз сержанта.
- Приходько вон ничем не занимается, окромя тяжёлой работы, зато ежли вдарит, и покатишься к бениной маме, - хохотнул Цапро, поглядывая на ребят. – Ни якой спорт не поможет.
- Приходько от природы такой уродился, в отца или в деда, угадал?
- В яблочко угодили, товарищ сержант. - Здоровяк был польщён вниманием к своей особе, и не скрывал этого. Простоват. У него всё на лице.
- Я из тебя, Шмаринов, настоящего солдата сделаю, образцового.
- А вы сами давно служите? – Ванька всегда был дипломатом, так и сейчас, незаметно перевёл разговор в другое русло.
- Третий год уже мотаю, - крайне редко развеселился сержант, покровительственно оглядывая салажат. – Сначала тоже пришлось пахать, потом привык, втянулся. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и на гражданку.
«Три года ты мне снилась, а встретились вчера…» - нежно пропел он басом, и снова превратился в грозного служаку.
Что-то в нём было сокрыто такое, что вызывало страх и уважение. Характер стальной, бешеные искры вспыхивали в серых волчьих глазах, и широкая улыбка, от которой у многих мурашки ползли по спине, освещала иногда его широкое симпатичное лицо. Как солнце в зимней бескрайней    тайге. Светит да не греет.
- Правильный мужик наш сержант, хотя и не казак, - говорили о нём кубанцы на досуге с большим уважением.
- Не будите во мне зверя, - в нужную минуту повторял он своим воспитанникам, и те слушались его беспрекословно. Да иначе и не могло быть. Попробуй, ослушайся, и небо покажется тебе с овчинку.
Он тоже любил погонять их по плацу, муштруя строевой подготовкой, после чего у многих горели пятки, и появлялись мозоли на ногах. Больше других доставалось Ваньке. Его он муштровал с особым пристрастием.
- Шо он к тебе придирается, Шмаринов, ни як в толк не возьмём.
- Верняк, смену себе готовит. Из Ивана толк выйдет.
- А бестолочь останется, - подтрунивали над Ванькой казачки, он молча отмахивался от них. Сам был в недоумении. Чего сержанту от него надо? 
- Будешь ты у меня, Шмаринов, настоящим бойцом. А дурь я из тебя выбью, не надо приблатнённым казаться, не идёт тебе это. О дружках, с которыми связался, забудь раз и навсегда, - поучал сержант приглянувшегося ему хлопца. – Поверь мне. Уж я-то повидал блатных, знаю их натурки поганые не понаслышке, - скрежетнул он зубами. – Будешь ты у меня правильный солдат. Сержантом станешь. Пригодится в жизни. Потом поймёшь, о чём я толкую.
Спустя годы, уже на гражданке, Иван часто вспоминал своего сержанта с благодарностью.  Со временем понял, чего он добивался от него, глупого паренька, заигравшегося в блатного урку для авторитета, и был признателен ему за преподанную науку жизни.
Там, в армии, через труд и муштру, дисциплину, поддержку товарищей, он осознал, что означает на деле любимая армейская поговорка сержанта: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим».
Сержант Удальцов помог ему стать настоящим солдатом, затем сержантом, и не только он один  приложил к этому благородному делу руку.
На то она и армия - школа жизни.
До неё ты был сопливым самоуверенным мальчишкой, после неё – стал настоящим мужчиной, человеком чести и совести. На которого можно положиться. С которым можно пойти в разведку. И мозоли на руках появились не от безделья, а наоборот… 
Но это придёт позже, а пока сержант встал и посуровел.
Курсанты засуетились, выбрасывая окурки в урну, и оправляя форму.
- Через 15 минут у вас занятия по Уставам, затем по ЗРК. Привести себя в должный порядок. Все идём в Ленинскую комнату. Начальник карантина капитан Плющин будет проводить занятия сам…

Через 15 минут взвод «молодых» уже занял свои места за столами в Ленинской комнате, сержант раздал всем тетради и ручки для конспектирования. Курсанты с интересом рассматривали стенды с портретами членов политбюро, картой мира, планшеты с фотографиями по истории части и текстами к ней, агитационные  плакаты, развешанные на стенах. На стеллажах стояли спортивные кубки, образцы техники ЗРВ.
В красном углу на постаменте стоял бронзовый Бюст Ленина.
Вошёл капитан Плющин. Все встали.
- Взвод, смирно! Товарищ капитан, курсанты готовы к занятиям.
- Вольно. Садитесь. Можете быть свободны, товарищ сержант.
Сержант Удальцов отдал честь и вышел из комнаты. Дел у него всегда по горло. Ему некогда уставы слушать, он их уже изучил давным-давно.
- Вот эту книжечку вам придётся знать наизусть, - капитан показал курсантам красную книжечку с золотым теснением, и обвёл всех внимательным взглядом. – Кто скажет, как она называется?
Ванька поднял руку, и по кивку командира встал из-за стола.
- Курсант Шмаринов. Устав вооружённых сил СССР, товарищ капитан.
- Почти верно. Это Устав внутренней службы вооружённых сил СССР. Вы должны изучить текст Военной присяги, вам её предстоит принимать  в недалёком будущем, - усмехнулся командир, и снова кивнул Ваньке. Тот сел на своё место, сопровождаемый одобрительным взглядом капитана Плющина, и смешками товарищей, мол, всюду он первым быть хочет.
- Ещё вам надо знать Гимн СССР, выучить назубок, что военнослужащий – защитник своей Родины, знать и выполнять требования устава, свои обязанности, соблюдать порядок и дисциплину.
- Моя башка уже кругом иде, я как начну в школе стишок учить, враз засыпаю, - пожаловался с места Приходько жалобным басом.
Курсанты засмеялись, зашевелились.
- Вы уже нарушили устав. Соблюдать порядок и дисциплину, означает говорить на занятиях только с разрешения командира, - сдержал усмешку капитан, кинув взгляд на могучего взмокшего бедолагу.
Курсанты притихли, замерли на своих местах.
- Продолжим. По вопросам службы надо обращаться друг к другу на «ВЫ». Военнослужащий, получив приказание, отвечает: «Есть» - и выполняет его. Необходимо отдавать честь старшим по званию, и друг дугу при встрече...
Капитан Плющин целых два часа штудировал с курсантами Устав, добиваясь осмысленного понимания его целей и задач. Потом предоставил им 15 минут на перерыв, и вот они уже в учебном кабинете дивизиона: на стендах фотографии и чертежи ракет, их описания и боевые характеристики.
Командир снова оглядел курсантов, сидящих за столами и готовых к теоретическим занятиям по устройству и боевому применению ЗРК, и был рад увидеть их заинтересованность, желание освоить боевую профессию.
- Прошу внимания. Наша войсковая часть 71477 входит в состав 1 корпуса ПВО ОН ЗРВ, который состоит из 9 ЗРП на дальнем кольце, и 5 ЗРП на ближнем кольце, включая наш полк. Вы должны понимать, нам всем доверено охранять столицу нашей Родины, Москву. Это большая честь, которую надо заслужить.
- А скоро мы на полигон  двинем, охота трошки на ракеты глянуть, за дило пора браться, - не выдержал Цапро, забыв о соблюдении устава.
- Кто же без нашего Цапро будет Москву охранять, вдруг прозевают чего, али как? – съязвил обычно сдержанный Петро Бузина.
- Сначала теоретические занятия, потом практика, соображать надо, - вдруг прорвало спортсмена и молчуна Путинцева.
- Кончай базар, сидите да слухайте, шо командир гутарит, - пробасил Приходько, виновато глянув на капитана, мол, волнуются ребята.
Капитан Плющин понимал их состояние, молодые ещё, зелёные, хотят всего и сразу, на то и карантин, чтобы обучить и привести к присяге.
- Продолжим занятия, - усмехнувшись, постучал он указкой по столу, призывая к тишине и порядку, и курсанты поняли по стальным ноткам в его голосе, шутки кончены. Все внимание.
– Службу будете проходить в дивизионе, то есть на переднем крае полка. Дивизион, это две батареи, по пять взводов в каждой. 10 взводов. Во взводе – шесть пусковых установок. Так сколько их в дивизионе, соображаете?  Наш ЗРК поражает летящие цели на скорости до 2000 км. Н – 10000 м. В радиусе до 50 км. ДКП (дивизионный командный пункт) управляет процессом. РЛС – наводит ракеты на цель.  Есть вопросы?
Лес рук был ему ответом, и опять капитан кивнул Ваньке.
- Курсант Шмаринов. Хотелось бы знать, какого класса ракеты в ЗРК, и кто занимается тех. обеспечением, заправкой горючим?
- Садитесь. Вопрос своевременный, и по существу. Отвечаю. Ракеты на вооружении полка, это комплексы: С – 25 «Беркут». На следующих занятиях  изучим характеристики ЗРК. Отвечаю на ваш второй вопрос. ГТО – группа тех. обеспечения и заправки горючим обслуживает наш полк.
Капитан обвёл взглядом курсантов и разрешил задать вопрос Приходько, не заприметить этого громогласного великана было невозможно.
- Курсант Приходько. Извиняйте, я к вопросу Цапро присоединяюсь.
- Садитесь, я вас понял. Завтра, после завтрака, сержант Удальцов доставит ваш взвод на полигон, как вы выразились, по-армейски на «выгон». Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…



Ровно в 14.00 взвод «молодых» прибыл в столовую. Обед – это святое.
Столы для них были уже накрыты; салат из солёных помидор, щи со свининой, перловая каша, мясной гуляш, черный хлеб, кисель. Меню как в чайной. Только там деньги надо платить, а здесь бесплатно. Ещё бы первача хряпнуть стакан перед обедом, тогда в самый раз, думали некоторые из курсантов, например, Петро Бузина и Витя Приходько. Увы.
На этот раз обед прошёл на ура! Все ели наперегонки, даже хлебные крошки кидали в рот, сгребая ладонью со стола. Занятия пошли им впрок.
Сержант Удальцов был доволен своими воспитанниками. Давно бы так.
Даже «старики» с других столов смотрели на них с одобрением. Ишь, как мечут, бедолаги. Погонял их Левченко по плацу, видели своими глазами.
После обеда строем в казарму. Кубанцы быстро привыкли ходить строем, у них это в роду. В Ванькиных жилах тоже текла частица казачьей крови, его предки были из сурских и донских казаков. Не зря у него строевая подготовка на оценку отлично. Он лёгок  на ногу, быстро соображает. 
Полчаса, отпущенные на послеобеденный отдых, пролетели мгновенно. Напоследок посидели чуток в курилке, дымя папиросами по привычке. Ванька тоже покуривал, ловко пуская дым изо рта красивыми колечками. Приходилось повторять на бис, после чего горечь во рту долго не проходила. Чего только ни сделаешь ради славы.
- Ловкач ты, Иван, прям циркач, - восхищённо глазел на расплывающиеся в воздухе кольца Приходько. – Я так не можу.
- Ты лучше скажи, а по уставу рази можно жити? Честь друг другу отдавать, обращаться – товарищ солдат. Шо молчишь? – не отставал от Приходько настырный Цапро, тот отмахивался от него, как от назойливой мухи. – Може, раз в уставе прописано. Отстань, баламут.
- Вообще это абсурд какой-то, - поддержал Ивана Цапро Петро Бузина.
- Чего расселись, как бабы на посиделках? – из казармы вышел сержант, озирая их орлиным оком. – Быстро привести себя в порядок. Одна нога здесь, другая там. Забыли, у нас по расписанию строевая подготовка?! Я из вас дурь выбью, чтобы служба мёдом не казалась!
Курсанты бросились в казарму, к своим тумбочкам за кремом и щётками для обуви. Время драить сапоги.
«Вас уже Левченко ждёт не дождётся», - донёсся до их слуха зычный со смешком бас сержанта, словно хлыст пастуха, подгонявший бычков…

Действительно, сержант Левченко ждал их в нетерпении на плацу, поглядывая на часы. Увидев спешивших молодых, подгоняемых Удальцовым, только развёл руками, мол, это никуда не годится.
Тот в ответ тоже развёл руками, мол, что поделать, салаги есть салаги.
И вот, началась муштра, держите строй, молодые. Не подкачаем.
- Взвод, в колонну по два, становись!
Сержант Левченко извлёк из кармана гимнастёрки секундомер:
- 120 шагов в минуту. Смирно! Прямо, шагом марш! Раз-раз, раз-два-три… - сержант шёл в ногу со строем, сверяясь с секундомером.
- 180 шагов в минуту. Движение бегом, марш!..
- Взвод, стой! Раз-два. Нале-ВО! В одну шеренгу - становись! – сержант проверил перестроение, с удовлетворением кивнул, мол, молодцом. Быстро перебежал к правофланговому, освободил поле.
- Взвод, смирно! Движение строевым шагом. Прямо, шагом - марш! Тянуть носок! Нога на высоте 20 см от земли, ставить на всю ступню! Раз-раз, раз-два-три! Раз-раз, раз-два-три!!..
Два часа пролетели, как один миг, только ноги гудят, да от шинелей идёт пар, а по лицам струится пот. С небес посыпался мокрый снег. Кстати.
Усталый взвод пришёл в казарму, под командой довольного Левченко.
- Загонял вас Левченко? – с усмешкой встретил молодых сержант Удальцов. – Это ещё цветочки, ягодки будут впереди. Отдых – 30 минут. Затем, политинформация в ленинской комнате. Замполит, капитан Логоша прочистит вам мозги, можете не сомневаться.
Но молодым уже всё нипочём, даёшь политинформацию!..
Капитан Логоша по армейским меркам был уже довольно пожилой офицер. Коренастый, как кряж, мешковатый, с добрым усталым лицом человека, встречавшегося со смертью. Он был фронтовик, военного образования не получил, как и многие другие, на войне не до того было.
Однако, участники ВОВ за выслугу выходили в отставку в звании старшего офицера. Хотя без академии не полагалось.
Поэтому курсанты и расслабились за столами, шушукаясь и поглядывая на доброго старенького дяденьку в форме. Это тебе не сержанты Удальцов и Левченко. Впечатление оказалось обманчивым.
Замполит всё понимал, оглядывая молодёжь. Надо быть построже.
- Отставить шурум-бурум! Вы должны стать настоящими бойцами советской армии, для этого надо знать и понимать главное: мы победили фашизм, но империализм не дремлет, он затаился и ждёт своего часа.
В глазах курсантов замполит сразу вырос на две головы.
- Поэтому мы будем говорить с вами о необходимости повышения уровня боевой готовности, об организации боевого дежурства, как основного вида деятельности войск в повседневной жизни. О сознательном отношении к службе, об укреплении воинской дисциплины. Вопросы имеются?
Получив разрешение, встал белобрысый молчун Путинцев.
- Товарищ капитан, мой батя пришёл с войны весь израненный. Через три года умер. Мне тогда всего один год исполнился, но я его помню и люблю, - никто из друзей-казаков ещё не видел Володю Путинцева таким разговорчивым, поэтому они смотрели на него во все глаза. Он продолжил.
- Лично я занимаюсь атлетической гимнастикой, штангой, после присяги будем служить не хуже других. Можете не сомневаться.
- Добре гутаришь, Путинцев. А як верно сказив, - громогласно умилился Приходько со своего места, забыв об уставе и дисциплине.
Капитан Логоша растроганно смотрел на курсантов, и корил себя в душе за то, что так недооценил этих молодых ребят.
- Я и не сомневаюсь. Хочу только подсказать, вы должны ответственно относиться к занятиям и лекциям. Благодаря полученным на них знаниям вы станете настоящими специалистами в наших ЗРВ.  Продолжим…
Занятия с замполитом прошли, как один миг. После них курсанты окружили капитана и забросали разными вопросами, от которых он отбивался, как мог. Для них он сразу же стал, как отец родной. Наверное, он таким и был. Таким ему и полагалось быть по должности.

Не успели курсанты перекурить и привести себя в порядок, как прозвучала команда сержанта на построение, затем поход строем на ужин, в столовую. Самое благое место для солдата, это столовка и койка после отбоя.
20.10. Расположившись за столами в отведённом для молодых месте в столовой, курсанты чувствовали себя уже увереннее, и спокойнее смотрели по сторонам, с интересом поглядывая в сторону старослужащих.
Грядёт присяга, после которой их определят на жительство в общую казарму, вместе со старослужащими. Каково там будет житьё - бытьё?
Меню на ужин было представлено в виде картофельного пюре, жареной свинины, по два куска белого хлеба с кусочком масла, чай, сахар.
Молодых уже не надо заставлять быстро есть, как вначале. Поэтому сержант спокойно доедал свой ужин, не глядя по сторонам.
- Визжатинка – то, своя в нашем полку. Кажуть, свинарник е за складами, возле лесу, - сообщил Приходько, с аппетитом кушая свинину. – Я его за версту чую, приходилось подрабатывать до армии.
- Ясно, от  чего ты вымахал под потолок, - усмехнулся сержант, подмигивая сидящим по соседству курсантам Шмаринову и Путинцеву. Те тоже не страдали отсутствием аппетита, и вообще, были в любимцах у сержанта, хотя он не афишировал этого и не делал исключения для них, скорее наоборот. Для их же пользы.
Сержант встал, усмешки как не было, уже другой человек. Службист.
- Взвод, ужин окончен. Выходи строиться…
В комнате отдыха уютно и тепло, почти как на гражданке. 50 минут личного времени! Но расслабляться и тут не положено. Задача, привести себя в порядок до вечерней поверки. Её проводит старшина, если что не так, наряд вне очереди обеспечен. Надо же кому-то полы драить, толчки в клозете доводить до белизны. Поэтому курсанты не теряли времени даром.
Кто-то начищал бляху при помощи зубного порошка, другие приводили в порядок форму, Путинцев гладил гимнастёрку утюгом, чтобы нигде не морщило. Он был чистюля и педант.
Ванька привычно подшивал свежий подворотничок на завтра, грязный простирнуть, высушить и выгладить. Попутно он смотрел, как два бездельника, Цапро и Бузина подошли к настольным играм, желая поиграть. Бузина взял доску с шахматами, но Цапро переубедил его играть в шашки:
- Чи шо, Петро, умнее всех хочешь быть? Давай лучше в шашки сразимся, в шахматы скучно. Ты як, не возражаешь?
Петро не возражал, и вот они уже яростно стучат шашками по доске.
Витя Приходько, кое-как подшив подворотничок, клевал носом, утомился, бедняга. Целый день на ногах, при его-то габаритах. Тяжко.
«Три года изо дня в день, от подъёма до отбоя, надо будет заниматься боевой и политической подготовкой, занятия, лекции, наряды разные, и всюду строем, а над ними сержанты, как коршуны реют, стерегут. В тюрьме, наверное, и то легче», - думалось Ваньке в редкие минуты отдыха, как сейчас, например. Скорее бы отбой. Может, приснится что, из прошлого.
- Взвод, на Вечернюю поверку выходи строиться! – зычный голос сержанта Удальцова и мёртвого подымет из могилы, что уж говорить о молодых салажатах. Всполошились. Вскочили. Помчались на построение.

Обучение в Войсковом приёмнике было на высоком уровне.
Поэтому старшина-сверхсрочник Луговой всегда был бдителен и придирчив, особо, если это касалось порядка и дисциплины. Неряшливости и небрежного отношения к службе он не терпел никак. Хотя был добр и мягок.
От его внимательного взгляда не ускользало ничего. Так и на этот раз.
Проходя вдоль шеренги, он увидел наспех  подшитый подворотничок у Приходько, мятые гимнастёрки Цапро и Бузины, и неодобрительно покачал головой. Подтянутым, со спортивной выправкой Шмаринову и Путинцеву кивнул одобрительно, мол, молодцы ребята.
Следовавший за старшиной в полушаге позади сержант Удальцов показал неряхам волосатый кулачище, мол, погодите у меня, своим любимцам даже улыбнулся, что бывало с ним крайне редко.
- Ребятки, даже во сне вы должны быть начеку. Как объявят подъём-отбой, вы уже не детки, а будущие солдаты доблестной советской армии, - поучал их старшина по отечески, - верно я говорю, товарищ сержант?
- Вернее не бывает. А уж я позабочусь, чтобы им служба мёдом не казалась, - ухмылялся сержант, мрачно оглядывая строй юнцов безусых, и повергая многих в трепет своим сумрачным взглядом из-под чёрных бровей. Он мог нагнать страху на кого угодно. Даже бывалые солдаты, деды, как их положено было величать молодым салагам, побаивались сослуживца.
Увидев вошедшего в казарму капитана Плющина, командира карантина, он гаркнул оглушительно: - Взвод, смирно!
Старшина Луговой доложил, как положено:
- Товарищ командир, личный состав карантина построен на вечернюю поверку. Проверяем внешний вид. Готовимся к отбою.
- Вольно, товарищи курсанты. Как я и обещал, завтра после завтрака сержант Удальцов доставит вас на выгон. Разрешение командира дивизиона я получил. Товарищ старшина, продолжайте поверку, сержанта Удальцова я пока забираю с собой, - капитан Плющин с сержантом пошли на выход.
- Взвод, смирно! – старшина Луговой тоже был командир не промах. -Курсантам Приходько, Цапро, Бузине объявляю по наряду вне очереди. Остальным – Отбой! Вольно. Разойдись…
22.00. После отбоя жизнь в казарме замирала. Свет выключался, вместо него горела под потолком синяя тусклая лампочка-ночник. Дверь в коридор закрывалась дежурным, наконец-то можно поспать от души.
Зато начиналась жизнь в коридоре, в туалете, в умывальной комнате, в других помещениях. Схлопотавшие наряд вне очереди мыли полы, убирались в умывальной, в туалете хлоркой отчищали толчки от желтизны до белизны. Работали рьяно. Быстрее закончишь, быстрее спать ляжешь.
Старшина, проверив чистоту помещений, выносил решение; идти спать или продолжать наводить марафет. Наконец, всё стихло. В казарму вошла благодатная ночь. Надолго ли, кто знает?!..
ИВАНОВЫ СНЫ.  Наконец, и Ваньке подфартило. Он крепко спит, и видит очередной эротический сон из прошлой жизни, о чём мечтал ещё совсем недавно, в комнате отдыха.
«А приснился ему тот памятный вечер в Краснодаре, когда он провожал Ладу, девушку своей мечты, после танцев до дому до хаты.
Возле её калитки они обнялись, и стали целоваться.
Чувства переполняли влюблённых, сердца вот-вот выскочат из груди.
Адреналин, полученный от драки на танцплощадке в парке культуры и отдыха, когда Ваньке удалось отметелить троих хулиганов, удвоил их страсть, и они совсем обезумели, потеряли контроль над собой…»

6.00. «Подъём!» - раздался в утренней тиши казармы зычный бас, но молодые уже привыкли к этой команде, и она не вызывала у них того чувства ужаса, как вначале. Конечно, очутиться вместо жарких объятий с девушкой в казарме во время утреннего подъёма, это не одно и то же, но деваться некуда.
И Ванька привычно облачался в форму вместе со всеми. Его ещё обуревали те сладостные чувства, полученные во сне, и он улыбался им.
- Шо, Иван, сон дюже гарный приснился? Небось, с дивчиной целовался, али бабёнку тискал, - от глазастого Цапро ничего не утаишь, всё-то он видит, всё понимает, подмигивая товарищам при этом.
Ванька лишь рукой махнул, чего уж там скрывать.
- А мне усё якая-то ерунда снится, проснусь, ничого не помню, - обиженно пробасил Приходько, рыся к выходу, на зарядку. За ним со смешками поспевали другие курсанты, не дай бог опоздать на построение. Сержант шкуру снимет, с утра он обычно зол, как чёрт.
После зарядки, означающей разминку и бег на три километра, заправка постелей, помывка, построение на утреннюю поверку, радующий бесхитростную солдатскую душу завтрак, перекур с приведением себя в порядок, всё строго по распорядку дня.
Но вот все эти «премудрости» остались позади во времени и пространстве, а курсантский взвод походным маршем в колонне по двое, и во главе с сержантом Удальцовым вышагивает по бетонке к манящему своей неизвестностью «выгону».
Осенний месяц октябрь в разгаре. С утра свежий с морозцем воздух бодрит и радует душу, укрепляет шаг в строю, заряжает оптимизмом, но вдруг какая-то посторонняя зловонная струя вторгается в курсантские лёгкие, сбивает с шага, заставляет чихать и кашлять.
- Товарищ сержант, опять Приходько насрал, дышать нет мочи! – разрушил строевую идиллию возмущённый до крайности вопль Цапро, его поддержали другие недовольные голоса, включая Ванькин.
Приходько был правофланговым и вместе с курсантом Богуном, таким же верзилой, возглавлял колонну. Повернув голову слегка вбок и кося глазом назад, дабы не сбиться с шага, Приходько искренне возмутился:
- Шо вы ко мне усё чипляетесь? Може, то Богун, или ишо кто?
Богун мрачно покосился на него, но промолчал.
- Так атмосферу спортить только ты горазд! – не отставал Цапро, другие согласно гудели рядом. Строй поколебался, вот-вот развалится.
- А ну прекратить разговорчики в строю! – рявкнул сержант, ухмыльнувшись и сделав шаг в сторону, на всякий случай. – Обоим по два наряда вне очереди! Смирно!! Строевым – МАРШ!!! Раз-раз, раз-два-три!..
Колонна уже привычно перешла с походного шага на строевой, печатая сапогами по бетонке. Сказывалась отменная школа сержанта Левченко. Отбив метров тридцать строевым шагом, по команде сержанта вновь зашагала походным маршем. Все успокоились…
Впереди замаячил так называемый «выгон».
Сержант вывел взвод на стартовые позиции. Ему не впервой.
Один из дежурных расчётов показал молодым «боевую работу».
Это было незабываемое зрелище, отложившееся в памяти надолго. Подогнали машину с зачехлённым верхом к стартовому столу. Расчёт сноровисто расчехлил ракету и отложил брезент в сторонку.
Началось! Мелькание рук в рассчитанной до мелочей работе, доклады номеров расчёта: «Первый – готов!», «Второй – готов!», «Третий – готов!»
Поднимающаяся на фоне «в багрец и золото» одетого леса и замершая в тишине на стартовом столе, в «боевом положении», серебристая ракета ошеломила Ваньку, 18-летнего мальчишку в солдатской шинели. Как впрочем, и весь взвод молодых. Сильное впечатление.
«Вот она, настоящая солдатская служба, о которой я мечтал с детства», - подумал Ванька тогда, на выгоне.
Об этом же думалось, наверняка, и всему взводу, возвращавшемуся домой, где в учебном кабинете дивизиона у них по расписанию проводились теоретические занятия по устройству ЗРК, которые вёл командир карантина, капитан Плющин. В своём предмете он разбирался в совершенстве, усиленно внедряя в бестолковые головы курсантов необходимые знания.
А на выгоне они теперь два раза в неделю отрабатывали приёмы «боевой работы», чтобы в нужное время заступить на боевое дежурство. Но до этого пока было ещё далеко…
После теоретических занятий по расписанию была физическая подготовка. Проводилась она в спортивном городке, это по соседству с жилым городком, где проживали семьи офицеров, холостяки ютились в офицерском общежитии. Шумно и бесшабашно. Надо же отдыхать от службы, хотя бы иногда.
- Пока погода позволяет, будем готовиться к сдаче нормативов спорткомплекса. Первым к турнику пойдёт Путинцев, за ним Шмаринов, - сержант Левченко ухмыльнулся своей плутоватой улыбкой, оглядывая шеренгу курсантов, - пусть зададут тон остальным спортсменам, вроде правофлангового Приходько.
В шеренге радостно загоготали.  Им лишь бы поржать над кем.
- Отставить ржание. Начинай!
Путинцев чётким шагом подошёл к перекладине и ловко выполнил два необходимых упражнения; подъём силой, подъём с переворотом. Глянув на сержанта, получил разрешение, и на зависть многим прокрутил «солнышко».
Следующим был Ванька. Он детства любил спорт, не чурался подраться с пацанами из подгорья, но хулиганом не стал, даже наоборот, мог вступиться за слабого, если обижают, и вообще был паренёк с понятием, как говорили о нём  взрослые мужики. Так что турника он тоже не боялся. Находил свободное время, и занимался на перекладине. Да так упорно, что натёр на ладони правой руки огромный волдырь, который разболелся, и пришлось даже сбегать в санчасть, где военврач проткнул нарыв, обработал йодом и наложил повязку. С неделю рука болела, а ребята подшучивали над ним, мол, Шмаринов занозил палец лапшой в столовке, и ходит, хнычет.
Сначала Ванька выполнил подъём силой; подтянувшись к перекладине до груди, ноги вместе, поставил в упор сначала левую согнутую руку, затем правую, и вышел в упор на перекладину двумя руками.
Так же уверенно он расправился и со вторым упражнением: подъём с переворотом. Подтянувшись к перекладине, поднял к ней ноги и, ловко перевернувшись вокруг оси, вышел в упор на прямые руки.
Соскочив, занял своё место в шеренге. Шутники молчали.
- Любо дорого поглядеть, - похвалил обоих ребят сержант и снова оглядел шеренгу, - ну что, теперь с вами займёмся. Сначала упражнение с подтягиванием, не до подбородка, а до груди. Потом прейдём к упражнениям с подъёмом. Курсант Приходько, к турнику!
Приходько с унылым видом повис на перекладине, и с натугой стал подтягиваться на руках до подбородка, до груди пока не получалось.
Так, с горем пополам, упорный Левченко подтягивал взвод к сдаче нормативов по физической подготовке. С шутками и угрозами пополам.
Во время занятий к ним подошёл маленький, щуплый солдат с фотоаппаратом в руках, сделал пару снимков общего плана.
- То фотограф Лёва, жиди, - сообщил ребятам всезнающий Цапро, - он при штабе писарчуком служит. Желающим делает фотки, тильки по 20 копеек штука. Може, щёлкнемся на память?
Во время перекура многие курсанты сфотографировались, Ванька тоже попросил снять его на фоне спортивных снарядов, щёлкнулись в обнимку с Цапро, затем всем взводом, вместе с сержантом Левченко в середине.
Лёва пообещал принести фотографии через пару дней, и побежал к себе в штаб, благо скоро обед. Курсанты тоже были не лыком шиты. Одна нога здесь, другая там. И вот они уже в столовой.

