Если разобраться, так он мне и не дядя вовсе.
Познакомились мы с ним осенью 1975 года, когда я закончил тверской политех, отбыл положенный срок сборов офицеров запаса в Путиловских лагерях и приехал к молодой жене в посёлок Кутаис Краснодарского края, тот что рядом с городом Горячий Ключ. В горах, по дороге на Хадыженск, как раз посередине пути.
В это время жизнь в посёлке ещё теплилась. Ходили автобусы, работали магазины, школа и даже кинотеатр.
В Краснодаре я сел на автобус, который следовал до самого посёлка. Чтобы не проспать свою остановку, попросил попутчиков сказать когда будут Обузы, это меня жена проконсультировала, где именно выходить.
Я и вышел, но... О женщины! Координаты оказались не верными. До пункта назначения я не доехал километра полтора, а может чуть больше. Спасибо местным мальчишкам, которые гоняли по пустой дороге на своих мопедах и мотоциклах.
Правда пришлось им долго объяснять, куда мне надо, но как только сказал два заветных слова: пекарня и Тихомиров, парни заулыбались, посадили меня на заднее сиденье одного из мотоциклов и доставили к месту назначения.
Но это было не всё, предстояло ещё найти сам тёщин дом, который по её словам, стоял на берегу горной речки, недалеко от плотины, плотиной она называла небольшой пруд. А ориентиром служил дом Виктора Тихомирова, знакомого всей округе.
От этого дома мне следовало по тропинке под горку углубиться в лес, перейти ручей, подняться в горку, повернуть налево и дальше идти прямо не сворачивая, пока не упрусь в забор.
Но в связи с заминкой в пути, день стал стремительно таять, солнышко закатилось за гору и к дому Тихомирова я подошёл в полной темноте.
Остановился у калитки. Во дворе горел свет, семья собиралась ужинать. Покричал хозяина. Вышел ко мне крепкий мужичок небольшого роста. Волосы пшеничные, глаза голубые, лицо круглое, на губах - приветливая улыбка.
- Заблудились,- спросил он, как будто ждал меня.
- Сейчас дам сына в проводники, вам самому не найти дорогу.
Серёжа, так звали моего проводника, парень лет тринадцати, охотно пошёл исполнять приказание отца. Он бойко шагал с фонариком, освещая еле заметную тропинку.
Спасибо, что тёща зажгла лампочку на столбе у самого дома. Ориентироваться сразу стало легче.
Дальше было всё по протоколу: Душ с тёплой водой из бочки на четырёх столбах. Вода приятная, ещё не остыла от солнечного зноя.
Потом ужин за столом во дворе под виноградной беседкой, под оркестр цикад и лягушачий хор на плотине. И конечно со знаменитым местным вином из душистого винограда сорта Изабелла.
А дядя Витя это и был тот самый Виктор Тихомиров. Судьба ему выпала нелёгкая.
Позже, когда мы познакомились поближе, посидели в одной компании, за одним столом, за рюмкой его крепчайшей чачи, он и рассказал про себя много чего интересного:
Что родом из тверской глубинки, в прошлом отсидел по малолетке, женился на Питерской девушке Вере. И махнули они вместе, почти, как американские поселенцы, на юг, в посёлок Кутаис. Там в это время нефть нашли и народ со всех уголков России хлынул на заработки.
Первым делом построили дом, сами без посторонней помощи, по местному типовому проекту. Из дубовых брусьев и досок. Обмазали каркас глиной, перемешанной с соломой и коровьим навозом. Хатка получилась белая, крепкая, как грибок. Стоял он в самом конце улицы с поэтическим названием Пушкинская.
Работать дядя Витя пошёл не на нефтяные скважины, а на пекарню и жену туда же устроил, поскольку стал главным пекарем. И что интересно, хлеб в этой пекарне был особый. Что на это влияло? Авторитет пекаря, или экология, я не знаю. Только вся ближайшая округа валом валила на ни с чем не сравнимый запах свежеиспечённого хлеба.
На пятачке, рядом с пекарней даже образовалась небольшая площадь - своеобразный центр. Хотя и клуб и местная администрация были где-то в глубине посёлка.
На этой площадке целый день толпились люди, стояли машины, бабки продавали овощи и фрукты со своих огородов. К пекарне даже пристроили столовую, с обедами и свежим жигулёвским пивом.
Я будучи в отпуске, частенько бегал с трёх литровой банкой в это богоугодное заведение.
А дядя Витя, кроме основной работы, завёл себе гусей, кур, корову... Словом зажил, как все местные.
А потом родился сын. Единственный правда, но зато самый любимый.
В свою очередь, как и все владельцы коров, пас общественное стадо. Те, кто не пас, сдавали деньги в общий котёл пастуху..
Дома появился гараж, а в нём - мотороллер с прицепом-коляской. На нём он по горам с покосов возил сено для бурёнки, картошку с огорода, дрова для печки. В дровах проблемы не было. Одних дубов огромных, столетних в местном лесу хватало всем. Позднее провели газ, водопровод и жить стало легче.
Я ещё застал обломки былой цивилизации, правда к тому времени нефть качать перестали. Толи скважины иссякли, толи их законсервировали. И народ, как перелётные птицы, стал исчезать из здешних мест.
И каких мест!
Горы, поросшие лесом, река, пруд размером, как озеро.
В лесу растут: ежевика, кизил, грибы.
А яблонь диких и алычи столько, что одно время дары леса принимали для переработки на сок, варенье и даже вино с экзотическим названием Бормотуха.
В местных садиках - виноградные беседки. Чача и вино свои в каждом доме
В огороде - кабачки, тыква, огурцы, помидоры редис, лук и всё в открытом грунте.
Картошка правда плохо родилась в здешней тяжёлой почве. Но зато в яблоневых садах яблок столько, что в урожайные годы ими кормили коров Молоко от этого становилось душистым и слегка сладким.
А в пруду и раки и рыба, правда местные бомжи, а их на юге хватает, почти всех раков съели.
Но вот грянула перестройка и добила посёлок окончательно.
Всё пошло прахом, - как говорил безвестный герой одного кинофильма.
В посёлок нагрянули баркашовцы. Можно сказать фашисты. Были они одеты во всё чёрное, а на голове носили тоже чёрные береты, на груди красовался значок со свастикой.
Устроили они здесь свой тренировочный лагерь. К тому времени опустевших домов хватало с избытком. И вот эти варвары стали ломать пустые дома, а сухую древесину использовать для постройки моста через овраг и тренировочной полосы препятствий. И наш дачный дом попал под раздачу.
Мы с дочкой заехали, как-то на развалины, зашли к дяде Вите. Посидели, поужинали, повспоминали, даже на ночлег остались.
Дядя Витя к тому времени уже не работал. Сын его вырос, женился, уехал в Новороссийск. Он помогал молодой семье то деньгами, то продуктами.
Самое обидное было смотреть на ту самую площадь, где некогда шумели базары и жизнь била ключом. Ничего от этого не осталось.
На месте столовой торчали два столба с остатками крыши.
Над пекарней возвышалась маковка с крестом, а на старом дубе напротив висел рельс с билом, вместо колокола.
В этот храм православный и я зашёл, но никакого трепета не ощутил, кроме щемящей тоски по запаху свежего, ещё тёплого хлеба.
А дядя Витя он и подавно сюда не заходит. Ну во первых - атеист, а во вторых: обида у него на всё это безобразие образовалась.