Никифор Митрич решил жениться. Сваху звать не стал, знал – расчёт точный и надёжный. Ещё с весны он решил взять в жёны Клавдию из соседнего дома. Она – одна, как перст, он бобылём сколько лет живёт. Присмотрелся он к ней за долгие годы, рядом жили. Ладная женщина, домовитая, хозяйка справная, мужа рано потеряла, себя сберегла. И возраст подходящий чуть-чуть за пятьдесят. Сын в городе живёт, матери порой тысяч пяток подкинет, и на том спасибо. Глаз в деревню не кажет, детишек понянчить не привозит, всё в отпусках по заграницам с семьёй мотается, жарится на турецком песочке. И Клавдия на него не в обиде, о матери заботится, про здоровье в письме спросит, телефон моднючий бандеролью выслал, позвонит иногда. Тогда Клавдия, как солнышко сияет, весь разговор тот сельчанам выложит до мелочей, да от себя чуток добавит. В общем, сын будущей жены Никифору не помеха. Опять же на книжке у Клавдии кругленькая сумма, про которую она намекала. Будет на что в старости жить.
Никифор стариком себя не считал, разве это возраст – шестьдесят девять! Вот в конце лета ему круглая дата наступит, тогда и жениться можно. Сразу два дела за одним столом. Опять же экономия, расходов меньше. А отметить начало их жизни надо! Важная дата, как ни взгляни!
«Невеста» о своём замужестве даже и не догадывалась. По утрам улыбчиво здоровалась с Никифором, выпускала из сараюшки всполошенных кур, убиралась по дому, полола в огороде и жизнью была довольна. Сын звонил недавно из Крыма, фото прислал всей семьи, радость-то! Ребятишки высокие, в отца, жена красавица, да и сам – мужик в расцвете сил. Клавдия ту карточку в рамочку вставила, нет-нет да уронит взгляд на детишек, мысленно благословляя их. Так что мысли «невесты» были далеки от помышлений её соседа.
На Троицу – великий праздник, спозаранку Клавдия отправилась в соседнее село на службу в церковь. Повязалась белым платочком, в руки – цветы ромашки, что в огороде нарвала, сама чинная да статная. Автобусного сообщения меж поселениями не было, в «перестройку» отменили, а церковь в округе одна только в ближайшем селе. Бабки, что в летах, дойти до неё не могли и попросили принести Клавдию просвирочек да свечек. Набрала Клавдия заказов, да в путь-дорогу. Пришла вовремя, и службу отстояла, и заказ старушечий выполнила, и к батюшке подошла за благословением. Идёт обратно, душа радуется, птички щебечут, в природе живой дух витает, знамо – Троица! Уже к деревне подходить стала, а тут небо скоренько заволокло синей тучей, подул порывистый ветер, травы пригнулись к земле и быстро закапал дождь. Вокруг ни сараюхи какой, ни навеса, спрятаться негде, да и лес она прошла. Открытое, голое место. А дождь серьёзный, с мелким градом впридачу. В общем, пока Клавдия до дома добежала, вымокла до нитки. Снятую одежду выкрутила, в сенцах развешала, переоделась в сухое, чаю с малиной напилась, ноги в горчице попарила, да в постель юркнула.
Ночью женщина почувствовала себя плохо, жар давил изнутри, горела грудь, раскалывалась от боли голова. К утру появился изнуряющий, сухой кашель, да боль за грудиной. Кое-как Клавдия поутру встала и отправилась к бабке Матрёне, что жила за три дома от неё. Бабка, увидев её, всплеснула руками, усадила под образами, прочитала молитву, травяную настойку дала и пообещала проведать сегодня же. Дома женщина пригубила горькое лекарство и быстро уснула. Проснулась она к вечеру, как показалось, вполне здоровая и отдохнувшая. Но ночью вновь металась в жару, изнемогая от жажды.
Старуха лекарка сразу смекнула, что простудой здесь и не пахнет, да фельдшера давно не стало в их краю, какая-то «оптимизация» пришла на деревню. Старуха не знала значения этого грозного слова, но видела в нём зловещий смысл, ибо доктора убрали по требованию именно заклятой «оптимизации» Оставив соседа Никифора приглядеть за больной, старуха кинулась к главе поселения за помощью. В селе, что рядом, медпункта тоже не было, пришлось звонить в город. Там долго не брали трубку, долгие телефонные гудки бередили душу, ввергая в неизбывную тоску.
Наконец, на том конце взяли трубку.
- Алло, девушка, мне бы «скорую»! – взволнованно закричал глава Фёдор, - женщине плохо, умирает!
- Кто умирает? – равнодушно прореагировала трубка, - вы или женщина?
