ТОЛЬКА РАС: БЫВАЮТ В ЖИЗНИ ВСТРЕЧИ…
Судьба наградила его замечательным именем, которое в переводе с греческого означает «восходящий», и хлёсткой, как удар кнута, фамилией. Но, смотря на этот мир глазами юмориста, он сумел, перефразировав слова известной песни, обсмеять и то и другое… Вот такой он, Анатолий Семёнович Рас, человек, чьи монологи читают ведущие российские эстрадные исполнители, чьи фразы и скетчи тотчас же уходят в народ, потому что остры и лаконичны.
Перед тем, как сделать с ним интервью, я решил подготовиться к этой ответственной процедуре основательно. Перечитал всё, что писалось об Анатолии Расе, говорилось, передавалось из уст в уста, уши и другие органы. Я расспросил всех, кто был с ним знаком лично и безлично. Побеседовал с соседями по лестничной клетке, с нижними соседями (не бьёт ли чечётку по вечерам, не сочиняет ли по ночам, не поёт ли по утрам). С верхними соседями поговорить не удалось — Анатолий Семёнович, как оказалось, живёт на последнем этаже. Дважды встретился с участковым. Тот меня заверил, что господин Рас в порочащих связях замечен не был, и что характер у него близок к покладистому. В результате чего, придя на долгожданную встречу, я достаточно заносчиво заявил:
— Анатолий Семёнович, вы можете поверить мне на слово: я так скрупулезно изучил вашу жизнь, что знаю о вас гораздо больше, чем вы о себе. Готов ответить на любые вопросы из вашей биографии.
Он немного опешил, глядя, как меня занесло, но очень быстро взял себя в руки:
— Что ж, давайте проверим… Вы не припомните, где и когда я родился?
— Нет проблем. Вы родились аж до войны, в 1939-м году в городе Харькове.
— Так что ж, выходит, я иностранец?
— Не совсем. Ваши родители жили в Москве, а ваша тётушка Маня работала врачом в городе Харькове, и она уговорила вашу маму приехать рожать вас в этот город, где вы и прожили первые 15 суток своей жизни.
— Как интересно, как запутано! А вы не подскажете, где я учился?
— Подскажу с удовольствием! Вы учились в средней школе № 1 Ярославской железной дороги города Москвы в одном классе с двумя выдающимися хоккеистами: Александром Альметовым (ЦСКА) и Владимиром Юрзиновым («Динамо»).
— Да-да, припоминаю, как я их обыгрывал два на два на стадионе «Пищевик» и с воротами из валенок… А вы не в курсе, где я прослужил лучшие годы своей жизни?
— Конечно, в курсе. Вы 31 год пропели в хоре знаменитого Дважды Краснознаменного им. А.В. Александрова ансамбля песни и пляски. Первый ряд, четвёртый справа, если смотреть со сцены, и если среди более правых нет больных. За это время вы стали миллионером — наездили, налетали, наплавали более миллиона километров.
— Ах, в этом смысле миллионером?! А я-то уж обрадовался… Вас послушать, так я был и в Париже?
— Пожалуйста, послушайте: вы были и в Париже, и в Сеуле, и в Барнауле, в Ливерпуле и в Туле.
— Ты смотри! А какой у меня был голос?
— Почему был? Он у вас и сейчас есть — крепкий драматический тенор.
— Я вам верю… Вы не подскажете, где я получил среднее музыкальное образование?
— Подскажу. В музыкальном училище им. Гнесиных… Помните, своего военрука Вьюгина?
— Конечно, помню. Как его звали?
— Дмитрий Николаевич. Помните этот случай? Во время урока по теме «Взвод в обороне» дверь в класс открылась, и взлохмаченная голова студента спросила: «Дмитрий Николаевич, можно пюпитр?» Дмитрий Николаевич отреагировал: «Кто здесь Пюпитр? Выйди!» И вы вышли, а потом долго смеялись.
— Я и сейчас смеюсь.
— А помните институт им. Гнесиных, где вы учились на вокальном отделении? Помните его легендарно-бессменного ректора, Муромцева Юрия Владимировича?
