30 января 1829 года в Тегеране погиб А.С. Грибоедов…
Шла война с Турцией. Турки стремились извлечь максимум выгоды из этого трагического эпизода.
Шах, подстрекаемый англичанами, настаивал, чтобы наследник престола Аббас-Мирза открыл военные действия против России. Аббас-Мирза, зная силу русского оружия, медлил и вёл тайные переговоры с Паскевичем. Тот требовал, чтобы персы на поле боя искупили вину за насильственную смерть Грибоедова, который, кстати, доводился ему племянником.
Нессельроде был иного мнения. Он не верил, что персы ввяжутся в войну с турками. Лишь бы нам не гадили, любезный граф, писал он Паскевичу, этого достаточно.
Аббас-Мирза после долгих раздумий решился и без дозволения шаха отправил одного из своих сыновей извиняться за оскорбительное поведение тегеранской черни.
Через несколько дней пятнадцатилетний Хозрев-Мирза выступил из Тебриза. Свита его состояла из 33 человек. В посольство входил Эмир Низам - главнокомандующий всеми регулярными войсками в Персии. По докладу русских официальных лиц: "Сия особа едва ли не важнее самого принца".
В начале апреля командующий русскими войсками на Кавказе граф Паскевич получил высочайшее разрешение на приезд персидской миссии в столицу Российской империи. Хозрев-Мирза планировал достичь Петербурга в конце июля 1829 года. В Тифлисе(1) его принимал сам граф Паскевич, оказавший принцу все полагающиеся почести. От Тифлиса до Новгорода шах-заде сопровождал генерал-майор П. Я. Ренненкампф и три переводчика. Один из них, чиновник 9-го класса Шаунбург, оставил записи, благодаря которым удалось восстановить многие нюансы пребывания Хозрев-Мирзы в России.
Принц и его свита передвигались на 12 колясках и 15 повозках. Тягловая мощь конной процессии насчитывала 110 лошадиных сил. Почтовых лошадей на станциях не хватало. Привлекали обывательских. За лошадку платили по пять рублей в сутки. Дабы не утруждать поселян напрасными простоями, график перемещения миссии контролировал сам Ренненкампф.
Посольство – это вам не фунт изюма. Его, кстати, требовалось гораздо больше.
Ежедневный рацион свиты его высочество включал: шесть баранов, пуд говядины, двадцать кур и тридцать цыплят, триста яиц, два пуда сарачинского пшена(2), шестнадцать фунтов соли, двадцать пять фунтов масла, пуд крупчатой муки, два пуда французского хлеба, шестнадцать фунтов лука, триста агурцов (sic!), два штофа уксуса, два штофа лимонного сока, три фунта мёда, два ведра молока, восемьдесят штук сальных свечей, шесть бутылок рома, пятнадцать бутылок столового вина, тридцать бутылок пива, три пуда сахара, два фунта чаю, шесть фунтов кофе, четыре фунта табака, а также: варенье, корица, гвоздика, имбирь, перец, лавровый лист, кардамон, фисташки, чернослив и шафран(3).
Первого июня миссия должна была покинуть Владикавказ, однако отъезд отложили по случаю праздника Курбан-Байрам, кровавого и глумливого - любой баран вам это подтвердит.
Наконец, выехали. Посольство сопровождал конвой, состоящий из 60 казаков, двух пушек и 40 человек орудийной прислуги.
Четвёртого июня прибыли в Екатериноград, шестого июня - в Георгиевск.
На следующий день Хозрев-Мирза отправился на горячие минеральные воды. Дорогою он нервничал, выражал беспокойство, интересовался, где и когда его встретит генерал Эмануель.
Генерал от кавалерии Эмануель встретил персидского посланника на крыльце его квартиры.
Несмотря на все оказанные почести, Эмир-Низам через Мирзу-Масуда выразил Шаунбургу неудовольствие по случаю нарушении церемониала, установленного Туркменчайским мирным трактатом, ибо его высочество необходимо было встречать при въезде в город, а не, понимаешь ли, на крыльце дома. Хозрев-Мирза, правда, объявил Шаунбургу, что он нимало не обижен оказанным ему приёмом, и Шаунбург счёл необходимым напомнить ему, что причину поездки его в Санкт-Петербург нельзя было предвидеть в Туркменчайском мирном трактате. Да-с…
Генерал Эмануель, между тем, пригласил посланника на обед, во время которого были провозглашены здравицы в адрес государя императора, его величества шаха, наследника престола и его высочества.
На следующий день посланник пользовался минеральными ваннами, после чего осмотрел места достойные внимания. Вечером он посетил бал, данный в его честь. На балу присутствовали лица благородного сословия, в числе которых находилась Владетельница калмыцкого народа Султанша Джеджини Хипчикова. Во время бала генерал Эмануель объявил присутствующим, что его супруга благополучно разрешилась от бремени сыном, и этому отпрыску непременно будут даны благозвучные имена Николая и Хозрева.
Девятого июня его высочество посетил Кислые воды. На следующий день, откликнувшись на настоятельные просьбы персидского посланника, генерал Эмануель привёл принца в покои супруги и показал ему новоиспечённого Хозрева.
Одиннадцатого июня его высочество посетил Железные воды, пройдя, таким образом, горячие, кислые и железные воды, после чего вкусил приготовленный для него генералом Эмануелем завтрак.
Двенадцатого июня его высочество пожелал подняться на Машук. Генерал Эмануель ему сопутствовал. На вершине горы его высочество написал на приготовленной для него каменной доске несколько строк Фирдоуси, поставил своё имя и дату. Трудно сказать так ли это: от памятника сего не осталось и следа.
