Ёлка

Наталья Чернавская
   Последний день святок. Нужно собраться и убрать ёлку, так жалко её, решила потянуть время и сначала написать ей эпитафию.

   В прошлый раз, когда вот так же 17 января убирала ёлку, и стояла она так же недели три, то в процессе буквально все иголки обсыпались, остался голый ствол да ветки.

   Но ту я всё-таки по морозцу притащила, пахла, а эту на велосипеде привезла, тепло на дворе было, и запаха ноль, хотя я именно тем, что елочный дух повысит настроение, оправдывала себя, есть же искуственная. У неё, правда, сломалась крестовина, старая, советская, купить не нашла где, а ставить в ведро с песком искуственную ёлку как-то странно. Да что уж теперь.

   Сейгод ёлочка такая красивая попалась, не под потолок, а чуть выше меня ростом, но такая пышная. Продавал у входа на городской рынок парень сельского вида, с топориком, ловко мне лишние нижние ветки обрубил. Советовал сосну, та, дескать, вообще не сыпется, до 8 марта будет стоять, но мне до 8 марта не нужно.

   Вот это чувство, когда убираешь ёлку и новогодние гирлянды с карнизов и светильников, голого какого-то зимнего света крещенского сочельника, по-настоящему и есть чувство наступившего нового года.

   Отец у меня черниговский. Но на севере много лет ходил петь в белорусском хоре, там ему больше нравилось, да и что скрывать, там  у него было больше шансов солировать. В украинском коми обществе хор был поболе, чем у белорусов и такие голосищи! Занял первое место на каком-то очередном "Всемирном слёте украинцев" в Киеве. Украинцев много на север попало и раскулаченных, и бендеровцев в кавычках и без, а отец сам приехал "осваивать Нечерноземье", и семью перевёз.

    И уже при нас там организовались "культурные автономии". Я со всеми дружила, и к украинцам на репетиции хора ходила, и к белорусам про начало книгопечатания рассказывать, и к усть-цилёмам, русским потомкам новгородцев в финно-угорском углу Поморья. От украинцев узнала про то, что зимнего Николу они особо почитают и на него уже детям подарки дарят, но сама, пока жила на севере, обычно 24-го декабря наряжала ёлку.

    В то время туда возили скауты, то бишь "православные следопыты", Вифлеемский огонь с Крутицкого подворья в Москве, и три раза я за ним ездила.

    Один раз - работала в школе и поехала вместе со знакомой учительницей и её классом. Остановились в гостинице на Тверской недалеко от Пушкина, огонь ещё не доехал, возили его скауты через Австрию - Польшу - Беларусь, и дорогу замело.

    У меня образовался свободный вечер, я обзвонила московских знакомых и узнала, что у "Сирина" в этот вечер "Плач Иеремии", руководитель ансамбля Андрей Котов предупредил на входе, чтоб пропустили меня. Во время оно познакомились в Вологде на Сергиевском конгрессе. Потрясающее было действо, иначе не скажешь, не поворачивается язык спектаклем назвать, представляли они где-то на Арбате, пробиралась туда, помню, пешком сквозь метель.

    А в другой раз, увы мне, увы, огонь потух. В тот раз я одна за ним поехала, и поначалу всё удачно сложилось, заехала на Крутицы, зажгла там от уже прибывшего огня свою лампу, а потом решила заехать в общагу МГУ к знакомому аспиранту чаю попить, было ещё время до обратного поезда.

   И проморгала, как потух огонёк, пришлось заново самой зажечь, снова ехать на Крутицы времени до поезда уже не было. И только один раз всё гладко и безо всяких незапланированных отклонений сошло, я так взяла билеты, чтоб в Москве буквально туда-обратно до Крутиц и на воркутинский поезд. Благо, работала на тв, и в Микуни меня встречала редакционная машина, по дороге в Сыктывкар мы заехали в Усть-Вымь и зажгли от этого огонька лампаду в Стефановском храме на том самом холме, куда шесть с лишним столетий назад пришёл крестить язычников святитель Стефан Пермский и где лежат под спудом мощи его преемников. 

   Европейские скауты были, понятно, католики и в канун своего Рождества зажигали в Вифлееме огонёк и начинали эстафету, а на север она как раз к православному Рождеству доходила. Дочка у меня ездила со скаутами в зимний лагерь при Ульяновском монастыре без меня, я только на Рождество с огнём туда приезжала, на праздничную службу.

    Однажды, помню, привезла с собой кусок сала на разговение. Скауты не особо постились, а я да. Ульяновский монастырь только открылся после разорения, и разрухи там ещё хватало, летом скауты на кострах себе готовили, а зимой на печи по расписанию, и я понимала, что смогу только бутербродом да чаем из термоса после службы разговеться, не растапливать же печь ночью. Запаслась, чем могла, прихожу со службы, а сальце моё тю-тю, уже оприходовал кто-то.

    Так было обидно, сорок дней постилась и ещё пришлось до дому потерпеть, дожидаться скаутского завтрака я не стала, благо, нашлась под утро до города машина, там 160 километров, пару часов езды.

