12. Обида Н. Мандельштам на А. Ахматову

Евгений Говсиевич
12. ОБИДА Н.МАНДЕЛЬШТАМ НА А.АХМАТОВУ
(Из "Л.Чуковская против Н.Мандельштам. Кто прав?")

В данном материале приводятся цитаты из книг «Дом поэта» Л.Чуковской и «Второй книги» Н.Мандельштам, после которых даётся собственный авторский комментарий. Без приведения этих цитат, невозможно было составить мнение о том, кто из этих писателей прав в конфликте между ними. Я получил разъяснение, в котором указано, что: «Если бы это были литературоведческие статьи Вашего авторства, пусть с цитатами из различных источников, ни у кого не было бы вопросов».
В данном случае, цитаты были приведены именно для того, чтобы аргументировано обосновать правоту Н.Я.Мандельштам в споре с Л.К.Чуковской.

12.1 ИЗ КНИГИ. Итак, толкуя будто бы о «Поэме без героя», – о «Поэме», представляющей собою триптих, то есть произведение, состоящее из трех частей, фактически Надежда Яковлевна говорит постоянно лишь о первой, да изредка о второй, о «Решке», – к тому же о «Решке» в неокончательном виде. Потому результат анализа получается ложный. Мощного землетрясения, которое совершается посередине «Решки», и поворачивает «Поэму» на сто восемьдесят градусов, и переосмысляет предыдущую часть, и предвосхищает «Эпилог», Надежда Яковлевна просто не ощутила.

КОММЕНТАРИЙ. Это имеет некоторое обоснование. Первая часть Поэмы Ахматовой включает примерно 60%, вторая – более 20%, а третья – меньше 20% объёма. Таким образом, Н.Я.М. анализирует подавляющий объём текста – более 80%.

12.2 ИЗ КНИГИ. Если вместо целого заниматься исследованием одной части какого-либо предмета, выдавая при этом часть за целое, то из этой операции неминуемо родится ложь.

КОММЕНТАРИЙ. Во-первых, частично ответ дан на это замечание в предыдущем пункте, а, во-вторых, недостаток качества критики, не всегда есть ложь. Здесь более уместен какой-нибудь эвфемизм.

12.3 ИЗ КНИГИ.  Одна глава во «Второй книге» Надежды Мандельштам называется «Моя обида». Обиделась Надежда Яковлевна на то, что посвящение к «Поэме», которое долгое время было обращено к Мандельштаму (на листке стояли две буквы: «О. М.») – в последующих вариантах было переадресовано Вс. Князеву.

КОММЕНАТРИЙ. Это ПРИНЦИПИАЛЬНО!!! и, безусловно, обидно Н.Я.М.

12.4 ИЗ КНИГИ. Случалось ли Ахматовой переадресовывать свои стихи? Случалось ли ей отменять или заменять инициалы над стихами?
Случалось, и не раз. Так, например, стихотворение «Пора забыть верблюжий этот гам» было ранее посвящено Н. И. Игнатовой; с сестрами Игнатовыми Ахматова любила совершать прогулки по Подмосковью. С годами у Ахматовой образовался небольшой цикл памяти Блока – и посвящение Н. И. Игнатовой оказалось снятым – хотя отношение Анны Андреевны к Н. И. Игнатовой ничуть не изменилось и ни через какую литературную мясорубку она ее с Блоком не пропускала.

КОММЕНТАРИЙ. Одно дело заменить посвящение Игнатовой посвящением Блоку, и совсем другое посвящение Мандельштаму посвящением  Вс.Князеву. Это разные порядки. Ахматова не меняла отношение ни к О. Мандельштаму, ни к Н.Мандельштам, в отличие, например, от отношения к Гаршину В.Г., адресованные строки которому она принципиально изменила. 

Мандельштам в сознании Ахматовой никогда подобному превращению не подвергался. Тому свидетельство – все стихи, обращенные к нему еще при жизни его («Воронеж») и после его гибели («Немного географии», «Я над ними склонюсь, как над чашей…»), а также воспоминания о Мандельштаме, написанные в 1963 году, и ее постоянная забота о Надежде Яковлевне, которая в глазах Анны Ахматовой всегда оставалась женою – вдовою – погибшего друга.

12.5 ИЗ КНИГИ. 6 апреля 1957 года

«Вчера ненадолго у Анны Андреевны. Она… горделивым движением протянула мне конверт. На конверте – штамп Союза писателей. Внутри – выписка из протокола: Ахматова утверждена одним из членов Комиссии по литературному наследию О. Э. Мандельштама.
– Большая честь, – сказала она. – Большая честь для меня».

