---- Шура, хорошо, что ты приехал! – все повторял и повторял Лёньча. У него других слов не находилось.
Стол был прямо-таки завален деревенскими деликатесами. Мне, городскому жителю, деревенский стол казался изысканным. С детства я не сидел возле такого обилия.
Рыба соленая, рыба жареная, рыба копченая, и притом, вся прямо из местной воды. Свеженькая! Не потасканная по трюмам и складам, не замораженная ни разу, и именно та рыба, которую я сам вылавливал в юности: солёные ельчики, копченые лини, щука жареная. Были на столе и другие соленья, в том числе малосольные огурчики, свеженькие малина, луговая клубника и деревенские ватрушки-постряпушки, из которых мне больше всего понравились пирожки с клубникой.
---- Когда ты, тётушка, успела все это обилие приготовить? – дивился я. - И кто у вас за клубникой ходил?
---- У меня помощница хорошая. Дуся, хоть и ползает по дому с табуреткой, но всё делает, всё умеет. Пока вы там с сетями возились, мы тут «бегали»… А клубнику нам ребятишки принесли в обмен на рыбу. Малина вон в палисаднике растет.
Дуся, жена Лёньчи, маленькая толстушка, передвигалась по дому с помощью табуретки. Не батога, а именно табуретки. Опиралась на неё обеими руками и шагала за нею по всему дому.
---- Бруцеллёз, проклятый! – незлобиво ругалась она. – Двадцать пять лет дояркой! Руки оттянула, ноги отказывают, и никакой благодарности!
---- Какую тебе еще благодарность надо?! – «подшутил» над ней Лёньча, - Инвалидность дали? Вот тебе и благодарность! Награда! От совхоза!
---- Все мы тут премированы! – Тётушке было уже за семьдесят. – У меня вон груди одной нетути. Врачи сказали: рак. А я говорю им: срак у меня, а не рак! Юрка вообще лежит, его носить надо. Лёньча почти слепой. Ещё ему осталось свалиться – вообще сплошной валёжь будет…
А мне невольно подумалось: «Не семья у брата, а дом инвалидов! Что-то будет дальше!?» Думать мне об этом не хотелось, хотелось поскорее отсидеть вот за этим обилием и не позволить брату напиться допьяна: пропадет рыбалка.
---- Ты, брательник, не наливай по полному, - уговаривал я Лёньчу, - Нам же еще на рыбалку плыть.
---- Поплывем! – соглашался со мной брат, а сам наливал по полному стакану. – Шура, пей! Молодец, что приехал!
Он не спрашивал, как я живу, видимо, удовлетворившись моим внешним видом, всё наливал и наливал. Я от полного отпивал немного, но брат доливал и снова подвигал ко мне стакан:
---- Пей! Ты разве не рад, господин город!?
---- Рад, Лёня, рад, но рыба-то ждёт!
---- Налавим! С тобой налавим. Я помню: ты опытнай!
Но как я ни уговаривал брательника, усилия мои были напрасными. Тётушка пыталась помочь мне, но Лёньча заявил:
---- А ты, мама, молчи! Вы с Дуськой меня хочете совсем тверёзым сделать?!!! Отдушины лишить?!!!
---- А тебе обязательно надо напиваться до дна!? – проворчала тётушка и повернулась ко мне: - Ему надо чтобы одну бутылку пил, а две на очереди стояли…
Я удивился: «Братан и про отдушину знает?! Просвещённый! Значит, не так уж он прост!» Но вслух сказать это воздержался. Пришлось прибегнуть к хитрости:
---- Лёня, я вижу, у тебя на шифоньере баян и гармонь. Сыграй что-нибудь. Споем? Я могу взять гармонь. Сыграем дуэтом?
---- Правда, сыграй, мы с Дусей споем, - подхватила мою просьбу тётушка.
Лёньча с неохотой потянулся на шифоньер, снял баян.
---- А ты не разучился? – Брат с подозрением глядел на меня.
---- Как плохо ты обо мне думаешь!
---- Ну, тогда бери гармошку.
Я взял гармонь, но предоставил первое слово брату.
---- Я хочу тебя послушать.
---- Нет, это я хочу тебя послушать! – заявил брат. – Чему ты в городе научился.
Я заиграл, запел городскую: «Сам себя считаю городским теперь я
Здесь моя работа, здесь мои друзья
Но все как и прежде, снится мне деревня
Отпустить меня не хочет родина моя…
После этого куплета Лёньча меня остановил:
----- Ну, город! Завел свою. Что тебя держит в городе-то? Приезжай, совхоз даст квартиру. Вон рядом строится двухквартирка. Поди умеешь не только навоз убирать?
Что мне было ответить?! Я подумал, склонив голову на гармонь:
---- Нет, Лёня, Вы вон не цветете! Хочешь, чтобы и я так жил?
---- Ты – другое дело. Ты головастый! На пятёрки в школе учился! В управлающие годишься.
---- Увы, лаять я не умею.
---- Ну, механиком, агрономом.
Я снова удивился. Брат как в воду смотрел. За плечами у меня есть такие специальности. Некоторое время я работал агрономом, приглашали и в механики, но работа эта меня не затянула. Вернее даже не работа, а моральная и психологическая атмосфера в совхозе, где мне пришлось работать.
---- Нет, Лёня, - повторил я. – Лучше я буду рядовым рабочим, отвечать только за себя, чем бегать по ферме и лаять на бездельников. Испытано!
