Старушка-колдушка

       
        Вот глядите. В воскресенье, радуясь солнышку и какому-то  праздничному утру, я в блаженном настроении подходил по улице к строящемуся невдалеке от моего дома храму. Я хотел было заглянуть на стройку, но почему-то повернул перед остовом храма в сохранившуюся часть дубового паркового леса. Того самого, кстати, где когда-то разбойничал пушкинский Дубровский. Но Пушкин к моему рассказу отношения не имеет - скорее уж мой любимый сказочник Гофман, чтоб ему было неладно.
        По дорожке, натоптанной приезжими строителями и местными алкашами, в тени столетних дубов на меня шла старушка. Я таких старушек представлял разве что именно в сказках, и только в сказках!  Небольшая, почти крошечная, согнутая пополам годами, сотней лет, наверное.  Интересно, если бы она распрямилась, какого бы она была роста? Об этом я только сейчас подумал.
        Но дело-то не в росте даже. Весь ей облик говорил: ведьма! Может быть не очень злая,  просто – усталая, но глазки горели, как огоньки-точки. Лицо же было сплошь морщинистое, это понятно, и нос был, тоже понятно, горбатый, тонкий, изогнутый. И, всё-таки, более всего меня поразила одежда: берет и накидка от берета до пят из коварного фиолетово-серого бархата в бесконечных плавных складках-морщинах. Театральная какая-то одежда, в такой хламиде по улицам не ходят, вообще-то. Облик был очень цельным и резко ударил меня по глазам и сердцу.
        Не то что бы я струсил, но как-то захотелось повернуть обратно и пройти мимо, через стройку храма. И тут внутри меня восстал современный дядя. Он сказал: не тупи, ты же взрослый малый и не таких чертей повидал в жизни. Вот мы и разошлись с ведьмой на дорожке, внимательно и не стесняясь оглядев друг друга. Шагов через несколько мне нестерпимо захотелось оглянуться, прямо как Орфею на тень Эвридики. Оглянулся. Моя сморщенная Эвридика стояла уже на улице и не сводила с меня своих огоньков.  Тут уже современный дядя во мне просто возмутился и настоял, что бы я повернул обратно! Надо же такое придумать! Что ж, я, как гордый зомби, прошёл мимо опасной старушки и повернул к храму уже по другой дороге, по улице вниз под горку.
       И вот тут, когда я развернулся к ней спиной и отшагал под горку метров пятнадцать, я ощутил мощный удар тока в мою спину, вернее, во всю поверхность моего тела, обращённую к старой колдунье. Солнце разлетелось на тысячу зайчиков. Я как-будто завибрировал  но, уже не ориентируясь на современного дядю, который потрясённо молчал, немедленно стал шептать Иисусову молитву, что и помогло мне, не сразу! снять напряжение с тела. Я с некоторым ужасом оглянулся. Старуха с отстранённой улыбкой и немного отвисшей челюстью отвернулась от меня и неторопливо зашаркала в обратную сторону. И удивительно, мы ведь были не одни, но проходящие мимо люди на нас никакого внимания не обращали, старуху же просто не замечали. А ведь, казалось бы, должны были оглядываться на неё и, как это у нас принято, показывать пальцами.
      Дома никто мне, как всегда, не поверил. Но дочь задумалась и негромко сказала:
      - А не та ли это старуха, которая у меня два или три волоска выдрала на остановке?
      - Когда же это было, - удивился я, глядя на дочкину, приметную издалека, шевелюру.
      - Да лет десять назад, - и, видя, что я отрицательно болтаю головой, добавила:
      - А чего тут удивительного. Сейчас ей сто лет, тогда было девяносто. Ты что думаешь, она должна была сильно измениться?
      - Действительно, - пробормотал я, - а как же это случилось?
      - Да никак. Я вдруг почувствовала, что у меня кто-то сзади вырвал несколько волосков. Я оглянулась. Гляжу, старуха. Вроде всё, как ты описал. Ковыляет от меня… А тут автобус!
      - Ну дела, - говорю. – А ничего потом с тобой интересного не случилось?
      - Да нет, не помню, экзамен,  по-моему, завалила. Но точно не помню.
      У меня после этого случая ничего примечательного тоже не случилось. Похворал какое-то время, работа не клеилась, но связано ли это со старухой, как узнаешь?
       Через месяц, будучи в больнице на обследовании, я случайно познакомился со степенным священником и, рассказав ему то, что вы только что прочитали, спросил, что бы это значило? Неожиданно я получил спокойный ответ:
       - Обычное дело. Такие и в храмы к нам заглядывают. Энергию отбирают у прихожан. Подпитываются, так сказать. А что с ними сделаешь?
       Тут я вспомнил свою одну из самых ранних графических работ, нарисованную после посещения Сергиево-Троицкой лавры. Тогда меня, ещё не сильно верующего молодого человека, поразил старик с лысым черепом и злобным трясущимся лицом, исподлобья оглядывающий молящихся прихожан. Из уголка рта тянулась ниточка слюны. Такой лютой ненависти во взгляде я ещё не встречал.
       Вернувшись домой я и запечатлел этот персонаж тушью, в карман его старого пальто с ободранным меховым воротником поместив маленькую церковь, будто бы только что сворованную стариком. Эта картинка-сюр и сейчас висит за всегда открытой дверью в моём кабинете, поэтому редко бывает видна. Есть она и в первом моём  сборнике «Стихи-графика», хорошая работа, но смотреть не неё я не люблю.