Глава 6. Аскольдова могила
Рокочущий звук появился. Крат покрутил головой. Под белёсым куполом в подслеповатой вышине летел самолёт, монотонно урча. Фокусник тоже запрокинул кудреватую голову.
- Гости летят, - молвил мечтательно.
- К нам? - спросил Крат.
- А то.
- Откуда летят?
- С другого этажа, по запасному измерению. Башковитые гости, хитроментальные.
Помолчали. Крат очутился умом в туманной местности, где подходящие слова не попадались.
- Этот подвальный мир тоже имеет право на чудеса квазифизики, - пояснил демон.
- Наверно, - отозвался хриповатый Крат.
- Хотя считается мёртвым, так ведь? - зацепился Фокусник.
- Разве кладбище вещей - это не мёртвое место? - тихонько спросил Крат.
- Совсем нет, - чётче обозначил тему Фокусник.
- Почему? - отворил путь Крат.
- Потому что смерть - живая! - заявил Фокусник. - Я вот, считай, призрак. Тело у меня плёвое: из праха и слюны, а я ведь живой. Кстати, ты заметил, что я очеловечиваюсь?
- Заметил.
- От тебя заряжаюсь по индукции.
Мальчишкой Крат восторженным взором встречал каждый самолёт в небесах, и в груди у него этот полёт отзывался холодком. И сейчас возник холодок, и не только от удивления. Ему стало ясно, что они, самолёт и Крат, существуют в разных мирах. И он провалился в это ощущение, глядя на медленно ползущий в вышине крестообразный аппарат. Голос Фокусника вывел его из оцепенения.
- Смерть не просто живая, она - повелительница событий, она соавтор мира, и потому - Судьба. Не отрицание живого, но альтернатива. У неё своя воля, "своя умственность", как сказал бы чеховский обыватель.
- Как это "соавтор"?! - возмутился Крат. - А Творец, Он всемогущий, ему не нужен соавтор.
- Не знаю, - отступил от края Фокусник.
- Мы так привыкли считать, - оправдался Крат.
- Ну и продолжайте, коли привыкли. К чему отказываться от привычек!
Телесная оболочка Зои порой меняла вес. Он крепче обнял её, утешая. Потом осторожно поднялся, показал спутнику глазами на заступ, но тот брезгливо отказался, и тогда Крат кое-как ухватил его, чтобы сюда за ним не возвращаться. И они отправились к Аскольду.
Возле Аскольдовой могилы Крат положил Зою на землю и взялся за кованый заступ. Он принялся копать на самом краю могилы, чтобы не потревожить кости тех, кого здесь вероятно нет. Впрочем, и костям в этой почве покоиться допустимо, поскольку неизвестно до каких глубин простирается колдовской реализм подвального Хозяина.
И пусть ум у него другой - музейный и местечковый, надо отдать ему должное: он всё до мелочей восстановил, и даже на металле заступа видны вмятины, и можжевеловый черенок залапан дочерна ладонями (датских) гробокопателей.
Земля здесь оказалась мягкая, чёрная, жирно-рассыпчатая, как зернёный творог. Пахло сыростью и кремнезёмом. Чтобы создать гумус, должны поработать бактерии, то есть необходим процесс, а любой процесс - это преобразование (чего-то) во времени. Значит, время в подвале всё же идёт! Или идёт выборочно? Или здесь вовсе нет порядочной материи, столь милой обывателю с его наивно-амбарным и прокто-практическим складом ума? А, может, это всё есть убедительная фикция?
Крат попытался додуматься, чем подлинная вещь отличается от имитации. Если здесь находятся не божьи вещи, а их муляжи из мастерской подвального Хозяина, тогда вопрос: сколько же этому Хозяину понадобилось энергии? Как сумел он оттиснуть своё 3D-воображение в бесхозном пространстве? Как воцарился тут, как получил суверенитет от Всевышнего?
А если всё не так, если вещи здесь подлинные, только замерли, оторопели? На Аскольдову могилу театральные рабочие могли натаскать натуральную почву с городского бульвара имени Гоголя. (На могилу - могли, разумеется.)
Тело женщины лежало безразличное, безответное. Оно сохраняло свои округлости и плавные линии уже в мемориальном значении. Живая, живородящая - и вдруг отсмеялась, отлюбила, отскучала, отмаялась - осталась мясная оболочка. Он по привычке ждал, что тело в новый миг наполнится жизнью и Зоя как-нибудь проявит себя: встанет, скажет… но нет, ожидание всякий раз оказывалось напрасным.