КОММЕНТАРИИ… излишни…

12.6 ИЗ КНИГИ. 9 января 1966 года. «Вспомнила… новость, полученную Корнеем Ивановичем: сэр Исайи опубликовал статью об Осипе Мандельштаме[. Анна Андреевна пришла от этой вести в радостное возбуждение:
– Дам знать Наде… Событие… Никогда никому не завидовала, а этому завидую». 

КОММЕНТАРИЙ. Не хотелось бы думать, что в этом дело??

12.7 ИЗ КНИГИ. Так помнила она Мандельштама, так деятельно и гордо была верна его памяти.

КОММЕНТАРИЙ. Верность на словах. Если бы это было так, она не только не заменила бы посвящение Мандельштаму посвящением Князеву, но усилила бы его роль в Поэме.

12.8 ИЗ КНИГИ. Известно, что ничто в жизни не связывает людей так глубоко и прочно, как общая память о пережитой вместе юности и боли. (Может быть, именно эту общность памяти о совместно пережитой боли, при общности языка, мы и можем назвать чувством родины?)

Этой общей памяти Ахматова не изменяла никогда, как никогда не изменял и Мандельштам. Ахматова, как видно из ее записи, на всю жизнь запомнила, что Мандельштам «узнав… как мне плохо в Фонтанном Доме, сказал мне, прощаясь, это было на Московском вокзале в Ленинграде: “Аннушка (он никогда в жизни не называл меня так), всегда помните, что мой дом – ваш”».

«Мой дом – ваш», – сказал Мандельштам Ахматовой, когда у него еще был дом, а для нее, в сущности, уже наступило бездомье. Ахматова никогда не забывала этого. Она глубоко ценила преданность Надежды Яковлевны Мандельштаму и свою ему преданность распространила на его вдову, и на некоторое время ее дом в эвакуации в Ташкенте стал для них общим домом.

«Ведь Надя не просто жена, – сказала она мне 23 сентября 1962 года, – она жена-декабристка. Никто ее не ссылал и вообще не преследовал, она сама поехала за мужем в ссылку». (Те же слова о Надежде Яковлевне не раз слышала я от нее в Ташкенте и всегда чуть дивилась им: сколько сама она да и я знали жен, которые счастливы были бы сами поехать к своим мужьям, да ведь ни в лагерь, ни на тот свет не поедешь, это не Чердынь, не Воронеж.)

Но как бы там ни было, Ахматова всегда помнила слова Мандельштама: «Аннушка… мой дом – ваш». И в ответ заботилась, чтобы у вдовы его была крыша над головой. Сначала в Ташкенте. Потом в Москве.

КОММЕНТАРИЙ. Трудно понять мотивы, по которым Ахматова, так преданная памяти Мандельштама, сняла посвящение ему.

12.9  ИЗ КНИГИ. Памяти Мандельштама Ахматова не изменяла никогда. Ему посвящено одно из лучших стихотворений о терроре тридцатых годов «Немного географии» – где город, воспетый «Первым поэтом, нами грешными и тобой», город дворцов и шпилей, отраженных в многоводной реке, оборачивается смрадной пересылкой где-то по дороге в тайгу.

О другом своем шедевре 30-х годов «Привольем пахнет дикий мед» («Но мы узнали навсегда, что кровью пахнет только кровь») она говорила торжественно: «И Борис, и Осип называли его лучшим моим стихотворением». Однажды в Москве она спросила у меня, кто мне ближе, Пастернак или Мандельштам? Я ответила, что в разное время по-разному.

– Для меня всегда Мандельштам, – с каким-то даже ожесточением сказала она.

Далее Л.Ч. продолжает рассуждение. Но если так, если безусловно и всегда Мандельштам, то почему же инициалы на первом посвящении из О. М. превратились в Вс. К.?

По приказу цензуры? Ахматова печатала «Поэму» с оглядкой на цензуру, заранее убирая некоторые строфы, заменяя некоторые слова, но писала – без оглядки на цензуру; к тому же в 1957 году Мандельштам был уже реабилитирован, и хотя власти не торопились вернуть его стихи читателям, но имя его уже вышло из-под запрета.

По чьему же веленью заменила она инициалы Осипа Мандельштама инициалами Всеволода Князева?

Мне кажется, я могу ответить на этот вопрос.
Замена совершена по велению самой «Поэмы». Сама «Поэма», проходя при обработке через множество этапов, прокладывая для себя русло, создавая для себя форму, невиданную еще в русской поэзии, потребовала от Ахматовой этой замены.
С годами «Поэма» все более обретала новую форму, до нее в русской поэзии еще небывалую, не соответствующую ни «Евгению Онегину», ни «Морозу, Красный нос», ни «Облаку в штанах», ни «Двенадцати».

