ИЛЛЮСТРАЦИЯ. Илья Ефимович РЕПИН. «ПОРТРЕТ Леонида Андреева» 1910 г.
-- Я знаменитый живописец. И красив, как Леонид Андреев. На беду вашу я заехал к вам!; Он пугает, а мне не страшно, как сказал Толстой про вашего Андреева. (1.) -- Иван БУНИН. КАЧЕЛИ. Рассказ 1945 г.
_____________________________________________
БУЛГАКОВСКАЯ Энциклопедия указывает, что прототипом директора ресторана в Доме Грибоедова Арчибальда Арчибальдовича послужил Яков Данилович Розенталь (1893-1966) по прозвищу "Борода", в 1925-1931 гг. - директор ресторанов Дома Герцена (в романе спарадирован как Дом Грибоедова), при Доме Союза писателей (ул. Воровского, 56) и Доме печати (Суворовский бульвар, 8). Однако, на фоне своего времени насколько крупная фигура Я.В. Розенталь? И о чём с ним было спорить или в чём соглашаться Булгакову?.. «Мастер и Маргарита» ведь не злободневный фельетон, но роман, претендующий на итоговое осмысление пути русской литературы.
ПРОТОТИПИЗМ у Булгакова большей частью широко обобщённый, но с опорой на некую колоритную эпохальную фигуру. Так прототипом читающего на Патриарших прудах антирелигиозную лекцию Миши Берлиоза был "первый безбожник СССР" -- первый нарком Просвещения А.В. Луначарский. Прототипами поэта Ивана Бездомного -- сразу и Есенин и Маяковский и даже Дьмьян Бедный (последний не духовно, но как автор дико кощунственной "большой антирелигиозной поэмы" -- «Новый Завет без изъяна евангелиста Демьяна») что не поискать ли и в прототипы директора ресторана более "литературную" фигуру?!
Я.Д. Розенталь, так сказать, физически и фактически - как директор именно ресторана - может быть внешним прототипом самой фигуры персонажа, прикрывающей – другой прототипизм - в свете глубокого философского спора. Выявление связей между драматургией Леонида Андреева и Михаила Булгакова – ещё ждёт исследователей. А сам обладатель премии имени Грибоедова известный драматург Леонид Андреев вполне мог послужить прототипом для Арчибальда Арчибальдовича директора ресторана в «Доме Грибоедова» - горбоносого и «черноглазого красавца с кинжальной бородой».
КРАСАВЦЕВ в последнем романе Булгакова три: Арчибальд Арчибальдович, Иуда Искариот и эпизодически являющийся перед Пилатом молодой центурион с львиными мордами на панцире, -- последний самостоятельной роли не играет, и речи о нём не будет: сосредоточим внимание на горбоносом красавце Иуде и потенциальном пирате - красавце директоре ресторана. Вот после учинённого в ресторане Иваном Бездомным скандала, "командир" наводит порядок на своём "бриге": «ПОКА ОФИЦИАНТЫ ВЯЗАЛИ ПОЭТА полотенцами, в раздевалке шел разговор между командиром брига и швейцаром.
-- Ты видел, что он в подштанниках? -- холодно спрашивал пират.
-- Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, -- труся, отвечал швейцар, -- как же я могу их не допустить, если они -- член МАССОЛИТа? (Или возглавляемого А.В. Луначарским НАРКОМПРОСа - Народный комиссариат просвещения)
-- Ты видел, что он в подштанниках? -- повторял пират.
-- Помилуйте, Арчибальд Арчибальдович, -- багровея, говорил швейцар, -- что же я могу поделать? Я сам понимаю, на веранде дамы сидят.
-- Дамы здесь ни при чем, дамам это все равно, -- отвечал пират,буквально сжигая швейцара глазами, -- а это милиции не все равно! Человек в белье может следовать по улицам Москвы только в одном случае, если он идет в сопровождении милиции, и только в одно место -- в отделение милиции! А ты, если швейцар, должен знать, что, увидев такого человека, ты должен, не медля ни секунды, начинать свистеть. Ты слышишь?
