«Не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете» (Евангелие).
С утра моросил летний дождик, такой долгожданный и радостный… После удушающей жары, пыльных суховеев, как бы сковавших провинциальные городские улицы, на землю, наконец, сошла небесная благодать в виде целительного дождя, которому рада каждая травинка, каждая птичка, а особенно рада земля, благостно впитывающая влагу, втягивающая ее в себя, как пылесос: дождь моросил мелкой россыпью еще с вечера, но лужи даже не наметились: сухая, жаркая погода купировала землю долго…
Анна стояла посреди двора, широко раскинув руки, потягиваясь каждой клеточкой своего стройного юного тела. Запрокинула голову, подставила лицо под живительные капли дождя, который оболакивал влажной завесой и лицо, и тело, к которому прилип мокрый сарафанчик. Вода струилась по щекам, оставляя бороздки, которые тут же разбивались очередными дождевыми каплями. Утреннее дождливое настроение было терпким, с привкусом неожиданного обновления и радости. Анна нечаянно прикусила нижнюю губу, и струйка алой крови, смешавшись с дождевыми каплями, стекла на грудь – девушка растерла ладонью эту розовую смесь и рассмеялась горловым, гортанным смехом, который обычно выплескивается из людей в минуты необычайного торжества адреналина и восторга и очень редко проявляется в обычном состоянии, но это утро, этот дождь, эта вдруг проснувшаяся надежда посулили свет в конце тоннеля неизбывной тоски и душевного опустошения.
Анна кожей ощущала, как влага скапливалась под ступнями ног, по телу пробежал мелкий озноб, потом - более резкий, сотрясший все тело – девушка обхватила свои плечи, почувствовав утреннюю прохладу. Все! Пора заходить в дом. Там теперь тоже комфортно, потому что она открыла все окна, чтобы свежий воздух вошел в помещение, пошарил по всем уголкам и выдавил многодневную удушающую жару, чтобы наполнил комнаты свежестью, прохладой…
Девушка зашла в спальню, подошла к компьютеру и еще раз перечитала сообщение, которое надо переслать любимому, который отказался от нее, узнав о ее беременности: «Это твое решение. Мы вместе мечтали о свадьбе. А ты вдруг все переиначил. Но я буду рожать, я так решила. Пусть буду матерью-одиночкой! Представляю, как будут ругаться родители, когда узнают…»
Клик мышкой – сообщение отослано. Обидно? Да! Больно? Да! Но решение принято.
Сразу как будто легче стало! Теперь самое трудное – это разговор с родителями, которые, конечно же, будут категорически против внебрачного ребенка, потому что они у Анны правильные, работают в школе – а что скажут соседи? знакомые? В маленьком городе ведь все на виду, от пересудов никуда не деться.
Девушка подошла к зеркалу: два месяца беременности уже оставляют на лице едва заметные отпечатки, которые со стороны, может быть, и не видны, но будущая мама, зная свое положение, уже видит черточки материнства: веснушки потемнели, а на щеках просматривается пушок, а кожа стала гладкая, шелковая. Животик уже начал округляться, но еще почти не заметен. Анна подняла вверх руки – подмышки потемнели и стали не такими глубокими. Она с интересом рассматривала себя в зеркало и удивлялась происходящим переменам в своем теперешнем интересном положении.
Если бы еще полгода назад кто предсказал ей, что она решится рожать вот так – без мужа… Да она ни за что бы в это не поверила! А вот решилась-таки! О своей беременности она узнала, когда Алексей уже бросил ее: тьфу ты, слово-то какое – бросил! Да, бросил, оставил, когда уже решили, что осенью будет свадьба. Но…не судьба, как говорится. Поехал в очередную командировку, а на четвертый день перестал отвечать на звонки. А на пятый написал, что полюбил другую – банальная история! Ба-наль-на-я!
Она отчетливо помнит, что когда прочитала сообщение от Алешки, то минут пять сидела, как говорится, в полном ступоре: совершенно без эмоций и каких-то чувств – настолько эта новость была неожиданной и, как казалась, маловероятной, потому что… потому что молодые люди встречались уже пять лет, знали друг друга давно… родители за одним столом встречали праздники, давно говорили о свадьбе, но молодые не спешили обременять себя узами законного брака… вместе ездили отдыхать, учились на одном курсе, жили на одной улице…
Прочитала сообщение и на несколько минут словно застыла, а потом… потеряла сознание. Когда пришла в себя, чувствуя головокружение и тошноту, все поняла. Тест на беременность подтвердил догадку. Врач настоятельно советовал беременность не прерывать при отрицательном резусе, потому что риск большой: в будущем еще раз можно не забеременеть. Наверно, этот факт и стал определяющим в принятии решения оставить беременность. И еще, конечно, желание увидеть родившегося маленького с губами и глазками, как у Алешки.
Как теперь в этом признаться строгим родителям? Анна знала подобные примеры рождения детей вне брака, которые ее мама осуждала, говорила, что это грех: будет ребенок расти безотцовщиной, а мать будут называть одиночкой. Ее строгая мама-учительница начальных классов такие поступки считала неблаговидными и оправдывала только в том случае, когда женщине было уже далеко за тридцать и время деторождения, как она говорила, было уже в критических тисках – вот так и говорила: в «критических тисках». Да, Анна со своими 22 годами под критические возрастные рамки деторождения явно не подходила, поэтому со страхом ожидала объяснения с родителями.