Обед для солдата – это святое. Затем полчаса послеобеденного отдыха, когда можно перекурить и побалагурить в курилке, неспешно привести себя в порядок, и конечно, надраить сапоги до блеска.
Ванька уже привык к этому благородному делу, щётка так и мелькала в  его руках, а сапоги всегда были зеркального блеска, новые.
- Вон Иван, як дюже старается, не зря у сержантов в любимцах ходит, - ёрничал Цапро, подмигивая тем, кто рядом. Сам он не любил  чистку сапог, делал это с ленцой, и сапоги его выглядели оттого тусклыми, старыми.
- Сапоги должны блестеть, как у кота яйца. Бери пример со Шмаринова, у других тоже ничего, я лоботрясничать не позволю! – сердился сержант Удальцов, и тогда Цапро приходилось потрудиться над своими сапогами, потом всё вставало на свои места. Ходил в тусклых сапогах.
Занятия по военной подготовке проводили старшина Луговой и сержант Удальцов, на пару. Во-первых, в оружейной комнате старшина выдал по ведомости оружие сержанту, тот принял и расписался.
Затем противогазы по списку.
- Карабин СКС (самозарядный карабин Симонова), это табельное оружие в частях ПВО, где вы уже проходите службу, - сержант строгим взглядом обвёл строй курсантов, призывая к порядку. Все притихли.
– К нему прилагаются обойма с десятью патронами, и штык. На теоретических занятиях вы изучали характеристики и применение данного вида оружия. Теперь практические занятия. Ваша задача – разобрать и собрать карабин на время. Показываю один раз.
Сержант ловко и быстро разобрал на столе карабин на составные части, затем так же ловко и быстро собрал его. Примкнул штык. Клацнув затвором, проверил спусковой крючок. Положив оружие на стол, отошёл в сторону.
Курсанты не сводили глаз со стола, на котором сержант проводил волшебные манипуляции с карабином. Они хорошо понимали, что означают его последние слова, и старались запомнить все его действия. Замерли.
- Курсант Приходько! Разобрать и собрать оружие. Засекаю время.
Приходько подошёл к столу и, обливаясь потом, приступил к делу. И тут оказалось, что руки у него вовсе не крюки и даже не грабли, как подсмеивались над ним сослуживцы. Он почти так же ловко и быстро разобрал и собрал карабин, примкнул штык, проверил затвор, нажал на спуск. Раздался щелчок. Оружие готово к применению.
Курсанты, включая сержанта и даже старшину, с одобрением смотрели на Приходько. Вот тебе и увалень. Как бы - не так. Вспомнили, что до армии он работал слесарем в МТС, и руки у него были с техникой - на «ты».
- Молодец, Приходько. Отличная работа, - не смог не похвалить его сержант, настроение у всех улучшилось. Надолго ли, зависело от него же.
– Курсант Богун! Теперь вы покажите, на что способны…
Однако, тем и славен был сержант Удальцов, что мог поднять настроение, зажечь в молодых ребятах здоровый интерес к службе, как и на сей раз. Все курсанты, включая Шмаринова, справились  с заданием. Но переплюнуть Приходько так никто и не смог.
Потом за дело взялся старшина Луговой. Он взял противогаз, кратко охарактеризовал его, наглядно демонстрируя курсантам, затем, приложив нижнюю часть противогаза под подбородок, натянул его на голову резким движением рук вверх. Сделал полный вдох, открыл глаза, и возобновил дыхание. Постояв  и шумно подышав в противогазе, снял его.
- Вот так, ребятки, надо выполнять это упражнение. Армейский норматив одевания противогаза около 7-10 секунд. У меня сколько?
- Семь секунд, товарищ старшина, можете убедиться сами, - и сержант Удальцов поднёс к его глазам свой секундомер. – Отличный результат.
- Вот и прекрасно. Ну что, начнём снова с Приходько? – старшина добродушно оглядел курсантов, мол, ничего, справитесь и с этим заданием…
Что может быть лучше солдатского перекура, особенно после напряжённых практических занятий по военной подготовке. Наверное, только сон, но до него ещё так далеко и долго. Тогда ужин, ещё лучше. Ну что ж, помечтали и будет. А пока окурки в урну, и маршем на плац. Там ждёт не дождётся молодых курсантов сержант Левченко.
Вот он и сам гарцует посреди плаца, как конь на поле перед битвой.
Они встретились с сержантом Удальцовым, у которого на плече висели два карабина СКС. Обменявшись крепким рукопожатием, сержанты обратили свои взоры на взвод курсантов, ожидавший неподалёку.
- Взвод, смирно! В одну шеренгу, по отделённо – становись!! – рявкнул сержант Удальцов, грозно нахмурившись, после чего курсанты мгновенно выполнили команду, и замерли перед командирами отделений.
- Курсант Приходько, выйти их строя!
Сержант подошёл к нему, и обратился к курсантам:
- Наша задача, научить вас обращаться с оружием в строю. Я обучаю первое отделение, сержант Левченко занимается вторым, - он прокашлялся.
- Показываю всем. Карабин из положения: от ноги – на ре-МЕНЬ!
Раз-два-три! – и сержант, любо-дорого поглядеть, перебросил карабин  в три приёма руками от ноги за плечо. Прижал локтем к телу.
- Я так ни в жисть не сможу, - перепугался не на шутку Приходько.
- Курсант Приходько, отставить разговоры! Смирно!! Повторить!!!..
В то же самое время тот же самый приём сержант Левченко демонстрировал второму отделению, и курсант Богун тоже повторял его, как и его товарищ по строю Приходько. Оба они были правофланговыми.
За ними настала очередь следующих, в том числе и Шмаринова, который чётко исполнил его, заслужив одобрение сержанта.
В течение часа взвод более-менее освоил первый приём с оружием, настала очередь второго. Из положения «на ремень» в положение «к ноге».
- Показываю всем. Карабин из положения: на ремень – к но-ГЕ! 
Раз-два-три! – и сержант, также любо-дорого поглядеть, в два приёма снял карабин с плеча и поставил на землю у ноги.
- Теперь всем повторить. И не расслабляться. Времени мало, приёмов ещё много. Это только начало… 
Но всему приходит конец. Взвод рысью возвращался к казарме, вместе с сержантами, каждому мерещился заветный ужин, за ним долгожданный отдых, затем построение на вечернюю поверку, и отбой. Верх счастья, очутиться в своей койке и вырубиться до подъёма, если повезёт.
И так каждый божий день, строго по распорядку и расписанию занятий, вплоть до 30 октября, этот день был уже не за горами.
Под конец карантина капитан Плющин и сержант Удальцов привёли молодых и ещё зелёных курсантов на стрельбище, и провёли с ними стрельбы – три пристрелочных и три зачётных выстрела.
Шмаринов пять пуль вогнал в десятку, шестую в девятку, чем изумил всех, включая командира карантина, капитана Плющина, особо гордился его успехами сержант Удальцов.
Ванька не стал распространяться о том, что частенько упражнялся в стрельбе по мишеням в тире. Копил для этого деньги, и снова в тир, пострелять. Так было в Алатыре, в Чебоксарах, в Краснодаре.
Курсанты молча страдали, ревнуя успеху товарища. Они все пока стреляли так себе, на троечку. За Ванькой надолго прилепилось прозвище «Снайпер», чем он гордился так же, молча, про себя. 

ВОЕННАЯ ПРИСЯГА. Наконец, подошёл к концу и карантин в Войсковом приёмнике, наступил День принятия Военной присяги.
Волнующий душу день. Незадолго до этого, пару дней назад, старшина выдал всем молодым парадную форму, фуражку, и после ужина все с энтузиазмом подшивали подворотнички, обживались в новой, непривычно строгой и нарядной форме, дефилируя по коридору казармы, форся перед зеркалом с шутками и прибаутками. Особо разволновался почему-то Цапро.
- Гляньте, якой у нас Приходько гарный хлопец. Эй, дневальный, - заорал он в сторону дежурного Агафонова, томящегося возле «тумбочки» в казарме, - принеси станок е……. Приходько треба на ночь.
Курсанты заржали, а сам жертва шуток осерчал не на шутку.
- Чи шо балакаешь, поганец, башку оторву! – бросился, было, на него разгневанный Приходько, но строгий окрик старшины прервал веселье:
- Отставить балаган! Строиться на Вечернюю поверку!!..
День принятия присяги был объявлен нерабочим днём.
После завтрака было построение на плацу. С оружием.
Командир полка поздравил весь полк и курсантов с этим торжественным, незабываемым днём в жизни каждого молодого солдата, затем курсанты по очереди подходили строевым шагом к столу, зачитывали текст Военной присяги, принимали поздравление от командира, начальника штаба, и возвращались на своё место в строю уже в новом качестве - солдата советской армии.
Наступила Ванькина очередь. Руки у него дрожали от волнения, голос прерывался, но он не мог опозориться перед всем полком, и взял себя в руки:
- Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь… - зачитав текст Военной присяги, Ванька поставил под нею свою подпись, на всю жизнь!
С этих пор он уже не чувствовал себя в душе просто Ванькой, он перестал быть мальчишкой, он стал взрослым парнем, Иваном.
Примерно так же ощущали себя другие его товарищи по взводу. Они понимали, что всеми своими качествами; физической подготовкой, умению ходить в строю, владеть карабином, и не только, они обязаны в первую очередь своим сержантам. Они окрепли морально и физически, у них были мозолистые солдатские руки, они понимали, что такое дисциплина и дружба.
Проходя праздничным парадом мимо командира полка, его заместителей и начальника штаба, молодые солдаты впервые увидели лицо «Бати», так называли командира все служащие в полку.
Высокий, подтянутый, несмотря на возраст, в шинели, перетянутой ремнями, и полковничьей папахе, он олицетворял собой в их глазах всю армию, по-отечески смотрел на молодёжь, как и положено Бате.
Затем был праздничный обед в столовой, с котлетами и пирожками.
Дежурных, дневальных, и Агафонова в их числе, подменили на время принятия присяги, потом возвратили на свой пост, продолжать службу.
Ко многим курсантам приехали родные, друзья, знакомые, угощали в казарме домашней вкуснятиной, сладостями.
Даже с Кубани приехали, и Приходько в кругу семьи уминал пироги, колбасу с таким зверским аппетитом, будто не ел целую неделю. К Петро Бузине прибыл отец, с видом алкаша, и даже вытащил из кошёлки бутылку с водкой, но у старшины Лугового все были как на духу, и он изъял водку, несмотря на мольбы и уговоры отца. Цапро сидел рядом с мамой, и вкушал сладости, с видом послушного и кроткого агнеца.
К Ивану никто не мог приехать. Слишком далеко их часть от дома. Он вспоминал в этот день своих родителей с братом, деда с бабушкой, а ещё – родную школу, своих учителей и товарищей, оставшихся в Алатыре, релейный завод, на котором работал слесарем-инструментальщиком.
Вспомнил о своей новой жизни в Краснодаре у тётки Нины с её семьёй, общагу, вспомнил новых друзей, дядю Федю, с которым работал на стройке, штангиста Виктора, девушку своей мечты Ладу.
Не мог не вспомнить о случайной встрече со своей первой алатырской любовью Раей, и её сестрой Валькой на пляжном берегу реки Кубань, вспомнилось, как совсем недавно вместе с призывниками  ехал в вагоне поезда к месту службы, и ему стало легче. Так хотелось, чтобы все они видели его в день присяги, когда он стал настоящим солдатом, и порадовались за него.
После обеда смотрели в Доме Культуры любимый всеми фильм «Чапаев». Солдатни набилось битком, но это не мешало их праздничному настроению, скорее наоборот. В тесноте, да не в обиде. Крики. Ржание. 
Весь день вокруг них вился писарчук Лёва со своим неизменным фотоаппаратом, и нащёлкал солдатских фотографий на кругленькую сумму. Только плати деньги, и получай фото на память.
Иван тоже сфотографировался в парадной форме один, и вместе с товарищами, в клубе перед фильмом, на фоне казармы, чтобы потом разослать их своим родным и знакомым. С годами он поймёт, что Лёва сыграл  положительную и важную роль в деле сохранения памяти о службе в армии. Если бы не было этих фото, об этом даже думать не хочется.
Во время ужина было уже тихо за столами, все подустали, в личное время писали письма домой, своим девушкам, переоделись в повседневную униформу, вели разговоры о скором переезде в общую казарму.
Старшина вечернюю поверку провёл мирно, без нарядов, и вскоре новоиспечённые солдаты смирно почивали в своих кроватях. В ночном воздухе повисли сонные бормотания, вскрики, храпы разной тональности, сопения, иные непотребные звуки, кто-то даже заржал во сне, наверное, это был Приходько, или ещё кто…

Глава вторая. Строевая служба. Начало.
ИВАНОВЫ СНЫ.  «Ваньке давно уже пора бежать на вокзал, и ехать в Краснодар, туда, где теперь проживает вместе со всем своим семейством его первая любовь, Раиса. Ладно, пусть они разругались по глупости, не виделись около месяца, но нельзя же, вот так, взять и уехать навсегда  далеко от Алатыря, от него, Ваньки. Неужели их любовь ничего не стоит?!
Такие мысли роились в его воспалённом сознании, пока он сбегал вниз по переулку к дому, в котором они всем семейством жили когда-то, а теперь в одиночестве и тоске маялась тяготами жизни его бабуля, чтобы проститься с ней перед отъездом. Заодно и с соседями. Бог знает, когда они теперь свидятся, и свидятся ли вообще, ведь скоро его забреют в армию, и надолго.
Ванька вбежал во двор дома, где его уже поджидала бабушка у двери в сени, словно чувствовала, вот-вот прибежит её любимый внук.
Её морщинистое, словно печёное яблочко, личико светилось грустью и радостью одновременно, сухие бескровные руки тянулись к нему навстречу.
- Уж я заждалась вся, думаю, небось не уедет просто так, не попрощавшись, - бормотала она, обнимая внука и осеняя его крестным знамением на сбережение и на дорожку.
- Не переживай, бабуля, чай, не на войну еду, а в Краснодар к тётке, ненадолго, - успокаивал внук бабушку, сам не веря в сказанное.
- Старая я стала совсем, боюсь, не увидимся мы больше на этом свете, - из блеклых глаз старушки потекли слёзы, капая на его рубашку.
В это время во дворе появились соседи, даже друг Васька нарисовался на крыльце, и Ванька вздохнул с облегчением, высвобождаясь из бабушкиных объятий.
Он быстро, попросту попрощался со всеми, пожал руку своему другу детства, выслушал их напутствия, и в последний раз помахав бабушке и всем остальным рукой на прощанье, заторопился вверх по переулку.
Надо ещё за чемоданом домой забежать, хорошо хоть родители на работе. Как бы, не опоздать на поезд, он ждать не будет…»
Рядом с ним кто-то дико вскрикнул, и Иван недоумённо поднял голову с подушки, озираясь по сторонам. Осознав, что он в казарме, спит вместе со всеми после отбоя, вздохнул с облегчением.
Кричавшим оказался сосед по койке, левофланговый Сергей Агафонов, малыш, как пренебрежительно звали его здоровяки-кубанцы. Он и сейчас о чём-то бормотал во сне, снова вот-вот закричит, и Иван хлопнул его подушкой по башке, мол, спи спокойно, дорогой товарищ. Агафонов притих.
Ну вот, можно ещё поспать, до подъёма. На душе стало покойно от сознания того, что не случайно ему приснился такой чудный сон. Он повидался, пусть и так, с бабулей, соседями, побывал в Алатыре. И это случилось сразу после принятия присяги. Значит, есть справедливость на белом свете, а то ко многим приехали родные, а к нему никто…

ОБЩАЯ КАЗАРМА.  Вот и прошёл карантин в Войсковом приёмнике. Капитан Плющин, командовавший карантином, распределил всех молодых солдат по подразделениям полка. Кого куда надо.
Кубанцев со Шмариновым определили во 2-й дивизион, командиром которого был майор Покотило, во 2-ю батарею капитана Пучкова, в 10-й взвод ст. лейтенанта Кириллова, который вскоре прозвали «молодым» взводом, так как он был укомплектован в основном молодыми солдатами.
На построении перед бывшими курсантами во всей своей красе опять предстал сержант Удальцов, которому они обрадовались, как родному.
- От меня вы никуда теперь не денетесь, бойцы-молодцы, - мрачно усмехнулся он, оглядывая строй всевидящим оком, - до тех пор, как в дембель не уйду. Я в этом дивизионе и служил, пока меня в командировку не направили, новобранцев обучать уму-разуму.
- Так мы зараз рады вам, товарищ сержант, - не выдержал, как всегда, Приходько, встревая в речь командира, – усе дюже довольны.
- Отставить разговоры. Кстати, вторым отделением будет командовать небезызвестный вам сержант Левченко. А вот он и сам.
- Здравия желаем, товарищ сержант! – привычно гаркнули молодые, не успел сержант подойти к ним. Левченко был доволен приёмом…
Четыре казармы дивизиона располагались в конце полковой улицы, по обе её стороны, возле леса. Не так уж и далеко от карантина. В одной из них предстояло теперь жить и служить Родине бывшим курсантам.
После завтрака свершилось переселение молодых в общую казарму 2-й батареи. Всем им определили места в казарме. Слева в два ряда стояли кровати старослужащих, справа тоже два ряда, на них и поселили молодых солдат. Между рядами был довольно широкий проход, в середине под потолком ночник – синяя лампочка. За окнами казармы желтел осенний лес.
Кубанцы  заняли кровати в такой же последовательности, как и в карантине. Слева от Ивана был Цапро, справа суетился левофланговый Агафонов. У окна возвышался Приходько, рядом с ним Путинцев, и другие, всё, как повелось в их отделении, и вообще, во взводе.
Если бы не «старики» напротив. 
- Нам надо держаться усем вместе, гуртом, стало быть, - гудел Приходько товарищам, заправляя свою постель. – Мы казаки, кубанцы, в обиду себя не дадим. Бачите, о чём я гутарю?
- Бачим, друже, тильки як отобьёшься, здеся так заведено, - уныло соглашался с ним Цапро, с опаской поглядывая на другую половину казармы.
- Нечего трястись раньше времени, у нас свой сержант, в обиду не даст, если что, - подбодрил всех Иван, подмигивая малорослому Агафонову. – Верно гутарю, Серёга?
Тот согласно закивал. Отделение у них боевое, спортивное.
- Ежли малыш не боится, нам тоже негоже, - подал голос Бузина.
- Ну как, обжились? -  подошёл сержант Удальцов, понимающим взглядом окидывая своих подопечных. – Ничего, притрётесь. В обиду себя не давайте, но и к старослужащим тоже надо уважение проявлять. В общем, держите хвост пистолетом, - поддержал он их своей фирменной мрачной усмешкой. - Теперь в каптёрку, переходим на зимнюю форму одежды…
В каптёрке хозяином был старшина срочной службы Пильняк, глядя на него, сразу видно, служака до мозга костей. Он куда-то собирался, торопился. Видимо, дел у него невпроворот.
Но что это? За столом у окна восседал старшина Луговой.
Вот он встал, они обменялись с сержантом крепким рукопожатием, вышли из каптёрки к любопытствующей молодёжи.
- Здравствуйте, ребятки, - как всегда, по-домашнему улыбнулся им старшина. – Подтянулись. Подравнялись. А где второе отделение?
Мимо них рысью пробежал запоздавший сержант Левченко, и через минуту вывел из казармы свою молодёжь. Построил рядом.
- Ну вот, теперь «молодой» 10-й взвод в сборе. Я назначен старшиной 2-й батареи вместо старшины Пильняка. Он уходит на повышение.
- Боженька на небе, а к нам своё начальство возвернулось, - пророкотал довольный Приходько, его красное бугристое лицо сияло, провожая взглядом преданных рыжих глаз старшину, который вернулся в каптёрку.
- Отставить сентименты! Разобрались в очередь. Заходить по списку. Я сам буду вызывать, ясно, рядовой Шмаринов? – намекнул сержант, вспоминая недавнее прошлое и хмуро ухмыляясь.
Вокруг загоготали было, подпихивая локтями товарища, но сержант сдвинул брови, и одного этого было достаточно, чтобы все успокоились…
Затем было построение, ждали командира. Вот-вот явится.
Мимо них неспешной походкой прошли старослужащие, вернувшиеся с боевого дежурства на «выгоне». Поглядывая многозначительно на замерших в строю салаг, стращали их, лениво переругиваясь:
- Теперь будет кому полы драить, давненько ждём вас, сынки!
- Про нужники в туалете забыл, что ли?
- Как можно, это в первую очередь.
- От нарядов хоть отдохнём малость, и то ладно.
- Ого! Молодых салаг пригнали, пошутим теперь, а то ваши рожи надоели до смерти. Скукота одна.
- На свою посмотри, обхохочешься…
Кубанцы молча сносили оскорбления. Терпели.
Сержант Удальцов не встревал, зная на собственном опыте, всё рассосётся и устаканится со временем. Этим обидно. Те устали.
Завидев вошедшего командира взвода Кириллова, шагнул к нему навстречу и гаркнул во всю мощь своей лужёной глотки:
- Взвод, смирно! Товарищ старший лейтенант. Вверенный вам взвод перешёл на зимнее обмундирование. Готов к дальнейшему прохождению службы! – замер в ожидании вместе со всем взводом. 
- Вольно, - усмехнулся, было, командир такому рвению, но спохватился, посуровел  лицом. Как положено.
- Взвод, вольно! – сержант был строг и неприступен.
- Вы теперь солдаты советской армии. Будете проходить строевую службу в дивизионе. Я ваш командир взвода. – Ст. лейтенант оглядел строй. - Смирно! Слушайте мой приказ: 1-е отделение во главе с сержантом Удальцовым заступает на завтра в наряд по столовой.
- Есть! – Сержант Удальцов отдал честь. Они готовы.
- 2-е отделение с сержантом Левченко в наряд по казарме.
- Есть! – Сержант Левченко отдал честь. Они готовы.
Вот она, настоящая солдатская служба в действии. Первый день прошёл суматошно, хотя и по расписанию, вроде бы как всегда, да не тут-то было. В карантине они были одни, теперь их служба будет проходить вместе со старослужащими солдатами. А это не одно и то же.
«Старики» пока присматривались, «молодые» сбились вместе, готовые отбиваться, если что. Вроде бы ничего особенного не происходит.
Испытания начались после отбоя.
Цапро сбегал по привычке в туалет, сразу ему не спалось, но, когда возвращался обратно, перед входом в спальное отделение казармы стояли «старики», балагуря о чём-то. С любопытством воззрились на салагу.
- Можно пройти? – несмело спросил Цапро, растеряв вдруг всю свою настырность и нахальство. Оробел.
- Можно жену, и тёщу заодно, а в армии – разрешите. Ясно? – уставился на него чубатый здоровяк в трусах. Остальные были в кальсонах.
- Ясно. Разрешите?
- Ещё раз объясняю для бестолковых салаг: надо сказать, разрешите пройти, товарищи старослужащие. Уразумел?
- Так точно. Разрешите пройти, товарищи старослужащие?
- Теперь разрешаем. Проходи.
Цапро испуганно юркнул промеж шутников-стариков, и к себе в кровать. Замер под одеялом. Как и все «молодые».
От дверей порхали в воздухе смешки и насмешки в адрес салаг.
Уже за полночь вовсю расхрапелся настрадавшийся за день Приходько, и тут же со стороны «дедов» к нему в голову прилетел чей-то дембельский сапог. Приходько вскочил, ничего не соображая спросонья, и сжимая в своих могучих ручищах сапог.
- Эй, салага, принеси сапог обратно, быстро. И не храпи больше, как верблюд в стойле. Старослужащие отдыхают.
Пришлось Приходько топать через проход на вражескую сторону, и ставить сапог, куда указано. Вернувшись, молча лёг спать, затаились и все остальные «молодые»…