    Потом дочка выросла из скаутов, а сын, увы, уже не попал к ним, в Беларуси их и в заводе нет, одни пионеры. Пионеры, впрочем, тоже дети, сейгод ходил ребёнок с одноклассниками колядовать.

    Организовались сами, ещё один мальчик и две девочки, нашли в сети колядку, разучили на четверых, нарядились и отправились по соседям. Целый мешок конфет наколядовал, и, пока его не было, к нам тоже приходили колядовщики, сначала групка девочек, потом мальчиков.

  - Дай, Боже, тому, кто в этом дому,
   Пышных пирогов, мягоньких блинов,
   Маслица коровья, доброго здоровья!

   Мы с братом в детстве тоже ходили колядовать по ближайшим соседям в Минске, в своём подъезде, но только не под старый новый год, а в новостильную новогоднюю ночь, я цыганкой наряжалась, и, помню, сама себе сшила свой костюм на уроках труда в школе, значит, это в четвёртом или пятом классе было.

   Ёлка в каждом доме - послевоенный обычай, до этого не было, а колядовать ходили всегда. Странно вроде бы, что немецкий обычай после победы над Германией массово укоренился, а вот так и бывает. Довоенных фотографий у нас  в семье раз-два и обчёлся, а на послевоенных первым делом дети у ёлки, оно и понятно, слава Богу, всех спасли, все выжили, у мамы семеро братьев и сестёр было, и один только братик до войны ещё умер, в войну всех детей сберегла бабушка.

   Сейчас колядуют далеко не везде, в больших городах вряд ли, хорошо, что у нас сохранился обычай: поздравить соседей с новолетием и Рождеством Христовым, приветить чужих деток.

   Ох, как валит снег за окном, слава Богу! На зимнего Николу выпал было, а к новому году весь растаял. В новогоднюю ночь мы выбрали затишье перед полночью и в 11 часов пошли Тишку выгулять, он страшно боится фейерверков, спустились на всякий случай к Днепру, там точно не стреляют, а Днепр-то разлился как весной!

   И было тепло до самого Рождества, пошли ночью на службу, на дворе тихо-тихо, травка и почки набухли на деревьях, а днём по-весеннему пригрело выглянувшее солнышко.  Но потом подморозило без снега, скользко, волосы и одежда трещат от электричества...

   В классе у сына была запланирована экскурсия в лес к Деду Морозу, так и поехали без снега, попросили там его, видно, вот он и сжалился. У белорусских авторов, Пастернак и Жвалевского, есть такая книжка, "Подлинная история Деда Мороза". Действие развивается на протяжении ста лет, от Первой мировой войны и революции до наших дней,  и Дед Мороз там один питерский инженер, повоевавший и уцелевший в революцию, жалко стало ему советских детишек, оставшихся без ёлки и Рождества, вот и стал он Дедом Морозом, а жена - Снегурочкой.

    Попутно рассказывается о том, как менялись жизнь и быт народа за эти сто лет, с отличными иллюстрациями изобретений и нововведений,  очень интересно было прочитать. А ребёнку читала "Рождественские рассказы", "Подлинной истории Деда Мороза" у меня нет на бумаге, с экрана не люблю читать вслух. И вот чем ближе к нашему времени, чем современней авторы - тем пошлее, что за беда такая, на первый взгляд все благочестивые атрибуты рождественского рассказа налицо, а чего-то главного не хватает.

   Больше всего в этой книжке понравилось старое проверенное временем "Зимовье на Студёной " Дмитрия Мамина-Сибиряка, про старого бобыля-охотника, потерявшего в молодости в эпидемию всю семью и самому медведем поломанному, одиноко жившему на перевальной станции по дороге из Перми на Печору: так искренно, правдиво, занимательно, сочувственно написано.

   Обычно в рождественском рассказе ребёнок попадает "ко Христу на ёлку", то замёрзшая в праздничную ночь "девочка со спичками" у Андерсена, то мальчик у Достоевского. А у Мамина-Сибиряка старый одинокий дедушка. Но смысл тот же: о самых отверженных, никому не нужных, забытых людьми  - печётся сам Христос.

   Какую надо иметь душу и слух, чтоб не фальшивя вывести эту тему! Не каждому дано, а вот берётся кто ни попадя, что за беда такая...

   Ну всё, некуда больше тянуть, пойду примусь за разборку ёлки, и так уж сколько простояла, прежде на одну рождественскую ночь ставили её, причём, прочла, для богатых продавали уже наряженые в кондитерских, ёлку же не стекляшками наряжали, а сладостями - для детей.

   Я тоже раньше вешала на ниточках конфеты на ёлку, но теперь нет, обсыпется до срока, если дёргать, пусть лучше без конфет все святки простоит. И вот что интересно: хрупкие елочные украшения - теперь самые старые вещи в семье, у меня и сама коробка для них большая такая, послевоенная, и сохранились кое-какие старые фигурки.

   Есть ещё до войны вышитые бабушкой в невестах рушники, но те я просто храню, а игрушки раз в год достаю и на ёлку вешаю: и из родительского дома, под которыми мы с братиком фотографировались в детстве, и самодельные, золотыми ручками дочки сделанные. Прощайте до следующего Рождества!