Тринадцатого июня генерал Эмануель дал его высочеству и сопровождавшим его лицам прощальный ужин. На следующий день Хозрев-Мирза вернулся в Георгиевск и уже из этого города направился в Александров, где ему были представлены два полка 14-й дивизии - Тарутинский и Бородинский. Пишут: Эмир Низам с удовольствием осмотрел оные и несколько раз пересчитал ряды, чем нимало смутил и присутствующих, и пересчитанных.
Подъезжая к Ставрополю, персидская миссия вновь обнаружила беспокойство, ибо перед квартирой его высочества была развёрнута рота солдат со знаменем и командирами. Здесь же присутствовал губернатор со всеми почётными лицами города. Эмир-Низам изменился в лице и назвал сие самоуправство нарушением этикета.
Семнадцатого июня, пишет Шаунбург, назначен был роздых. Экипажи требовали починки. Вечером в саду квартиры его высочества были накрыты столы.
К этому времени сопровождавшие персидского посланника русские чиновники и военные хорошо разобрались в его пристрастиях, обобщив которые, записали:
"Принц встает в 11 и 12 часу, завтракает во 2-м, обедает в 8 часов, по захождении солнца. Любит, чтобы вечером была музыка перед его окошками.
Когда бывает приглашен к кому-нибудь на обед, то накрывается ему особенный стол с почтеннейшими лицами того города, потому что его чиновники не смеют при нём ни есть, ни сесть, а для того они обедают в другой комнате на другом столе.
Любимая пища: мёд, "лимонат" и всё вообще кисло-сладкое; вина не употребляет никакого. Любит хорошее варенье, апельсины, лимоны, землянику, клубнику и все вообще ягоды, даже и огурцы. Для приготовления шербета нужна клюква.
Почивает на мягком. Большой охотник до российских балов (и русских женщин, добавим мы), равно как и все его чиновники"…
Ранним утром миссия выехала из Ставрополя.
Девятнадцатого июня, пишет Шаунбург, "мне было объявлено о приближении месяца Мухаррем. В течение первых десяти дней этого месяца все мусульмане обязаны оставаться на месте, и потому эти десять дней они проведут в Новочеркасске". С трудом уговорил их Шаунбург провести эти дни в Воронеже, приурочив отдых к празднованию дня рождения Её Императорского Величества Александры Фёдоровны, о чем он известил Воронежского губернатора.
При въезде в город Новочеркасск Наказный атаман Донского казачьего войска, генералы и другие почётные особы встретили Хозрев-Мирзу на крыльце его квартиры. Это так огорчило персидскую знать, что она отказалась принять участие в приготовленных городских увеселениях.
На следующий день, 22 июня, миссия отправилась в дальнейший путь и остановилась на ночлег в деревне Свиная. Это была месть переводчика Шаунбурга за мелкие персидские пакости, учинённые ему и гостеприимным жителям Новочеркасска.
В городе Павловске посланника встретили с хлебом и солью, а потом долго и безуспешно объясняли происхождение этого старого русского обычая.
Двадцать седьмого июня его высочество прибыл в Можайск, и уже двадцать восьмого числа добрался до Воронежа. При въезде в город губернатор Адеркас выехал ему навстречу, поздравил с благополучным прибытием и проводил до квартиры, где представил ему весь цвет города. В этот день его высочество был счастлив, а Эмир Низам просто сиял. Они с удовольствием осмотрели комнаты, убранные со вкусом, и выразили господину губернатору чувствительную благодарность.
На следующий день его высочество воспользовался баней, приготовленной для него в доме полковника Коптева. После бани он удостоил вниманием хозяйку дома, предложившей чай в летнем саду и лёгкий завтрак. Днём Хозрев-Мирза присутствовал на обеде, организованном вице-губернатором, а вечером посетил пансион благородных девиц, где с удовольствием пообщался с местными воспитанницами.
Тридцатого июня Шаунбург впервые заметил неблагополучие в отношениях между членами миссии: "Нельзя не заметить, что окружающие Принца чиновники весьма грубы" и спешил сообщить, что "за дерзости с русскими этих чиновников наказывали сперва своим персидским макаром, а после уже нагайками наших казаков".
К большому удивлению Шаунбурга, именно его они избрали посредником в своих тяжбах.
В этот день (30 июня) воронежский губернатор дал большой обед в честь шах-заде. Персидские чиновники пообвыклись и по достоинству оценили русскую кухню, признавшись, что их повара совсем не умеют готовить. И кто бы сомневался?
Поздним вечером Хозрев-Мирза первый раз в своей жизни посетил магазин и выбрал как для себя, так и для своей свиты кое-какие понравившиеся ему вещицы, которые Шаунбург не замедлил ему предложить.
Первое июля. По окончании торжественного молебна по случаю рождения государыни Александры Фёдоровны лучшие люди Воронежской губернии были вновь представлены его высочеству. В сопровождении многих дам он изволил отправиться на обед к помещику Тюльневу, прелестная супруга которого была не последним и даже не предпоследним украшением загородного сада.
Город был ярко иллюминирован. Народ, собравшись перед домом его высочества, кричал "ура" всякий раз, когда он показывался на балконе. Бал, украшенный присутствием прекрасных дам, довершил его восторг и слюнотечение.
Интриги между чиновниками персидской миссии, однако, множились. Некоторых провинившихся служителей его высочество посадил под караул, а Мирзе Таги велел отрезать бороду (благо не голову). Тот уже готов был подвергнуться наказанию, но, пишет Шаунбург, "я имел счастие помирить его с подчинённым".
Третьего июля шах-заде ездил на охоту, потом обедал у вице-губернатора, у которого собралась вся персидская миссия. Прогуливался по саду, слушал музыку, пил чай. Вечер завершила иллюминация, любуясь которой народ по обыкновению гулял под окнами его высочества.