ПЕРВЫЙ НАРЯД.  Сержанту Удальцову не впервой быть дежурным по столовой. Заступив в наряд, он первым делом принял объект у сержанта, сдавшего дежурство. Осмотрел помещение, чистоту и количество сданных предметов по списку. Зашёл на кухню к повару, в хлеборезку.
Проверил по инструкции меню, должностные обязанности повара и хлебореза, их работу. Все продукты должны быть в наличии, и в полной боевой готовности. Скоро завтрак, а это дело непростое, как кому-то может показаться. Обслужить и накормить дивизион, это вам не шутки.
Затем распределил работу в столовой для солдат своего отделения; кому сервировать столы, затем убирать и относить посуду на мойку, кому мыть посуду, кому драить полы в зале и на кухне, чистить котлы и кастрюли, а кому поддерживать огонь в плите, пилить и колоть дрова.
Это ответственное дело он поручил, конечно, Приходько, и не ошибся.
Тот с яростью принялся за работу; вдвоём с Цапро они двуручной пилой напилили в козлах чурбаков из брёвен, затем он схватил топор и стал колоть чурбаки, разваливая их на части могучими ударами.
Гора поленьев росла на глазах, трансформируясь в поленницу. Вот и говори после этого, что один в поле не воин.
Работа закипела. Дел невпроворот. Времени в обрез.
Подготовить и провести завтрак, потом навести порядок.
Подготовить и провести обед, навести порядок.
Подготовить и провести ужин, навести порядок для сдачи следующему наряду. В общем, целый день, как белка в колесе.
Но сержант Удальцов был асом во всём, за это и ценило его начальство, сам командир полка здоровался с ним за руку. Начштаба предлагал остаться на сверхсрочную службу, сулил всяческие блага, но сержанта не проведёшь.
Он мечтал вернуться в свой родительский дом среди таёжного посёлка, где его ждали родители, друзья-товарищи, любимая работа в леспромхозе, и конечно, ждёт не дождётся невеста, краса ненаглядная. Сибирская.
Ивану достался ответственный участок; мойка.
Как только начался завтрак, грязная посуда всё прибывала и прибывала, хотя Иван и его помощник Агафонов работали, как проклятые.
Агафонов соскребал остатки пищи в кастрюлю, а Иван мыл посуду, Сергей складывал её стопками на прилавке. Чистую тут же уносили, приносили грязную. И так целый день.
В обед грязной посудой завалили всю мойку, это был решающий момент в работе, так как посуды было намного больше, чем на завтраке.
Иван мыл и мыл эти бесконечные миски и тарелки, ложки, стаканы, кружки, пока пальцы на его руках не распухли от горячей воды, стали морщинистыми, ногти шевелились, у него в душе возникла тревога, создалось такое впечатление, что их можно взять и снять с пальцев.
Как же тогда он будет жить без ногтей?..
В короткие перерывы отделение наскоро обедало. Тут как раз и пригодилась школа выживания сержанта Удальцова.  Это он приучил «молодых» есть быстро, а работать сноровисто.
И снова за работу, которой ни конца, ни края. Так им казалось.
После проведения ужина сержант объявил перекур. Наконец-то.
Даже Иван закурил, хотя не приветствовал это увлечение, как спортсмен, и порадовал уставших товарищей колечками, вылетающими у него изо рта одно за другим.
- А гутарят, лучше быть подальше от начальства, поближе к кухне, - удивлённо крутил головой Приходько, - вот их сюды  поишачить, тогда бы не балакали, чево ни попадя.
- А што, в хлеборезы я бы пошёл, - возразил ему молчун Путинцев, - хлеб нарезал, сахар разделил, масло разложил. Всего и делов.
Цапро тоже оживился, несмотря на то, что целый день сначала пилил дрова с другом Витей Приходько, затем ворочал и двигал столы со стульями в столовой, драил полы целый день.
- И себе бы, поди, тоже маслица с сахарком заныкал, своя рука владыка, - заржал он, пихая Путинцева под рёбра, и тут же переключился на Приходько, смолившего с устатку сигарету.
- Витя служит в ПВО. Морда – ВО! И жопа - ВО! - Показал он руками габариты друга, и передразнивая его очень похоже.
Все устало засмеялись. Шутник этот Цапро, ничего не скажешь.
- Иван, ты там, на мойке шо, нашего малыша совсем уморил? -  всполошился Бузина, не видя рядом Агафонова. – Иде он?
- Да прикорнул он на лавке. Умаялся.
В это время из помещения мойки вышел бледный, щуплый Агафонов, и все дружелюбно рассмеялись, жалея его.
- Иди шустрее. Сидай, жрать пора, ужин стынет.
- Ну, так что, бойцы, пришли в себя? Раз ржёте, значит, пора снова за работу, - подошёл к ребятам сержант Удальцов. – Давай, поднажмём ещё чуток, скоро новый наряд прибудет. Агафонов пусть питается, ничего, были бы кости, мясо нарастёт, - потрепал он паренька за шею.
- Ишь, шею отрастил, с бычий хвост, - опять пустил шутку в народ Цапро, и это всех взбодрило окончательно, даже сержант засмеялся, и Агафонов тоже. Был он паренёк беззлобный и бесхитростный. За что и любили. Не обижали.
Спустя годы, Иван удивлялся, когда видел где-нибудь, как ругаются супруги из-за того, кому мыть посуду на кухне. Их бы туда, на солдатскую мойку, мыть посуду за целым дивизионом, с утра до ночи.
Сам он всегда с удовольствием делал это дома, подумаешь, ерунда какая, говорить не о чем. Даже приятно на душе становилось. Армия вспоминалась, хотя бы так, через мытьё посуды.
Когда отделение вернулось в казарму, все уже спали.
Дремал и дежурный возле тумбочки. Сержант пихнул его в бок, проходя мимо, и тот встрепенулся, заморгал сонными глазами.
Вот и конец первому наряду в солдатской жизни Ивана, как и всем в отделении. Вскоре и они спали в своих кроватях, не обращая внимания на спёртый воздух. Спали, как убитые, не чуя себя от усталости, витая в эфирных облаках Гипноса…

ПРОПИСКА.   Через сутки те же наряды, только наоборот: первое отделение заступило в наряд по казарме, второе – в наряд по столовой.
Конечно, дежурство в казарме это не одно и то же, что дежурство в столовой. Тут всё проще и вроде бы легче.
Место дежурного на «тумбочке» закрепилось за маломерным Агафоновым, остальные с утра наводили марафет по всей казарме, включая умывальню и туалет. Днём были разные работы.
Самые доверенные лица, например, Шмаринов с Путинцевым, помогали старшине в каптёрке, другие подметали территорию вокруг казармы, убирали мусор в курилке.
У сержанта Удальцова дела всегда найдутся, никто просто так не шляется по казарме. Да это и небезопасно. Как только возвращаются с «выгона» старослужащие, тогда держись, кто им под руку попадётся.
Не успеешь подумать о чёрте, а он тут как тут, хвостом машет.
- Эй, сынок, ну-ка подь сюда, - строго окликнул Цапро тот самый чубатый здоровяк, который объяснял ему после отбоя правила поведения молодых в казарме. На сей раз, он был в форме, и оказался ефрейтором Мишуковым. Собственной персоной.
- С вас, со всех молодых, по рублю. Собери, и чтобы через час ко мне, сегодня вечером будем прописывать салаг. Не вздумай доносить, уяснил?
Зачем это, шо це таке? – не понял Цапро, но на всякий случай согласно кивая головой вслед удаляющемуся «деду».
Он тут же рассказал своим о приказе ефрейтора, те вначале тоже недоумевали, но потом решили согласиться. Наскребли, кто, сколько смог, и через час Цапро стоял уже у койки отдыхающего ефрейтора.
- Принёс? Выкладывай.
Цапро высыпал на одеяло кучку мятых рублей, и мелочи.
- Не густо. Лады, сойдёт. Сбор после ужина, в туалете…
Наряд по казарме всё же был легче, чем по столовой. К тому же перерывы на обед, и ужин в столовой, всё, как положено, внесли приятное разнообразие в несение службы.
Сержант приглядывался к своим молодым солдатам, и не мог понять, что с ними. Возбуждённо шушукаются о чём-то по углам, переглядываются. Неспроста это. Наверняка, деды что-нибудь удумали. Скучно им, бедолагам, дни считать до дембеля. Уж он-то понимает их, как никто другой.
После ужина настало личное время. Но только не для наряда. Пора опять наводить марафет, скоро сдавать дежурство следующему наряду по казарме. Таков порядок в армии.
Время от времени то один, то другой, а то и несколько ребят бегали в туалет, товарищи заменяли их, яростно намывая полы швабрами.
Иван тоже зашёл в туалет, там стоял дым коромыслом. Так накурено. У окна стояли «старики», ефрейтор Мишуков наполнял гранёный стакан доверху одеколоном «Свежесть» и торжественно вручал очередному салаге.
- Пей, сынок. Прописывайся.
Иван взял стакан с одеколоном и залпом осушил его, даже не поморщившись. Он умел это делать, когда надо. Алатырская школа жизни.
Когда он работал учеником слесаря на релейном заводе, взрослые мужики слесаря тоже вручили ему однажды стакан мутного солёного спирта, сделанного умельцами из клея «БФ». Тоже для прописки.
На этот раз одеколон было пить легче, чем спирт из клея «БФ».
- Вот это по - нашенски, сынок. Уважаем. Закуривай, - «старики» протянули ему пачку «Примы», и он лихо затянулся сигаретой, пуская изо рта дым колечками, чем окончательно расположил их к себе.
В туалет робко вошёл левофланговый Агафонов и, получив свой стакан одеколона, стал было пить его, но поперхнулся, подавился, и закашлялся, весь покраснев от натуги.
- На, закуси, - протянули ему деды цигарку, и он послушно затянулся, окончательно раскашлявшись. – Крепись, салажонок.
Для Приходько стакан одеколона хряпнуть, что слону дробинка, только бугристое прыщавое лицо его покраснело больше обычного, и только.
Деды поняли это, и отпустили бравого «молодого» с миром.
Следом за ним вышел на воздух и Иван. В голове его шумело, перед глазами плыли круги, но он держался молодцом, с достоинством, как обычно. Со стороны ничего не заметно, работает молодой, старается.
Вечерняя поверка дала свои результаты.
Старослужащие были отпущены на покой, а старшина Луговой с подозрением всматривался в лица молодых, медленно проходя мимо их шеренги. Лица красные, возбуждённые, потягивает одеколоном.
Проходя мимо Шмаринова, он задержал было на нём взгляд, но нет, ничего такого, как всегда, подтянут и дисциплинирован.
Иван же стоял намертво, вытянувшись в струнку, и вперив взгляд в одну точку, прямо перед собой, хотя его и шатало из стороны в сторону, только расслабься. Ни за что.
Зато левофлангового Агафонова развезло окончательно, и он являл собой жалкое зрелище, качаясь и громко икая на смех товарищам.
Смешливый Цапро прыскал под нос, с трудом сдерживая ржание и кивая на Агафонова, вон, смотрите, мол, каков наш малыш.
Весь строй молодых солдат улыбался пьяненькими улыбочками.
- Объявляю наряды вне очереди Приходько, Цапро, и Агафонову. Сержантам Удальцову и Левченко разобраться с утра, в чём дело, почему во взводе непорядок. Взвод, смирно! Вольно. Разойдись.
Под хохоток с левой стороны казармы, наказанные угрюмо загремели вёдрами, швабрами, хотя полы блестели чистотой, остальным отбой, значит, можно нырять в койку, под одеяло. Не тут-то было.

ОТБОЙ. ШАБАШ ДЕДОВ.  Старослужащие слегка «гульнули», теперь им не спалось, и они решили позабавиться. Самые старые и заслуженные деды, ждущие приказа со дня на день, потянулись в каптёрку к старшине, перекурить. И не только. Оставшиеся «черпаки» что-то писали при свете фонарика, похохатывая и мирно переругиваясь.
На половине молодых притихли, ожидая подвоха.
- Эй, салаги! Кто там у вас самый шустрый, Цапро, што ли?
- Подь сюда, Цапро, дело есть, - вот оно,  началось.
Куда деваться, надо идти. И Цапро нехотя поплёлся на половину старослужащих, шлёпая босыми ногами по дощатому полу.
- Шустрее топай, салага, не трухай!
- Держи бумагу, становись под ночник, и читай дембельский указ. Живо! – кто-то протянул ему с кровати бумагу, и Цапро пошёл к ночнику, там под ним уже стоял табурет.
Делать нечего. Цапро взгромоздился на табурет, приблизил бумагу, оказавшуюся тетрадным листком к глазам, чтобы было виднее, и стал читать.
- Дембельский указ! Салаге, шо бы стать дедом, надо съисть 500 кг хлиба, 100 кг селёдки, 100 мешков капусты…
- Громче читай, и по-русски, как написано, усёк?
- Не серди нас, казачок, мы свои нервишки на службе оставили, можем так наказать, мало не покажется!
Цапро громко и внятно дочитал указ:
- Ещё салаге надо начистить 100 тонн картошки, напилить и нарубить 100 кубометров дров, отрыть 10 км траншей, кроме того; слушаться дедов и беспрекословно исполнять их приказы.
На левой половине самодовольно заржали, одобряя зачитанный указ.
В это время вернулись главные деды из каптёрки. И самый грозный из них, ефрейтор Мишуков, подошёл к Цапро на табуретке.
- Всё, слазь. Теперь скажи нам, сынок, сколько звёзд на небе?
И тут Цапро не оплошал. На то он и был всеведущ и всезнающ.
Он соскочил с табуретки и громко доложил:
- Вам до дембеля всего 45 суток, товарищ дед!
Деды на своей половине довольно загудели, укладываясь на отдых.
- Дембель неизбежен, как крах капитализма! – изрёк назидательно ефрейтор Мишуков, и шаткой походкой двинулся на левую половину, а Цапро к своей кровати на правую. Вместе с табуреткой.
- Молодец, Иван, не оплошал, - поддержал его Петро Бузина.
- Молодец среди овец, - тихо прогудел обиженный за свой взвод Витя Приходько, - я еле сдержался.  Як хотелось запустить в них табуреткой.
- Так шо, драться прикажешь с ними? – остудил его гнев Путинцев.
Вокруг солидарно молчали. Драться никому не хотелось.
И тут, под завязку дедовского шабаша, наметившуюся тишину в казарме прорезал громкий треск, напоминающий гром во время грозы, за ним ещё и ещё, это «старики» салютовали пердёж - канонадой, завершая праздник души от души.
- Во дают, - хихикнул необидчивый Цапро. - Похлеще нашего Приходько ахают. Як с цепу сорвались.
В хохот дедов вплелись смешки молодых, но они пока не осмелились поддержать канонаду. Наконец, всё стихло. Ночь вошла в казарму, окутывая крепким сном обе её половины…

БОЕВОЕ ДЕЖУРСТВО.  Так, во время чередующихся один за другим нарядов, на хозяйственных работах, Иван встретил свой первый день рождения в армии, затем Новый год, как и все.  В ДК посмотрели кинокомедию «Карнавальная ночь», затем праздничный ужин в столовой. 
Дни, не занятые нарядами, проходили строго по распорядку; физ. подготовку в спортгородке, строевую на плацу, теоретические занятия, мат. часть, политинформацию ещё никто не отменял. Наоборот.
На «выгоне» во время практических занятий, за молодыми солдатами были закреплены номера боевых расчётов на стартовых точках.
Предстояло сдавать нормативы по спортивной подготовке, экзамены на классность, провести стрельбы, но перед этим надо было ещё побывать в караулах, освоить боевое дежурство.
За Иваном, как и за всеми во взводе, был закреплён личный карабин СКС 3Т 1708, противогаз № 293.
Если забежать вперёд, в феврале 1967 года он станет номером боевого расчёта, затем оператором ПУ дивизиона, в марте приказом по части ему присвоят звание младшего сержанта, и должность командира отделения.
В военном билете будет записано: оператор, специалист стартового оборудования зенитно-ракетного оружия.
Вместо солдатских 4 рублей 30 копеек станет получать 11 рублей 80 копеек, и в редкие часы отдыха посещать чайную, где сидя за чистым столиком, накрытым белой скатертью, пить кофе с молоком, есть хрустящие вафли и печенье. Буфет, официантка, офицеры за столиками, реже сержанты, только тот, кто служил строевую в армии, понимает, что означает для новоиспечённого мл. сержанта впервые очутиться в подобной обстановке.
Отдохнуть с полчасика. Ощутить заново вкус полузабытой еды.

Прописку в армейском туалете Иван запомнит надолго, а запах одеколона «Свежесть» на дух не сможет переносить долгие годы уже после службы, на гражданке.
А пока суть - да дело, в январе «молодой» 10-й взвод, состоявший в основном из земляков-кубанцев, вместе со своим взводным, ст. лейтенантом Кирилловым, заступил на свою первую неделю боевого дежурства.
Но сначала на полковом построении, на плацу, был зачитан приказ командира полка - о заступлении на боевое дежурство очередной смены РТЦ и 2-го дивизиона.
По прибытии дежурной смены дивизиона на «выгон», было построение старой и новой «молодой» дежурных смен, и командир 2-го дивизиона майор Покотило зачитал приказ:
«Заступить на боевое дежурство по охране воздушного пространства столицы нашей Родины – города-героя Москвы!»
Вот и началось настоящее мужское дело – боевое дежурство по охране неба столицы СССР! Ивана поразил «выгон» дивизиона красотой зимнего леса, окружившего бетонку белыми шапками лиственниц, густой зеленью елей и пихт, и стоящими перед лесной чащей под брезентовыми чехлами в ожидании «тревоги» дежурными ракетами.
Иногда он видел перелетающих с ветки на ветку своих любимых птичек – синиц и снегирей, и тогда душу его переполняло непередаваемое словами чувство, будто он побывал в своём любимом подгорье, в Алатыре.
«Синички-сестрички, как я рад видеть вас. Может, вы прилетели из нашего сада, и видели мою бабулю? Как она там поживает…»
К концу первой недели дежурства «молодые» очень устали с непривычки. Короткие дни, бесконечные морозные ночи, и караулы через сутки. А между ними – занятия, тренировки, ежедневные регламентные работы на стартовых точках.
Через неделю была смена, пришёл новый взвод, а их ещё «молодой» 10-й взвод увели с «выгона» в военный городок. На отдых. Но это только так обнадёживающе называется.

КАРАУЛЬНАЯ СЛУЖБА.  На самом деле, в перерывах между дежурствами на «выгоне» они несли караульную службу, например, по охране складов ГСМ, или автопарка с гаражом. Это было вроде бы легче, чем караулы на бетонке в лесу. Однако, ночью не менее тяжко, и муторно.
Те же два часа на посту, затем сон, хотя бы уже не на нарах, как они называли промеж себя спальные места в караульном помещении на выгоне, а в казарме. На своей кровати, с удобствами.
Кажется, только заснёшь, и снова тебя расталкивает дежурный, приходится вставать, шатаясь в полудрёме, облачаться в шинель, поверх неё в овчинную шубу до пят, на ногах валенки, с завистью поглядывая на спящих сослуживцев, и топать с разводящим на пост.
Смена караула, и Цапро радостно торопится в казарму, а у Ивана снова два часа борьбы с морозом, проникающим сквозь шубу и шинель, казалось, в самую душу. Вот-вот, и она замёрзнет.
Споткнувшись, он озирается по сторонам, держа онемевшими руками в рукавицах карабин с примкнутым штыком, на изготовку.
Иногда, чтобы было полегче, он прижимал карабин к себе, словно любимую девушку, и шествовал дальше. Это было нарушением устава караульной службы, но не было мочи, проклятый мороз отнимал силы.
Длинные ряды складов тянутся вдоль дороги нескончаемо, ветер со снегом хлещет в лицо, качает на столбах фонари с тусклыми лампочками, едва освещающими пространство вокруг себя.
В жёлтом свете, падающим от них на дорогу, мечутся бесконечные снежинки, слепят глаза, смыкаются веки в желании упасть в снег и заснуть.
Иван ходит, перемогая сон и стужу, бесконечными кругами вокруг складов, непрерывно, не останавливаясь, чтобы не замёрзнуть, покуда на дороге не показывается разводящий со сменой.
Наконец-то. Опять смена караула, теперь вместо него на пост заступил Бузина. А Иван снова бежит гуськом за разводящим в казарму.
Вот она, желанная койка. Раздеваться неохота, но надо.
Иван нежится в постели под одеялом, сверху ещё одно одеяло и шинель, иначе замёрзнешь, от окон сквозит, и тянет безнадёжным холодом. Вокруг храп, спёртый солдатский ночной дух, благодать.
Только заснул, снова тебя расталкивают, опять надо вставать, и шагать в шубе и валенках, с карабином, вслед за разводящим в ледяную ночную стужу. Наступили его два часа караула по охране складов ГСМ.
Но вот уже светает, ночи конец…
День и ночь, сутки прочь. Караульная служба в городке кажется такой же вечной, как и на выгоне. Но, как и всё хорошее кончается, так и плохое.
Вместо ночных кошмаров привычная служба по распорядку дня, от подъёма до отбоя. Надолго ли?

СНОВА БОЕВОЕ ДЕЖУРСТВО.  Через пару недель вновь заступать на очередное боевое дежурство. Но «молодой» взвод не забывали в эти трудные дни. Привозили почту, каждую пятницу выводили в военный городок в баню, потом возвращали обратно, в уже ставший родным лес.
Даже зимой на «выгоне» было необыкновенно, почти сказочно.
Ивану зимний лес казался живым огромным разумом, как океан в «Солярисе» писателя-фантаста Станислава Лема.
От него веяло животворной силой и мощью, иногда где-то стучал дятел по древу, хрустели сучья и ветви под тяжестью трусящих по звериной тропке лосей, рёв медведя-шатуна, или вой волчьей стаи оглушали тишину леса.
А ты идёшь по бетонке, и чувствуешь себя один на один с живым лесом и его обитателями. Но ты не просто идёшь, ты охраняешь ракетные установки под чехлами, ты начеку. Ты в ответе за чистое небо над Москвой.
Об этом думалось Ивану, шагающему в огромной овчинной шубе и мощных валенках, вооружённому карабином СКС с примкнутым штыком, по очищенной ими же бетонке от снега.
Морозный солнечный день подошёл к концу, закатное солнце в последний раз осветило макушки деревьев, и ушло за горизонт.
А ему целых два часа шагать и шагать по кольцевой бетонке дивизиона. Уже пробирало. Мороз крепчал. Тьма сгущалась.
Чтобы отвлечься, Иван вспоминал всё хорошее, что произошло с ним в последнее время. Во-первых, через два часа его сменят, и он завалится в караулке на полати, или нары, как шутят ребята от скуки, чтобы замертво заснуть, и спать беспробудно до очередного подъёма. Это радует.
«Он вспомнил, как удачно прошла для него сдача нормативов по лёгкой атлетике, правда, бег на 3 км дался ему нелегко, и на финише его затошнило. Когда настала зима, они встали на лыжи, и вскоре сдали зачёт на 10 км. Лыжи ему достались старые, крепления плохо держали, но он превозмог тогда самого себя; упрямо шёл и шёл по лыжне, помогая себе палками, главное, не сбить дыхание. Не сбил. Дошёл. Сдал.
Наградой ему по результатам сдачи нормативов спорткомплекса, стало присвоение приказом по части знака «Воин-спортсмен» 2-й степени.
Такого же успеха добился Путинцев, остальные получили 3-ю степень.
Нелегко ему, как и другим, впрочем, дались экзамены по военной специальности. Теоретические и практические занятия по радиотехнике, устройству и оснащению ракет, по боевому применению ЗРК требуют серьёзной подготовки, поэтому пришлось внимательно слушать и записывать лекции, основательно учить и зубрить инструкции, спецлитературу.
Затем мат-часть, тренировки номеров расчётов на пусковых точках.
Результатом упорного труда стало присвоение классности за высокое овладение военной профессией, присвоен Нагрудный знак «Классный специалист» 3-го класса.
Затем его, и ещё несколько ребят приняли в ряды ВЛКСМ, хотя и пожурили за то, что не вступили в школе, как все.
Иван никому не стал рассказывать о том, что у него украли чемодан с вещами и документами (там был и комсомольский билет), когда он путешествовал с друзьями-приятелями по Северу в поисках романтики. Засмеют. Подумают, ротозей, или того хуже.
Перед самой зимой их взвод вывели на стрельбище, где они под наблюдением ст. лейтенанта Кириллова и сержанта Удальцова провели стрельбы из карабинов СКС, как положено; из положения - стоя, и лёжа.
Иван выбил 98 очков из 100 по мишеням, с оценкой «отлично».
Ещё Путинцев и Цапро отстрелялись на «хорошо», остальные стреляли похуже, на троечку.
И вот, совсем недавно, приказом по части Ивану Шмаринову было присвоено звание младший сержант, и должностное наименование – командир отделения. Как, впрочем, и Путинцеву.
Приходько и Цапро стали ефрейторами, и были очень горды».
Иван и не заметил, как дал несколько кругов по бетонке, так увлёкся приятными воспоминаниями, и хотя мороз продирал насквозь, руки и ноги заледенели, он чувствовал себя очень даже неплохо.
А вот и смена идёт. Бузина заступил на его место, а Иван поспешил вслед за разводящим в караулку, быстрее добраться до полатей, и спать беспробудно среди шинелей и товарищей по караулу…
Как быстро краткий сладостный сон сменяется долгой и тяжкой ходьбой по бетонке. В чёрном небе горят яркие холодные звёзды, от мороза ломит зубы, однако служба превыше всего.
Иван снова делает круги по бетонке, но воспоминания отступили, вместо них настало время страдать и терпеть мороз  целых два часа наедине с вечностью, надвинувшейся на него сверху с небес, и с лесов вокруг.
А он, маленький и одинокий, бродит по кругу. Чу! Одинокий ли?
Где-то поблизости послышался ему хруст, фырканье. Иван прислушался: нет, показалось. Больше терпеть нет сил. Надо посидеть под елью. Хотя бы с минуту. Отдохнуть.
Нельзя. Это табу. Замёрзнешь насмерть. Но он не верил в это. Он не замёрзнет, просто посидит, и снова вперёд.
Только присел уютно под елью, вытоптав снежок вокруг, как голову повело, сознание стало мутиться, сладостно и страшно стало одновременно. В голову вкралась предательская мысль, надо поспать с полчасика.
Сделав над собой усилие, он встал и, шатаясь, выбрался на бетонку. Нет, он не сдастся. Он спортсмен. К тому же, в любое мгновение могли нагрянуть военные инспекторы, проверяющие службу часовых на постах, и тогда стыда не оберёшься.
Иван взял карабин с примкнутым штыком на изготовку, и упрямо зашагал, слушая лес, и внимательно вперя очи в темень перед собой.
Проходя мимо накрытой брезентом ракеты, он огляделся и вспомнил это место, как сейчас. Вон там, у края бетонки, с месяц назад застрелился «черпак», старослужащий второго года службы. К нему приезжала жена в гости, он был так счастлив и горд, а потом, спустя пару месяцев, у него обнаружили сифилис, заразился от жены.
Страшная новость разнеслась быстро, несмотря на секретность.
Иван как раз заступил в караул и, проходя мимо этого места, увидел тело самоубийцы, накрытое брезентовой плащ-палаткой, вернее, торчащие из-под неё сапоги. Застрелился из карабина, на посту.
Рядом стояли несколько офицеров, машина.
Когда Иван возвращался назад, место было пусто и чисто. Вокруг никого. Один лес тревожно шумел кронами деревьев.
После таких воспоминаний стало жутко, недавно отросшие волосы зашевелились на голове. Подойдя к дальней от кольцевой бетонки стартовой точке, он вновь услышал в гуще леса помимо шороха ветра среди ветвей, треск сучьев, фырканье. Что за чёрт? Опять те же звуки.
Может быть, это тот солдат, который застрелился, ходит здесь, бродит.
Душа его никак не успокоится, страдает, вот он и расфыркался.
На небе появилась луна. Он встал в тень от ракеты под брезентом и во все глаза всматривался в тёмный лес. Никого. А фырканье и треск уже совсем рядом. Ни зги не видно. Молотом бьётся сердце в груди.
Иван поднимает карабин и берётся за рукоятку затвора, чувствуя, как мурашки забегали по спине. Где же злоумышленник? Он его хорошо слышит, он рядом. Передёргивает затвор. Карабин на взводе.
И вдруг, кто-то выскакивает на бетонку. Прямо перед ним возникает большая голова, туловище, глаза в глаза. Нервы не выдерживают.
- Стой, стрелять буду! – срывающимся голосом кричит Иван и стреляет сначала в воздух, затем в огромную фигуру перед собой.
Расстрелял всю обойму, автоматом. Фигура падает, и надсадно ревёт в предсмертной агонии…
Иван так и стоял на месте, пока не услышал крики сзади, это прибежал на выстрелы весь караул во главе с сержантом Левченко. Он подменял простудившегося некстати друга, сержанта Удальцова.
- Шмаринов, что тут у тебя происходит, что за пальба? – Левченко подбегает к туше на бетонке. – Так это же лось!
- Який огромный, - удивляется Цапро, - мы уж думали, ты шпионов поймал, али бандитскую шайку якую.
- Мяса дюже много, на целу неделю всему дивизиону хватит, - заметил рассудительный и хозяйственный Приходько, после чего все успокоились.
- Шмаринов, доложить по форме! – сержант Левченко обязан исполнить обязанности дежурного командира караула.
- Есть! Темно, на меня кто-то огромный лезет, фырчит, думал, убить хочет. Я сначала в воздух, как положено, затем застрелил нападавшего. Потом сообразил, что это лось.
- Теперь понятно. Молодец. Всё сделал правильно. Утром напишешь объяснительную записку, как полагается, по форме. Сейчас смена караула. Приходько, заступай.
- Есть заступать, - Приходько опасливо посматривает в сторону убитого животного. Светает. Теперь ясно видна громадина туши.
- Смотри, в штаны не наложи от страху, як баба, - не преминул съязвить Цапро, и поспешил следом за всеми в караулку, досыпать…
Слава Шмаринова упрочилась после этого инцидента на выгоне. Такое не часто случается, мнения разделились: кто говорил, что надо было отпугнуть лося, а не убивать, другие хвалили: молодец, Шмаринов. Не зря он у нас в снайперах ходит. Заодно и пользу принёс. Мясца заготовил.
Начальство заключило, что Шмаринов поступил правильно, исполнил свой долг часового на посту. Объявили благодарность с внесением в личное дело. Тем дело и кончилось.
В столовой ели котлеты из лосятины на обед, все были довольны, даже старослужащие благосклонно поглядывали в сторону ретивого мл. сержанта.
«Молодцом этот Шмаринов. Не зря сержант Удальцов о нём высокого мнения. Заслужил, стало быть. Свойский паренёк».

