Когда в 1941 году объявили, что началась война, мой дед, Васильев Анисим Емельянович , не смотря на свой пятидесятидвухлетний возраст, сразу начал собираться в дорогу.
- Надо Ульяна, - сказал он бабушке, - Пережил я две войны, а Бог, как говорится, любит троицу. Что ж я, антихрист какой, на печи отсиживаться, когда беда такая случилась.
- Не чудил бы ты старый, без тебя, поди, найдётся, кому с германцем-то, потягаться силушкой, ты уж пробовал, остынь. Да и не возьмут тебя, осколочного, не сбирался бы даром.
- Не скажи, душа моя. Как не возьмут? Кого? Меня? Это, ты что же думаешь, в военкоматах вредители страны сидят что ли? Что бы старых, разумных казаков отстранять от военного дела А, кто по твоему объяснит молодёжи, что это за фрукт такой – немчик есть? Да, с какой его приправой нужно пользовать, что бы он дорогу на Русь матушку забыл? Кто, если не я и старая гвардия, покажет, детям нашим и внукам, как против этой нечисти, выстоять? Нет уж, Ульянушка Трофимовна, Свет очей моих, и не думай отговаривать. Об одном прошу, шибко не печалься, родимая. Ни штык, ни пуля меня не берут, заговорённый я, а остальное переживу, как, ни будь. И горевать особо нечего, знавал я того немца ещё по первой мировой, кишкой он супротив нашего брата не вышел. Тогда спустили им, вот они и ерепенятся. Ну, видимо, пора приспела, угомонить уже бестию. Надо, пойду.
Бабушка, до последнего была уверенна, что деда завернут и по тому особо не перечила сборам. Наказав соседке приглядеть за детьми пошла за мужем до сельсовета. И только когда дед, выйдя на крыльцо, закрутив самокрутку, окликнул её, поняла, что тому не отказали. Она не рыдала, нет, не причитала. Подойдя к мужу, прижалась к нему и заглядывая в глаза только и спросила, - Когда?
-Послезавтра в семь утра, выходим до города. Отставить сырость, душа моя, пойдём-ка до дома, обговорить кое-что надобно. Не на неделю расстаёмся-то. Так крепко обнявшись, они и побрели, от толпившихся на площадке перед сельсоветом, односельчан.
Следующие двое суток были жаркими. О чём только они не условились, о чём только не обговорили.
-Не знаю Ульянушка, как долго она продлится окаянная, но думается, быстро назад и не жди,- говорил дед, поочерёдно прижимая к себе дочек, двух и четырёх лет придерживая на коленях пятимесячного сына. – Времена грядут тяжёлые, всем придётся не сладко. Ты, вот что, как бы не было сложно, голодно, береги Буранку. Не пускай под нож, мясо быстро кончится, а что потом? А так хоть с молоком почти всегда будите, хоть крышу скорми, не губи.
Буранка, это была гордость семьи, первотёлка чуть больше двух лет. В марте отелившаяся сразу двумя телятами, которых, кстати, пришлось отдать, чтобы рассчитаться с долгом за саму корову. Но эта бело-чёрная красавица того стоила. Покупали её уже с именем. Предыдущий хозяин объяснил, что когда она родилась, был сильный буран. Деду название понравилось, и он не стал переименовывать. К тому же она охотно отзывалась и даже мычала в ответ, когда её так окликали. Дед возился с ней более чем с детьми и то сказать первая серьёзная животина во дворе.
Лишь шестой годок пошёл, как демобилизованный боец красной армии Анисим вернулся в родную деревню, из которой уходил мальчишкой, ещё на царскую службу. Потом революция, гражданская и так далее. Он был последним ребёнком в многодетной семье. Все старшие братья и сёстры, уже давно жили своими семьями, кто здесь же в деревне, кто поблизости. И потому мать старушка, сразу задалась целью женить и младшенького, которому, кстати сказать, было уже глубоко за сорок. Дед особо не отнекивался и вскоре сыграли скромную но весёлую свадебку. Бабушке тогда было почти тридцать, но тоже как говорится, до этого времени промыкалась одна. Видимо ждала своего суженного. За субботу и воскресенье, съехавшиеся кто с чем, ото всюду родственники, подняли им небольшую избёнку, вблизи отцовского домика. И потянулись славные будни семейной жизни. Вскоре родилась моя мамка, через пару лет, тётя Полина и перед самой войной дядя Вася. Жить бы, да жить, кабы не война.
Провожать в дорогу, собралась вся деревня. Не смотря на раннее утро, не смолкали сразу две гармони , то сменяя друг друга, а то и подпевая. У сельсоветского крыльца плясала молодёжь, рядом плакали, обнимались, шутили. Колченогий дед на костыле, ходил с бутылкой первача и предлагал каждому уходившему.
- Давай сынок, стременную. На правое дело идёте, эх мне бы с вами, да военком, чуть моим же костылём не отходил. Проваливай, говорит, Егорыч. Ну, Бог даст, и без меня сдюжите, хлопчики. Мы уж тут за вас помолимся. Да пошлёт он вам силушки и бесстрашия перед нечестью фашистской. Возвращайтесь казачки, не подведите.
Объявили построение, провели перекличку. Все шестьдесят три человека, по списку присутствовали. Офицер, прибывший из города, распустил строй для прощания с родными. И через полчаса, отряд выдвинулся по направлению в город. Плач ещё долго не стихал, уже после того как новобранцы, под наигрыш одной гармони, скрылись за пригорком. Вторая гармонь, оставшаяся в деревне, молчала. Её хозяину было только шестнадцать. И как он не уговаривал, приехавшего за добровольцами капитана, отказали. Велели малость подрасти. Было начало июля 1941 года, впереди ожидали четыре долгих военных года.
---19.01.2018 г.--- Продолжение следует…