Эту историю любви я услышала давно, но решила написать её сейчас от лица рассказчика.
Мои соседи, в связи с расширением семьи, переехали в новый большой дом на другом краю посёлка, а свое старенькое жилище выставили на продажу.
Мы соседствовали только огородами. Наши участки легко просматривались, их разделяла невысокая легкая изгородь.
Всю осень и зиму соседский дом пустовал, да и земля смотрелась по-сиротски.
В начале апреля сорняки, почуяв свободу на плодородной земле, пустились в рост, и это вызывало грустные мысли.
Я уже перестал смотреть в соседскую сторону, как вдруг в их саду-огороде увидел женщину, которая энергично, с увлечением работала тяпкой. Лица я её не видел, а только фигуру и изгиб стана, когда она наклонялась к земле, выбирая рукой сорняки после прополки. «Ну и ладненько, ну и здорово», - порадовался я за землю.
Каково было моё удивление, когда через неделю соседний участок был приведён в идеальный порядок: земля под огород вскопана, разбита на ровненькие грядки, стволы фруктовых деревьев побелены, а от зарослей сорняков и следов не осталось. Участок сразу приобрёл ухоженный, праздничный вид, не чета моему.
Я, исподволь, наблюдал за работой незнакомки и удивлялся: она всё делала по-хозяйски, продуманно, видимо, знала в этом толк. Моя супруга редко появлялась на нашем участке: я её освобождал от этого, у неё были другие заботы.
Уже зацвели деревья в саду и зазеленели всходы на грядках, пора бы, по-соседски, познакомиться с женщиной, решил я. Когда она появлялась, я иногда стоял у изгороди, чтобы своей тенью привлечь её внимание, изредка покашливая.
И однажды ранним утром, она заметила меня.
— Здравствуйте! Вы купили дом? — задал я прямой вопрос.
Она с удивлением посмотрела, но ответила:
— Да, я купила, а что?
— Нет, ничего, просто хотел познакомиться... Будем соседствовать? Меня Петром зовут.
Она подошла поближе к изгороди и, смущаясь, ответила:
— А я Надя. Вот купила, — показав рукой в сторону дома, — продала свою «землянку», и на работе касса взаимопомощи помогла...
— Почему вы всё одна работаете на участке, можно полюбопытствовать?
— Да нет у меня никого, одинокая я. Привыкла сама, без помощников, — ответила соседка, улыбаясь.
— Вижу, хорошо справляетесь, наверное, не из городских.
— Да, правильно подумали, я деревенская, — она взглянула на часы, — ой, мне пора на работу…
Надя прервала разговор и зашагала к своему дому.
Моё первое впечатление о Наде как о женщине было так себе. Лет сорок-сорок пять. Совсем не красавица! Нос — с горбинкой, великоват, глаза — невыразительные... Правда, полноватые губы были без изъяна, и фигура складная: среднего роста, стройная, лёгкая в движениях.
После знакомства мы стали здороваться и разговаривать через изгородь. В основном обменивались опытом по садоводству, огородничеству и иногда говорили о жизни. Никаких других мыслей о соседке я в голове тогда не держал, да и разговоры были недолгими — минут пять-десять.
За пару лет такого общения я стал удивляться её мудрости, доброте, трудолюбию, а самое главное — юмору. Она умела все взгляды на житейские трудности переводить на юмор, причем, с серьёзным видом, без улыбки. А я хохотал.
Работая, вспоминал её необычный юмор, улыбался, и это поднимало мне настроение.
Иногда предлагал Наде свою помощь, от которой она категорически отказывалась. «Лучше жене помоги», - отвечала неизменно.
Не знаю как так случилось, но я уже не мог жить без этого общения. Надя стала казаться мне очень приятной женщиной, и, что греха таить, у меня возникало желание обнять её и пожалеть.
Однажды я не выдержал и спросил:
— Надя, а каково тебе одной без мужика?
— Мне мужчина теперь, что мебель в доме, — как всегда, отшутилась она.
Холодные дни поздней осени и зимы стали для меня тянуться долго, я с нетерпением ждал весну, чтобы видеть Надю каждый день.
С приходом весны я радовался теплу, яркому солнцу, пению соловья, который облюбовал дерево в соседском саду. По-другому стал смотреть на растения, радовался как ребёнок их росту. Даже сорняки меня не злили как было раньше!