Глава третья. Строевая служба. Боевые стрельбы.
АРМЕЙСКИЕ БУДНИ.  Вот так, в караулах и на дежурствах зима прошла, затем и весна - красна. Лето наступило. Всё вокруг расцвело и зазеленело. Летом на «выгоне» благодать, стоять в карауле одно удовольствие, даже ночью. Цикады, сверчки верещат в траве, птицы иногда перекликаются, ветер с листвою играет, яркая луна на небе.
Прощайте шуба с валенками, морозы и вьюги до следующей зимы.
Но всё равно зевать не приходится, мало ли что может случиться на посту, как тогда зимой у Шмаринова с лосём, или ещё что.
Летом на выгон забредают ягодники, грибники, умудряются пролезать в дыры проволочных заграждений, не боятся. Часовые их прогоняют из запретной зоны, латают одни дыры, появляются другие. Следующие охотники лесных даров лезут  на полигон…
Днём и ночью проходят непрерывные учения на стартовых точках, отрабатывается быстрота и точность установки ракеты на стол, взаимодействие расчётов с ДКП (дивизионным КП), РЛС, и всё это для повышения боеготовности ЗРП, их зенитно-ракетного полка, в котором солдаты служат. Это их родной дом на долгие три года.
К тому же, всем было известно, что скоро полк едет на боевые стрельбы в Капустин Яр, где находился Государственный Центральный Полигон (ГЦП). 
На политзанятиях в Ленинской комнате дивизиона замполит, капитан Логоша проводил беседы с молодыми солдатами, рассказывал им о необходимости тщательной подготовки к боевым стрельбам.
- Вот вы на стрельбище стреляете из карабина по мишеням, и сразу ясно, кто как стреляет, - пояснял он ребятам 10-го взвода. – Вы становитесь не просто солдатами, а бойцами, владеющими стрелковым оружием. Так и полк должен отстреляться, чтобы стать боевым подразделением. А вот как он отстреляется, во многом зависит и от вас.
- Як вы, товарищ капитан, гарно усё сказываете, - восхитился Приходько, разводя руками, - сразу усё в мозгу проясняется, для чого мы служим, зачем на полигон едем.
- Ну, раз нашему тугодуму усё ясно, дальше и гутарить не об чем, - заключил Цапро, нетерпеливо ёрзая на стуле.
- Не сознательный ты солдат, Иван Цапро, в международной обстановке плохо разбираешься, - усмехнулся мл. сержант Путинцев, подмигивая мл. сержанту Шмаринову, с которым они в последнее время сдружились, - о зверином оскале империализма слыхал?
- Чего-чего? – не поняли ефрейторы Цапро с Приходько, остальные тоже заинтересовались, поглядывая на младших сержантов.
Капитан Логоша был доволен своими подопечными. Образованная молодёжь пошла. Ракетами управляет, и в политике разбирается. Вот ему на фронте приходилось учиться, в бою. Воевать, выживать, не до учёбы было.
- Это вы правильно заметили, - улыбнулся он Путинцеву, вдохновляясь. – Империализм действительно не дремлет. Многие на Западе только и мечтают, чтобы мы оплошали, споткнулись, а они тут как тут…
После политинформации был обед, затем перекур, во время которого все приводили себя в надлежащий вид, не дай бог, сержант Удальцов заметит
непорядок, наряда вне очереди не миновать.
Иван уже привычно, и даже с любовью надраил сапоги, пристукнул каблуками. Теперь порядок. Эта привычка постоянно чистить обувь останется у него на всю жизнь. Он не видел, как появился сержант и с удовлетворением наблюдал за ним.
«Молодец Шмаринов, уже мл. сержант, служит не за страх, а на совесть. И дружок его Путинцев, тоже малый не промах. Хорошую смену он себе готовит. Осенью в запас, будет, кому бразды правления передать. Спортсмены. Комсомольцы. Все получилось так, как он говорил ему ещё в карантине, мол, я сделаю из тебя настоящего солдата. Результат налицо».
- Ну что, Шмаринов, песню разучили, как я просил?
- Разучили, товарищ сержант. Цапро в запевалы напрашивается. Хотя, голосок у него петушиный. Все разом будем петь, как старослужащие.
- Добро. Сейчас и отрепетируем. Левченко приболел, в санчасть направился. Крикни 2-му отделению, на построение.
Через минуту 10-й взвод был построен.
- Объясняю. Будем отрабатывать движение походным маршем, с песней. Скоро ехать на стрельбы, пригодится. Взвод, смирно! Нале-ВО! Походным шагом – марш!..
Вскоре взвод уже шагал по шоссе, обдуваемый приятным ветерком.
Колонну на сей раз возглавляли левофланговые, об этом предусмотрительно побеспокоился сержант Удальцов, памятуя о жалобах в строю на правофлангового Приходько, который теперь вышагивал вместе с Богуном последним. Им обоим это было непривычно и даже радостно.
Левофланговый Агафонов же, чувствуя всю ответственность момента, старался вовсю, как и его товарищ по паре, Сидоров, немного повыше и покрепче Агафонова, но тоже маломерок.
- Взвод, шире шаг! Запевай! – зычная команда сержанта Удальцова подстегнула взвод, как хлыст пастуха стадо коров.
Солдаты запели сначала тихо, вразнобой, но вот они уже освоились, благо вокруг никого не было, поля, да леса до горизонта.
И песня ракетчиков понеслась, привыкая к поющим, как и они к ней:
- Кто посмеет и нарушит
  мы того снесём,
  В небе, в море, и на суше
  сокрушим огнём…
- Взвод, строевым – марш! На пятки не наступать!
Солдаты уже привычно перешли на строевой шаг, печатая сапогами по бетонке, школа сержанта Левченко в действии, и продолжая петь:


- Силу нашего удара испытает
  враг.
  Овладели мы недаром
  мастерством атак…
Усталые, но довольные, в привычной для них колонне с правофланговыми впереди, солдаты 10-го взвода возвращались через КПП в свою казарму. Их уже никак нельзя было назвать «молодыми», хотя и «стариками» тоже они пока не стали.
Ивану нравилось шагать в строю походным маршем.
Чувствовать плечо товарища, тех, кто впереди шагает и кто сзади поджимает. Колонна солдат, идущих походным маршем  по шоссе, это единый сплочённый организм, это когорта, боевое подразделение, особо, когда командует им такой командир, как сержант Удальцов…

Воскресенье было выходным днём, хотя и далеко не для всех. Но счастливцев всё же больше. 10-й взвод был в их числе. Впервые.
«Старики» от них отстали, так как до командира части дошли сведения о притеснении молодых солдат со стороны старослужащих.
Он вызвал к себе комбатов, командиров других подразделений, и дал им такую вздрючку со всеми последствиями, что те вернулись обратно злые, как черти. Дальше по инстанции, и вот результат налицо.
После обеда в ДК шёл фильм «Война и Мир», производства США, и народу в зале набилось до отказа. Не только солдат.
Иван впервые увидел такой масштабный, красочный фильм с красивыми актёрами, батальными сценами, в котором была любовь и смерть, переживания. Он был захвачен действием, огорчался, радовался, как и все вокруг. Это конечно, не «Чапаев», похуже будет, но тоже классный фильм.
Ему, как мл. сержанту, разрешалось уже ходить по своим делам вне строя, и после просмотра фильма он зашёл в свою любимую чайную, выпил кофе с молоком, полакомился вафлями с печеньем, поглядывая на окружающих за столиками, и заглядевшись на официантку, молодую женщину приятной внешности и аппетитных форм.
На неё все поглядывали, и ей это явно нравилось.
Глянув на свои часы «Победа», подаренные отцом, Иван поспешил в казарму. Несмотря на выходной, распорядок дня ещё никто не отменял. Скоро построение на ужин, опаздывать никак нельзя.
Возле штаба полка он повстречался с фотографом Лёвой, который отдал ему пакет с фотографиями, а Иван рассчитался за них, благо деньги у него теперь водились. На фотографии как раз хватило.
Они пожали руки, и расстались, довольные друг другом.
После ужина до отбоя личное время.
В комнате отдыха тихо, уютно. Петро Бузина тщательно гладит форму утюгом, Сергей Агафонов неумело подшивает свежий подворотничок на гимнастёрке. Иван, сидя за столом, написал письма матери в Мурманск, отцу с дядьями, и бабуле в Алатырь, в которых сообщал, что служит хорошо, стал сержантом, и вместе с фото вложил письма в конверты. Заклеил, надписал адреса. Пусть посмотрят на него в форме солдата. Завтра утром он сбегает на почту, и отправит письма. Удовлетворённо вздохнув, огляделся.
Цапро с Приходько, как обычно, резались в шашки. Изворотливый и хитрый Ваня, в очередной раз обыграв простодушного Витю, разочаровался.
- Усё, будя. Шо с тобой играть, я тебе целых три сортира поставил, пользуйся на здоровьице. Когда приспичит.
Красный, как рак, Витя Приходько расстроился донельзя.
- Знаешь, Цапро, есть такая итальянская игра, до - ми – но. Так вот, в домино я тебя в два счёта бы обыграл. Усёк?
- Если бы, да кабы, то во рту росли грибы. И был бы не рот, а огород. Усёк? Забыл, тетеря, шо в армии в домино нельзя играть, - рассмеялся над глупым Витей умный Ваня.
- Хватит вам бодаться, убирайте шашки, пора на построение, - нахмурился мл. сержант Путинцев, и в это время раздался такой знакомый и уже такой родной зычный бас сержанта Удальцова.
- Взвод, на вечернюю поверку выходи строиться!..
Иван научился засыпать сразу же, как голова коснётся подушки. Так и на сей раз, несмотря на то, что на левой половине казармы разгорелся скандальчик между старослужащими. На правой стороне было тихо.
Однако, старшина Луговой быстро успокоил всех, он умел это делать тихо и ненавязчиво. Попробуй, поспорь с ним, и лишишься многих благ, например, посидеть и покурить после отбоя в каптёрке, поспорить о чём-нибудь, иногда и «заложить за воротник».
Да многое чего мог всесильный старшина-сверхсрочник, и его все уважали в дивизионе. Авторитет. Москвич.
Под их гомон Иван заснул.
ИВАНОВЫ СНЫ. «А снятся Ивану последние деньки перед уходом в армию. Это было в Краснодаре. Он загорал на пляже в свободное от работы время, купался в тёплых водах реки Кубань, ходил по вечерам с приятелями на танцы, знакомился с девушками.
Однажды вечером, освежившись пивком с одним другом по общаге, они решили сходить в кинотеатр, посмотреть кинокомедию «Солдат Иван Бровкин», авось пригодится.
- Эй, пацаны, айда сюда, - позвали их знакомые ребята, сгрудившиеся зачем-то за кинотеатром. Они подошли.
- Давай, становись в очередь, будете последними, - заржали вокруг, и Ванька увидел зрелище, потрясшее его наивную душу своим цинизмом.
Ребята были все пьяные, он увидел тоже пьяную в дым девицу, которая стояла, упёршись руками в стену и покачиваясь. Оттопырив зад в короткой юбчонке, она призывно ухмылялась размалёванным красным лицом.
Очередной парень подошёл к девице и пристроился к её заду.
Дальше Ванька смотреть не стал. Он был в шоке, хотя повидал уже в своей юной жизни много разного - несуразного, но такого ещё не видывал.

Мерзость происходящего отрезвила его, хмель прошёл.
Друг по общаге остался, а он шёл по улице, забыв про кино, на душе его был осадок от увиденного недавно зрелища. Он ещё помнил те времена в детстве, и позже, когда уже подростком он подглядывал за девчонками, некоторые ему очень нравились, и он мечтал о несбыточной романтической любви, хотя и не понимал ещё, что это такое.
Он боялся даже подойти к понравившейся ему девочке, и думал о них только в возвышенных чувствах, самой большой и недосягаемой мечтой его было поцеловать девочку в губки.
Бегая целыми днями напролёт с мальчишками по садам и огородам родного подгорья, он вместе с ними или один, как когда придётся, справлял иногда малую и большую нужду, в кустах, подтираясь лопухами.
Он думал тогда, был уверен, что девочки даже не какают, а так, разве что писают иногда. И то сомневался в этом. Хотя видел, как взрослые заходят в уборную, не стесняясь, такова жизнь.
Потом, в юности, у него появилась первая любовь, Раиса, с которой у него впервые в жизни и произошло таинство слияния душ и тел…»

УЧЕНИЯ.  Ивана возвратила в реальность бытия сирена, громким воем возвещая всех о тревоге. Вспыхнул свет.
«Подъём! Боевая тревога!!» – зычный бас сержанта Удальцова мёртвого подымет, не говоря уж обо всех остальных живых, тем более о солдатах, обученных им же самим.
Иван вскочил, и привычно, «на автомате» оделся в числе первых, вслед за старослужащими получил оружие и боеприпасы, встал в строй на своё место, в середине взвода. Справа Путинцев, слева Бузина.
Во главе взвода старший лейтенант Кириллов, тоже в строю.
У старослужащих свой комвзвода, старший лейтенант Негода. Неспроста всё это. А ты стой и молчи, как олух царя небесного.
- Глянь, комбат прибежал, знать, будет дело, - шепнул Ивану Петро Бузина, по-соседски. Иван лишь молча кивнул в ответ. В строю нельзя разговаривать, особенно сержанту с рядовым.
- Разговорчики в строю! Разболтались в караулах, мать вашу. Смирно! – сержант Удальцов умел вовремя привести всех в боевое чувство. Тем более, когда сам комбат прибыл.
Командир батареи капитан Пучков кивнул ему одобрительно, и суровым взглядом окинул строй, призывая к вниманию:
- Бойцы! Тотчас едем на полковые учения. Проверять боеготовность будет сам командир полка. – Глянув на сержанта, мол, командуй дальше, быстро направился к выходу. За ним выбежали командиры взводов.
-  Слушай мою команду! Всем грузиться по машинам, согласно расписанию. Повзводно, бегом - марш!..
Дружно, слаженно, все погрузились в машины, с включёнными фарами быстро домчались до выгона. Мгновенно выгрузились, каждый взвод возле своих пусковых установок. Раздались команды, работа закипела…
ЗРП, это огромный отлаженный механизм, работает чётко, как часы.
1-й и 2-й дивизионы на «выгоне» ставят ракеты на столы пусковых установок, на дивизионные КП поступают сведения об их готовности, затем в дело вступает РТЦ. РЛС наводит ракеты на воображаемые «учебные» цели, на КП полка командир отдаёт приказ: уничтожить врага…
Тренировки по боеготовности, подготовка всех подразделений, включая ГТО (группу тех обеспечения и заправки горючим), передвижные ракетные системы, автопарк, и другие службы готовились к отправке в Астраханскую область, до станции Капустин ЯР, к месту назначения на ГЦП (Государственный Центральный Полигон).

КАПУСТИН ЯР.  Настало время Х (ИКС).
Поездка на полигон в Капустином Яру, где в июле 1967 года полк отстрелялся на «отлично». Это было «боевым крещением» для Ивана Шмаринова и всего 10-го взвода, для дивизиона, полка, так как личный состав впервые принимал участие в боевых стрельбах…
В июне месяце личный состав ЗРП, в котором служил Иван, вместе с техникой и оборудованием, на автотранспорте, внушительной колонной выехал для погрузки на эшелон, на подмосковную станцию Барыбино.
Эшелон состоял из 2-х железнодорожных составов.
1-й был оборудован для провоза людей, в пульмановских вагонах настелены полати в два ряда, скатанные на день в валики постели.
В одном из вагонов находилась походная солдатская кухня, в другом - полковой медпункт, и уголок замполита капитана Логоши, поближе к солдатам. Он сразу же развил кипучую деятельность, и начал вместе с помощником выпускать листок «Боевой путь».
Ещё в одном пассажирском вагоне помещался штаб полка.
2-й состоял в основном из платформ для провоза автотранспорта, техники, оборудования, боевого оружия под чехлами.
Погрузившись, полк эшелоном из 2-х составов двинулся в путь по заранее согласованному с МПС графику движения поездов.
Двое суток эшелон был в пути.
Днём в вагонах стояла жара, несмотря на то, что люки на крышах, оконные фрамуги, как и раздвижные двери, были открыты настежь.
Во время движения в вагонах гулял сквозняк, а на стоянках духота и жарища, словно в финской бане. Иногда эшелон отводили на запасные пути, для пропуска поездов по графику. Тогда можно было хоть потоптаться немного на перроне возле дверей, размяться и покурить.
Несмотря на неудобства, служба шла строго по распорядку дня.
Сержанты следили за соблюдением гигиены в своих рядах; мытьё-бритьё по утрам, свежие подворотнички, начищенные сапоги, всё должно быть, как заведено. Да, ещё был гальюн в отдельном вагоне. Как положено.
После завтрака проводились теоретические занятия.
Замполит с завидным постоянством проводил летучки по политинформации. И вообще, капитана Логошу было не узнать. Он помолодел прямо на глазах. Настал его звёздный час. Скоро в отставку по возрасту, так уж надо и поработать напоследок, как следует.
Он успевал всюду, для всех у него находились нужные слова поддержки, и солдаты уже ждали, когда к ним снова нагрянет их замполит, или, как они его называли по-свойски, наш отец.
Замполит знал об этом, и гордился таким отношением к себе.
Вот и сейчас, поезд шёл по маршруту, сквозняк обдувал солдатские разгорячённые лица, а капитан Логоша разъяснял им всю важность предстоящих стрельб, говорил о напряжённой обстановке в мире.
Его слушали внимательно. Особенно ефрейтор Приходько. Он был тугодум, и до него не сразу доходило сказанное.
Замполит понимал это, и терпеливо пояснял ему ещё раз, индивидуально, то или иное положение вещей.
Уразумев, Приходько радостно смеялся, как и все, глядя на него.
- Товарищ капитан, после вашей гарной политинформации я чую, шо могу сам быть агитатором, - воодушевлялся ефрейтор Цапро.
- Всё хочу спросить, есть ли среди вас художник, может, кто-нибудь умеет тексты писать, шрифты знает? Мы стенгазету выпускаем, «Боевой путь» называется. Нужны помощники, - замполит с надеждой оглядел солдат.
- Я могу, у меня отец художник, я в изостудии занимался, в художественное училище поступал, - сам себя зарекомендовал Иван, и с этого момента они стали с замполитом не разлей вода.
Не сразу, конечно. После проведения стрельб он станет правой рукой замполита, когда у них начнётся работа по оформлению стендов к 50-летию Советской власти. Но это позже, а сейчас Иван стал помогать капитану Логоше, оформлять солдатский листок.
На остановке он сбегал к замполиту в вагон, где находился уголок политпросвещения, и получил ответственное задание.
С рулоном ватмана, текстами, ручками с перьями и гуашью в коробке вернулся к себе, и под смешки товарищей приступил к работе, очистив для этого место в углу на полатях, и приспособив под стол пустой ящик, на котором солдаты, втихаря от начальства, играли в карты по вечерам.
Поезд набирал скорость, но ничто не могло помешать Ивану, заниматься любимым с детства делом, по которому он так соскучился.
- Гляньте, други, наш Иван в маляры выбился, с замполитом теперь работает, - удивлялся Цапро, Приходько тоже недоумевал, остальные с пониманием отнеслись к его увлечению.
- Это общественная нагрузка называется, - пояснил друзьям-ефрейторам мл.  сержант Путинцев. – Вот вы после обеда на полатях отлёживаетесь, а Иван тексты пишет, заголовок вон какой красивый нарисовал. В своё личное время, между прочим, трудится.
- Як же без отдыху, Иван? Так не положено, - сочувствовал товарищу Приходько, нахмурив белёсые брови. – Я бы не сдюжил так написать, хоть убей меня. Таланту нема.
- Ну, чего пристали к человеку, как банный лист к жопе, - присел к Ивану сержант Удальцов, разглядывая его работу. – Я не знал, что ты ещё и художник. Полезное дело делаешь. В дорожных условиях, и так красиво оформил газету. Молодцом, сержант Шмаринов.
- Пока ещё младший сержант.
- Ничего, это поправимо. После стрельб сержантом будешь. Можешь мне верить, - хмурая улыбка сержанта Удальцова озарила всё его отделение. Солдаты со вниманием прислушивались к их разговору.
- За ужином, на походную кухню, кто у нас сегодня ходоки?
- Бузина с Агафоновым, товарищ сержант, - тут же откликнулся ефрейтор Приходько. Он службу знал.
- Вот и отлично. Скоро будет ещё одна остановка, согласно графику движения поездов, сразу руки в ноги и вперёд, бегом – марш! Приходько, сопроводи их, будешь старшим. Мало ли что.
- Есть сопроводить малосильную команду, товарищ сержант, - удачно пошутил и Приходько, развеселив своих товарищей…
Вышел первый номер стенгазеты «Боевой путь», в рамке для прочности, и её вывесили на видном месте вагона, рядом с уголком политпросвещения замполита, капитана Логоши.
На долгих остановках солдаты своими отделениями ходили смотреть и читать газету. Даже сам командир полка подошёл и внимательно изучил её содержание. Вместе с офицерами.
- Отличная работа, товарищ капитан, - похвалил он своего замполита, - и главное, нужная. Сами видите, с каким интересом её читают бойцы.
- У меня помощники хорошие, с такими умельцами плохо никак не получится, товарищ полковник, - ответствовал капитан Логоша со смыслом.
- После возвращения домой представьте мне список с их фамилиями, отметим перед строем. Вместе с другими отличившимися.
Иван любил после отбоя смотреть в ночь, на пробегающие мимо леса, поля, полустанки, находить знакомые со школьных времён созвездия в ночном небе, вспоминал прошлое, мечтал о будущем…
Казалось, бесконечно долгие двое суток пути закончились неожиданно быстро. Только освоились, приноровились к походной жизни, глядь, уже приехали. Даже обидно стало.
Разгрузившись на станции Капустин Яр, полк своей автоколонной прибыл в военный городок полигона.

ГЦП.  Бескрайние сальские степи бурого цвета, без деревьев, днём они дышали жарким зноем, ночью исторгали из своих недр холод и стужу.
То там, то здесь шныряли бесчисленные суслики, змеи в огромном количестве, того и гляди, наступишь на змею, а ведь она может и наброситься, укусить за руку, даже за ногу повыше сапога. Только оглядывайся по сторонам, солдатик, не зевай.
Степи надолго запомнились Ивану своей исконной древностью, такими они были всегда, и сто и тысячу лет назад, пропуская сквозь себя орды кочевников и завоевателей. Время словно испарилось. Нет его.
А теперь вот именно здесь располагался полигон, проводились боевые пуски ракет. И он, Иван Шмаринов, также причастен к такому важному и необходимому для обороны своей страны делу.
Военный городок был уютным и зелёным, как волшебный оазис среди этой дикой и безжалостной пустыни.
Личный состав прибывшего полка разместили в казармах, предназначенных для проживания гостей. Полки чередовались один за другим, проводили стрельбы, отбывали, прибывали следующие, так что для гарнизона ГЦП всё происходящее вокруг было привычной, рядовой службой.
Для вновь прибывших же участников всё это оказалось экзотикой, даже жара, когда пересыхало во рту, и постоянно хотелось пить.
На этот случай старшина Луговой ещё там, у себя дома, в каптёрке, выдал бойцам вместительные фляги, которые висели у них на ремнях за плечами, и теперь ребята с благодарностью вспоминали о нём, прихлёбывая из фляг тёплую кипячёную воду. Особенно после боевой работы на точках, когда с тебя сойдёт семь потов солдатских, праведных.
Началась подготовка к стрельбам.
Подогнали и расчехлили технику, провели тренировки расчётов с РЛС, отладили связь между ДКП и КП полка.
Служба по распорядку дня: завтрак-обед-ужин вовремя.
Так прошла неделя подготовки.
Столовая в гарнизоне была даже получше, чем у них в части. Везде чистота и порядок, несмотря на пыльные вьюги и жару, кормили вкусно и много, во всяком случае, так ребятам показалось после «разносолов» походной кухни в дороге. Особо запомнились Ивану вкуснейшая гречневая каша, салат из морской капусты, и морс из местных ягод.
На полигоне существовала негласная солдатская ярмарка.
Солдаты гарнизона продавали гостям местные сувениры – брелки с тарантулами в эпоксидной смоле, узорные ремешки для часов из змей-медянок, в основном. Их было вокруг, тьма тьмущая.
Иван боялся спать ночью, вдруг змея заползёт в постель, или в сапоги, такие же опасения будоражили и сослуживцев.
- Скорей бы отстреляться, и домой, надоела эта жарища со змеями, - сокрушался Путинцев, с тоской взирая во тьму южной ночи сквозь пыльные оконные стёкла казармы.
- Да уж, только и озирайся по сторонам, не люблю я змей поганых, пауков разных, - поддержал его Бузина, оглядывая помещение. – Хорошо ещё, дедов наших отдельно поселили. Без них спокойнее.
- Начальству виднее, значит, так надо, - Иван потянулся под простынёй, привстав, натянул ещё на себя одеяло. – Ночью холодрыга будет. Днём - лето, ночью – зима. Будем закаляться, из куля в рогожу.
- Оно верно, - Приходько и остальные тоже утеплились по его примеру. – Один из местных, тычет мне брелок нынче днём, купи, гутарит. Недорого. Почём, спрашиваю. Три рубля штука. Шо це таке? Я гроши не печатаю.
- А я приобрёл, всё память будет, - вздохнул Путинцев. – А ты, Иван, возле тебя тоже продавцы крутились.
- Я ремешок купил для часов, мой на ладан дышит, того и гляди, часы потеряю. Памятные, марки «Победа», отец подарил на 16 лет.
- Да ну, покаж! – вскинулся с кровати дремавший, было, Цапро, хватая Ивана за руку и пытаясь рассмотреть ценный подарок. – Ни хрена не видно. Скажу вам, братцы, по секрету: наш сержант с местными коллегами в каптёрке винище квасят, самолично видал.
- Так усе видали, чи шо, умнее других, думаешь? Ну и шо, пущай отдыхают, балакают, тебе шо, завидно?  – пожурил его Приходько, осерчав.
- Завтра давайте сами медянок наловим, шкуру с них сдерём, свои ремешки будут. Вертаемся домой, продавать на сувениры будем, - снова вдохновился необидчивый Цапро, сидя в кровати.
- Кончай базарить, спать не даёте, - раздалось из кроватных рядов.
- Дрыхни давай, балабол, мелет языком, як помелом, - охладил его пыл друг Приходько, обдумывая сказанное. – А шо, дельно сказив, сами наделаем ремешки, лучше ихних будут, - высказал он своё мнение через пару минут, когда уже все заснули, намаявшись за день…
На полигоне настал час Х (ИКС).
Наконец-то полк произвёл пуски 4-х боевых ракет. По 2-е на каждый дивизион. Случилось то, к чему все так долго и тщательно готовились.
Иванов расчёт 10-го взвода 2-й батареи 2-го дивизиона, под командой взводного ст. лейтенанта Кириллова выполнял порученную им боевую работу и ставил в «боевое положение» одну из 2-х ракет.
По соседству с ними работал другой расчёт.
Затем бойцы наблюдали из бункера старты ракет с отрывом от стартовых столов, разворотом на боевой курс, разгоном и полётом до момента подрыва мишеней в бездонной синеве степного неба – впечатление, прямо скажем, незабываемое!
Все мишени были поражены – полк заслужил оценку «отлично».