Поздний воскресный завтрак проходил в тишине: мать Анны с утра почувствовала недомогание, выпила лекарство и сейчас пила мелкими глоточками уже остывший чай. Отец доедал котлету с гарниром и тоже молчал. Анна решилась прервать семейное молчание и вдруг громко и отчетливо так сказала:
- А знаете, я беременная, у меня уже два месяца. Сразу предупреждаю, что свадьбы не будет, но рожать я все равно буду. Вот!
Мать судорожно икнула, поперхнулась чаем и зашлась кашлем. Отец смешался, растерялся, не зная, как реагировать на новость и почему-то вопросительно посмотрел на жену, ожидая ее реакцию. Отец никогда не был подкаблучником, но в вопросах семьи и быта во всем полагался на мать, оставляя за собой прерогативу решения хозяйственных и денежных вопросов. Каждое лето в отпуск он уезжал на крайний север на заработки, чтобы пополнить скромный семейный учительский бюджет, чтобы дочка училась в большом городе, чтобы она не отказывала себе ни в чем. К дочери отец относился с особым трепетом и нежностью, потому что лицом она походила на него, и все вокруг замечали это разительное сходство, а отец чрезвычайно таким сходством гордился и в минуты душевной расслабленности с гордостью говорил: «В меня пошла, в нашу породу».
Дочь встала из-за стола и подошла к окну, повернулась к родителям спиной, оперлась руками о подоконник – казалось, что именно в таком положении и на таком расстоянии от родителей ей говорить легче и дышать легче:
- Что вы молчите? Позорит вас дочь, позорит вас, таких правильных, порядочных школьных учителей? И как же она теперь будет с таким грехом жить?
Слова срывались с губ злые, жестокие, беспощадные слова. Но за своей спиной она не услышала ни слова в ответ. Мать откашлялась и сидела, понурив голову.
Прошла еще томительная минута. Вдруг отец резко сорвался с места и стал мерить большую кухню широкими шагами. Заговорил он неожиданно громко и с еле сдерживаемым смехом:
- А знаешь, дочка, а я ведь твою мать повел в загс уже на восьмом месяце ее беременности, живот у нее, как говорила вся моя родня, выше носа был. И, вообще, я собирался жениться совсем на другой девушке, но… - он махнул рукой, - не позволил, чтобы мой ребенок рос без отца. Женился, хотя мои родители были против! Это когда ты уже родилась, они стали такими нежными и любящими бабушкой и дедушкой, а поначалу не все так ладно было!
Отец подошел к дочери, легонько потряс ее за плечи, повернул к себе заплаканное лицо дочери и, вытирая ладонью горячие слезы, скатывающиеся по ее щекам, сказал:
- И никогда, слышишь, никогда я не пожалел, что женился на твоей маме. Какой грех, дочка? Ребенок – не грех, а радость! Слышишь: радость – огромная!
Он поспешил к шкафчику, открыл его и выставил на стол две стопки, из холодильника достал бутылку водки, разлил и обратился к жене:
- Ну что, Мария, с радостью нас!
Мать улыбнулась, взглянув на мужа, который движением сдвинутых к переносице бровей упредил ее попытки заплакать или закричать, и согласно кивнула головой:
- С радостью, доченька!
Анна подбежала сначала к отцу, обняла его, поцеловала в щеку, потом кинулась к матери, заревела в голос, захлебываясь в потоке бессвязной речи:
- Мамочка, родненькая, тебе никогда-никогда не будет за меня стыдно! У меня будет сыночек или доченька. Спасибо вам, родные мои, за поддержку. Все у нас будет хорошо!
Вечером, когда уже все успокоились, все как-то утихомирилось, когда все обговорили, родители расположились на своих любимых местах у телевизора: отец - лежа на диване, а мать – сидя в кресле. Дочь читала книгу в другой комнате.
За окном шумел летний ливень, он бил по стеклам, шумными струями стекал с крыши и барабанил по подоконнику. Дерзко гремел гром, порывы ветра рвали в клочья сухие ветки старых деревьев и даже листву. Зигзаги молнии вспарывали небо и на несколько мгновений угрожающе освещали землю.
Девушка выключила свет и сидела в темноте и расслабленной тишине, вслушиваясь в звуки непогоды, беснующейся за окном. А мысли накручивали спиральные мысли о будущем ребенке, о том, на кого он будет похож, как она будет его пеленать и кормить – как она будет любить его!
Стук в дверь – отец всегда стучал, прежде чем зайти в комнату дочери.
- Заходи, папа! – откликнулась дочь.
Отец, грузный, широкоплечий и высокий мужчина, как-то боком протиснулся в комнату – она была достаточно просторной, но отец зашел так, как будто тут было мало места и ему было здесь тесно: первый признак его необычного смущения, сомнения и неуверенности:
- Тут, дочка, такое дело… Там в прихожей… там Алексей к тебе пришел. Ты не гони его, дочка, поговори с ним – не руби с плеча!