Ж а ж д а
Лариса сегодня решила выспаться, наконец-то, и потому легла в постель пораньше. Назавтра её ожидал напряжённый рабочий день, и она с утра должна быть в форме.
Но только сон прикоснулся к ней, согревая своим теплом, как раздался телефонный звонок. Негромко, но протяжно-требовательно он позвал к себе раз, другой, третий. «После четвёртого, возьму», – решила она, не открывая глаз. Звонок не замолчал. И после пятого зова – он всё также бодренько, но уже как-то безрадостно требовал от Ларисы дать ответ.
«Ну, кто же так нагло ведёт себя? Кажется, всех предупредила не беспокоить сегодня» – протянула она, наконец, руку к трубке. Ворчливо, с сонной хрипотцой, спросила:
– Д-да? – и чуть не выпрыгнула из постели, услышав приглушённый какими-то помехами, типа метели, голос своей младшей сестры Тамары.
– Да-да, Тома, слушаю, слушаю. Ты же должна мне позвонить завтра – так договаривались… Что случилось, Тома? – Забеспокоилась Лариса, приблизив трубку к уху.
– Я уже в Красноярске. Сижу в аэропорту. Билетов на ближайший рейс пока нет, только на тридцатое.
Голос Тамары тревожил сестру своим безразличием:
– Говори, что произошло? Ты цела? Тебя обидели? – Она всегда по-матерински относилась к сестре – сказывалась разница в возрасте на пятнадцать лет.
– Я цела…, почти цела, не переживай. Но еду ни с чем, вот так уж случилось. Поездка запомнится на всю жизнь. Пришлось уехать оттуда как можно быстрее. – Отвечал сдерживаемый эмоции далёкий голос.
– Ну, ладно, главное, ты жива и здорова. Господи, ну говорила же: не тот вариант, не рискуй. Так нет же, упрямая, всё свои шишки набиваешь, чужой опыт не ценишь.
– Хорошо, хорошо, услышала тебя… В общем, сейчас определюсь с билетом и гостиницей, позвоню. Здесь очень холодно, сильная метель и, к тому же, меня немного знобит, – едва разобрала в трубке слова Лариса. И в ответ прокричала:
– Как только будет ясно с дорогой, звони. Сразу. Поняла? Сразу! Лучше всё знать, что с тобой произошло, чем ворочаться всю ночь в неведении, всё равно, уже не засну… Тома, ты только не плачь. Ни один мужик не стоит наших слёз. Поняла?
– Поняла! Сейчас отогреюсь, и голос будет другой. Вот увидишь. Не плачу, – отвечала уже деловым тоном Тамара, поглядывая из кабинки междугородних переговоров на справочное бюро и кассы аэровокзала.
Сёстры замолчали и одновременно положили трубки.
Лариса накинула халат, и пошла на кухню разогревать чайник. Сон пропал.
Присев у стола в ожидании чая, она представила свою тридцатилетнюю сестру – привлекательную, утончённую и особенно эффектную в своей модной французской шубке от «Мишель» остромодного фасона, «под леопарда», вдруг появившуюся где-то в посёлке «у чёрта на куличках», в северной части малонаселённого Красноярского края…
Её, конечно, там ожидали, т.е. ожидал тот самый человек, который был руководителем каких-то масштабных лесозаготовок. О себе он предварительно рассказал, но мало, практически ознакомил только с анкетными данными: возраст тридцать пять лет, что он холост и никогда женат не был; что он строен, ростом сто восемьдесят, темноволос, без вредных привычек. И очень звал к себе, увидев фото Тамары. Во втором письме и телеграмме он снова настойчиво предлагал встретиться на его территории, так как не мог оставить своё производство более чем на восемь часов. Наверное, от него было ещё письмо, о котором умолчала Тамара Ларисе, и которое окончательно повлияло на её решение поехать в эту далёкую тьму-таракань. И она загорелась, полетела. Что её так могло привлечь или чем он её «зацепил» осталось для Ларисы вопросом, по крайней мере, Тамара ничего ей не объяснила, кроме упоминания о его деловитости, ответственности и деликатности в общении. Но почему-то не было фото ни от него, ни от брачной фирмы… Что-то скрывается за этим. Лариса все свои сомнения выкладывала Тамаре в обсуждении с самого начала, но та была непоколебима в своём решении.
– Ой, чайник! Он уже давно кипит…, – вслух произнесла Лариса и, прервав свои размышления, выключила, наконец, кипящий чайник и налила себе чашку кипятка с крепким настоем заварки. Потом она достала большую коробку с конфетами в разноцветных фантиках и устроилась поближе к телефону, приготовившись к длинному разговору с сестрой.
Звонка не было.