После боевых пусков полк, также погрузив людей и оборудование на автотранспорт, колонной выехал на ж-д станцию Капустин Яр, где, перегрузившись на эшелон, пустился в обратный путь домой, в свою родную часть. Снова двое суток в пути. 
На этот раз всему личному составу с офицерами во главе выдали сухой паёк, вместо походной кухни. Это, конечно, не одно и то же, но жить можно.
После напряжённой работы хотелось расслабиться, покуролесить, сыграть в карты, хотя бы в подкидного дурачка, но нет, сержанты бдили подобно церберам. Разрешалось в свободное время покурить, на остановках бойцы бегали за водой, резвились на перроне возле вагонов.
Иногда долго стояли в отстойниках, на запасных путях.
Иван с капитаном Логошей снова выпускали солдатский листок, в одном из выпусков поместили стихи и фотографии собственного поэта, фотографа и писаря штаба Льва Шварцбаума, всем известного Лёвы.
В стихах воспевались ратные подвиги родного полка, на фото были запечатлены отличившиеся бойцы, офицеры на фоне степной экзотики.
Сам он был доволен произведённым среди бойцов фурором, и фотографировал всех желающих. Даже сфотографировал Ивана с замполитом возле их стенгазеты. В общем, был нарасхват.
- Наш Лёва на все руки от скуки.
- Не скажи, стихи читал, фото свои получил?
- Получил. Так не задаром же. Гроши уплочены.
- Молодец Лёва, и поэт, и фотограф, образованный, чертяка.
- Так недаром при штабе служит, писарчуком.
Мнения сгрудившихся перед вывешенной стенгазетой солдат были разные, но в целом положительные. Настроение им слегка подпортил подошедший ефрейтор Цапро, едко подшучивая над умельцем:
- Глянь, як наш жиди Лёва прославился, заодно и гроши имеет немалые. Курочка по зёрнышку клюёт, и сыта бывает.
Замполит оказался неподалёку, и случайно услышал их разговор. Он был возмущён, и отчитал Цапро со всей строгостью, на какую был способен.
- Знаете, это до революции в царской России была так называемая черта оседлости для евреев, и других малых народностей, откуда они не могли выезжать без разрешения властей, - втолковывал он солдатам, - у нас, в  Советском Союзе интернационализм, равноправие всех народов.
- Так шо гляди, Цапро, не то Лёва услышит и обидится, да как жахнет тебе по башке фотоаппаратом, будешь знать, - напугал его Бузина для аблизиру, все посмеялись, даже замполит улыбнулся. Молодёжь.
- Мы не позволим, шоб жиди Лёва нашего Цапро обидел, - возмутился по настоящему Приходько, его шутками не возьмёшь.
Теперь вместе со всеми посмеялся и капитан Логоша, мол, что взять с этого Приходько, прямо дитя малое, хотя и ростом с версту коломенскую вымахал. Надо будет потолковать с ребятами по национальному вопросу…
Вместо пустынных степей Иван теперь снова любовался лесами и перелесками, полями и деревеньками, сёлами, возникающими по пути следования их эшелона. Были и большие станции, города, тогда уже все бросали свои дела и глазели на прохожих, выискивая среди них красивых девушек. Хоть посмотреть издали, и то приятно солдату, истосковавшемуся без женского общества.
Из соседнего вагона к ним повадился в гости смуглый и вертлявый кавказец, звали его Маратом. На остановках делать было нечего, и он показывал разные фокусы, жонглировал и фехтовал своим ножиком вместо кинжала, глядите, мол, казачки-кубанцы, как мы умеем.
- Кончай ножиком махать, це к добру не приведёт, - отмахнулся от него Приходько. – Счас бы шашку казацкую мне, тадысь я бы показал, шо с ней делать можно. Враз бы в штаны наложил со страху.
- Усёк, Маратик? Приходько лучше не серди, - нехотя отозвался Цапро, зевая. – Здесь у нас все мастера по боксу.
- Да, а я дзюдо знаю, каратэ, - теперь уже махал руками в воздухе и подскакивал Марат, дико вскрикивая и показывая приёмы.
Ивану надоело смотреть маскарад, и он встал перед кавказцем.
- Ну, давай, нападай. Посмотрим, может, и мы кое-что можем.
Марат уверенно встал в стойку и, выбросив вперёд руку, лягнул Ивана ногой в пах, но тот был начеку и увернулся, перехватил руку кавказца и, подсев, рывком перекинул его через себя.
Не ожидавший ничего подобного Марат птицей пролетел в воздухе несколько метров и брякнулся на пол в углу вагона.
Вскочил, дико вращая глазами и вновь сжимая в руке ножик.
- Вот це, наш Иван, мастак так мастак. Як кинул через себя паршивца, - восхитился мастерством товарища Приходько.
Путинцев молча показал другу большой палец в знак одобрения.
- Так он лёгкий, як козлик, - засмеялся ефрейтор Цапро, и кавказец обиделся, услышав оскорбление в свой адрес.
- Кто, я козлик, да? – он вмиг подскочил к обидчику с ножиком, махая лезвием перед его глазами. Цапро струхнул, оглядываясь на друзей.
- Кончай, Марат. Нам эти игры с ножами ни к чему, - снова встал перед ним Иван, чтобы перехватить руку с ножом, но промахнулся, тот ткнул остриём ножа в ладонь левой руки Ивана, и отпрыгнул.
Иван вместе со всеми увидел, как разошлась кожа на месте пореза, и сначала выступила «икра», затем хлынула кровь. Он сжал порез пальцами и поморщился от боли в руке.
- Ах ты, босяк черножопый, - вскипел тут Приходько и, схватив руку Марата, сжал её, словно клещами. Нож выпал из ослабшей ручонки, и тогда Приходько угостил его кулачищем в скулу, слегка. Тот снова улетел в угол.
Цапро поднял с пола нож Марата, Приходько владельца ножа за шиворот, и поволок в соседний вагон, разбираться.
- Это из-за тебя Иван пострадал, балаболка, - корил он Цапро, спешащего следом за ним, тот согласно кивал, чувствуя себя виноватым.
Ивана в это время отвели в медпункт эшелона.
Там ему обработали рану йодом, и туго перевязали ладонь бинтом.
Стычка тут же получила огласку. Солдаты роптали.
Марата Джафарова посадили под арест до прибытия в полк. Нож конфисковали, как вещественное доказательство. Опросили свидетелей. Милицию вызывать не стали, сами, мол, с усами, разберёмся.
После этого случая Иван только ходил на перевязки в медпункт, да валялся на полатях, или сидел возле открытых дверей вагона, глядя на пробегающую мимо жизнь. Его не трогали.
Сержант Удальцов осерчал не на шутку, и Марата спасло лишь то, что он был под арестом. Иначе ему было несдобровать. От железных кулаков сержанта сладко ещё никому не было.
Но вот и знакомые места показались. Наконец-то.
Эшелон вернулся в свою московскую область, приехал на ж-д станцию Барыбино, а оттуда, вновь перегрузившись на автотранспорт, полк колонной прибыл к месту своей дислокации, в родной гарнизон.
Многотрудная служба солдатская, вот она, в действии.
Русским солдатом крепка наша армия.
Когда полк вернулся в гарнизон, всех их, загорелых и уставших за пару недель жаркого июльского полигона, встречали с духовым оркестром, включая  гражданское население городка.
Затем было построение на полковом плацу, где «Батя» поздравил весь личный состав с оценкой «отлично».
Перед строем были награждены лучшие из лучших, среди них находился и мл. сержант Иван Шмаринов.
Сбылось предсказание сержанта Удальцова. Иван Шмаринов за образцовое несение службы был награждён нагрудным знаком «Отличник Советской армии», за высокое владение военной профессией получил следующий нагрудный знак «Классный специалист» 2 класса, приказом по части ему было присвоено звание сержанта.
Кстати, сержанты Удальцов и Левченко стали старшими сержантами. Как раз незадолго до увольнения в запас.
Это было незабываемое солдатское счастье, участвовать в боевых стрельбах на ГЦП. До сих пор, хотя прошло много лет, Иван вспоминает об этом событии в его жизни, и в жизни всего полка с особым чувством, с волнением, будто всё это происходило только вчера…

Глава четвёртая. 50-летие Советской власти.
ПОДГОТОВКА К ЮБИЛЕЮ.  Едва полк прибыл домой, прибавилось работы старшинам. Всех повзводно, согласно очерёдности, отводили в баню. Мыться, менять бельё, подстричься, «дедам» подравнять дембельские причёски. У некоторых износилась форма раньше положенного срока.
1-е отделение 10-го взвода блаженствовало не меньше других.
Даже Приходько выглядел чистым и нарядным в отглаженной форме. Цапро, Бузина, Агафонов, другие ребята, и прежде всего Путинцев со Шмариновым застелили заново свои постели выданным старшиной Луговым свежим постельным бельём, навели цугундер, как положено. 
Гарнизонная служба снова вошла в свою привычную колею.
Строго по распорядку дня. Занятия по расписанию. 
Задиристого кавказца примерно наказали и перевели в другую часть. Дело заводить не стали, чтобы происшествие не получило огласку там, наверху. Иван не держал на него зла. Тем более, рука у него быстро зажила, остался только шрам на ладони в память о стычке.
Полк провёл тренировки, чтобы вновь отладить взаимодействие боевых расчётов на выгоне с ДКП, и КП полка. Затем снова заступил на боевое дежурство по охране неба столицы СССР.
Капитан Логоша времени даром не терял. Он побывал у комбата Покотило, как его замполит, тот прекрасно понимал всю необходимость подготовки к предстоящему юбилею, и сержанта Шмаринова откомандировали в подчинение к замполиту, освободив временно от нарядов и караулов, кроме боевого дежурства. Это святое.
Теперь, сразу после завтрака, Иван принимался за работу в кабинете замполита. Сам капитан Логоша не увиливал от трудов праведных, он научил Ивана обтягивать мокрой рулонной бумагой, ватманом подрамники и планшеты для стендов наглядной агитации. Пока сохли одни, они обтягивали другие, обильно смачивая бумагу водой.
Затем вместе работали над текстами, после чего Иван компоновал их на высохшем ватмане, обтягивающим подрамник не хуже настоящего холста, которым его отец обтягивал подрамники для своих будущих портретов и пейзажей, затем грунтовал его столярным клеем. Только он гвоздиками закреплял холсты на задниках, а они кнопками и канцелярским клеем.
К самой важной части работы он готовился тщательно.
Расчищал стол от всего мешающего, открывал баночки с гуашью, пузырьки с тушью, готовил ручки с перьями, кисточки, и приступал к написанию текстов, заголовков к ним, делал карандашом наброски к художественному оформлению текстов в виде виньеток, отмечал места для фотографий. В общем, был весь в процессе творческой оформительской работы. Она его увлекала. Недаром он был сыном художника, и сам в душе тоже таковым являлся. Дело времени.
Капитан Логоша со вниманием смотрел, как его помощник красиво и грамотно пишет отредактированные им самим тексты, и на цыпочках удалялся по своим делам, чтобы не мешать работе художника. Он был доволен своим выбором, и не скрывал этого.
Наконец, и ему повезло. Тем более, на носу такой важный для всего народа, и особенно для армии, юбилей…
Ребята со взвода посмеивались между собой, мол, совсем отбился от них Шмаринов, в кабинете замполита прохлаждается. Сгрудившись в казарме возле туалета, горячо обсуждали, и даже осуждали сержанта.
- Вы что, не понимаете, он важным делом занят, готовит наглядную агитацию разную там, и прочее, к юбилею! – поднимал палец кверху сержант Путинцев, который, как и Шмаринов, тоже стал сержантом после стрельб.
Но это разъяснение не успокаивало сослуживцев, наоборот.
- А служить кто буде, ежли мы усе разбежимся, кто куда? – возмущался ефрейтор Цапро. – Вон, як Приходько жаждет над свиньями та поросятами руководить в полковом свинарнике, Агафонов тоже усё у штаба отирается, поручения исполняет. Разве это дило, шо скажете?
У Приходько при его словах о свинарнике на лице появилась мечтательная улыбка, да так и застыла на нём.
Сказать было нечего. Вроде бы и прав Цапро, вроде и Путинцев дело гутарит, кто там разберётся, что к чему, призадумались спорщики.
- Это што за собрание вы тут устроили? А ну, марш всем строиться! – зычный бас ст. сержанта Удальцова сразу всех успокоил и примирил, и они побежали на построение. После чего получили в руки грабли, мётла, выданные старшиной Луговым, и рьяно принялись за уборку территории…

«СТРАШНАЯ» БОЛЕЗНЬ.  Всё было хорошо, если бы не одно но. После похода в баню прошло несколько дней, и тут ребята стали чесаться, особенно те, кто более шерстист и волосат.
У Ивана то же самое, пошла чесотка сначала в интимных местах, затем под мышками, на груди, где волосы, и даже в бровях засвербило.
Дальше терпеть, не было мочи.
В медсанчасти военврач в белом халате внимательно осмотрел ребят и назначил лечение: волосы везде побрить, кроме бровей, втирать мазь в места, который поражены чесоткой, и чтобы остановить распространение этой «страшной» болезни, положил их в стационар на три дня.
Затем выдал им баночки с мазью.
И вот несчастные уже в палате на больничных койках, всего семь человек, включая Ивана. Настроение подавленное, особенно у Приходько.
- Шо це за болезнь такая, Ваня? – жалобным голосом вопрошал Приходько своего друга Цапро. Тот сделал страшные глаза и стал пугать наивного здоровяка Витю, оглядываясь вокруг со страхом.
- Вот полежим здесь три дня, поброимся, мазью намажемся, и на мазарки нас отправят, - дрожащим голосом вещал он, извиваясь на кровати якобы в начавшихся у него судорогах.
- На якие мазарки, чи шо?
- Будет тебе, хватит стращать Приходько, - утихомирил Цапро Путинцев на правах сержанта. – А ты почитай, шо здесь написано? – сунул он под нос Приходько баночку с мазью.
- Политань, - прочитал Приходько, недоумевая. – Ну, и шо це таке?
- А то, Витя, что мы где-то подцепили мандавошек, вот что, - уточнил диагноз Иван и помрачнел. – Думаю, в бане. Я узнавал, до нас там жёны офицеров мылись, телефонистки ещё, официантки из чайной. Кто-то из них нас и осчастливил. Ни за что ни про что.
- Не повезло нам, - помрачнел Петро Бузина. – Одни утехам предавались, а мы лечись вместо них.
- Це такие лобковые вошки, махонькие, но дюже зловредные, - Цапро скрестил кисти рук и зашевелил пальцами перед самым носом у Приходько. – В быту называются мандавошками. Из того самого места, о котором ты мечтаешь по ночам, Витя. Усёк?
Приходько молча кивнул. До него только начал доходить смысл сказанного. Он вскочил, схватил свои бритвенные принадлежности, баночку с мазью и побежал в умывальню с туалетом, проводить лечебные процедуры.
За ним потянулись и другие, менее пугливые…
После курса лечения выздоровевших больных вернули к месту службы.
К их удивлению, над ними никто не смеялся, даже деды. Все понимали, что никто не застрахован от подобных напастей.
Ещё долго в туалете пахло керосином. Это кто-то втихаря лечился старым народным средством, изгоняя гадких букашек со своих телес.
В бане провели дезинфекцию, навели чистоту. Через неделю уже все подзабыли об этой «страшной» болезни. Служба продолжалась…

ФОМА НЕВЕРУЮЩИЙ.  Как-то Иван торопился с новым рулоном бумаги и красками из ДК, где он разжился у художника клуба этим дефицитом по личной просьбе капитана Логоши, в кабинет замполита дивизиона, ставший его новым рабочим местом.
Навстречу по дороге шёл его взвод, сопровождаемый сержантом Левченко, с лопатами на плечах вместо карабинов. Солдаты невесело и даже понуро топали рыть траншеи под водопроводные трубы.
Увидев Ивана, все оживились, проходя мимо него с вызовом.
- Ба, кого мы бачим, маляр наш к себе в кабинет торопится, - озвучил Цапро мысли сослуживцев, хохотнув при этом.
- Чайку после обеда попить, с сахаром с сушками, - подлил масла в огонь Бузина, возбудив Приходько, молчавшего до поры.
- Сержанту можно, а мы рылом не вышли, - загремел он возмущённо, - наше дело солдатское, траншеи копать.
- Земельки на лопату бери больше, кидай дальше, пока летит, отдыхай, - подначил Бузина всех снова, и Иван глянул на него совсем по иному. Не такой уж товарищ этот Бузина, как кажется.
- Эй, Шмаринов, а работать за тебя мы должны? – прорезался с конца взвода голос Агафонова. От кого другого, а уж от него никто не ожидал услышать такое. Тем более неприятно.
- А ну, кончай базар, - прекратил нападки солдат на своего молодого коллегу ст. сержант Левченко и, проходя рядом, кивнул ему дружески, громко пояснив взводу: – сержант Шмаринов ответственное задание выполняет, не вам судить. Шире шаг!..
Хорошее настроение испарилось, желание писать тексты тоже, и Иван хмуро брёл к своему новому рабочему месту службы.
«Конечно, ребята правы по-своему. Они солдатскую лямку тянут, а он, по их мнению, дурака в кабинете валяет.  Надо вечером позвать их к себе, всё показать и рассказать», - думалось ему, пока он готовился к своей писанине. Откровенно говоря, ему и самому надоело корпеть допоздна.
У всех есть личное время, а его Логоша всё торопит, подгоняет. Присесть, и то некогда. Сказано – сделано. После ужина Иван позвал своё отделение посмотреть на его работу. Никто не отказался.
В кабинете замполита дивизиона ребята вели себя смирно. Привычка.
Иван показал им уже готовые планшеты с чётко написанными красивым шрифтом текстами, заголовками, фото-стенд истории полка.
На столе много фотографий, портретов отличившихся солдат и командиров. В углу белели ватманом новые планшеты, ждущие своей очереди. По комнате витали запахи краски, бумаги, и другой канцелярщины, вызывая в душах солдат воспоминания и ощущения из школьного детства.  Они были совсем иные, чем в их казарме, и солдаты невольно смягчились, уважительно глянули на своего товарища.
- Вы уже сны смотрите в койках, а мне приходится допоздна работать. Приду в казарму под утро, только брякнусь на кровать, как подъём объявляют, - Иван не жаловался на трудности его новой службы, просто хотелось показать, что он не бездельничает, наоборот.
- Ты тут, як каторжанин пашешь, а мы думали, сидишь да карандашом чирикаешь, прохлаждаешься, покамест мы там траншеи роем, корячимся, - покачал головой Цапро, виновато глядя на Ивана. – Извиняй, не со зла.
- А я что вам говорил, - сердито оглядел бестолковых сослуживцев Путинцев, - это Цапро у нас, как Фома неверующий, так он один такой. Друзьям надо доверять, вот что я вам скажу.
- Боле этого балабола Цапро я слухать не буду, - согласился с Путинцевым Приходько. – А ты, Бузина, кончай подначивать. Не то схлопочешь у меня, - и он поднёс к носу стушевавшегося Петро свой огромный волосатый кулачище. – Чуешь, чем пахнет?
- Чую, батько, - слёзно откликнулся Бузина, и все вокруг заржали громко, такой смешной у них получился диалог. У Агафонова были красные уши от волнения, он страдал молча. Стыдно.
- Ну, лады, мы пошли, Иван. Тут и без нас повернуться негде, скоро построение, - Путинцев сердито оглядел свою гвардию. – Убедились? Пора и честь знать. Шмаринов никогда лодырем не был, как некоторые.
Виновато ухмыляясь, отделение покинуло кабинет замполита.
Теперь ребята знали, что Ивану не легче, чем им, тоже приходится попотеть. Служба, она везде служба.

МАТЬ.  В самый разгар подготовки к юбилею, когда Иван с замполитом трудились дённо и нощно, к ним в кабинет однажды, в первой половине дня, явился посыльный с КПП, и доложил, обращаясь к замполиту:
- Товарищ капитан, там у нас родители к сержанту Шмаринову приехали, ждут  его в проходной.
На лице Ивана удивление и радость, лицо замполита ничего не выражало, но досада проглядывала. Он вздохнул.
- Ну что же, Шмаринов, приезд родителей к солдату, это радость для всех нас. Идите, встречайте. А я тут пока с гостиницей договорюсь.
- Спасибо, товарищ капитан…
Иван прибежал на КПП вслед за посыльным, где встретился с матерью, и её мужем, Львом Игнатьевичем. Мать была, как всегда, красивая и нарядная. Она поцеловала сына своим фирменным поцелуем в щёку, оставив на ней яркий красный отпечаток. Вынув из ридикюля платочек, тут же вытерла помаду. Иван поздоровался за руку со Львом Игнатьевичем.
Он знал его с детства. Их семья проживала в доме напротив. Его жена, Зоя, тоже была учителем физкультуры, как и её Лёва. Умерла от рака, оставив мужа с маленькой дочкой Иркой, горе мыкать.
В жизни всякое бывает, Лев Игнатьевич сошёлся с Антониной Ивановной, матерью Ивана, и вскоре они переехали в Мурманск, по обмену. Мать забрала с собой младшего сынишку, Вовку, они с Иркой стали сводными братом и сестрой. Так распалась семья Шмариновых. Отец запил.
Об этом Иван узнал, уже проживая в Краснодаре, от тетки. Она, в свою очередь, от двоюродных братьев из Алатыря, получив от них письмо.
Лев Игнатьевич всю жизнь работал в школе. Невысокий, худенький, но ловкий и деятельный, гимнаст. Он был не дурак выпить, но даже в пьяном состоянии свободно делал стойку на руках на спинке стула. Этого сделать не мог никто, чем он гордился, и мог повторить её на бис много раз подряд.
- Какой ты стал бравый, Ваня, как наш дедушка когда-то, Иван Яковлевич, - расчувствовалась, было, мать, сын улыбнулся.
- Я на отца своего похож. Как это вы ко мне вдруг решили нагрянуть?
- Проездом в Алатырь, здесь недалеко от Москвы, почему не навестить, - Лев Игнатьевич смотрел на него доброжелательно, и Иван смягчился. Он был рад их приезду и не скрывал этого.
Однако, разговориться им пока не удалось. Прибежал капитан Логоша, и отвёл их в небольшую гостиницу, расположенную в жилом городке, но неподалёку от штаба полка. По пути познакомились.
В комнате было просто и уютно по-военному.
- Вы пока располагайтесь, я зайду к обеду. Может, хотите посетить нашу солдатскую столовую? – капитан был учтив с родителями своего помощника. Что делать, придётся прерваться с работой. Ничего, наверстаем.
- Спасибо, не беспокойтесь. Мы всё привезли с собой, - улыбнулась ему Антонина Ивановна, по-хозяйски оглядывая помещение.
- Ждём, без вас обедать не будем, - у Льва Игнатьевича на лице появилась особая улыбка, смысл которой был предельно ясен.
- Хорошо. Ваня, я выпишу увольнительную на сутки, так что не беспокойся, - и капитан отбыл. Иван сообразил, что замполит впервые назвал его по имени. Ему это было приятно.
Пока мать разбирала сумку, набитую продуктами, и накрывала на стол, Лев Игнатьевич достал бутылку «Столичной», и они выпили с Иваном по стопке, с приездом. Иван был счастлив, рад дорогим гостям.
Капитан Логоша прибыл к обеду, как и обещал, за накрытым столом он поздравил родителей, мать Ивана с тем, что они вырастили замечательного сына, отличного солдата, и вручил им благодарственное письмо за сына-солдата, с подписью начальника штаба, и печатью.
Мать растрогалась. Она разглядела, наконец, наградные знаки отличия на груди сына, сержантские нашивки на погонах. Она сама была на фронте, служила в штабе дивизии, имела ранение, награды, Лев Игнатьевич тоже был фронтовик, и на этой почве у них с капитаном Логошей завязалась дружеская беседа, воспоминания.
Они пили водку, которой в загашнике у Льва Игнатьевича оказалось много, закусывали, в общем, нашли общий язык.
Замполит ушёл от них уже под вечер.
Иван прогулялся со своими гостями по лесу, привёл их снова в гостиницу, и побежал к себе в казарму, ночевать. Зачем стеснять их, в комнате и без него тесновато. У него есть своя койка в казарме.
Сослуживцы с завистью поглядывали на счастливца, пока он укладывался спать после отбоя. Как же, мать приехала навестить сына, разве это не радость для солдата…
На следующее утро он снова пришёл в гостиницу, выпивать больше не стал, как ни уговаривал его Лев Игнатьевич. Нельзя. Служба. Зато на- угощался Иван на славу. Колбаса, сыр, чай с тортом, для солдата это деликатесы, свалившиеся на него нежданно-негаданно, как снег на голову.
Они снова прогулялись, Иван рассказал им о своей жизни в гарнизоне, о службе под началом замполита, затем проводил их по шоссе до остановки автобуса. Подождали. Вот и автобус подошёл. По расписанию.
Иван попрощался со Львом Игнатьевичем, обнялся с матерью, просил передать привет от него бабуле. Соседям.
Он махал рукой вслед автобусу, пока тот не скрылся за поворотом. На глазах его проступили слёзы, но он не вытирал их. Вокруг ни души.
Приезд матери взволновал его. Он никак не ожидал, что к нему кто-то приедет, а тут сама мать целые сутки гостила в их части. И замполит тоже молодец, расстарался, даже письмо им вручил, благодарственное.
Иван улыбнулся. Слёзы просохли. И он зашагал широко, по-солдатски, прямо к КПП. Пора снова приниматься за работу, Логоша уж заждался его, небось, у себя в кабинете…

