На меня упал какой-то тяжелый предмет, но он прошёл вскользь по телу, практически меня не повредив. Я только отлетел в сторону. Когда я увидел, что этот предмет – девушка, то сразу догадался: из какого окна её выкинули. Ведь это произошло под моими окнами. Её выкинули из окна соседней со мной комнаты в общежитии. Там жили трое ребят, которые любили пошалить. Студентами они не были, но один из них был родственником директора студенческого городка.
Девушка оказалась жива, но изрядно истерзана и покалечена от падения. Я стал думать, что с ней делать. Мобильников тогда не было. То есть набрать 112 и убежать не получалось. Какие у меня были варианты?
Можно плюнуть и уйти. Как в песенке поётся: «Девушка красивая в кустах лежит нагой. Другой бы изнасиловал, а я лишь пнул ногой». Но у неё было сильное рассечение, могла истечь кровью.
Можно занести её на вахту в мою общагу. Но тогда вахта вызовет не только скорую, но и милицию. И расскажет милиции, кто её принёс. И меня начнут опрашивать. А я в Санкт-Петрбурге без регистрации, а в этой общаге живу нелегально – в комнате у студента, который уехал на стажировку в Индию. Эти блатные – отмажутся, а на меня всех собак повесят. У этих моих соседей и без того был на меня зуб. Мы попытались вместе позаниматься бизнесом. Я продал партию украденных ими брюк. Они взяли все деньги и дали мне новое задание. Я сказал, что работать на них больше не буду, если они забирают все деньги. Расстались почти полюбовно: убивать они меня стали, но галочку поставили.
Я выбрал третий вариант. Отнёс девушку к балетному училищу и подбросил на крыльцо. А потом постучался в дверь и невинным голосом сказал: «Извините, я тут мимо шёл, а у вас балерина валяется». И смылся.
Через две недели я узнал, что она всё это время была в сознании и видела, как я с ней метался.
Я тогда брался за любую работу и халтуру, даже если точно знал, что обманут с гонораром. Я приехал из Москвы, чтобы недорого получить второе высшее образование на журфаке питерского Университета, и растил в себе журналиста. За учёбу я заплатил, а питался подножным кормом, поэтому для меня важнее были не деньги, а опыт и портфолио. Больше всего я любил газету «Час Пик». Она удобно располагалась: на Невском проспекте, рядом с Московским вокзалом. И там было великолепное кафе. Сейчас все кафе примерно такие, но тогда, в 1994 году, в эпоху гадюжников, это кафе казалось сказочным. Дермантиновые диваны, приглушенный свет, кофе не из банки, а настоящий. С армянским коньяком. И настоящие журналисты. К тому же эта газета имела самый высокий тираж в городе, что для моего тщеславия было важно.
И вот ко мне подсаживается девушка. Оказывается, она меня узнала. Я-то не узнал, а просто обрадовался неожиданному женскому обществу.
В ходе разговора оказалось, что она – это та, из окна. И оказалось, что она не халтурит на «Час пик», как я, а работает там постоянно, в штате.
Её звали Тата. Она была не местной, но и не бедной, поэтому сняла мансарду в очень симпатичном доме прямо рядом со Смоленским кладбищем на Васильевском острове. На этом кладбище стоит часовенка, которая тогда была самой известной в России – часовня Ксении Блаженной. Большинство туристов сначала шли туда, а только потом – в Эрмитаж. В этой часовне можно было оставить просьбу к Ксении (записочкой), и эта просьба, согласно легенде, всегда исполнялась. Тата, когда приехала в город на три дня за два года до нашего печального знакомства, написала записку, что хочет работать журналисткой. И осталась в городе потому, что ей предложили работу в «Час пик».
И она ходила в эту часовню несколько раз в неделю. А потом ей батюшка проговорился, что все деньги, которые жертвуют прихожане, у часовни каждый вечер забирают бандиты. Она решила это дело расследовать и разоблачить. Так она оказалась в одной комнате с моими соседями.
Тата предложила мне стать партнёром в её расследовании.
- Ты когда-нибудь работал в паре? – спросила она.
А у меня в сумке лежала тетрадка, где я записывал короткие рассказы. Я отвечаю: «Да, у меня даже письменное подтверждение есть», - и открываю тетрадку на нужной странице. Она читает:
ФИШКА
Мы с ней возненавидели друг друга с первого взгляда. Нам дали задание вдвоём сделать расследование для журнала. Я был главным в этом тандеме, но она знала албанский язык. У неё было странное имя: Анфиса, но она сама придумала себе кличку - Фишка. Мы ненавидели друг друга настолько, что буквально дрались. А поскольку ударная техника и у меня, и у неё были слабыми, то мы периодически переходили в партер, где она меня хотела удушить. В партере она была неслабой, но не безупречной. Поэтому однажды я случайно в этом партере в неё воткнулся. И оказалось, что до этой нашей драки она была девственницей. В её-то возрасте - 20 лет! Мы договорились так: я никому не скажу, что она была девственницей (она строила из себя искушённую женщину), а она поможет довести мне расследование для журнала до конца. И деньги - пополам, а не как было решено куроводством вначале, что мне 80 процентов, а ей только 20. А потом я не отдал ей ничего.
