Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
53. Наряд в свинарнике. 9-й Флотский экипаж. 29 ноября - 01 декабря 1971 года.
На флоте традиционно при возвращении корабля с БС (боевой службы) экипажу вручают жареных или печёных поросят. Для этого на базах флотов существуют так называемые «подсобные хозяйства». Были такие и на Балтийском флоте. Я ни разу не был на подсобном хозяйстве ВМБ Балтийск, но вот в свинарнике 9-го Флотского экипажа в городе Пионерский во время прохождения курса молодого бойца я побывал и «жареного свинёнка» отведал. Вот как это было…
Начиная с середины ноября 1971 года, погода в Калининградской области была неустойчивая, ночью подмораживало, днём было холодно и сыро, оттого ещё холоднее и мрачнее. В понедельник 29 ноября 1971 года, когда меня включили в команду «свинопасов», то есть «работников свинарника флотского подсобного хозяйства», было морозно холодно: ночью минус 1.8°С, утром минус 0.4°С, а днём всего 1.9°С тепла. Осадков не было, но с моря принесло на город сильный туман. Если днём в разрывы облаков ещё светило солнышко, то к вечеру небо заволокло такими тучами, что сердцу молодых новобранцев уже двое суток и три дня живущих на территории свинарника было совсем невмоготу.
Дело в том, что я и мои товарищи, назначенные в наряд свинопасов, всего только 9 дней прожили-прослужили в 9-м Флотском экипаже ДКБФ, только-только прошли первые самые тяжёлые дни и сутки военной службы. Наши головы под свободными зимними шапками были наголо стриженые, наши тела были настолько худыми «на казённых харчах», что не держали и не вырабатывали тепло, а наши воинские умения и привычки ещё не сформировались, поэтому мы не только были похожи на желторотых птенцов, которых совсем не было жаль, но и были таковыми. Никому… Никому нас не было жалко. Никому были не нужны. Никого не было вокруг, кто бы мог нас пожалеть… Сирых и убогих… Немощных и растерянных… Голодных и холодных…
Мы ещё не приняли военной присяги, поэтому нам не могли доверить оружие с боевыми патронами, но нужда заставляла командование 9-го Флотского экипажа менять «вахты» новобранцев на свинарнике подсобного хозяйства, потому что больше трёх дней «пацаны» или «салаги», как нас теперь называли, просто не выдерживали свинячьих условий жизни и убегали в самоходы, пытались дезертировать из свинарника.
Когда командир нашей 2-й роты зачитывал по памяти приказ о назначении в караул свинарника новобранцев, он потом шепнул мне, что включил меня в эту команду «для проверки характера на стойкость и выдержку» и добавил, чтобы я «не рвался в бой, а брал пример с сержанта-годка». Сержантом-годком, которого приказом по роте назначили «старшим команды свинопасов», был самый угрюмый, самый злобный и самый придирчивый старослужащий сержант в 9-м Флотском экипаже, его отправили в свинарник за его сержантские прегрешения, поэтому он всё своё злое раздражение вымещал на нас, на «салагах».
В свинарник нас привезли вместе со сменой караула в кузове грузовика. Естественно, как в обычной советской жизни бывает, в кузове не было никаких лавок, ящиков или стульчиков, был просто грязный кузов, в котором стояли, а потом катались из угла в угол бочки и бидоны, коробки и ящики со стеклянными банками, запасные части от машины и разнообразный шанцевый инструмент, который никто не удосужился крепко связать. Дорога в свинарник была ухабистой, разбитой, с колеёй, заполненной грязной жижей и нам несколько раз приходилось спрыгивать с борта машины, чтобы подтолкнуть её, вытащить из ям.
Старослужащие матросы караульной службы абсолютно никак нам «салагам» не помогали и вообще были как «не от мира сего» - молчаливые, сдержанные и цепкие со своими автоматами и цинками с патронами. Их командир лейтенант, начальник караула, всё время пути ни разу не вышел из кабины грузовика. Только наш звероподобный сержант и командир «команды свинопасов» тяжело спрыгивал с борта кузова грузовика и резко командовал нами, а мы, как муравьи, своими худенькими руками выталкивали машину из грязи.