ДЕМБЕЛЬ «ДЕДОВ».  Осень сменила лето. Осень, наставшая в этом году для старослужащих, это праздник. Это дембель! Целых три года в строю, и вот пришёл приказ о демобилизации их года призыва.
«Деды» теперь ходили сами по себе, вне строя. Кучковались, шли в столовую, в чайную. Офицеры им не мешали, смотрели сквозь пальцы на их чудачества. Понимали. Привыкли. Им не впервой, и не такое видывали.
Разряженные в пух и прах, красные подворотнички в целлофане, сияющие значки на груди, бляхи, сапоги в гармошку, слегка подпитые, «деды» расхаживали везде в обнимку, курили, громко базланили о будущем и никого не замечали. Никому не отдавали честь.
Они уже гражданские, хотя и приходится пока ходить в форме, спать в казарме, жрать в столовке. Общались только с избранными, со старшиной Луговым, например, и его коллегами из других батарей.
И вот настало их время прощаться с гарнизоном.
Весь 10-й взвод провожал старших сержантов Удальцова и Левченко. Они тоже были нарядные и весёлые, немного не в своей тарелке. Оно и понятно. Приросли плотью и кровью к службе, и вот на тебе, пора расставаться, навсегда.
- Служба проходит быстро. Зима-лето, зима-лето, зима-лето, и конец ей. Домой. Так что не кручиньтесь, не поминайте лихом, если что было не так, - смеялся, на сей раз, старший  сержант Удальцов радостно и благожелательно, а не хмуро, как обычно.
Взволнованная молодёжь вторила ему, но смех у них был грустный. Полюбили они всей душой этого человека, их командира. Сначала боялись, потом привыкли. Он понимал это, ободрял, как мог.
- Берите пример с меня, если туго придётся, не дрейфите.
- Тока с вас и берём, да вот ишо с Левченко, - хрюкнул носом Цапро от расстройства. Но никто не засмеялся над ним.
- Шо там гутарить, таких, как вы, боле нема в части, - проскрипел Приходько не своим голосом, так разволновался.
- Будем скучать по вас, товарищ старший сержант, - и Путинцев первым крепко пожал ему руку, за ним остальные.
Прощались и с Левченко. Он тоже пришёлся всем кубанцам по душе. Весёлый, хотя и требовательный. Строевик. Службист.
Иван пожал им руки последним, на правах старшего по званию среди молодых, хотя Путинцев тоже стал сержантом, но пальму первенства у Шмаринова не оспаривал. Ивана во взводе почему-то уважали больше.
Удальцов с Левченко видели и это. Они всё подмечали, мимо них и муха не пролетит незаметно, не то, что молодой солдат.
- Я рад за тебя, Шмаринов, потому и уезжаю с лёгким сердцем, - крепко пожал руку своему любимцу Удальцов. Левченко был согласен с ним на все сто. – Вместо нас остаёшься с Путинцевым на пару, не подведите.
Иван молча кивнул, стараясь сдержать волнение.
Пришёл попрощаться и замполит, капитан Логоша. Он просто обнялся с ними, по-отечески похлопывая по спине.
- Жаль расставаться с вами. От сердца отрываем.
Подошли ещё офицеры, старшина-сверхсрочник Луговой.
Подъехали автобусы. Дембеля шумно погрузились, и поехали через КПП прямо на станцию Белые столбы.
Среди них выделялся буйный ефрейтор Мишуков. Он напился, то ли с горя то ли с радости, махал кулаками и матерился, на чём свет стоит. Так разволновался, бедняга…

Капитан Логоша выпросил себе ещё одного помощника из соседней 1-й батареи. Им оказался рядовой Самойлов, москвич. Высокий, белобрысый и сутулый парень с самоуверенным лицом и небрежными манерами.
На верхней губе у него была бородавка, которую он прикрывал редкими, белёсыми усишками. Но рисовал и писал неплохо, знал шрифты.
Работал усердно, как и Иван, на том они и сдружились.
Писали тексты, скрипя перьями, рисовали с утра до вечера, иногда Евгений, так звали Самойлова, устало садился на стул, развалясь.
- Всё, капец. Перекур, иначе я с ума сойду.
Он дымил сигаретой, Ивану приходилось дышать этим смрадом, сам он почти не курил, только как-то показал коллеге, как пускать дым изо рта колечками. Евгений заинтересовался, и пытался повторить, но получалось у него плохо, и он бросил это баловство.
- Знаешь, я с детства мечтал в Москву поехать, на Красную площадь сходить, в мавзолей Ленина, - разоткровенничался Иван с ним как-то.
- Приезжай ко мне после службы, я на Арбате живу, с мамой. Всё тебе покажу, расскажу, - разглагольствовал Евгений, дымя сигаретой в одной руке, в другой сжимал ручку с пёрышком, и старательно выписывал буквы, строя их одну за другой в слова, предложения. Писал лихо и быстро.
- Молодец. Быстрее меня пишешь. И рисуешь хорошо.
- Так я художественную школу закончил, при Суриковском институте.
- Слыхал я про эту школу. У меня отец художник, он ездил в Москву к своему другу, художнику Фёдору Решетникову, у него мастерская в Товарищеском переулке, за красками и кистями. У нас в Алатыре нет ничего.
- Вот как? – Евгений с интересом воззрился на Ивана. – Я знаком с творчеством Фёдора Павловича Решетникова. Его картины «Прибыл на каникулы», «Опять двойка», знаю с детства. А давай вместе в художественный институт поступать, в Полиграф, например.
- Там видно будет. Нам ещё служить и служить, как медным котелкам.
И новые друзья-коллеги по оформительскому искусству усердно заскрипели перьями. Скоро прибежит замполит, ему вынь да покажь результат, сам работяга, и другим поблажки не даёт…
С этих пор они засиживались допоздна, работали много, мечтали о будущем после армии, в общем, сдружились по-настоящему, и капитан Логоша нарадоваться не мог на своих работничков.
- Красочно всё оформим, вывесим, у нас будет лучшая в дивизионе наглядная агитация на стендах, а может, и во всем полку, - мечтал он, привычно натягивая мокрый ватман на планшеты, чтобы художникам не отвлекаться на чёрную работу.
Неожиданно для замполита иссякли запасы красок, гуаши, туши, перья и кисти пришли в негодность. Надо было пополнить запасы, но нигде ничего не было и в помине, хотя он всех обегал и везде побывал. Самим бы кто дал.
- Всё, надо ехать в Москву за красками, - сообщил он ребятам. – Я договорился со старшиной Луговым, он сам москвич, завтра выпишу командировку, и ты, Шмаринов, поедешь с Луговым в столицу.
Иван не верил ушам своим. Неужели это правда?
- Повезло тебе, вот и Москву заодно увидишь, - разочарованный Евгений смолил сигареты одну за другой. Надо же, такая возможность.
- Хочешь, я скажу Логоше, он тебя вместо меня пошлёт, дома побываешь, - усмехнулся Иван, видя его страдания.
- Ни в коем случае. Тебе нужнее, - дружеские отношения перевесили в борьбе с завистью. – Я письмо напишу маме, бросишь в Москве в первый почтовый ящик, который попадётся по дороге.

Через день старшина Луговой и сержант Шмаринов приехали в Москву. Иван впервые в жизни оказался в метро, с опаской вступил на движущуюся ленту вслед за старшиной, и они поехали глубоко вниз по эскалатору, Ивану аж страшно стало. Так глубоко под землёй он ещё не был.
- Опасаешься? – старшина Луговой ободряюще улыбнулся. – Держись меня, не пропадёшь.
В вагоне метро он ехал уже спокойно. Как в электричке.
Старшина знал Москву, как свои пять пальцев на руке. Это был его родной город, как же иначе. Иван тоже знал свой город назубок, но Алатырь был несравним со столицей, это и ежу понятно.
Иван понимал, главное, не потеряться в толпе, и он спешил следом за старшиной, как нитка за иголкой, пока тот не привёз его в художественный салон, рядом с Петровским Пассажем, где они закупили всё необходимое и, гружёные коробками с красками и другими товарами, прошлись по городу.
Иван бросил письмо друга в почтовый ящик, как и обещал.
Он с любопытством глазел по сторонам, сначала увидел магазин польской косметики «Ванда», затем ЦУМ, ГУМ, Красную площадь. Они прошлись мимо мавзолея Ленина. Старшина нарочно провёл его по самому центру, желая показать Москву, насколько позволяло время.
Иван шёл рядом со старшиной, как с гидом, и был очень доволен увиденным. Они заскочили к нему домой, по пути на вокзал, пообедали наскоро на кухне. Иван осмотрелся, сидя на диване в комнате, по сторонам, пока старшина говорил по телефону с женой. Она была на работе.
Всё хорошее кончается быстро. Вот они уже и приехали домой, в родную часть. Вместе со старшиной Иван занёс покупки в кабинет замполита, где их встречали рядовой Самойлов и сам замполит.
Покупки заняли весь стол, радуя глаз начальства своим количеством.
Луговой ушёл к себе в каптёрку, а капитан Логоша со своими помощниками стал разбирать краски, гуаши, и другие нужные для работы предметы, сверяя их с чеками и накладными. Отчётность превыше всего.
Иван делился с ними своими впечатлениями о столице, они радовались за него, понимая, насколько важна была для него эта поездка.
Так Иван впервые побывал в Москве. Наскоком.

Раз уж разговор зашёл о Москве, небо которой они защищали, не щадя ни сил ни живота своего, стоит сказать и о том, что командир полка сдержал своё обещание. И лучшие из бойцов, отличившиеся в боевых стрельбах на полигоне в Астраханской области, были посажены как-то в воскресенье с утра в автобусы, и всех их привезли не просто в Москву, а в Лужники, на Центральный стадион имени Ленина.
Они сидели на трибуне, в количестве 50 человек в солдатской форме, и смотрели товарищескую встречу по футболу между сборными командами СССР и Марокко. Трибуны все забиты болельщиками. Крики, шум, с поля доносятся глухие удары по мячу, ажиотаж в разгаре.
Зрелище захватило солдат. Не каждый день сидишь на трибунах и смотришь футбол наяву, а не по чёрно-белому телевизору. Жаль, «дедов» не было, не повезло им, но они наверняка не сожалели бы об этом. Они были на гражданке, дома, и этим всё сказано.
Между солдатами пронёсся слух, что прямо перед ними, в первых рядах сидит король Марокко, и тоже болеет за свою команду.
- Вон там, глядите, сидят в белых одеждах и тюрбанах, целых два ряда заняли, - показывал Цапро пальцем в ту сторону, где, как они полагали, сидит сам король со свитой.
- Кончай брехать, балабол, уши вянут слухать тебя, - не верил Приходько, тем не менее, внимательно разглядывая людей в белых одеждах. А вдруг это правда? Хотя далековато, сам чёрт не разберёт, где и кто сидит.
Иван тоже глядел, но группа в белом сидела далеко от них, не разобрать, и он стал смотреть сам футбол, вместе с Путинцевым.
Как-никак, они были спортсмены, и приехали игрой в футбол полюбоваться, а не короля там какого-то высматривать…

Так вот, день за днём, шло время. И вдруг бац, юбилей грядёт со дня на день. Капитан Логоша привлёк к вспомогательной работе весь 10-й взвод, и вскоре все стенды наглядной агитации, фото-стенды перед входом в казармы, в ленинских комнатах, в красных уголках, в коридорах и кабинетах дивизиона приняли окончательный, праздничный и торжественный вид.
Комбат Покотило принял и утвердил работу своего замполита, как высокопрофессиональную, и крепко пожал ему руку в знак благодарности.
Замполит был доволен, и ходил с чувством выполненного долга.
Иван с Евгением теперь трудились над лозунгами.
Главный из них был самым большим; на широком красном полотнище длиной в пять метров они не без труда, изрядно попотев, написали текст:
«1917 – 1967 год.  50 лет Советской власти».
Получилось чётко и эффектно. Лозунг вывесили на фасаде здания штаба. Всем, включая командира полка, понравилось.
Капитан Логоша был горд и счастлив.
Художники-оформители тоже были удовлетворены плодами рук своих, расслабились, можно и передохнуть. Посидеть в курилке с товарищами.
Но служба есть служба. Она продолжалась. Шла своим чередом.
После увольнения «дедов» солдаты второго года службы, так называемые «черпаки» поступили в разряд старослужащих, сами стали «дедами». «Молодые» солдаты перешли из разряда салаг, или сынков, в «черпаки». Сменилась солдатская иерархия.
Не хватало только новых сынков, их ждали.
Не хватало куража. Некого было строить. Учить. Наказывать.
В недавнем прошлом «старики» или «деды», кому как больше нравится, молодых салаг били пряжкой по голому заду после отбоя, черпаков угощали ремнем, счёт шёл по числу месяцев до увольнения. Немало.
Кубанцы избежали этой участи, если нужно, они могли постоять за себя, хотя от чтения дембельских указов под ночником на табуретке им увильнуть не удалось. Это был компромисс, и «старики» это понимали.
Они отыгрывались на других салагах.
Теперь новые «старики» жаждали продолжения традиций, новые салаги должны были прибыть как раз после юбилея. Это радовало многих.
И вот настал день 7 ноября – День Великой Октябрьской социалистической революции. Главный праздник СССР.
50-летие Советской власти отмечалось по всей стране широко, с размахом. Полк, в котором служил Иван Шмаринов, не был исключением.
На плацу было построение.
Командир поздравил всех с такой знаменательной датой, затем был парад в честь 50-летия Советской власти.
Полк прошёл строевым шагом перед командованием, гостями, Иван шёл в строю своим 10-м взводом. Рядом шли его друзья, товарищи, они ощущали себя единым целым, как и другие подразделения, весь полк.
Батя, как называли командира промеж себя все в части, чувствовал настрой идущих перед ним бойцов, офицеров, и был горд за них, за себя.
Не зря они работают, отдают все силы службе. Боевые стрельбы на ГЦП говорят сами за себя. Он улыбался своим солдатам.
Это было редкостью видеть таким обычно сурового командира, и строй улыбался в ответ, отбивая шаг ещё громче и чётче, так, что гул стоял на плацу.  Подмёток не жалели, такое событие бывает раз в жизни.
Затем был праздничный обед в столовой, концерт в ДК, и напоследок показали сразу две французские комедии, подряд: «Фантомас», и «Фантомас разбушевался». Поражённые таким необычным зрелищем, солдаты долго потом обсуждали увиденные чудеса, которые выделывали Фантомас и актёр Жан Маре, которого все знали и любили.

Глава пятая. Служба продолжается.
Как и предполагалось, вскоре после праздника прибыло молодое пополнение. Его сразу же определили в «Войсковой приёмник», где молодёжью занялись другие сержанты, сменившие ушедших в запас.
Ивану было интересно наблюдать, как новых салажат учили ходить строем горластые сержанты из бывших «черпаков». Новоиспечённые «деды», быстро освоившиеся в почётном качестве, чувствовали себя старослужащими на все сто, и никак иначе.
Сам он, как и все ребята его взвода, ощущали себя тоже вполне уверенно, сменив бремя салаг на новый уровень солдат второго года службы.
Зима снова сменила осень, завьюжило, нанесло снегу.
Только хватай лопаты в руки и чисть с утра пораньше снежок вместо зарядки. Зато как приятно после ходить строем по проторенным тобой с друзьями дорожкам, будь то в столовую или в наряды. Или ещё куда.
Свой второй день рождения Иван отметил уже сносно, не в нарядах, как первый, а сначала днём посидел в чайной, вечером в кругу самых близких друзей выпили по стакану водки. Он пригласил их к себе в кабинет замполита, сам разливал водку в стаканы доверху, только-только донести её, не расплескав ни капли, до страждущего рта и выпить залпом до дна.
На закусь была колбаса с черняшкой, вполне по-солдатски.
Для такого радостного мероприятия специально посылали гонца в деревню Долматово за самогоном или водкой, как выйдет. Вышло два литра водки. Иван заранее накопил денег, чтобы не оплошать. Вдруг не хватит?
Хватило. Поболтали о своём, солдатском, поржали, и по койкам.
Солдатская тропа в деревню была проторена уже давно, не одно поколение бойцов снабжалось там спиртными напитками. Бегали, в основном, молодые гонцы, гордые порученным им важным заданием.
Старшина Луговой знал об этой тропе не понаслышке.
В этот раз он тоже поздравил Ивана с днём его рождения, когда тот зашёл к нему в каптёрку с бутылкой. Теперь можно. Почти на равных.
- Ну вот, Ваня, и ты стал достойным сержантом. Удальцов сейчас порадовался бы за тебя. Непременно. Поздравляю.
- Спасибо, товарищ старшина.
Звякнули стаканами, выпили и закусили.
Заглянули на огонёк и новые «старики» из сержантов, тоже приняли участие в выпивке. Пришлось Ивану ещё с ними выпить, и даже покурить. Надо налаживать мосты. Иначе никак нельзя.
- Ну как там, новая молодёжь у вас, не слишком их гнёте? – старшине было интересно знать всё, что происходит в батарее. Как говорится, держать руку на пульсе. Это был его дом родной.
В Москве жена ждёт не дождётся, иногда сама к нему в часть приезжает, а здесь солдатики, без него они никак не обойдутся. И приодеть их надо, постели сменить, в баню отвести вовремя. Всё честь по чести.
- Как положено. У нас учителя были справные, сами знаете, - ухмылялись сержанты нового карантина, не забыв подмигнуть при этом сержанту Шмаринову, виновнику торжества. Дескать, сам не так давно в сынках бегал. Помни об этом.
Иван помнил, но зла ни на кого не держал. Наоборот.
Такова служба, как говорил старший сержант Удальцов. Иван вынул из другого кармана бушлата ещё одну бутылку, заветную.
- Ого, с этого и надо было начинать, - обрадовались сержанты, одобрительно хлопая по плечам своего более молодого, но уже опытного и смекалистого коллегу. Свой парень в доску, факт.
Снова звяканье стаканов, дым коромыслом, так накурили.
Старшине Луговому было приятно их общество. Все свои ребята, почти родные, на его глазах выросли. Кто-то ещё здесь, другие далече…
Наутро голова побаливала даже после завтрака, но Иван вовремя появился на своём рабочем месте. Рядовой Самойлов уже трудился, с любовью выписывая шрифты на ватмане, и уже изрядно надымив в кабинете.
Увидев друга-сержанта, выпрямился по привычке, насколько мог.
- Здравия желаю, - улыбнулся он понимающе, - головка бо-бо, денежки тю-тю? Сейчас проветрим помещение, - открыл форточку.
- Это точно, угадал, а вон и наш начальничек поспешает, - Иван всевидящ, где что и как происходит, недаром сержантом стал.
Они проследили в окно, как капитан Логоша рысью пробежал по тропинке к зданию, и через мгновение уже нарисовался перед ними, потирая замёрзшие руки и бодро улыбаясь. Скинул шинель, шапку с шарфом, аккуратно повесил на вешалку.
- Ну что, ребята, скучаете без меня?
- Никак нет, товарищ капитан. Извините, товарищ майор, - Иван первым увидел большую звёздочку на новых погонах замполита, и обрадовался: - разрешите поздравить вас?
- Разрешаю. Вчера вот, приказом по части повысили в звании. Сам командир полка пожал мне руку, ну и так далее.
Замполит был бодр и деятелен, но Иван заприметил на его весёлом лице грустные глаза и понял, отчего это. Старшего офицера могут присвоить только после академии, или перед выходом в отставку, за выслугой лет. Скоро на пенсию старика отправят. Каково ему, вся жизнь в армии прошла. Ивану искренне жаль замполита.
- Товарищ майор, каковы будут новые указания?
- Да-да, дел у нас много. К Новому году надо готовиться, стенгазету оформить, праздничную. Планшеты новые написать, тексты я уже подготовил. Так что скучать нам не придётся…
Они уже привыкли работать втроём. Понимали друг друга без слов, а это дорогого стоит. Пришлось Ивану с Евгением изрядно потрудиться перед Новым годом. Замполиту вон майора дали за труды и старания, а они, как ваньки-встаньки, пашут с утра до вечера за здорово живёшь.
Такие вот мысли приходили в головы художников, особенно, когда от усталости и напряжения опускались руки, и ничего не хотелось делать, только спать. Добраться до койки и отключиться от всего на свете.
Всех дел не переделаешь, надо и на завтра что-то оставить, и ребята дружно разбегались по своим казармам. Отбой.
Наутро, отоспавшись и позавтракав в столовой, снова были полны сил, жизнь уже не казалась им такой мрачной, как накануне.
26 декабря 1967 года была учреждена юбилейная медаль «50 лет Вооружённых сил СССР», и майор Логоша был одним из первых, кому «Батя» вручил её в торжественной обстановке офицерского собрания.
Если всё описывать подробно, надо менять формат, и писать уже не повесть, а роман. Тем не менее, празднование Нового года прошло в торжественной и радостной для всех обстановке.
После праздника служба шла ни шатко - ни валко. Но строго по распорядку дня, согласно расписанию занятий, всё как положено для строевой части, стоящей на боевом дежурстве.

ТРАВМА.   Однажды, 10-й взвод снова выехал по тревоге на «выгон». Сержант Шмаринов, как командир расчёта, отвечал за скорость и качество тренировочной работы на пусковом столе. За чёткую связь с ДКП.
Зима выдалась на редкость тёплой, с неба падал хлопьями мокрый снег, он налипал на шапки, бушлаты, слепил глаза.
Солдаты замешкались, набрасывая мокрый тяжёлый брезент на ракету, и Иван бросился на помощь, чтобы не потерять драгоценное время.
Вот-вот, и брезент накроет ракету, как положено по регламенту, но тут Иван поскользнулся  невзначай и упал с высоты двух метров на бетонку, зацепившись за крепёжную стропу и ударившись головой о выступ.
В глазах потемнело, теряя сознание, он успел подумать с досадой:
«Как глупо всё получилось…»
Он пребывал в бреду, когда его везли в медсанчасть полка, затем в госпиталь, очнулся уже на операционном столе от дикой боли, разрывающей голову на части, как гранату. Ему сделали укол, он затих.

ГОСПИТАЛЬ. Так Иван очутился в 878 Окружном ВГ, который находился в городе Солнечногорске Московской области.
Положили его в травматологическое отделение на втором этаже, в послеоперационную палату, где он всю ночь промучился от головной боли.
Он не мог ни лежать, ни сидеть, ни тем более ходить, хотя и пытался бродить по коридору от безысходности. Забинтованная голова гудела и стенала, как колокол, пока ему опять не сделали обезболивающий укол.
Утром был врачебный обход, затем перевязка, только тогда Иван узнал, что у него образовалась от удара большая гематома над правым виском, её ему вычистили, от того и дикая боль. Если бы удар пришёлся чуть ниже, тогда кердык. Это уж точно.
Через неделю его перевели в палату для выздоравливающих больных.
Лекарства им выдавала медсестра Люба, или наша Любовь, так её ласково звали все в отделении. Она была заботлива, улыбчива с больными и ранеными, никому не отказывала в помощи.
К Ивану она подходила чаще, чем к другим.
- Глаз на тебя положила, поверь мне, уж я-то разбираюсь в мед- работницах, - подмигнул ему мужик с забинтованными руками. – Ко мне не подходит, видишь, руками пока не владею.
- Ей голова не нужна, а руки у тебя вон какие здоровые, есть чем обнять молодуху, - засмеялись в палате. Скучно без солдатского юмора.
Тут как тут и Люба. Разнесла микстуру больным, для крепкого сна.
Иван понюхал и сморщился.
- Фу, какая гадость. Лучше спиртику.
- Оно бы не мешало, - мечтательно подхватили вокруг.
- Так всем не хватит, ишь, размечтались, - балагурили в палате. 
Но вот выключили верхний свет, все задремали. И тогда снова появилась медсестра, поставила Ивану на тумбочку мензурку с прозрачной жидкостью, конфетку рядом положила. Улыбнулась ему и ушла.
Он понюхал винный дух в мензурке, и выпил.
Действительно, разбавленный водой спирт. Посасывая карамельку, заснул. В эту ночь он спал, не просыпаясь. Спокойно и без сновидений.
На перевязку все ходили по утрам и вечерам в перевязочную.
Затем заглядывали в мужской туалет, где было накурено так, особенно по вечерам, хоть топор вешай. В курилке можно было отвести душу, слушая анекдоты. Рассказать и самому, по случаю.
Там Иван познакомился с крепким весельчаком и балагуром Мишкой Савиным. Они сразу же подружились, так бывает иногда, и после ужина стали завсегдатаями курилки. Хохот и гвалт стоял такой, что приходил дежурный врач, и изгонял говорунов-курильщиков по палатам.
Но, недолго длилась тишина. Свято место пусто не бывает.
Как-то вечером Люба поставила ему снова мензурку со спиртом, и подмигнула: - Приходи после отбоя в сестринскую. Я сегодня дежурю в ночь.
Иван выпил спирт, и долго ждал, пока все не уснут, собираясь на нежданное свидание с медсестрой, и волнуясь.
А вдруг он не так понял её. Ещё обругает, шум поднимет.
Он так переволновался, что не заметил, как заснул.
Утром, после завтрака, Люба всех обнесла таблетками, и шепнула Ивану укоризненно: - Я ждала, что же ты не пришёл, испугался?
Он смутился, и промолчал…
Начальник медчасти узнал, что Иван художник, и упросил его нарисовать стенгазету, ещё оформить фото-стенд в кабинете главврача.
Ивану нужен был помощник, и он взял Мишку Савина, из соседнего отделения. Несколько дней они работали в кабинете начальника медчасти. Мишка рисовать не умел, зато с подсобными работами справлялся отлично.
Однажды он разоткровенничался, и сказал, что его скоро комиссуют по статье 9 Б. Что-то, связанное с нервами, Иван не понял, что именно, но расспрашивать не стал, зачем зря смущать товарища.
Они обменялись адресами, и Иван пообещал приехать к Мишке в Москву после демобилизации. Тот взял с него слово, чтоб без обмана.
Медсестру Любу сменила другая медицинская сестрица, Валентина, сухая и привередливая дама средних лет, замужем.
Люба же ушла в отгулы, по переработке.
Иван приуныл, но делать было нечего, сам виноват. Такая жар-птица сама в руки летела, так нет, упустил по дурости.
Получив предписание в свою часть, Иван переоделся снова в форму, избавившись, наконец, от изрядно надоевшего больничного халата.
На первом этаже госпиталя, он столкнулся на выходе в дверях с медсестрой Любой. Она торопилась на работу, после отгулов.
Оба обрадовались, особенно Иван. Люба оглядела его в форме, пожала плечами: - Обыкновенный солдат, ничего особенного.
- Вообще-то я сержант.
- Ну и что, всё равно солдат. Пока, сержант, служи на здоровье, больше к нам не попадай, - и гордо удалилась, не оглядываясь.
Наверное, мстила ему за обман. Как же, сама напросилась, чтобы пришёл к ней ночью, а он пренебрёг…
В части ему обрадовались, особенно в его родном 10-м взводе.
Приходько, Цапро, Бузина, Путинцев, и другие хлопали его по плечам, шутили, мол, отлежался там, в госпитале. Ничего себе, ряшку отъел.
Сам старшина Луговой поздравил его с возвращением в родные пенаты. Замполит тоже был доволен, но недолго.
В предписании указывалось, что сержанту Шмаринову положен отпуск 30 суток, на восстановление моральных и физических сил.
Как понял Иван, и не без оснований, что это начальник медчасти госпиталя постарался в ответ на Ивановы труды, как художника.
Рядовой Самойлов, с которым у них была дружба, дал ему адрес знакомой девушки, живущей на Арбате, как и он сам, мол, заедешь к ней в гости, скажешь, что ты друг Евгения Самойлова, передашь привет от меня, она будет рада. И вообще, она тебе понравится…
На всю жизнь у Ивана остался шрам на голове в память об армии.

