Без родины 2 - Глава 21

               
                ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

    Мы подъезжаем к монастырю поздним вечером. Обводная дорога  ведёт нас вдоль древней крепостной стены, чисто выбеленной, с деревянной черепицей на повторяющихся башенках. Она заканчивается перед входом в монастырь, на стоянке, заполненной автобусами и машинами так, что мы с трудом находим место для  парковки.  До этого  я никогда не видел такого   скопления православных паломников, и с любопытством  разглядываю, что происходит вокруг.  Беспорядочное передвижение большого количества людей,  еда, которая готовится  в импровизированных столовых  с использованием газовых баллонов,  хоровые молитвенные песнопения, иконы, хоругви… очень суетно и шумно.
Быстро выясняется, что монастырь уже закрыли для посещений, и откроют в 5 утра, чтобы желающие могли  пройти на раннюю литургию. Как попасть к о. Владимиру на прием, никто не знает, хотя все, с кем  удается поговорить, приехали ради него. Я замечаю, что есть автобус даже из  Владивостока. Несмотря на то, что пассажиры в нём  очень утомлены, выглядят  они счастливыми.  Рядом  с такими подвижниками  благочестия мне неловко за свою слабость, но я все-таки  спрашиваю у  Алексея,  будем ли мы ночевать здесь. Теплится надежда, что он предложит разъехаться по домам.
     Однако   Алексей   доволен ситуацией.  Он обнимает дочь за плечи, и, настояв, чтобы я пошел с ними, направляется к круглосуточному «православному» базару, который находится в деревеньке,  специально сделанной  для туристов местными предпринимателями.
         Поверить в то, что в час ночи  кому-то придет в голову продавать глиняные свистульки, и за ними будет стоять очередь,  практически невозможно. Но факт: Алексей отчаянно торгуется с продавцом по поводу копеечной игрушки, а я уже согласен сам купить ее в качестве подарка, лишь бы  получить возможность вернуться к «ГАЗели» и поспать на сидении. Наконец, к моему облегчению, сделка совершается. Когда мы отходим, я  говорю:
– Вы  не хотите покидать родину! Вы не старца ищите, а причину остаться. Вам от продавца не скидка была нужна, а общение. Вам дорога каждая секунда, проведенная с русской душой!
– Возможно, вы правы, – соглашается Алексей, – но я хочу спросить старца не только о том, стоит ли мне уезжать, а и о будущем. Вам, как человеку, который думает восстановить храм, разве не интересно, что ждет Россию?
  Становится зябко, ночная прохлада дает о себе знать. Дочь Алексея жалуется, говорит, что дрожит. Мы быстренько покупаем тульские пряники  и возвращаемся на стоянку. Алексей приглашает меня  в свой джип,  выпить чаю из термоса. Когда мы усаживаемся, наш разговор продолжается:
–  Разумеется, – говорю я, –  мне интересно, что ждет Россию в будущем, но какое это имеет отношение к «моему» храму и вашему желанию уехать?
– От того имеет, что мы – нация разрушителей, – отвечает  Алексей, наполняя   кружку чаем, – поезжайте  в Англию, посмотрите! Маленькая деревушка,  жителей почти нет, священника не видели десятилетиями, а церковь в  сохранности.  И такое бережное отношение ко всему, что имеет  материальную  ценность.   Они считают, что  богатство нации нельзя уменьшать, его можно только сохранять и умножать. А у нас?
– А что у нас? – спрашиваю я, с аппетитом откусывая от свежего, приятно пахнущего пряника, –   новейшая история у нас замечательная!
– Что же в ней замечательного? – с возмущением произносит Алексей, –  нами всегда движет лозунг:  « разрушим до основания, а затем мы наш, мы новый мир построим»! Это  не слова из большевистского  гимна, это заложенная в генах программа жизни любого славянина! Мы на каждом витке своей истории разрушаем цивилизационные достижения предыдущего поколения! Что стало с промышленностью СССР?  Куда она делась? Разве не мы ее уничтожили, с криками о неправильном устройстве социалистической собственности? Да не один враг  не причинил нам стольких бед,  сколько на протяжении веков мы, желая разрушений, доставили  себе несчастий. Ну ладно, коммунисты канули в небытие, политическая система сменилась, но почему созданная ими промышленность  попала под «раздачу»? Уйдет нынешний президент, постареет и ослабнет  созданная им «элита», и под лозунгом «грабь награбленное»,  опять повторится  разрушение экономики. Может быть, вы не понимаете, о чем я,  но  уверяю вас, церкви, которые сейчас восстанавливаются, будут разрушены не временем.  Появятся люди, которые будут утверждать, что  разрушение православных храмов необходимо для создания новой, усовершенствованной религии, которая послужит укреплению Российской государственности. Экуменизм неотвратим, и он приближается с каждым днем всеобщей глобализации. Но на Западе для него будут перестраивать храмы, а у нас, как я уже сказал, ломать  до основания те, что есть. Причем на Западе  в обновленных храмах будут служить Богу, а у нас, после разрушения церковных зданий, опять  нигде. Случится всеобщая апатия, которая даст ход  нравственному разложению и попранию основных гражданских прав.  Поэтому я, при всей любви к России, хочу уехать туда, где  еще возможно сохранение  собственности за человеком. Желаю оставить  внукам плоды своих трудов. Но  есть слабая надежда, что старец  скажет что-то, что повлияет на мое  решение.
