Попутчик

Я едва успела на поезд. Командировка выдалась суматошная, чтобы решить все вопросы, пришлось много побегать по городу из одного филиала учреждения в другой. Знала бы такой расклад, купила бы билет на более позднее время.
Из-за того, что опаздывала, я не успела забежать в привокзальный буфет, чтобы купить себе что-то на ужин. Только вскочила на подножку вагона, как поезд тронулся. Проводница  что-то ворчала мне вслед, но мне было уже не до этого. Сунув проездные документы ей под нос, я просочилась в тесный коридорчик, внимательно изучая номера купе.
Ну, вот и мое счастливое место, седьмое. У меня с детства было три любимых числа, почти как в «Пиковой даме»: тройка, семерка, тринадцать. И если они мне выпадали, неважно где - в экзаменационном билете, в номере автобуса, в случайно выцепленной взглядом цифре на стене дома – день получался удачным.
Но тут что-то не повезло. На моем счастливом месте сидел седовласый мужчина и смотрел в окно на проплывающие мимо дома и деревья.
- Извините, но это место мое, - как можно вежливее сказала я.
- Да, ваше,  не спорю. У меня пятое место, напротив вашего. Но, видите ли, дело в том, что я не привык ехать спиной вперед. Не могли бы мы с вами обменяться? – и мужчина взглянул на меня.
Если бы не так гудели мои набегавшиеся за день ноги, я бы ни за какие коврижки не пошла на обмен. Но мне очень хотелось поскорее лечь и уснуть, тем более, что время уже позднее.
Я плюхнула свою раздувшуюся сумку на пятое место и только кивнула мужчине:
- Хорошо, я согласна. Только попрошу вас выйти в коридор, мне надо переодеться.
Мужчина встал и вышел из купе. Я закрыла дверь, быстро скинула блузку и юбку, накинула халат и, взяв полотенце, тоже вышла. Мужчины в коридоре не было, наверное, пошел курить. Я проворно пробежала до тамбура, краем глаза заметив, что многие купе свободны. Мелькнула раздраженная мысль: не мог мужик просто перейти в другое купе, освободив мне мое счастливое место?! Но что сделано, то не воротишь, сама разрешила обмен.
Наскоро умывшись, я вернулась. Мужчина сидел и все так же смотрел в окно, хотя, что он там высматривал, непонятно, уже порядком  стемнело.
Я юркнула под одеяло и блаженно вытянула ноги.
- А вы не хотите поужинать? – вдруг спросил мужчина.
- Нет, спасибо. Да я и не успела ничего купить в буфете. Ничего, говорят, ужин надо отдавать врагу.
- Ну, врагов мы кормить не станем, а вот сами перекусим. У меня тут много чего есть. Присоединяйтесь, мне одному не осилить.
С этими словами мужчина достал битком набитую сумку и стал выкладывать из нее различные пакеты. В купе запахло съестным, и я поняла, что очень голодна. Честно говоря, я и не обедала  нормально, сжевала между пробежками по городу какую-то малоаппетитную булочку, запив ее соком из пакетика.
Мужчина разложил на столике пирожки, огурцы, помидоры, пучок лука, шмат копченого сала, одуряющее пахнувшего чесноком и сказал:
- Я пойду за чаем, а вы приступайте.
Я села и потянула носом. Да, запах был отменный!
Вернулся мой попутчик и поставил на стол два стакана с чаем.
- Извините, не представился. Меня зовут Петр Петрович, а вас?
- Катя, Екатерина.
- А по отчеству?
- Да по отчеству еще и не зовут.
- Ну и ладно, пусть так. Катя, не стесняйтесь, кушайте. Сейчас порежу сало, сам коптил на вишневых веточках. Отведайте, не пожалеете!
Меня упрашивать было не надо.
Когда с едой было покончено, Петр Петрович быстро и сноровисто убрал пакеты в сумку, отнес пустые стаканы проводнице и вернулся в купе. Я уже клевала носом.
- Ложитесь, а я еще посижу, - сказал мне мой сосед. – Мне подумать надо. Знаете, я ведь еду и сам не верю, что еду…
Я поняла, что сейчас последует какая-нибудь душещипательная история из тех, которые в дороге обязательно изливаются попутчикам. И еще уяснила, что перед своим рассказом он специально прикормил меня, чтобы я выслушала его исповедь. Боже, да что же это такое! Так хочется спать, глаза слипаются!
Но делать нечего, я прислонилась к косяку окна и приготовилась выслушать. Надеялась, что проводница вскоре выключит верхний свет, и сосед не заметит, что я уснула.
Петр Петрович что-то монотонно рассказывал, в некоторых местах я протягивала «да что вы», «конечно», «да-да», хотя суть рассказа не улавливала совершенно, пока не прозвучало название моего родного города. Я встрепенулась и попыталась понять, о чем же мне рассказывает мой попутчик.
А он продолжал, и постепенно с меня полностью слетело сонное состояние. Я уже внимательно слушала и в голове моей билась мысль: так не бывает, так не может быть!
