Предыдущая глава http://proza.ru/2018/01/16/705
Фото из семейного альбома:
1. Дедушка Егор Ильич
2. Мария (моя будущая приёмная мама) с мужем. Снято в Сибири на станции Баган
3. Бабушка Наташа, моя родная мама Даша, младшая сестра Мария
Стоят братья Иван (пропал без вести в ВОВ) и Михаил
Наш род не принадлежит к числу избранных родов России, о которых остались достоверные летописные сведения. В то же время наша фамилия является достаточно редкой и, если она где-то встречается, то это, скорее всего, наши родственники, которые на протяжении многих веков разъехались по широким просторам России и следы их иной раз просматриваются даже за её пределами. Фамилия порой подвергалась некоторым изменениям в написании и, поэтому, можно считать такие фамилии как Адашев, Ардашников, Ардашев, Ардатов и т.п. производными от одной родоначальной фамилии и, возможно, люди их носящие, относятся к нашим общим предкам. Как-то, читая книгу о гражданской войне в Соединённых Штатах Америки, я познакомился с историей о мужественных защитниках форта «Ардашевский». Домыслить тут конечно можно многое но, к сожалению, у меня не имеется достоверных сведений о предках, уходящих корнями вглубь столетий. Знаю, что мои непосредственные предшественники вели в основном сельский образ жизни, отвлекаясь по мере надобности на ратные дела по защите Отечества. Родословную нашей семьи, как и многих других семей на Руси, никто не вёл и поэтому здесь я ограничусь только теми родственниками, которых я знаю лично или о которых мне рассказали мои самые близкие и родные люди.
Наши предшественники, от которых произошёл и я, проживали в основном в деревнях Тульской губернии. Так наша бабушка Наташа жила в деревне Жеремино и вышла замуж за Федота из той же деревни. У них родилось две девочки - Мария (1912г.р.) и Дарья (1918 г.р.). Дедушка Федот воевал в Первую Мировую войну, получил ранение и, после демобилизации, вернулся в родную деревню, где вскорости и умер. Поскольку в деревне жить женщине с двумя детьми на руках было непросто, то бабушка снова вышла замуж за вернувшегося с той же войны Киреева Егора Ильича. Бабушка, как я её помню, была красивой высокой и очень статной женщиной. И по своей внешности и по манере поведения она выделялась среди односельчанок и была неформальным лидером среди своих подруг. Эти качества она сохранила до самой глубокой старости. Дедушка Егор был родом из соседней деревни. Вернувшись с войны домой, своих родственников он не застал. Не застал потому, что его родной брат в поисках лучшей жизни по «Столыпинскому» призыву к переселению из Центральной полосы России в её восточные края уехал в Сибирь. Он там неплохо обосновался и , когда дедушка был на фронте, остальные ближайшие родственники дедушки тоже перебрались в Сибирь. Дедушка об их переезде не знал и поэтому вернулся в родную деревню. Там его дома не сохранилось и он соединил свою дальнейшую жизнь с нашей бабушкой, у которой были, кроме двоих детей, свой дом и какое-никакое хозяйство. У них родилось ещё три ребёнка – Иван, Михаил и Мария. Вот поэтому у двух старших сестёр - Марии и Дарьи фамилия была Волковы, а отчество – Федотовны, а младшие дети были Киреевы с отчеством Егоровичи. Получилось так, что в одной семье были две сестры с одинаковым именем – «Мария». Дело в том, что первоначально старшую дочь назвали Мариной. Но когда она выросла и стала оформлять документы, то это имя ей показалось неблагозвучным и она записалась в документах как Мария. Вот отсюда и две Марии.
Поскольку мы жили в определённом обществе, то поневоле в своей биографии нельзя пройти мимо тех событий, на фоне которых проходила моя повседневная жизнь и жизнь моих близких. Так, например, нельзя не сказать, что нашу семью тоже непосредственно затронули мероприятия по проведению великого эксперимента над народом – построения социализма в одной отдельно взятой стране и, в частности, по социалистическому преобразованию сельского хозяйства.