– Возможно, в Англии люди живут, и всегда будут жить лучше, чем у нас. Но там  нет их, – я широким жестом показываю на паломников, которые, как и мы, под необыкновенно звездным небом сегодня,  спорят о России,  – а без этого, как мне кажется, наша жизнь бессмысленна!
– Да наших людей  в Англии, хватает с избытком! Уже  имеются  целые кварталы, где  вывески  на русском языке. Что-что, а с собеседниками, у меня там проблем нет! – смеётся Алексей.
  Несмотря на то, что полночь уже давно миновала, выглядит  он бодро.  Начинает подробно рассказывать об успехах Китая. Сравнивает  с Россией   и объясняет, почему мы никогда не сможем «догнать и перегнать».  Вначале я слушаю внимательно, но постепенно мною овладевает дрема. Я лишь иногда  поддакиваю  Алексею. Впрочем, и он через какое-то  время закрывает глаза.
  Ближе к пяти часам утра стоянка, как мне кажется,  так и не ложившаяся спать, приходит в движение: перед входом в монастырь выстраивается длинная очередь  из желающих зайти на территорию первыми. Алексей заставляет нас  покинуть джип и встать вместе с ними. Я чувствую усталость и поэтому недоволен тем, что происходит.  Однако молчу:  и так дочь Алексея бурно выговаривает отцу за то, что он притащил ее сюда. Алексей краснеет, но  продолжает стоять в очереди. Он полон  желанием довести дело до конца.
  Наконец ворота  монастыря отворяются. Мы, ведомые толпой, идем по аккуратной, посыпанной толченым кирпичом,  пешеходной дорожке.  Она изгибается между  высокими, близко  расположенными  храмами,  и  приводит нас  в хвост  другой очереди.
– А эти, откуда взялись? – растерянно спрашиваю я, с недоумением глядя вперед.
–  Вчерашние. Их о. Владимир не успел принять! С малыми детьми  можно переночевать на территории монастыря, –  мне отвечает сухонькая старушка с тросточкой, которую я  в пути поддерживал за локоть.
–  Да  если так, здесь в ожидании,  мы несколько дней проведем! – говорю я, видя,  какое количество народа желает попасть к старцу.
– Ничего! – ободряюще улыбается мне старушка, – все, кто хочет, попадают на прием. Некоторые, по многу раз  к о. Владимиру ходят.
– И что, мы будем целый день  на открытом воздухе  стоять? – спрашиваю я, взглядом ища по сторонам, где можно присесть.
– После литургии откроют  бывшее  здание  сельскохозяйственной академии, и мы зайдем.  А  сейчас о. Владимир на службе, и там, где он принимает,  делать нечего. Если хотите,  идите в храм.  Я  сохраню вашу очередь, – говорит старушка.
    Я вопросительно смотрю на Алексея, не хочет ли  сходить на литургию. Но он показывает глазами на дочь, и я  вижу, что она заснула стоя, положив голову отцу на плечо. Мне становится ясно, что мы останемся. Конечно, и я не отказался бы сейчас поспать на чьем–либо плече,  однако  кроме сердобольной старушки, подходящих кандидатур поблизости  нет, а  на нее   всерьез рассчитывать нельзя.
    Безнадежно вздохнув, я принимаюсь рассматривать храмы монастыря.  По мере того, как солнце поднимается, они лучше видны, и их величие поражает. Алексей, проследив за направлением моего взгляда,  шепотом начинает читать мне  еще одну лекцию. Я узнаю много интересного, а также то,   что он профессиональный искусствовед, зарабатывает  на жизнь содержанием картинной галереи. Однако монотонность его голоса  так действует на меня, что, кажется, я все-таки задремываю,  стоя и с открытыми глазами..