В поисках экзотики на просторах нашей страны, я возлагал особые надежды на Западную Украину, которая до ее включения Сталиным в состав СССР, даже не входила в состав Российской Империи (при разделе Польши она отошла к Австро-Венгрии).
Поэтому летом 1974 года мы с женой отправились в самодеятельную туристическую поездку по маршруту Львов – Закарпатье.
Впечатление от Львова оказалось ошеломительным. В отличие от Прибалтики, в которой европейский внешний облик сочетался со специфическим, не вполне советским населением - «прибалтами», - здесь граждане вполне себе русского вида жили в городе не то что с европейским, но совершенно уникальным обликом, во многом определяемым его удивительной архитектурой. В основном она относится к эпохе Барокко, как, например, величественный и красивый Доминиканский костел, который возникает в моем воображении всякий раз, как я мысленно произношу слово «Львов». Но здесь, также, сохранился великолепный памятник Готики, - Латинский кафедральный собор, и имеется богатое наследие Ренессанса, представленное дворцами на потрясающей Рыночной площади, фантастической часовней Боймов, вся наружная стена которой сверху донизу украшена тонкой каменной резьбой, и Успенской церковью. Однако все эти стили приобрели поистине замечательный местный колорит, особенно заметный в композиции Успенской церкви. Как основное здание, так и входящую в ее ансамбль каплицу (часовню) Трех святителей увенчивают три купола, размещенных вдоль осевой линии (центральный несколько выше, чем два остальных, равновеликих). Такой силуэт, сближающий их с деревянным зодчеством, насколько мне известно, в каменных постройках больше нигде не встречается.
Рядовая застройка городского центра конца XIX – начала XX веков, служит достойным обрамлением многочисленным архитектурным памятникам Львова. Из построек этого периода особенно нарядно здание Академического театра оперы и балета, избыточностью своего декора напоминающее Оперу Гарнье в Париже. Неотъемлемой частью городского пространства является великолепный парк, расположенный в самом центре города – на Замковой горе, с вершины которой Львов виден, как на ладони.
Облик города совершенно уникален – он не похож ни на один из городов, виденных мной до, или после посещения Львова. Таллинн – город существенно североевропейский, с ганзейским налетом; Вильнюс – более строг, и, по сравнению со Львовом, смотрится даже высокомерным; у Кракова – своя специфика; - он напоминает театральные декорации, так что даже возникает вопрос: приспособлен ли он для повседневной жизни. В Львове таких сомнений никогда не возникает.
Буйный ритм тамошней жизни отражался в бешеной скорости, с которой шастали многочисленные автомобили по узким улицам города – видимо, там жили «горячие львовские парни». С другим признаком страстности местного люда мы столкнулись, присутствуя на католическом богослужении в кафедральном соборе. Такого истового религиозного рвения, такого фанатизма во взоре, мне в православных храмах видеть не приходилось.
Общее итоговое впечатление наполнило нас гордостью за собственную страну, замечательную своим бесконечным разнообразием; - в ней был еще и такой удивительно красивый город, как увиденный нами Львов!
Из Львова мы на автобусе по всхолмленной плодородной равнине добрались до северных склонов Карпат, и с несколькими пересадками по петляющей дороге углубились в горы с пологими склонами и сглаженными вершинами, покрытые густым хвойным лесом. Миновав Коломыю, Ворохту и Яремче, мы, наконец, приехали в поселок Ясиня, где без труда и с комфортом разместились в большом трехэтажном деревянном здании турбазы с великолепными интерьерами, украшенными обшивкой из оструганных досок.
Достопримечательностью Ясини является деревянная церковь Вознесения Господня (Струковская), расположенная в поле на противоположном берегу Черной Тисы. В ту пору храм находился в большом небрежении – к нему даже было нельзя подойти, так как моста через реку вообще не было, и я довольствовался созерцанием силуэта его покосившейся звонницы, видимой с главной улицы поселка.
