Надолго связал судьбу с посёлком Байкал Борис Лапин. В 1971 году он купил в пади Баранчик дом, о котором сказал: «Дача наша располагалась поистине в райском уголке земного шара, казалось мне тогда, - в порту Байкал, на знаменитой Кругобайкальской дороге, в трех минутах ходьбы от «славного моря», врезаясь огородами в тайгу. Место рыбное, ореховое, ягодное, по весне обильное лесными цветами, а главное, тихое и весьма пригодное для неспешных умственных занятий».
На даче у писателя всегда было много дел: он выращивал овощи, топил печь, носил воду из колодца и из ручья, который, как и падь, зовется Баранчик (в честь ссыльного Баранчука, который первым срубил себе дом недалеко от ручья и стал основателем поселка). Недалеко от огорода, на горке, под высокой лиственницей стоит скамейка, на которой любил вечерами сиживать Борис Федорович. Отсюда хорошо виден поселок, а за ним раскинулся величавый Байкал. Много раз, встречая и провожая солнце, любовался писатель здесь разноцветьем неба и моря.
За огородом сразу начинается лес, в который Лапин любил ходить за травами, ягодами, грибами. Особенно за грибами! Сбор грибов он называл «грибной охотой» и ходил на такую охоту каждый день. С удовольствием жарил, мариновал грибы, любил угощать ими гостей. Борис Федорович наблюдал за лесом, изучал его, записывал свои наблюдения, многое запоминал. Только он мог сказать, идя по тропе с кем-нибудь: «Вон там, под березкой, в этот день в прошлом году я нашел белый гриб». Подходишь к дереву, а там и впрямь красуется крепкий боровичок! Знал писатель, когда и в какой лес идти на «охоту», чтобы легко «настрелять» ведёрка два грибков.
Нравилось писателю совершать неблизкий путь к горе Пыхтун, заканчивающийся крутым подъемом. По душе было и необычное название горы, данное встарь одним из местных жителей, покорителей Пыхтуна. «Какое интересное, удачное название горы! – говорил Лапин. – И вправду напыхтишься, пока на неё взберёшься», - радовался Борис Фёдорович образному народному слову, отражающему суть вещей. И даже когда он покорил Чёртову гору у посёлка Култук, раза в три превышающую Пыхтун по высоте, ни название, ни сама гора не произвели на него такого сильного впечатления, как любимый Пыхтун.
Часто в его сенцах приятно пахло сушеными травами и маринованными грибами, а сам писатель сидел в опрятной горнице за пишущей машинкой и сочинял, глядя на кусочек Байкала, видимый из окна.
Каждое лето бывала на даче в порту Байкал жена Бориса Фёдоровича, Алла Александровна, человек интересной судьбы. Детство прошло в буранном Оренбуржье в маленьком посёлке Чкаловской области (ныне Оренбургская) и выпало на суровые тридцатые-сороковые, и потому она не боится трудностей. Как-то была на даче одна, и вдруг перестала топиться печь. Хозяйка её полностью переложила. А дело это не из лёгких.
Долгое время Алла Александровна преподавала в школе города Иркутска русский язык и литературу. Затем перешла работать в Иркутский государственный педагогический институт, где работает и сейчас. Кандидатскую диссертацию она писала на Байкале, живя на даче одна. Теперь же она доктор наук, профессор, автор 130 книг по педагогике, изданных как в России, так и за рубежом.
Борис Фёдорович всегда заботился о жене. Гипертония не позволяла ему собирать ягоды, и если Алла Александровна ехала со знакомыми в лес с ночёвкой в зимовье, он не отпускал её без дров, которые были всегда нарублены как по линеечке.
Любила бывать на даче и внучка Оля. Лапины ласково называли её Олюня. В первый раз Олюню привезли сюда совсем крохой. Росла она на Байкале на свежем воздухе, на деревенском молоке. Борис Фёдорович, человек большой эрудиции, много времени отдавал писательской работе и чтению книг. Живя на Байкале, не мог он не интересоваться озером, его сокровенными тайнами. Писатель увлечённо читал книги, рассказывающие об истории озера, жизни его обитателей, исследователях. Неустанный интерес к Байкал-морю нашёл отражение в приключенческих повестях «Серебряный остров» и «Потаённое ныряющее судно», написанных в «райском уголке земного шара». В них автор увлечённо делится с юными читателями своими обширными знаниями о чудо-озере. Героями книг Лапина стали дети и взрослые, живущие на байкальских берегах.