Ополоумевший швейцар услыхал с веранды уханье, бой посуды и женские крики.
-- Ну что с тобой сделать за это? -- спросил флибустьер.
Кожа на лице швейцара приняла тифозный оттенок, а глаза помертвели. Ему померещилось, что черные волосы, теперь причесанные на пробор, покрылись огненным шелком. Исчезли пластрон и фрак, и за ременным поясом возникла ручка пистолета. Швейцар представил себя повешенным на фор-марса-рее. Своими глазами увидел он свой собственный высунутый язык и безжизненную голову, упавшую на плечо, и даже услыхал плеск волны за бортом. Колени швейцара подогнулись. Но тут флибустьер сжалился над ним и погасил свой острый взор.
-- Смотри, Николай! Это в последний раз. Нам таких швейцаров в ресторане и даром не надо. Ты в церковь сторожем поступи. -- Проговорив это, командир скомандовал точно, ясно, быстро: -- Пантелея из буфетной. Милиционера. Протокол. Машину. В психиатрическую. -- И добавил: -- Свисти!»
* * *
В ы с о к о д а р о в и т ы й, болезненно бунтующий интеллигент-мещанин Андреев интересен, во-первых, как историческая фигура, необыкновенно своеобразно и остро отразившая настроение широких средних слоев его эпохи... Во-вторых, как образец особого романтического реализма, рельефно ретушированного реализма, и вместе с тем мастер эффектного художественно-социального... и в то же время фантастического символизма.... У Андреева попадаются отдельные образы, мысли, чувства, формы, которые сразу поражают, как очень прочные и драгоценные кристаллы в нашей художественной литературе. Этим вполне достаточно оправдывается издание некоторых его произведений, по-марксистски освещенное, насколько это было в силах моих... -- А.В. Луначарский. ЛЕОНИД АНДРЕЕВ. Статья 1926 г. (2)
______________________________________________
МУЧИТЕЛЬНО пытаясь приспособить творчество высоко даровитого и бунтующего против всякого принуждения драматурга к нуждам соц реализма (что в отношении совершенно не принявшего революции Андреева довольно трудно и почти невозможно!)Нарком Просвещения Луначарский ничего не пишет о внешних данных драматурга. А между тем, «к р а с а в е ц» -- эпитет, неизменно сопровождавший громкую славу «первого» предреволюционного драматурга Леонида Андреева. Рисуемый в воспоминаниях портрет молодого Андреева: «редкостный красавец, напоминавший итальянца с Неаполитанского залива... с прекрасными карими глазами и... черными, волнистыми кудрями» (3); «с черными «жгучими» глазами, черною бородкою и роскошною шевелюрою, Андреев был красив». Последняя характеристика принадлежит Вересаеву, с которым Булгаков много общался.(4)
Даже на фоне пристрастного ко всему выделяющемуся Серебряного Века: на фоне антично красивого Александра Блока, изящного Андрея Белого и львиноголового Валерия Брюсова драматург Леонид Андреев считался красавцем из красавцев: высокий, эффектное с цыганщинкой - с горбатым носом лицо... Художник Илья Репин так увлёкся незаурядной моделью, что написал целых четыре великолепных портрета модного драматурга. На одном из портретов Андреев в довольно вольном "пиратском" виде -- с обнажённой мускулатурой гордо стоит на фоне моря: руку эффектно упирая в широкий пояс, спиной опёршись на леера -- оградительные канаты на борту яхты. Гордый взгляд куда-то вдаль -- поверх повседневности. Растрёпанные ветром кудри похожи на из-за спины всплески морских волн... (См. иллюстрацию) Портрет этот ещё в большей степени чем оригинал кого-то в романе «МАСТЕР И МАРГАРИТА» напоминает?.. Не командира ли пиратского брига-ресторана Арчибальда Арчибальдовича?! Сомнительно?! Тогда обратимся к тексту романа и к драматургии Андреева.