Я не понимал тогда, каких чувств к этой женщине у меня больше: любви или жалости.
У меня к тому времени в семейной жизни был полный крах. Да она не заладилась, можно сказать, с самого начала. Уж очень скверным оказался характер у моей жены: вечно недовольная, злая. Как не пытался я подстраиваться: жалел её, угождая во всём, лишь бы не ссориться и сохранять мир в семье. Ради троих детей.
Кроме работы по дому я ещё работал в столярном цехе, а жена занималась детьми, женскими делами. Детей вырастили, выучили, свадьбы сыграли. Все подались жить в город. А нам бы зажить спокойной жизнью, ан нет! Говорят, все человеческие пороки к старости ещё больше обостряются. Этому поверишь, глядя на жену. Да и я не идеал, хотя непьющий, некурящий, нескандальный.
От ворчаний жены меня спасала работа столяром и работа дома - на участке и по хозяйству. Мне в то время уже пятьдесят четыре стукнуло.
И вот наступил момент, когда, кроме Нади, я и думать ни о ком не хотел. Мне очень хотелось узнать её отношение ко мне. Она работала в больнице медсестрой, и я мог её видеть только в выходные дни или рано утром — до работы, или вечером — после работы. Иногда я прятался за деревьями и наблюдал за ней, когда она работала на участке. Я стал замечать, что и она смотрит в сторону моего дома, не появился ли я. Ей также хотелось общения со мной. И в один из дней я решился вызвать её на откровенный разговор.
— Надя! Можно мне прийти к тебе в гости? Что мы всё через изгородь общаемся?!
— Это ещё зачем? — строго спросила она.
— Мне хочется тебя поближе узнать, поговорить есть о чём…
— Поближе у тебя жена есть! Мне с женатыми чаёвничать — нет желания! И ты, Петр, больше таких разговоров не веди. Ни к чему это, — отрезала Надежда.
После этого разговора Надя старалась не смотреть в мою сторону, а когда я здоровался, отвечала сухо и кратко. Иногда я просил её подойти ближе ко мне, но она отказывалась. Я же исстрадался, и Надя, видя это, сменила гнев на милость. Мы стали общаться как и прежде, хотя в моём сердце уже горел огонь желания. Я хотел её!
Моя жена уехала в город навестить детей, и я решил вечером постучаться в дом к Наде. Калитка у её дома была без замка, и я легко вошёл во двор. Время было тёмное, но не позднее, в окне горел свет. Я стал стучать в дверь — ответа не было, решил постучать в окно — она не отвечала. Думаю, она догадалась, кто стучал: свет в окне погас… А я ещё долго стучал и ждал, что она сжалится, поймёт меня, но увы. Такие походы к Наде по ночам я устраивал каждый раз, когда жены не было дома. Надя была непреклонна.
Во дворе стояла поздняя осень, работы на участке были завершены, и я её почти не видел. Моё сердце разрывалось от тоски и любви! И однажды решил проявить мужской характер — добиться встречи с ней во что бы то ни стало. Кто любил — поймёт меня. Выпив немного для храбрости, я пошёл снова к Наде.
Половину ночи стучал в дверь, просил открыть мне, умолял, плакал… Сидел под дверью и скулил как собачонка. Ответа не было.
От безысходности я стал громко бить в дверь кулаками, ногами и кричать: «Надя! Открой!!!». Она не открывала. Я был в ярости. Меня вдруг понесло… «Ты кто такая? Принцесса нашлась… Да кому ты нужна? Корчит из себя честную!» И ещё много чего наговорил, всего и не помню.
Обессиленный, на рассвете, я ушёл домой. Дома допил начатую бутылку водки и уснул. Жена была в отъезде, а я весь выходной день провёл в беспамятстве.
А что же в эту ночь было с Надей?
Она не открывала мне дверь, надеялась, что постучу, постучу и уйду как было и раньше. Не хотела она начинать отношения с женатым. Но когда я обозлился, не получив желаемого, стал по-звериному вести себя, она стала плакать. А, услышав от меня ужасные слова в свой адрес и вовсе металась по дому. Больше всего её обидело то, что я кричал незаслуженные оскорбления на всю улицу, тем самым опозорив на весь белый свет! Ей хотелось умереть. Но об этом я узнал позже, через пару лет.