Ребята, герои повести «Серебряный остров», ищут сокровища Чингисхана, которые, по их мнению, спрятаны у священного озера. В поисках сокровищ они преодолевают трудности и опасности, узнают много нового и, взрослея, понимают, что цель недостижима, что истинное сокровище – сам Байкал, его неповторимая природа, люди, среди этой природы живущие.
Путешествуя, ребята не устают любоваться озером. «Какой прозрачный, какой ослепительный выдался денек! Такие бывают, наверное, только у нас на Байкале. Ну, конечно, где еще собрано столько синевы? Море от горизонта до горизонта, синее небо и лишь узкая полоска берега между ними. Синий мир. Сказка, да и только!» - говорит один из героев.
Много в порту выпало Борису Фёдоровичу тёплых тихих деньков, но довелось увидеть, испытать и силу байкальских штормов. Природа Байкала неповторима, и даже ветры здесь «свои», и у каждого - своё имя. И в его детских повестях герои идут к заветной цели, преодолевая бури. Вот как изображено неистовство Байкалова моря в повести «Серебряный остров»: «На Байкале всегда так. Вода как зеркало, горизонт чист, вдруг откуда ни возьмись выплывает мутное облачко и уже через полчаса только держись, кто остался в открытом море: и лодки, и баркасы, и катера, даже корабли! Горная* налетает неожиданно, словно с цепи сорвавшись. Нагреется за день воздух в горах, а потом по долине речушки, словно по трубе, как разгонится вниз, как рухнет - деревья с корнем летят, камни, что с места не сдвинешь, катятся теннисными шариками, крыши с домов срывает».
Гуляя по берегу, Борис Лапин не однажды любовался нерпами, уникальными очаровательными детьми Байкала, которые часто показываются над водой. Эти милые животные, грациозные в воде и медлительные на суше, издавна служат лёгкой добычей для человека. Люди зверски истребляют нерп, чаще всего убивают их палками по голове, чтобы не повредить мех. И больше всего страдают новорожденные детёныши – бельки. Природа, к несчастью, наградила их очень красивым белым мехом, который в большой цене в людском обществе. И поэтому многим белькам не суждено вкусить чистой озёрной водицы. Их жизнь коротка, как плеск волны, разбивающейся о берег.
В «Серебряном острове» есть страницы, посвящённые охоте на нерп, начавшейся вполне романтично: костёр во льдах за десятки километров от берега, люди у огня, лошадь, жующая сено. Ребята, участники предстоящей охоты, видят неповоротливых нерп, напоминающих человеческую семью. «Они так же любили друг друга, и нянчили малышей, и готовы были в случае опасности собой заслонить остальных. А главное, они говорили, пусть на своем нерпичьем языке, но абсолютно понятно! Говорили, смеялись, плакали». У читателя, который понимает, что охотники должны разрушить чужое счастье и принести в этот уютный мир беду, возникает тревожное чувство. И захныкавший малыш, и мать, погладившая его ластой, и глава семьи, улёгшийся так, словно хотел всех собой заслонить, - всё усиливает чувство тревоги. Закончилась охота глубокой раной в сердцах детей. Выстрел, произведённый человеком, убивает главу симпатичного семейства. И юным охотникам не даёт покоя мысль: «Мы убили у них отца!» В один миг было разрушено хрупкое нерпичье счастье. Этот печальный эпизод остаётся в сердце, и хочется сказать охотникам на нерп: «Не убивайте нерп, они как люди!»
В посёлках, где происходит действие повестей «Потаённое ныряющее судно» и «Серебряный остров», встречаются описания, приметы, названия портовых мест, среди которых гора Пыхтун и безымянная длинная скала, названная Борисом Фёдоровичем Бычий Лоб.
