Глава третья.
Раскачивая лодку, можно и самим утонуть.
Планер парил над долиной. Сверху она казалась небольшим провалом в бескрайнем ледяном поле. Там, внизу, в неимоверной глубине была жизнь, там был город, окруженный полями и лесами. Здесь, вверху были только лед и ветер, несущий поземку куда-то в непроглядную даль. Кое-где снеговые сугробы слеживались, превращались в белые холмы, из которых потом совместными трудами солнца и ветра создавались фантастические фигуры.
Мезенцев долго рассматривал проплывающие под крыльями планера причудливые пейзажи, вглядываясь в каждый штрих, нарушающий первозданность бескрайнего ледяного безмолвия. Где-то здесь должны были идти китайцы. Он нервно передернул плечами, представив, как холодно и одиноко им в этом ледяном краю.
Периодически он щелкал фотоаппаратом с огромным мощным объективом. Заряда в аппарате было мало, и он торопился заснять все сомнительные участки, чтобы дома рассмотреть снимки в увеличенном варианте. Иногда ему казалось, что он видит какое-то движение. Но это был просто оптический обман.
-- Все, Артем Михайлович, возвращаемся. Становится опасно. Вы же не хотите рухнуть в эти снежные торосы, -- предупредил Игнатьев. Мезенцев согласно кивнул головой и зачехлил фотообъектив.
Утром было принято решение поднять планер над долиной и обследовать ледовые окрестности. Первым летел Мезенцев. Он отмел все доводы о том, что это опасно. Артем сам хотел составить для себя картину окружающего долину мира.
Планер поднялся над провалом, еще не затянутым облаками. Это позволяло охватить взором всю долину, увидеть то, что невозможно было заметить снизу.
Мезенцев сделал несколько исправлений в карте района. Ему, как военному, стало понятно, что границы ледяной стены несколько иных конфигураций, чем нанесенные на карту. Сверху было видно и то, что не смогли отразить картографы. Поля и лесные массивы были обозначены правильно. Только поселений оказалось больше, чем было нанесено на карту. В северо-восточном углу, где теперь обосновался клан Алиева, Мезенцев заметил, что все дороги к базе перерезаны ледником, но земли для нормальной жизни обычной сельской общины вполне достаточно. Успокоило и то, что даже сверху было видно довольно обширное болото, подковой охватившее земли базы.
В юго-западном направлении вдоль Русянки, в самом сердце заповедника настроено множество дворцов, окруженных добротными изгородями. Во многих виднелись вертолетные площадки.
На юго-востоке располагался основной массив полей. Это было известно и без аэроразведки. А на северо-западе преобладал сплошной хвойный лес с редкими вкраплениями полей и кое-где поселений. Но именно в этом направлении холмы поднимались уступами, превращаясь в довольно заметную возвышенность.
Мезенцева интересовали юго-восточные окраины ледника. Там он и попросил сделать несколько кругов. Как умудрился выполнить его пожелание Игнатьев, Артем не вникал. Выполнил и все. Но когда планер благополучно опустился на бетонное полотно военной дороги, Игорь, наконец, вздохнул спокойно и перекрестился.
Внутреннее напряжение спало. И ноги у него противно задрожали. Конечно, он не подал виду, что ему пришлось пережить за это время. Тем более, что все свидетели полета оценили его умение управлять планером. Потом он расскажет о некоторых каверзных моментах поведения планера во время полета, которые чуть не стали причиной падения машины. Но это будет потом и в кругу профессионалов.
Мезенцев, впрочем, к полету отнесся с видимым спокойствием. На вопросы встречающих соратников по комитету ответил, что в Чечне во время операций по зачистке ущелий было намного сложнее. Потом поблагодарил Игнатьева за полет и ушел в окружении своих друзей и помощников.
На снимках, увеличенных в командном отсеке бункера, долго рассматривали искрящуюся поверхность ледового панциря. Присматривались к любой темной точке, надеясь отыскать хоть какие-нибудь следы прошедших здесь людей.
Неожиданно один из заместителей командира части, опытный специалист, в свое время в ходе военных операций командовавший взводом разведчиков, попросил вернуться к предыдущему снимку.
-- Обратите внимание вот на это пятно, -- указал он на край снимка. – А теперь следующий снимок, пожалуйста. Вот, смотрите. Здесь пятно изменило конфигурацию. Я уверен, это человек. Он замерз, но увидел в небе планер и попытался подать знак. Возможно, махнул рукой. Думаю, люди скрываются в какой-то расщелине. По крайней мере, один явно жив.
-- Отряд для экспедиции на ледовый покров сформирован. С людьми проведена предварительная работа, -- доложил начальник роты связистов Вячеслав Иванов. – Мы готовы выступить в любую минуту. Вы возглавите экспедицию?
-- Нет, всю необходимую информацию я уже получил, -- Мезенцев оторвался от экрана. – Поручаю вам провести операцию по поискам ушедших. Надеюсь, вы найдете их живыми. У вас уже есть опыт в таких экспедициях. Действуйте.
Мезенцев пожал Иванову руку, хлопнул напутственно и подбадривающее по плечу. С сожалением вздохнул:
-- У меня здесь накопилось много вопросов, которые требуют скорейшего решения.