Он поднял голову и не увидел самолёт - значит, гости пошли на посадку.
Датской лопатой театральная земля копалась удивительно легко. И дело совершалось по народной загадке: чем больше оттуда берёшь, тем больше остаётся (яма). Копание не мешало держать на сердце холодную, ни с чем не согласную тяжесть неживой Зои, но сердце эту тяжесть берегло. Сердце хотело открыть свои детские нестареющие глаза и впритык посмотреть на свой груз, а глаза не открывались: тут действует какой-то запрет. Глаза откроются, когда я умру, - догадался он.
- Кто всё это придумал? - спросил вслух.
- Неизвестно кто, - ответил Фокусник, немного подумавши.
Крат вздрогнул и вытаращил глаза, не предвидя такой ответ.
- А зачем?
- Неизвестно зачем. Смерть сюда, видишь, подселилась и стала соавтором.
- Для чего?!
- Для жизни, - Фокусник пожал плечами и скривил губы, некрасивостью мины отгораживаясь от собственного ответа.
- Это абсурд? - осторожно спросил Крат.
- Нет. После того, как творение начало совершаться, жизнь и смерть слились в один поток. Они смешались, обобщили характеры. В общем, они "заразили" друг друга. Смерть в первом приближении - это извращённая жизнь.
- И в чём извращение? - спросил Крат и притих, воззрившись в лицо демона.
- Ближайшая к Смерти сущность - гордыня, - отчеканил Фокусник глухим, замороженным голосом, и, судя по незрячему взору, он всматривался в какое-то воспоминание. - Это духовная болезнь, через которую Смерть подчиняет себе людей. Гордыня внедряется в персональное эго и делает его самоочарованным и ревнивым. Человек, поражённый гордыней, становится духовным хищником. Его гордое "Я", испытывая неизбывный голод, стремится пожирать "Я" других людей. Пожирая, получает злорадно-эротическое удовольствие.
- А ты откуда знаешь? - не веря своим ушам, спросил Крат.
- Так написал один египетский пустынник. Гордыня разделяет слитный мировой космос на отдельные жадные пузырьки, которые растут, наполняются хищной тьмой и в момент расставания с телом лопаются. Разбить цельное бытие на отдельные пузырьки - главная задача гордыни. И следует заметить, у Смерти такая же задача. Гордыня - это духовный голос и воля Смерти. Вот я и сказал тебе, что смерть не отсутствие жизни. Это гордая, отдельная, лживая и беспросветная жизнь.
- Я прежде слышал о Всевышнем, - удивлённо произнёс Крат. - А сейчас я услышал о Всенижнем.
Помолчали.
- Ты просто какой-то зуб мудрости, - покачал головой Крат. - Только нам пора хоронить.
- Хорони, - согласился демон безразличным голосом.
Крат посмотрел на Зою и отправился найти что-нибудь, во что её завернуть.
Прежде на глаза попадались простыни, драпировки, флаги, а вот именно теперь попадаются копья, викторианская мебель, патефоны. Он наткнулся на белеющего, как одинокий парус, ангела. Женоподобный, с тенью печали на смазливым личике, с кручёным бубликом волос на изящной голове, с крупными перьями на крыльях (изъятых у лебедя или пеликана), он стоял, этот ангел-трансвестит, возле алькова, столь просторного, что здесь можно было не только встретиться, но и расстаться. Однако не в том суть, а в том, что ложе покрывала парча. Крат стащил парчу.
Фокусник не принимал участия ни в каких физических трудах. Он сопровождал действия Крата движением розовых очей и внимательной застылостью лица, словно обколотого ботоксом.
Крат завернул тело в золотистую ткань, и получился свёрток - как бы тюк для переезда на другую квартиру. Беспомощно вздохнул и посмотрел вверх. Швы небосвода стали видны ясно, в области зенита висело облачко, лёгкое, и оно впервые отбросило тень на каменный купол неба.
- Внимание, к тебе идут почтенные гости, скорбная делегация, - прошептал демон.