А я, проспавшись, на следующий день почувствовал даже какое-то облегчение, будто вскрыл в себе больной нарыв. Утром направился на работу и занялся, как обычно, столярным делом. Для выполнения заказа мне надо было сходить на пилораму, распилить брус и принести деревянные заготовки.
Я почти довёл брус до свистевшего на больших оборотах диска,.. как вдруг он срывается и вонзается в мою левую руку чуть выше кисти! Кисти — как не бывало! Она лежала рядом у станка в опилках... Это случилось в один миг, я даже не успел испугаться. Кровь фонтаном! Ребята сразу же перетянули ремнём руку выше локтя — получился жгут. У меня появилась слабость и потемнело в глазах.
Меня отвезли в городскую больницу. Кисть пришить не получилось: была сильно повреждена кость. Да и таких специалистов в небольшом городке, видимо, тогда не было. После операции у меня вместо руки осталось предплечье — культя.
Меж тем слух об этой трагедии пронёсся по посёлку вихрем! Все были в курсе событий! К моему возвращению из больницы из всех сплетен и домыслов обрисовалась главная: медсестра Надя из-за оскорблений в её адрес и вытекающего из этого для неё позора, прокляла меня! Из-за неё и случилось со мной это несчастье, решила молва. Жена упрекала меня и твердила то же самое.
На пороге была зима... Меня мучили фантомные боли. Надю я видел пару раз только издалека.
С приходом, некогда такой долгожданной весны, прогуливаясь в своём саду-огороде с забинтованной рукой, я понимал, что теперь стал беспомощным инвалидом. Меня душили слёзы. Вдруг я увидел Надю! Она шла быстрым шагом к нашей любимой изгороди.
— Здравствуй, Петя,.. — и немного помедлив, спросила: — как рука, заживает?
У меня пересохло в горле, сердце заколотилось как и прежде.
— Заживает,.. — с тоской в голосе, произнёс я.
— Я знаю, что люди про меня говорят,.. — она пристально смотрела мне в глаза. — Да, мне было очень больно услышать от тебя такое про себя, но я не проклинала и не желала тебе зла. Не верь тому, что говорят.
— Надя...
Она остановила меня.
— Не надо ничего говорить, Петя. Я ведь подошла, чтобы попрощаться. Дом свой продала месяц назад, купила квартиру в городе, завтра уезжаю. Прощай, Пётр! — быстро проговорила она и зашагала к себе.
Я стоял в полной растерянности, душа разрывалась на части, но изменить что-либо в происходящем уже не мог. И не успел сказать ей главные слова...
Через год рука зажила полностью, я научился ею работать по дому и даже копать землю лопатой. Правая рука взяла на себя бОльшую нагрузку, а левая половина руки всё придерживала, помогая руке близняшке. Жизнь вошла в своё русло, но от государственной работы пришлось отказаться.
Соседями оказалась молодая семья с двумя детьми. Огородом они почти не занимались, сорняки косили косой, и их детки радовались, бегая по зеленой траве.
Я не смог забыть Надю как не старался. Часто вспоминал её, очень хотел увидеть и узнать, где и как она устроилась в городе. Возраст у неё был предпенсионный, и скорее всего, она продолжала работать где-нибудь в больнице или поликлинике.
К этому времени моя жена стала прибаливать. Дети и внуки проведывали нас только по праздникам, так как работали или учились. Пришла моя очередь навещать детей и внуков.
Набрав деревенских гостинцев, я отправился в город, который находился в двухстах километров. Ещё у меня было тайное желание – разыскать Надю.
Проведав своих близких и раздав гостинцы, на другой день я отправился на поиски. Мне повезло сразу же: я обратился в городскую поликлинику, и оказалось, что Надя в ней и работает. В этот день у неё была первая смена, и я, волнуясь, стал ожидать её у входа.
Увидев меня, она нисколько не удивилась и, как мне показалось, обрадовалась встрече.
— Надя, я тут тебе домашних гостинцев привёз, давно тебя ожидаю и умираю от жажды. Как насчёт чая?
Она помедлила с ответом, а потом, что-то решив для себя, сказала:
— Коль приехал — пойдём!
По дороге мы купили свежего хлеба и направились к дому Нади. Шли молча.
Она жила недалёко от работы, на втором этаже двухэтажного дома из красного кирпича. Небольшие две смежные комнаты, кухонька, ванная. Все удобства. Я был рад за Надю.
Из гостинцев я привёз десяток яиц и небольшую тушку курочки, всё что поместилось в моей сумке с личными вещами.