Лариса потихоньку попивала чай, вспоминая и перебирая всех известных ей претендентов на руку и сердце сестры.
Этот представительный ряд не вызывал у Тамары серьёзных симпатий. На то были причины. Как говорила Тамара, им всем, представителям ряда, не хватало мужественности. Одни были очень говорливы и много распространялись о чувстве к ней, другие о себе, некоторые были не интеллигентны и не интересны ей, те не деловиты и прочее, прочее.
Время шло, ряд редел, но привлекательности от этого не прибавил. Лариса знала, что Тамаре, особенно, после одного её молодёжного увлечения, очень хотелось иметь крепкую семью, детей, домашнего тепла и уюта – это понятное женское желание. Но она хотела не просто выйти замуж, но сделать это один раз и по любви, всегда иметь рядом только мужа и строить с ним долгую традиционную семейную жизнь.
Это её желание со временем превратилось в жизненное кредо и, смешиваясь с боязнью одиночества, в глубокую личную необходимость. Сёстры всегда помнили о своих родителях, создавших крепкую семью и ставшие примером для подражания своим детям.
И вот, кажется, выбрала… Ведь поехала на край земли… И, похоже, неудача.
Как будто дождавшись этой мысли Ларисы, телефон зазвонил. Она поспешно подняла трубку, голос Тамары уже с первых слов звучал чище и бодрей прежнего.
– Лара, я уже звоню из номера в гостинице. Устроилась на сутки при аэропорте, хотя бы выспаться и отогреться можно, здесь очень неплохо: тепло и чисто. Дали билет только на тридцатое декабря – раньше нет вылетов, идёт метель. Главное – к Новому году буду дома.
– Ну, наконец-то, какая-то определённость. Тома, я не сплю и переживаю за тебя. Расскажи хоть вкратце, что с тобой произошло, где ты была, куда попала?
– Лариска, получилась грустная история. Я, как розовая бабочка, летела в тёплое лето, а попала на суровые ледники. На самом деле, оказалась в очень холодном месте, там, куда по доброй воле люди редко едут. Я ехала на этот лесоповал целую ночь из приемлемого зимнего холода и оказалась в жутком, за сорок градусов, морозе. До сих пор отогреться не могу при одном только воспоминании, – задрожавшим, как от холода, голосом воскликнула Тамара, заставив поёжиться и сестру.
– Ты, моя дорогая…, – протянула Лариса. – Всё это уже позади и скоро сотрётся из памяти, – успокаивала она сестру.
– Ну, слушай дальше… Поезд подходил к этому посёлку уже утром, было светло. Деревянный вокзальчик находился на пригорке и рядом с ним ровная площадка с тремя ёлками. Всё в снегу на земле и в густом молочном тумане сверху.
Встречал поезд только один человек, он стоял меж двух ёлок – прямой и строгий, я его сразу увидела из окна вагона… На нём был белый офицерский бушлат, подпоясанный ремнём, погон не было, был поднят воротник, шапка со связанными вверху ушами. В такой-то мороз… франт. Валенки ещё: серые, большие, высокие. Уже без подробностей сразу поняла – ехала не к нему. Он действительно был строен и ростом в соответствии с описанием, но он был такой, как говорится, «дробненький», худенький, тонкокостный что-ли… Знаешь, такие бывают, которых не раскормишь, – голос Тамары неуверенно подбирал нужные слова.
– Поняла, Тома. Психологический тип: астенический, со всеми вытекающими характеристиками, – подсказала Лариса.
– Да-да! Вот именно. Явно не мой вариант… Но было уже поздно, надо было идти только вперёд, что означало выход из вагона. Вышла, уж не знаю, что у меня было с лицом, по-моему, я не контролировала его выражение. Он, т. е. Николай, сразу направился ко мне, с доброжелательной улыбкой поздоровался, забрал из рук сумку, пошли. Помню, что я спросила, далеко ли идти, он махнул рукой на дома впереди, сказал: «Близко».
– Вроде, пока выглядит всё прилично, – не удержалась Лариса.
– Да, вполне. Пришли в первый дом, все дома деревянные, однотипные, на два крыльца, а этот без второй половины, внутри длинный коридор, из которого мы вошли в очень большую комнату с печкой.
Печка топилась, около неё сидели три женщины – чистили картошку. Поздоровались, они меня разглядывали во все глаза, видимо, знали о моём приезде. Николай сказал: «Это мои соседки», посмеялся с ними о чём-то и отправил куда-то, они быстро ушли.
Я разделась, присела на табуретку у стола. Из мебели в комнате была металлическая кровать, стол и несколько табуреток, всё. Надо было о чём-то говорить, спрашивать, по крайней мере, а желания, даже из вежливости, не возникало… Единственно, чего очень хотелось, это сначала выпить кофе или чая сладкого, горячего, а потом перекусить.