Два десятка добровольцев из числа служащих части под командованием майора Иванова, загрузив все альпинистское снаряжение, которое смогли разыскать, на легких подводах двинулись в сторону предстоящего восхождения на стену.
Подъем был труден, но не опасен. Перед этим здесь поработали специалисты, провели подготовку, так что отряд вполне благополучно справился с поставленной задачей.
Наверху было холодно. Дул сбивающий с ног ветер. Хорошо утепленные участники экспедиции добрались до намеченного для ночевки высокого тороса, на самом деле оказавшегося сугробом спрессованного снега, вылизанного ветрами до стеклянной гладкости, с обширным углублением у подошвы с подветренной стороны. Здесь решено было переждать надвигающуюся ночь. Углубление оказалось довольно большой пещерой явно не естественного происхождения. Но размышлять о ее строителях не стали. Возможно, это дело рук ушедших китайцев.
В пещере развели костерок, вскипятили воду, достали сухпайки. Один из бойцов, поев, сдвинулся к краю пещеры, стал устраиваться на ночевку, орудуя саперной лопаткой. Неожиданно что-то звякнуло. Необычность металлического звука заставила многих обернуться.
-- Ребят, а мы не первые, кто оценил удобства этой пещеры, -- удивленно произнес тот, кто только что усердно копал снег. – Гляньте, банка из-под консервов…
-- Ты покопай поусерднее, еще что-нибудь найдешь, -- посоветовал его сосед, -- то, что после съеденных консервов получается…
-- Не-е, -- вступил в разговор другой сосед, -- китайцы, говорят, все свое несут к себе на огород…
-- Ребята, хватит зубы скалить. Я серьезно. Глядите, на банке свежая дата выпуска, этого года…
-- А ты хотел, чтобы это была реликтовая древность, -- загоготал еще один шутник.
К бойцу, нашедшему банку, подсел Иванов. Он повертел перед огнем находку, осмотрел со всех сторон.
-- Вскрыли армейским ножом. Внутри была свиная тушенка. Вряд ли китайцы питаются тушенкой армейского запаса. Но это и не наши. У нас весь запас производства прошлого года. Впрочем, командир предупреждал, что менты должны были прочесать окрестности в поисках ушедших китайцев. Наверное, это их следы.
-- У-у, а мы-то надеялись, что это нас ищут с большой земли, -- разочарованно протянул один из бойцов.
-- Друзья, выкиньте из головы бредовые идеи. С вами проводили беседу о случившемся. Не стройте иллюзий найти следы старого мира. Считайте, мы на выполнении серьезного государственного задания. Вокруг нас неизвестность. Будьте предельно собраны и осторожны. Отдыхайте. Первая пара заступает в караул. Через час ее сменит вторая. Всем остальным спать.
Ночью завывал ветер, к нему примешивались другие непривычные человеческому уху звуки.
Егор зашел в дом, тяжело опираясь на перила. Со стороны он производил странное впечатление. Огромные плечи заканчивались мускулистыми руками с пудовыми кулаками. На мощной шее крепко утвердилась круглая бритая голова. Объемистую грудь обтягивала полосатая майка, а ниже… ниже было карикатурное подобие ног. Коротенькие, недоразвитые, они не могли поддерживать мощный торс. Это была его самая острая боль, его ужас, следствие его ночных кошмаров и припадков ярости.
Он был инвалидом с рождения. Его буйная, бунтарская натура не могла принять то, что ему, которого природа наделила недюжинными способностями, приходится мириться с унизительной ролью немощного инвалида, который полностью зависит от посторонних. Он ненавидел свою мать за то, что не отказалась от калеки в роддоме, а стоически несла свой крест, поддерживая сына-инвалида. Егор заходился в приступах ярости от любого ее прикосновения. Нет, конечно, в детстве он ее любил. Потому что она одна не охала над ним, а заставляла его работать и учиться наравне со здоровыми сверстниками. Но, однажды, уже подростком, он подслушал жалостливо-участливое и в то же время презрительно-пренебрежительное обсуждение его увечья и причину случившегося. Оказывается, мать нагуляла его с каким-то приезжим моряком. А тот поматросил и бросил. Кумушки-соседки из этого сделали вывод, что брошенная парнем мать решилась извести плод любви, да, видно, по неопытности не все сделала так, как советовали. В результате родился внешне здоровый и красивый малыш. И только много позже заметили, что с ножками у него не все в порядке.
С этого момента Егор возненавидел мать. Он изощренно мучил ее допросами и беспричинными оскорблениями. Ее уверениям, что ничего она не делала, потому что он был для нее желанным, и она откровенно радовалась рождению своего ребенка, и с его отцом рассталась вполне мирно и ни в чем его не обвиняла, Егор не верил.
Он забыл, как мать возила его по разным клиникам и знахарям, месяцами лежала с ним в больницах, пока ей не сказали, что современная медицина в этом случае ребенку не поможет. Видно судьба такая – всю жизнь ходить на костылях. Неспроста в народе бытуют поговорки, что бог шельму метит и бодливому теленку рожек не дает. Слишком жесткий и волевой характер Егора он, видимо, решил уравновесить увечьем. Но никто не предполагал, какая взрывная сущность в результате этого получится.