- Что это за гадость! – крикнула Тата, бросив тетрадку в меня.
- Ничего, - невозмутимо ответил я. – Просто хороший маленький рассказ. Но одно тебе пообещать могу: что если мы будем работать в паре, то я залезу тебе и в мозг, и в пипирку. Вот это я гарантирую, не обижайся, да? Я по-другому не умею.
- Нет, ну если ты так с женщинами… - сказала она возмущённо.
- Не судите - и не судимы будете. Я – человек очень совестливый и деликатный. Вот я же не спрашиваю, в какой очередности и в какие места в тебя всовывали мои соседи. Должен быть секретик, - ответил я.
Тата резко встала и ушла. Я доел и своё мороженое, и её мороженое, и её котлетки. И забыл о ней. А вот про часовню запомнил, и решил провести своё расследование.
Мы с Татой встретились снова следующим вечером. Я пристроился на незаметное место в уголке часовни, откуда видно ящик для пожертвований. И тут на меня натыкается она. Она тоже для себя этот уголок присмотрела. Я сказал быстрым шёпотом:
- Секи на улице.
Через некоторое время к ящику с деньгами подошли четверо ребят. Вытряхнули из него все пожертвования в сумку и пошли вон. Троих я узнал – это мои соседи, но они были шестерками, охраной.
Я обнаружил Тату у кладбищенских ворот, и она рассказала мне, что проводила эту четвёрку до выхода с кладбища, а потом трое пошли пешком в сторону общаги, а четвёртый с деньгами сел в «девятку», где было ещё трое охранников – и уехал.
Тата позволила мне проводить её до дома, но дальше входа в подъезд не пустила. На деликатные темы я больше с ней не разговаривал. Мы думали: что делать дальше? Самый очевидный вариант – подключить полицию – она отсекла сходу:
«Ты дурак? Полиция в доле».
- Знаешь, кто у них четвёртый, видел его? – спросила она.
- Только сейчас, в часовне увидел. Раньше – нет. В общаге его точно не было.
- Ну это естественно, - хохотнула Тата.
Решили для начала отследить, куда едет «девятка».
- На одной машине этого делать нельзя: заметят хвост, а их там четверо, - резонно отметила Тата.
На другой вечер мы провели операцию. Тата взяла машину у кого-то из своих друзей и вела её сама. Я заказал обычное такси и объяснил таксисту, что нужно делать. Заплатил много: деньги Тата дала.
Сопровождали мы «девятку» не от выхода с кладбища, а из двух разных точек Васильевского острова, постоянно меняясь местами. И выяснили, что бандюки приехали в Смольный. Когда Тата подвозила меня обратно до общаги, то я раскудахтался:
- Ну это как? То есть что – этот рэкет с самого верха идёт? И куда мы катимся?!.– ну и так далее.
Тата моё кудахтанье прервала:
- Я это знала. Нужно было только убедиться. И мне нужен был свидетель. Ты готов быть свидетелем?
- Ну конечно.
- Я напишу, как мы их выследили, а ты подтвердишь, - сказала она.
И тут я допустил роковую ошибку, которую никогда себе не прощу.
- И это - всё? – почти с гневом спросил её я. - И ты не хочешь узнать, в какой кабинет несут эти деньги?
На этот мой вопрос она не ответила, а замкнулась в себе и сосредоточенно смотрела на дорогу. У общаги она не остановилась и доехала до своего дома. И молчала. Я сидел, ждал, что будет. Она вдруг сказала не о том, что мы говорили:
- Ты должен знать, что эти трое меня не насиловали. И в окно не выбрасывали. Я им не дала, и выпрыгнула сама.
И вновь возникла многоминутная пауза. А потом она вдруг резко приклонилась ко мне и чмокнула меня в щёку. Сделала она это мгновенно, но мне показалось, что очень нежно. И так же стремительно вернувшись к рулю сказала:
- Ну своё первое обещание ты выполнил. В голову ко мне влез… Знаешь что… Зайди в часовню и попробуй узнать у Батюшки, кто - тот четвёртый. Только настоятель испуган. Так что попробуй - как-то хитростью. Скажи, что у тебя тяжелые мысли. В таких случаях священники исповедают даже ночью. А потом дай ему денег, пожертвуй на храм, - Тата протянула мне деньги. - А вот весь разговор, который будет после этого пожертвования, выучи наизусть и расскажи мне завтра в «Час Пике».