Николай это понял и быстро предложил жареную картошку и чай с печеньем. Выдвинул откуда-то, с пышущей здоровым жаром печки, сковороду, наполнил картошкой две большие суповые тарелки, порезал кружками солёный огурец, достал нарезанную большими кусками красную солёную рыбу, нарезал крепкими ломтями белый деревенский хлеб. Позже налил чай. Руки мы помыли под рукомойником с ведро. Вот такой сервис неприхотливый оказался.
– Тома… Сервис очень неприхотливый. А как же с туалетом обстояли дела?
– Насчёт этого он очень просто мне сказал, что если надо в туалет, то можно выйти в коридор, там довольно тепло и в углу стоит специальное ведро для этих дел. Если по-маленькому, то можно сходить и в то ведро, под рукомойником.
– Да-а, дела.. – вымолвила Лариса.
– Вот так. Пока пили чай, он всё поглядывал на меня, почти оценивающе, потом мягко расспросил о моей семье, с кем живу, что имею, где работаю. За его ненавязчивостью чувствовалась деловитость, с материальным уклоном. При этом я поняла, что он может задать любой вопрос и в любое время – спишь ты или бодрствуешь, неважно.
Не знаю, что это за симптом, возможно, махровый эгоизм, а может быть метода такая, вошедшая в привычку. Он не стал ждать вопросов, понимая, что я не из молчаливых. Просто после моих ответов, встал и сказал, что ему надо срочно идти на работу, нет, не так, «на службу» прозвучало от него. Что придёт он вечером, ненадолго, потом поговорим.
Уже одетого, в дверях, я его спросила, где здесь продуктовый магазин, чтобы что-нибудь купить на ужин. Он сказал, что ходить никуда не надо, всё есть. «Приду, разберёмся» и ушёл, улыбнувшись.
– Похоже, он очень тонкий человек, Тома… Ему сложно жить, особенно в такой среде. А знаешь, возможно, он приспособился и стал хитрым «двуликим Янусом»? – предположила Лариса.
– Я думаю, что ты близка к истине. Дальнейшее его поведение подтвердило мои опасения. До вечера я была одна. И металась по этой пустой комнате: то смотрела одну неизвестную программу по телевизору, то сидела, то лежала, то разоблачала его единственный, болтающийся на деревянной вешалке, старого образца костюм.
И никак не могла понять, как можно жить, проводить время в этом доме. Хотелось уйти отсюда немедленно. Но куда? Я поняла, что весь посёлок, практически, уже зона. А в тайге, рядом, находится исправительно-трудовая колония для осуждённых. Поэтому я имею: посёлок-поселение, где нет гостиницы, поезд на Красноярск только завтра в двенадцать дня, а вокзал закрыт на ночь.
Уже было около восьми вечера, когда Николай вернулся, тщательно помыл руки, умылся и сказал: «Давай, Тамара, капитально поедим и попьём чаю!». Я предложила свою помощь, но он отклонил её с улыбкой: «Ты у меня в гостях, позволь накормить тебя по-мужски и по-таёжному».
И, представь, всё быстро организовал: принёс из коридора глубокую утятницу с тушёным мясом кусками и разогрел на какой-то скоростной плитке, потом отправил туда же сковороду с картошкой. Достал вяленую необыкновенно нежную рыбу, открыл несколько банок консервированных овощей и компот ассорти. Всё расставил, разложил, правда, по-деревенски, но выглядело мило и добротно, заметна была рука рачительного хозяина. Ты меня слушаешь, Ларочка?
– Да, конечно, Тома… Жду…
– Ладно, не спеши. Мясо такое ела впервые, это была сохатина. Верь: деликатес. Рыба, знаешь? Прозрачные, светло-розовые пластинки, какая-то горная, из чистых вод, краснокнижная. В общем, царский стол – вот что я увидела. Николай был не многословен и явно не весел. Я спросила его: «Что произошло на его службе, что случилось?», и он ответил, что человек на пилораме повредил себе руку, пока не понятно: было ли это специально сделано или произошёл несчастный случай. На вопрос: «Какие же могут быть последствия?» ответил, что дальше этого уже никуда не сошлют, добавил: «Пора идти, вернусь утром, располагайся, бельё в шкафу в коридоре, хозяйничай. Всё равно кровать одна, вдвоём будет тесно». Поулыбался и ушёл.
Тамара помолчала немного, Лариса забеспокоилась:
– Да говори уж, что тут скрывать? Так ведь?
– Ладно. Ну что было дальше? Я убрала со стола. Нашла постельное бельё и постелила на этой почти солдатской кровати. Слегка помылась, легла. Всё-таки успела заснуть и даже поспать. И не услышала, как и когда вошёл в комнату Николай.