- И вот, Катюша, наконец-то мне повезло, у  меня появился адрес этого человека, и я еду, чтобы упасть перед ним на колени в знак благодарности за то, что я живой, что я вижу небо, землю, что у меня есть дети, внуки. Только вот не предупредил я его о своем приезде, о чем немножко жалею. Но если учесть, сколько раз я ошибался, сколько объехал городков вашей области и понимал, что не тех людей у меня появлялись адреса, что они просто являлись полными тезками. А вот сейчас сердце мне говорит, что я на верном пути, что наконец-то я увижу своего дорогого человека…
Я обалдело уставилась на Петра Петровича. Попросить его повторить заново свой рассказ я не могла, ведь я, как говорится, «кивала», но как быть? Мне нужны были подробности! Мне необходимо было удостовериться, что я не сплю,  что рассказ моего попутчика имеет прямое отношение ко мне и моей семье!
- Петр Петрович, миленький, а что вы еще знаете об этом человеке? – решилась я, наконец, спросить. – Вернее, что узнали дополнительно за время своих поисков?
- Вижу, Катюша, вас заинтересовал мой рассказ? – мягко улыбнулся Петр Петрович. – А то я было подумал, что вы совсем задремали, а я просто еще раз – для себя - эту историю пересказал… Ну, что же… Узнал я многое, милая девушка, а сначала ничего не было известно, кроме его звания – старший лейтенант. Когда он меня вытаскивал на себе под минометным огнем немцев, перед моими глазами были его погоны с тремя звездочками. Мне в ту пору было девятнадцать лет, и это был мой первый бой. Тогда мы попали в страшную переделку. Вся наша рота полегла, остался я один, с перебитыми ногами и последним патроном, для себя. Лежу, кричу от боли и страха, помирать-то страсть как не хочется… И тут наши прорвали окружение, я услышал рев танков, на большой скорости мчащихся мимо. Из последних сил я замахал руками, пытаясь привлечь к себе внимание сидящих на броне солдат. И, есть же Бог на свете, заметили! С одного из них в окоп ко мне скатился офицер с автоматом. Увидел мою зареванную рожу и крикнул: «Не дрейфь, боец, сейчас выберемся!» И вот, Катюша, потащил он меня, потом свалил под куст, сдернул автомат с плеча и давай поливать врага, истратил все боеприпасы. Что было дальше, я уже ничего не помню, очнулся в лазарете. Военврач сказал, что очень вовремя меня к ним доставили, и просил поставить свечку за старшего лейтенанта Григория. Через день меня отправили в госпиталь в тыл. Долго лечился, а когда вернулся в строй, решил отыскать своего спасителя. Стал наводить справки, какое воинское подразделение пришло нам на помощь, когда нас немцы в кольцо взяли, опрашивал оставшихся в живых бойцов нашего полка, не видел ли они, как и кто меня из боя выносил. Так вот и набрал сведения о политруке старшем лейтенанте Григории из Смоленска, получившим за тот бой орден Красной Звезды. Уже и фамилию его знал, и номер части, но тут меня снова ранили, правда, легко, недолго лечился, снова воевал, а потом победили мы окаянных фрицев, домой я вернулся, женился, детишки пошли. Как-то уже и подзабывать стал Григория, но тут случилась по работе у меня командировка в Смоленск, вспомнилась война, и так мне вдруг захотелось его найти – моего спасителя, в ноги поклониться! Если бы не он, не было бы у меня ни жены, ни детей, да и матушка скончалась бы раньше времени, получив похоронку на меня. Через адресное бюро узнал, что жил в Смоленске такой гражданин, но после войны выбыл в неизвестном направлении куда-то за Урал. Правда, остались в городе его жена и два сына. Я к ним – помогите найти! Жена встретила нелюбезно, чуть с крыльца не спустила, но узнав мою историю, смилостивилась и в двух словах поведала, что Григорий после войны недолго с ней прожил, разладилась их семейная жизнь, а потом развелся, уволился с работы и уехал в Пермскую область. В каком городе он живет, жена не знала, но деньги на детей регулярно приходили из областного центра, обратный адрес на бланках никогда не указывался.
Вот с Пермской области потом я и начал свои поиски, к тому времени адресные бюро уже перестали давать сведения простым гражданам. Но я такой человек: дал себе слово – должен сдержать! И вот еду сейчас к нему и представляю, как обниму, как в ноги упаду, как спасибо скажу…
Я слушала рассказ Петра Петровича и чувствовала, как по щекам бегут слезы.
- Петр Петрович, миленький, зря вы едете, - почти прошептала я попутчику. – Нету Григория. Умер он. В прошлом году… Это мой отец…
Мужчина словно споткнулся на полуслове и уставился на меня.
- Не понял, Катюша. Как – ваш отец?! Вы не ошибаетесь?
- Нет, Петр Петрович, это точно мой папа, - и я назвала свою фамилию, на что мой попутчик растерянно кивнул - он был политруком танкового корпуса, закончил войну капитаном, до войны жил с семьей в Смоленске,  там же после войны познакомился с моей мамой, родилась я. И тогда мой папа все честно рассказал своей жене и с нами уехал сюда, на Урал. В последнее время он часто болел, сердце. И в прошлом году он умер.