Скалы возле железной дороги образовались в результате взрывов. Горы, уходящие в глубины озера, взрывали, чтобы расчистить путь для железнодорожного полотна Кругобайкалки. Искалеченные взрывами горы, осыпавшись, открыли своё каменное нутро. Скала Бычий Лоб с её ступенчатыми уступами оказалась очень удобной для написания автографов. И местные жители, и многочисленные туристы пожелали увековечить своё имя на берегу Байкала. И теперь «Бычий лоб на треть, наверное, испещрён надписями всех цветов и размеров» (Б. Л.) Конечно, лучше бы поискать другие более достойные пути для славы, а не марать скалы у священного озера краской. Но так проще оставить память о себе. Хотя некоторые расписавшиеся на самом деле проявили отвагу, забравшись с краской и кистью на такие отвесные высоты, что диву даёшься, как они оттуда не свалились.
Байкальская скала с многочисленными надписями изображена и на картине Галины Новиковой.
Интересы Бориса Лапина были разнообразными. Он был сценаристом, главным редактором Восточно-Сибирской студии кинохроники, главным редактором журнала «Сибирь». По его сценариям снято более двадцати хроникальных и документальных кинофильмов. Он автор многих книг для детей, фантастических и реалистических произведений, им написано несколько детективов. Борис Лапин был одним из лучших сибирских публицистов.
В порту Байкал окончательно сложились две книги Бориса Лапина, которые не могут оставить читателей равнодушными: «Вампиловские страницы» и «Петрович» (воспоминания о Викторе Астафьеве).
Читая «Вампиловские страницы», понимаешь, что были написаны они не сразу. В них – неспешные раздумья о безвозвратно ушедших годах, когда они, молодые иркутские писатели («писательский подлесок») вместе работали, нередко вместе проводили и свободное время. Черты друзей, их характер, моменты их жизни – всё навсегда осталось в памяти Бориса Лапина. В «Вампиловских страницах» Лапин говорит о драматурге, ушедшем из жизни в начале семидесятых совсем молодым (правда, сам Александр после тридцати считал себя уже пожилым человеком). Борис Фёдорович пишет воспоминания, чтобы рассказать о товарище то, что хорошо знал, чтобы изобразить его таким, каким запомнил. «Редкостным даром наделила его природа: с улыбкой выдавать в глаза любую правду, пусть самую горькую, – пишет Борис Лапин. - Завзятые остряки не часто бывают добрыми. За Саниными отточенными шуточками часто проглядывала доброта. Да и не обижали эти шуточки, не принижали – как бы приглашали к раздумью, анализу».
Запомнились Лапину и замечательные, очень точные высказывания Вампилова, некоторые из которых приведены в книге. Вот одно из них: «…От чиновничества в литературу нет обратного пути».
Вампилов всегда был в центре внимания, и потому мечтал о затворничестве, «без которого ничего доброго не сотворишь». Но понимал, что «затворничество», этот идеал, для него, человека общительного, всегда окружённого людьми, недостижим.
Александр Вампилов был полон планов и, чувствуя, что все их в жизнь не воплотить, так сказал Борису Лапину о своих замыслах: «Дал бы Бог хоть половину реализовать».
С грустью пишет Лапин о безвременно ушедшем товарище: «Он торопился жить, словно к строго назначенной дате спешил. Спешил и всех ему положенных женщин перелюбить, и всё «своё» вино выпить, и Байкалом налюбоваться, и всё, что судьбе угодно, написать. Ни буквой меньше. Но и ни буквой больше.»
И вот Александр Вампилов, омытый байкальскими волнами, ушёл навсегда. Но остались его книги, не сходят со сцены спектакли по его пьесам, живут, учат добру его герои. И осталась простая, мудрая книга Бориса Фёдоровича, посвящённая сибирскому драматургу.
Книга «Петрович» рассказывает о встречах Бориса Лапина и Виктора Астафьева. Начинается она с того, что Борис Фёдорович считает самым ценным в своём доме книги, которых приобретено «на добрый самолёт». Борис Фёдорович говорит, что в случае пожара он бы спас две-три самые для него дорогие, среди которых тоненькая книжка Астафьева «Пастух и пастушка» с автографом автора.
