Хроника одного вечера хмельной женщины

Инна Люлько
      Меня пригласили на художественную выставку.
      
      Было бы нечестным сказать, что произведения художника влекли меня более фуршета. (Хотя какой уж там фуршет! Так, бокалы с концентратным вином местного разлива!). Но в жизни, как это ни странно, всегда есть место чуду. Оно моглО случиться. Поэтому я и явила себя бомонду.

      Когда мы, в самом начале события, поднялись на второй этаж, я обнаружила, что почти все полотна завешены неподрубленными кусками шёлковой материи. Я  попыталась приподнять завесу, но мой друг так зашикал на меня, что я со страху чуть не лишилась аппетита на вино! Зато у меня пропал аппетит на эти картины: не люблю, когда меня дразнят. Друг объяснил, что это сделано для интриги. Но я не люблю интриганов!..

      Вечер я начала двумя полуфужерами вина и беглым предварительным просмотром  произведений. С одобрением отметила, что автор был человеком увлечённым и не жадным: картины были выполнены в высокозатратной технике скульптуроживописи. Это когда краски на полотно не наносятся, а накладываются. Наверное, ложкой. Я с интересом прикидывала, как часто пришлось бы при уходе за ними применять моющие средства, - это были настоящие пылесборники!

      Хозяин работ между тем сообщил собранию, что в подготовке выставки ему очень помогла семья, - две дочери-красотки с ногами от шеи, - и жена - молодая молочно-дебелая блондинка с двухлетним ангелочком на руках.
      Пока я обдумывала, чем его жена могла помочь в подготовке, дамы-бальзаковки оживлённо принялись обсуждать будоражащие подробности его физических возможностей, а множество мужчин томились от зависти к седовласому отцу младенца.

      Две порции "Бухары" сорвали мои тормозные колодки, и я отправилась за третьей.

      У пункта раздачи стояла дочь художника со своими ногами.
      Я велела моему спутнику подойти с фужером к ней и сказать: "За Ваши ножки!"  Он попытался возмущённо отбрыкаться, но под гипнозом моего тяжёлого взгляда таки сделал это.

      Девушка с просветлевшим лицом подошла ко мне и спросила у него:
      - Это Ваша жена? -
      И я, чтобы как-то поощрить доброго пажа, ответила за него:
      - Почти! -
      Не могла же я лично сказать ей о моём восхищении: я не лесбиянка, а художник!
      И не сказать об этом было нельзя: это её коктейльное платье, едва укрывшее  попу! На животе - ни жиринки! Шпильки - двенадцать сантиметров! Куда до неё её молодой мачехе!.. В общем, мужчины прекрасно меня поймут!

      Потом нас позвали на маленький митинг в углу зала. Там поливали сахарным сиропом виновника торжества.

      Я держала в руках пальто, сумочку, очки, и фужер с вином. Эта выгодная позиция давала мне право не заниматься аплодисментами. И я по чисто женской стервозности с улыбкой наблюдала за энтузиазмом рукоплесканий всех остальных. Даже тогда, когда один оратор закричал о гениальности художника. На этого щегла я посмотрела попристальней: похоже на то, что принял он раза в три больше меня!

      Попивая вино, я выискивала в толпе интересных мужчин. (Их было мало). Мои знакомые кавалеры знали меня, и покорно смирялись с моей ветреностью. Что ж со мной поделать!..


      ...У меня отлегло от сердца: картина, которую разыгрывали по номерам, досталась не мне: у меня на кухне совсем нет места для выигрышей!


      А потом... Потом, мои дорогие, случилось вот что...

      Заиграла Живая Скрипка!

      Она пела об Одиноких Путниках в ночи, - о нас с тобой...

      Я упёрлась взглядом в картину с чем-то сумбурно-розовым, - и подпевала ей. Голос мой сегодня был без хрипотцы...

      Потом присоединилась женственная и чувственная валторна, - моя любимица...

      ...Я пела, и представляла, как танцевала бы с тобой под эту музыку. Здесь. На виду у всех. Положив руки тебе на плечи. Бесстыдно глядя хмельными глазами тебе в лицо. И у тебя не было бы сил не ответить на мой призыв...


      Имя твоё не произнесу.
 
      Зачем?

      Ты ведь знаешь: я пою - о тебе...