КОММЕНТАРИЙ. Это очень слабая аргументация. Поэма бы только выиграла, если бы в ней остались следы, посвящённые Мандельштаму. А главное, Ахматова не проиграла бы, как Личность, как давний друг Мандельштама. «Поэт в России больше, чем поэт».

12.10 ИЗ КНИГИ. Мандельштама Ахматова упрятала в «Поэму» глубже, чем Князева, – в пепел Клааса, в горсть лагерной пыли, в сказку «из страшной были», в таящийся в сугробах будущий гул, он жив в эпиграфе к третьей главе первой части.

КОММЕНТАРИЙ. Вот это было  и обидно Н.Я.М. Ахматова так запрятала О.М., что его не стало видно. Своего лучшего друга, который сказал ей в трудную минуту: «Мой дом – ваш дом».

12.11 ИЗ КНИГИ. Одно время посвящения к «Поэме» не имели инициалов. В 1954—55 годах они обрели их. Посвящения относятся к персонажам, носителям действия в драматическом произведении, именуемом «Поэмой без героя». Они же носители танца. Второе: актерке, Козлоногой, Психее, женщине того времени, о которой Ахматова говорила: это, конечно, Глебова-Судейкина, но не одна она, а «все мы тогда такими были, и она, и я, и Соломинка Андроникова».

«Третье и последнее» (написанное в 1956 году) не имеет инициалов, оно посвящено Гостю из будущего – он, конечно, «предпочтет остаться неназванным, – писала Ахматова, – он один из всех “не веет летейской стужей”».

Первое? Первое посвящено было Мандельштаму; когда Ахматова начинала работу над «Поэмой», форма еще не была найдена ею окончательно и еще не ставила ей определенных условий. Когда форма была найдена, Ахматова «без чувства вины» подчинила ей всё – в том числе и инициалы над первым посвящением. Потому что форма не прихоть художника, не поиск новизны, а «душа души» и единственный путь к сердцу читателя.

КОММЕНТАРИЙ. Форма оказалась дороже дружбы??!!

 12.12 ИЗ КНИГИ. Случилось так, что читатели, обычно понимавшие Ахматову (или, как им казалось, понимавшие ее), перестали ее понимать. Не только в смысле недоброжелательного отношения к «Поэме» (как Надежда Яковлевна и многие другие), но и в самом простом: не понимали, что происходит.

КОММЕНТАРИЙ. Значит не только Н.Я.М. «недопоняла» посыл и смысл  Поэмы, но и многие другие.
 
12.13 ИЗ КНИГИ. «До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях “Поэмы без героя”, – писала Ахматова в предисловии. – …Ни изменять ее, ни объяснять я не буду».

КОММЕНТАРИЙ. Если Ахматовой можно снять посвящение О.Мандельштаму, то Н.Я.М. имеет полное право обратить на это внимание. 

12.14 ИЗ КНИГИ. Подобно Надежде Яковлевне, многие из старинных почитателей не любили «Поэму».

КОММЕНТАРИЙ. Значит у Н.Я.М. было много сторонников. Кстати, Ахматова, несмотря на дружеские отношения с Б.Пастернаком, выступила  резко против его книги «Доктор Живаго». На что тоже имела полное моральное право. Но это несколько другой акцент, чем снятие посвящения другу.

12.15 ИЗ КНИГИ. Строже всего, как это ни странно, Поэму судили мои современники, - сообщает Ахматова, - и их обвинения сформулировал, может быть, точнее других, в Ташкенте X., когда он сказал, что я свожу какие-то старые счеты с эпохой (десятые годы) и с людьми, которых или уже нет, или которые не могут мне ответить… Другие – в особенности женщины, считали, что “Поэма без героя” – ИЗМЕНА какому-то прежнему идеалу и, что еще хуже, разоблачение моих давних стихов, которые они “так любят”». Им она и отвечала: «ни изменять, ни объяснять я не буду.

КОММЕНТАРИЙ. Вот и сама Ахматова произносит слово «ИЗМЕНА». И это неспроста.

12.16 ИЗ КНИГИ. Потому что они, подобно Надежде Яковлевне, не понимали самой сути «Поэмы», ее глубины и широты исторической правды, многослойности, а на нет и суда нет. «Имеющий уши, да слышит», а кому ушей не дано, тому все равно не втолкуешь. И их Ахматова объяснениями не удостаивала. Но читатель – молодой, пробудившийся, любящий поэзию, – с мнением этого читателя она считалась, к его мнению прислушивалась и желала быть понятной ему.