Последовавший за мрачной драмой о дьяволе «АНАТЕМОЙ» драма «ОКЕАН» (1910) - самая литературно романтическая пьеса Андреева, за которой тени литературных прототипов из Байрона, молодого Пушкина, Купера, Майн Рида, Гюго. В этой драме ОКЕАН -- олицетворение вечно юной стихии и грядущей эпохи революционных бурь. БЕРЕГ -- символ косности, мещанства, привычки. Люди с берега боятся на них бросающегося Океана и кормятся за счёт него.
Из ОКЕАНА пришедший жестокий морской разбойник Хаггарт – сокрушитель старого, не могущего унять людских алчности и себялюбия христианского мировоззрения, - сам тоже отнюдь не выглядит светлым вестником новой жизни. Но Хаггард тянется к людям: полюбив, он некоторое время пытается жить со своей избранницей на берегу с людьми. Но ему тесно: он не понимает людей, а те -- его боятся и не любят. Снова пристаёт к берегу пиратский корабль: командир возвращается на него... Пьеса кончается «бессмысленным и беспощадным бунтом» и взаимными проклятиями "берега" и "моря".
С БЕРЕГА бывшая возлюбленная уплывшего «Мариетт схватывает ребенка (от Хаггарда) и высоко поднимает его. Зовет дико: "Хаггарт, оглянись! Да, оглянись же, Хаггарт! Тебя зовет Нони. Он хочет проклясть тебя, Хаггарт. Оглянись! Смотри, Нони, смотри - это твой отец. Запомни его, Нони. И когда вырастешь, обойди все моря и найди его, Нони. И когда ты найдешь его - высоко на рею вздерни твоего отца, мой маленький..." Гром салюта заглушает ее крик. -- Хаггарт вступил на свой корабль. Чернеет ночь и плеск волны стихает: уходит с отливом океан. Безгласна великая пустыня неба и ночь чернеет и затихает плеск волны...»
ТАКОЙ КОНЕЦ едва-ли обещает в будущем мир... РЕЦЕПТА примирения вольной инициативы и презрения к законам с необходимостью какого-то жизненного уклада для большинства драматург честно не предлагает, ибо не знает. А человечности мало -- почти и нет как в "море", так и на "берегу":ни законы, ни религия не дают её и ей учат довольно лживо. Так вот Андреев предчувствовал новую после 1905 г. революцию.
Думается, что в образе Хаггарда драматург изобразил отношения художника с обществом вообще и во многом -- себя в романтическом ключе: иначе как мрачной это никак и не назовёшь. Если так, то и роль пирата - командира брига "Ресторан Грибоедова" тоже возможна. Относительно роли в тексте романа -- Арчибальд Арчибальдович очень немаловажная фигура: вокруг этого образа вроде шутливо соединяются якобы романтика и сатира, что даёт с претензией на мистику "дьявольщине" вполне сатирическое обоснование.
Кроме того образ директора ресторана - пирата способствует лучшей связи двух частей романа -- московской современной и ершалаимской древней. Рассказав первую часть романа Мастера, профессор Воланд выступать в роли рассказчика более не будет. После Главы 2. «Понтий Пилат» целых 13 глав до продолжение ершалаимской части романа в Главе 16.«Казнь». Просто так без напоминаний -- без связи в промежутке двух частей разрывается целостность действия и может "рассыпаться" внимание читающего. Так вот, именно в ресторане Грибоедова пласты времени начинают растворяться друг в друге, как морские волны. Почему это возможно? А сознание человеческое не особо изменилось за 20 веков: и всякие новейшие идеологии, и революции оказались бессильны его изменить.
