Гибель института по пути в капитализм. Часть 1

            

         Всесоюзный научно-исследовательский институт медицинских полимеров (ВНИИмедполимер) был создан  по распоряжению Совета Министров СССР в 1966 году  с целью  разработки  и применения полимерных материалов медицинского назначения,   разработки   изделий  однократного  применения  на их основе, в первую очередь, для службы крови, а также участие в разработки технологической части проектов строящихся  заводов  для серийного выпуска этих изделий.
    В 1991 году институт уже представлял собой комплексное многопрофильное  научно-исследовательское  учреждение,  основными направлениями деятельности которого являлись: разработка изделий для  службы крови (систем для взятия, разделения, консервирования, хранения, реинфузии, очистки и переливания крови,  её компонентов и кровезаменителей); создание защитных и лечебных полимерных перевязочных средств, включая покрытия на раны и ожоги; создание гемосовместимых  полимерных материалов, а также  изделий из них, для кардиологии сосудистой хирургии; разработка полимерных мембран для оксигенации крови, гемодиализа и экспресс-диагностики; создание бактерицидных полимерных материалов с высокой обеззараживающей эффективностью; создание особо чистых модифицированных полимерных материалов для медицины и биотехнологии; разработка оптических полимерных материалов с высокой лучевой стойкостью и изделий из них для лазерной медицины; разработка композитов на основе акриловых олигомеров для стоматологии; разработка новых лекарственных форм пролонгированного действия на базе полупроницаемых полимерных мембран; разработка автономных портативных устройств очистки и обеззараживания воды;   решение экологических проблем утилизации, связанных с массовым производством и использованием одноразовых полимерных изделий медицинского назначения.
       В институте работали  560 сотрудников,  из них - 4  доктора наук,  56 кандидатов наук, 7 лауреатов премии Совета Министров СССР, свыше 60 человек были награждены медалями ВДНХ. Опубликовано  более 1200 научных трудов по тематике института. Имелось опытное производство.  Было запланировано  строительство опытного завода одноразовых полимерных изделий в Московской области и возведение двух дополнительных исследовательских корпусов, общей площадью 24000 квадратных метров,  рядом с институтом.  Однако история страны распорядилась совсем  по-другому...
          В первые дни после сложения полномочий президента  СССР
М.С.Горбачевым, упразднения Советского Союза и спуска красных флагов с серпом и молотом с флагштоков высших государственных  учреждений страны казалось, что ничего существенного не произошло, ничего не изменилось, и что жизнь продолжает идти по-старому. Те же люди, те же здания, то же солнце, небо и звезды, только вот жили мы уже в другой стране, хотя формально у  той еще не существовало официальных границ, в ходу были советские рубли, и в карманах все граждане носили паспорта с символикой СССР.  И я, как был директором института, так им и остался!
Около месяца институт продолжал ещё подчиняться Министерству медицинской и микробиологической промышленности СССР и даже получил на свой счет финансовые средства за все выполненные в 1991 году работы. Затем союзные министерства и ведомства прекратили свое существование, и началась чехарда с подчинением института различным министерствам Российской Федерации, которые в то время возникали и исчезали, словно рисунки в калейдоскопе, который непрерывно встряхивается неуверенной рукой. Все директора предприятий страны, конечно, знали, что председателем правительства РСФСР, с приходом Б. Н. Ельцина на пост президента, назначен И. С. Силаев, а вот, какова структура этого правительства, и кто же конкретно входит в его состав на правах министров, было   практически неизвестно.
             За несколько месяцев институт успел побывать в распоряжении нескольких министерств, названия которых я даже не успел запомнить. Обычно мне  удавалось узнавать, кому подчиняется институт, из телефонного звонка кого-либо из чиновников, который сообщал, к кому я должен явиться с отчетом о деятельности института, с тем, чтобы в дальнейшем меня представили руководству очередного министерства. Однако эти изменения происходили с такой скоростью, что меня сумели представить только заместителю министра Министерства химии, а с остальными моими текущими руководителями встретиться не удалось.  При этом, никаких письменных указаний, приказов или официальных сообщений в институт не поступало, как будто такой тип связи в стране вообще отсутствовал.
Где-то в начале мая 1992 года, как обычно по телефону, мне было сообщено, что институт переименован в «Государственный научно-исследовательский институт медицинских полимеров», и по очередному правительственному распределению числится в составе Государственного концерна "Биопрепарат", который возглавил знакомый мне по Министерству медицинской и микробиологической промышленности Юрий Тихонович Калинин.
           Обрадовавшись, что, наконец, вроде бы появился вышестоящий начальник, которого я, по крайней мере, знал, и с которым можно было  без лишних проволочек обсудить остро стоящий вопрос о финансировании разработок института, проходящих по линии государственного заказа. Надо сказать, что никаких официальных документов из правительства о переводе института  в Государственный концерн "Биопрепарат" так и не поступило, и мне пришлось ограничиться нахождением  нового наименования института в списках предприятий,  вошедших в концерн.
Кроме предприятий микробиологического профиля, в этом списке были институты и заводы медицинской направленности, директоров которых я хорошо знал еще по работе в бывшем Министерстве медицинской промышленности.
Ю.Т.Калинин, как председатель совета директоров концерна, предложил мне подписать с ним контракт, в соответствии с которым я назначался директором института сроком на пять лет. Сама по себе контрактная форма найма на работу была мне в новинку, хоть я и слышал о  такой, посещая иностранные фирмы и читая различную литературу. Переговорив со знакомыми директорами предприятий, заключивших уже контракты со своими нанимателями на работу, и внимательно проанализировав текст предложенного  контракта, я подписал его с легким сердцем, тем более, что многие его предложения мне импонировали, как руководителю предприятия,  а кроме этого там впервые были положения, гарантирующие директору социальную помощь и защиту в случае потери трудоспособности.
           Примерно в это же время мне позвонили из только что образованного Государственного комитета Российской Федерации по управлению государственным имуществом, возглавляемого А.Б.Чубайсом. Неизвестный мне чиновник стальным голосом объявил, что, поскольку всё имущество института теперь находится в ведении этого комитета, мне необходимо срочно заключить контракт с его руководством, по которому имущество института официально будет передано мне во временное управление.
          Таким образом, мне фактически предлагалось стать слугой двух разных "господ", перед которыми правительством были поставлены  совершенно разные задачи - концерн должен был обеспечивать выпуск товарной продукции, а комитет - организовывать  приватизацию государственных предприятий.   В соответствии с условиями предлагаемых контрактов, оба руководителя имели право: давать прямые указания, которые директор обязан был выполнять;  наказывать и поощрять его по итогам деятельности за квартал и год;  снимать директора с должности за плохую работу. Ствол государственной вертикали управления предприятиями в стране власти фактически   расщепили. Абсурд,  да и только!
           Немного подумав, я, после подписания контракта с концерном "Биопрепарат", решил не форсировать подписание контракта с Госкомимуществом и пустил это дело на самотек, тем более, что связь с его чиновниками оказалась односторонней, поскольку, в отличие от министерств и ведомств, директора предприятий по своему пропуску пройти в него не могли, телефоны этого заведения были недоступны, и общаться можно было только с тем чиновником, который тебе звонил сам. А когда Госкомимущество передало свои права на управление предприятиями, расположенными в городе Москва, Москомимуществу, то соединиться по телефону даже с простым, курирующим институт, сотрудником, стало практически невозможно. Один из чиновников этого заведения  в открытую  известил меня, что  для нормального развития сотрудничества нам необходимо выйти за рамки официальных отношений и наладить   неформальные  связи, правда, не уточняя  этого понятия,  хотя намёки на денежную составляющую этих отношений были достаточно прозрачны! Такое впечатление, что в Москомимуществе царила   анархия, которая позволяла определенным людям, не высвечиваясь, решать свои меркантильные интересы, называя их государственными. Общаться с чиновниками из Госкомимущества и его региональных учреждений мне было непривычно,  да и просто противно.
         Так как от общения со мной у соответствующего чиновника Москомимущества сложилось, по-видимому, убеждение, что денежными дивидендами тут не пахнет, то его интерес ко мне, а значит и к институту, пропал, и вопрос о моем контракте с этим заведением постепенно сошёл на нет, хотя, по-видимому, и не без последствий для дальнейших отношений. Вероятней всего, именно в то время началось формирование основ  системы "кормления" от занимаемой должности новых российских чиновников.  Такая система  официально существовала в допетровской Руси, что было довольно характерно для бедных государств, которым не хватало средств, чтобы из центра оплачивать собственный аппарат управления. Платили в этом случае чиновникам не деньгами, а должностями!
          В нашей стране и в то  время получать взятки и дорогие подношения от подчиненных и других людей официально продолжало считаться, все-таки, уголовным преступлением, и далеко не каждый  "проситель" готов был таким способом "решать" возникшие проблемы. Поэтому получивший должности  служивый  люд,  видимо, не без позволения верхов, принялся   активно создавать вокруг себя некий "надёжный" круг людей из  директоров государственных предприятий, предпринимателей и доверенных лиц,  готовых  принять новые правила игры и платить деньги за существование административного аппарата, как такового.  Чиновники, облеченные властью, старались поставить во главе хозяйственных субъектов и любых источников дохода своих людей, готовых "приносить деньги", что позволяло организовать восходящие по чиновным должностям финансовые потоки, идущие на удовлетворение их личных потребностей.  Все остальные люди, независимо от занимаемых должностей, званий и прежних заслуг, создаваемой системе управления страны были просто не нужны!  Власть явно создавала для своей защиты слой людей, которым было бы что терять в случае  возвращения   социалистической  идеологии.