Четвёртого июля все лучшие люди города собралось в покоях Хозрев-Мирзы и пожелали ему счастливого пути. Его высочество сердечно попрощался с собравшимися, но, к своему удивлению, на первой же станции нашёл воронежских дам и губернатора, ожидающих его на ужин, приготовленный в нескольких палатках. Всю ночь они пили и гуляли. Кроме Хозрев-Мирзы, разумеется.
"Вот такой компот!" – сказал ему Мирза Масут, наливая шербет.
Поехали далее...
И всю дорогу персидские чиновники восхищались прекрасными видами и удивлялись, видя ухоженные нивы и зажиточное состояние местных жителей.
На окраине Ельца его высочество был встречен городничим, принял хлеб и соль, поднесённые почётными гражданами города, пересел в коляску предводителя дворянства и въехал в город под несмолкаемые крики "ура!", раздававшиеся отовсюду.
Миссия пришла в восторг. Эмир Низам пустил слезу и признался, что приём, оказанный им в уездном городе России, вряд ли может быть учинён даже в персидской столице.
Вечером двенадцатого июля Хозрев-Мирза въехал в Подольск. Город был изрядно "уильменован" (sic!).
На следующий день он со всею своею свитою пожаловал в Коломенское. Дверцу его дорожного экипажа открыли князь Юсупов и камергер Булгаков(4).
Выставленный во дворе караул отдал его высочеству честь.
После завтрака Булгаков попрощался и поспешил с отъездом, чтобы организовать торжественный въезд шах-заде в столицу.
До заставы персидский посланник ехал в карете, запряжённой осмериком в сопровождении конного эскорта. Свита следовала за ним в дорожных экипажах.
Стоящий у заставы караул отдал ему честь, после чего московский обер-полицмейстер, подъехав верхом к карете, поздравил его с благополучным прибытием в Москву и попросил его высочество пересесть в парадную карету. Сопровождавшие его лица, толкаясь и переругиваясь, разместились в приготовленных для них экипажах.
Церемониальный кортеж начал движение.
Погода благоприятствовала визиту. Стечение народу было огромным. Хозрев-Мирза с любопытством озирался по сторонам, более всего обращая внимание на войска и музыку, которую очень любил.
Полицмейстер указывал дорогу.
За ним следовали двадцать четыре жандарма, по двенадцать с каждой стороны, рота гренадёр с оркестром, четыре берейтора верхом и шесть конюхов - в два ряда. Лошадь Хозрев-Мирзы в богатой сбруе вели под уздцы придворные коноводы. Далее катила карета с переводчиками, за нею - четырёхместная коляска, в коей дремали самые незаменимые лица посольства - абдары, кафечи и шербетдары(5).
В следующих каретах, как галчата в гнезде, вертели головами персидские чиновники, оруженосцы и комнатные охранники - пашкидметы. Далее следовали: четырёхместная карета Мирзы Джафара, младшего гофмаршала, запряжённая цугом, карета Мирзы Сале Драгомана и Мирзы Баба, карета Гуссейн Али-Бека и Мирзы Таги, карета Эмир-Низама и Мирзы Масуда. В такой же карете, как у них, ехали генерал-майор Рененкампф, камергер Булгаков и Шаунбург. Затем следовал взвод жандармов - и, наконец, четырёхместная "осьми-стекольная" карета персидского посланника Хозрев-Мирзы, запряжённая шестью лошадьми. По регламенту каждую лошадь должен был сопровождать придворный лакей, они, однако, припозднились и были отменены. Вместо них возле кареты со стороны принца гарцевал московский обер-полицмейстер. Достойная замена, однако.
За каретой принца следовал ещё один взвод жандармов. Замыкала движение звонкая казачья сотня.
Кортеж проследовал по Полянке через Каменный мост, повернул направо и по набережной добрался до Москворецкого моста. Здесь он поворотил налево, поднялся к Лобному месту и мимо монумента Минину и Пожарскому, через Воскресенские ворота, торжественно прошествовал по Тверской до дворца, предназначенного ему для жительства(6).
Палили пушки, жужжал народ, истошно визжали барышни. Разве что чепчики не бросали.
Полицейские кричали: "долой шляпы!", на что серьёзные люди вполне резонно отвечали: "Не должно христианину ломать шапку перед всяким магометанином". Тогда полицмейстер Равинский, подъехав к одному из зрителей, сшиб с него головной убор и со словами: "Делай, что приказано, олух царя небесного!" проследовал далее.
Говорили, будто бы посланник будет у нас в заложниках до тех пор, пока не кончится война с турками.
Проезжая по Тверской улице, купец из охотного ряда протянул ему тарелку с персиками, до которых, говорили, шах-заде был большой охотник – "только их и ест" - тот, неловко взяв один, уронил тарелку в карету и нимало смутился.
Возле дворца Разумовских в присутствии роты почётного караула Хозрев-Мирза принял рапорт от московского коменданта и по красной дорожке прошествовал в апартаменты. На крыльце его встретил московский гражданский губернатор, поздравив с благополучным прибытием в Московскую столицу. В передней комнате знатное купечество преподнесло ему хлеб с солью, фрукты и цветы, после чего, откланявшись, удалилось. Культурные люди, нечего и говорить – вручили, что следует, и испарились.
Примерно через час принца посетил московский генерал-губернатор князь Дмитрий Васильевич Голицын. На следующий день к нему пожаловали высшие российские чиновники. Особы первых трёх классов были представлены посланнику московским генерал-губернатором, остальные - камергером Булгаковым. На следующий день ему были представлены генералы, сенаторы и штаб-офицеры. В общем, два дня в его покоях толпились лучшие лица Московской столицы.