«РЕВОЛЮЦИЯ тем хороша, что она срывает маски, - и те рожи, что выступили теперь на свет, внушают омерзение. И если много героев, то какое огромное количество холодных и тупых скотов, сколько равнодушного предательства, сколько низости и идиотства... Можно подумать, что не от Адама, а от Иуды произошли люди,- с таким изяществом и такою грацией совершают они дело массового оптового христопродавчества», -- Андреев – В. Вересаеву, 1906 год (4) Будучи коротко знаком с адресатом этих строк Вересаевым, Булгаков мог их в пересказе знать, и, думается, мог бы подписаться под ними. Облечённая в художественный гротеск, словно именно выше приведённая цитата «разыгрывается» в ресторане Грибоедова!
Нарком Просвещения Луначарский неоднократно называл Андреева мещанином и его мировоззрение -- мещанским образцом талантливого, но тёмного сознания революцией не преображённого человека. К 1930-м годам и Булгаков уже вдоволь насмотрелся на революцией "преображённых" -- к ней приспособившихся мещан. Так вот в ГЛАВЕ 5. знаменитого романа описывается московский дом писателей:«Дом назывался "домом Грибоедова" ... В настоящее время владел этим домом тот самый МАССОЛИТ, во главе которого стоял несчастный Михаил Александрович Берлиоз...» -- одним из прототипов которого был А.В. Луначарский.
Луначарский выделяет черту Андреева, - рисуя дореволюционное повседневное как сплошной ужас, не останавливаться перед превращением действительности в фантастику и символ, заставлять «повседневщину снимать с себя бесцветную маску и показывать свое искалеченное лицо уродливого кошмара». Чуть ли не по «рецепту», зорко подмеченному (отдадим ему должное!) Наркомом просвещения Булгаков «сдёргивает маску» благообразия с уже после революции под руководством Берлиоза происходящего в МАССОЛИТе – рассадника приспособившихся бездарности, пошлости и доносительства.
ПЕРЕЙДЁМ к тексту «МАСТЕРА». В Главе 5. «БЫЛО дело в Грибоедове» - ярко описывается новое -- псевдо литературное мещанство за явление которого Берлиоз - Луначарский в том числе прямо ответственен. По ходу "срывания масок" якобы передовой идеологии с живущих за счёт искусства мещан пляска псевдо литераторов в ресторане Грибоедова сравнивается с адом: «И ровно в полночЬ... что-то грохнуло, зазвенело, посыпалось, запрыгало. И тотчас тоненький мужской голос отчаянно закричал под музыку: "Аллилуйя!!" это ударил знаменитый Грибоедовский джаз. Покрытые испариной лица как будто засветились, показалось, что ожили на потолке нарисованные лошади, в лампах как будто прибавили свету, и вдруг, как бы сорвавшись с цепи, заплясали оба зала, а за ними заплясала и веранда.
Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жуколов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье... Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие... плясали виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин и Адельфина Буздяк, плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, плясал какой-то очень пожилой с бородой...
Оплывая потом, официанты несли над головами запотевшие кружки с пивом, хрипло и с ненавистью кричали: "Виноват, гражданин!" Где-то в рупоре голос командовал: "Карский раз! Зубрик два! Фляки господарские!!" Тонкий голос уже не пел, а завывал: "Аллилуйя!". Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды, которую судомойки по наклонной плоскости спускали в кухню. Словом, ад.
И БЫЛО в полночь видение в аду. Вышел... черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения. Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукояти пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Караибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой головой...» Так вот по методу текстуальных сопоставлений и выходит, что по мнению Луначарского "мещанин" Андреев оказывается повелителем Ада, во главе которого якобы «стоял несчастный Михаил Александрович Берлиоз до своего появления (до своей смерти) на Патриарших прудах». Вернее сказать, что Андреев как бы играет такую роль: в своеобразном действе, где важнейшую роль играет памятник Пушкина, роль директора - пирата отнюдь не зазорна! Прототипом же Миши Берлиоза является тот же Луначарский.
