(Richard Avedon photo)
Когда я был маленький, меня не оставляли лежать одного:
Ходили вокруг, напевая вслух и сюсюкая.
По нескольку раз в день я смотрел на женскую грудь,
А когда засыпал, все куда-то летело.
Я хотел быть летчиком.
Потому что солнце на небе ближе,
Потому что ветер в лицо ласковей,
Я готов просыпаться только от этого.
Почему я учился ходить, а не прыгать, чтобы подняться?
И когда я делал первые шаги, я разводил руки в стороны,
Люди хлопали – это стало для них праздником.
Бабушка сидела с клюшкой и одобрительно кивала головой, потому что думала, что я танцую.
И однажды, чтобы как следует разобраться в происходящем, я сел у батареи и затосковал.
Я не прыгал в окно.
Почему за моей спиной оставались крылья – остается загадкой.
И я вырос хорошим мальчиком: прочитал «Преступление и наказание»,
Понял, что человек – это раб Божий и ему может стать легче,
Я себя убеждал, что все образуется,
Но когда засыпал, все летело к чертям.
Я хотел быть летчиком.
Потому что солнце на небе ближе,
Потому что ветер в лицо ласковей,
Я готов просыпаться только от этого.
Почему я учился ходить, а не прыгать, чтобы подняться?
И когда родители наяву перестали любить друг друга,
Умерла бабушка, умеющая варить манную кашу,
Я водил свой троллейбус и когда оставался в депо,
Целовал темный крестик на шее, если день проходил без аварий.
И теперь меня знают в школе номер четырнадцать, потому что я был приглашен на уроки профориентации:
И когда подставная девочка задавала вопрос об ответственности водителей за взимание платы,
Я подумал, что всегда хотел быть летчиком, но ответил ей что-то другое.
Я подумал одно, а ответил ей какую-то ерунду.
Я соврал этим детям,
Хотя солнце на небе ближе,
Ветер в лицо ласковей.
Я готов просыпаться только от этого.
Но я вру, и не прыгаю, чтобы подняться.