ОТПУСК.  Молодость быстра и самонадеянна.
Иван и не заметил, как быстро он доехал сначала до Москвы, потом до Канаша, затем на пригородном поезде до Алатыря. Ему хотелось побывать дома, у бабули, остальное его не интересовало.
В Москве он не останавливался. Позже, после дембеля заедет.
Чтобы сократить путь, пошёл по железнодорожным путям, по шпалам, не выходя с вокзала в город. Снег поскрипывал под сапогами, родной алатырский воздух животворной целительной струёй вливался в лёгкие, настроение у Ивана было приподнятое. Наконец, он приехал домой.
Сбежал по переулку в родное подгорье, а вот и он, двухэтажный деревянный дом его детства. Распахнув калитку, вошёл во двор.
На двери бабушкиной квартиры висела всё та же родная щеколда, которой он стучал в дверь несчётно раз, возвращаясь поздно вечером после гулянья в городе, и возвещая бабулю о своём приходе. Открывай, давай.
Опущена вниз, дверь не заперта, значит, бабушка дома.
- Бабуля, я к тебе прибыл на побывку, в отпуск! – закричал он от радости, появившись на пороге кухни.
- Ванюша, внучек, ты ли это? Аль сон мне снится, карге старой, - к нему навстречу спешила из светёлки его родная бабуля, без которой он не мыслил своей жизни. Она есть, и жизнь чудесна.
Бабуля его обняла, отчмокала в обе щёки, и не могла нарадоваться на бравого солдата в шинели, шапке и сапогах. Да не просто солдата, а внука.
- Аба, какой ты стал важный да красивый, - умилялась она, глядя, как Иван вешает шинель с шапкой на вешалку, оправляет мундир по привычке.
- Счас я тебе оладушков напеку, чайку попьём с вареньем вишнёвым. Чай, я помню, как ты вишнёвое-то любишь, - захлопотала по кухне старушка. Заодно рассказывая внуку новости про их алатырское житьё – бытьё.
От бабули Иван узнал, что отец пьёт беспробудно после развода с их матерью. Друг Василий учится в университете, в Казани, а его родители так и пьянствуют напропалую, как всегда. Уже долгие годы.
Толя Шлепнёв получил квартиру на Стрелке от работы, куда и переехал с молодой женой и ребёнком, оставив родителей с сёстрами дома. Но им тоже в горкомхозе обещают выделить жильё в благоустроенном доме.
Дамарины живут по-прежнему. Панька работает в кочегарке, Санька пьёт, мать его ругает почём зря, да с него всё как с гуся вода.
Иван её не перебивал, слушал внимательно. Пусть рассказывает.
- Мать твоя говорила, как они с Лёвой приезжали к тебе в армию, - расплылась в довольной улыбке старушка, вспоминая приятное. - Всё  трастила, как в гостинице проживали, как письмо благодарственное им дали. Она читала его мне. Уж как я радовалась за тебя, Ванюша. Жаль, деда нашего нет, Ивана Яковлевича. Он бы так гордился тобой. Уж он то, какой вояка был, таких и не сыскать нынче.
Иван видел, как постарела его бабуля. Ему стало нестерпимо жалко её, да и себя тоже. Никому они с ней не нужны.
- Вот отслужу, приеду к тебе, на релейный завод снова устроюсь слесарем-инструментальщиком, и заживём не хуже других.
- Дай-то бог, дожить до такого счастья…
Отпуск закончился на удивление быстро. Отец был где-то на заработках, калымил по церквям, так что не пришлось с ним повидаться.
Зато Иван встретился с дружком закадычным Борисом. Они крепко выпили за встречу, и в ДК, на танцы. Как обычно, не поделили с кем-то девчонок, завязалась драка. Тут как тут милиция.
Очнулся утром, в больнице. Получил кастетом по больной голове.
Там его подержали пару дней, учитывая отпуск по болезни, выданный согласно предписанию из госпиталя в его части. Мало ли что.
Приходил Борис, разукрашенный фонарями, испуганная бабушка.
Затем его выписали, убедившись, что сержант здоров. Отделался синяками и ушибами. Посоветовали не пить и не драться.
Бабушка расстраивалась, места себе не находила.
- Связался опять с этим Борькой. У тебя же хорошие друзья есть, Вася вон, и Володя Глазырин. Непьющие оба.
- Так нет их, Васька учится, Вовка тоже в армии…
Вернулся Иван в свою часть, и снова завертели-закружили его суровые армейские будни, среди которых он чувствовал себя, как рыба в воде.

Майор Логоша расстарался ради своего любимого помощника, написал рапорт на имя командира дивизиона, где указал, что сержант Шмаринов после травмы на «выгоне» прошёл курс лечения в госпитале и поправился.
Но он просит перевести его с должности командира расчёта на не менее ответственную, но более лёгкую должность оператора ПУ дивизиона, согласно штатному расписанию.
Устно он пояснил командиру, что это необходимо для продуктивного совмещения с работой сержанта по политической линии. Как художника-оформителя, под его личным руководством.
Командир дивизиона понимал заботы своего замполита, тем более, что результаты их труда были налицо, поэтому не возражал ему, и подписал приказ о переводе сержанта Шмаринова на новую должность. 
Так, Иван стал оператором - планшетистом, и при объявлении тревоги находился теперь в бункере дивизионного КП, где его новой обязанностью стало переносить оперативные данные на карту-планшет.
Работал он чётко и быстро, без ошибок, так что командир 2-го дивизиона майор Покотило был очень доволен сержантом, как и майор Логоша, его заместитель по политической части.
Теперь Иван перешёл в полное подчинение замполита, и вместе с другом Евгением продолжал оформлять стенды, и вообще всю наглядную агитацию дивизиона. Вскоре надобность в рядовом Самойлове отпала, и майор Логоша вернул его в соседнюю батарею, где он и служил ранее.
На такое решение его подвигнул Иван, к мнению которого замполит прислушивался. Евгений раздражал сержанта своим неряшливым видом, хотя работал с огоньком, но по настроению.
- Ты хотя бы в порядок себя привёл, что ли. Ворот расстёгнут, ремень болтается на гимнастёрке, два кулака можно просунуть, сапоги грязные, - однажды терпение Ивана лопнуло, и он отчитал друга.
- Я не девица, чтобы всем нравиться, - буркнул в ответ Евгений, пописывая тексты и покуривая при этом. Пепел ронял на пол.
- Придётся подтянуться, ладно я, замполиту приходится любоваться на тебя, терпеть, а ты пользуешься тем, что работы много. Рук не хватает.
- Тоже мне, Чапай нашёлся, - насмешливо скривился в его сторону друг, продолжая курить. – Не тебе меня воспитывать. Понял?
- А ну встать, смирно! Я научу тебя командиров уважать, - голосом сержанта Удальцова рявкнул Иван так, что Евгений струхнул и выпрямился, одёргивая гимнастёрку и затушив сигарету.
Опомнившись, подскочил на правах друга к Ивану и замахнулся, было, на него,  но тот привычно перехватил его руку и завернул за спину, сжал так, что Евгений скривился и понял, сопротивление бесполезно.
- Отпусти. Просто я не выношу, когда на меня кричат, - в голосе его звучали извиняющие нотки, и Иван отпихнул его от себя.
- Придётся тебе снова службу вспомнить, рядовой Самойлов…
В своём взводе Иван Шмаринов стал редким гостем, в столовую ходил отдельно, но ребята не обижались на него. Во-первых, он был сержантом, работал под началом замполита, во-вторых, во время тревоги нёс службу вместе с комбатом, в бункере.
- Наш Иван большим начальником стал, вместе с замполитом и комбатом работает, - воздевал указательный палец вверх ефрейтор Цапро во время отдыха в курилке, напоминая товарищам по отделению про их друга.
- Шо там гутарить зря, и так усё ясно, - соглашался с ним ефрейтор  Приходько, с неудовольствием поглядывая на друга-балабола.
Бузина с Агафоновым тоже были не против возвышения товарища, сержант Путинцев в это время строго надзирал за молодым пополнением, ему некогда было лясы точить попусту.
К ним во взвод перевели несколько молодых солдат после карантина, и они почтительно внимали ефрейтору, а когда сержант Шмаринов заглянул как-то в курилку, соскучившись по друзьям, они с немым восхищением смотрели на него, как на знаменитость.
Иван теперь запросто заглядывал в каптёрку к старшине Луговому, общался с «дедами», не забывая иногда угощаться вместе с ними после ужина, или даже после отбоя водочкой с пивом. На это приходилось копить деньжата, но что делать, надо. Дипломатия в действии.
Однажды, в свободное время, бывало и такое в его службе, он заглянул в полковую библиотеку и с удовольствием порылся в книгах, вдыхая особый книжный аромат, присущий только библиотекам и знакомый с детства, когда они с другом Васькой ходили в них и читали всё подряд, запоем.
Выбрал томик Бальзака, и начал читать по вечерам роман «Евгения Гранде». Он так увлёкся им, что читал даже по ночам, забыв про сон. Для этого он потихоньку уходил из казармы в кабинет замполита, и читал, что называется, «до первых петухов». То есть, до подъёма.
За время, оставшееся до конца службы, он прочёл полное собрание сочинений Оноре де Бальзака, все 24 тома. И был счастлив.
Помимо этого, он с не меньшим увлечением читал произведения Ги де Мопассана, и конечно, любимых советских авторов. Например, «Разгром» А. Фадеева, «Конармия» И. Бабеля, как наиболее любимые.
Иван, как и все другие, между прочим, ещё не знал, да и не мог знать, что наступающая весна  «взорвёт», что называется, изнутри не только их часть, во всей армии произойдут изменения среди солдатской иерархии.
Во взаимоотношениях «молодых» со «стариками» возникнут непримиримые трения, которые с годами перерастут в настоящую матёрую дедовщину, беспредел по отношению к молодым солдатам.
Дедовщина началась, казалось, с благих намерений, в связи с началом сокращения сроков службы. Весной 1968 года в армию пришёл призыв, которому предстояло служить всего два года.
Разве не обидно «старикам», которым пришлось последними тянуть солдатскую лямку целых три года?!
Конечно, они отыгрались на «счастливцах» по полной программе, а те, в свою очередь, перенесли всю тяжесть своих страданий и унижений на следующий призыв, и так далее, вплоть до сегодняшнего дня.
В наше время дедовщина зачастую перерастает в уголовщину.
Это беда для армии. Факт.
Но все изменения придут позже, а пока Иван познакомился с одним мл. сержантом, родом из города Климовска, что совсем недалеко от их части, всего несколько остановок на рейсовом автобусе.
Это был высокий угловатый хитрованец с лукавым лицом, звали его Дмитрий Лисовец. Был призван осенью 1967 года. Угодник, приспособленец, но в армии и такие нужны. Пригодятся по случаю.
Такой случай ему представился, когда его назначили в помощь сержанту Шмаринову, выполнять подсобные работы по оформлению наглядной агитации. Был он рукаст, умелец, тем и сгодился.
- Вот, Ваня, тебе новый помощник. Скоро майские праздники, сам знаешь, дел у нас много, - Майор Логоша не спешил уходить в запас, да и начальству тоже неохота было с ним расставаться. Тянули до последнего.
- Так что, давай, Лисовец, впрягайся в работу. Сержант Шмаринов после меня для тебя царь и бог в одном лице. Понятно?..

САМОВОЛКА.  Невзирая на занятость, Иван каждый день по утрам, вместе со своим взводом и зимой и летом бегал на зарядку, три километра. Это солдатская норма. Она вошла в привычку, как тренировка.
Когда зимой выпадало много снега, Иван вместе со всеми расчищал заносы деревянными лопатами перед входом в казарму, дорожки между казармами и вокруг неё. Ему нравилась эта работа. Она успокаивала, и придавала силы, настроение для нового дня службы.
Несмотря на трудности, и даже отчаяние, возникающие порой, тоску по гражданке и девушкам, служба в армии Ивану была по душе.
Наверное, поэтому и давалась легче, чем другим. Ему нравилось заниматься строевой на плацу, он любил поработать на физ. тренажёрах в спортгородке, на перекладине, потому как с детства любил спорт.
В школе всегда был одним из первых по лёгкой атлетике, занимался самбо, боксом, хотя и не любил синяки на лице. Поэтому и в армии без особого напряжения сил выполнял нормы ГТО по бегу летом, на лыжах зимой, на стрельбище стрелял метко, выбивал до 98 из 100 очков.
« - Молодец, Шмаринов, - восхищался сержант Удальцов, разглядывая его мишени, - любо-дорого поглядеть. Видали? А ты, Приходько – мазила несусветная. 40 из 100 выбить. Срам один, да и только».
Когда Иван сам стал старослужащим, и салажня смотрела на него с уважением, он как-то неожиданно для себя почувствовал в душе, что настала его пора, и он стал взрослым человеком, сержантом, ответственным за солдат своего отделения. Когда он осознал это своё духовное превращение, то понял, что детство и юность его прошли окончательно.
Настало то, о чём он мечтал с детства, когда думал в тоске и тревоге, что, наверное, он никогда не вырастет, и не станет по-настоящему взрослым. Нет, стал, наконец. И ему было грустно…
Но он не привык предаваться унынию. Скорее наоборот.
Вместе с новым помощником работалось неплохо, и он подружился с Дмитрием. Ссора с Евгением забылась, и уже не царапала душу.
- Знаешь, до тебя тут работал один рядовой, помогал мне. Однажды я сделал ему замечание, неряхой он был, не оценил. Пришлось проучить. Потом убрали его, дальше лямку тянуть, - разоткровенничался Иван как-то с Дмитрием, тот напрягся, было, но принял к сведению. Не дурак.
- Как можно. Я службу понимаю, товарищ сержант.
Отгремели майские праздники. Майор Логоша был доволен плодами их работы, начальство оценило его труды.  Это главное.
Как-то они с Дмитрием разговорились о девушках. Хотелось праздника лично для себя. Не всё же пахать на майора Логошу, родимого.
- Ты рядом живёшь, у тебя, наверное, и девушка есть, - поинтересовался Иван, глядя на помощника с любопытством. – Лично мне что-то не везёт с любовью, последние года два.
Дмитрий расхохотался, он любил и ценил юмор, даже солдатский.
- У меня невеста есть, ждёт не дождётся, когда дембельнусь. Иногда бываю дома, пару раз увольнительную заслужил.
- Повезло тебе рядом с домом служить. Мне почти сутки ехать.
- Иван, у меня соседка Галина имеется, я тебя с ней познакомлю. Девица в соку, пока одинокая. В общем, то, что надо. Не возражаешь?
- А что, было бы кстати. Скучно бывает.
- Понимаю тебя, дружище. Я ей уже написал, о тебе рассказал. Скоро приедет в гости. Знакомиться.
- Ты это серьёзно?
- Я слов на ветер не бросаю. Рад услужить старшему товарищу…
Прошло несколько дней, и вот однажды Дмитрий сообщил Ивану, что завтра она приедет,  и будет ждать его возле КПП. Как раз после обеда.
- Она тебе написала? Дай прочитать.
- Нет, я звякнул по телефону ей на работу.
- Это же не положено. Телефоны на прослушке. Как тебе удалось?
- Места надо знать, людей нужных ценить, - хитро подмигнул Лисовец. Иван усмехнулся. Ну и прохиндей. Но ведь сумел, уважил. Вошёл в положение. И он смягчился. – Молодец, Дмитрий. Ценю.
Он всё-таки сообщил о предстоящем свидании замполиту, и тот выписал ему пропуск на завтра с 14 до 18 часов.
- Смотри, не подведи меня. Не опаздывай, - майор Логоша дружески похлопал его по спине и не удержался, тоже хитро подмигнул, прямо как Лисовец. – Как девушка-то, хороша собой?
- Пока не знаю, завтра увижу…
И вот это завтра наступило. После обеда Иван примчался на КПП и, вручив дежурному пропуск, вышел на волю. Как хорошо! Вроде то же самое место, что и за проволочным ограждением. Да не то. На воле лучше.
По шоссе прогуливалась одинокая фигурка девушки. Больше никого нет. Значит, это она самая и есть. Скрывая волнение, Иван подошёл к ней.
Девушка была крепкая, высокая, прямые русые волосы «под мальчика», бледно-голубые глаза, губы тонкие, подбородок решительный.
Солдату выбирать не приходится. Бери, что в руки упало. И радуйся.
Иван тоже ей сразу понравился. Спортивный, симпатичный.
- Галина, очень рада знакомству.
- Иван, взаимно.
- Вы точно такой, как Дима описал. Я вас сразу признала.
- Я вас тоже. Он мастак по этой части.
Они улыбнулись друг другу и, взявшись за руки, побрели в сторону молодого зеленеющего леска, что неподалёку от шоссе.
Дежурный сержант на КПП с завистью смотрел в их сторону. Везёт же некоторым. А он стой тут, облизывайся…
Свидание пролетело быстро, как один волшебный миг.
Галина рассказала о себе. Работает в парикмахерской, она мужской мастер, живёт с матерью, ещё сестра с мужем. Домик свой, с садом и огородом. Пригласила приезжать в гости. Как только он сможет.
Как-то само собой, даже не заметив этого, перешли на «ты».   
- Приезжай, Ваня.  Мы все будем рады тебе.
- Прямо все? – засмеялся Иван.
- Не цепляйся к словам. Сам понимаешь, о чём я.
- Понимаю, конечно…
Ивану особо не о чем было говорить, но он тоже рассказывал об Алатыре, об армии, главное  не в этом. Для него это было первое свидание с девушкой за всё время службы. И девушка, что доктор прописал. Губы тонковаты. Но это ничего. Зато всё остальное, лучше не смотреть.
Галина понимала его состояние. Она тоже смущалась, хотя для неё это была далеко не первая встреча с парнем.
Они перешли ручей. Иван шёл в сапогах по воде, мелко, Галина по бревну, перекинутому с берега на берег. Она была в туфельках, и он придерживал её за руку. На всякий случай.
Вдруг Галина засмеялась, и решила сама перебежать на другую сторону ручья, благо было уже совсем близко. Потеряв равновесие, едва не упала в воду, сев на шероховатое бревно, как на коня. Юбка задралась, и обнажила полные, волнующие сердце солдата белые ноги.
Вокруг была весна, всё зеленело, цвело и кричало о любви. 
Он хотел помочь ей встать, но она сама вскочила и пошла вперёд, он за ней. В перелеске они остановились, и стали целоваться. Когда дело дошло до главного, интимного, Галина отвела руки Ивана в сторону, и они пошли обратно по мелководью,  к остановке автобуса.
Вскоре подъехал автобус. Они попрощались за руку, и Галина уехала. Была, и нет её, как не было, но всё же, была.
Иван побрёл к КПП. Он всё равно был счастлив…
Через недельку она ещё раз приехала. Он вручил ей кулёк с конфетами, которыми запасся заранее. Они снова гуляли по лесу, но переходить ручей по бревну не стали, только засмеялись, вспомнив о неловком казусе в их первую встречу. О чём-то разговаривали, тут же забывая, о чём именно.
Опять обнимались и целовались, понимая, что им обоим этого уже мало. Но на большее посреди дерев и на траве не решились.
Проводив девушку на автобус, Иван решил поехать к ней в гости, на ночь. Как только сумеет вырваться из части. Пусть даже и в самоволку.
Во взводе все уже знали про его свидания с девушкой, и завидовали, кто как мог. Кто молча, Цапро с Приходько громко ржали, мигая ему, когда встречались, Путинцев восхищённо смотрел на него. Везёт же некоторым.
Димка Лисовец ходил гоголем. Ещё бы. Так удружить начальству.
Замполит тоже был доволен, радовался за своего любимца-помощника.
Даже пригласил его зайти к нему в гости после работы.
Как и все семейные офицеры, он проживал с супругой в жилом городке. Неподалёку от шумного офицерского общежития для холостяков.
У них был отдельный домик с садиком, в котором главной достопримечательностью являлся настоящий цветник. Он состоял из нескольких клумб с розами, георгинами, пионами.
Его супруга не просто любила, обожала цветы. И ухаживала за ними почти круглосуточно. Оба они были пожилые, одинокие, поэтому Ивана так наугощали, что он не пошёл на ужин, в столовку.
Оглянувшись напоследок, он помахал супругам, вышедшим проводить его до калитки, рукой и побежал в казарму. Как бы, не опоздать на вечернюю поверку. Привычка. Хотя мог и проигнорировать. Статус позволял.
Майор понимал это, и улыбался задумчиво вслед сержанту. Молодец Шмаринов, и службу понимает, и парень душевный. Вот бы им сына такого. Увы, не судьба…

Иван всё-таки сходил в самоволку. Хотя понимал всю пагубность подобного проступка, и его последствия, если об этом прознает начальство. Но не в его случае. Он часто работал по ночам, его никто не контролировал. Да и Димка Лисовец прикроет, как верный друг и товарищ.
Мл. сержант Лисовец  тоже недавно был в увольнительной, и съездил домой к родителям с невестой. Благо они жили совсем рядом, в славном городе Климовске. Как и Галина, между прочим.
Правда, увольнительная его была на день, а Иван хотел на ночь.
И в этом вся загвоздка. Заговорщики обдумали все за и против, как настоящие стратеги. План созрел и был готов к исполнению.
Димка привёз из дома свою штатскую одежду, специально для Ивана; модные, цвета бордо брюки, клетчатую рубашку, полуботинки.
Весна готовилась уступить место лету. Стало тепло.
Ближе к вечеру, когда замполит отправился домой, друзья прибежали к выбранному заранее лазу в проволочном заграждении. Иван быстро переоделся в штатское; брюки оказались длинноваты, и он подвернул штанины, ничего не поделаешь, сойдёт. Зато рубашка и ботинки впору.
Сложив аккуратно форму, он вручил её и сапоги в придачу, другу.
- Спрячь на всякий случай.
- Давай, поторопись, на автобус опоздаешь, - нервничал Лисовец, как-никак, соучастник противозаконного действия, покрывает нарушителя дисциплины и даже помогает ему.
- Не дрейфь, Димка, действуй согласно нашего плана.
Иван нырнул в лаз, и был таков.
Дмитрий поспешил обратно, мало ли что. Вдруг застукают с формой сержанта в руках. Тогда кранты. Был он трусоват в душе, хотя и скрывал это под напускной бравадой.
А Иван, тем временем, прибежал к остановке, когда последний автобус уже подходил к ней. Вскочил в дверцы и плюхнулся на сиденье, стараясь не привлекать внимание пассажиров…
Сжимая в руке листок с адресом, Иван быстро нашёл нужную ему улицу в городе, а вот и дом, где живёт его Галина.
Постучался в калитку. Никого. Собаки вроде нет. Тогда он зашёл во двор, и постучал в дверь дома. Подождал. Постучал сильнее.
Открыла женщина, на которую удивительно похожа была Галина.
Мамаша её, догадался Иван. – Здравствуйте, Галя дома?
- Нет её, сама жду. А вы кто будете?
- Иван, она приезжала ко мне в гости, в воинскую часть. Мы вместе с Димой Лисовцом служим. С вашим соседом.
- Понятно. Знаем такого. Прохвост, каких мало. Галка рассказывала, как в ручей едва не упала, если бы, не вы. Так проходите, вместе подождём.
Вскоре пришла с работы старшая сестра Галины с мужем, они вместе работали на мебельной фабрике.
За ужином познакомились. Разговорились.
Иван рассказывал о своей службе с Лисовцом, потом ему постелили в комнате Галины, рядом с комнатой её сестры Валентины с мужем Петром.
- Наверное, Галка у подруги осталась. Они вместе работают. Надо было вам, Иван, сообщить заранее о своём приезде, - усмехнулась Валентина.
Иван никак не мог уснуть в чужом доме. Вот и съездил на свиданку, на ночь. Хотел сюрпризом приехать. Узнают ребята, засмеют.
За стенкой молодые супруги разошлись не на шутку.
Они стонали, возились, ещё долго скрипела и ритмично ходила ходуном под ними их кровать, а ногами они скреблись и стучали в тонкую перегородку, за которой на кровати Галины томился в одиночестве её знакомый сержант Иван. Если бы кто знал, каково солдату, истосковавшемуся по девичьей ласке, слышать рядом с собой такое…
Ранним утром, пока ещё все спали, Иван наскоро оделся и выскочил из дома, столкнувшись у калитки с Галиной, которая наоборот, возвращалась домой. Не надо быть прорицателем, чтобы догадаться по её растрёпанным волосам и усталой походке, откуда она брела к дому. Сразу было понятно. Нагулялась дивчина вволю. Увидев Ивана, она удивилась.
- Иван, откуда ты, у нас ночевал?
- Пришлось, извини. Спасибо матери твоей, не прогнала, на ночь глядя. Пешком далековато до части кондыбёхать.
- Сам виноват. Надо было позвонить…
Но Иван её уже не слышал. Он поспешил на первый автобус, ехать было с полчаса, и вышел на знакомой остановке. Постоял, глядя, как автобус поехал дальше по шоссе мимо их части.
- Всё, с самоволками покончено, друг мой Ванька, - сказал Иван вслух сам себе, и уже проторенной дорожкой через лаз в заборе вернулся, крадучись, в свой рабочий кабинет замполита.
Надо сделать вид, что проработал всю ночь напролёт. На его счастье, их план сработал безупречно. Никто ни о чём не догадался.
Он быстро переоделся в форму, тут как тут появился Лисовец, и он всучил ему его гражданскую одежду. Спрятали в углу, за шкафом.
- Ну, как съездил? – Любопытство Лисовца было на пределе. – У них дома ночевал, сразу вижу. Угадал?
- Угадал. Только там мама строгая, сестра с мужем рядом, за стенкой, так что, ночевал на раскладушке. Увы.
Соврать да приврать легче, чем правду сказать.
- Ничего, - подбодрил его Дмитрий, - в следующий раз всё получится, как надо. Наберись терпения, дружище.
- Надеюсь на успех, - отшутился Иван.
Завтрак пришлось пропустить, не страшно, до обеда терпимо.
Вскоре появился майор Логоша, и работа художников закипела под его чутким и неустанным руководством…

НОВЫЙ «РОКОВОЙ» ПРИЗЫВ.  Запоздало, но весенний призыв произошёл, впервые, так как до этого в армию призывали только осенью. Теперь будут призывать два раза в год, весной и осенью.
Но не это было главным. Когда все узнали, что в 1968 году срок службы сокращён до 2-х лет, возмущению тех, кому служить 3 года, да ещё последними, не было предела. Ненависть к «счастливцам» не знала границ.
Но были и такие, как Иван, например, которые отнеслись к этому известию философски. Что ж, им просто не повезло.
Зато повезло следующему поколению молодых солдат.
В 10-м взводе тоже все бурлили и кипели.
Приходько возмущался громче всех, ему вторили Цапро, Бузина, и другие тоже. Путинцев был почти спокоен, как и его друг, Шмаринов.
Что уж говорить о старослужащих, «дедах». Те явно не выступали, как «черпаки», но затаились. После карантина они покажут салагам, как надо уважать старших…
Пришло время майора Логоши.
Тоже запоздало, но пришёл приказ об отставке, за выслугой лет.
Он простился со всеми, с кем ему пришлось служить, включая Ивана, и даже Дмитрия. Затем отбыл вместе с супругой на свою малую Родину, в город Каховку Херсонской области, близ ж-д станции Каховка.
Ивану, как и многим другим, было жаль расставаться с майором Логошей,  ведь он был фронтовик, как и его отец. Привык к нему.
Новый замполит, майор Евсеев, был равнодушен к средствам наглядной агитации, которую превозносил его предшественник.
Он вернул сержантов обратно, в свои подразделения, нести службу дальше, очистив кабинет от макулатуры и придав ему строгий официальный вид, как полагается для замполита дивизиона.
Его кредо было, читать личному составу лекции по истории коммунистической партии, на занятиях по политпросвещению он основное внимание уделял изучению 22-го и 23-го съездов КПСС, на которых решались задачи построения коммунизма. Весь народ и армия, как его составная часть, должны приложить все силы для достижения этой цели. Но главная задача армии состояла в защите социалистических завоеваний от воинствующего империализма.  Это утверждал и майор Логоша.
Снова Ивану пришлось ходить в наряды, нести караульную службу, но уже в качестве дежурного сержанта, командира отделения.
В случае боевой тревоги теперь его место было на КП дивизиона, в качестве оператора ПУ. Это было легче, чем работать у пусковых столов, и Иван часто вспоминал майора Логошу. Это ведь по его настоянию  Ивана перевели на «тёплое» местечко. Хотя он и не просил его об этом.