Грязь… Вонючая скользкая и холодная грязь. Вот первое впечатление и воспоминание об этом суточном пребывании в свинарнике подсобного флотского хозяйства 9-го Флотского экипажа ДЕБФ. Сам свинарник оказался максимально простым – большая огороженная колючей проволокой и двойным забором из редких кольев открытая территория, на которой в центре был устроен невысокий длинный навес с бортиками, наподобие деревенского рынка с прилавками, а недалеко от кривых ворот с арочной вывеской торчала прямо из земли невысокая металлическая труба, видимо, печки. Здесь был большой бугор земли, внутрь которого вели обветшалые поломанные деревянные ступеньки, а внутри была большая полуземлянка-барак с нарами, парашей, широким и длинным деревянным столом, большой печью с огромным чугунным котлом, покрытым крышкой и рукомойником у входа.
Дверь в эту полуземлянку-барак была широкой, двойной, но одна из половинок дверей, видимо, никогда не открывалась. Дверь снаружи и изнутри была оббита многими слоями ватных и суконных одеял, матросских шинелей и бушлатов, но всё равно она была постоянно сырой и ночью покрывалась белой пушистой изморозью. В полуземлянке-бараке стояло такое пахучее «амбрэ», что мы с мороза и свежего воздуха просто задохнулись. Атмосфера «в доме» была настолько густой, что показалась нам парилкой, баней, конюшней, свинарником, мартеновской печью, кухней столовой общепита и общественной уборной одновременно.
Странно, но в этом скопище тяжёлых запахов и ароматов остро выделялся вкусный запах свежих щей и густого свежезаваренного чая. Эти запахи после наших бессильных потягов на грязной дороге, а самое главное, жилое тепло, исходившее от печки, сразу же «погасили» наши неприятные ощущения от пахучего «амбрэ» барака и возбудили «зверский» аппетит. Мы еле-еле дождались «официальной» смены «вахты», когда одна команда грязных, сонных, усталых, равнодушных, но страстно нетерпеливых «свинопасов» сменится нами, свежими. После того, как «старички» спешно покинули барак, мы, руководимые нашим сержантом и «начальником свинофермы», - пожилым, небритым, хмурым и молчаливым мичманом, заняли освободившиеся места на нарах, разложили свои походные мешки и скромно сели к столу.
Через несколько томительных минут к нам присоединились строгие и молчаливые матросы караульной службы и мичман (хозяин свинофермы) поставил на стол большую кастрюлю со щами. Запах свинины и капусты с петрушкой и укропчиком, с солью и перчиком, с зелёным лучком и лавровым листиком так ударил нам по ноздрям, что скулы наши самопроизвольно стали судорожно двигаться, а ложки замелькали-застучали о дно наших алюминиевых мисок. Жизнь показалась нам не такой уж грязной и мрачной, как только что до этого, но мы «салаги», как всегда, ошибались. После сытного завтрака-обеда, без всякой передышки, мы приступили к исполнению своих обязанностей «свинопасов».
Оказалось, что мы должны были опорожнить в огромные алюминиевые кастрюли то «пойло», что было в огромном чугунном котле, вмурованном в печку. Потом мы должны были под руководством мичмана отнести эти тяжеленные кастрюли с «пойлом» на территорию свинарника и опорожнить их в деревянные длинные корыта с обгрызенными краями, то есть накормить поросят. Поросят было много, около 200 штук, и все они рвались к нам, к кастрюлям, прямо к нам под ноги, а идти нам пришлось по территории полностью вытоптанной, выкорчеванной свиньями и щедро политой поросячьим отходами жизнедеятельности.