Вечером второго дня был он в Театре с переводчиком, который, стоя за его стулом, переводил со слов генерал-губернатора сюжет пьесы. Представлено было первое действие из оперы "Водовоз" и балет "Геркулес и Омфала", который ему очень понравился.
В ложе кроме Хозрев-Мирзы и генерал-губернатора, сидели князь Юсупов, директор театра, генерал Рененкампф, обер-полицмейстер и камергер Булгаков. Остальные персидские чиновники располагались в боковой и директорской ложах. Театральная публика извертелась, многие оглядывались назад и говорили при этом: ”ах! он улыбается” или: "смеётся!" Многие возмущались, что ему позволяют курить трубку в царской ложе. Свита его тоже курила табак, но когда он попросил ещё и кальян, ему сообщили, что нельзя курить кальян в царской ложе, во всяком случае, император этого никогда не делает. Тогда он вышел в комнату, расположенную рядом с ложей, и дымил в ней.
Шестнадцатого июля ему показывали Кремлевский Дворец и Оружейную Палату.
Семнадцатого он присутствовал в Экзерцис-Гаузе на разводе Карабинерного полка и был восхищён. Долго рассматривал как одеты солдаты и, подозвав из своей свиты Эмир-Низама, показывал ему ранец, манерку и снаряжения. Князь Голицын сказал ему: "Ваше Высочество, не теряйте времени даром: в Петербурге вы увидите войска намного лучше этих, здешние отличаются от гвардейских, как день от ночи", на что шах-заде ответил ему: "Стало быть то, что у вас ночь, в других государствах – день".
После развода побывал он в университете, где его внимание привлекла электрическая машина, к которой он, хоть и боялся, принудил себя приложить руки, чтобы испытать действие тока.
Вечером было организовано гулянье на Тверском бульваре. Выставили дополнительное освещение. Публика валила валом. В беседке стояли фрукты, чай и прохладительные напитки.
Восемнадцатого июля он посетил Сиротское Отделение, Кадетский корпус и дворцовый сад. Будучи на кухне Сиротского Отделения, попросил щей и ел их с говядиной и чёрным хлебом, обильно посыпая его солью. От поднесённой водочки отказался.
Вечером был на бенефисе Баранова. Велел пригласить актёра в ложу и подарил ему 50 червонцев.
Девятнадцатого числа показывали ему пожарную команду на Девичьем поле. Поутру двадцатого он ездил к матери Грибоедова. Она не ожидала его приезда. С чувством он просил у неё прощения, долго выпытывал, чем может быть ей полезен, жал руку.
Слезы катились по лицу его...
А вечером был бал в зале Благородного собрания, на котором веселилось много неблагородных дам, некоторые с Кузнецкого моста, и потому лучшие фамилии остались на хорах или совсем не приехали. Тем не менее, шах-заде танцевал с супругой князя Голицына, после чего его увезли домой.
21 числа, в воскресенье, был он в Архангельском в гостях у князя Николая Борисовича Юсупова, приехав к нему со всей своей миссией. Осмотрел картинную галерею, затем катался в саду на линеях, запряжённых в четыре лошади. Хозрев-Мирза был в восхищении, а когда проезжали мимо маленького "храмика", в котором перед мраморным бюстом великой Екатерины курился фимиам, вздохнул и прослезился.
По возвращении сели обедать – Хозрев-Мирза, Юсупов и приглашённые знатные гости за общим столом, а свита персидского посланника за особым столом. На свиту его, пишет очевидец, жалко было смотреть. Они, не зная употребления ножей и вилок, от многих блюд просто отказывались, а те, за которые брались, лучше б не касались. Главнокомандующий, взяв артишок, разрезал его на кусочки, клал в рот и жевал вместе с колючками. Варвар! В России каждый крестьянин знал, как следует есть артишоки. Видеть не видел, но знал.
Нужно отдать должное князю Юсупову, продолжает тот же очевидец, он истинный русский вельможа и большой мастер в подобных угощениях; поставленные на стол фрукты, выращенные в его собственной оранжерее, казались собранными со всех концов света.
Пили за здоровье Хозрев-Мирзы. Он от шампанского отказался и с важным видом пил "лимонат".
После обеда опять катались на линеях. Перед заходом солнца побывали в Капризе (садовом домике с картинами), после чего персидская миссия, совершив омовение, дружно встала на молитву, обратившись лицом к востоку. Молились минут десять, потом поехали в театр, в котором показывали декорации Гонзаго(7) и играли музыканты. Около 9 часов вернулись в дом и снова молились, теперь уже без омовения.
На исходе 10 часа его высочество, сопровождаемый князем Голицыным, отправился в Москву.
За Рогожской заставой травили зверей. Стечение народа было невероятное; многие ехали в экипажах. Хозрев-Мирза скакал на лошади и стрелял зайцев. Убив одного, был в восторге. После охоты егермейстер угощал его чаем и фруктами. Цветастой россыпью пели цыганки, трясли плечами и сиськами. Ему нравилось.
На следующий день, 24 июля, гражданский губернатор давал бал. Перед ужином его высочество играл с генерал-губернатором в шахматы. Результат неизвестен. По окончании ужина его высочество отбыл во дворец на Тверской и оттуда отправился в Петербург. Долго прощался с князем Голицыном, благодарил его за гостеприимство.
Уезжая, подарил князю Голицыну две прекрасные шали. Две шали достались князю Юсупову и по одной Булгакову, Гидеонову и адъютанту князя Голицына Толстому. Все шали, пишут очевидцы, куплены здесь. В скором времени он ожидает присылки золота и вещей из Персии. А пока, как говорят, едет в Питер с пустыми руками…
Из Москвы миссия выехала в Новгород, где по приглашению Николая I принц посетил закрытые для публики военные поселения. Сопровождал его граф Сухтелен. Пробыв там два дня, посольство отбыло в Петербург и четвёртого августа прибыло в столицу Российской империи.