Этот процесс шел очень быстро, однако, из-за огромного количества объектов государственной собственности и гигантских размеров нашей страны, растянулся на много лет, совершенствуясь и принимая различные формы. Правда, сам я, да и многие другие люди, занимавшие ответственные посты и руководившие предприятиями, о таких процессах, идущих во властных структурах, еще не подозревали, считая, что это просто некомпетентность и безграмотность новых управленцев!
В этой ситуации кто-то из директоров институтов и предприятий сумели подписать оба контракта, как с Госкомимуществом, так и с министерствами или их структурами, однако большинство все-таки решили подписать только один контракт, в основном, с министерствами. Интересно отметить, что руководители тех предприятий, которые все-таки подписали контракт только с Госкомимуществом,  и после   приватизации  остались государственными, были вынуждены, тем не менее,  подписать контракты и с соответствующими министерствами.
          Контракты с Госкомимуществом были практически аннулированы, однако за ним оставили право контролировать правильность и эффективность использования государственного имущества директорами предприятий. Это позволяло его сотрудникам карать и наказывать директоров, а главное, снова добывать себе деньги за "правильность" оценки их деятельности! Все действия Госкомимущества были направлены на подавление сопротивления директоров государственных предприятий, за спинами которых стояли тысячи  сотрудников, процессу превращения вверенных им хозяйственных субъектов в частную собственность. С появлением Госкомимущества впервые в стране появился орган управления, который не был заинтересован в нормальном функционировании  государственных предприятий, а только стремился передать их в частные руки. Его чиновники получали в своё распоряжение материальные ценности, которые им надо было продать и как можно быстрее! А поскольку при этом государство не требовало соблюдать его интересы, то чиновники, естественно, решили извлекать из этого выгоды для себя лично. Как правило, они получали деньги в свой карман, а "нужные" люди – интересующую их государственную собственность. Все остальные граждане, за исключением криминального элемента, исполняли роль статистов и зрителей! Поэтому именно Госкомимущества во главе с А. Б. Чубайсом положило начало новой официальной форме отношений между чиновным классом и всеми остальными людьми, которые выглядели до примитивности просто: если хочешь что-либо  получить от власти, плати, и даже в том случае, когда это положено тебе по закону страны! По размеру эта дань наверняка переплюнула татаро-монгольскую десятину,  хотя нашу Родину, вроде бы, никто извне и не завоевывал! Основным способом управления стала всепроникающая коррупция.
          Сама по себе обстановка в стране была очень непростой. Все люди были какие-то возбужденные, политическая активность била через край, выплескиваясь на митингах, шествиях и демонстрациях, которые буквально лихорадили Москву и другие крупные города. Никто толком не мог сказать, что же будет в стране завтра, но большинство твердо верило в наше светлое будущее и считало,   что оно будет лучше, чем вчера!
         А тем временем в магазинах начались перебои с товарами народного потребления, включая продукты питания. Чем меньше товаров было на прилавках магазинов, тем длиннее становились очереди. В газетах появились статьи о необходимости введения в стране продуктовых карточек, с тем, чтобы население страны могло по ним покупать необходимый минимум продовольственных продуктов. Руководство Москвы, пытаясь смягчить ситуацию в городе, ввели карточку москвича, по которой производился отпуск товаров в продовольственных магазинах.
Благосостояние жителей страны с развалом СССР стало  быстро ухудшаться, а улицы городов все чаще и чаще превращались в арену криминальных разборок и выяснения отношений различных бандитских группировок. Порядка в стране ощущалось всё меньше и меньше!
         В это время начался ощутимый для института отъезд сотрудников, имеющих еврейские корни, за рубеж, в первую очередь, в Израиль. Шлюзы для выезда на жительство и работу в  другие страны были открыты где-то в середине перестройки. Вначале большинство советских людей уезжало жить за границу по политическим, религиозным и национальным мотивам. А после распада СССР все большую и большую роль стали играть материальные соображения. А уж когда в России стали стремительно нарастать криминализация общества, насилие, национальные разборки и вакханалии убийств, то многие люди  начали покидать страну, опасаясь за свою жизнь и жизнь своих близких.
          Тем не менее, несмотря на нестабильное положение в экономике страны, положение института оказалось достаточно устойчивым. Наученный задержкой денежных средств в начале 1990 года, институт закупил на полгода вперед сырья и материалов и, кроме этого, образовал трехмесячный запас готовой продукции на складах. Хотя инфляция и уменьшала доходы института, однако отсутствие государственного финансирования в первой половине 1992 года не стало для института катастрофическим. Пока еще развал СССР, как политического образования, не сказался на экономическом пространстве его территории, мы продолжали взаимодействовать с предприятиями, находящимися уже за пределами нашей страны, и даже сумели заключить с ними новые договора. Политических и таможенных границ еще не было, везде имел хождение старый советский рубль, и можно было найти предприятия, которые, накопив их на своих счетах,  охотно от них избавлялись. Это позволяло достаточно успешно и в короткие сроки покупать нужное сырье, продавать свою продукцию и заключать кратковременные договора на научные исследования. Как раз в это время мне удалось получить хороший заказ на создание специального квартирного водоочистителя от казахстанского города Шевченко, который стал называться Ак-Булак.
           Прилетев в город на переговоры, я впервые в жизни столкнулся с открытым проявлением прямой агрессии и неприязни по отношению к людям русской национальности со стороны групп молодых казахов, которые бесцельно бродили в центре города. Они явно были готовы к ссоре, и их глаза горели фанатичной яростью и ненавистью, хотя все остальные жители города отнеслись к нашему появлению с обычным для них радушием и уважением, как это принято на востоке. Сопровождающие нас представители городских властей посоветовали нам не обращать внимания на этих молодых людей, хотя и признались, что в городе наблюдается рост неприязни к русским, связанный с национальным вопросом, и что русское население начинает испытывать жизненный дискомфорт, и поэтому многие подумывают о возвращении в Россию.
          Финансировать разработку взялся комбинат по получению опресненной воды с помощью атомного реактора на быстрых нейтронах, установленного на берегу Каспийского моря. В течение пятнадцати месяцев комбинат непрерывно и в срок оплачивал нашу разработку, а потом финансирование было прекращено из-за введения Казахстаном своей валюты и кадровой чехардой в руководстве комбината.
В июле месяце мне  всё-таки удалось полностью нормализовать финансовое положение института, хотя сама по себе обстановка в стране продолжала ухудшаться. Экономический кризис, разразившийся ещё в бытность СССР, в России приобрел катастрофический характер. За какие-то двадцать дней декабря 1991 года полки в магазинах, в том числе и продовольственных, стали шокировать людей своей унылой пустотой и безысходностью. Эта ситуация заставляла даже имевших денежные средства жителей метаться в поисках продовольственных товаров и предметов ежедневного обихода. Задержки заработной платы на предприятиях и в государственных учреждениях стали заурядным явлением. Заводы лихорадило из-за сбоев поставок сырья и комплектующих изделий, так как их производители часто не знали, по какой цене их продавать, и не торопились с поставкой. Правительство явно не имело средств на закупку продовольствия и товаров народного потребления за рубежом, чтобы хоть как-то удовлетворить спрос на них собственного населения. Мне даже пришлось  заниматься оптовыми закупками продовольствия в регионах, с тем, чтобы обеспечивать  сотрудников института картофелем,  овощами и мясом.
           Страна неотвратимо сползала в хаос социальных потрясений, и правящему режиму нужно было что-то срочно делать, чтобы остаться у власти.
          Со второго января 1992 года вступил в силу Указ президента России Б. Н. Ельцина о либерализации цен в стране, в соответствии с  которым снимались какие-либо ценовые ограничения со стороны государства на большинство видов товаров и изделий, за исключением продукции газовой, нефтяной, энергетической промышленности и также части продукции медицинского назначения. Буквально в течение нескольких недель магазины стали ломиться от товаров народного потребления, однако цены на них  выросли в несколько раз и продолжали стремительно расти! В соответствии с теорией "шоковой" терапии для экономики страны они должны были стабилизироваться в согласии со спросом на них. Однако быстро выяснилось, что такая "стабилизация" достигается при голодном существовании большинства людей, и при почти полном свёртывании производств из-за отсутствия возможности покупки слишком дорогого сырья и комплектующих изделий для предприятий с достаточно большим производственным циклом. Всем стало остро не хватать денег, и государство включило печатный станок. В стране началась гиперинфляция, которая к концу 1992 года составила 2000% и привела к существенному понижению покупательского спроса населения. Экономика билась в конвульсиях от выбранных  нашими руководителями способов и методов её лечения!
Мне становилось всё более и более понятным, что авторы экономических реформ в России хорошо изучили теоретическую составляющую экономической науки, но очень плохо представляют, как она  выглядит на предприятиях, выпускающих товарную продукцию. Отпустив цены, никто из них даже не подумал, что в стране методика ценообразования  на заводах осталась старой, основанной на прежнем способе бухгалтерского учёта материальных ценностей. Она могла функционировать нормально только в условиях фиксированных цен на сырьё и изделия, а также  стабильных, в денежном выражении,  производственных  норм выработки для производителей продукции. Например, в соответствии с этой методикой, в цену товарной продукции входила стоимость материала и комплектующих изделий на день их приобретения.  И поэтому часто случалось, что при расчётах цены готовой товарной продукции на день её продажи,  стоимость только входящего туда сырья, превышала стоимость самого готового изделия, так как за время его изготовления цена на сырьё успевала вырасти в десятки раз!