По своему материальному уровню наша семья к моменту начала коллективизации относилась к нижней категории «середняков», как тогда говорили. Но (по рассказам дедушки и бабушки), в семье постоянно была коровушка-кормилица с телёнком, лошадь с жеребёнком, свиньи, овечки и прочая кудахтающая и гогочущая живность. Нашу семью в процессе коллективизации не отнесли к «кулакам» и, слава Богу, никого вроде за тридевять земель не выслали. Но скотинку-то всю коллективизировали. При этом резко изменился уклад деревенской жизни. Раньше крестьяне сами планировали свою работу, свои доходы и расходы. Определяли когда и что им сеять и убирать. Так дедушка рассказывал, что после окончания осенних полевых работ мужики нашей деревни, погуляв недельку, перебрасывали сапоги через плечо (чтобы даром их не трепать) и шли на заработки в Москву. К тому времени исторически сложилась такая традиция, что каждая губерния России, где сельскохозяйственный труд не мог служить единственным источником существования семьи, делегировала своих жителей на дополнительные заработки в ближайшие крупные города. У нас это были Тула и Москва. В Москве возможностей было больше и поэтому наши мужики ездили в основном на заработки туда. Каждая губерния в городах специализировалась на своих видах заработка. Одни работали извозчиками, другие - половыми в трактирах и т.п. Мужчины нашей Тульской губернии были в основном каменщиками и печниками. Так, например, наш дедушка принимал участие в строительстве Курского вокзала в Москве и работал печником при железной дороге. К весне эти работы заканчивались. Мужики покупали в городе товары для дома, подарки родителям, жене, детям и близким родным и, перекинув снова сапоги через плечо, возвращались в родную деревню. Радости было много и гульба продолжалась опять таки с неделю. Потом они снова втягивались в повседневный сельский труд. И так продолжалось не одно поколение.
Но с приходом новой власти этот уклад полностью изменился. Из колхоза никуда уезжать уже было нельзя (ведь у колхозников где-то до конца 50-х годов не было ни паспортов, ни пенсии). Работу каждого человека планировали бригадиры по указанию председателя колхоза, и ослушаться было невозможно, рискуя в одночасье попасть в категорию «врагов народа» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Представляете какое поле деятельности для злоупотребления такая система породила ? Не угодил ты чем-то бригадиру или не дай Бог председателю (огрызнулся, не налил стакан самогона, приглянувшаяся девка не ответила взаимностью) – и тебя регулярно ставят на самые тяжёлые мало оплачиваемые работы. Хотя высокооплачиваемых работ в колхозе-то и не было. Труд оценивался «палочками» трудодней (т.е. за выход на работу ставили галочку напротив твоей фамилии в календаре). Осенью эти «палочки» подсчитывались и, после сбора урожая, происходила оплата в основном натуральными продуктами, собранными здесь же в колхозе. Первоочередным для каждого колхоза было выполнение плана сдачи сельхозпродукции в «закрома Родины», который «спускался» из района. Руководители района старались «выпендриться» один перед другим и поднимали уровень этих планов на неимоверную высоту. Ведь с этим был связан их карьерный рост, заработки, ордена и прочие награды. Планы спускались заранее, а какой год будет в части урожайности – никто ведь заранее не знал. Но спущенный план надо было любой ценой выполнить и поэтому выгребали в закрома порой практически всё, что собирали. Оставшиеся крохи делили по трудодням согласно нарисованных «палочек-трудодней» среди колхозников, а сколько у кого детей, престарелых родителей, инвалидов – никого не интересовало.