Делать здесь, собственно, было нечего, кроме, как гулять по живописным окрестным склонам, слушая мелодичный перезвон, доносящийся то сверху, то снизу; то с близкого расстояния, то издалека, издаваемый колокольчиками, висящими на шеях коров, отпущенных пастись на волю на предгорные поляны, покрытые обильным травостоем. Очень скоро нам эти прогулки наскучили, и мы решили совершить восхождение на гору Близница, имеющую высоту 1880 м (всего на 200 м меньше самой высокой на Карпатах горы Говерла), расположенную примерно в десяти километрах от Ясини. Часть этого пути удалось проехать на рейсовом автобусе; часть – на открытой платформе попутного лесовоза, но остальное – пешком. Сначала мы шли густым еловым лесом по хорошей грунтовой дороге; иногда она выходила на берег бурного горного потока, где объявления предупреждали, что вся выловленная в речке форель должна быть взвешена и оплачена по государственной цене.
Через некоторое время лес начал редеть, постепенно сменившись альпийскими лугами; дорога перешла в узкую тропинку, круто взбиравшуюся к вершине, отмеченной геодезическим знаком. Казалось, до него – рукой подать, но подъем все длился и длился, а силы уже были на исходе. Наконец, мы вышли на пологую вершину, и стало ясно, что усилия, предпринятые для восхождения, того стоили: окружающий мир предстал в существенно трехмерном виде – все расстояния скрадывались; казалось, что, протянув руку, можно дотронуться до соседней горы; хотелось раскинуть руки, и полететь. Возможно, что ощущение безопасности этих мест было связано с тем, что в здешних горах нет скалистых обрывов – всюду их покрывает мягкий зеленый ковер из лесов и альпийских лугов.
С Близницы мы вернулись с самым сильным впечатлением за всю нашу поездку по Закарпатью. И еще нам запомнилось дружелюбие местного населения – гуцулов. Выйдя на улицу Ясини в первый же день, мы обнаружили, что все встречавшиеся нам прохожие вежливо с нами здоровались. Сначала это вызвало недоумение, потом мы поняли, что здесь исполняется древний местный обычай, и радостно к нему присоединились, стараясь в своей вежливости опередить встречавшихся нам людей.
По окончании времени, отпущенного нами на Ясиню, мы отправились к следующему пункту нашего путешествия - к озеру Синевир.
Наше знакомство с городом Раховом свелось к тому, что его аккуратные крытые черепицей одноэтажные домики мы окинули взглядом сверху, с шоссе, даже не вылезая из автобуса; - не было у нас на него времени. После этого мы долго ехали до Межгорья, откуда добрались до Синевира лишь во второй половине дня. В тот день мы оказались единственными посетителями расположенного у озера пансионата; его дежурный сотрудник выдал нам ключ от однокомнатного коттеджика, расположенного в лесу, на склоне, в котором было очень чисто, но холодно. Кроме того, в пансионате не было никакой питательной точки или, хотя бы, ларька, так что пришлось обходиться своими подкожными запасами. Мы обошли озеро по периметру, и на уровне береговой линии в нем не было ничего примечательного. Тогда, пока еще не зашло солнце, мы по натоптанной тропинке поднялись на соседнюю гору, чтобы посмотреть на него сверху, но, чтобы увидеть в Синевире «око, направленное в небо», достигнутой нами высоты не доставало – здесь был бы нужен вертолет. Хотя нам и не удалось увидеть озеро с лучшей точки обозрения, от этого места осталось впечатление какого-то неземного покоя, связанного как с полной неподвижностью воздуха, из-за которой поверхность воды была идеально зеркальной, так и с тишиной, обусловленной абсолютным безлюдством.
Переночевав, мы направились дальше - в Мукачево. Подводя итоги своего пребывания в Карпатах, мы могли констатировать, что нам там очень понравилось – мы познакомились с еще одним уникальным уголком нашей великой страны, в которой – ну, чего только не было!