            Главные бухгалтера и экономисты предприятий, руководствуясь не отмененными пока социалистическими правилами и законами бухгалтерского учёта, стояли насмерть в вопросах себестоимости готовой продукции, поскольку они несли за это материальную, административную, а в ряде случаев и уголовную, ответственность. А так как во многих отраслях, в том числе и в медицинской промышленности, существовали нормативы на размер прибыли, закладываемой в цену продукции, то её выпуск стал просто  убыточным. И мало того, если на это всё закрывали глаза и продавали товар по рыночной цене, то у предприятия, по бухгалтерским документам, образовывалась сверхприбыль, с которой  полагалось платить налоги, что быстро уменьшало размер оборотных средств, необходимых для воспроизводства продукции. Чем более сложной в изготовлении была продукция, и чем больше времени требовалось для её выпуска, тем быстрее уменьшались оборотные средства предприятий. Поэтому такой дисбаланс в ценообразовании сильнее всего ударил по производителям в самых наукоемких и технологически сложных отраслях промышленности, в том числе и в оборонных, заставляя их приостанавливать свою деятельность, фактически разрушая производственный потенциал страны и обнуляя  имеющиеся в стране технические достижения.
        В этой ситуации легче было сырьевым отраслям промышленности, поскольку в структуру цены на их продукцию не входили покупные материалы и комплектующие изделия, а также коммерческим структурам с быстрой оборачиваемостью денег. Кредитные ресурсы для промышленных предприятий стали недоступными, копить какие-то средства на счетах  для  покупок  было невозможно, и всем стало остро не хватать денег!
         Мне снова пришлось срочно заняться изучением тонкостей бухгалтерского учёта и вопросами ценообразования, с тем, чтобы изыскать лазейки, позволяющие, как бы это сказали сегодня, оставаясь в пределах правового поля, увеличить стоимость продукции института, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, ожидая лучших времен. С целью получения приемлемой себестоимости товарной продукции и отдельных договоров, пришлось открыть дополнительно бухгалтерские счета, типа счёта будущих затрат, начать маневрировать "списанием" людей, занятых на научно-исследовательских работах, и манипулировать с распределением затрат внутри научных тем, ведущихся в интересах предприятий, оказавшихся в составе теперь уже иностранных государств, так как их интересовал только конечный результат и общая стоимость работы, а не структура затрат. В общем, как всегда: хочешь жить – умей вертеться, только теперь в экономической сфере!
Твердой валютой были только доллары, которые хлынули в страну через растущие, как грибы, обменные пункты! Ни тебе социализма, ни тебе капитализма, а какой-то  хаос! Большинство людей вдруг стали голодными и нищими, все материальные ценности оказались только у государства. Началось негласное соревнование, кто же больше сумеет отщипнуть от государственного пирога. Среди народа зрело недовольство своим положением!
          Вслед за либерализацией цен последовали указы об акционировании государственных предприятий и о введении в действие системы приватизационных чеков, ваучеров (ваучеры - государственные ценные бумаги, предназначенные для обмена на активы (предприятий), передаваемые в частные руки). Последний указ официально запустил с 14 августа 1992 года процесс законной передачи государственной собственности в частные руки, и, по утверждению председателя Госкомимущества А.Б.Чубайса, это должно было превратить миллионы российских граждан в богатых и счастливых людей. Он  неоднократно  заявлял, что ваучеры, спустя некоторое время,  обогатят всех их владельцев.
          Средства массовой информации, с целью ослабления социальной напряженности, вызванной массовым недовольством людей, загнанных в угол итогами либерализации цен, принялись изо всех сил будировать у населения желание  быстро обогатиться путем покупки за ваучеры акций предприятий. Поскольку наш народ был приучен верить, безо всякого анализа, всему тому, что говорилось по радио и телевидению, то началось некое сумасшествие – все вдруг захотели стать богатыми, тем более, что для этого ничего не надо было делать, а только заполучить в свое распоряжение кусочек государственной собственности. Никто даже не задумывался, что богатство создает не сама по себе собственность, а только её использование!  Идея получить ключи к райской жизни и улучшить своё материальное положение, да ещё не за свой счет, "овладела массами" так же, как лозунг "грабь награбленное!" в годы революции нашёл массовое понимание у народа!
       Сам я полагал, что если  государственную собственность просто поделить на всех одинаково, то её владельцы получат гроши, и, собравшись вместе, даже тысячи нищих, вложив свои деньги в акции предприятий, не станут от этого богатыми, если только  единицы из них не своруют эти деньги или сумеют за гроши скупить акции себе, обеспечив тем самым своё безбедное существование!  Надо при этом сказать,  что сам я не был противником приватизации  государственных предприятий  сферы услуг, лёгкой и  местной промышленности,  однако считал, что основные институты, оборонные предприятия и предприятия, имеющее стратегическое значение,  а также добывающие и перерабатывающие сырье отрасли,  должны  остаться в собственности  государства.
          На собрании трудового коллектива я выступил с пояснением, что наш институт, как субъект экономической деятельности, не может быть источником дохода, так как может существовать только за счёт государства  или мощных промышленных групп, которые в этом случае постараются взять его под свой контроль. Поэтому, если институт приватизировать, то он неминуемо должен будет превратиться в фирму, производящую товарную продукцию, и будет вынужден резко сократить объем научно-исследовательских работ или вообще перестанет существовать. А вот когда же государство очнётся и начнёт снова финансировать науку, то в списке институтов, которым надо выделять деньги, нас уже не будет. Поэтому, приватизировав институт, мы сделаем большую ошибку, которую уже нельзя будет исправить, и это шаг поставит крест на нас, как работников науки.
Страсти с приватизацией на недолгое время вроде бы затихли, но когда стало известно, что многие коллективы институтов нашего министерства и других ведомств пошли на этот шаг, всё вернулось на "круги своя", и сотрудники института, через общественные организации, стали требовать запустить  процесс отчуждения государственной собственности и нашем институте. Вряд ли кто из них при этом стремился стать его ответственным владельцем, но улучшить свое  личное материальное положение за счёт этого  хотели практически все!
           А тут еще в печати появилось сообщение, что, по требованию трудовых коллективов,  Госкомимущество получило право отстранять директора предприятия от участия в приватизации, если он   ей препятствовал, и передавать его функции в этом вопросе председателю совета трудового коллектива. Мне стало ясно, что просто так избежать приватизации института не удастся и придется принять  участие в этом процессе, чтобы не потерять доверие коллектива института и не вступить в конфликт с людьми, которые старались возглавить желающих получить в собственность "кусочек" институтских активов.
         В соответствии с указом в институте была создана комиссия по его приватизации в составе: председателя совета трудового коллектива, меня и начальников трёх научно-исследовательских отделов. Комиссия начала свою деятельность со сбора и изучения нормативных документов, регламентирующих и определяющих порядок приватизации и оформление требуемых для этого бумаг.
Фактически процесс приватизации государственного предприятия складывался из двух этапов. Первый этап представлял собой акционирование предприятия с определением балансовой стоимости всех его активов, кроме земельного участка, который находился в его ведении, но оставался государственной собственностью.  К справке о балансовой стоимости института нужно было добавить ещё протокол собрания трудового коллектива, на котором сотрудники  путем голосования должны были определить для себя один из трех предлагаемых вариантов приватизации и предложить Госкомимуществу размер эмиссии акций, соответствующий стоимости предприятия. После утверждения этого протокола и прилагаемых к нему документов руководством Госкомимущества наступал второй этап. Это - организация приватизационной комиссией закрытой подписки, с тем, чтобы по её результатам распределить среди сотрудников предприятия акции, доля которых в их общем объеме определялась выбранным вариантом приватизации и оплачивалась ваучерами. При этом, во всех трех случаях контрольный пакет акций предприятия оставался за  Госкомимуществом, которое   в дальнейшем должно было  продать его  на аукционах заинтересованным  людям и фирмам.
       После внимательного изучения и анализа предлагаемого механизма продажи государственной собственности в частные руки мне стало понятно, что, несмотря на громкие слова о справедливости предлагаемой "ваучерной»" приватизации и о возможности для каждого гражданина получить свою долю государственного пирога, этот механизм не предполагает ни появления коллективной  собственности, ни появления эффективного собственника. Это обуславливалось тем, что массовый держатель,  начав получать по  акциям гроши или вообще ничего не получая, начнёт сбывать их по бросовым ценам, и, поэтому после нескольких перекупок акций, предприятия просто будут обречены оказаться в руках людей, сумевших в условиях нашей страны сколотить к этому времени приличную сумму денег. После всех экономических и политических  передряг деньги в стране оказались в руках даже не "теневых" производителей товаров, как при социализме, а у тех, кто за несколько последних лет путем различных "финансовых" комбинаций сумел изъять их в крупных размерах у государства.  Да и само государство фактически "раздавало"  выгодные крупные "куски"    своей собственности  "нужным" людям сначала путём представления  невозвратных кредитов, а затем  проведения  "залоговых" аукционов,  покупая  таким образом их поддержку. А вот у честных, нормально работающих людей, независимо от того, какую бы должность они ни занимали, таких денег  не было,  Вот и вся подноготная нашей ваучерной, да и не только ваучерной, приватизации! 
           Хорошо зная условия приватизации государственной собственности бывшей Восточной Германии, Польши и Чехословакии, я был просто поражен, что, в отличие от этих стран, стратегической целью нашей приватизации была не передача собственности людям, которые могли бы эффективно и грамотно ею управлять, сохраняя рабочие места и развивая промышленность, а в руки дельцов, не знающих производства, которые умели только  или продавать, или извлекать для себя деньги "из воздуха" с помощью различных  махинаций! "Боже мой, что же будет с нашей промышленностью? - невольно подумалось мне. - Ведь директоров предприятий и главных инженеров из этой игры фактически убирают, а кто же будет управлять заводами? Наверное, наверху чего-то всё-таки не понимают!"