Взглянув на гостинцы, она задумчиво улыбнулась и стала разогревать обед. Запахло борщом и котлетами. Молча, не спеша, она ставила на стол тарелки, ложки, вилки. Я также, молча, нарезал хлеб.
В нашем молчании было что-то родное и близкое. Два немолодых человека очень хорошо понимали друг друга даже в молчании.
Мы, впервые, сидели вместе за столом, кушали и смотрели друг другу в глаза. Как же я мечтал о такой минуте! Только теперь моё желание обладать женщиной переросло во что-то большее. Я чувствовал счастье и радость от того, что любимый человек просто рядом. Эта связь была сильнее физической, она происходила на другом уровне.
Первой заговорила Надя. Она поведала мне о том, что происходило с нею в ту злополучную ночь, что и послужило причиной переезда в город.
Я попросил Надю рассказать о себе. И к удивлению, она стала рассказывать — спокойно, без надрыва.
Слушал её с большим интересом, ведь я о ней, по сути, ничего не знал.
Детство Нади проходило в большой зажиточной семье и было счастливым до семи лет — ровно до тех пор, когда их семью постигло несчастье. Было это в голодный неурожайный тридцать третий год в степной, сухой зоне Ставрополья. Семья имела мельницу, стадо коров, виноградник, и в один час она лишилась всего, что было нажито за долгие годы труда. Кроме того, чтобы спасти от голода других, у них забрали муку и все запасы продуктов, ничего не оставив для пропитания.
За короткий срок от горя и голода вымерла почти вся большая семья: дедушка, бабушка, маленькие дети, позже — папа, мама, которым было всего по сорок лет. Выжили только двое: старший брат девяти лет и она, Надя, семи лет. Она до сих пор помнила, как все опухали от голода, а младшие, обессилевшие дети, непрестанно просили: "Мама, я хочу кушать, хочу кушать..."
Так семилетняя Надя осиротела. Её и брата забрала старшая сестра, которая накануне несчастья вышла замуж и жила в другом далеком селе, что и спасло её.
Первые два года у девятнадцатилетней сестры не было своих детей и Наде жилось неплохо. Потом стали появляться дети — один за другим, и девятилетняя Надя превратилась в няньку своих племянников. Мужу сестры не очень нравилось иметь лишние рты, о чём он часто выражал своё недовольство жене. Брат, подросток, не выдержав такое, попросился в детский дом. А Надя осталась нянькой и помощницей в доме сестры.
В пятом классе в школе на перемене с Надей случилось новое несчастье. У мальчишек была забава — стрелять стрелами из лука. Лук и стрелы мастерили своими руками. Наконечники для стрел клепали из металлических консервных крышек и надевали на палочку из камыша. И вот такая стрела случайно попала Наде в глаз. Её на самолёте-кукурузнике срочно отправили в областную больницу, но спасти глаз не удалось. Вместо него был вставлен удачный искусственный глаз. Каким бы удачным он не был, всё равно немного отличался от живого.
Когда Надя была ребёнком, не очень расстраивалась по этому поводу, а, повзрослев, поняла всю серьёзность происшедшего и очень от этого страдала.
Великая Отечественная началась, когда Наде исполнилось пятнадцать. С шестнадцати лет до окончания войны она работала санитаркой в военном госпитале. На плечи молоденькой девушки легла тяжёлая работа и страдания по умершим.
После войны девятнадцатилетней Наде жениха не нашлось. Да и откуда им было взяться? Многие её ровесники не вернулись, а кто вернулся – были нарасхват: их ждали красивые девушки, к которым Надя себя не относила. Кто постарше – имели свои семьи ещё до войны.
После войны она окончила курсы медсестёр и свою жизнь посвятила милосердию.
Услышав историю Нади, я был потрясён. Вот почему она была одинокой! Она ни разу не была замужем!
Я упал перед ней на колени, стал целовать ей руки и всё повторял: «Прости меня, Наденька, прости дурака. Только сейчас я понял, почему ты так относилась ко мне, и как обидел тебя..."
Надя смущалась, одергивала руки: «Перестань, Петя, не надо, не люблю я этого!»
Святая моя Наденька! Как же обидела её жизнь! А, может, преступное время, ломавшее многие судьбы?..
Нельзя обижать обиженных судьбой. Я был за это наказан, лишившись руки… Прости меня, Господи!