Брат, как будто не услышал моего последнего слова, промолчал, и я был благодарен ему за это. Не хотелось раскрывать сразу все карты.
---- Сыграй-ка лучше ты, - отставил я гармонь в сторону.
Лёнча развернул баян, и полилась мелодия вальса «Амурские волны». Я заворженно смотрел на толстенные пальцы брата, и дивился тому, как они проворно бегают по клавиатуре. «Красиво играет, чёрт возьми!»
---- Ты лучше что-нибудь наше, деревенское, - попросила Дуся.
Лёньча тут же сменил мелодию. Полилось деревенское:
«Утром рано с зарёй, гонит стадо овец. Деревенская Катя-пастушка!»
Дуся и тётушка подхватили:
«И понравился ей укротитель зверей
Городской раскрасавец Андрюшка!»
А мне вспомнилось, как в детстве, одно лето, мы с Шуркой подменяли тётушку на пастьбе частных овец, которых она взялась пасти. У меня на глаза навернулись слёзы. Эти воспоминания до сих пор греют мне душу. Теперь, издалека, то лето кажется сплошным раем.
Случалось, что в жару овцы ложились и лежали до прохлады, а мы с братом объедались клубникой. Клубники было так много, что мы наедались до рвоты. Ели лёжа. Объедим вокруг себя, переворачиваемся и снова едим. Вырвет, кажется, что и на дух больше не надо, но, проходит час-другой, и мы снова наедаемся до рвоты. «Дурачки – ругала нас тётушка, - Вы бы лучше домой что-нибудь несли». А нам было лень собирать.
В рот-то оно приятнее… Хорошо было! Но было и не очень. Случались ветры с дождём. Тогда овец невозможно было удержать на месте. Их гнало ветром, и мы со слезами их догоняли.
«Давай Катя с тобой переменим мы жизнь
Деревенскую на городскую» - продолжалась песня.
Дуся запевала, тётушка выводила концы. Получалось так слаженно и мелодично. Жалко было Катю, которая согласилась и была брошена в городе, притом не одна, а с дитем. Ох, эти коварные городские!!!
Юра плакал. Перед застольем Лёньча принес его и усадил на высокое кресло, специально сколоченное для него. Отец сам пил и сыну наливал. По малу, но наливал. Юра пил. Я понял, что ему уже не десять-пятнадцать, а значительно больше. Плакал он молчком, и никто, кроме меня, не обращал на него внимания. Когда песня кончилась, и Лёньча отставил баян, я не удержался, спросил:
---- Сколько Юре лет?
Все сразу посерьёзнели, будто и не пели только что с упоением.
---- Девятнадцать, - ответила Дуся.
---- Он таким родился?
---- Нет, родился он нормальным. До второго класса ходил в школу.
---- Что же случилось?
---- Врачи сказали, что ДЦП у него врождённое. Он упал по дороге в школу. Отказали ноги.
Я глядел на Юру, он глядел на меня. От кого он унаследовал он эту болезнь, я интересоваться не стал. У нас в роду Тихоновых такого, вроде не бывало. Слёзы катились у него по подбородку. Я хотел что-нибудь сказать, но у меня не находилось слов. Наконец я догадался, предложил:
----- Купаться на Прорву завтра поедем?
Юра улыбнулся сквозь слёзы, согласно кивнул.
---- Его ребята приглашают на вечерку сегодня. – Тётушка будто не замечала слёз внука. – Вечер сегодня обещает быть теплым.
У Юры высохли слёзы:
---- Дядя Шулра, ты мне свою шляпу одолжишь на вечер?
---- Всегда пожалуйста! И галстук могу подарить. И много у тебя друзей?
---- Много! Двое уже в арлмии служат. Письма пишут.
---- И девчонки к нему приходят… - добавил Лёньча. – А главный его друг Ярочка.
Ярочку я знал, однажды даже ездил с ним на Марганцевый рудник, что под Ачинском, продавать рыбу. Смешная произошла в ту поездку история. Нас пытались ограбить. Но ездил я с Ефимкой-Ярочкой, а его давно, пожалуй, нет на белом свете.
---- Он что, ещё живой? – удивился я.
---- Живой! – подтвердил Лёньча, - Только не Ефимка, а Шурка.
---- Ну, деревня! Даже прозвища по наследству передаются! У Ефимки ведь было два сына.
---- Второго уже нет, а Шурка жив и живет хорощо.
---- Дядя Саша здорлово в шахматы иглрает! – подтвердил Юра, - Иногда у меня выигрлывает…
---- А ко мне у тебя, наверное, интерес пропал?
---- Нет, - ответил Юра, но я видел, что сказал он так из уважения.
Застолье длилось недолго. Общими усилиями мы не позволили Лёньче разгуляться «до дна». Спели еще пару песен под его баян, и я поднялся из-за стола:
--- Ну, братка, поплыли.
--- Не поплыли, а поехали, - поправил меня братка. – Сейчас я запрягу Савраску. За мной закреплен. Он у меня в стайке, спрятан от жары. И поедем на Старый Чулым, туда, где вы с отцом рыбачили. Вспомнишь рыбалку. Лодку и сети в телегу погрузим. Нельзя стало лодку оставлять на берегу. Воруют. У меня уже одну украли. Пришлось новую делать.