— Это того самого, которого Фурцева насильно пересадила в кресло директора Большого театра?
— Вот именно! И Муромцев, при первом знакомстве с труппой произнес незабываемую речь: «В ваш прославленный коллектив я пришел работать с большой неохотой и огромным нежеланием».
— Потрясающе!
— А помните, как он собрал вновь поступивших студентов, в том числе и вас, поздравил с поступлением в институт, а потом сказал: «Вот у меня в руках конверт, в конверте — деньги. Я таких денег никогда раньше в руках не держал. Этот конверт оставила на моём столе мама одного из поступающих. Я, естественно, отдал распоряжение «завалить» его любыми средствами. Но у профессоров ничего не получилось. Знающий, талантливый парень! Мама, зачем вы это сделали?!»
— Ну, и что потом?
— Потом начались занятия. Помните, на оперном классе, пожилая режиссёр Марья Ивановна вам говорила: «Идите от мысли». А вы её переспрашивали: «Марья Ивановна, а куда идти, налево или направо?» И она посылала вас куда подальше. В буфет за чаем и бутербродом.
— И всё-таки, у меня возник вопрос: у вас есть хоть какие-нибудь пробелы в знании моей артистической жизни?
— Признаюсь, Анатолий Семёнович, есть. Мало знаком с вашими байками. Штук сорок знаю, но хотелось бы большего.
— Ну, это мы сейчас исправим. Как вы знаете, Дважды Краснознаменный ансамбль — это не чисто мужской коллектив (в нём группа танцовщиц плюс женщина-бухгалтер и костюмерша). Считайте, что я вам сообщил секретные сведения.
— А я догадывался.
— Ну, так вот, догадливый вы мой, представьте себе: двое ансамблистов поспорили на бутылку (0,5 литра). Третий их разбил, четвёртый и пятый были свидетелями. Быстро выяснили, кто проспорил. Выигравший говорит проигравшему: «Так, быстро в магазин! Быстро, я сказал!» Проигравший: «Да, но…» «Никаких «но»! Бегом! Время пошло!..» Через десять минут проигравший возвращается и держит в руках четвертинку (0,25 литра). Победитель: «Подожди, мы же спорили на пол литра!» Проигравший: «А я пить не буду…»
— Ну, и какая была реакция?
— Реакцию смотрите у Н.В. Гоголя в последней ремарке пьесы «Ревизор» («немая сцена»).
Или вот ещё. Работал в ансамбле блестящий баянист (назовём его Павлом, хотя, на самом деле, его так и звали Павлом). И вот однажды Павел решил выступить на собрании: «Когда я был маленьким ребёнком и слушал записи Краснознаменного ансамбля, у меня мурашки бегали по телу! А теперь слушаю — не бегают!» Что тут началось! На каждой репетиции, после удачного исполнения, дирижёр обращался к оркестрантам: «Будьте добры, посмотрите, у Павлика есть мурашки? Не бегают? Ни одной? Придётся пройти ещё раз!» Бедный Павлик… Как его доставали этими мурашками! Предлагали одолжить, выращивать на балконе в горшочках, принимать перед каждой репетицией ледяные ванны…
Или вот ещё. После концерта расселись по автобусам. Я естественно, как тенор, сидел в теноровом, вместе с солистами. Вдруг на подножку впрыгивает инспектор ансамбля (назовём его Иван Кононович, хотя на самом деле его так и звали). Впрыгивает и заявляет: «Товарищи, просьба передние места не занимать — тут сейчас поедут люди…» Вы догадываетесь, что понеслось ему вслед из автобуса?!
— Примерно. Наверно, на телевидении это был бы сплошной писк.
— Нет, такие многоэтажные построения не запикаешь никакими пиками.
— А ещё?
— А ещё я знаю много баек из жизни Большого театра.
— А я знаю, почему вы знаете! Потому что ваша супруга, Нина Захаровна Глазырина, пропела солисткой в Большом театре 21 сезон…
— Но вы, наверное, не знаете, что она нередко пела «машинные» партии. Признаетесь?
— Признаюсь, не знаю. Расскажите.