* * *
АНАТЕМА и профессор ВОЛАНД. Адская пляска в ресторане дома Грибоедова зеркальна Великому балу полнолуния у сатаны - Воланда. Здесь и начинается спор Булгакова собственно Андреевым. В уже упомянутой драме Андреева «АНАТЕМА» (1910 г.) преданный заклятью злой дух ненавидит истину и пытается познать её:«Только я буду знать, мудрый Анатэма, тоскующий об истине...» Страдающие демоны были модой Серебряного века: вспомним демонов Врубеля с запёкшимися губами, поломанными крыльями, жгучим взглядом... Не получив с небес ответа Анатема отправляется соблазнять бедного еврея стать богом и оживлять мёртвых.
ПЕРВОЕ среди людей явление дьявола: «На юге, летний знойный полдень... На нем (на Анатеме), несмотря на жару, черный сюртук из тонкого сукна, черный цилиндр, черные перчатки; только белеет галстук, придавая всему костюму вид торжественности... Он высок ростом и, при седых волосах, строен и прям. Лицо преданного заклятию серовато-смуглого цвета, очертаний строгих и по-своему красивых; когда Анатэма снимает цилиндр, открывается огромный лоб, изрезанный морщинами, и несоразмерно большая голова с исчерна-седыми вздыбившимися волосами...» Одновременно очень похоже и сосем не похоже на первое явление Воланда на Патриарших! Андреев стремиться описать дьявола с полным правдоподобием как личность. И это уже почти мистика: само мистификацией Автора и его самого себя поставлением на место некоего нового евангелиста. Совсем иначе -- методом как бы театрального грима и цитат создан облик Воланда.
ПЕРВОЕ явление ВОЛАНДА: «Разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй -- что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было.
Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится. Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой -- золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя.
По виду -- лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные,но одна выше другой. Словом -- иностранец... "Немец", -- подумал Берлиоз "Англичанин, -- подумал Бездомный, -- ишь, и не жарко ему в перчатках"...» СОГЛАСИТЕСЬ, по сравнению с серьезным портретом Анатемы описание Воланда изначально иронично и расплывчато. Будто грим в театре подбирают: можно такой... можно -- и этакий... В зависимости от фантазии.
У Андреева -- все речи дьявола и поступки очень серьёзны: дьявол страдает по своему. В сравнении с титанической попыткой Андреева "оживить" образ дьявола - образ двойственного человеческого разума, образ Воланда насквозь литературен: создан рассуждениями людей о нём. Все суждения Воланда "раздёргиваются" на сплошные цитаты, украденные им откуда-нибудь и перевранные. Но так как написан этот образ с его речами рукою автора, то это -- литературная игра с читателем на узнавание в под оболочкой Воланда и гётева Мефистофеля, и чёрта Ивана Карамазова и ещё многих - многих... Буде читатель звенья образа узнает -- целое развалится. Зачем? А затем, чтобы помочь уменьшить ту самую двойственность сознания, которая мучила Андреева.
Поэтому иностранного профессора Воланда так и пугают уверения поэта Бездомного, что дьявола нету. Внешне облечённый театральной романтичностью образ Воланда по сути, с духовной точки зрения -- только прах, тлен и запах склепа: всё, что осталось от гостей в конце адского бала. Серьёзной романтизации дьявола не признавали ни Гёте, ни Гоголь, ни Достоевский, значит она была чужда и Булгакову. Где дьявол? В личном выборе зла. Реальные богословские проблемы в своём романе Булгаков не обсуждает.
ДРУГОЕ ДЕЛО, что драма Андреева про «ОКЕАН» и пиратов -- очень красивая величественная драма с великолепным завораживающим ритмом: морские волны бьются - набегают на берег... Заставляющая думать драма! Даже близко не сравнимая с литературными поделками нового литературного мещанства, жрущего и плящущего в ресторане Грибоедова. Пошлость нового литературного мещанства особенно могла исторгнуть у автора «МАСТЕРА» риторически красивое восклицание:
«НО НЕТ, НЕТ! ЛГУТ Обольстители-мистики, никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет,не стелется над волною пушечный дым. (Жаль, что не так, как у Андреева!) Нет ничего, и ничего и не было! Вон чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар... И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О боги, боги мои, яду мне, яду!..» Фраза эта из 5 Главы "перекидывает" нас НАЗАД --в Главу 2. «ПОНТИЙ ПИЛАТ», и подготавливает продолжение романа про Понтия Пилата: личный выбор -- не мистика!