В детстве, когда уже намного позже сверстников научился ходить, да и то на костылях, которые дед смастерил для любимого внука, Егор пытался быть лидером во всех детских потасовках. Особенно не любил, когда его жалели. А соседки, как специально, за его спиной перешептывались, и ему казалось, нарочно, чтобы он слышал, сочувствующе переговаривались: ну, надо же, такой красивый с лица и уродочка. Не повезло Надежде. Кто ее с таким возьмет…
Как часто бывает, жестокий характер, помноженный на желание доказать, что он не только сильнее, но и умнее и дальновиднее своих здоровых физически сверстников, заставил Егора заняться спортом. Сам во дворе с помощью деда, которого любил до самозабвения, стал заниматься штангой. Дед, видя задатки лидера в своем увечном внуке, старался воспитать в нем не немощного инвалида, а сильного и волевого мужчину, который сможет выжить в этой сволочной жизни, где человек человеку волк. Где от инвалидов старались избавиться, а любое появление такого человека на улице вызывало жалостливо-презрительное сочувствие взрослых и откровенную травлю среди детей.
Сила воли у Егора была звериная. Прошло совсем немного времени, а его мускулатура окрепла, руки стали как стальные захваты. Он мог уже с помощью костылей носиться по улицам не хуже сверстников. А уж в драке ему не было равных. Став взрослее, придумывал разные приспособления из острых крюков, ножей и кастетов. В битве старался поразить противника не только ударом, но и нанести ему как можно больше увечий.
Постепенно вокруг него сколотилась небольшая группировка послушных его воле сверстников. И тут наступили лихие девяностые. Начался разгул бандитизма. Для группировки Егора пришла пора расцвета. Дед, который только и мог вразумить внука, к тому времени уже умер. Мать и бабку Егор ни во что не ставил, давно уже подавил их волю к сопротивлению. Они обе нужны были ему для привычной комфортной жизни, но в их советах и уговорах он не нуждался.
Однажды решил найти своего отца. Тот жил, оказывается, недалеко, в соседнем городе, стал преуспевающим человеком. В свое время удачно женился на дочери высокопоставленного областного чиновника, потом был направлен на работу в район. Встреча с сыном стала для этого человека роковой. Так же, как и для двух его дочек. Егор не любил об этом вспоминать. Но расправа оставила в его сердце черную метку. Он впервые ощутил восторг и откровенно чувственные ощущения от вида истязания жертв и самого убийства. В тот момент он превратился в убийцу и садиста.
Вся его группировка была повязана общей кровью. И каждый знал, что стоит ему оступиться, расправа будет жестокой, а мучения долгими.
Где-то к началу нулевых в районе появился новый и крайне опасный для Егора человек. Был он у власти, но подыскивал себе в определенных кругах людей беспринципных, готовых на определенные действия, противоречащие требованиям закона. Так возникла еще одна группировка. И обе они не могли не соприкасаться. Но, несмотря на разность целей, лидеры вместо борьбы за власть между собой, неожиданно объединились. У одного была сила и отлаженный инструмент воздействия на инакомыслящих, у другого – связи в верхах и фонтан идей, которые он хотел воплотить в жизнь.
С образованием этого тайного тандема в районе прекратились наезды на местных предпринимателей. А если заглядывали гастролеры, их быстро устраняли. Тишь да гладь на фоне многочисленных разборок между разными группировками в соседних районах, привлекла к этим местам богатых любителей тихого отдыха в российской глубинке. Вскоре стали вырастать роскошные по местным меркам коттеджи, появились закрытые элитные поселки с необычными дворцовыми ансамблями…
До поры Егор скрывал от широкой общественности свои садистские наклонности. Было много других, не менее интересных дел на стороне. Он теперь ездил на бронированном «мерсе» с тонированными стеклами. Оттягиваться гонял в столицу. Было у него несколько адресов, где за определенные деньги он мог позволить себе удовлетворить самые низменные желания. Он любил смотреть на мучения ненавистных ему добропорядочных граждан, на их низведение до состояния животного ужаса и медленную смерть. Жертв ему доставляли по заказу. А в сводках милиции потом появлялась информация об очередном ушедшем из дома и не вернувшемся…
Возникновение вокруг района ледовых стен случилось, когда он отдыхал у себя в новом доме, в окружении охраны и наиболее доверенных помощников. Мать и бабка неслышными тенями изредка мелькали в комнатах. Он только что в очередной раз пресытился местью и пребывал в благодушном настроении. Его группировка почти в полном составе оказалась с ним рядом. Это его успокаивало. Но такое ощущение защищенности и благополучия длилось недолго. Вскоре он почувствовал пустоту и ощущение загнанного в угол зверя. Он не мог больше в любой момент сорваться с места и рвануть в знакомые места, развлечься так, как привык. Приходилось вновь устраивать как-то свой быт в этом замкнутом пространстве с минимальными возможностями. Это угнетало сознание, начинало бесить. А тут еще компаньон со своими амбициями. С желанием властвовать…
-- Так какие распоряжения будут в отношении Таши? – поинтересовался Ибрагимов у своего всесильного патрона.