От Батюшки я ничего толком не узнал. Я оробел перед духовным лицом, которое исповедовало меня на самом деле. Я никогда не был на исповеди прежде. Я ему не врал. Я сказал, что влюбился в девушку, которая рискует жизнью ради правды, и что она меня просто использует, как инструмент. А я сам своими идеями подвергаю её ещё большей опасности…
Этого исповедального предисловия я Тате не рассказывал. Рассказал только, что когда после исповеди передал ему жертвования, то набрался наглости спросить у него: на что идут эти деньги? Он ответил, что они идут не только на церковные нужды, но и на нужды всех жителей города.
- Ага, значит и он знает, куда их везут, - сказала Тата плотоядно. Подумала. Она всегда думала долго, и меня в неё это влюбляло ещё сильнее. – Ну, значит будем действовать по твоему плану.
- По моему? – удивился я.
- Да, мы узнаем, что это за кабинет. А план такой…
Так совпало, что руководитель моего семинара на журфаке дал всем задание: придумать свою тему репортажа. И я предложил тему: «Ночной Смольный». В том смысле, что в непростое время чиновники с работы не уходят сутками, а решают насущные городские задачи и вечером, и ночью. В Смольный позвонили с журфака, и там дали мне пропуск.
Я начал репортаж с порога: с опроса людей, которые приходит в здание градоначальства. А когда появился человек, который меня интересует, то приставать к нему я не стал, а просто пошёл за ним. Когда он обернулся, то я заскочил в первую попавшуюся дверь, и взял там блиц-интервью. На другой день Тата выбила себе задание на интервью в Смольном и сопровождала нашего клиента от двери, номер которой я запомнил, до тех пор, пока он не обернётся. А в следующий день его вёл опять я – уже с той «отсечки», которую поставила Тата. И так метр за метром мы дошли за ним до заветной двери.
Боже мой! Это была дверь второго человека в городе.
И тут я Тате сказал: «Стой! Выкинь это свое расследование в корзину. Его же не напечатают всё равно. Пригласи лучше меня в гости»...
Но у неё журналистский азарт разыгрался уже до крайней точки кипения.
- Приглашу, - сказала она спокойным молочным голосом. – Но сначала напишу. И напечатаю!
Тест напечатан не был. А Тату я больше не видел. Так что второго обещания перед ней я не выполнил.
В тот вечер, когда она сдала своё расследование в редакцию, в нашу общагу приехала полиция и выловила нелегалов, включая моих соседей и меня. Я предъявил милиционерам документы: студенческий билет и паспорт, но никакой питерской регистрации у меня не было, как и права на проживания в общежитии. Я поспал в камере, а утром мне сказали, что у меня вообще нет никаких документов. Я назвал свой московский адрес и еще поспал в камере.
Разбудил меня очень вежливый капитан и сообщил: московские коллеги подтвердили моё постоянное место жительства в Москве, в Строгино. И рекомендуют немедленно прекратить бродяжничество, а вернуться домой и написать там заявление об утрате паспорта. Пока ещё не поздно, пока я не скатился вниз по наклонной.
Я оценил гуманизм органов, которые меня в машине довезли до вокзала и даже дали билет. Сами купили и проводили до вагона.
В Москве я получил справку об утере паспорта, попил с друзьями. И рванул обратно в Питер. В кафе «Час пика» Таты не было ни в первый день, ни во второй. Вечерами я караулил её около дома с мансардой, заходил к Батюшке в часовню Ксении Блаженной. Никто её не видел. Ночевал я в аудитории здания журфака на 18-й лини Васильевского острова. Там не было охраны, а я добыл ключ.
На третий день я начал активно опрашивать её коллег по работе, но они отвечали одно и то же: Тата исчезла. Если не объявится – её уволят за прогул. А на четвёртый день ко мне подошел немолодой и немного обшарпанный человек. Присел без спросу, как Тата тогда. И спросил:
- Вы Тату разыскиваете? Она просила передать вам письмо.
Я открыл конверт.
Письма там не было. Там был ключ и бумажка, на которой написан код подъезда и номер её квартиры. Я прожил в этой мансарде полгода и ждал Тату каждый вечер, и каждое утро. В газете «Час Пик» мне предложили работу в отделе культуры по направлению джаз, где я описывал насыщенную жизнь дзаз-клуба в Таврическом саду. Когда закончился последний семестр в Университете, и стало ясно, что Татата не вернётся, то я ушел из «Час Пика». Уехал на преддипломную практику в Москву, и с тех пор в Питере появлялся только наездами на один день: защитить диплом, например, или еще раз поспрашивать про Тату, но никто ничего не знал.