АДСКИ страдающий головною болью Пилат взывает к богам, - «мысль об яде вдруг соблазнительно мелькнула в больной голове прокуратора». Небывалая жара в Москве – и судьбоносно неверные решения прокуратору суждено принимать тоже на а д с к о й жаре «Пилат задрал голову и уткнул её прямо в солнце. Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг...». «СОЛНЦЕ жжёт беспощадно...» -- пространство действия и «Анатемы»: жара как символ безверия и жажды веры... «Однажды весною, в час небывало жаркого заката...«О -- первые слова «МАСТЕРА» -- вне приложения е реальной жаре оказываются глубоко символичными.
ЗАЧИН знаменитого рассказа Адреева «КРАСНЫЙ СМЕХ»: «СТОЯЛ ЗНОЙ... Он был непрерывен, безнадёжно-ровен и глубок. Солнце было так огромно, так огненно и страшно, как будто земля приблизилась к нему и скоро сгорит в этом беспощадном огне. И не смотрели глаза. Маленький, сузившийся зрачок... тщетно искал тьмы под сенью закрытых век: солнце пронизывало тонкую оболочку и кровавым светом входило в измученный мозг...».
Учёл такое натуралистически эффектное описание Булгаков, - можно сказать в свете прототипизма Арчибальда Ар-ча: стоило бы последний итоговый роман «начинять» мелкими интересными совпадениями, не имейся скрытого авторского диалога? Мировая гармония всё-таки во многом зависит от личного выбора каждого – в ясном, согласном с совестью сознании: «ИСТИНА, прежде всего, в том, что у тебя болит голова. И болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти», -- говорит Иешуа, предлагая Пилату прогуляться в прохладе – прояснить нездоровые мысли. Чрезмерная экзальтация любого рода тоже едва ли помогает постичь истину, -- мог бы сказать по первой профессии врач Булгаков -- Андрееву. (Называя Андреева "больным человеком" Луначарский, к несчастью, был во прав)
Здесь спор не с драматургом – новатором Андреевым, -- с его крайними философскими постулатами. Одна из классических задач искусства - художественно явить различные аспекты возможного жизненного выбора. Класицист в самой этой установке Булгаков реализует её неожиданно – не классически. Спор далее пойдёт об образе Иуды. Ведь Андреев -- автор знаменитого рассказа «ИУДА ИСКАРИОТ» (1906 г.) О двух Иудах: из рассказа Андреева и из «МАСТЕРА И МАРГАРИТЫ» и пойдёт речь в следующей части статьи.
П Р О Д О Л Ж Е Н И Е --3. Л. Андреев. Красавец Демон и урод Иуда Искариот
1. Сделавшаяся широко известной афористичная фраза якобы Льва Толстой о рассказе Леонида Андреева «Красный смех»: «Он меня пугает, а мне не страшно», - не подтверждена и, скорее всего, является газетным заголовком, посвященным будто некоему отзыву Толстого на рассказы Андреева.
2. Впервые напечатано как вступительная статья в книге: Л. Андреев, Избранные рассказы. С вводным этюдом А. В. Луначарского. Ред. , вступительная статья и примечания Н. Н. Фатова (в серии «Русские и мировые классики» под общей редакцией А. В. Луначарского и Н. К. Пиксанова), Госиздат, М. —Л. 1926.
3. СМ.: Скиталец. Леонид Андреев / Скиталец - псевдоним Степана Гавриловича Петрова (1869 - 1941), поэта, прозаика, соратника Максима Горького: Скиталец. Повести и рассказы. Воспоминания, М., 1960.
4. Викентий Вик. Вересаев. Воспоминания. В 3-х частях. М. 1982; Ч.3. Литературные воспоминания. - Леонид Андреев.