Когда я долго не могу уснуть, мне начинает казаться, что я – совсем не я, а один немолодой уже человек, который очень хотел купить – и однажды купил – дом с яблоней. Впервые мы познакомились с ним накануне осеннего равноденствия – вместо черной ямы сна без сновидений мне привиделся блеклый свет, падающий из высокого шестизвенного окна на крашеный деревянный пол и стены, оклеенные невыразительными обоями. Видимо, человек изменил положение тела (встал с кресла или кровати), и окно, до тех пор воспринимавшееся боковым зрением, оказалось прямо передо мной. В нем чернела нечесаной гривой ветвей старая-старая яблоня, занимавшая весь двор и местами касавшаяся крыши дома.
Кирпичный домик площадью менее пятидесяти метров и участок земли в одну сотку обошлись ему меньше, чем в миллион, хотя это и были все его сбережения. На ремонт и новую мебель денег не хватило, и довольствоваться нужно было тем, что осталось от прежней хозяйки. Но к этому моему ночному знакомому было не привыкать – все свои зрелые годы он проскитался по съемным квартирам и научился, с одной стороны, не привязываться к вещам, а с другой – не ощущать чуждости чужого. К особенностям кранов, выключателей, сливных бачков и газовых плит он привыкал быстро, о прежних хозяевах или жильцах не задумывался, и поэтому вещи никогда не мстили ему и не вторгались в воображение.
Так было до тех пор, пока он, прогуливаясь как-то по весне, не увидел через крышу длинного одноэтажного дома огромное дерево, покрытое ярко-розовыми цветами. Он удивился и решил посмотреть на него поближе, обошел квартал, но дерево не приблизилось. Теперь оно высилось из-за обитого железными листами гаража и целого сада обычных, белых в эту пору от цвета яблонь. Он свернул в переулок – теперь крона казалась почти алой, но от нее опять отделял забор, еще один сад и крашеные зеленой краской дровяные сараи, приспособленные жителями под разный нужный, а чаще ненужный хлам. Только с третьей попытки он нашел узкую тропинку между двумя заборами из штакетника. Она-то и привела его к маленькому кирпичному дому, во дворе которого росла необычная яблоня. Яблоня была очень большой – частью веток она лежала на крыше домика, частью нависала над забором и почти повсюду выходила за пределы небольшого – точно не больше сотки – участка.
Он взял в руки низко наклонившуюся ветку с цветами и хотел уже сорвать один, но его остановили:
- Не надо! Не рвите! Перестаньте! – Пожилая женщина вышла из-за дома и не столько гневно, сколько с опаской, смотрела на него. Он подумал, что ей просто жаль алых цветов, и отпустил ветку, не исполнив задуманного.
- Нет, я просто посмотреть, извините. Я никогда не видел такой яблони. – Он смутился.
- Вот и ладно, смотреть – смотрите, если вам угодно. – Женщина, наоборот, успокоилась.
- А что это за яблоня? – Спросил он после минутной паузы, во время которой с жадностью перескакивал взглядом с ветки на ветку, с бутона на бутон.
- Не помню точно. Сорт называется «Пионерка» или «Комсомолка». Яблоки неважные, но цветет очень красиво. Муж посадил для детей.
- Но дети все равно уехали… - Задумчиво сказал он себе под нос.
- Уехали, но зовут меня к себе, в Нижний. А я вот все этот дом никак не продам. Стыдно переезжать к ним с пустыми руками. Так бы хоть денег привезла.
- А не жалко?
- Что уж жалеть. Внуков бы видеть почаще, а тут чего я не видела. Яблоню эту?
- Ну, она ведь красивая.
- Красивая. Но… Муж ведь три яблони сажал. И вишня вон там росла, и слива. А как он умер, все деревья, кроме нее, погибли. Не враз, конечно. Раньше хоть варенья наваришь разного, компотов накрутишь, а чего с нее одной… Только и толку, что красота.
- А хотите, я ваш дом куплю? – Спросил он очень серьезно.
- Да вы шутите, – ответила она, но дом в конце лета продала и уехала к детям.
Перед тем, как уехать насовсем, она сказала ему:
- Вы яблоню не трогайте. Сухих веток на ней не бывает, а живые вы не режьте. Так будет лучше всем. И вам, и ей. Хорошо?
Он согласился – в тот момент он и не представлял, что сможет покуситься на эту красоту. Алый цвет играл не только в лепестках цветов, им светились небольшие (и не очень вкусные) плоды, немного его было в листьях, и, наверное, даже древесина на срезе должна была быть хоть чуть-чуть алой. Последнего он не мог знать наверняка, но почему-то уже тогда догадывался об этом.