Территория свинарника была почти полностью сплошным месивом полужидкой поросячьей грязи. Естественно, всё вокруг смердело такой вонью, что всё съеденное нами во время завтрака-обеда просилось наружу. Хозяину флотской свинофермы было хорошо, он был в сапогах, причём сменных сапогах, а мы были в своих флотских кожаных ботинках со шнурками, которые были у нас одни, и которые всякий раз перед входом в барак надо было тщательно как-то вычищать и мыть в тазу с водой. При этом воду нам приходилось носить в таких же огромных кастрюлях и этой воды нужно было очень много, потому что её нужно было постоянно кипятить в чайнике, наливать в рукомойник, в таз для мытья обуви, а самое главное, в бездонный чугунный котёл с «пойлом» для поросят.
Поросята требовали своего «пойла» всё время, через каждый полчаса они поднимали такой голодный визг, что даже в бараке было нестерпимо слушать из зов. Не регулярно, не в определённое время, не по часам, а всё время, то есть постоянно свиньи и особенно поросята визжали, голосили, звали и требовали своего пойла. Видимо, какая-то часть попросят так и не успевала досыта наесться из общего корыта, там тоже были свои «годки», «молодые» и «салаги».
Главный свинопас-мичман хмуро предупредил нашего старшего сержанта, командира нашего отделения свинопасов, что «поросята не должны быть голодными и скучными, потому что если кто-то из них сдохнет, то нам всем, а сержанту в отдельности, придётся отвечать по всей строгости военного закона».
- Так что нам, вприсядку перед ними танцевать?! – «вскипел» наш командир отделения.
- Если это поможет, то и вприсядку, - невозмутимо ответил мичман. - Но лучше всего вовремя их кормить и всё.
Это «и всё» оказалось настолько объёмным, что превратилось «во всё». Оказалось, что мы должны были принимать машины, которые привозили нам картошку, свёклу, капусту, мешки с крупой и комбикормом, огромные кастрюли с отходами пищи из столовых и камбузов, рыбу, отходы от рыбного производства, отходы с мясокомбината и ещё чёрт те что. Всё это мы должны были чистить, мыть, очищать от металлических и иных несъедобных вещей и предметов, валить в бездонный чугунный котёл в печке, а печку мы должны были постоянно «кормить» углём, который большим буртом был свален возле входа в подземный барак.
Рецептурой, составом и концентрацией всего того, что мы сваливали и заливали в «чугун» (бак в печке) заведовал сам главный свинопас-мичман. Он молча и строго жестами показывал что, куда и чего сыпать, лить, накладывать, резать, кромсать, зачищать и т.д. Наш командир отделения носился по бараку и по территории свинарника как угорелый и орал, орал и командовал, раздавал направо и налево подбадривающие пинки и тычки, а мы, как заведённые, с ошалевшими и почти ничего не видящими глазами носились, тащились, обречённо брели или вымученно бегали туда-сюда, сюда-туда и обратно.
Вся моя «вахта» на этом флотском свинарнике запомнилась мне постоянным мотанием туда-сюда с тяжеленными, вытягивающими жилы из рук, кастрюлями с пойлом, отходами, золой, картошкой, бураком, капустой и комбикормом. Мой нос уже не воспринимал вонь и «амбрэ» барака, а наоборот, жаждал его, как запах «родного дома». Нары, которые поразили нас сначала своей беспощадной деревянной концлагерной жёсткостью, стали желанными, мягкими, спасительными. Сон, в первую ночь тревожный и слезливый, стал глубоким и беспросветным.
Ко всему прочему нас огорошили известием, что наша вахта "по техническим причинам" продляется ещё на сутки, а к вечеру вторых суток нам сообщили, что мы, как доказавшие свою профпригодность свинопасов, остаёмся ещё на одни сутки, третьи...
Рано утром третьего дня меня разбудил начальник караула. Лейтенант вполголоса сказал, что одни из караульных матросов пропал, оставив свой автомат возле караульного навеса, поэтому: «Вам, матрос Суворов, нужно будет часик постоять в карауле, пока не приедет смена караула».
- Когда приедет смена караула, - внушал мне лейтенант, - ты им громко и властно скажешь: «Стой, кто идёт!». Они должны к тебе подойти на расстояние пять шагов и сказать тебе пароль: «Кострома». Ты им должен ответить: «Сухиничи, проходи». Запомнил?