        Как показала жизнь, это я был тот, кто не всегда всё понимал! Уже в более позднее время, из высказываний А.Б.Чубайса, я узнал, что наши реформаторы действительно решили вытеснить из экономической и политической жизни "красных" директоров, назначенных на свои должности ещё при социализме. Они боялись, что многие директора, болея за судьбу своих предприятий, могли бы поднять за собой тысячи людей и помешать "реформаторам" первой волны  воплотить в жизнь их модель капитализма, которую они насаждали в нашей стране.
         И надо отметить, что это им достаточно легко удалось, так как наш народ традиционно не очень жаловал ближайшее начальство, а гонения на него согревало его душу!
         Сотрудники института в большинстве своем, как бывшие советские граждане, конечно, считали, что все акции должны быть разделены поровну между всеми тружениками института, а уж дальше будь, что будет. С учетом этого, приватизационная комиссия предложила трудовому коллективу провести процесс приватизации по первому варианту, когда руководство института было уравнено в долях со всеми сотрудниками.
        Денег на выкуп института в собственность у меня не было, да и приватизировать институт я не хотел, считая, что  он  должен оставаться государственным,  и просто надо пережить эту напасть!
На общем  собрании коллектива института подавляющим большинством было принято решение о  приватизации  по первому варианту и были утверждены все сопровождающие это решение документы.
         Дальнейшее уже  зависело только от позиции  Госкомимущества.  Чиновники из этого ведомства отказались   иметь дела со мной, как с директором, и поэтому основными действующими  лицами, фактически, стали председатель приватизационной  комиссии и его заместители.
           Однако дальше приватизационные действия  быстро застопорились, так как чиновники стали  открыто требовать деньги за каждую подпись и каждое своё действие по оформлению документов. Выходы членов комиссии  на руководство Госкомимущества были, практически, заблокированы, так как связаться по телефону с ним  было невозможно, а  низовые сотрудники, курирующие  институт,  оказались, почему-то, очень занятыми людьми  и без денежного "подогрева" работать явно не хотели.   При этом все вышестоящие чиновники, если до них случайно  дозванивались, отказывались встречаться с членами приватизационной  комиссии без  куратора  института, так как все документы были только у него, и только он мог организовать  эту встречу. Тупик!
         Члены нашей приватизационной комиссии обратились ко мне с просьбой или организовать им выход на руководство Госкомимущества, воспользовавшись своими личными связями и знакомствами, или изыскать возможность "оплачивать" труды чиновников наличными деньгами. Поскольку беседовать с руководством Госкомимущества у меня желания, да и возможностей,  не было, так же как и воровать деньги с институтского счёта, то помочь комиссии я был бессилен!     "Оказывается, в этой новой нашей стране, чтобы дело провалилось, достаточно действовать по закону, вот и всё! И, если  не давать  взятки, приватизация института не состоится. Надо же, как просто!" - пронеслось у меня в голове.
Так оно и получилось.
         К ноябрю стало очевидным, что приватизации института с помощью ваучеров не будет, и своё пятидесятилетие, шестого ноября 1992 года, я встретил с большим облегчением и надеждой, что всё в стране уладится, и мы будем жить не хуже, чем на Западе, и  я всё-таки сумею осуществить все свои первоначальные жизненные планы. Главное, немного потерпеть, суметь пережить экономические трудности, остаться государственным предприятием, и  жизнь будет хороша и прекрасна!  Но как же далеко от этих задумок  оказалось всё на практике!
Только тогда, когда в стране начались залоговые аукционы, позволяющие "нужным" людям, причём, как правило, за государственные деньги и  пустые обещания будущих инвестиций, получать в личную собственность огромные куски государственных активов, в том числе нефтяные месторождения (по-видимому, для того, чтобы  те могли финансировать  деньгами и другими материальными ресурсами переизбрание действующего президента и сохранение сложившейся в стране элиты), у меня появились первые сомнения в "светлом завтра" страны и института,  как   научной единицы! И, по-видимому, далеко не случайно, что, с появлением с 1992 года трудностей с финансированием государственного заказа  научно-исследовательским институтам и конструкторским бюро, на них  буквально обрушилась волна посещений иностранных делегаций, интересующихся направлением их работ и предлагающих различные виды научно-технического сотрудничества.
           Как правило, эти делегации состояли из нескольких человек, представляющих интересы какой-либо фирмы, чаще всего из Соединенных Штатов Америки. Обычно в её составе был человек от администрации фирмы и один или два технических специалиста разных направлений, которые хорошо разбирались в тонкостях обсуждаемых научно-технических вопросов и могли грамотно и точно задавать вопросы по интересующей их тематике. Хотя в ряде случаев, если фирма была  относительно небольшой,  в институт обычно приезжал и её хозяин.
Практически во всех случаях, даже если фирма и была хорошо информирована о работах института, её представители не имели конкретных предложений о партнерстве и просили подробно рассказать о достижениях института и планах на будущее. Как правило, при этом фирмы  обещали, что в случае своей заинтересованности в  результатах наших работ, они готовы будут начать финансировать эти тематики, и выражали желание  провести испытания на безвозмездной основе уже созданных образцов изделий или ещё находящихся в разработке. Конечно, речь шла об изделиях и материалах, которые им были в новинку. Иностранцы брались определить  надежность изделий, их качество, предельные характеристики, соответствие международным стандартам, возможные рынки сбыта и даже способствовать организации производства некоторых из них на взаимовыгодных условиях.
            Можно  себе только представить, какое впечатление производили эти приятные для слуха и сердца слова на наших учёных и специалистов, которых  накануне государство "обрадовало" заявлениями о ненужности их работы и отказом в бюджетном финансировании научных исследований. Появление в этот момент иностранных фирм, которые, наоборот, дружно пели о своей заинтересованности в продолжении научных исследований и готовности предоставить для этого материальные и финансовые ресурсы, было бальзамом для израненных душ научных сотрудников, которые считали себя опорой Отечества и вдруг оказались в одно мгновение брошенными на произвол судьбы, как ненужный хлам! 
         Большинство людей с научным складом ума  нуждаются в обмене научной информацией, в обсуждении и признании результатов своих исследований и очень ценят благодарных слушателей, с пониманием относящихся к решаемым ими научным проблемам. Надеясь на улучшение своего финансового положения, практически все директора предприятий научно-исследовательского профиля при встречах с представителями иностранных фирм старались в полном объеме раскрыть возможности своих институтов и конструкторских бюро, продемонстрировать все свои достижения и показать уникальность разработанных материалов и изделий! При этом большинство из нас, директоров,  наивно полагали, что зарубежные фирмы видят в наших исследовательских центрах не конкурентов и соперников, а компаньонов, совместно с которыми они хотят ускорить развитие технического прогресса во всём цивилизованном мире! Ну а если вдруг на этих встречах предоставлялась возможность рассказать иностранным гостям о своих работах непосредственно самим научным сотрудникам, то они выкладывали представителям фирм всё, что они знали и умели. В общем, на этих встречах информация лилась рекой, и наши недавние соперники только успевали её фиксировать для дальнейшей обработки и осмысления!
         Я тоже решил, что сотрудничество с иностранными фирмами едва ли не единственный для меня способ сохранить научный потенциал института до  лучших времен.  Поэтому, при встрече с их представителями, очень старался заинтересовать фирмы нашими исследованиями и разработками, благо, что со всех наших работ к этому времени были сняты грифы "секретно", и мне было чем удивить гостей! И не только мне! Как я с удивлением узнал от своих визитёров, они имели возможность побывать на ранее закрытых предприятиях и в институтах, занимавшихся чисто оборонной тематикой, где их ознакомили с разработками изделий и материалов, о которых в бытность СССР лишний раз не рассказывали даже в кругах допущенных к этим работам специалистов. Теперь, оказывается, это всё рассекретили и выставили напоказ, как будто оборонять страну стало незачем!
          Собрав нужную им информацию, фирмы, как, наверное, и стоявшие за многими из них спецслужбы, занялись её обработкой, и количество посещений иностранными делегациями из Америки и Западной Европы резко упало. Периодически от них приходили письма, в которых они просили уточнить или пояснить тот или иной вопрос с тем, чтобы фирма могла более грамотно сформулировать техническое задание на заинтересовавшую их работу, а затем заключить контракт на её проведение. Однако после получения ответа на поставленные вопросы, переписка, как правило, прекращалась и наступала тишина.
         В дальнейшем американские компании, наверное, не без поддержки их соответствующими государственными  структурами, создали различные фонды и даже фирмы в нашей стране, которые начали финансировать отдельные, отобранные ими, разработки и научные исследования. Это позволяло иностранным заказчикам быстро и дёшево, руками и мозгами наших обнищавших ученых, получать нужные результаты, с тем, чтобы ускорить внедрение в практику новых материалов и изделий или проверить перспективность того или иного направления работ, особенно, если вероятность получения отрицательного результата была достаточно высока!
        Интересно отметить, что спустя несколько лет аналогичное "прочёсывание" наших институтов в поисках идей, результатов и талантливых учёных осуществила и Китайская Народная Республика, чьи многочисленные по составу делегации лихо прошлись от восточных до западных границ Российской Федерации. А затем то же самое проделала Исламская Республика Иран, хотя и не в таких масштабах, но более целеустремленно. И надо сказать, что, судя по всему, они довольно успешно сумели использовать полученную информацию, а в ряде случаев и наших ученых, в деле создания у себя современных отраслей промышленности, а также видов вооружения.
