ИЗ РАЗГОВОРОВ В ПИВНОЙ ЛАВКЕ
I
— Вот была у меня одна баба. Думал, ей 16, или около того, да и сама так говорила. Мне-то тогда было 19. а чего б и нет — всего три года разница. Значит, она частенько звонила мне по утрам, а мне на пары нужно было ехать; кричала мне в трубку:
— Илья, мне срочно нужно, чтобы ты приехал!
— Не могу, - говорю, - мне на пары нужно, — во-первых. Ну, это и главное.
— Я это, — замялась, — возможно, беременна.
Ну, я и рванул к ней, забил на пары. Приезжаю, бегу в магазин, беру тест на беременность, влетаю к ней. Сгоняй, говорю, в сортир, поссы, да подгоняю-подгоняю.
Выходит, значит, потенциально беременная вся заплаканная. Отрицательный результат, кричит сквозь слезы.
Я обрадовался. Уговорила остаться с ней. Я остался.
Через месяц-полтора — та же история. Вот такая вот херня частенько повторялась.
Прошло полгода, что ли, прежде чем я узнал, что она даже паспорт ещё не получила: ей, оказывается, тринадцать было. Я тогда охуел. Узнал от её мамы, что звонила мне с различными угрозами:
— Я её отцу скажу, он с тобой разберётся! - в таком вот духе.
А сердцу-то, говорят, не прикажешь — что-то к ней испытывал уже. И вот я, эдакий педофил, лежал сгустком страданий на полу кухни в овсянке. По мне ходил котик.
Девочка эта была моей первой. А я её — черт знает, какой. Вот те на те: за тринадцать лет своей жизни она повидала больше членов, чем я в фильмах для взрослых в свои девятнадцать. Причём ведь ебливой была до жути. Ей постоянно хотелось.
Бывало несколько раз в парке возле её дома: я садился на скамейку, а она на меня. Казалось, что она использует наш тандем как конструкцию для запуска, как катапульту, — ещё несколько толчков и улетит. Ей-то было хорошо, мне тоже, но я постоянно озирался и боялся быть пойманным. Как на уроках, знаешь, когда списываешь или трогаешь одноклассницу за коленку.
Позже я узнал, что она мне регулярно изменяла. Для неё это не было чем-то особенным. Когда я узнал о неверности, я, разумеется, устроил несколько сцен ада, а Маша лишь спрашивала: а что такого?! Тогда и послал её. Было тяжело.
Месяца два прошло, потом пишет мне:
— Соскучилась по тебе, приезжай! Посидим в Макдоналдсе! — и смайлы поцелуйчиков. Много поцелуйчиков.
Наверное, сатана даже перекрестился, когда я ответил согласием на приглашение.
Приехал, забежал в ресторанчик, заметил её.
Меня всегда, когда я её видел, невидимо трясло, пульсировала каждая жилка. Исходила от неё некая опасность, что ли, *** знает. Меня кидало в озноб и обратно, гравитация резко становилась более ощутимой, голова кружилась.
Подошёл к ней. Болтали, как обычно. Даже целовались. Но только постоянно она бегала на второй этажа здания — там сортир. Простудилась типа, вот и бегает.
Ну, блин, поднялся я, а она сидела рядом с типом лет семнадцати, с которым и изменяла мне. Я удивился, он, видимо, тоже. Подошёл к нему вплотную, взял за шкирку, прижал к стене. Меня трясёт: размышляю, эдак по-шекспировски — бить или не бить? Хорошенько вдарил ему по животу, он скрутился в позу эмбриона и кричит: не бей! не бей!
Пытаюсь стульчик поднять. Тяну его, тяну — не идёт, сука! Маша подоспела, говорит:
— Стульчик ведь привинчен!
Ладно, думаю, с него хватит. Пнул его пару разочков, так, для галочки, подоспел персонал. Меня скрутили, вывели на улицу. Пока меня скрученного тащили, девушка то ли улыбалась, то ли кричала — все сразу. Оценила маленькая девочка то, что из-за неё парни дерутся постарше.
Это все было года два назад. Мне удалось с болью вырвать её из сердца. Сейчас она до сих пор пишет, когда становится скучно. Ей, конечно, отвечаю, она меня зовёт. Хотела сделать подарок. А я думаю: зачем мне от неё подарок, если у меня нынешняя девушка моя — сама подарок.
Настрадался я с ней, братан. Давай ещё по ноль пять?
II
— Она — моя единственная девушка. Первая и последняя. Я был с ней полгода. Всячески пытался сделать ей приятно. Будь то еда из общепита во время её болезни или всяческие цветы-шоколадки во время встреч. Но все изменилось. когда она меня бросила.
Через неделю после расставания я шёл по улице. Злой, пьяный. Как полагается. Навстречу подошли ко мне какие-то уроды. Я-то думаю про себя: "разве им не видно, как мне плохо? ЧТО они от меня хотят?"
— Э, урод, — говорят. А я слишком себя уважаю, подобных выпадов сейчас не потерплю. Тогда тоже, тогда я был слишком обижен на судьбу свою. Подошёл.
Бабло есть? — спрашивают. Отвечаю, типа нет. Не ну а что, зачем мне им давать? Кто они такие? Начали наезжать. Дал одному по морде, второму с разворота.