-- Ты выяснил, что за ней есть? – Селезнев кивнул головой в сторону кресла напротив, приглашая присесть.
-- Прощупал. Вульгарная девица, непонятно чем сумевшая обольстить богатого папика. Возможно, там у нее и были какие-то связи…
-- Ну, это нам здесь без разницы… -- равнодушно махнул рукой Селезнев.
-- Здесь ни с кем из оставшихся контактов не поддерживает. Интересующие нас личности ее держат за быдло, вырвавшееся случайно на Олимп…
-- А на твой взгляд?
-- Злобная и мстительная тварь, для которой главное сладко есть и мягко спать. Желательно, ничего при этом не теряя. И указывая остальным на место у своих ног…
-- Ох, и не любишь ты, Анатолий, женщин, -- усмехнулся Селезнев.
-- Причем здесь женщины? Где ты увидел женщину в этой девке? – удивленно вскинул брови его собеседник. – Женщин, как раз, я обожаю. Только покладистых, ласковых, теплых. А эта… обычная злобная хищница. Стоит чуть зазеваться, сожрет с потрохами и не подавится…
-- Да, не охотник ты у нас… -- с видимым сожалением протянул Селезнев.
-- Как-будто ты, Валер, охоч до таких стерв, -- фыркнул раздраженно Ибрагимов.
-- Ты отлично знаешь, что меня не интересуют чужие женщины. Меня вполне устраивает моя жена. И этим все сказано, -- жестко оборвал разговор Селезнев.
Возразить Ибрагимову было нечего. Действительно, Селезнев любил только свою жену. В проявлении интереса к другим он никогда не был замечен. Они для него просто не существовали. Селезнев любил только двух дам – власть и свою жену. Но сразу даже трудно было определить, какую из них больше.
-- Значит, ничего стоящего за этой… Ташей нет, -- продолжил разговор Селезнев.
Они сидели в уютной гостиной недавно построенного коттеджа на деньги, официально выделенные бюджетом области для начальника районного отдела внутренних дел. На полу у камина лежала шкура бурого медведя. По легенде, это был трофей хозяина дома, но Ибрагимов, как человек, вхожий в эту семью, знал, что шкуру презентовали Селезневу несколько лет назад выходцы с Кавказа за какую-то своевременно оказанную помощь в ходе антитеррористических операций в их родовых селениях.
Стены гостиной украшали пейзажи окрестностей в дорогих рамах, выполненные одним известным художником.
Со второго этажа спустилась жена хозяина дома. Невысокая, темноволосая, с аккуратной прической и ладной фигурой, отлично сохранившейся, несмотря на рождение троих детей. Сейчас Светлана выглядела не так жизнерадостно, как еще полгода назад, когда с упоением рассказывала о старшем сыне, сумевшем поступить в престижнейший университет в Штатах. Теперь она все бы отдала, лишь бы мальчик оказался рядом. Это ощущение утраты пригасило ее обычную веселость и доброжелательность.
Светлана принесла закуску к полагающемуся спиртному. Селезнев сам выпивать не любил, но считал своей обязанностью угощать гостей.
-- Кофе потом сварю, -- пообещала она. Мимоходом погладила мужа по щеке и чмокнула куда-то за ухо. Все это были почти незаметные окружающим знаки внимания, но такие понятные этим двоим.
Ибрагимов в душе усмехнулся. Неужели его всесильный начальник так сентиментален? Хотя, что удивляться. Он же и не пытается скрывать, что любит и ценит только свою Свету. И своих детей. Откровенно радуется, что младшие остались дома, а не поехали на отдых, как планировалось. Светлана раньше работала в прокуратуре, год назад перешла в нотариальную контору. Сейчас она преуспевающий нотариус. Проблемы на новом месте работы не позволили им в начале лета отправиться всей семьей на море.
Селезнев плеснул в стаканы коньяка, полюбовался тем, как играют отсветы языков пламени в колышущейся темно-янтарной маслянистой жидкости.
-- Ну, давай, за нашу победу, -- произнес он немного погодя. – Думаю, все устроится так, как нужно нам. С населением работа ведется. Нужные люди задействованы. Ключевые посты распределены… Остается ждать…
Ибрагимов молча поднес свой стакан к стакану патрона, слегка стукнул, отчего раздался легкий приятный звон.
-- Дай-то, бог, -- пробормотал, потом одним глотком опрокинул жидкость в себя, зажмурился, ощущая, как огненный клубок прокатился куда-то вниз, распространяя вкусовые ощущения и приятное тепло по всему телу… Чуть погодя закусил кусочком копченой рыбы.
Селезнев, посмеиваясь, налил в его стакан еще порцию.
-- Люблю смотреть, как ты смакуешь все это пойло, -- и нехотя признался. – Для меня что деревенский самогон, что элитное спиртное одинаково противны. И то, и другое просто бурда, которая отравляет и укорачивает жизнь. Но ты умеешь изобразить удовольствие… Однако, перейдем к делу. В отношении этой Таши мне даны инструкции…
При этих словах у Ибрагимова вопросительно вскинулись брови.