- Женщина Клавдия Гаврилова сознание теряет.
- Сколько лет Гавриловой?
- Пятьдесят, наверное.
- Температура больной?
- Большая температура, не мерили, горит вся!
- Так померяйте!
- Прямо сейчас? Умирает она!
- У нас не умрёт. Чем болела?
- Как чем?
- Скарлатиной, свинкой, туберкулёзом?
- Почём мне знать! Не болела, наверное…
- А как мне прикажете карточку заполнять?
- А потом нельзя её заполнить? Ведь умрёт Клавдия!
- Адрес.
- Деревня Петушки…
- Какого района?
- Неделинского, дом четыре по Красной улице.
- В Неделинский район мы не поедем. Размыло всё дождём, машина не пройдёт, асфальта ведь у вас нет?
- Нет, - поник Фёдор, - какой год обещает область дать деньги, да…
- Ну вот, а мы не виноваты, трясите область…
С этими словами трубка отключилась, и Неделинский район с деревней Петушки по странному стечению обстоятельств остался за чертой владений Российской Федерации.
Ещё не веря в абсурдность ситуации, Фёдор попытался связаться с министерством здравоохранения области, но тщетно, его сотрудники спали сном праведников, за окном синела летняя ночь.
Бабка Матрёна слушала разговор и качала головой. Она помнила времена, когда медицина пришла на деревню, как люди радовались той перемене, помнила первых докторов да медсестричек. И укол поставят, и давление померяют, и лечение назначат. Помнила и последнего фельдшера – усача Михееча, мастера на все руки. И роды принимал, и зубы лечил. А сейчас одна надежда у старого оставшегося люда – она, бабка Матрёна. А что она может? Хворь заговорить да травкой напоить. А что посерьёзнее приключится, доктор нужен! Только где он? Она вздохнула и подошла к растерянному Фёдору:
- Ты вот что, ты телеграмму дай сыну Клавдии, адрес я скажу тебе.
С телеграммой получилось, как нельзя лучше. Милая телефонистка на станции сразу отбила текст с просьбой приехать незамедлительно, мать при смерти.
К утру Клавдия совсем ослабла и только через силу хрипела. Никифор скорбно смотрел на свою «названную», понимая, что его грандиозные планы летят в тар-тарары. Надо же было так простудиться, да в такой благословенный день! Собравшиеся старики тихо сидели на лавках, две старушки читали молитвы. Бабка Матрёна меняла повязки, смоченные разбавленным уксусом на лбу Клавдии, в углу притаилась любимая кошка хозяйки.
К обеду дверь с шумом отворилась и в комнату размашисто ступил высокий крепыш средних лет с порывистыми движениями, следом за ним неслышно семенила пожилая женщина в очках с чемоданчиком в руках.
- Где больная? – нарушила тишину женщина.
Неожиданно властный тон женщины взбодрил окружающих и все, как по команде, показали руками на затихшую Клавдию. Подошедший сын припал к худенькой руке матери, но властная женщина – врач, быстро отстранила мужчину, откинула одеяло. Клавдия с усилием открыла глаза, слабо улыбнулась:
- Приехал, сынок, - через силу выдавила мать и уронила голову.
- Все из избы, больной нужен воздух! – приказала врач и припала стетоскопом к груди Клавдии. Сердце колотилось сильно и неровно, в лёгких свистели на разные лады обширные хрипы.
- Степан Викторович, нужна срочная госпитализация, крупозное воспаление лёгких, очень опасно! – сказала она сыну Клавдии.
- Конечно, конечно, - засуетился Степан, - сейчас помогут.
Он пулей вылетел из избы и через минуту вернулся с тремя дюжими парнями и носилками. Клавдию отнесли в зарубежный «внедорожник» последнего года выпуска, густо заляпанный грязью.
- Энтот по всем расхлябанным дорогам проедет, на село бы такие, - подумал Никифор, - только где их взять?
Машина давно отъехала от дома, сопровождаемая восклицаниями в адрес любящего сына Клавдии, а Никифор всё смотрел вслед своей «наречённой» Он знал, что не вернётся Клавдия в деревню, сын уже не отпустит. Рядом судачили старые бабки:
-Это кто ж такой будет, сын-то её?
- Да начальник большой, в администрации города сидит…
- А-а… Хороший сын, заботливый… Только что ж не приезжал-то?
Красноречие старух сразу пропало, каждый вспомнил своих разлетевшихся по свету детей и внуков. Горькая тоска закралась в сердце каждого сельчанина. Что ж пенять? Знать, судьба у них такая, под старость лет остаться посреди России в никому не нужной деревне Петушки.