Остановившись в Царском Селе, принц обсудил с Нессельроде детали предстоящей аудиенции с императором российским. Местом пребывания миссии был избран Таврический дворец. Императорская семья в то время жила вне Петербурга, и потому прием персидского посланника мог состояться только по возвращении Николая в столицу.
Осмотрев достопримечательности Царского Села, шах-заде отправился в Петергоф, где пробыл два дня.
Седьмого августа миссию погрузили на яхту, где Хозрев-Мирзу ожидал морской министр. Как только принц ступил на палубу, на мачте был поднят персидский флаг. Эскадра салютовала послу двадцатью одним залпом. Кронштадт ответил двадцатью.
Когда яхта приблизилась к Исаакиевскому мосту, катер генерал-интенданта флота начал сопровождение яхты вплоть до пристани Таврического дворца.
Петропавловская крепость дала о себе знать двадцатью одним выстрелом.
У ворот Таврического дворца выстроилось четыре батальона пехоты и караул Кавалергардского полка. Этот караул оставался здесь во всё время пребывания миссии в столице.
Восьмого августа персидский посланник посетил Академию художеств, где осматривал исключительно восточные монеты.
Весь день девятого августа он готовился к предстоящей аудиенции.
Наконец, этот торжественный момент настал.
Десятого августа в 10 часов утра граф Сухтелен пожаловал в миссию в сопровождении конногвардейцев. Он доставил в Таврический дворец придворную карету для Хозрев-Мирзы и четыре кареты для персидских чиновников, а также челядь, необходимую для торжественной процессии.
По прибытии Предводителя в Таврический дворец из Посольского дома вышел принц. Почётный караул отдал ему честь, и персидская свита расселась по каретам.
Шествие началось в следующем порядке: в голове колонны двигался дивизион конной гвардии с обнажёнными палашами, развёрнутым штандартом, трубами и литаврами. Унтер-шталмейстер ехал верхом. Следом за ним двигались два берейтера и двенадцать дворцовых лошадей в богатом уборе, придворная карета Хозрев-Мирзы, кареты с персидскими чиновниками, шесть дворцовых конюхов верхами, четыре скорохода с тростями (как же без тростей?), два камер-лакея и двадцать четыре просто лакея вышагивали по два в ряд. Завершал процессию ещё один дивизион конных кавалергардов.
В дворцовой карете сидели принц и граф Сухтелен. По обеим сторонам кареты важно вышагивали придворные лакеи. Два камер-пажа ехали верхами и с ними, тоже верхом, покачивались в сёдлах переводчик и четыре конногвардейских офицера.
Торжественная процессия проследовала по Воскресенской, Литейной и Пантелеймоновой улицам, по висячему мосту, мимо Летнего сада в новую Садовую, Невский проспект и Малую Миллионную улицу – прямо на Дворцовую площадь.
Когда церемониальный ход приблизился к Зимнему дворцу, все кареты, кроме посольской, остановились, персидские чиновники вышли из них и остались в ожидании возле карет. Посольский экипаж въехал внутрь дворца и остановился на подъезде к парадной лестнице.
При въезде посла на двор заиграл оркестр. Батальон и караул отдали честь.
Хозрев-Мирзу встретили церемониймейстер Двора Его Императорского Величества, два камер-юнкера, два камергера и гофмейстер. Они и ввели его в парадный подъезд. На верхней площадке лестницы к ним присоединился обер-церемониймейстер, а в первой комнате по ходу процессии - обер-гофмаршал, проводивший посла в камеру ожидания, назначенную в концертной зале. Здесь же к ним присоединился обер-камергер и обер-шенк. Посла усадили на диван и "потчевали кофием, десертом и шербетом".
Наконец, через белую галерею его ввели в Георгиевский Тронный зал ("залу", как тогда говорили).
Августейшая фамилия изволила ожидать его возле трона. Выше всех, на предпоследней ступеньке трона, стоял император. В нескольких шагах от императора находились министр двора, вице-канцлер и дежурный генерал-адъютант. В зале присутствовали члены Государственного Совета, сенаторы и генералы, представители дипломатического корпуса, дамы и чины первых четырёх классов.
Белая галерея и большой Мраморный зал были набиты битком – в них пускали по билетам.
Вступив в Георгиевский зал, Хозрев-Мирза поклонился, посреди зала – сделал это второй раз и за несколько шагов до трона – в третий(8). Именно здесь он произнёс свою извинительную речь. Говорил он на фарси ("ужасном языке, напоминающем собачий лай", записала одна из дам, блестящее европейское образование которой дополняло столь же блестящее европейское чванство).
Перевод на русский язык читал Шаунбург.
После прочтения перевода посол поднёс грамоту его императорскому величеству. Ответную речь произнёс Нессельроде.
По окончании чтения ответа на фарси император подал Хозрев-Мирзе руку и заявил, что предаёт "вечному забвению злополучное тегеранское происшествие”, после чего вместе с супругой и послом прошёл в комнату между Георгиевским залом и Эрмитажем. Вслед за ними проследовали переводчики. Спустя некоторое время посол представил его величеству некоторых из своих чиновников. По окончании представления император соизволил отпустить посланника. Откланявшись, тот возвратился в свою резиденцию тем же порядком и с теми же церемониальными изысками, с какими его и встречали.