ДЕЖУРНЫЙ ПО ШТАБУ. Больше всего ему нравилось быть дежурным по штабу полка. Сержант отвечает за приём входящей почты, подчиняется дежурному офицеру и начальнику штаба части.
Его обязанность – принимать входящую почту, и передавать служебные телефонограммы. Дежурные офицеры зачастую спали ночью в своём кабинете, и тогда всё бремя дежурства ложилось на плечи сержанта. Ему спать не положено.
Иногда заглядывал начштаба, с проверкой. Как сейчас, например.
Иван бросился ему навстречу и нарочно громко доложил, вытянувшись в струнку: - Товарищ подполковник! Дежурный по штабу полка сержант Шмаринов. Происшествий нет. Почты нет. Телефонограммы не поступали.
- Вольно, сержант. Чего кричишь? – хитро подмигнул ему подполковник Казанцев, кивая в сторону кабинета дежурного по части, мол, спит твой начальник. Выгораживаешь? 
Тут из кабинета выскочил дежурный офицер с заспанными глазами, и начал рапортовать начальству. Иван удалился на своё место, в дежурку.
В коридоре, напротив входа в штаб, возле знамени полка круглосуточная караульная служба. Её несли только отличники Советской армии. С оружием в руках.
Через пару кабинетов от дежурки, в штабе находилась своя телефонная станция, где постоянно дежурила телефонистка. Для связи.
Среди сержантов ходила молва, мол, там охочие до солдатской любви и ласки телефонистки работают. Только не тушуйся и не спи ночью.
Как-то ему встретился мл. сержант Лисовец, возле штаба.
Они обрадовались друг другу. Давно не виделись.
- Иван, я слышал, ты всё в дежурных по штабу ходишь. Начальство тебя любит и уважает, раз так.
- Скажешь тоже. Дежурить можно, только ночью спать охота, а нельзя. Дежурные офицеры дрыхнут, аж завидно.
- А ты не завидуй. Как заснёт, ты сразу к телефонистке, хап её в охапку, и отдежурь, как следует, - засмеялся Лисовец мелким бесом, проказник.
- Ты что, они все замужем, я знаю.
- Вот и ладненько. Сегодня Верочка дежурит, мечта солдата. Только смотри, не осрамись. Как тогда, с Галиной…
Очередное дежурство проходило спокойно. Без звонков и почты.
Иван был слегка на взводе, зайти - не зайти?
Когда дежурный офицер захрапел, он решился.
Встал, вышел в коридор, подошёл к заветной двери, открыл её и зашёл к телефонистке, скучающей перед аппаратами связи.
- Вот, решил посмотреть, как вы дежурите.
- Заходи, сержант, - улыбнулась ему дежурная телефонистка, женщина средних лет, приятная во всех отношениях, сразу видно. – А я тебя знаю. Видела в гостях у майора Логоши. Мы по соседству живём. Общались постоянно, пока они не уехали.
Теперь и Иван вспомнил, где видел её. Вспомнил и мужа, младшего   лейтенанта Гордеева, командира хозвзвода. Решимость его растаяла, как дым в лесу. Он замялся, не зная, уйти или остаться. 
-  Подойди ко мне, Ваня, - она повернулась к нему, и первая распахнула полные руки для объятий, чёрные глаза её обожгли Ивана своей страстью.
Он не ожидал этого. Растерялся. Но подошёл, и схватил Верочку за широкие плечи, сжал изо всех сил. Она поднялась, и заключила его в свой жаркий плен. Затем села на край стола и потянула на себя, предвкушая бурную солдатскую любовь, которая должна была обрушиться на неё.
Он уже решился, было, но глянул мельком в тёмное окно без занавесок, и ему почудилось, будто кто-то прошёл мимо. А вдруг это её муж, решил проведать супругу?
Пыл его угас, и он отстранился.
Она поняла, чего он испугался, и улыбнулась.
- Зря ты, Ваня. Никого нет.
- Извините, Вера, мне надо идти. Там кто-то ходит.
Действительно, раздался кашель дежурного офицера. Он проснулся и вышел в коридор. Иван вовремя выскочил за дверь, и вот он у себя в дежурке. При телефоне.
- Шмаринов, как служба, телефонограммы были?
- Никак нет, товарищ капитан. Всё спокойно…
Его сменщиком, как назло, оказался Дмитрий Лисовец.
Приняв дела, он спросил вполголоса: - Как Верочка, справился с ней?
Иван не стал отвечать, ушёл молча. Врать он не любил.
Дмитрий всё понял, и осерчал за друга.
- Ничего, Иван. Я за двоих отработаю, обещаю, -  донеслось ему вдогонку. Оглядываться Иван не стал. Зачем?
Он любил возвращаться из штаба, возле которого росли высокие ветвистые ели, кудрявые берёзы, да и сама обстановка вокруг была какая-то особенная, торжественная, что ли.
Иван поправил пилотку на голове, подвернул под ремень гимнастёрку, чтобы её полы не торчали, как у салаги, до колен, и бодро направился к себе в казарму…

Глава шестая. Дембеля. Прощай, Армия.
«Деды» сдержали своё обещание. Как только новый «роковой» карантин распределили по подразделениям, они принялись за дело.
Помимо того, что каждую ночь салаги читали по очереди дембельский указ под ночником на табуретке, драили полы и толчки в туалетах после отбоя, прописка и прочие «радости» их жизни не в счёт, дембеля раз в неделю устраивали показательную порку.
Так же по очереди били «молодых» пряжкой по голому заду, счёт ударов шёл по числу месяцев до их увольнения. Получалось порядочно. Тех, кто пытался брыкаться, били. Так что сопротивление вскоре было подавлено.
В карантине молодым солдатам было несладко, сержанты тоже были из «стариков», и крепко обижены на «счастливцев», а в общих казармах и того хуже. В общем, куда ни кинь - всюду клин. Нет выхода.
Но «молодые» терпели. Ничего, придёт и их время. Уж тогда они отыграются, будьте любезны. Возьмут своё с гаком.
Начальство осуждало неуставные действия, наказывало старослужащих по возможности, но все понимали, отчего это происходит, и терялись в нерешительности, не в штрафбат же их отправлять, в самом деле.
Худо-бедно, но жизнь армейская налаживалась потихоньку, офицеры грузили солдат службой, занятия шли по расписанию, как обычно, распорядок дня никто не отменял.
Перебесятся, успокоятся. Таково было мнение начальства.
К тому же и демобилизация не за горами. Всё разрешится само собой.
Так и произошло. Осенью «дедов» с почётом проводили в запас, домой. Стало спокойнее. Правда, не на долго. 
Ивану претили неуставные отношения. Он не обижал «молодых», но и не осуждал «дедов». Он был в гуще событий, и старался гасить вспышки злости с обеих сторон, как мог…
Сбыла мечта ефрейтора Приходько. Начальство дивизиона знало о его любви к сельскому хозяйству, в частности, как он привязался к полковому свинарнику. В любую свободную минутку прибегал туда, давал толковые советы по уходу за поросятами.
И вот его назначили заведовать хозяйством. В подчинении у него было теперь два солдата, и вместе с ними  Приходько развил бурную деятельность. Навёл порядок, расчистил клети для свиноматок, хряка поместил в отдельный загон. Отчистили корыта для корма, поилки, и всё вокруг приняло должный вид. Сделали мелкий ремонт. Подготовились к зиме.
Приходько был счастлив. Начальство довольно.
Ребята шутили, когда Приходько возвращался на ночь в казарму.
- Ну шо, Витюля, когда в столовке появится твоя свининка, давно не бачили, - смеялся неугомонный Цапро.
- Поедим теперь визжатины с волосами, - брезгливо морщился Бузина, на что Приходько не обижался, поясняя:
- То горелка плохо работала. Я упросил старшину, её заменили на новую, ни яких волос боле не буде.
- Ну, вот и гарно, поросятки-то скоро появятся на свет божий?
- Так уже опоросилась одна, ещё две на подходе, - сиял довольной улыбкой ефрейтор-свиновод…
К спортгородку примыкало небольшое, но уютное футбольное поле, и Иван по воскресным дням часто играл с ребятами в футбол, даже поздней осенью, когда землю с травой уже прихватил морозец.
Иногда устраивались товарищеские встречи между 1-м и 2-м дивизионами. Собирались немногочисленные, но ярые зрители, болеющие за свои команды. Что может быть лучше футбола?
Зима на носу, значит, будут лыжные гонки на 10 км.
Однажды после ужина старшина Луговой позвал Ивана к себе в каптёрку. Больше никого не было. Что бы это значило?
- Вот, Ваня, недавно письмо получил из далёкой Сибири. Почитай. Тут и для тебя есть строки. Ещё фотографии.
Иван взял письмо, уже догадываясь, от кого оно.
Прочитал. Посмотрел фото. Он не сразу признал в бородатом мужике с ружьём сержанта Удальцова. Этот мужик был уже из другой жизни, неведомой ему. Но Иван несказанно обрадовался.
Его бывший командир писал о своей жизни, у него семья, сын родился. Сам он работает в леспромхозе, ходит на охоту. Вспоминает часто службу, товарищей. Три года из жизни не выкинешь. Как там его воспитанник служит, сержант Шмаринов? Привет ему от меня, и всем моим ребятам тоже.
Старшина посмотрел на взволнованного Ивана, улыбнулся.
- Письмо ему я уже послал. О тебе рассказал, о новостях наших. Давай по стаканчику, за дружбу, - старшина вынул бутылку из своих закромов, налил водки в стаканы, они выпили. За такое и выпить не грех…
Вспоминались Ивану и те благословенные времена, казалось, это было давно и недавно, когда они с замполитом, капитаном Логошей с раннего утра до поздней ночи корпели над планшетами, оформляли стенды наглядной агитации дивизиона к тому или иному празднику.
Они радовались, как дети, наблюдая, с каким интересом их читают солдаты, и даже начальство. Значит, не зря трудились.
Как сейчас поживает там, у себя на Украине, в Каховке, дорогой майор Логоша в отставке, небось, посиживают с супругой в своей квартирке, выращивают цветочки на балконе, и вспоминают о службе в армии, как о лучших годах своей жизни…
На этом хорошие новости и воспоминания не закончились.
Штаб Московского округа ПВО находился в Балашихе, и вот оттуда  для начштаба подполковника Казанцева пришла телефонограмма, в которой сообщалось, что их полк должен в течение месяца подготовить спортивную группу для участия в соревнованиях на первенство Вооружённых Сил.
В результате сформировалось целое отделение, среди прочих находились Путинцев со Шмариновым, чему они были рады. 
Всем выдали спортивную форму, начали с пробежек и упражнений. Пробегая однажды поутру по дороге мимо казарм, они повстречались со взводом солдат, шагающих с лопатами на плечах наподобие карабинов.
Бравый сержант из «стариков» гнал взвод на хозработы. 
- Эй, спортсмены, а работать за вас мы должны? – раздалось из рядов.
- Разговорчики в строю! – пресёк недовольства сержант, и помахал рукой вслед резво бегущей цепочке спортсменов. - Ни пуха, ни пера!
- К чёрту, - донеслось из цепочки.
В 10-м взводе вовсю обсуждали предстоящие соревнования.
- Путинцев, кандидат в мастера спорта по штанге, а Шмаринов перворазрядник по боксу, и это всё в одном нашем взводе! – гордился Цапро, вздымая указательный палец под нос Приходько.
- Об чём там гутарить, це факт, - привычно отмахивался от него Приходько, вздыхая и сомневаясь. – Только они оба легковесы, це худо.
- Ну и шо? Выступят в своих весовых категориях.
- Це так, тильки я люблю, шоб тяжеловесы выступали. Любо-дорого поглядеть, як они бьются на ринге. Прав я,  Богун? - Глянул он на соседа по строю, оба правофланговые. Тот утвердительно кивнул в ответ.
- Цапро прав, - возмутился Бузина, - не всем же верзилами быть, как вы с Богуном. Надо за своих болеть. Усекли?
Приходько с Богуном снисходительно промолчали, усмехаясь.
- То Путинцев легковес, а Шмаринов в полусреднем весе выступает, - со знанием дела изрёк малыш Агафонов, поглядывая на левофлангового Сидорова, своего соседа по строю, тот согласно кивнул, и тогда все заржали, глядя на них. Уж больно разительно отличались они от правофланговых.
Агафонов обиделся и умолк. Сидоров тоже насупился.
- Не серчай, Серёга, и ты, Сидоров, тоже. Мы просто так балаболим, переживаем за своих, а як же иначе, - обнял их к себе под мышку Приходько, что вызвало ещё более гомерическое ржание.
Агафонов с Сидоровым тоже улыбались. Чего уж там, все свои в доску.
Тренировал и готовил к соревнованиям своих спортсменов начальник физической подготовки и спорта полка лейтенант Горелов. Кстати, сам тоже из боксёров. Поэтому особое внимание он уделял Ивану, был его спарринг -партнёром. Только успевай защищаться, не зевай.
- Ты, Ваня, иногда такие плюхи пропускаешь, даже обидно. Они на виду, укрылся плечом или локтем, всего-то делов. Надо тебе к глазному врачу сходить, зрение проверить, - досадовал иногда лейтенант, а вообще был доволен своим подопечным. Как и остальными ребятами.
- Удар у него, что левой рукой, что правой, всё едино. Тяжёлый, - рассказывал он друзьям, пришедшим посмотреть на тренировки в спортзал, в перерыве. – Если попадёт, нокдаун как минимум.
Пришло время, и команда спортсменов части поехала в Балашиху, неплохо подготовленная лейтенантом Гореловым.
Соревнования проходили в спортзале гарнизона и на стадионе.
Болельщиков битком, была пресса, военные фотокоры, в итоге Иван занял почётное четвёртое место, уступив по очкам настырному белорусу из Минска. Он был огорчён, так как пару раз мог послать соперника на пол, но тот оба раза извернулся, уцелел.
- Это более, чем неплохо, - утешал Ивана лейтенант Горелов, - сам виноват. Пропускал лёгкие удары, мог добить, упустил свой шанс. Всё равно поздравляю с успехом, заслужил.
Путинцев вошёл в десятку лучших тяжей Московского округа ПВО, ещё двое ребят проявили себя в беге, на 200 и 800 метров.
В общем и целом, вернулись домой победителями. Их поздравляли, весь 10-й взвод гордился своими сержантами-атлетами…

Прошла осень, настала последняя зима в Ивановой службе. Прошёл ещё один день рождения, и Новый год встретили, как всегда, с надеждой. Иван частенько вспоминал пророческие слова сержанта Удальцова:
«Не кручиньтесь, ребята. Зима-лето, зима-лето, зима-лето, и конец службе. Домой». При этом суровое лицо сибиряка освещала тёплая улыбка.
Иван и не кручинился. Втянулся. Привык. Прирос душой.
В армии время проходит, как в старости: дни тянутся бесконечно долго, от подъёма до отбоя по расписанию, а годы летят быстро, от события к событию, таких например, как поездка на боевые стрельбы в Капустин Яр, или празднование 50-летия Советской власти.
Или же, когда после карантина молодые солдаты шли колонной по шоссе, в поле работали колхозницы, и они едва шеи не свернули, заглядевшись на них, как на чудо - чудное, диво – дивное, так как женщин они долго не видели и даже забыли про их существование за время муштры.
10-й взвод прошёл уже две стадии солдатской иерархии.
Сначала «молодые», потом «черпаки». Теперь настала третья, заключительная стадия – старослужащие, как награда за две предыдущие.
О тех, кому посчастливилось служить два года, они старались не думать, и не вымещать на них свою досаду. Хотя делали так, чтоб служба мёдом не казалась им. Было бы желание, повод придраться всегда найдётся.
Чтение дембельского указа под ночником ещё никто не отменял, полы всегда надо мыть до блеска, а толчки драить до белизны.
Чтобы «молодые» не храпели, некоторые «деды» не ленились подняться с коек и бросали им на лица свои грязные портянки, чтоб заткнулись и не мешали отдыхать старослужащим солдатам.
Однако служба есть служба. Наряды, караулы, боевые тревоги, между ними занятия по расписанию, жизнь по распорядку дня, так «незаметно» в трудах прошла ещё одна суровая снежная зима.
Весной пришло следующее молодое пополнение.
Шмаринову с Путинцевым повезло. В карантин назначили других сержантов, и они были рады этому, как избавлению.
Они были уже другими, не такие ретивые служаки, как Удальцов с Левченко. Наводить ужас на «молодых», гонять по плацу, муштровать салаг им не нравилось. Они сами прошли через это, и довольно, хватит.
Конечно же, ретивые учителя нашлись. Свято место пусто не бывает.
Карантин усиленно готовил новых солдат в строй.
В нарядах и дежурствах пролетело жаркое лето.
Настала золотая дембельская осень.
Только теперь Иван понял, почему «деды» третьего года службы зачастую смотрели сквозь него, как на пустое место. А если и замечали нерадивого «сынка», то отдавали на съедение «черпакам».
Те смотрели на салагу пристально и жестоко, так как недавно сами были такими же, и с энтузиазмом принимались за воспитание.
К концу службы «стариковские» нервы уже на пределе, не до салаг, дни и недели проходят строго по счёту…
Незаметно подошло окончание Ивановой солдатской службы.

МЕДСАНЧАСТЬ. Перед демобилизацией Иван решил лечь в медсанчасть, на профилактику, так сказать. Некоторые весьма неглупые «старики» так поступали. Это называлось дембельской лёжкой.
Почти как санаторий на гражданке.
Пользуясь своим авторитетом, он взял с собой несколько желающих из его отделения. Цапро, Бузина, Агафонов, и ещё пара ребят, были не прочь подлечить нервишки перед увольнением в запас.
Путинцев и Приходько отказались. Сержант Путинцев был командиром отделения, а Приходько прирос душой к своему хозяйству.
Начальство дивизиона на эти чудачества старослужащих смотрело сквозь пальцы. Пусть лежат, лечатся, так спокойнее для всех.
Военврач медсанчасти действительно давал им успокоительные таблетки, а салаги бегали в столовку и доставляли пищу чуть не в постель заслуженным «дедам», ветеранам полка.
Когда ребята узнали, что у Цапро день рождения, и не когда-нибудь, а сегодня, в воскресенье, то решили отметить в своём «стариковском» кругу.
  Собрали салаг, и распределили обязанности. Одного послали в деревню Долматово за водкой, другие гонцы поспешили в столовую за ужином.
Расположились в палате на койках, сгрудив перед собой тумбочки.
Праздник удался на славу. Водки было много, ужин отменный по солдатским меркам, для «стариков» постарались, так как дежурным по столовой был свой человек, из старослужащих.
Цапро был горд и счастлив, настал его звёздный час.
Он банковал: разлил водку по стаканам самолично.
И тут отличился Петро Бузина, большой любитель зелёного змия.
- Смотрите, как надо пить, чтобы уважить друга, - он налил водки ещё в два стакана, и поставил их рядом со своим. Оглядел друзей. Пояснил им.
- Первый стакан выпивка, второй запивка, третий закуска. Поздравляю тебя, Иван! – он выпил первый стакан, запил вторым, и закусил третьим. Отдышался. Даже для него это было испытанием нешуточным.
Друзья восхищённо смотрели на Петро, компания оживлённо загудела. Все поочерёдно повторили необычный тост с поздравлением, и лишь Агафонов опять подкачал, поперхнулся на третьем стакане.
Еле пришёл в себя. Все быстро спьянились, но ещё держались.
- Позвать сюда салаг! – загремел вдруг Бузина, - будем их судить, и затем огласим приговор, по справедливости.
Позвали салаг, и те испуганно сбились в кучку перед разгулявшимися «стариками», не ожидая для себя ничего хорошего.
- Ну, вы полегче, не слишком буяньте, - слегка приструнил товарищей Иван, он тоже был выпивши, а потому несколько потерял бдительность.
- Я буду судья, Цапро прокурор, Ивана приглашаем в адвокаты, Агафонов будет исполнителем, палачом, - распределил роли вошедший в раж Бузина, и все заржали, глядя на захмелевшего малыша Агафонова.
- Який же из него палач буде? – недоумевал Цапро.
- В самый раз. Для шутки как раз сгодится, - усмехнулся Иван, его голос был решающим среди старослужащих, сержантским.
Суд начался. Вызвали первого «сынка»: - Вот ты, три шага вперёд!
Опросили: кто, откуда родом, какой срок службы. Узнав, что служить ему всего два года, из которых полгода уже прошло, «судья» Бузина нахмурился и кивнул «прокурору»: - Предлагай наказание.
«Прокурор» Цапро встал и изрёк: - За неуважение к старослужащим, отбывшим три года в строю, предлагаю 50 ударов пряжкой по голому заду.
«Судья» посмотрел на «адвоката», и Иван опять усмехнулся:
- Многовато будет, хватит и 10-ти ударов. Зад не заголять.
- Утверждаю! – стукнул кулаком по тумбочке «судья», и «палач» Агафонов взял ремень, шатаясь, подошёл к высоченному «сынку», склонившемуся перед ним, и пряжкой отвесил по его заду через больничный халат десять полновесных ударов. Несмотря на хилость, бил больно.
- Следующий! – разошёлся не на шутку «судья»…
Наутро всех обуревал похмельный синдром, настроение неважное.
Иван собрал салаг и предупредил, чтобы никому ни слова, ни полслова.
- Иначе, сами должны понимать, житья вам не будет. Ну, пошутили вчера малость. Выпейте сами столько, посмотрю я на вас, - вздохнул он примиряющее, и строго оглядел «молодых». – Договорились?
Салаги согласно закивали добренькому сержанту, который вместо 50-ти назначил всего по 10 ударов каждому. Через халат. Это примиряло.
Про веселье всё же распознали, но никто не пожаловался, мордобоя не было, и то слава богу. Всё равно скоро приказ…
Перед самым дембелем, в часть прислали молоденьких телефонисток-военнослужащих. Глядя на их ладные фигурки в форме и коротких юбочках, стройные ножки в сапожках, старослужащие вздыхали с сожалением, мол, не могли девчонок прислать на год раньше, хотя бы.
Теперь «сынки» будут их окучивать. Повезло салагам, и служить два года, и девчонки молодые под боком. Обидно.

ДЕМБЕЛЬ.  Иван готовился к дембелю основательно; выгладил мундир, подшил красный подворотничок под целлофаном, начистил все пуговицы, значки, пряжку ремня, вместо старых кирзовых сапог получил у старшины по блату новые яловые, и отдраил их несколько раз, доведя до сияния. Так же привёл в порядок шинель, шапку.
Не менее тщательно готовились и его товарищи.
Когда зачитали приказ о его демобилизации, Иван даже растерялся, разочаровался. Как, уже? Всему конец, так быстро?!
Как же он теперь будет жить без армии, без его родной части, без друзей, без строя, в котором он ощущал себя частью единого целого организма, без привычной солдатской формы, в которой он чувствовал себя настоящим воином?
После обеда всем демобилизованным выдали документы, и Иван прочёл в военном билете, что он «уволен в запас и направлен в Алатырский РВК, ЧАССР. Начштаба в/ч 71477 п/п-к Казанцев».
Все кубанцы, уволенные в запас, простились с 10-м взводом, с которым было столько связано в их солдатской жизни, уложили свой нехитрый скарб в чемоданы, выданные им по списку старшиной Луговым в каптёрке.
- Вот и дождались нас наши чемоданчики, - похлопал рукой по своему чемодану Иван, - целых три года не виделись.
- Як точно сказал наш сержант, - подтвердил его слова Цапро, а Приходько едва не прослезился, держа свой чемодан и переживая за своих питомцев в хозяйстве. Как они там без него будут хрюкать?
- Без нас теперь салаги  твоих поросят скушают, - Бузина не был сентиментальным. – Не переживай, три к носу, пройдёт, - и он поспешил вслед за Путинцевым по дороге, к штабу. Там их ждал автобус.
Иван распрощался со старшиной Луговым последним.
Они крепко пожали друг другу руки, и он побежал догонять ребят.
На автобусе их довезли до станции, а оттуда на электричке они всем гуртом, как приехали три года назад из Краснодара, так выехали теперь в Москву, а с Москвы домой, на свою долгожданную Кубань.
Иван же, простясь с товарищами по службе, поехал в Алатырь.
Но перед этим заехал к своему приятелю Мишке Савину, с которым они вместе лежали в госпитале, в Солнечногорске. Правда, это было давно.
Мишка, наверное, уже забыл о нём. У Ивана был московский адрес приятеля, и он решил рискнуть. А вдруг не забыл? И оказался прав.
Мишка был счастлив, увидев Ивана в дембельском прикиде, с чемоданчиком. Встретил его радушно, как и родители.
Напоили, накормили, и спать уложили. Как родного.
Иван погостил у Мишки несколько дней, тот показал приятелю Москву, вернее, её центр. Сводил его в кафе, в пивной бар, где он работал официантом, и уговаривал переезжать в столицу, мол, вместе будем работать.
Они съездили по адресу, данному рядовым Евгением Самойловым, в гости к его знакомой девушке, живущей на Арбате, где Иван нарисовал карандашом её портрет, да так похоже, что сам не ожидал…
Наконец, Иван приехал в Алатырь, через Канаш, на пригородном поезде. Снова он идёт по шпалам мимо алатырского подгорья в его родное, присурское. Не выходя в город. Так быстрее.
Первый снег поскрипывает под сапогами, дышится легко и свободно.
Душа поёт и радуется возвращению в родные места.
«Вот он я. Прибыл домой. Здравствуй, гражданка! Прощай, Армия».

Звякнув щеколдой входной двери, Иван ворвался в сени, распахнул дверь в дом, и закричал радостно, появившись на пороге кухни:
- Бабуля, где ты? Я вернулся домой. Насовсем!
Навстречу из горницы, где она молилась перед иконами с зажжённой лампадкой, спешила его старенькая бабушка, самый родной ему человек.
- Ванюша, внучек, напугал меня своим криком. Кто это, думаю, а это ты приехал. Да какой красивый, нарядный, прямо как генерал.
- Лучше, бабуля. Сержант Шмаринов прибыл. На работу устроюсь, на релейный завод, и заживём мы с тобой лучше всех.
Бабушка обняла внука и приникла к его груди в шинели.
Если счастье и бывает для одинокой старухи, так вот оно и есть.
- Дай-то бог, внучек, дай-то бог…

Послесловие.
Иван ещё не знал, да и не мог знать, что жизнь его сложится совсем не так, как думал он в это время, обнимая бабулю.
Молодо-зелено.
Он познакомится в военкомате, вставая на учёт, с таким же дембелем, как и сам, с Колей Васильевым. Сразу подружатся, так бывает.
Походят на танцы, покуролесят с девчатами, одурманенные свободой.
Поработают на заводе до весны, заработают деньжат немного, и поедут на Север, через Москву, чтобы устроиться матросами на тралфлот.
Это была их общая заветная мечта. С юности.
Бабуле он обещал приехать в отпуск. Ведь впереди у него целая жизнь.
В Москве они задержались у Мишки Савина, он уговорил их остаться, обещал помочь устроиться на работу по лимиту. С общагой.
Так Иван устроился слесарем на завод ЖБК Метростроя, Колю Васильева не взяли, у него был штамп в паспорте, женатиков не брали.
И Коля Васильев рванул на Север, уже один.
Осуществилась ещё одна мечта Ивана, он жил и работал в столице.

Собирался поступать в институт, а осенью от матери из Мурманска пришла телеграмма, что умерла бабуля.
Они вместе поехали в Алатырь на похороны, где Иван в последний раз встретился с бабулей, и простился с ней уже навсегда…

И вот прошли годы со времени Ивановой службы в 1-м корпусе Московского округа ПВО, в ЗРП (в/ч 71477, деревня Долматово, «Сочный»), но память не отпускает, возвращая Ивана Николаевича в те благословенные для него времена, когда он вместе со своими товарищами выполнял священный долг перед Родиной.
Где вы теперь, мои армейские друзья, как живёте-можете?
По жизни у него были друзья из офицеров запаса, и их как-то призвали на переподготовку в армию, сроком на один месяц. Это событие вызвало целый переполох среди семей, особенно волновались жёны призывников.
Иван Николаевич завидовал ребятам.
Ему уже перевалило за сорок, и его не взяли, к радости семьи.
Когда друзья вернулись, их было не узнать. Они помолодели, выглядели подтянутыми, в глазах вновь появился молодой задорный блеск.
Иногда он вспоминал песню, разученную по приказу сержанта Удальцова в их бытность «молодыми» солдатами, и тогда напевал про себя, возвращаясь на время в свою бесшабашную молодость.
« - Для того и стоит наш
     ракетный заслон,
     Чтобы тучами не был,
     закрыт небосклон.
     Для того и ракеты солдатам
     даны,
     Чтоб любого врага сокрушили
     они».


               

                -------------------------------------------

                Москва – 2016 год.