А вот в нашей стране эти знания и люди оказались невостребованными, и её базовые отрасли промышленности по техническому оснащению и используемым технологиям остались на уровне, достигнутом в СССР, и уступили свои рынки иностранным производителям. Хорошо, что хоть нефть и газ можно было добывать старыми способами (хотя и неэффективными по степени извлечения из месторождений), которые никак не влияли на их качество, и поэтому их можно было успешно продавать в любые страны и тем самым пополнять бюджет своей страны.
      И если страна находила способы формировать доходную часть бюджета, то институт, оставшись на начало 1993 года вообще без государственного заказа, снова стал испытывать финансовые трудности при формировании плана работы. Основой самостоятельного существования института теперь становился выпуск и реализация товарной продукции любого назначения и оказание научно-технических услуг, связанных с наличием в его стенах уникального оборудования, в том числе и по металлообработке. После небольших колебаний я ввел в состав тематических отделов и лабораторий соответствующие их профилю опытные участки, за исключением участков по металлообработке и переработке полимеров, которые были оставлены в качестве опытного производства  института. Все самостоятельные подразделения,  мне пришлось перевести на хозрасчетные отношения  между собой,   кроме этого они получили право выполнять  финансовый план, продавая также изготовленные ими полимерные изделия, а не только за счёт научных разработок.
Все отделы и лаборатории, которые были не в состоянии выпускать товарную продукцию и не смогли найти заказчиков на свои научные услуги,  были расформированы, а сотрудники уволены по
        При этом институт был вынужден расстаться не только с тематикой по службе крови, но и еще с несколькими направлениями сокращению штатов в полном соответствии с действующим законодательством., в основном связанными с длительными исследованиями и сложными конструкциями изделий. Практически исчезли все подразделения, которые обслуживали предприятия медицинской промышленности, такие, как лаборатория санитарной химии, лаборатория утилизации отходов и гигиены труда, патентный отдел, экономический отдел и ряд других.
          Главным требованием к начальникам отделов стало не  научные результаты или технические решения, а выполнение любым способом финансового плана, то есть успехи в работе подразделения  стали измеряться деньгами. Тем самым  пришлось своими  решениями в корне изменить приоритеты в институте и направить его развитие по пути создания  научно-производственной фирмы таким образом, фактически, расстаться со своей мечтой - превратить институт в крупный научно-исследовательский центр. Конечно, это всё не доставило мне радости, но другого пути существования института, как хозяйственной единицы, я уже не видел.
Проведенная реорганизация института быстро принесла свои плоды и уже к концу первого квартала 1994 года его финансовая устойчивость не вызывала  сомнения. А с началом второго квартала начался рост объема выпускаемой товарной продукции, и появились новые заказы на разработки с выпуском опытных партий.
        Мне казалось, что все трудности позади, и я нашел правильный выход из сложной ситуации, в которой оказался институт. Приватизация, как мне и хотелось, не состоялась, и институт остался в собственности государства, объём заказов на выпускаемую им  продукцию непрерывно растёт, основной костяк специалистов, несмотря на сокращение численности, удалось всё-таки сохранить. Зарплаты в институте снова стали вполне приличными, и, в отличие от многих других государственных предприятий и учреждений, выплачивались вовремя. Теперь можно было позволить себе немного передохнуть и постараться более чётко отладить хозрасчетные отношения между подразделениями института. У института появилась  возможность начать тратить часть прибыли на финансирование наиболее перспективных и экономически выгодных внутренних разработок, с тем, чтобы подпитывать выпуск готовых изделий на собственных мощностях, как это делается на многих западных фирмах!
        Конечно,  не обошлось и  без незапланированных  потерь.
        Некоторые сотрудники, уволившись, за хорошее вознаграждение или  оклад передали часть  перспективных разработок нашего института крупным фирмам, производителям товарной продукции, которые хотели выпускать изделия, созданные у нас. Эти фирмы не хотели официальным путем договариваться с институтом и решили, что дешевле и проще купить на корню его сотрудников, тем более, что часть из них сами искали, кому же продать свои знания, связи и навыки, да подороже. Так ушли на сторону разработки индивидуальных и квартирных водоочистителей,  лекарств пролонгированного  действия на основе  полимерных мембран, а также  и некоторые другие  направления.
       Было принято решение о сдаче  части административных помещений, которые, из-за сокращения численности,  стояли пустыми, в аренду иностранным фирмам, буквально ринувшимся в нашу страну. Надо сказать, что в то время ещё не существовало правил и положений, регламентирующих сдачу в аренду ненужных в работе  институтских помещений, но и не было прямых запретов на такое нецелевое использование  имущества, находящегося в распоряжении государственных предприятий. Все проблемы и сложности со сдачей государственной собственности в аренду возникли позднее,  где-то месяцев через семь после нашего решения.
В это время практически на всех производственных предприятиях, независимо от форм собственности, снова всё острее и острее стала ощущаться нехватка оборотных средств, и  предприятия были  вынуждены заняться бартерными сделками, словно в нашу страну вернулось средневековье! Вот и для института они  стали просто необходимыми.
        Нам нужно было любым способом поддерживать в рабочем состоянии основное товарное производство по переработке полимеров, а вот иметь целиком технологическую цепочку по ремонту оборудования и оснастки институт уже не мог, так как из мастерских ушли несколько высококвалифицированных рабочих, без которых станки стояли мёртвым грузом. Пришлось найти фирму по металлообработке  и пригласить её  расположиться  в стенах института на хозрасчётных принципах,  учитывающих  арендную плату. Для  института это оказалось спасением и позволило быстро наладить производство полимерной продукции в три смены, поскольку спрос на нее был достаточно большим.
         Резкое увеличение выпуска и продажи готовых изделий института на уже имеющихся мощностях в тот критический момент было единственным способом быстро увеличить объём поступления денег, необходимых для нормального функционирования. Заключить какие-либо договора в середине финансового года на научные разработки, да ещё в условиях невостребованности промышленностью и государством научных исследований, было просто нереально! Однако расширение выпуска товарной продукции, в свою очередь, требовало увеличения закупок сырья, то есть опять-таки денежных средств, которых институту и так не хватало. Нужно было срочно сокращать расходы!
         Институт прекратил закупки канцелярских товаров, мыла, полотенец, халатов и других, подсобных в работе, материалов, но это не спасло положение. Ведь нельзя было не оплачивать электричество, тепло, воду и другие коммунальные услуги, тем более что продавцы этого специфического товара получили право самостоятельно снимать за него деньги со счетов института, как только  те на них  поступали. Без своевременной оплаты закупаемого сырья институт тоже не мог обойтись, так как только продажа готовой товарной продукции гарантировало его существование. Поэтому оставалась единственная реальная возможность сократить расходы института - уменьшить размер фонда оплаты труда его сотрудников. С учетом сложившейся ситуации зарплата всех, без исключения, сотрудников, включая директора и его заместителя, была уменьшена более чем в два раза, если только  она не становилась  ниже минимально разрешенного  уровня  оплаты труда в стране.
В дальнейшем, размер фонда оплаты труда для подразделений, выпускающих продукцию или оказывающих научные услуги по хозяйственным договорам, был поставлен в прямую процентную зависимость от суммы денег, вырученных от продажи их продукции в течение месяца. Все остальные сотрудники, не работающие в производственных подразделениях, свою зарплату стали получать пропорционально объему продаж всего института. В институте появился отдел, который занялся только реализацией готовых изделий и материалов. Кроме этого, сотрудникам института было разрешено работать на производственных участках и в мастерских, где им отдельно начисляли дополнительную заработную плату за продажу изготовленных ими изделий.
Все высвобожденные таким путем денежные средства были брошены на срочную закупку сырья с тем, чтобы создать запас для увеличения выпуска готовой продукции. В этих условиях даже сконцентрировать приличную сумму денег на счетах института оказалось практически невозможным, так как всегда находился повод её снять в уплату задолженности по каким-либо энергетическим или коммунальным платежам. Начались задержки с выплатой заработной платы сотрудникам института. Поэтому был утвержден список очередности её получения. Первыми получали свою заработную плату рабочие и инженеры, непосредственно занятые в производстве, потом обслуживающий персонал института, а после них - сотрудники, занятые исследовательскими работами. И только затем  свои деньги получал административно-управленческий аппарат, включая отдел продаж и бухгалтерию, а  завершали список руководители подразделений,  заместитель директора и, наконец, сам директор.
       Сами зарплаты начислялись ровно в положенный срок, чтобы не иметь проблем с налоговой инспекцией, а выплачивались по мере появления денег на счету или в кассе института. Учитывая проблемы с банковским счётом, я стал всячески стимулировать продажу продукции за наличный расчёт, что позволяло накапливать деньги в бухгалтерском сейфе, задерживая их передачу в банк для зачисления на счета института и рискуя нарваться на неприятности при первой же проверке бухгалтерии. Эти деньги направлялись на выплату зарплат сотрудникам и оплату непредвиденных расходов, связанных с приобретением запасных частей к технологическому оборудованию и покупкой некоторых дефицитных видов сырья и материалов.
      После нескольких "удачных" продаж проблема своевременной выплаты заработанных сотрудниками денег ушла в прошлое, институт выбрался из опасной зоны, хотя оборотных средств, обеспечивающих нормальное функционирование института и его развитие, явно не хватало, и то там, то здесь нужно было затыкать образующиеся дыры задолженностей. Бартерные сделки, которые стали распространённым явлением в стране, помогали предприятиям как-то существовать, но не развиваться!