Первый упал. И так неестественно дёрнулся. Знаешь, будто электрошоком его ударили. Приложился о бордюр после моего удара. Провёл подсечку третьему и убежал.
Следующее утро началось с настойчивых стуков в дверь: тук-тук-тук-тук. Пауза. Тук-тук-тук, — ещё более настойчиво.
— Полиция, — слышу из-за двери.
Не лучшее начало дня.
Открыл.
— В чем дело? — спросонья ответил. Вонь изо рта была знатная, понимаешь.
— Вы вчера убили человека.
Плохо помню, что было дальше. И эхом в голове: туктуктуктуктуктуктуктуктуктуктуктуктуктук. Удар электрошоком. Голова. Бордюр. Занавес. Хахахахахахахахахахахахахаха!!!
Два дня меня продержали в обезьяннике. Забегая вперёд, скажу, что обошлось. Нашли свидетеля — продавщицу из круглосуточного магазина — и проверили камеры. На них было видно — самооборона. Повезло.
Но что мне с того-то? Осознание убийства, плевать, что непредумышленного, до сих пор убивает меня. Убил! человека!
Хотя кому какое до этого дело? Всем плевать! Тебе не плевать?! Хорош ****еть!
Вот думаешь, зачем я пью? Забываюсь. Да он сам виноват!..
Выхода нет. Это навсегда останется со мной.
Пойдём ещё накатим, за мой счёт. Да-да, тебе неудобно, мне насрать.
III
— Говоришь, без отца рос?
Мой отец ушёл из семьи в первый раз, когда мне было полтора года. Я не помню, как он разговаривал с матерью, не видел толком их любви. Видел мамину: болезненную, мучительную; отца к маме — нет.
Хотя не, вру. Смутно помню, как он ласково обращался к ней — «солнышком» называл. Вроде все. Остальное было смыто из памяти мамиными слезами.
Со временем обида стала слабей, но более осознанной. Мне есть, что ему предъявить. И настанет час, в который я выскажу накопившееся.
Тяжело вспоминать те моменты, когда отец возвращался. А потом уходил. И по новой.
Вот я, четырёхлетний пацан, перебираюсь среди ночи со своей кроватки на родительскую, ложусь посередине, а через пару дней засыпаю под мамин одинокий плач. Каково ей было отвечать на вопрос «А где папа?».
Но, блин, хочу, чтоб ты понял: обида за себя — она не такая сильная, как за маму. Отцу мать я не смогу простить.
Тяжелее всего было в подростковом возрасте. Все мы переживали такое: много переживаний и стараешься не думать об этом. А потом — бац! — и накрывает в какой-то момент. Так же было и у меня по поводу отца. Особенно это обострилось, когда он переехал в другой город и виделись мы с ним раз-два в год. Хотелось больше, чаще.
Тогда-то мне особо не хватало совета, эдак мужского, и я искал эти советы в литературе, кино, в случайных знакомых постарше.
Но самое неприятное — я с ним ни тогда, ни сейчас не могу найти общий язык. Нет доверия к нему. Понимаю, папа пытается, но его попытки тщетны. Он пропустил момент моего взросления, знает только отрывки. Никогда не сможет понять меня. Никогда не осмелится это признать. Я не знаю собственного отца, он не знает своего единственного сына. В этом его главное упущение. Это обидно.
Хочу, чтоб он знал: нет его в моих достижениях, не принимал он участия в моем становлении.
Ладно, плевать, тяжело мне говорить об этом. Никто не виноват и виноваты все. Как и всегда.
Пойдём пива выпьем.
IV
— Был у меня один знакомый. Добрый паренёк был. Тупой, правда. Чуть в луже не утонул, когда был маленьким.
Проблемы в семье были. Учился он со мной до шестого класса. Классе во втором у него повесилась мать. Через девять лет он пошёл по стопам мамы.
Классе в третьем он сильно изменился. Помню, постоянно звал его с пацанами играть: то потолкаться на снегу, то погонять мячик на коробке. Нос воротил. А ты думал? Нелюдимым стал.
Дети — звери гребанные. Классе в четвёртом начали издеваться над ним. Никто и думать-не думал хоть как-то понять, что у него творится.
А творилось у него вот что: отец, испытывая глубочайшее чувство вины, просто забыл про сына. Ушёл в работу. Нашёл бабу. Поебывал её и родилась дочка. Никому и дела не было до сына. Это вкратце.
После девятого класса парень ушёл со школы. Оценки были неважные, а он хотел поступить в колледж. На бюджет не прошёл. В приемной комиссии никто и носом не повёл. Дескать, отец-то есть, — какие нахрен льготы?!
Год-полтора жил по друзьям, в основном у меня.
Хороший был товарищ.
Отец на него окончательно забил, а родных у него толком не было. Да и гордым был — ни у кого ничего не просил. Даже сигарету у меня в лишний раз не брал.
Ну и вот, прихожу я домой:
— Костейшен! Погнали во двор! К тебе бабушка приехала!
Нет ответа.
— Костян, блин, помоги вещи ей занести! Пирогов напекла! — Кричу с порога, стягивая ботинки. — Спишь, что ли, алло?!
Не снимая куртки, прохожу в зал. Я его нашёл: он на люстре висел.
Сегодня 5 лет, как его нет. Хороший был паренёк, только туповат. Нужно выпить. Пойдём.
;