— Дело в том, что у Нины был очень красивый голос. Но в то время в Большом блистали такие звезды, как Елена Образцова и Тамара Синявская. А Глазырина была в их «тени». Тем не менее, «машинные» партии она пела. По глазам вижу, вы не знаете, что это за партии.
— Вечно меня мои глаза выдают! Да, я не знаю.
— Я тоже не знаю как сейчас, в Большом, но в 70-80-е годы прошлого века за исполнителями главных партий приезжали на машине. Поёшь главную партию — за тобой приедут. Поёшь пару реплик, типа «кушать подано» или «герцогиня супруга видеть хочет». И всё — добирайся сам!
А Нине Захаровне посчастливилось принять участие в постановке оперы «Евгений Онегин», которой дирижировал сам маэстро Мстислав Ростропович (в то время начинающий дирижёр, который брал уроки мастерства у маститого профессора Бориса Хайкина)… И вот, премьера. Успех огромный! Сцена завалена цветами. Где-то на восьмой поклон Ростропович уже вывел и режиссёров, и хормейстеров, и балетмейстеров, и тонмейстеров, и гримёров, и осветителей. На сцене уже не протолкнуться. Профессор-дирижёр Хайкин взирал на эту картину, стоя в кулисах. Вдруг, перед выходом на девятый поклон, Ростропович хватает Хайкина за руку и тянет его на сцену. Хайкин упирается изо всех сил и кричит: «Славка, ты с ума сошел! Что ты делаешь?! Ведь публика подумает, что я Чайковский!»
Ещё есть вопросы?
— Конечно, есть.
— Вопрошайте.
— Где вы сделали свои первые литературные успехи?
— На радио. Более трехсот рассказов! Горжусь тем, что мои опусы исполняли такие выдающиеся мастера как Евгений Весник, Вячеслав Невинный, Всеволод Ларионов, Татьяна Пельтцер. Извините, если кого забыл упомянуть — это не со зла, это склероз…
Отлично помню первое появление в эфире. Раздался телефонный звонок, и редактор Александр Вячкилев сообщил: «Анатолий, в эту субботу на радиостанции «Маяк» в 19:35 пойдет ваш рассказ в передаче «В субботу вечером». Я, естественно, обзвонил всех друзей, родственников, и превратился в ожидание. За два часа до указанного времени я уже включил «Маяк». В то время он работал так: каждые полчаса — последние известия по пять минут. Остальные двадцать пять — всякая всячина (вести с полей, политика, экономика или культура)… И вот долгожданные позывные «Не слышны в саду даже шорохи». Пять минут последних известий… И женский голос: «Московское время 19 часов 35 минут. Начинаем репортаж о третьем периоде хоккейного матча «Спартак» — «Динамо»…
Меня прошибает испарина, кидаюсь к телефону. С огромным трудом узнаю телефон справочной «Маяка». Там мне сообщают, что из-за трансляции хоккея передача отдела сатиры и юмора сдвигается на два часа (21:35, время московское). Начинаю обзванивать друзей: «Виктор Михайлович, здравствуйте! Я по поводу моего рассказа…» «Ну, как же, слышали. Молодец! Ничего не скажешь. Концовочку, конечно, мог бы и усмешнить, серединку подсократить, начало переделать. А так молодец — поздравляю!..» «Спасибо…» Звоню Тамаре Прохоровне: «Тамара Прохоровна. Я насчёт рассказа…» В ответ: «Слушай, мы так хохотали… Так хохотали — всей семьёй, включаю собаку Тинку. Та, бедняжка, забилась под диван и хохотала оттуда. Я тебе больше скажу: она даже намокрила (но это между нами). Вот до чего ты довёл, талант ты наш расцеветающий!..
Со своим лучшим другом Олегом я решил поговорить иначе: «Олег, надеюсь, тебе мой рассказ понравился?» И вдруг слышу: «Старик, ты меня извини — у меня уже мозоль на руке. Все станции перекрутил — нет твоей хвалёной передачи!» «Нет, ты что, серьёзно?» «Вполне!» «Олежка, знаешь, что я тебе скажу? Ты — настоящий друг!»
Так появился ещё один мой рассказ, который так и назывался «Настоящий друг».