КОММЕНТАРИЙ. «Форму» Поэмы Ахматова меняла. Посвящение Мандельштаму сняла, а объяснений не последовало. Верна ли такая позиция?
Получается, что эта Поэма не для современников Ахматовой, а для следующих поколений. Это «слабое звено». Может быть имело смысл прислушаться к мнению её современников, которые лучше понимали обстоятельства, отражаемые в Поэме?!
И ещё в книге много говорится о непонимании Поэмы:
 
12.17 ИЗ КНИГИ. Так непонимание читателя заставило изменить строку….. Непонимание читателя вело Ахматову к переменам гораздо более значительным….. 21 мая 1962 года Ахматова рассказала, что проделала над «Поэмой» очередной эксперимент… Давно уже она намеревалась показать «Поэму» кому-нибудь, кто ее не читал никогда. Ей приискали астрофизика: «Все говорят – образованный, литературный, умный, и так оно и есть. Дала ему экземпляр.

– Пришел, принес. Понравилось. Читал четыре раза. Я задала два простые вопроса – не ответил. А я-то надеялась, что сюжетная конструкция у этой вещи стальная».
Нет, читатель, подобно воображаемому редактору, не понимал, кто влюблялся, кто стрелялся, кто жив остался, прочитав последнюю фразу, «не поймешь, кто в кого влюблен».

Самая настойчивая поправка, которую внес в «Поэму» читатель – это добавление строф о Блоке («БЛОКИВИАНА»). Блок – третий носитель развивающейся фабулы в «Поэме», тот счастливый соперник, из-за которого покончил с собою драгун. В первых вариантах «Поэмы» он существовал только в нескольких строфах.

КОММЕНТАРИЙ. Пока отметим, лишь то, что в Поэме усилена роль А.Блока.

12.18 ИЗ КНИГИ. Читая «Поэму», Ахматова убедилась, что в этом таинственном пришельце читатель не узнаёт Блока, а портрет его, висящий в спальне у актерки, принимает за портрет драгуна. После нескольких месяцев разлуки я побывала у Ахматовой в Ленинграде в декабре 1959 года; она пожаловалась мне на это непонимание.

– Ну и пусть себе, – сказала я необдуманно. – На всякое чихание не наздравствуешься. Анне Андреевне не понравился мой ответ.

КОММЕНТАРИЙ. Кроме того, что этот ответ не понравился Ахматовой, обратим внимание на то, что Л.Ч. таким советом загоняет в себя в логический тупик: получается, что читателям можно прощать «каждый чих», а Н.Я.М. ни одной строчки??!!

12.19 ИЗ КНИГИ. Ахматова произнесла поучительным голосом:

– Я пишу для людей. Для людей, Лидия Корнеевна, а не для себя.
И прочла мне новые строфы о Блоке, до такой степени прозрачно-ясные, что лишь тот, кто никогда не читал Блока, мог не узнать его и спутать его с кем бы то ни было. Строфы эти были насквозь пронизаны цитатами из наиболее знаменитых блоковских стихов: из стихов «В ресторане» и «Шаги командора».
Строфы эти были вставлены столь искусно, будто и век стояли тут. Ими фабула в самом деле становилась железной, а измена актерки обосновывалась еще новыми строфами.

КОММЕНТАРИЙ. Таким образом, для узнаваемости Блока были написаны специальные строфы. При этом вспомним, что (даже) посвящение Мандельштаму было снято. Может быть, современники не поняли, почему про друга-Мандельштама ничего не сказано, про мужа – Гумилёва ничего не сказано. Конечно, творчество Ахматовой шире акмеизма, но, всё же, её корни, именно в этом литературном направлении, созданном в пику символизму, одним из самых ярких представителей которого, был А.Блок. Может быть, отход от корней, от идей – и стал поводом непонимания и неприятия Поэмы современниками Ахматовой.

К тому же уместно вспомнить слова Ахматовой:

«Между Гумилевым и Блоком всего 7 лет, но между ними пропасть. МЫ были людьми нового века и не хотели оставаться в старом». Известен и манифест акмеистов, известна и неприязнь Блока к новой школе (статья «Без божества, без вдохновенья»)».
 
12.20 ИЗ КНИГИ. …Злоупотребление словами Мандельштама «Я к смерти готов», которые Ахматова отдала Князеву (это один из упреков Надежды Яковлевны) и замена инициалов Мандельштама – другими в первом посвящении («моя обида») было вызвано не тем или другим отношением к нему (которое осталось неизменным), а потребностями новой формы, созданной Ахматовой в «Поэме без героя».