        А между тем моё положение, как директора государственного предприятия, непрерывно осложнялось.
        Всё началось с того, что после преобразования Государственного концерна "Биопрепарат" в акционерное общество, контрольный пакет акций которого оставался за государством, его председатель совета директоров Ю. Т. Калинин потребовал, в соответствии с уставом, передать в собственность РАО "Биопрепарат" контрольные пакет акций входящих в него предприятий. А поскольку наш институт не был акционирован, то он предложил мне срочно пройти эту процедуру. Однако, когда я, с его помощью, попал в Госкомимущества с  проблемой акционирования, то мне сообщили, подтвердив это документально, что институт выведен из состава РАО "Биопрепарат" и непосредственно подчинён Министерству здравоохранения Российской Федерации. "Министерству, так министерству, всё равно бюджетных денег не дадут!", - подумал я, удивляясь, что об этом решении ни одна государственная структура даже не удосужилась официально сообщить в  институт.
         Снова пришлось переоформлять устав института,  его печать,  реквизиты банковских счетов, бланки деловой и бухгалтерской документации, все регистрационные свидетельства, лицензии и разрешения. Это потребовало немало финансовых средств и времени. И надо сказать, что с этого времени институт вступил в череду почти ежегодных изменений банковских реквизитов, перерегистрации института, возобновления  имеющихся разрешений, получения всё новых и новых лицензий на разные виды деятельности, не считая его переименований. То мы были государственным научным институтом, потом государственным унитарным предприятием и, наконец, превратились  в  федеральное государственное унитарное предприятие, что каждый раз требовало замены всех официальных документов, без всяких исключений! И это не считая решений правительства, которыми или разрешалось иметь счета в нескольких банках, или запрещалось  это делать. 
           Не прошло и полугода, как институт был переподчинён Министерству науки, промышленности и технологии, и эпопея с уставом и лицензиями  снова повторилась. Но, пожалуй, самой обидной оказалась ситуация с моей заработной платой, в которую я попал по истечении  срока действия   первого контракта, подписанного ещё председателем Государственного концерна "Биопрепарат" Ю. Т. Калининым. В управлении кадров Министерства науки, промышленности и технологий мне предложили подписать новый (второй) контракт, условия которого были намного хуже для директора, чем предыдущего. А главное, что в соответствии со  вторым контрактом мне устанавливалась  заработная плата в размере пяти тысяч шестисот рублей, что  почти в два раза было меньше, чем я получал раньше. Хотя при этом  было известно, что  в министерстве это был единственный институт, который имел  хорошие экономические показатели,  достойные зарплаты у сотрудников, ничего не просит и не просил  у государства, правда, прибыль была невысокой. "Отбирая, без всяких оснований, положенные мне социальные гарантии и снижая почти в два раза оклад, вы же сильно ухудшаете моё  материальное положение,  причём не только моё, но и моих заместителей и главного бухгалтера, это же  не положено по закону" - попробовал я отстоять свои интересы. "Ваш контракт  закончился, министерство вам предлагает новый, с учётом, что численность сотрудников в институте меньше 300 человек.  Не нравится - не подписывайте, мы легко найдём другого человека на должность директора  на наших условиях, который  не будет спорить о размере оклада!" - заявили мне. "Значит  мне (зная из отчётной документации, что больше четырёх тысяч в институте получает даже уборщица) фактически предлагают или "кормиться" от директорской должности,  - понял я с раздражением - или уходить".   "Ну что же, с  волками жить – по-волчьи выть, придётся вводить доплаты  в конвертах всем, кто пострадает от министерства,  другого выхода у меня нет!" - решил я и подписал контракт.
    У меня сложилось впечатление, что всё  происходящее  было направлено против государственных предприятий с целью получения средств на содержание всё увеличивающейся рати чиновников и аффилированных с ними  посреднических фирм, которые получали деньги за правильное оформление запутанных и непонятных при чтении документов и ускоренное прохождение  тех по инстанциям. При этом следует отметить, что мероприятия, связанные с переоформлением документов, были организованы  просто безобразно, что создавало дикие очереди, в которых,  с каким-то садистским удовольствием, заставляли стоять и мучиться  главных бухгалтеров, заместителей директора или даже директоров.
       Буквально за год министерства и различные проверяющие, контролирующие и карающие органы власти превратились в неприступные крепости, в закрытые ворота которых должны были униженно стучаться директора государственных предприятий, пытаясь попасть к своему руководству, чтобы решить возникающие технические и управленческие проблемы. Если раньше, при социализме, у директора предприятия был пропуск, подписанный министром, и по нему он мог беспрепятственно попасть практически в любое министерство или ведомство, за исключением Госплана, то теперь  пропуска почему-то не выдавали годами, и по ним можно было ходить только в свое министерство. А когда пропуск  министерством не был оформлен, то по разовому пропуску приходилось ходить к любому, даже самому мелкому, чиновнику. Во времена СССР директора крупных институтов и предприятий могли быть членами коллегии министерства, их с уважением выслушивали начальники управлений,  не составляло особого труда попасть в кабинет любого заместителя министра и даже министра. Они могли непосредственно обращаться в Центральный Комитет партии или  в Правительство со своими предложениями и трудностями, если возникали проблемы с местными властями или с министерством.  Конечно, последствия таких встреч, обращений бывали разные, как и  разговоры с  чиновниками высокого ранга, которые могли позволить себе не слышать доводов директора, читать ему нравоучения и повышать голос. Но было это все-таки крайне редко, и допускалось лишь отдельными руководителями,  слухи об особенностях характера которых были достоянием всех директоров и могли служить предметом разбирательства в более высоких инстанциях и кабинетах. Но чтобы директору, за спиной которого иногда стояли тысячи людей, отказали в приеме в руководстве министерства или годами не интересовались его деятельностью и работой возглавляемого им предприятия, такого никогда не было, и не могло быть в принципе! А вот при новой "демократической" власти я так и не смог ни разу попасть на приём к министру и даже его заместителям, которые в силу своих должностных обязанностей курировали институт. 
      В общем, руководство министерств  явно отделило себя от происходящего на предприятиях и в институтах,   а начавший набирать обороты развал нашей промышленности, обнищание трудящихся и экономические трудности принялись списывать на жадность и тупость "красных" директоров, которые не понимали, по их мнению, законов свободного рынка, не могли управлять предприятиями в новых условиях и продолжали цепляться за социалистическую идеологию!  Удобная  позиция!
С помощью газет, радио и телевидения такую трактовку происходящего находящиеся у власти "реформаторы" старательно вдалбливали в головы простых людей, с тем, чтобы направить недовольство трудящихся  на руководителей государственных предприятий и сделать более привлекательной идею продажи  предприятий в частные руки. Поскольку многие из директоров, связав свою жизнь с деятельностью предприятия,  не хотели, как капитаны тонущих кораблей, отходить от штурвала управления в этот сложный период развития страны, то давление сверху на них непрерывно усиливалось, как экономически, так и морально. В борьбе за сохранение государственной собственности и работоспособности предприятий многие из них потеряли не только здоровье, но иногда и жизнь. Большинство директоров так же, как и я, верили, что всё это временные трудности, руководство страны одумается и начнёт заботиться о подъёме промышленности, развитии науки и жизненного уровня своих граждан, а не об алчных интересах отдельных представителей формируемой элиты.
Конечно же, не все директора были такие патриоты и несли свой крест на Голгофу. Часть из них просто уходили со своей должности, некоторые плыли по течению и вели предприятия к краху, а были и такие, кто ловил рыбку в мутной воде захвата государственной собственности, "наваривая" на этом капитал себе и своим детям. У всех всё было по-разному! Поведение  людей в смутное время любого переходного периода всегда непредсказуемо и неоднозначно, и винить в этом только их будет неправильно!
     Для начала институт был лишен государственной поддержки и бюджетного финансирования, однако сумел найти негосударственные заказы на разработку и выпуск изделий, включая заказы иностранных фирм, что позволило ему выстоять и начать успешно развиваться. Для этого пришлось существенно уменьшить объём чисто исследовательских и опытно-конструкторских работ и на освободившихся площадях наладить выпуск товарной продукции медицинского назначения, которая охотно покупалась медицинскими центрами и больницами.
         Наверно, такой способ выхода из экономического кризиса выбрал не только наш институт, но и многие другие институты страны, так как, по-видимому, в ответ на это,   вышло очередное  постановление правительства, в соответствии с которым требовалось, чтобы объём денег в бюджете института, получаемых за проведение научных исследований, был не менее пятидесяти одного процента. В противном случае его  признавали не соответствующим статуту научно-исследовательского института,  поэтому обязывали  институт платить налоги, как обычное промышленное предприятие. С  учётом налога на землю это  было очень разорительно для большинства институтов, так как  те, как правило, располагались на больших по размерам участках земли. Для этого специально ввели систему аккредитации институтов, что позволяло чиновникам проделывать эти действия, не меняя  названия института и устава, с тем, чтобы не поднимать эту проблему до уровня постановления правительства.
         В ответ мне пришлось увеличивать размер сдаваемых в аренду площадей, заключая с арендаторами не договора аренды, а договора о совместной научно-технической деятельности или на проведение научно-исследовательской работы, заказчиком которой была фирма, использующая площади института. Полученные таким способом деньги тратились на модернизацию и ремонт технологического оборудования, а также на свои внутренние исследовательские работы, которые позволяли удерживать ведущих научных сотрудников в институте и сохранять его исследовательский потенциал. Спустя некоторое время объём денежных средств, поступавших в институт от продажи готовой товарной продукции, возрос настолько, что уже никакие манипуляции с арендными договорами не могли уравновесить эту составляющую в бюджете института, и я принял решение платить налоги и отчисления в полном объёме, как обычное промышленное предприятие.