Я ничегошеньки не запомнил, но сонно мотнул головой.
Возле кривого столба с четырёхскатной крышкой-навесом "грибком" нас встретил какой-то моряк с автоматом и молча дал мне в руки другой автомат с примкнутым штыком.
- Если кто-то из гражданских начнёт тебя отвлекать и будет к тебе обращаться, не обращай на них внимание, а если будут приближаться и настаивать, то предупреди их, что будешь стрелять, - инструктировал меня лейтенант.
- Патронов в автомате нет, но они этого не знают, - сказал он. – Если подойдут вплотную к колючке, то резко передёрни затвором, - вот так!
Офицер ловко лязгнул затвором автомата АК-47 и на уровне пояса выставил автомат штыком перед собой. Этот звук и вид острого автоматного штыка меня окончательно разбудил, мне стало интересно. Даже утренний морозец, который после тепла барака предательски шарил у меня по всему телу, отступил и сменился жаром чувства ответственности. До этого я держал автомат Калашникова АК-47 только на занятиях по устройству, разборке-разборке оружия.
После того, как начальник караула показал мне секретную кнопку тревоги, я остался один на один с моим столбом, коридором между рядами колючей проволоки и утренним туманом, который густыми клубами накатывал и накатывал на меня со всех сторон. Из тумана послышался глухой звон рельсы и голос соседнего часового: «Не спать!». Я тоже взял железку, приставленную к столбу и ударил в свой кусок рельсы, висящий на кривой проволоке. Раздался звонкий звон и я тоже завопил в сторону другого моего соседа по караулу: «Не спать!».
- Ты что, новенький? – крикнул мой сосед, я с радостью и сердечным трепетом ответил ему утвердительно.
- Ничего! – крикнул мне сосед по караулу. – Главное не спи, ходи, а то утащат!
«Как утащат? Куда утащат? Кто утащит?» - эти мысли сразу вихрем зароились у меня в голове. Я вспомнил, что поводом моего внезапного назначения в караул явилась пропажа одного из матросов. С этого момента всё происходящее и туман вокруг меня стали казаться мне зловещими, страшными, а не весёлым приключением. Не знаю, сколько времени прошло с момента моего вступления на пост, но мне показалось, что прошла вечность. Я даже обрадовался, когда туман стал рассеиваться, и я увидел сначала очертания двойного забора из колючей проволоки, строения нашего свинарника, услышал вопли голодных поросят, увидел моих друзей-товарищей, которые точно так, как военнопленные узники концлагеря, выносили из барака парашу, потом таскали уголь, воду, картошку и свёклу из буртов, а потом стали разносить кастрюли с пойлом голодным поросятам. Глядя, как поросята суетятся и рвутся к кормушкам, я сам ощутил такой зверский аппетит, что даже завыл по-поросячьи.
- Эй, солдат, курить хочешь? – спросил меня хриплый мужской голос из-за «колючки». Я от неожиданности так испугался, что чуть не выронил автомат из рук.
За забором в пяти шагах от моего поста стоял бомжеватого вида мужик в ватнике с поднятым воротником, мятые брюки заткнуты в сапоги, а руки в карманах ватника. Я напрочь забыл все уставные слова часового на посту и молча смотрел на это явление-видение, невесть откуда взявшееся из тумана.
- Тебе нельзя разговаривать ни с кем, кроме начальника караула, - сказал спокойно во мне внутренний голос моего давнего друга деда «Календаря». - Молчи.
Я молчал, но автомат взял наперевес возле пояса. Мужик нерешительно потоптался на месте, потом шагнул назад, но тут же вернулся. Позади него из тумана возникла фигура женщины в коротком пальто. Руки у неё тоже были глубоко в карманах. Она решительно подошла к мужчине и толкнула его плечом в спину. Мужик снова шагнул ко мне и пересёк границу пяти шагов до забора с колючей проволокой.