— А…
— Не перебивайте меня, пожалуйста. Я завёлся. А ещё я имел счастье сотрудничать с самим Аркадием Исааковичем Райкиным. У меня до сих пор хранится договор на два монолога с его подписью. Вот вы знаете, как Аркадий Исаакович отучил меня задавать ему вопрос «Как вы себя чувствуете?»
— Нет, не знаю.
— Пора бы уже знать. Очень поучительная история. Райкин назначил мне встречу на служебном входе Театра Эстрады. Стою, жду. Наконец, он появляется. Я иду ему навстречу и вдруг слышу: «Здравствуйте, Толя!» (Клянусь, не вру, так и сказал «Здравствуйте, Толя!», у меня есть свидетели). Я растрогался. Райкин помнит, как меня зовут! «Здравствуйте, Аркадий Исаакович! Как вы себя чувствуете?» Райкин помрачнел, поднял глаза вверх и сказал: «Спасибо…» Я сразу понял намёк, и больше вопрос о самочувствии ему никогда не задавал.
— А ещё про Райкина что-нибудь можете?
— Помню, однажды, вместе с его дочерью Катей пошёл провожать Райкина на Ленинградский вокзал. Поставили чемодан в купе и вышли прогуляться. Дело было зимой. Прогуливаемся, слышим со всех сторон: «Смотри — Райкин… Где?.. Да вон… Да где?.. Да не туда смотришь — это проводник… Да, где?.. Ой, правда — он…» Вдруг видим: навстречу нам двигается мужчина. Шуба на распашку, бобровая шапка на бровях, и под винными парами: «Боже мой, кого я вижу! Аркадий Исаакович! Дорогой вы мой человек! Вы в девятом? Я в восьмом. Как только тронемся, сразу ко мне. У меня уже всё порезано, всё накрыто и открыто. Жду!» И с этими словами испарился. Катя спрашивает: «Папа, кто это?» Райкин: «Ты что, не знаешь?» Катя: «Нет, не знаю. А кто это?» «Ты что, действительно не знаешь, кто это?!» «Действительно, папа, не знаю.» Райкин: «Ты знаешь, я тоже…»
Ещё есть вопросы?
— Анатолий Семёнович, я знаю, что вы стояли у истоков того знаменитого «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты».
— Да, постоял. Несколько раз был даже правой рукой людоведа и душелюба Евг. Сазонова. Ему принадлежит фраза Анатолия Раса: «Надо не себя любить в искусстве, а меня». Что вы ещё хотите услышать?
— Хотелось бы баечку из жизни клуба.
— Да на здоровье! Была на 16-ой странице такая рубрика: «Хотя письмо и не получено». Ну, как вам название?
— Мне нравится.
— А мне нет — я просто в восторге. Так вот однажды в рубрике «Хотя письмо и не получено» можно было увидеть: «Гражданка Кислова нам пишет: «Когда я еду в автобусе и слышу нецензурную брань, мне становится нехорошо. Я покрываюсь пятнами, у меня начинают дрожать колени, кружится голова. Посоветуйте, пожалуйста, что мне делать?» На этот вопрос мы попросили ответить доктора юридических наук П. И. Котлова. Он посоветовал: «Уважаемая гражданка Кислова! Встаньте рано утром, сделайте физзарядку, подойдите к зеркалу и громко произнесите именно те выражения, которые вгоняют вас в краску с наибольшей силой. Повторите их несколько раз подряд. Вы должны заметить, что с каждым разом ваша реакция будет всё меньше и меньше. Когда вы совсем перестанете реагировать на эту брань, садитесь в автобус и так же громко произнесите прорепетированные выражения. Вы поймаете на себе удивлённо-восхищённые взгляды мужчин, а также уважительные взгляды женщин и детей. Желаю успеха! И. П. Котлов»
Прошло примерно две недели со дня публикации этого письма. И вот, где-то часа в три дня, дверь клуба открылась, и на пороге появился мужчина лет пятидесяти. Мужчина окинул присутствующих тревожно-растерянным взглядом и спросил: «Извините, с кем я могу поговорить из администрации клуба?» «А вы по какому вопросу?» — спросил главный в то время администратор Илья Суслов. «Дело в том, — помялся мужчина, — что я Иван Петрович Котлов, доктор юридических наук. Сотрудники прочитали письмо гражданки Кисловой и теперь меня достают: «Что же ты, Иван Петрович, учишь молодёжь ругаться? В твои-то годы! А ещё юрист называется!» Я прямо не знаю, что мне делать».