На следующий день Хозрев-Мирза имел частную аудиенцию у его величества в Елагинском дворце. Во время этой встречи он просил императора о сложении с Персии оставшихся неуплаченными куруров контрибуции. Ему было отвечено, что Россия после тегеранских событий и без того показала довольно снисхождения, дабы думать о новых послаблениях. Тем не менее, спустя некоторое время государь нашёл возможным простить Персии один курур, уплата другого была отсрочена на пять лет.
В понедельник, 12 августа, Хозрев-Мирза посетил Арсенал.
Тринадцатого почтил своим вниманием военную школу, потом представился императрице в Елагинском дворце. Он даже репетировал, как будет целовать ей ручку.
В среду побывал в Первом кадетском корпусе, оставив запись в книге почётных гостей. Вечером катался на дрожках.
Пятнадцатого августа обедал у Нессельроде.
В пятницу, шестнадцатого, осматривал Горный корпус, вечером посетил театр.
В субботу у него болело ухо, и он весь день провёл дома. Пригласил женщин, живущих в Таврическом дворце, пил чай и угощал их персидскими конфектами, изготовленными на бараньем сале.
Вечером был на балу у графа Потоцкого.
Император передал ему в подарок две двустволки Тульского оружейного завода.
В воскресенье он провёл весьма насыщенный день: с утра осмотрел ботанический сад, потом отобедал у графа Бенкендорфа, вечером гулял с дамами по большой зале Таврического дворца (пишут: "любезно водил под руку мамзель Нелидову"). Увидев г-жу Закревскую на балконе её дачи, пожелал сделать ей визит. "И сделал", - пишет Тынянов.
В понедельник, девятнадцатого, смотрел полёты воздушного шара. Воздухоплавателю Робертсону вручил 50 червонцев – на путевые издержки. Шар пролетел тридцать вёрст и благополучно приземлился у пороховых заводов. Вечером был в театре. Жаждет увидеть гулянье институток в Таврическом саду. Именно по этой причине разрешил свободный доступ в сад своей резиденции. Утверждает, что это зрелище напоминает ему смотр, который регулярно производит персидский шах своей августейшей фамилии, пересчитывая дочек и внучек. В последний раз, сказал Хозрев-Мирза, их было около двух сотен.
Во вторник осмотрел коллекцию минералов в Горном институте и поспешил домой, чтобы не пропустить прогулку смольных красавиц. Щедро угощал их сальными конфектами.
"На этих днях, - пишет Сухтелен, - несколько раз интересовался, долго ли будет лишён счастья лицезреть их императорские величества?"
Присутствовал на поднятии одной из колонн Исаакиевского собора. Позже прислал Монферану шаль. "Шаль недорогая", - пометил граф Сухтелен в своих записках.
Двадцать второго августа, катаясь верхом по Каменному острову, опробовал ружьё, подаренное императором. Убил несколько ворон. "Стрелял, не сходя с лошади", - отметил Сухтелен. Прямо с острова проехал в театр и был в восторге от уведенного балета. Заядлым балетоманом заделался персидский посланник.
Двадцать третьего, в пятницу, Сухтелен пометил в дневнике: "Если погода будет хорошая, то воспитанницы из недворянского отделения будут гулять в Таврическом саду". Погода была хорошая, и принц с удовольствием провёл время, любезничая с воспитанницами. А до этого он посетил в академии Египетский музей, обсерваторию и биржу.
В субботу английский водолаз Шток опускался на дно Невы. Шах-заде присутствовал при этом событии, находясь на одной из шлюпок, и подарил англичанину золотую табакерку.
В этот день он впервые допустил к своему столу Эмир-Низама и Мирзу-Масуда. "Стол был накрыт на четыре куверта".
В воскресенье осмотрел Эрмитаж. Хранитель Эрмитажа (нет, не Пиотровский, но Лабенский) нашёл принца неутомимым. Вечером, будучи в театре, ходил за кулисы и долго любезничал с балеринами.
Весь следующий день провёл дома, никуда не ездил. Кроме театра.
Во вторник побывал в Царском Селе, присутствовал на манёврах, красуясь в персидской военной форме.
Вечер провёл с государыней императрицей, развлекался салонными забавами, в частности, играл в "кошки-мышки" и наперегонки с императрицей носился по зале.
Два следующих дня безвылазно просидел дома.
Тридцатого августа, в пятницу, посетил бал-маскарад, и он ему не понравился. "Наша страна - один сплошной маскарад", - заявил он графу Сухтелену, имея в виду защитные ухищрения персидских женщин. У них даже Фемида поверх повязки на глазах носит чадру. А вы не знали?
В субботу посетил монетный двор, где в его честь была отпечатана памятная медаль. Сухтелен намекнул ему о баснословных запасах благородного металла, хранящихся в царских закромах. Вернувшись в Таврический дворец, он уединился в саду и в расстроенных чувствах "объявил войну воронам, убив несколько штук".
Первого сентября персидского посланника посетил французский посол, и они вместе поехали в театр.
На следующий день Хозрев-Мирза отправился в Смольный и пришёл в неописуемый восторг, когда одна из воспитанниц прочла стихи Гафиза. "Непобедимым батальоном" назвал принц прелестных смолянок.
Князь Долгорукий представил принцу подарок императора – дорожные дрожки. Одновременно князь вручил принцу подарок от себя – трость, привезённую из Германии. Трость издавала прелестные звуки, немало забавлявшие Хозрев-Мирзу.
Побывав в воспитательном доме, он долго возмущался, что могут быть дети, от которых отказались родители. Обедал у французского посланника.
Четвёртого числа его высочество взял урок фехтования у учителя по фамилии Годольфи. Потом до трёх часов ночи пребывал на балу у г-на Лаваля.
В четверг, пятого сентября, никуда не выезжал и провёл день с двумя девицами S-t Aldegounde. Вечером его навестил Нессельроде. "Принц казался озабоченным тем приёмом, который его ожидает по возвращении в Персию".
