Я часто не мог выразить свои мысли настолько, насколько они этого достойны, знаешь.
Всё, что творится в моей голове — убивает меня. Какие-то глупые мысли, несбыточные мечты, сломанные надежды и моменты отвержения. Понимает ли хоть кто-нибудь, как трудно починить разбитую игрушку?
Я давно понял.
Давно понял, как тяжело зашить глубокие порезы на своих руках, венах, теле, сердце. Но как легко уничтожать себя чем-то, правда же? Мне ли не знать.
Я как-то никогда не подозревал, что в один момент всё обрушится и я начну смотреть на свои руки только для того, чтобы добавить на кожу новую линию пореза, новый цветок из кровавой капли, падающий на пол рядом со мной.
Все это делают в ванной комнате, я много раз сталкивался с такими случаями.
Мало кто делал это в своей собственной комнате.
Я — один из них.
Наверное, в душе я какой-то особенный вид маньяка-мазохиста, мне нравилось то, что я делал. Это не просто слова, поверь мне. Ты не спрашивал о шрамах на моих руках, ты боялся спросить. Я всегда готов тебе ответить, но постоянно боюсь, что ты не захочешь после этого быть со мной.
Какой же я грязный, чёрт дери.
Тревога живёт в моём сердце, её нужно чем-то искоренять. Лезвия, алкоголь, наркотики — для каждого свой палач, верно? Ты, надеюсь, никогда не узнаешь, как острие ножа пробивает плоть уродливым каньоном пореза. Надеюсь, никогда не запомнишь, каково это — видеть отчаявшегося человека, который пытается успокоить себя увечьями, ведь ему чертовски необходимо просто отвлечься от более сильной и разрушающей боли.
Боли в его сердце.
Хотя… Иногда на твоём теле уже не остаётся места для новых увечий и порезов, ты откладываешь лезвие, сменяя его тем, что может убить тебя более интересно, медленно, с чувством. Это может убить более изощрённо.
Я курил. Курил с лет семнадцати, кажется. Я даже не запомнил.
Ты ненавидишь курящих.
Я ненавижу себя за это.
Помнишь, мы едва не поссорились из-за того, что после длительной завязки я не выдержал и закурил? Боже, ты даже не представляешь, как страшно мне было смотреть тебе в глаза. Я боялся, что ты скажешь «с меня хватит» и уйдёшь. Ты не сказал.
Ты простил.
Мне хотелось рассказать тебе всё. На душе было мерзко, иногда там открываются старые раны. Я хочу поговорить с тобой о своих страхах, о своих мыслях, о чувствах. Я хочу рассказать о себе всё, хочу побыть слабым, плакать и умолять, чтобы ты просто обнял меня.
Но я этого не сделаю.
Мы все знаем, что слабых не любят в этом мире. Мы знаем, что их убивают первыми. Да и никому не нужны чужие проблемы, у каждого человека полно своих.
Чёртово чувство, когда тебе невыносимо страшно просто сказать, что тебе нужна помощь, ласка, внимание.
Ты злишься, когда я молчу. Я не могу объяснить, зачем мучаю себя. Наверное, всё тот же леденящий душу ужас. Узнав меня лучше, ты откажешься от меня. Ты уйдёшь, потому что все другие уже покинули меня.
Хэй, посмотри, что осталось вокруг меня. Вглядись и вдумайся, кто остался со мной?
А я тебе отвечу. Я отвечу тебе, что почти никого и не осталось. Ты говоришь, что ты рядом, но близка ли самая яркая звезда?
Как-то один писатель, Эрик-Эммануэль Шмитт, сказал, что невысказанные мысли навязчивы, они тяготят и лишают подвижности, не дают прорезаться новым свежим мыслям. Получается, что с таким раскладом я уже несколько лет — инвалид-паралитик.
Я хотел бы осмелиться попросить тебя быть моим обезболивающим, но не решусь, ведь в таком случае я стану причиной твоей вечной депрессии.
Притворство во имя счастья. Во имя свободы. Во имя твоей улыбки.
Господи, во имя твоей великолепной чистой улыбки, которая вдохновляет меня, спасает мою грязную мерзкую злодейскую душу, дарит вторую жизнь прокуренному мозгу. В один момент я просто захочу открыть глаза и снова увидеть тебя рядом.
Я хочу любви.
Пожалуйста…
Спаси меня!
Я не хочу умирать один, я не хочу погибать на руках чужих людей, которые даже не опустят моё ледяное тело в могилу. Мне так страшно сейчас, я тоже бываю напуган, но этого никто не понимает, не видит, не хочет понять. Люди думают, что я слишком сильный человек, умею ждать и терпеть, не ревнивый и добрый, но они не видят меня по ночам, когда слёзы душат, а пары коньяка ударяют в мозг слишком жёстко и сильно. По ночам, когда темнота сгущается и мир теряет былое величие и краски. По ночам, когда, забившись в угол, с опаской смотришь на тени в твоей комнате и со страхом думаешь и ждёшь, когда же наконец закончится этот бесконечный кошмар, из которого меня некому вытянуть.
Мы идём спать раньше, чтобы ты больше не мог видеть меня мрачным и грустным.
Мы ложимся рядом, но я стараюсь спрятать своё лицо, натянув маску улыбки.
Мы думаем друг о друге или не думаем ни о чём вообще, но в конечном итоге я не могу долго оставаться с тобой в одной постели и ухожу, пытаясь не разбудить тебя, такого очаровательного, милого, нежного котёнка. Я могу сидеть на кухне часами и смотреть в окно. Ждать рассвет всегда утомляет, но кружек пять с кофе — я снова могу думать, я всегда в порядке.
Ложь во имя счастья. Я не хочу видеть твои слёзы, поэтому я пытаюсь быть рядом, пытаюсь как можно чаще улыбаться и говорить какие-то несусветные глупости, чтобы рассмешить тебя, чтобы подарить немного чего-то хорошего каждый день. Слёзы не смогут сделать тебя счастливым, поэтому я хочу улыбаться.
Но, я умоляю, спаси меня.
Я не хочу больше курить и запивать всё коньяком, я не хочу больше бояться теней. Я не хочу. Я устал плакать. Я устал.
Умоляю, спаси меня.