Запомнился и такой эпизод периода коллективизации, рассказанный мне опять-таки дедушкой. В низинке за нашей деревней протекала небольшая речушка под названием «Верхняя Вырка» или просто «Вырка», как её называли все местные жители. Эта речка впадает в Оку. Ещё до революции какой-то хозяйственный мужичок Вырку запрудил и поставил водяную мельницу. Пруд получился очень большой. В нём со временем развелось немало крупной рыбы (щуки, караси, карпы, сазаны, плотва и т.п.). Возможно, первоначально мальков рыбы мельник откуда-то завёз. Жители нашей деревни (да и из окрестных деревень) молотили на мельнице зерно и все были довольны. Взрослые сельчане, не говоря уж о ребятишках, много времени проводили на этом пруду – купались сами, поили и купали скотину, стирали белье, ловили рыбу. Время от времени (видимо для проведения ремонтных работ на плотине) воду из этого пруда спускали. Ставили в спуски воды сети, и происходил почти промышленный (в масштабах деревни) отлов рыбы. По этому поводу в деревне устраивали праздник с ухой, жаренной и варёной рыбой, с пирогами из рыбы. Часть рыбы мельник раздавал, часть реализовывал по сходной цене жителям нашей и соседних деревень. Цены особо он не задирал, да задирать и не мог при всём желании. Ведь холодильных установок тогда не было, и доставить живую рыбу в нормальном состоянии для продажи даже в ближайший город Тулу возможностей у него не хватало. Со временем такие праздники стали традицией и их приурочивали к Престольному празднику, который был в каждой деревне (у нас – это Михайлов день – 25 августа).
Но с началом коллективизации всё изменилось и здесь. Приехали из города великие специалисты по сельскому хозяйству с маузерами на боку, взрывчаткой в телеге и Марксом в башке. Совещание между ними в отношении мельницы было недолгим (а скорее всего этого совещания и не было вовсе, поскольку для них и так всё было ясно). Кто такой мельник ? Ёжику понятно - враг народа, «кулак», мироед, пособник буржуазии. Плотину и мельницу взорвали. Мельника вместе с семьёй отправили, как говориться, в места не столь отдалённые. Но взамен, рисуя светлое будущее, колхозникам обещали в скором времени поставить электрическую мельницу. Это светлое будущее нашим предкам дождаться так и не удалось. Не то что электрическую мельницу, а электричество-то в нашу деревню провели где-то в 60-х годах, когда основной массы колхозников, которым раздавали эти обещания, в живых уже давно и не было. Речка с тех пор совсем обмелела и на моей памяти её курица вполне могла перейти, не замочив хвост. Вот так.
По мере того, как преобразования на селе набирали всё больший и больший размах, колхозники становилось все беднее и голоднее. И вот, к концу 1935 года, ситуация сложилась таким образом, что кушать реально было нечего. Поэтому бабушка с дедушкой, забрав детей в охапку, поехали в надежде на лучшую долю в далёкие края Сибири (к родственникам дедушки, которые там обосновались уже достаточно давно). Поехали они практически с пустыми руками, поскольку продать из хозяйства было уже нечего (всё давно коллективизировали), да и продать некому – кругом такие же голодные и безденежные соседи и родственники. Приехала вся семья в Новосибирскую область в деревню близ станции Баган Западно-Сибирской железной дороги. Разместились Христа ради у дедушкиных родственников, а ведь он приехал, как раньше говорили, сам – шестой. А родственники, как вы понимаете, тоже были не с фамилией Рокфеллер. Но жить-то как-то надо.
Вскорости по приезде, старшая дочь Мария вышла замуж за местного парня Василия. На старинном снимке того времени запечатлены Мария и Василий с деревенскими соседками (все почему-то девушки, а где парни – Гражданская война, урбанизация или что ещё тому причина?). Не знаю, как уж там про любовь, но немалую долю в этом быстром замужестве, возможно, сыграла крайняя нужда приехавшей на чужбину Марии. Родился у них ребёночек – девочка, которая, к сожалению, не задержалась на этом свете и умерла во младенчестве. Может быть, смерть ребёнка и явилась причиной распада недолгого брака Марии и Василия. Да и с хозяйством на новом месте не всё ладилось. Повсеместно и там к тому времени были те же колхозы, да вдобавок ещё вокруг всё-таки чужие люди. Поэтому, промаявшись где-то около двух лет, вся семья в том же составе вернулась в Тульскую область в родную деревню Жеремино. Хорошо, что свой дом продать перед отъездом они не сумели, и он так и простоял эти два года с заколоченными окнами и дверями.