Первая встреча Лапина и Астафьева состоялась на читинском семинаре в 1965 году. Борис Лапин, молодой автор, попал на семинар к Виктору Петровичу. И получил от него и других мэтров «баньку» за плохой рассказ. Иркутяне держались тогда уверенно, их назвали «Иркутской стенкой». Один из корреспондентов после «баньки» пустил шуточку: «Иркутяне держатся единой стенкой, а нынче в стенке пробоина: по Борису Лапину прямое попадание!» Многие из иркутян получили после семинара билет в большую литературу. И сочувствовали Борису Лапину. Александр Вампилов сказал тогда: «Что ж, этого следовало ожидать. Рассказ и вправду плохой. Но как они могли не заметить, что это плохой рассказ хорошего писателя? А в общем, не дрейфь, старина, за одного битого двух небитых дают!..»
Вечером того же дня Лапина разыскал Астафьев, и целый час они разговаривали в коридоре. Виктор Петрович захотел узнать, что за личность этот молодой сибиряк, «чистенький и благополучный на вид городской мальчик» (Б. Л.), взявшийся за писательское перо. И узнал, что мальчик этот успел уже хлебнуть лиха в своё голодное полубеспризорное детство, прошедшее в бабушкиной избе под Иркутском…
После семинара Борис Лапин был на некоторое время выбит из седла, от него отвернулись журналы, благосклонно к нему относившиеся. Он был предоставлен самому себе. Но всё же Читу вспоминал с теплом: «…Как я благодарен судьбе за те солнечные осенние дни в Чите! Очищающие и вдохновляющие дни! За то, что сумел взглянуть на себя, на свои писания холодным посторонним взглядом. За то, что мне повезло попасть в семинар В. П. Астафьева, едва ли не единственного там настоящего большого художника…»
А потом были душевные встречи с Астафьевым, длинные письма, в одном из которых Виктор Петрович напишет: «Дорогой Борис! Я не из тех, кто быстро «думать забывает» о людях, а после Читы всё так и ношу в сердце вину перед тобою»… В 1973 году Борис Лапин был принят в Союз Писателей. Рекомендацию ему дал Виктор Петрович Астафьев.
В июне 1974 года, после совещания молодых писателей, проходившего в Иркутске, Борис Лапин пригласил участников совещания, среди которых были Виктор Астафьев и Евгений Носов, на свою байкальскую дачу. Одни были согласны. Другие стали отказываться. Но Астафьев решил за всех. Он решительно сказал: «Едем! Грех сидеть в Иркутске и не побывать на Байкале! Да и Женьку (Евгения Ивановича Носова – авт.) я специально вытащил, он же, курский таракан, готов жизнь прятаться за печкой, лишь бы нос никуда не высовывать. А июнь – пора в Сибири особая, здесь у них, дорогой Евгений Иванович, поляны в это время не зелёные – голубые… И между прочим, соловьи заливаются ночь напролёт, даже ваши, курские, прилетают к байкальским на стажировку».
Борис Лапин и его гости прибыли в порт Байкал по Ангаре на теплоходе «Ракета». Природа посёлка сразу произвела на всех большое впечатление. Пока Алла Александровна накрывала на стол, решили пройтись по участку, врезавшемуся в гору и слившемуся с ней. Вот как об этой прогулке рассказал Борис Лапин: «…Территория у меня немалая, к тому же тянется все в гору и в гору, причем местами довольно круто. Миновали огород, на луговине кое-где уже зацвели ромашки, а в уремнике все еще алеет багульник.
- Это что… знаменитый багульник? – с изумлением узнает Евгений Иванович. – И его никто не садит, сам растет?
Вокруг щебечут, заливаются малиновки, по-над поселком парит коршун, а где-то далеко-далеко щедро отмеряет кому-то года кукушка.Перелески переходят в едва ли не настоящую тайгу.