Но, спустившись с гор в равнинное Закарпатье, мы были неприятно поражены изменившейся обстановкой. Когда в продовольственном магазине в Мукачево мы обратились у продавщице, то она сделала вид, что не только не поняла нашу русскую речь, но что нас в природе вообще не существует; это было показано столь красноречиво, что из торгового зала мы выскочили вон, как пробка из бутылки.
Такой прием как-то не располагал нас к этой местности, но прежде, чем оттуда убраться, нужно было осмотреть местную достопримечательность – Мукачевский Замок (Паланок), стоящий на плоской вершине горы, возвышающейся над городом. Его серые башни, стены и бастионы издали выглядели весьма эффектно. Особенно меня привлекла проделанная в крепостной стене большая амбразура с полуциркульным сводом, выходящая на площадку с видом на город. Но когда мы поднялись на гору, и зашли во внутренний двор Замка, то обнаружили, что стены его зданий изуродованы и обшарпаны, и, куда ни посмотри - всюду толкутся стайки наглых подростков – учеников расположенного в Замке ремесленного училища, и сразу захотелось отсюда поскорее уйти. Но до этого я решил найти амбразуру в стене, которую приметил из города. Я ее нашел, и вышел через нее на смотровую площадку, но сразу повернул назад – площадка была донельзя загажена.
Покончив с осмотром Мукачево, мы купили билеты на междугородный автобус рейсом на Ужгород, предвкушая приятную поездку по закарпатской равнине. Автобус был комфортабельный, с нумерованными местами, но нам достались места в самом конце салона, хотя при их покупке мы были не последними. Но такая избирательность была сущим пустяком по сравнению с тем, что нас ожидало дальше.
Как только автобус выехал на великолепное шоссе, окруженное заботливо возделанными полями, и помчался на Запад, на одном из передних мест объявилась старушка, которая громко, хорошо поставленным голосом, стала поносить проклятых москалей. Хотя она изъяснялась по мове, нам, единственным русским, речь ее была стопроцентно понятной. Своею страстной силой и своею стилистикой текст ее выступления, ни на минуты не прерывавшегося в течение часовой поездки, напоминал гневные апостольские обличения в адрес Блудницы - Рима. Особенно доставалось от нее русским женщинам, которые, по ее мнению, поголовно погрязли в разврате, но, все-таки, главной ее удар метил в безбожную власть, которая наслала на ее страну орды ненавистных кацапов. Мы сидели ни живы, ни мертвы, боясь пошевелиться, и нам было страшно не из-за яростных слов полубезумной старухи; - в конце концов, ее можно было понять: ее сына призвали в армию, и вместо сына она получила похоронку, в которой было написано одно слово: «умер»; нам было страшно от обращенных к нам сорока затылков остальных пассажиров автобуса, излучавших глухую ненависть; да, за все время нашей поездки ни один из них даже мельком не взглянул в нашу сторону. Наши впечатления трудно передать словами: поездка превратилась в экзекуцию – это было похоже на гражданскую казнь, учиненную над нами презирающей нас толпой.
Когда, обессиленные и оглушенные, мы покинули автобус, у нас была только одна мысль – немедля вон отсюда! И мы отправились на вокзал, чтобы купить билеты на ближайший поезд Ужгород – Москва. За оставшиеся два часа мы, конечно же, осмотрели достопримечательности города: старые улицы Центра и Ужгородский Замок. Но мы пребывали в таком угнетенном настроении, что в моей памяти от ужгородских красот ровным счетом ничего не осталось.
Я был в Киеве – это не Украина. Я был в Одессе – ну, какая это Украина? Вот Закарпатье – это Украина. Жадность фраера сгубила: не заглотни Сталин отравленную наживку, присоединив Западную Украину к СССР, - сейчас и Киев, и Одесса, не говоря уж о Малороссии, были бы наши!