       Однако этот "праздник жизни" длился недолго, так как вышло "очередное" постановление правительства, запрещающее государственным предприятиям сдавать в аренду свободные площади без соответствующего разрешения Госкомимущества, которое должно было деньги за такую аренду  забирать себе. Началась бесконечная нервотрепка с проверяющими  комиссиями из  налоговой инспекции, Госкомимущества, милиции (из отдела по экономическим преступлениям) и даже из пожарной охраны.
Мы эту сторону нашей деятельности старательно маскировали и прятали, а они искали, проверяли, штрафовали и непрерывно грозили, пытаясь любым путём извлечь из своих проверок материальные выгоды, в том числе и для себя, в виде ценных подарков или просто взяток. Если до  1998 года эти комиссии дружно грозили непомерными для института штрафами, закрытием счетов, денежными начётами на директора и главного бухгалтера, то после 1998 года - ещё и тюрьмой за экономические преступления против государства! Надо при этом сказать, что вот так, с налёта, доказать, что институт пользуется деньгами от скрытой аренды, проверяющие так и не смогли, так как мы находили такую форму договорных отношений с арендаторами, на которую не было ссылок в запрещающей части правительственных постановлений, а значит, всё было юридически чисто.
       Тем не менее, это не мешало проверяющим органам находить повод для штрафов, а  также  выносить решение о запрете придуманной нами формы договоров до получения разъяснения вышестоящих инстанций о порядке их применения, или грозили более широкомасштабной проверкой в связи с обнаружением в  договорах признаков скрытой аренды. Штрафы институт платил, а после этого мне приходилось в очередной раз изыскивать новый вариант для оформления договорных отношений, и все начиналось сначала. Причем поводы для штрафов и отчислений были, иногда, настолько надуманными, что я не выдерживал, срывался и начинал выяснять отношения с членами комиссий и даже с их непосредственными начальниками. Но это не меняло ситуации - ни одна комиссия не уходила без них.
          Один из проверяющих в откровенном разговоре один на один, когда я стал обвинять его в том, что проверяющие комиссии, как представители государственных структур, грабят государственное предприятие и душат его непрерывными штрафами, ответил: "А что ты хочешь? В небольших и средних частных структурах мы зарабатываем деньги для себя и поэтому  не замечаем даже значительных нарушений в их деятельности. В очень крупные структуры, включая государственные, где все плюют на законы, нас просто не пускают, вот и приходится идти к таким, как ты, и находить самые разные нарушения, чтобы создать видимость работы и написать нужные цифры в отчет! Но мы же тоже люди и понимаем, что институту надо жить, и поэтому выписываем не такие уж большие штрафы, чтобы институт не разорился, да и снять мы тебя с работы не можем, а только пугаем!". Ничего себе позиция государственных людей! Хорошо, что хоть что-то понимал  не грабили на всю катушку!
           В своем стремлении "прижать" директоров государственных  предприятий и институтов наше министерство старалось не отставать от всех остальных государственных структур. Чего только стоила затеянная им аттестация всех без исключения директоров на соответствие занимаемой должности. Независимо от показателей работы своих предприятий, они должны были сдать с помощью тестов экзамен на знание теоретических основ рыночных отношений, правил техники безопасности и трудового законодательства, как будто они и не руководили длительное время заводами, фабриками,  институтами. Было бы хоть как-то понятно, если бы такое тестирование использовали при первом назначении человека на должность директора, а не применяли для проверки знаний тех директоров, которые  сумели сохранить предприятия в условиях их массового банкротства из-за отсутствия государственных заказов. Те, кто не сдали этот естественный экзамен самой жизни, в этом мероприятии уже просто не принимали участия, также как и директора  приватизированных предприятий.
         Даже рядовые чиновники понимали, что эти тесты придуманы людьми, весьма далёкими от практического руководства наукой и промышленностью, да ещё приверженцами выбранной ими самими модели рыночных отношений, которую далеко не все крупные учёные-экономисты считали правильной. Они не могли смотреть в глаза директорам, которые сами могли бы многому научить этих новоявленных экзаменаторов, родивших  свои  бесполезные и глупые тесты.
Директоров, которые набрали по этим тестам нужное количество баллов, отправляли на беседу в комиссию из высокопоставленных чиновников различных министерств, где им задавали заумные вопросы по теоретической экономике, ругали, как школьников, за плохое знание рыночных механизмов и давали рекомендации, как им правильно управлять предприятиями. А тех директоров, кто не прошел тестирование, приглашали на повторный экзамен. Однако, как только один из самых ретивых заместителей министра  попытался на основании результатов тестирования уволить одного из неудобных директоров предприятий, вдруг выяснилось, что это действие незаконно, так как в заключённых министерством контрактах с директорами  вариант его расторжения по результатам аттестации не был предусмотрен. Гора родила мышь, и ситуация показала всю несостоятельность и безграмотность нашего нового руководства.
          К сожалению, большинство директоров были люди далеко не молодые и уже потрепанные баталиями экономических и приватизационных невзгод, и поэтому многие из них после  таких унижений хватались за сердце, глотали горстями таблетки, а некоторые после этого просто ушли со своих должностей по состоянию здоровья. В этом смысле, успех руководства министерства был налицо! Количество "красных" директоров стало  меньше.
         За эти два месяца  заслуживающим внимания было, пожалуй, только одно событие в духе того, криминального, времени. На институт, как потом стали говорить, "наехала" банда каких-то молодых людей из Подмосковья, которая на свой страх и риск решила обложить данью наш институт, поскольку имела информацию, что он не входит в сферу интересов ни одной из крупных преступных группировок города Москвы. Объяснения, что институт является государственной собственностью, что не имеет неучтенных бухгалтерией доходов и контролируется министерством, на главаря банды не производили никакого впечатления, и он продолжал настаивать на своём. Мало того,  молодой крепыш, в кожаной куртке и с коротко стриженой головой, начал угрожать неприятными последствиями для руководства института, если оно не найдет с ним общего языка.
            Тогда ему было заявлено, что институт ведёт секретные работы, и поэтому находится под защитой Федеральной службы безопасности, на что он нахально потребовал встречи с представителем любой организации, считающей себя защитником института, какому бы ведомству  та ни принадлежала. В общем, он объявил, что забивает "стрелку" с куратором института, если таковой у института  имеется, и позвонит  на следующий день для уточнения места и времени такой встречи. 
К сожалению, ситуация в стране была в то время настолько мутной и неопределенной, что мы и сами толком  не знали, найдут ли институт и его руководители защиту в Федеральной службе безопасности,  или нас отправят в органы милиции, которые сами будут требовать деньги за нашу безопасность. Перестрелки, убийства директоров, захват собственности и вымогательство денег было распространено по всей стране. Многие люди и тогда уже не знали, кого больше бояться, бандитов или нашей доблестной милиции, у которой оружие не изъяли, а заработную плату её сотрудникам платили нищенскую, но зато  разрешили подрабатывать на стороне, чтобы, хоть как-то, материально обеспечивать свои семьи.
           С учетом такого положения, один из моих заместителей решил напрямую обратиться за помощью к своему давнему другу, имевшему чин полковника ещё в бытность Комитета государственной безопасности СССР, и продолжавшему служить в Федеральной службе безопасности России. Тот не стал отказывать ему в просьбе и
            согласился на встречу с бандитом.
О чём он говорил с этим классическим представителем криминального общества в кабинете заместителя директора нам так толком и неизвестно.  Однако разговор, по-видимому, между ними был крутой, так как спустя пятнадцать минут от начала встречи,  этот молодой самоуверенный "герой " пулей вылетел из кабинета и, не глядя по сторонам, с красным лицом, молча, спустился к автомобилю и навсегда исчез с нашего горизонта!
           Лет пять откровенные представители бандитов в институт носа не совали. Тем не менее, и после этого, несмотря на все меры по охране института, нет-нет, да и появлялись некие господа, предлагавшие институту свои охранные услуги либо за деньги, либо за предоставление им в бесплатное пользование помещений института. Правда, особой агрессивностью они не отличались и после твёрдого ответа "нет!" обычно исчезали, не то, что представители различных контролирующих государственных органов.
          Этот случай заставил меня обратить внимание на охрану института, чтобы попытаться закрыть возможность несанкционированного доступа на его территорию. В дальнейшем мы даже установили камеры видеонаблюдения, позволявшие охране контролировать все подходы к строениям института. Для охраны был заключен договор с милицией, и её сотрудники стали дежурить на нашей проходной и следить за порядком в коридорах института. Однако, спустя, где-то, года полтора, неожиданно выяснилось, что за сокрытие фактов воровства материальных ценностей из института милиционеры вымогали  у сотрудников этиловый спирт и, получив его, не сообщали этих фактов ни своему руководству, ни дирекции института. Поэтому от услуг милиции мы отказались и доверили охрану частным предприятиям, которые более ответственно относились к своим обязанностям.