-- Потом расскажу, пока не время. Теперь о Таше. Значит, за ней никого нет? Так вот. Нам надо на время утихомирить Зему. Сам понимаешь, если сейчас станет известно о его проделках, это повредит нашему плану. А его, кое-кто считает, на некоторое время сможет нейтрализовать такая…
-- Шлюха, -- подсказал Ибрагимов. – Только вот как убедить ее, что этот союз и в ее интересах…
-- Наобещай златые горы. На что она повелась, когда выходила за своего папика? И тут предложи ей… На некоторое время Зему нейтрализуем. А потом… не наша забота… -- заключил Селезнев.
-- Если только эти два монстра не столкуются между собой. Эта Таша, мне показалось, вполне достойная пара в плане садизма…
-- Это не наши проблемы… Нам сейчас нужно думать об организации жизни в долине. Ты же не хочешь идти горбатиться в коровник или на поле, как предлагает наш друг Мезенцев?
-- Избави бог… -- Ибрагимов машинально перекрестился.
На воротах районной больницы стояли два охранника. Игнатьев протянул удостоверение. Молодой парнишка, едва ли старше восемнадцати лет, внимательно изучил его.
-- В чем дело? – поинтересовался Игорь. Такая охрана больницы его заметно удивила. Раньше эта территория была обычным проходным двором для жителей крайних улиц.
-- Ночью произошло нападение на хирургический корпус, -- пояснил второй охранник. – Срочно вызвали подкрепление. Сейчас пропускают только по документам.
Игнатьев сообщил о цели посещения больничного комплекса. Охранник дал ему листок временного пропуска, посоветовал на обратном пути не забыть подписать у врача и открыл дверь. Игорь прошел внутрь, недоумевая, зачем кому-то понадобилось нападать на больницу ночью. Вполне могли и днем произвести захват. Даже сегодня, когда на всех воротах выставлена охрана, при умно распланированной операции можно без всяких проблем захватить корпуса больницы.
В детском отделении, куда его направили из регистратуры, Татьяны не было. Дежурная по отделению сообщила, что та пошла за кое-какими вещами в свою квартиру. Должна вернуться с минуты на минуту. Игорь ждать не стал, уточнил адрес и отправился ей навстречу.
Дверь в квартиру была выломана. Из комнат не доносилось ни звука. Игнатьев уже собрался было перешагнуть порог квартиры, заранее настраиваясь увидеть нечто страшное. Сердце его ухнуло куда-то вниз, а потом подскочило к горлу. Остановило его легкое движение за спиной. Он оглянулся. Из соседской двери, приоткрыв ее на цепочке, выглядывала расстроенная, но живая и здоровая Татьяна.
-- Игорь, не входи. Только что вызвали милицию. С минуты на минуту должны приехать. Еще твои следы примут за оставленные взломщиком. Ты не поверишь, я только что была там. Потом зашла к тете Марине. Обычно она в это время на работе. А вот сегодня из-за ночного кошмара осталась дома. Немного задержалась у нее, а в это время слышу грохот и треск выламываемой двери. Хотела бежать в отделение, но тетя Марина не отпустила. Глазок чем-то залепили. Хорошо, что сюда не ворвались. Наверно, подумали, что никого нет.
-- Странно все это, -- Игорь встревожился не на шутку и даже не старался этого скрыть. – Ночью нападение на хирургический корпус, теперь вот на твою квартиру…
Хозяйка, пожилая женщина, подтянутая и хорошо сохранившаяся для своих лет, втянула Игоря внутрь прихожей, осторожно выглянула на площадку, потом закрыла дверь на все замки и посоветовала:
-- Вез бы ты, парень, ее куда подальше от больницы. Это нападение точно на нее было. Она же раньше дежурила ночами в хирургии у своей знакомой. Точно говорю, Таня, из-за деток это. Кто-то проследил за тобой…
-- Из-за каких деток? – Игорь удивленно повернулся к Татьяне.
-- Я несколько дней назад нашла в лесу брошенных детей и привела домой…
-- Вряд ли по прошествии нескольких дней из-за детей вся эта буча поднялась, -- усомнился Игорь. – Здесь что-то другое. Думаю, тетя Марина права. Давай, пока никого еще нет, уйдем по-тихому.
-- Куда? Здесь дети. Они сейчас в больнице…
-- Ладно, о детях потом расскажешь, сейчас надо как-то их забрать…
-- Вот что, ребятки. У меня балкон соединяется и соседским из другого подъезда. Давайте-ка, туда. Я вам помогу.
Тетя Марина довольно проворно для своего возраста провела их через соседскую квартиру в подъезд, потом через подвал в торец дома, откуда было уже рукой подать до детского отделения. Тут она остановила молодых людей:
-- Вы, ребятки, идите к забору за моргом. Там есть лаз. Мальчишки проделали. Вряд ли кто о нем знает. А я сейчас деток приведу, -- скомандовала она, отметая все возражения. – Я каждый день бываю в отделении, играю с детьми. Если что, мне будет проще их забрать.