- И все это твой участок, не заливаешь? Да-а, тут можно жить. И можно писать,- задумчиво подытоживает Петрович.- Больше тебе скажу: тут нельзя писать плохо…»
И вот в стареньком домике Лапина, который привык жить тихой жизнью, собрались двадцать четыре человека, среди них Валентин Распутин, Евгений Носов, Виктор Астафьев, Глеб Пакулов, Сергей Иоффе, Геннадий Машкин, Петр Реутский, Владимир Жемчужников, Николай Воронов, бард Валерий Стуков… Борис Федорович написал о том дне: «И как только выдержала такое нашествие моя ветхая избушка!»
Под крышей маленькой дачи много говорилось о литературе. Виктор Астафьев, высказал такую мысль: «А может, вообще мы, наше поколение, – лишь плодородный слой, на котором вырастут Толстые и Достоевские двадцатого века».
Впоследствии Борис Федорович скажет, что «за тем скромным столом в избушке на Байкале июньским вечером 1974 года» собрались под крышей его дома «и Толстой, и Достоевский, да еще и Тургенев ХХ века!»
А на следующее утро все ушли гулять далеко в лес, в тайгу, которую Астафьев обожал. Он любил и хорошо знал таёжные растения, как никто другой, чем всех поразил. На привале он подымал над головой травку за травкой и говорил, как она называется официально, а потом прибавлял два-три народных, ласкательных названия. Так же хорошо он знал и голоса пернатых друзей.
Когда, отдохнув, продолжили путь, Евгений Иванович, увидев колышущееся озеро незабудок, которыми в июне так богата прибайкальская земля, встал как вкопанный. Он только и смог выдохнуть: Бог ты мой, синяя земля!» На что Виктор Астафьев радостно сказал: «Специально тебя, топтыгина, из твоей курской берлоги вытащил, чтобы показать, какая она есть, земля Сибирия!» После отъезда, уже в конце августа, Астафьев напишет Лапину: «Всё ещё в глазу моём стоят цветущие берега Байкала, сплошь в голубых незабудках, с огоньками жарков по голубому и крохотными (далее слово было написано неразборчиво) черешками колокольчиков, да упрятавшийся в мокрых кустах бадан светится – такою и будет теперь помниться ваша земля, ибо иной-то я её не видел».
не удержится Виктор Петрович! Будет он не раз ещё приезжать на эти байкальские берега, подарившие ему незабываемые впечатления. И побывает здесь и его жена Мария Семёновна Астафьева, о которой Виктор Петрович говорил с почтением и любовью: «Мой боевой товарищ», «У каждого жена, да не у каждого Марья».
А Евгений Иванович, глядя на товарищей, собирающих букеты на память, сказал, приложив руку к сердцу: «А у меня она здесь останется, Сибирь!» И после, находясь в больнице, не надеясь на выздоровление, скажет Виктору Астафьеву, посетившему его: «Какие дни, Витя! Какие изумительные дни были на Байкале! Синее море, синяя земля… Ничего не знаю лучше! Неужели это уже никогда не повторится!?»
Борис Фёдорович, любя Байкал, огорчался нерадивому хозяйствованию человека на священных берегах. Он составил книгу, которую сам назвал «скандальной», куда собрал материалы дискуссии по Байкалу за 30 лет. К сожалению, книга осталась неопубликованной.
Борис Лапин очень любил байкальские цветы. Особенно багульник, пору цветения которого старался не упустить. Как-то в конце письма, прощаясь с Виктором Астафьевым, сказал: "Теперь бегу к себе на дачу, там багульник полыхает..." И действительно, надо спешить: ведь багульник всего на одну неделю зажигает горы огнём, бережным, ничего и никого не сжигающим, а дарящим красоту, вдохновляющим. А затем опять становится неприметным скромным кустарником и целый год копит силы и ждёт своего часа, чудесной вспышки, когда запламенеют горы его божественным огнём в обрамлении зелени и все взгляды будут прикованы только к нему…
Который год уже не спешит Борис Лапин посмотреть на пламенеющий багульник. Погас летний весёлый огонёк его дачи. Давно хозяин не открывает калитку, не входит в дом, который теперь стоит в поселке, как память о байкальской жизни и творчестве Бориса Лапина. Возле избушки шепчутся рябины, стучатся в закрытые ставнями окна, царапают ветвями крышу, незадолго до смерти отремонтированную писателем.