Была уже глубокая ночь. Я проснулась от прикосновения: он дотронулся до моей руки, и, поняв, что я проснулась, тихо произнёс: «Томочка, я тоже хочу немного полежать. Давай поспим вместе». «Я не хочу вместе»! «Ну что же делать? Ведь кровать одна. Я тихонечко рядом лягу, и не помешаю тебе нисколечко. Договорились? Я тихонечко лягу, даже помылся, чистенький. Хочу немножко полежать. Устал ужасно, поверь, Томочка». «Ложись на пол, здесь мне и одной очень тесно». «Томочка! Нет у меня ни матраса, ни одеяла, ни подушки. Куда же мне деваться? Машину вызывать – это целый переполох устраивать. Ну, смилуйся надо мной, давай как-нибудь устроимся дружненько», и так далее продолжалось, и тому подобное.
Ну, что же делать, в конце-то концов? Я завернулась в простыню, отодвинулась к самому краю, отвернулась к стене. Он осторожно лёг рядом, тихо полежал некоторое время, потом начал шептать мне в спину, как он замёрз и некому его согреть. Что он сегодня сильно настрадался и некому его пожалеть, несчастного хорошего мужичка. «Томочка! Ну, пожалей, наконец, меня, мне очень хочется твоего тепла, ласки. Ну, повернись ко мне, я не понимаю твою спинку. Ну, пожалей, Томочка! Будь ласка!» Он протянул ко мне руку и нежно начал гладить шею, плечи… Он мог быть нежным, этот таёжный хозяин всего тюремного хозяйства. Что мне оставалось делать, Лара? Но не кричать же: «Караул! Помогите! Насилуют!», всё равно никто бы не пришёл на помощь.
– Ну да, ну да… Тома! Господи, что тебе пришлось пережить, перетерпеть? Не плачь. Это всё забудется, ты уже вырвалась оттуда. – Только и могла вымолвить Лариса. Она слышала, что Тамара не может унять слёз.
– Дальше в темноте ночи мне не видно было его узкого смуглого лица. Я вдруг вспомнила пословицу: «Все кошки бывают серы в тёмной комнате». Он был тем самым серым котом, которого я никогда не хотела бы видеть ночью рядом, но… иногда обстоятельства бывают сильнее нас.
– О-о…
– Он и правда, наверное, был на грани срыва. Всё произошло быстро - дело мужского принципа, скорее всего.
Он долго приходил в себя. Я ему сказала: «Завтра я уезжаю!» И он, наконец, заговорил о себе: «Тома! Я украинец, из деревенской семьи, и снова хочу вернуться в свой дом – родители стали старыми. Уже скоро подойдёт мой расчёт, я его очень жду. Вернусь под Полтаву, заведу гусок, курок, свинок, коровку, тёлку – полный двор натурального хозяйства. Понимаешь?
Ты мне очень нравишься, но ты городская, а мне нужна сельская женщина, чтобы любила то же, что и я». «Зачем же ты меня вызывал? Ведь я от тебя ничего не скрывала о себе, и ты знал, что у меня другой стиль жизни – не тот, что тебе нужен. А ты о своём молчал. Почему? Ты стал или был всегда такой злой? Ты понял, с каким чувством я уезжаю? Мы с тобой больше никогда не встретимся, но я навсегда тебя запомню вот таким, каким ты был сейчас. И не прощу». Николай молчал. Он уже спал.
А утром я уезжала, он меня провожал, как не сопротивлялась. Но билет я покупала за свои деньги, он не предложил купить, хотя явно понимал, с его складом ума не мог не понимать, что я значительно потратилась на поездку. Вот почти и всё, Лариска. Поспи хоть три часа. До встречи!
– Томочка! Позвони, когда будешь вылетать!
– Да-да! Хорошо! А ещё я тебе не сказала одну вещь: сегодня в дверях на выходе из аэропорта, в тамбуре между дверями, в снежной каше, к моим сапогам что-то прилипло, я наклонилась и стала это убирать и вытащила из-под ног какой-то мех. Вышла с ним на улицу, отряхнула и увидела, что это мягкая и выделанная шкурка соболя, светло-орехового цвета, правда, но настоящего, "баргузинского". Кто-то потерял из своей коллекции. Посмотрела вокруг: никто ничего не ищет рядом, ну и ладно, взяла с собой. Так что везу тебе сюрприз, уже приятный, подарок на воротник.
– Молодец! «С паршивой овцы, хоть шерсти клок», как говорится в народе. До встречи! Целую, сестрёнка.
г.г. Новосибирск – Красноярск, 1996 год
Интернет. Энергичные танцы