Татьяна и Игорь, скрываясь за густыми зарослями шиповника, пробрались за серое безликое здание, соединенное с котельной. Поблизости никого из посетителей или больных в этот момент не было. Чуть погодя к ним прибежал маленький худенький мальчик.
-- Это Сеня, мой сын, -- прервала молчание Татьяна, обнимая ребенка. – А где Настя?
-- Ее баба Марина несет. Она сказала, что поведет нас на обед, а мне сказала, чтобы я сюда бежал.
Мальчик радостно прыгал на месте, ухватившись за руку Татьяны. Игорю он показался излишне шумным и вертлявым. И внешне ребенок ему не понравился: вихрастый, рыжеватый, с яркими конопушками на носу и выцветшими бровями. Он совсем не походил на Татьяну.
Минут через пять, когда напряжение ожидания стало нарастать с космической скоростью, из-за кустов показалась соседка с завернутым в одеяльце ребенком.
-- Уходите, -- приказала, передавая сверток Игорю, -- прибыла милиция. Вместо того, чтобы искать тех, кто двери выломал, расспрашивают, куда Таня делась. Я пойду к дому. А вы быстро уходите. Лесом идите…
Пожилая женщина помогла беглецам протиснуться в замаскированный лаз в заборе, затем опять замаскировала его.
Игорь примерно знал расположение больничного комплекса, потому сориентировался быстро и по тропинке углубился в лес, вплотную примыкавший к северной части забора. Лес этот считался реликтовым, простирался на несколько километров в глубь района и другой стороной примыкал к воинской части. Многие пользовались этим путем, если требовалось быстро добраться из части в город. Правда, был он не совсем удобным, а в иные годы и не совсем безопасным.
-- Игорь, давай, я понесу Настю, -- предложила Татьяна. Она видела, что ее знакомый чем-то явно недоволен. Он хмурил брови, сжимал губы в тонкую нитку и все время молчал. Татьяна чувствовала, что дети ему не понравились, что он считает их обузой и причиной этого неожиданного побега. Сама она подсознательно тоже связывала последние события с детьми, но она-то слышала такое, отчего до сих пор боялась каждого шороха. Игорь ничего этого не знал. Но как человек ответственный и благородный он даже не допускал мысли бросить ее и детей в такой непонятной ему ситуации.
Чувство обиды, растерянности и непонимания жгло Татьяну всю дорогу до самой части. Оказалось, что путь от больницы до ограды, окружающей военный городок, занял не так и много времени. Хорошо утоптанная тропа пользовалась вниманием жителей, но была довольно неудобная. Пролегала она через городскую свалку, вклинившуюся в лесной массив. На свалке в этот час бродило десятка два людей самого бомжовского вида. Правда, никто из них на проходящих мимо людей никакого внимания не обратил. Даже собаки, равнодушно проводив их взглядом, занялись отбросами.
На КПП части Игорь уточнил, где находится Мезенцев, потом пропустил через турникет Татьяну с детьми и отдал распоряжение командира части, где значилось, что Игнатьеву разрешено перевезти семью из города.
Мезенцев повертел в руках пакет, привезенный курьером из комитета по чрезвычайным ситуациям. Внутри находилась записка. Его приглашали на внеочередное заседание комитета. Что-то такое он и предполагал.
В последнее время дела по обустройству жизни сельского населения в новых условиях занимали все его основное время. Зерно было собрано почти на всех площадях. Горожане ежедневно направлялись на его подработку, что вызывало у большей их части волну недовольства. Но зерно надо было подготовить к хранению, а на селе рабочих рук не хватало.
Он торопился организовать в наиболее крупных поселениях сельские общины, создать местное самоуправление из людей ответственных, не боящихся любых накатов со стороны прежней власти и криминальных структур. А любителей поживиться за чужой счет, оказалось достаточно много. В городе выявилось большое количество и местных жителей, и приезжих, которые считали, что для них работа на земле в силу их образования, квалификации, образа жизни и социального статуса категорически неприемлема. Многие откровенно заявляли: уже одно то, что они принадлежат к элитарной прослойке общества, доказывает их привилегированное положение по отношению к остальным. Эти просто не допускали мысли, что все изменилось и те законы, по которым они давно привыкли жить, теперь не действуют. Назревало серьезное недовольство в обществе.
Сельские общины, там, где у руля стали люди, сильные духом, создавали свои законы общения с городом. Селяне соглашались обменивать выращенное на полях и своих участках на производимые горожанами нужные им товары или услуги. Но в городе, где давно уже не было никакого производства, а проживали только чиновники, пенсионеры и люди, далекие от прикладного труда, к такому подходу в распределении произведенного селянами продукта не были готовы. Все давно привыкли к тому, что жители сельской части страны работали за копейки, производя продовольствие, которое почти полностью изымалось для нужд города. И молодежь, видя такое отношение к сельским жителям, стремилась любыми путями вырваться из сельской рутины, чтобы ощутить себя, наконец, свободными. Не помогали никакие высокопарные слова о роли села, о высокой оценке труда сельчан.