Наконец, он получил долгожданный груз из Персии, долго разбирал его. Это были подарки, предназначенные царской семье и запоздавшие к царской аудиенции. В их числе, отметил граф Сухтелен в записи от 11 сентября, числится бриллиант Надир-Шаха(9), 20 редких манускриптов, ковры и жемчужное ожерелье для императрицы.
Следующие дни принц, будучи больным, просидел дома.
"Принц разболелся не на шутку", - записал граф Сухтелен двенадцатого сентября. Ему поставили 20 пиявок внизу живота.
Три дня ему ставили пиявки и шпанские мушки, пичкали несметным количеством лекарств, но улучшения не последовало. В дополнение к длиннобородому хакиму принц потребовал к себе английского врача Крейтона.
Пятнадцатого сентября к нему приехал Арендт – да, да, да, тот самый - и прописал несколько новых лекарств. Уже на следующий день он почувствовал облегчение. По указанию Арендта ему ставили припарки внизу живота и делали ртутные втирания.
Двадцать второго сентября он в первый раз вышел из своей комнаты.
Двадцать третьего сентября. Врачи констатировали полное выздоровление.
Придворному поэту Фазиль-хану так понравилось в России, что он только и думает, как бы остаться здесь навсегда. Говорит, что хотел бы преподавать в столице восточные языки(10).
Мирза-Салех отвёз министру двора князю Волконскому подарки, присланные из Персии, в том числе алмаз "Шах"(11).
Двадцать девятого сентября принц заговорил об отъезде. Первого октября виделся с графом Нессельроде и беседовал с ним на эту тему. Обещал не стрелять из ружья в Таврическом саду, "чем забавлялся накануне", пишет Сухтелен.
Посетил придворную конюшню, влез в ту самую дворцовую карету, в которой ездил на аудиенцию к русскому царю, и несколько минут просидел в молчании.
Первый снег был для него большой неожиданностью: надо же! взял и пошёл! да так – запросто! запанибрата.
В следующие дни побывал во Французском театре, посетил Генеральный штаб, осмотрел Обуховскую больницу, интересовался способами лечения умалишённых.
Совершил несколько прощальных визитов, обедал у Несельроде и графа Потоцкого. Провёл вечер у графа Кочубея.
Прощальная аудиенция дана была принцу то ли 7, то ли 8 октября (точных сведений мне отыскать не удалось) и сопровождалась она новыми милостями со стороны императора. Подарков посольству роздано было более чем на восемьдесят девять тысяч рублей. Самому Хозрев-Мирзе пожалован был от императора бриллиантовый орёл для ношения на шее, на голубой ленте, и бриллиантовое перо с изумрудами; эмир-низаму – богатый кинжал и орден Белого Орла; всем остальным членам посольства – драгоценные перстни.
Принц в полном восторге от стеклянной и фарфоровой посуды российских заводов. Один из кондитеров подарил ему его конное изображение из сахара. Принц намерен отвести его в Персию.
Тринадцатого октября получил письмо из Персии и несколько дней пребывал в дурном настроении. В припадке гнева ударил кулаком Али Ашриф-Бека, сундук-дара (казначея). Досталось поэту Фазиль-Хану и одному из лакеев.
Семнадцатого октября выехал в обратный путь.
Миссия разместилась на шестнадцати колясках и тридцати одной повозке(12), для которых требовалось 193 л.с. Восемь л.с. предназначалось для дормеза Хозрев-Мирзы. В дормезе, кстати, путешествовал по России Джакомо Казанова.
В Москву он прибыл вечером двадцать третьего октября. Москва, говорили, понравилась ему больше Петербурга. Он часто посещал театры - Русский и Французский. Публика жаждала видеть персидского посланника. Толпа стояла перед его домом, а при выезде, куда бы он ни ехал, сопровождала его бегом. Толпу можно понять: это сегодня для черни издаются глянцевые журналы, такие, например, как "7 дней" и "Космополитен" – тогда ничего подобного не было…
В честь персидского посланника давали обеды князь Юсупов и князья Голицыны, устраивали балы графиня Бобринская и княгиня Хованская. Но не только балы и обеды интересовали принца. Однажды он, раздобыв где-то мундир русского офицера, посетил публичный дом на Козихе. Генерал-губернатору, естественно, доложили. На следующий день он приехал к принцу и слегка пожурил его, сказав, что шах-заде только что излечился от любовного недуга и мог заболеть по-новому. А ещё обиженно заметил, что ежели его высочество имел подобную надобность, то мог бы обратиться к нему. Принц, однако, уверил князя, что ездил к проституткам из одного только любопытства.
"У нас ведь нет публичных домов, - оправдывался он, - у нас всё больше гаремы. Зачем нам проститутки?"
И ещё рассказывают, что некто Фольц, человек низкого достатка, имеющий большое семейство, исхитрился подвести к принцу одну из своих дочерей, и она награждена была им сверх меры. Слухи об этом событии получили широкое распространение в московском обществе, и потому граф Бенкендорф вынужден был направить официальный запрос московскому генерал-губернатору Голицыну по этому поводу.
Голицын назвал эти слухи ложными, присовокупив, однако, что дочь Фольца обошлась Хозрев-Мирзе в 40 тысяч рублей. Так и осталось неизвестным, существовала ли семья Фольца на самом деле или нет.
"К сожалению московской публики, писали официальные лица, персидский принц Хозрев-Мирза оставил нас и 7 ноября выехал из Москвы".
Майор Бегичев докладывал, что в Туле Хозрев-Мирзу встречали губернатор и другие высокопоставленные чиновники, в том числе генерал Философов – знай наших! Куда до него Чаадаеву! И не завистью ли к этому генералу вызваны его знаменитые философические письма?