Из-за кучи бочек плавно выходили неброские фигуры. Череда гостей напоминала магический выход одежды из гардероба. Наверное, почтить Зою пришли костюмы из её костюмерной. Лица были как будто нарисованы потёками дождевой грязи на стекле - полупрозрачные и между собой схожие. Их костюмы выглядели плотнее лиц. Завершал вереницу гостей призрак, состоящий только из пары сапог.
- Чего они пришли? - Крат спросил украдкой, прячась внутри себя, как дитя в шкафу.
- Зою проводить, говорю же, - ответил Фокусник. - В последний путь.
И добавил, оправдывая сердечность гостей обыкновенным любопытством.
- Здесь прежде никто не умирал.
"Это ложь. И здесь врут, и везде врут", - сказала мысль, и Крат был благодарен ей за это напоминание.
- Кто они? - спросил на всякий случай и опасливо посмотрел на Фокусника.
Тот отвернулся в первую случайную сторону, куда шея повернулась.
- Не знаю. Кого сердце позвало, те и пришли. Ты в своём городе всех знаешь?
- Сердце?! Где оно у них?
- Выражение такое. Не придирайся к метафоре. Мир - это метафора, сам же говорил.
- Это Ван Гог сказал.
- Ты бы не препирался, ты бы лучше всплакнул. Перед лицом покойника живой человек должен осознавать вину: что-то наверняка было не так в его отношениях с новопреставленным.
- Не было у нас отношений, - заметил Крат.
- Если бы они были, в них что-нибудь закралось бы неправильное. А если их вовсе не было, это совсем неправильно. Женщина была в наличии, но отношений с ней не было - это нонсенс, просто ужас как неприлично. Ты на всякий случай поплачь. Покаянные слёзы - хорошие: они сердце омывают, - с ползучей издёвкой добавил Фокусник.
Крат спрыгнул в яму, оттуда потянулся к лежащему на краю свёртку, принял его на руки. Безмолвные гости застыли над могилой с тех сторон, где не было выброшенной земли. И сапоги сюда же, на краешек, встали.
Тело, обёрнутое в парчу (в славу и роскошь) легло на дно ямы. Он всё не мог решиться завалить его землёй.
- Ну что замер, вылезай, - напомнил Фокусник, которому, пожалуй, надоели похороны.
Крат выбрался из могилы и принялся бросать извлечённую почву на прежнее место. Кто-то рожает, кто-то хоронит. В промежутке между родильным началом и могильным финалом живое существо не знает, чем заняться. Прикладывает ум к разным предметам, озирается, кушает, производит новые живые тела, передавая своё недомыслие другим поколениям. Эстафета без ответа.
Тоска комом стояла в груди Крата. Жирная земля с мягким тупым стуком укрывала тело Зои. Гости стойко наблюдали за его работой. Потом Крат нашёл кусок штукатурки и дописал на стеле два слова. Получилась такая надпись: "Дир и Аскольд почили здесь. И Зоя". Дописал криво, но чем кривей, тем правдивей.
И вдруг опять раздался омерзительный голос из мегафона. "Мужчина! Мужчина с лопатой, бросьте закапывать! Мы забираем тело для опознания".
И кто-то выглянул из шкафа, кто-то перебежал от гипсовой лошади к фанерному киоску с надписью "Квасъ". Кто-то приподнял зонт, воткнутый в груду пивных ящиков.
Кишмя кишат, изуверы.
"Бросьте оружие. Вы на прицеле у снайпера", - в голосе звучало нетерпение, вызванное мстительной трусостью.
Крат нырнул в костюмы, в галерею призраков и наверняка пропал из прицела снайпера. При этом и сам потерял обзор. А кругом всё двигалось. Рядом хрустнули и посыпались ящики, из коих кто-то народился при оружии, поскольку раздались выстрелы.
Время, доселе вялое, уплотнилось, и события закипели. Их скорость не позволяла запоминать их на месте: они осознавались на миг позже, со сдвигом. Но и Крат не отставал от ритма сражения. Глубже нырнул в костюмы и халаты, которых стало ещё больше. Заметался между ними, раздвигая лицом паутинистый шёлк призрачных пиджаков, пнул подвернувшийся под ногу роскошный сапог.
Трудно воевать на слух, видя только ноги нападающих. Крат вытащил из-за пояса пистолет, сделал кувырок через голову и выстрелил сквозь костюмы абы куда. Тут же захотел проверить, осталась ли в пиджаках дырка, но момент был упущен: кто-то накинулся на него сзади, обнял за горло мощным локтевым сгибом. Крат в ответ брыкнул его каблуком в колено, освободился от захвата, но больше ничего предпринять не успел. Он вдруг оказался один в тишине.