Горожане требовали обложить сельские общины огромными продовольственными налогами, которые помогут им существовать в относительном достатке. При этом совсем не учитывалось, что при разделе доставшейся в результате катаклизма земли и скота, все было поделено в равных пропорциях между всеми жителями долины.
Уже появились прецеденты грабежей сельчан, привозивших свою продукцию на продажу. Теперь сельские жители, которым пока хватало изделий промышленного производства, возить что-либо в город опасались и организовывали ярмарки на своих территориях.
Все последние месяцы после возникновения ледовой изоляции главные организаторы комитета по чрезвычайным ситуациям бились над налаживанием жизнедеятельности поселений и дачных городков. Они отлично понимали, что не всем, оказавшимся в замкнутом пространстве, будет по нраву всеобщая уравниловка. Но сделать это надо было первым делом. Каждый человек должен начать жизнь в новых условиях хоть с каким-то запасом земли и орудий производства. К сожалению, не все прониклись их идеями.
Мезенцев понимал, что, затаившаяся было, преступность сейчас поднимет голову и пойдет в наступление. Очень не хотелось начинать военные действия, пока до конца не устроены оказавшиеся в ледовой изоляции люди.
В зале заседаний уже собрались все члены комитета. Прибыл даже постоянно болеющий последнее время глава администрации района. Он понуро сидел во главе стола, зажатый с обеих сторон начальником отдела внутренних дел и межрайонным судьей. Здесь же пристроился и прокурор района. Свободными остались места на другом конце стола.
Мезенцев встретился глазами с Самохиным, который принципиально не сел к столу, а устроился с самым независимым видом на подоконнике. Одиноков перевернул стул спинкой вперед, выдвинул его на середину свободного пространства и исподлобья разглядывал людей, оккупировавших места во главе стола, словно впервые их видел.
-- Извините за нескромный интерес, у вас что, здесь сейчас планерка при главе? – ядовито поинтересовался Мезенцев. -- Тогда простите за беспокойство. Нам с вами не по пути. Члены комитета, прошу в мой кабинет, -- при этих словах он четко, по-военному развернулся и вышел из зала. Следом, чеканя шаг, вышли Самохин и Одиноков, а следом за ними и другие члены комитета.
Оставшиеся вчетвером сидеть во главе стола, переглянулись между собой. Виктор Сергеевич чуть не плачущим голосом возмутился:
-- Да что же это делается? Мы пригласили его, чтобы потребовать отчета, а он… он нас…
-- Да, этот раунд он выиграл. Не учли кое-чего. Ладно, проглотим, -- спокойно произнесла Голенищева. – Ничего, никуда он от нас не денется. Найдем, чем его зацепить. Сейчас нам надо потребовать ответа на наши вопросы. Идем к нему в кабинет.
Мезенцев вместе с Самохиным стоял у окна и тихо обсуждал какой-то вопрос. Члены комитета молча повернулись к входящим в кабинет и кто недоброжелательно, а кто и откровенно враждебно уставились на них.
-- Мы, видимо, не поняли друг друга. Комитет был собран на внеочередное совещание потому, что возник ряд вопросов, которые требуют решения. Как полноправные члены комитета, мы имеем право потребовать отчета в действиях председателя комитета… -- начала Ольга Николаевна.
-- С каких это пор? Когда это в условиях военного положения, объявленного на всей территории района, командир отчитывается перед гражданскими? – вскинулся Одиноков. Его разноголосо поддержали еще несколько человек. Мезенцев поднял руку, призывая к порядку. Потом кивнул головой на свободные стулья. Сам он к столу не подошел.
-- Слушаю вас.
Селезнев, только что севший к столу, встал, чтобы быть на одном уровне с Мезенцевым.
-- Нас интересует, где сейчас находятся родственники Алиева. Сам он, я полагаю, под арестом?
-- С чего вы решили? Разве он сделал что-то такое, что противоречит вашим законам?
-- Тогда почему они содержатся в заключении? – впервые подал голос прокурор. Он прибыл в район перед самым ледовым катаклизмом и пока не разобрался, что к чему.
-- А кто вам сказал, что он в заключении? С чего вы решили?
-- Тогда где же они? – поинтересовался Селезнев.
-- Как и все остальные, они получили участки земли, полагающийся им скот и жилье. Вот адреса их я вам пока не сообщу. Есть на то свои причины. Удовлетворил я ваше любопытство?
-- Ни один человек без законных оснований не может удерживаться в заключении, -- вновь вступил в разговор прокурор.
-- Да кто вообще говорит об удержании в заключении? – возмутился Одиноков. – Весь клан Алиева получил свой участок земли и теперь обустраивается…
-- Скажите, Мезенцев, зачем вам это нужно? Для чего вы оставили на свободе этих… -- Селезнев запнулся на мгновение, подбирая нужные слова, и непонимающе усмехнулся, -- они же…
-- Вижу, вам этого не понять. Постараюсь объяснить, -- Мезенцев повернулся ко всем участникам совещания.
-- Да что там не понять? Вы сейчас спрятали, дали им возможность отсидеться, придти в себя, собраться с силами. А не думаете, что через несколько лет они хлынут волной на наши поселения и уничтожат всех нас…
Селезнева прервал вал возмущения.