         В складывающейся ситуации   мы с трудом успевали покрывать за счёт производства непрерывное увеличение затратной части нашего бюджета, обусловленное  появлением всё новых и новых налогов, увеличением тарифов на коммунальные услуги, а также необходимостью лицензировать некоторые  виды деятельности, которые раньше институт осуществлял  бесплатно и без всяких разрешений. Требовалось ещё более активизировать выпуск товарной продукции! Стало очевидно, что если ничего не предпринимать, то из-за полного отсутствия в нашей стране спроса на новые изделия и материалы, институт может полностью утратить своё функциональное назначение и превратиться в чисто производственную фирму, чего мне очень не хотелось.
Кроме этого, целиком отказываться от научных работ было экономически очень невыгодно, так как именно только они позволяли в достаточно короткий срок получить большой доход, который можно было легко скрыть, чтобы не платить лишние налоги.  Заказчик работы обычно оценивал в деньгах  лишь значимость  полученного для него конечного результата исследований, и его  мало интересовали  калькуляция и себестоимость. Это позволяло списать на исследования  любые институтские затраты.  Особенно широко принцип "цена-результат" применяли западные фирмы, что для меня было особенно привлекательным. Если раньше я пытался получить за рубежом новые технологии, то теперь мне стали нужны иностранные  деньги.
       Я постарался задействовать все свои связи и знакомства за рубежом, с тем, чтобы найти фирмы, которые готовы были заказать нам новые исследования и разработки, поскольку стоимость таких работ в России была значительно ниже, чем у них, на Западе, при достаточно высоком научном  уровне. Поэтому я считал, что сделать мне это будет достаточно легко! Но не тут-то было – не удалось найти ни одной фирмы, заинтересованной в результатах чисто научных исследований. Их интересовали только выпускные формы изделий и материалов. А вот в цену опытных партий они готовы были включить всю стоимость  исследований и конструкторско-технологической проработки. Это было, конечно, для меня не очень обычно, но вполне приемлемо! Теперь надо было только суметь правильно определиться с возможностями института, научиться юридически  грамотно, с учётом банковского законодательства, оформлять контракты на работы с иностранными фирмами,  и  набраться опыта преодоления российских таможенных барьеров. Не боги же горшки обжигают, и мы сможем!
         В результате предварительных переговоров с руководителями фирм, проявившими интерес к сотрудничеству с институтом (при этом почти все иностранцы подчёркивали, что, в отличие от русских, они работают с конкретными людьми, которым они доверяют,  а не с фирмами, организациями и печатями), мы выбрали два проекта, которые сулили хорошие дивиденды всем сторонам.
Это был комплект полимерных изделий, предназначенный для взятия крови теленка, находящегося в утробе стельных коров, которые вместе со всем стадом случайно попадали на пункты забоя скота. Взятая кровь ещё не рожденных телят использовалась рядом химико-фармацевтических фирм для получения вакцин и сывороток, а также при производстве специальных питательных сред для микробиологии. В разрабатываемый комплект входил небольшой вакуумный бокс из прозрачного полиметилметакрилата, мягкий пленочный контейнер для взятия и хранения крови со специальной металлической иглой большого диаметра и пресс, который позволял быстро и без потерь извлечь содержимое контейнера.
Все эти полимерные изделия размещались в специальной укладке для перемещения их любым видом транспорта. Бокс и пресс могли быть использованы неоднократно, а вот контейнеры были стерильными и одноразовыми, и поэтому в укладку помещали тридцать контейнеров. Стоимость этого комплекта была достаточно высокая, так как механизировать сборку боксов и прессов было не просто, и это требовало очень больших затрат. Ручная сборка в Германии, в отличие от России, стоила дорого, что и заставило фирму пойти на сотрудничество с институтом. А вот нам ручная сборка была только на пользу, так как позволяла предоставить работу большому количеству сотрудников института, а высокий курс марки по отношению к российскому рублю делал эту работу необычайно выгодной и высокооплачиваемой для занятых в ней людей.
         Контейнеры мы покупали у Курганского комбината "Синтез", иглы - в Чехии, а всё остальное изготавливалось в институте. Контракт был подписан, опытную партию из десяти комплектов мы изготовили и поставили по цене, включающей стоимость всей разработки, а после испытаний трех комплектов я был приглашен на фирму для подписания нового контракта уже на поставку серийной продукции. Новый контракт был подписан, и институт приступил к его реализации. Фирма заранее указывала, в какую страну должна была уйти партия комплектов, а мы,  вооружившись целой кипой документов для нашей таможни, объясняющих, почему всё время меняется адрес грузополучателя, отправляли их в Германию. Финляндию, Намибию, Аргентину и другие страны. Объем поставок увеличивался, так же как и росла география мест назначения.
        В это же время у института появился  проект, связанный с разработкой и поставкой наших изделий за рубеж, который не требовал привлечения к его реализации сторонних предприятий или крупномасштабных закупок сырья. К моей большой радости в Соединенных Штатах Америки возникла потребность в активных полимерных элементах для твердотельных лазеров с несколькими частотами излучения, которые они начали применять  в лазерной медицине и в косметологии.
Мы получили от американской фирмы технические требования на два типа одинаковых по геометрическим размерам активных элементов, отличающихся по типу используемых в них люминисцентных красителей и по количеству образцов в партиях, которые должны быть представлены на конкурсные испытания.
Вместе с американской лазерной установкой наши полимерные активные элементы получили разрешение на применение в медицинской практике, а спустя год институт, после представления дополнительных документов, был внесён в список фирм, которым официально разрешается поставлять свою продукцию на рынок Соединенных Штатов. Проблем с пересечением нашими изделиями американской границы, включая таможню,  ни разу  не было.
         А вот у нас при пересечении границы таможенная служба практически каждый раз требовала представить всё новые и новые документы, что приводило к задержке поставок и вызывало недовольство  американской фирмы, которые не могли понять наших проблем  с границей и требовали соблюдать график поставок.   Экономическая ситуация в институте после подписания контракта с американской  фирмой стала  быстро улучшаться, что позволяло наращивать  валютные резервы.
       Так продолжалось несколько лет, и я уже начал думать, что все самое худшее для института осталось позади. Деньги от этого контракта позволили не только нормализовать финансовое положение института, но и начать копить немецкие марки, которые мы хотели использовать для закупок так необходимого нам современного технологического оборудования. По действующему в то время законодательству заработанная нами валюта сначала приходила на транзитный счёт Внешэкономбанка, принадлежащего государству. После чего пятьдесят процентов полученной валюты покупал Центральный банк страны по действующему на день покупки курсу и направлял соответствующее количество рублей на счёт института. И только после этой операции остальная часть валютной выручки зачислялась на валютный счёт института в том коммерческом банке, в котором Внешэкономбанк разрешил его открыть. В качестве такового нам был предложен Инкомбанк. Теперь валюта, хранящаяся в нём, считалась принадлежащей институту, и  её можно было использовать для внешнеторговых операций за рубежом или продать немецкие марки за рубли коммерческому банку.
Сначала все наши валютные поступления мы превращали в рубли и только спустя некоторое время большую часть марок стали направлять в свой фонд развития. Наши доходы от этой работы позволили нам покупать нужные исходные полимерные контейнеры у Курганского комбината "Синтез" по цене, которая была выше, чем они продавали другим потребителям, но с условием, что комбинат будет жёстко придерживаться сроков их поставок.
       Однако нормальные отношения продолжались не очень долго, и "Синтез"  перестал выполнять взятые на себя обязательства, требуя, чтобы институт оплачивал ему закупаемые контейнеры в валюте нашей сделки с иностранной фирмой. Конечно, можно было затеять с ними судебную тяжбу и даже её выиграть, однако, я понимал, что они были единственным предприятием в стране, выпускающим нужный нам тип контейнера. А кроме этого, судебные санкции за срыв внутренних российских договоров не шли ни в какое сравнение с размерами неустоек по контрактам, заключенным с иностранными фирмами. И наш контракт не был исключением.
К сожалению, наше таможенное законодательство в части вывоза из страны изделий продолжало всё больше и больше ужесточаться и запутываться. Чем более технологически сложной была товарная продукция, тем больше преград чинилось для её продажи за рубеж. Такая тенденция вызывала у меня чувство непонимания и раздражения, поскольку западные страны российские промышленные товары, как правило,  не покупали, и поэтому, вроде бы, государство должно было бы стараться облегчить их экспорт и поддерживать те единичные российские предприятия, которые сумели пробиться на европейские рынки и рынок Соединенных Штатов Америки. А тут всё наоборот! Таможенные законы и правила явно делались с ориентацией на вывоз больших объемов сырья и материалов, а не сложных современных изделий, которые буквально должны быть увешаны различными разрешениями, результатами контрольных проверок и сопроводительными документами, написание и получение которых требовало не только значительного  времени, но и финансовых средств. Причем многие из требований были не только нелепыми, но и просто противоречили здравому смыслу и  сводились только к взысканию денег у производителя товара. Так, институт заставили оплатить экспертизу в контрольной лаборатории, кормящейся при таможне, с тем, чтобы получить заключение об отсутствии  выделения из наших полимерных элементов, выполненных из модифицированного полиметилметакрилата, химических продуктов, разрушающих озоновый слой земли. Хотя американская таможенная служба подобных требований на ввоз в их страну нашей продукции вовсе не выдвигала. И, если первый проект (по комплекту для взятия крови у животных) после  окончания контракта пришлось не возобновлять, то по второму (лазерному) контракту, объёмы поставок только  росли, что позволяло уверенно смотреть вперёд и строить планы по реконструкции института и  расширению производства, включая выпуск  новых типов изделий!   
      К сожалению, нашим многообещающим планам не было суждено сбыться, и только возведенные бетонные опорные столбы над крышей проходной института для постройки новых помещений стали печальным памятником наших благих начинаний. В стране произошёл    дефолт!