В Туле его высочество посетил маскерад, 11 ноября поутру осматривал Оружейный завод, в вечеру того же дня был в театре, а 12 числа продолжил обратный путь.
По мере удаления Хозрев-Мирзы от российских столиц русское общество забывало о нём, и лишь немногочисленные писатели упоминали его имя на страницах своих опусов…
Междоусобица в Персии, между тем, не утихала. Шутка ли, сто пятьдесят сыновей было у Фетх-Али-шаха и неисчислимая рать внуков и правнуков. Через два года после поездки Хозрев-Мирзы в Россию, он попал в тюрьму, где его ослепили, выведя из числа соискателей на шахский престол. И сделали это по приказу одного из его братьев(13)…
Впрочем, это уже иная история.
Примечания:
1. "Эриванская площадь и несколько улиц отстроены на Европейский лад; остальное – Азия" – писал о Тифлисе барон Фёдор Корн. Ключевые слова в этой записи: "Эриванская площадь".
И ещё о нравах того времени: "В Тифлисе случаи педерастии имеют место главным образом в татарских кварталах - по разным притонам, духанам, лавкам, на так называемом персидском базаре, а также в банях. Что касается банщиков, то и в Тифлисе, как и в Баку, они не редко предлагают свои пассивные услуги активным педерастам. Банщики эти по национальности большей частью персияне и татары. Из христианских племён первое место по склонности к педерастии занимают армяне".
2. Рис назывался в то время сарочинским пшеном.
3. Для сравнения - посольству Грибоедова во время его перемещений по Персии требовалось в качестве ежедневного продовольствия: бык, теленок, пять баранов, тридцать штук птицы, двести яиц, восемьдесят фунтов рису, тридцать шесть фунтов масла, столько же фунтов кислого молока, двенадцать фунтов сыру, двадцать четыре фунта леденцов, три фунта пряностей, двести сорок фунтов хлеба, шесть фунтов виноградного сока, шесть фунтов уксусу, бутылка лимонного сока, шесть фунтов винограда, 3 фунта миндаля, чеснок, дрова, уголь, ячмень, солома, сальные свечи и спиртные напитки.
4. Князь Юсупов Николай Борисович - прапрадедушка Феликса Юсупова, убийцы Григория Распутина. Булгаков Александр Яковлевич - чиновник для дипломатической переписки по секретной части при Московском военном генерал-губернаторе, будущий московский почт-директор, родной брат петербургского почт-директора. Переписка почт-директоров обеих столиц представляет собой интереснейшее эпистолярное наследие нашего разлюбезного отечества.
5. Абдары - походные буфетчики; кафечи - слуги, готовящие кофе и кальян; щербетдары - придворные кондитеры.
6. Сегодня это знаменитое здание по адресу Тверская, 21, в котором в 1831 году обосновался Английский клуб и пребывал там до рокового 1917 года. Ныне располагается Музей современной истории России.
7. Гонзаго (1751-1831) - итальянский театральный художник, декоратор. Считал, что декорация должна отражать смысл и характер сценического действия. Стремился возродить ”театр декораций”, распространённый в европейских театрах в сер. XVIII в. Открытие ”театра Гонзаго” состоялось 8 июня 1818 г., когда Юсупов принимал у себя Александра I и прусского короля Фридриха Вильгельма III. Всего для этого театра Гонзаго исполнил десять декораций и занавес. До настоящего времени сохранился занавес и четыре декорации. Совсем даже неплохо после погромного двадцатого века.
8. Есть свидетельство по иному описывающее эту историческую встречу российского императора с персидским посланником. Читаем: "Хосроу-мирза, один из сыновей валиахда (наследника) Аббас-мирзы, следовательно, внук Фатх-Али-шаха, явился к императору Николаю I с саблей, висящей на шее (знак рабской покорности), и с сапогами, наполненными землей (прахом), перекинутыми через плечи. Этот обычай подобного выражения знака покорности заимствован из древней религиозной истории шиитов".
9. "Плата за убийство всякого гяура – мизинец правоверного мусульманина" (персидская практика), и потому драгоценный камень имел форму мизинца.
Удлинённый алмаз - перст Аллаха.
Кстати, труп Грибоедова был опознан по сведённому мизинцу на руке от раны, полученной на дуэли с Якубовичем.
10. Фазиль-хан Шейда, настоящая фамилия Мохамедхан (ок. 1784–1852) — персидский поэт, секретарь ХозревМирзы; с 1842 года русский подданный, преподаватель восточных языков в Тифлисе.
11. Архивная запись: "Солитер Хозрев-Мирза неправильной фацеты - 86 7/16 карат. Поднесён в 1829 году персидским принцем Хозрев-Мирзой и доставлен на хранение от г. министра Имп. Двора при письме за № 3802".
Наряду с "Шахом" царю была преподнесена замечательная табакерка. На её крышке красовался портрет шаха, осыпанный бриллиантами; кроме мелких, на ней сверкали до 60 крупных солитёров чистейшей воды.
12. В два раза больше, чем при въезде в Россию.
13. Отец Хозреов-Мирзы умер раньше шаха и потому наследником престола стал Мохаммед-Мирза - другой сын Фатх-Али-шаха. Именно он распорядился ослепить своих единокровных братьев Хозрева и Джангира, рождённых от дочери туркменского бека Хурдеханум. Став шахом, Мохаммед-Мирза заключил договор с Россией, по которому она получила значительные торгово-промышленные и иные преференции. Видимо поэтому Мохаммед-Мирза считается слабоумным. Награждён всеми высшими орденами российской империи – Андрея Первозванного, Александра Невского, Белого орла, Святого Станислава и Святой Анны первых степеней…