Сценическое действие, его фабула во что бы то ни стало должны были быть понятны читателю. Носителем фабулы Мандельштам никогда не был. Князев был им. Он, как и актерка, были балериной и танцором в первой части. К ним и отнесла Ахматова свои посвящения. Когда Ахматова писала воспоминания о Мандельштаме, она рассказала, что слова «я к смерти готов» сказаны были ей Мандельштамом, предчувствовавшим свою мученическую лагерную гибель.

В «Поэме» их произносит совсем по другому поводу и совсем в других обстоятельствах самоубийца-драгун. Ахматова не отняла их у Мандельштама и не пропускала Мандельштама и Князева ни через какую мясорубку и не делала из них никаких двойников – ни в жизни, ни в биографии, ни в «Поэме без героя», ни в смерти нету между этими двумя лицами решительно никакой связи.

КОММЕНТАРИЙ. После такой замены, читатели не стали лучше понимать «фабулу», о чём свидетельствуют предыдущие рассуждения Л.Ч.

Обратим внимание и на то, что, если Мандельштам никогда не был  носителем фабулы, то непонятно, каким образом появилось ему посвящение в первой редакции.  Думаю, что мотивировка Л.Ч. не аргументирована, в достаточной степени.  Более того, слова Мандельштама, были не только отняты у него самого, но и отданы Князеву, что делает ситуацию абсолютно не корректной.

12.21 ИЗ КНИГИ. Первой части «Поэмы без героя» так же не требуется в качестве персонажа Мандельштам, как всем стихам Ахматовой, посвященным Мандельштаму, – Князев.

Инициалы над первым посвящением были заменены Ахматовой вместе с читателем, желающим понимать фабулу.

КОММЕНТАРИЙ. Причём тут вообще стихи, посвящённые Мандельштаму. Это логический коллапс и человеческая слабость, в результате которых фабула (для современников Ахматовой) так и осталась непонятой. По-существу, Ахматова, косвенно, заменяет Мандельштама Князевым, Гумилёва Блоком, акмеизм символизмом….. Не слишком ли много замен (измен)??!!

Возможно, у Ахматовой были на то веские причины, например, цензурного характера, но, в данном случае важно зафиксировать сам факт, который не могла не учитывать в своей книге Н.Я.М. Вот и Л.К. в «Доме поэта пытается сгладить ситуацию:

12.22 ИЗ КНИГИ. Но мне хочется подчеркнуть нечто большее, чем ритмико-синтаксические совпадения или совпадения отдельных образов. Прав был Жирмунский, сказавший, что Ахматова написала свою «Поэму» так, как хотели бы писать символисты. Но сузим это выражение; в моем понимании вся первая часть «Поэмы» написана по способу конкретизации – дальнейшей конкретизации – блоковского третьего тома.

Как известно, в третьем томе Блок, сохраняя вихревую, а порою и отвлеченную основу своей лирики, пришел к конкретизации жизненных образов.
О конкретности ахматовской лирики – хлыстике, перчатках, пере на шляпе, муравьином шоссе на стволе дерева, свечах за окнами спальни, протертом коврике под иконой и т. д. и т. п. написано без конца.

Так вот, мне представляется, что Ахматова, принадлежавшая к течению, воевавшему с символизмом, приняла его наследие в наиболее высшем его проявлении – то, которое хранится в третьем томе Блока, то, которое уже и само по себе антисимволистично, и сделала следующий шаг: превращения всего отвлеченного, символистского в Блоке, от чего он и сам в конце концов отходил, в насыщенное жизненной реальностью, живое, конкретное, чему поклонился Блок, «уходя в ночную тьму» и кланяясь Пушкину.

Блок в «Поэме без героя» и носитель зла, и носитель высшей одухотворенности. Он весь двойной (Демон и Тамара в одном существе), весь – обольстительный, и гибнущий, и несущий гибель.

КОММЕНТАРИЙ. Эта характеристика, ещё в большей степени подходит под образ Н.Гумилёва……С тем, что Блок шире символизма, а Ахматова – акмеизма спорить не приходится.

Полный текст - http://www.proza.ru/2018/01/18/410

Вперёд - 13. "Обида Л.Чуковской на Н.Мандельштам" - http://www.proza.ru/2018/01/18/657

Назад - 11. "Об А.Ахматовой" - http://www.proza.ru/2018/01/18/640

Фото из интернета