Скосил глаз - возле него свежая могила и старая стела. Где враги? Никто не лежал обочь, не стоял, не сидел… только сброд вещей простирался во все стороны, перегружая глаза, заволакивая ум, уволакивая в морок, в бугристый ландшафт, богатый подробностями для того, чтобы отвлечь Крата от чего-то нужного.
На затылке саднит припухшая рана. Потрогал - на ладони кровь. Он отправился к воде и увидел Фокусника. Тот сидел у ручейка на камне, точно мыслитель в пустыне. Чёрный плащ, белое лицо, розовые глаза под фаянсовыми веками.
Крат омыл голову, посмотрев с интересом, как вода в ручейке становится розовой.
- А эти где, изверги? - спросил у демона.
- Ушли, когда мы свет погасили.
- Как вы погасили?
- Общей молитвой.
- Зачем?
- Тебя выручали. Без тебя скучно. А тебя в изобилии…
- Что? - Крат поморщился, в голову ударила боль.
- Избили, говорю, тебя. Ударили по башке датской лопатой. Ты бросил, а они подняли и хрясь! Вот и свет погас. И пистолетик тоже забрали, который ты отобрал у омоновца.
- Значит, не молитвой! - заметил Крат с огорчением.
- Некогда молиться. Дела, знаешь ли. Шутить надо, развлекаться, не до молитвы тут!
- А эти где, в масках?
- Ушли они, повторяю.
- Почему? Они ведь хотели Зою выкопать и меня в плен забрать.
- Ис-пу-га-лись. Мы им спектарь поставили. Каждый увидел то, чего больше всего боялся. Скудное у них воображение, невесело нам было работать. С тобой веселей.
- А я что?
- А ты лежал.
- Долго?
- Достаточное время. Итак, двадцать часов мне понадобилось на заковыристую постановку о преступлении в театре "Глобус", как я тебе обещал.
- Двадцать часов?! - воскликнул Крат.
- Да. После удара лопатой время летит очень быстро. Ты готов? Айда в зал. Тебя ждут ответы на вопросы.
Какие у меня вопросы? - озадачился Крат. Ладно, увидим. Должно быть, после удара лопатой количество вопросов уменьшается в голове. Но главный вопрос остаётся: для чего я сюда родился, для чего мне вселенная и для чего я ей?
Глядя в спину Фокусника, он спросил вслух.
- Слушай, а Пельменщица не того… Зою не съест?
- Ты неверное сложил о ней представление. Она гурманка, питается астралом. Народ, правда, обозвал её Бабой Ягой, то есть обжорой, но не она жирует по больницам и моргам. Там обедают крысы. Вот кому достаются лакомые ломти человечества. И по части вредительства… Пельменщица - ангел в сравнении с каким-нибудь изобретателем пищевых добавок. Синеватая, лёгкая, с большими прозрачными крыльями - ты бы влюбился.
Последние слова он произнёс на манер Дола, когда тот с похмелья кривляется.
- Тихо! Слышишь музыку? - Фокусник своим примером пригласил Крата остановиться и вслушаться.
Да, был звук, сложный по составу, сплетённый из нескольких звуков. Основным было гудение, и оно завивалось вьюгой, которая по пути пересыпала из чаши в чашу влажный бисер и кого-то звала не по имени, а дальним волчьим зовом.
- Это сквозняк. Вооружённые храбрецы, убегая, не закрыли за собой ворота.
Они подошли и встали перед щелью, всасывающей воздух в черноту, где путников тревожно ждали ступеньки. Туда уже одежды их и волосы потянулись. И помыслы.
- Пошли наверх, - сказал демон.
- Темно. Где Шмыгун? Посветил бы, - проворчал Крат.
- Отдыхает. Ему нравится небытие. Ляжет под корягу и прикинется, будто его нет. И последний свет для него гаснет, вот как здесь.
Они начали мерное восхождение.
- Ты сыграй роль Шмыгуна и посвети, - предложил Фокусник.
- Я не смогу.
- А ты попробуй! - подначивал демон.
Сверху из далёкого коридора сюда заглядывал мутный свет, как на дне озера.