В воздухе повисла напряженная тишина. «Иван Петрович, — сказал, наконец, Суслов, — а вы не пробовали сказать сослуживцам, что это не вы писали, а ваш однофамилец?» «Пробовал. И слушать не хотят. «Как же не вы, когда и фамилия такая редкая, Котлов, и имя-отчество, и звание — всё сходится?»
Тишина напряглась ещё более. «Прямо не знаю, чем мы вам можем помочь», — вздохнул Суслов. «Может быть, дадите опровержение?» — робко спросил И. П. Котлов. «А знаете что, Иван Петрович, — сказал Суслов, — давайте мы лучше вам выдадим справку, что вы, доктор юридических наук, Иван Петрович Котлов, являетесь тёзкой и однофамильцем И.П. Котлова, выступившего на страницах «Литературной газеты» от такого-то числа, и за его слова никакой ответственности не несёте. Вас устроит такая справка?» «Ой, спасибо вам большое!» — просиял Котлов.
«Виталий, — обратился Суслов к редактору Резникову, — выйдите и составьте документ к выдаче. И не забудьте поставить печать профкома!» Резников вышел. Вскоре он появился, держа справку в руках. «Огласите, пожалуйста, документ», — сказал Суслов. Когда Резников прочитал последнее предложение, мы все чуть не попадали под столы. Предложение гласило: «Справка действительна по 31-е декабря текущего года». Но Котлов был счастлив. Вот так клуб работал со своими читателями!
Но давайте всё-таки вернёмся к моим вопросам и вашим ответам — у нас же всё-таки перевернутое интервью.
— Да уж, перевертываем, как хотим. Ну, спрашивайте.
— Спрашиваю: а вы можете сказать, какие у меня есть недостатки?
— Могу. Во-первых, вам недостает денег. Во-вторых, вы храпите. В-третьих, любите поесть: солёное, сладкое, кислое, кисло-сладкое…
— Довольно! Вас послушать, так я прямо гурман какой-то. Может, вы ещё скажете, что я пью?
— Конечно, скажу! Вы пьёте чай с лимоном, кофе с лимоном, водочку с селёдочкой, коньяк…
— С лимоном?
— Нет, с друзьями.
— О, значит редко! Коньяк нынче дорогое удовольствие, а друзья — тем более… А вы часом не смотрели по документам, были ли у меня приводы в милицию?
— Смотрел долго и внимательно. Приводов у вас не было, а привозы были. Вас частенько привозили на шефские концерты для работников милиции, за что вы имеете благодарности.
— Скажите, пожалуйста, а я чем-нибудь таким награждался?
— Разумеется. Вы являетесь лауреатом «Клуба 12 стульев» «ЛГ», лауреатом Юморины в городе Сочи, и т.д., и т.п.
— Вот т.п. и т.д. мне особенно приятны! А какие у меня творческие планы?
— Ваши творческие планы незыблемы — ни дня без строчки…
— Спасибо! Ну, я пошёл…
— Куда?!
— Как, куда? Писать… И вы идите. Делом надо заниматься, делом, а не интервью всякими разными…
— Хорошо. Можно вам рукоплеснуть на прощание? Глагол «рукоплесните» - кажется ваше изобретение?
— Точно! Я его уже запатентовал. Попрошу им не злоупотреблять без ссылки на меня.
— Постараюсь, но не обещаю… Пока.
— Пока!!!
Отвечал на вопросы интервьюируемого Игорь АЛЕКСЕЕВ
Фото А. БАСТАКОВА
Опубликовано (в сокращённом варианте) в газете "Петровка, 38" (№51-2010).
15 января 2018 года Анатолий Рас скончался на 79-м году жизни. Вечная память!