Слезы безостановочно бежали по моему лицу, я их вытирала краем простыни.
Петр Петрович помолчал, а потом положил свою руку на мою и задумчиво произнес:
- Да, такое только в кино бывает. Неужели Григория уже нет на свете? Как же так?! Не успел я его отблагодарить за свою жизнь… Эх, если бы пораньше заняться его поисками…
Он замолчал.
В дверь купе постучали, и раздался голос проводницы:
- Просыпаемся, умываемся, скоро санитарная зона! Белье сдаем!
Я и не заметила, как миновала ночь. Через плохо отмытое окно в купе проник луч солнца, и в его свете я увидела, как изменился Петр Петрович. Он вдруг резко постарел, глубже обозначились морщины, потухли глаза, еще недавно живо блестевшие даже в неярком свете ночника. Сколько же ему лет? Если в 1943 было девятнадцать, то сейчас, после сорока мирных лет, где-то около шестидесяти. А вчера вечером он выглядел гораздо моложе.
- Петр Петрович, сейчас мы поедем к нам! – решительно сказала я. - Мама будет рада…
- Нет, Катюша, - печально ответил мой попутчик. – Незачем мне к вам ехать. Григория нет, вам я свою историю рассказал, а матушка ваша… Что ей бередить сердце? Думаете, ей приятно будет узнать, как я в Смоленске ходил к родным Григория? Женщины – такой народ… Ну, давайте собираться, подъезжаем!
Поезд замедлил ход и вскоре остановился. Наш вагон не доехал до невысокого перрона, поэтому нам пришлось прыгать с высокой подножки прямо на гравий. Петр Петрович, слегка прихрамывая, зашагал к зданию вокзала, а я, ухватив попутчика за рукав пиджака, бежала следом.
- Катюша, милая, вот что я хочу вам сказать, - начал Петр Петрович, когда мы с ним оказались у окошка кассы. – Вы не расстраивайтесь. Сейчас я куплю билет на обратный путь и уеду.
С этими словами он протянул деньги кассирше.
Я не знала, что мне делать. За коротенькую летнюю ночь этот человек стал мне близок и дорог, словно родной. Его спас мой отец на войне, о которой он нам никогда не рассказывал. Да и я ни разу не расспрашивала об этом папу, у меня были другие интересы. Фильмы и книги о войне я не любила. А отец, едва посмотрев начало какого-нибудь военного фильма по телевизору, переключал его на другой канал, презрительно кривя губы.  Теперь-то я осознаю: то, что ему довелось пережить там, под ливень пуль и грохот снарядов, не шло ни в какое сравнение с тем, что нам предлагало современное искусство.
А сейчас передо мной был живой свидетель той поры, который еще совсем молодым мальчиком ушел на фронт, видел войну не на экране, а сам, как и мой отец, стрелял, убивая фашистов, познал боль, грязь, холод, страшные крики раненых и смерть товарищей не понарошку. И я вдруг остро пожалела, что так мало знаю о своем отце и той, незнакомой для меня его жизни. Мне так хотелось еще о многом расспросить Петра Петровича – нет, не о папе и той их мимолетной встрече, а о войне!
Вот мы, молодые, сейчас живем в мирное время, спокойно работаем, веселимся, не задумываясь о тех людях, кто добыл для нас это, благодаря кому мы родились у своих пришедших с фронта родителей, можем видеть, слышать, дышать, чувствовать – жить! А ведь могло быть совсем  по-другому, если бы не было нашей Победы!
Да, в этот светлый день - 9 мая мы все идем с цветами к памятникам погибшим воинам, скорее по традиции, нежели от сердца, со скукой слушаем речи ветеранов, пересмеиваемся друг с другом, если кто-то из них в волнении путает слова, и не задумываемся, что всё, о чем они рассказывают, было на самом деле!   Почему мы такие черствые?! Ведь в каждой семье были или есть родные, которые воевали, отстаивая мир для потомков! Так что же потомки не ценят этого?! Когда мы стали такими бездушными?!
Петр Петрович получил свой билет и, сгорбившись и тяжело шаркая ногами, отошел в сторону.
- Ну, вот и все, - сказал он. – Не увиделись мы с Григорием. Не успел я. Что же, Катюша, передавайте ему привет и низкий поклон от меня, от моих родных, когда навестите папу на кладбище. 
Я кивнула, глотая слезы.
- Давай прощаться, дочка. Рад был познакомиться с тобой. Ты это… Ты гордись, что у тебя был такой отец! Видел я на войне и трусов, и предателей, и героев. Люди – они разные. И жить все хотят. Но перед лицом смерти многие меняются… Еще раз спасибо за встречу с тобой. Вот ведь как случается в жизни порой! Как в кино…
И он двинулся в сторону перрона ожидать обратный поезд. А я стояла в кассовом зале, не замечая снующих пассажиров, и смотрела своему попутчику вслед помудревшими глазами.