-- Эка, куда хватил, несколько лет, -- раздраженно произнес Одиноков. – Нам бы день простоять, да ночь продержаться…
-- Что вы ухватились за алиевских? – перекрикивая волну гомона, зычно спросила Наталья Веселова. – Еще неизвестно, нападут они или нет, а недобитые бандиты при вашем попустительстве уже грабят наших людей. И милиция об этом знает и молчит…
Мезенцев поднял руку, призывая к тишине:
-- Будущее нам неподвластно. Никому из нас не дано знать, что будет завтра, через год, через десять… Но сейчас я сделал то, что должен был сделать. Нас всех собрали здесь, в этой долине, я думаю, не просто так. Сам я не приверженец всех этих слащавых россказней о добрых боженьках в западных религиях и о грозных и жестоких восточных богах. Это все представления людей прошлых эпох. Но теперь все чаще прихожу к мысли о том, что всем миром правит неведомая сила, познать которую нам не дано. И если она собрала нас всех сюда, значит, это для чего-то нужно.
-- Ой, ой, пожалел ягненок волка. Не ты ли воевал в Афгане, в Чечне? Не знаешь их обычаев? И скажешь, что там не убивал этих? – опять раздраженно вскочил Селезнев. Он чувствовал, что разговор пошел не в том русле, как изначально планировалось. Но изменить его был не в силах.
-- Сравнили, Валерий Вадимович. Там я выполнял свой армейский долг. Да, уничтожал бандитов, боевиков. Но это война. Таковы условия. Если не я убью врага, то он убьет меня. А здесь… Я русский, я славянин, и горжусь этим. Я коренной потомок тех, кто тысячелетиями жил на этом кусочке земли русской. Я готов за нее жизнь отдать, и за всех тех, кто живет на этой земле. Думаю, у меня еще сохранилась генетическая память моих предков. Вам, Валерий Вадимович этого не понять. Вы уже в каком поколении горожанин? Так вот, уверен, предки не одобрили бы предательство тех, кто оказался в беде и нуждается в помощи.
-- Ну-ну, как бы потом твои потомки не заплакали кровавыми слезами, -- зло бросил Селезнев, чувствуя, что еще немного, и он сорвется.
-- Я, как и всякий истинно русский, в душе глубокий идеалист, верящий во всеобщее равенство и братство… -- опять усмехнулся Мезенцев. Он взглянул на своих соратников. Одиноков из-под стола показал большой палец, одобрительно кивая.
-- Равенство, это хорошо, -- встала с места Голенищева. – Но пока все ваши тезисы совершенно не состыкуются с принятыми в стране законами. Вы их постоянно нарушаете. Узурпировали власть, изъяли собственность у всеми уважаемых людей, заставляете силой идти на работы, которые предназначены для низкообразованного слоя населения. Наша цивилизация уже переросла этот период. В мире существует разделение на класс высокообразованных людей, занимающихся интеллектуальным трудом, и…
-- Вот-вот, и рабов. Ну, точно, Римская империя. Только напомните мне, что с ней стало? – взметнулась Наталья Веселова.
-- Не перебивайте меня. – спокойно осадила ее судья. -- Я хочу напомнить, что хоть мы и отрезаны от остального мира, но у нас сохранился институт законодательной и исполнительной власти. Так давайте, предоставим им действовать. Есть орган, который сможет выработать законы…
-- Да-да, как еще больше грабить сельское население, а самим жировать… -- опять вклинилась в монолог судьи Наталья.
-- Прекратим ненужный спор, друзья, -- Мезенцев подошел к столу и сел на свое место. -- Вы забываете, что это не очередная планерка в обычной администрации района. За границами нашей земли нет ничего, кроме льдов. Нам не пришлют ни дотаций, ни хлеба, ни продуктов. Все это предстоит выращивать здесь, на этой земле. И никому из вас, если вздумается, не удастся уехать отдохнуть от здешней суеты на Канары. Мы пленники этого сурового мира. А потому, о каких законах и классовых различиях говорите? Что вы можете без тех бедолаг сельчан, которые пока еще не забыли, как выращивать зерно и овощи и ухаживать за скотом? Очнитесь, снимите розовые очки. В районе процветает бандитизм. А милиция занимается только тем, что обирает население, придумывая какие-то штрафные санкции. Где борьба с теми, кто беззастенчиво грабит и убивает людей? На некоторых территориях уже есть признаки каннибализма. Очнитесь, так называемая власть. Вам надо работать с людьми, а вы все пытаетесь делить привилегии и выяснять, кто главнее. У нас даже нет уверенности, сможем ли мы пережить эту зиму. И уехать нам некуда. И неизвестно, если переживем, не затопит ли нас весеннее половодье. Вот какие проблемы надо решать сообща, а не делить власть и доказывать, кто главнее…
-- Не боитесь, Артем Михайлович, что народ поднимется и скинет вас, как узурпатора власти? – внешне спокойно, но глаза ее злобно сверкнули, почти прошипела Голенищева.
-- С такими настроениями, как у вас, не сомневаюсь, что это вполне может случиться, -- отрезал Мезенцев. – Вы только забываете, что в районе действует военное положение…