- Слышь, парень, может, договоримся? – негромко спросил меня мужик. – Ты нам порося, а мы тебе водки?
Я не знал, что мне делать. В голове вертелся сумбур из мыслей, образов, слов, команд, поступков. Наконец, что-то стало проясняться и руки сами взяли железяку и несколько раз ударили по куску рельсы, висящей на моём столбе. «Не спать!» - сразу же откликнулись мои товарищи караульные. После этого я опять выразительно поднял ствол автомата с блестящим штыком на уровень пояса в направлении мужика и бабы.
Баба опять что-то сказала мужику в спину, он воровато огляделся по сторонам и вдруг решительно, ловко и быстро стал прыжками приближаться ко мне. При этом он начал лихорадочно высвобождать свою правую руку из кармана. Я ничего не успел сказать, но руки сами, ловко и быстро, резко и отчётливо передёрнули затвор автомата. Затвор характерно лязгнул, и я вдруг почувствовал хладнокровную уверенность, выпрямился во весь рост и сделал полушаг левой ногой вперёд.
Мужик остановился, как вкопанный. Так мы и стояли, разделённые редкой колючей проволокой, друг против друга на расстоянии трёх шагов, приготовившись к последнему броску. Наше напряжённое противостояние прервала группа из трёх человек, которая вышла из тумана по дорожке внутри периметра заборов из колючей проволоки.
- Стой, кто идёт?! – заорал я так, что самому стало страшно.
- Кто это был? – в свою очередь спросил меня лейтенант, начальник нашего караула, подходя с другим лейтенантом и ещё одним матросом ко мне. – Докладывайте.
- Двое гражданских: мужчина и женщина. Предлагали водку взамен за поросёнка, - отчеканил я, переводя дух и унимая дрожь в коленях.
- Почему так близко подпустили к посту? – строго спросил другой офицер. – Почему не спросили у нас пароль? Почему не сделали предупредительный выстрел в воздух?!
Я почему-то почувствовал себя смертельно уставшим и ничего не ответил этому «новенькому» свеженькому лейтенанту. «Мой» начальник караула понимающе и одобрительно взглянул на меня и приказал нам с новым матросом обменяться постами.
- Матрос Суворов вахту-пост сдал! – сказал я матросу и вдруг пожалел его, как будто я уже не «салага», а по крайней мере, «молодой» матрос.
«Новенький» не смог мне вовремя ничего ответить, он только молча взял мой автомат и встал на моё место. «Мой» начальник караула осуждающе посмотрел на своего матроса, потом на своего офицера-сменщика и мы с ним пошли к бараку.
Возле барака опять смачно пахло свежими щами и даже жареной свининой. Точно, на столе в бараке стояла огромная сковорода с румяной жареной картошкой, золотистым луком и свиными рёбрышками. «Старая» и «новая» команды "свинопасов" дружно поглощали вкусные ароматные щи, ели картошку со свиными рёбрышками, а старый мичман строго следил за тем, чтобы каждый получил свою «пайку» свиных рёбрышек с мясом. Ничего более радостно вкусного в своей матросской жизни я ещё не ел.
Когда мы вернулись в 9-й Флотский экипаж, в свои роты и отделения, то, не сговариваясь, мы рассказывали всем любопытствующим не о голодных поросятах, не о концлагерной жизни и не о тяж1лом труде в свинарнике, а об этих щах и о том морском довольствии, которое мы получили, «катаясь, как порося в райской грязи». Лично я воспринял это приключение во флотском подсобном хозяйстве, как истинно мужское испытание силы воли, терпения и выдержки советского моряка, который и на берегу в нечеловеческих условиях остаётся человеком и моряком-балтийцем
Фотоиллюстрация: Ноябрь 1971 года. Фото из сети Интернет. Какое-то армейское подсобное хозяйство. Точно так же, как этот солдат, мы, призывники-новобранцы 9-го Флотского экипажа ДКБФ, работали в таком же свинарнике, только жили мы трое сток вахты в землянке-бараке.