Дедушка Егор, памятуя о своей профессии каменщика и печника, поехал устраиваться на заработки в Москву. Мало-мальски обосновавшись там и устроившись на работу печником при железной дороге, он забрал с собой старшую дочь Марию. На одном из самых давних снимков (ещё довоенного времени), который приведен в заголовке этого раздела воспоминаний, сфотографированы наша бабушка Наташа со своими детьми – нашей мамой Дарьей, сыновьями Иваном (без вести пропал в начале войны) и Михаилом (прошёл в действующей армии всю войну) и младшей дочерью Марией. Старшей дочери (тоже Марии) на снимке нет, поскольку она в это время была уже на заработках в Москве. Старшего сына Ивана, вскоре после возвращения из Сибири в Тульскую область, забрали в армию. Он участвовал в Финской войне, которая как-то незаметно для него перешла в Великую Отечественную, на которой он и пропал буквально в первые её дни. В то время на фронте и в прифронтовых областях царила беспросветная неразбериха. Гибли и в плен попадали сотни тысяч военнослужащих и гражданских жителей. Тут уж было не до составления архивов. Люди пропадали не оставив своим близким никаких сведений о своей судьбе. После войны его брат Михаил не раз обращался в соответствующие инстанции с просьбой о выяснении судьбы Ивана. Но, кроме того, что дивизия, в которой тот служил, номер такая-то попала в окружение, и её личный состав был в основном уничтожен и частично попал в плен, ничего конкретного об Иване выяснить так и не удалось.
Но вернёмся к хронологии событий. Младший брат Михаил через небольшое время после того, как был сделан данный снимок, тоже расстался с деревенской жизнью и переехал в Москву к дедушке, который устроил его в ремесленное училище. В училище в то время обеспечивали студентов бесплатным обмундированием, питанием, жильём и обучением. Михаил обучался чрезвычайно в то время востребованной профессии электрика. Из ремесленного училища он добровольцем в 1941 году отправился на войну. Но об этом я напишу несколько позднее.
Не обошла стороной Великая Отечественная война и нашу деревню и практически всех наших родственников. Так, где-то уже в конце сентября в начале октября 1941 года, фашисты заняли близлежащий к деревне город Лихвин и все прилегающие сёла и деревни. В городе и в деревнях разместились немецкие подразделения. Часть местных жителей совместно с попавшими в окружение воинами Советской армии организовались в партизанские отряды. В одном из таких отрядов был разведчиком шестнадцатилетний комсомолец Саша Чекалин из соседнего села Песковатское. Партизаны пускали под откос поезда с воинской техникой, освобождали местную молодёжь, согнанную для отправки в Германию, вступали в бой с отрядами карателей и полицаями. Базировались отряды в местных лесах, которые в изобилии произрастали в нашей местности. И вот, как-то Саша Чекалин зашёл в родное село и его выдал немцам местный полицейский Авдюхин (так же житель села Песковатское). Сашу схватили и отвезли в город Лихвин, где он, всего лишь год назад, как и большинство окрестной молодёжи, учился в средней школе до войны. Там его несколько дней допрашивали о местонахождении, численности, вооружении и командном составе партизанского отряда. Но Саша никого и ничего не выдал и 6 ноября 1941 года на главной площади города Лихвин его повесили. При этом на площадь согнали практически всё население города. Город скоро освободили. Сашу с воинскими почестями похоронили там же на центральной площади на месте казни. Ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. На могиле был установлен памятник, и это стало мемориальным местом города. Сам город Лихвин был переименован в город Чекалин. В селе Песковатское открыли Дом-музей Саши Чекалина. А полицейский Авдюхин был пойман и казнён.
Продолжение http://proza.ru/2018/01/18/485