Лето подходило к концу. С яблони как-то одновременно начали облетать листья и опадать плоды. Ночью было слышно, как яблоко падало чуть ли не с самого верху, с грохотом катилось по крутому скату, подпрыгивало на отлогой крыше крыльца и падало в траву или бочку с дождевой водой. Утром приходилось сметать все это с дорожки, но быстро стало ясно, что лучше не сметать, а собирать и закапывать – иначе на всем участке стоял стойкий винный запах, а попытка прогуляться кончалась необходимостью отмывать ботинки от бурой гниющей мякоти. Однако дни становились короче, и моему ночному знакомому уже не очень хотелось после работы в сумерках заниматься этим. К концу сентября все вокруг было завалено яблоками и листвой, вода в бочке покрылась блестящей оранжевой пленкой, а кровля над крыльцом, порванная лежащими на ней ветками, протекла.
Поэтому в последний сентябрьский выходной хозяин домика вооружился найденной в чулане ржавой пилой и обрезал те ветки, которые нависали над крышей и тропинкой. Погода была хорошая. Он развел костер и с блаженством наблюдал за тем, как сизый дымок летит в высокое синее небо, лоскут которого виднелся теперь между крышей дома и кроной яблони. Его догадка о цвете древесины подтвердилась. Она действительно была красноватой и при этом источала странный кисловатый запах, от которого он никак не мог отделаться, даже приняв душ и выстирав одежду. В тот день он уснул быстро и спал без снов. Наутро он вышел из дому и увидел, что яблоня совсем облетела. Несколько расклеванных галками яблок на самом верху и несколько больших бурых листьев на концах веток только подчеркивали наготу дерева. Он смел листья и яблоки с тропинки и пошел на работу.
Незадолго до дня осеннего равноденствия ему (или мне?) приснился первый сон. Он увидел, что обрезанные безлиственные ветви растут, настойчиво поглощая расстояние, остававшееся до дома. Утром он отмахнулся от этого видения, но, выйдя за дверь, невольно поежился от того, что некоторые ветки оказались совсем близко. До них можно было дотянуться рукой, и одна даже нависала над бочкой, стоявшей у самой стены. Он подошел к ним, посмотрел на покрытые суриком спилы, потрогал уснувшие почки и успокоился. Ничто здесь не росло и не могло расти. Просто не так уж много он и спилил три недели назад – надо было обрезать дерево покороче.
Второй сон приснился ему через месяц. Он был таким же. Черные коленчатые ветки вылезали прямо из спящих почек – без листьев и цветов – и тянулись к нему. Он проснулся от того, что кто-то ударил в окно. Он вскочил, включил свет и увидел черную ветку, бьющуюся о стекло. Днем он взял пилу и отрезал ее у самого ствола, так же поступил с веткой, нависшей над бочкой и той, что тянулась к двери. Потом он сходил в аптеку, купил валерьянки и постарался не думать о том, как обрезанная в сентябре ветка могла в ноябре достать до окна…
Третий сон настиг его ровно через неделю. В нем он видел, как все ветви яблони пришли в движение. Они шевелились и двигались в направлении дома. В окно никто не стучал, но он вскочил с постели в холодном поту и включил свет – за окном стало как-то особенно темно, но он только утром понял, почему. Ветки действительно выросли. И они не просто стали длиннее, их стало больше. Они подступили вплотную к окну и двери, они легли на крыльцо, они низко склонись над тропинкой, заставляя пригибаться при ходьбе. Все было очевидно – яблоня действительно тянулась к нему, и тянулась не для того, чтобы приласкать. «Вы яблоню не трогайте», – вспомнил он и подумал: «Ах, карга, ах, карга, знала ведь, а продала».
Но мой ночной знакомый был деятельным человеком. Он взял отпуск за свой счет и купил тачку, бензопилу, кирку и хороший заступ. Весь световой день он киркой долбил начинающую промерзать землю, выбрасывал ее заступом и обрубал корни. Их древесина оказалась уже не алой, а бордовой. Через неделю яблоня с треском рухнула под тяжестью огромной кроны, и он взялся за бензопилу. Костер на его участке горел несколько дней. Но и на этом он не остановился. Когда ствол, ветви и корни были сожжены, он стал буквально перебирать землю участка в поисках самых мелких корешков. Закончил он в день зимнего солнцестояния. На его участке громоздилась огромная куча промерзшей земли, на которой не виднелось ни одного растения. Он уничтожил все – под землей и над нею – а пепел развеял.
В эту ночь он увидел последний страшный сон. Ему привиделось, что он лежит, разбросав руки, на своей постели, а из его груди поднимается росток яблони с алой корой и липкими алыми листьями. Больше снов он не видел и за зиму совершенно успокоился – даже валерьянка осталась недопитой. Не приходил он и в мои сны, ведь ему нечего было мне рассказать. Потревоженную землю на его участке прикрыл мощный февральский снег, а соседи даже сказали ему спасибо, потому что огромная яблоня давно уже лезла на их участки, угнетая кусты крыжовника или малины. Они, собственно, и нашли его – в двадцатых числах марта он перестал выходить из дому, и было решено вскрывать дверь. Его тело было приколото к кровати черным безлиственным ростком, пробившимся в щель между досками пола.