Воздух

      
       Вполне реальный парень, хороший или плохой, стоял на открытом балконе многоквартирного дома, вход в который осуществлялся через лестничную клетку. Не имеет значения, был парень хорошим или плохим, опустим все условные обозначения, термины и штампы. Не важно, и то, какое имя этому парню дали родители, и как его между собой называли друзья. Этим парнем был я, возможно, был и ты, твой знакомый, а может быть, тебе ещё только предстоит превратиться в этого парня. Конечно, если ты сейчас находишься в теле девушки, то уж, извини, ничего не выйдет, хотя, всё возможно.
       Что делал этот парень вчера вечером? Он болел. Болел душой. «Но болеют душой только безвольные тряпки, и слабые люди, которые не должны жить в обществе, потому что член здорового общества следит за своей душой, как и за всем тем, к чему имеет непосредственное отношение, если этот “член”, обладает чувством ответственности – скажешь ты». И, да, ты будешь прав. Но, нет, ты так не скажешь. Нужно короче. Ты скажешь: «Болеют душой только безвольные тряпки». Так и сказала, в один алеющий, туманный вечер, вполне реальная подруга нашего грустного парня, с которой вы познакомитесь позже, если ещё не встречали её. Что этот парень мог сделать вчера вечером? Целые списки планов, дел, встреч и занятий. Вариантов десятки, сотни, а у кого-то сотни тысяч. Но у нашего парня – один, и этот вариант вы, также, узнаете позже, только вашему сознанию, он уже известен. Когда этот вполне реальный парень стал таким грустным, каким он был стоя на балконе? Возможно, стоит углубиться в его детство.
       Перед его глазами была солома. Золотая солома, которую он держал в своей маленькой, пухлой ручке, сидя на огромном стоге сена. Напротив огромного стога сена, стоял его отец, смеялся и держал в руках фотоаппарат моментальной печати снимков. Воздух, в те дни, был особенно густым, тёплым и дружелюбным. Воздух плавно растекался, словно сливочное масло, по тонким, мягким волосам нашего парня, сверкая отблеском солнечного света. Наш парень махал маленькими, розовыми ручками, в которых держал солому, и воздух плавно разрывался, но тут же восстанавливал свою привычную форму в пространстве. Всё вокруг улыбалось и приветливо сверкало. Это называется – детство. До сих пор, тот снимок пылится в одном из десяти выдвижных ящиков шкафа, который стоит в уютной гостиной, в просторной квартире семьи нашего грустного парня. От детства осталось только несколько потускневших фотографий, и мутных воспоминаний, которых, с каждым годом, становится всё меньше и меньше. Это так, но не в случае нашего парня.
       Воспоминания, в его голове, до сих пор, прорастают, запуская свои корни всё глубже и глубже в душу. Больным, вековым дубом, тяжело и усердно давят на высыхающую почву его сознания. Если трудолюбивый, внутренний крестьянин будет вспахивать землю и сеять на этой почве полезные удобрения, если солнце и дождь будут действовать в дружеском союзе, не выжигая листву, и не затапливая корни векового дуба, то на почве никогда не появится трещин, которые называются – грусть. Но почва сознания нашего парня покрылась этими трещинами, мало того, внутри, почва была затоплена, и корни векового дуба, покрылись плесенью, которая называется – тоска. Корни размякли и гнили, из-за долгих дождей, которые низвергались на выжженную почву. Жгучее, ядовитое солнце, сменялось вечным кислотным дождём. Бесконтрольные воспоминания были обречены на жизнь, засыхая снаружи, и загнивая изнутри. Итак, мы выяснили, что детство для нашего парня – это груз воспоминаний, под названием – ностальгия, и, может быть, стоит углубиться в его юность?
       Она подкрадывается так тихо ненавязчиво, что мы даже не успеваем заметить, как она тащит ребёнка с перерезанным горлом в тёмный лес. Мы только видим, как она выходит из океана деревьев, закуривая сигарету, и вытирая испачканные руки о свои рваные джинсы, а мы встречаем её. Не задавая лишних вопросов, мы смело и откровенно целуем юность в горячие губы. Целуем губы до посинения, кусая почти до крови, а после этого, берём её влажную, холодную руку, и идём за ответами на наши вопросы. Именно так, наш парень и встретил юность, которая, словно свежий ветер наполняла его сознание чистотой, а надеждой, на стремительную и счастливую жизнь, подгоняла его тело вперёд. Сосуд его внутреннего мира был до краев наполнен теплой и сладкой субстанцией, которая переливалась за край, но свежий ветер усиливался, и раскачивал сосуд. В какой-то момент, сосуд упал, но не разбился, а всё содержимое превратилось в огромную лужу, которая впиталась в растрескавшуюся почву внутреннего мира. Пустующий сосуд нужно было чем-то заполнить, и юность стала заполнять его любовью.
       Они, в странном танце, передвигались по комнате, словно пребывая в психоделическом трансе, подгибая ноги, дёргали головой так сильно, что волосы резво прыгали, а чёлка давала им пощёчины. Под песню «The Doors – Five To One», под соло Роберта Кригера, которое разрывало душу, и заставляло тело биться в конвульсиях, они испытывали метафизический оргазм, в перерывах, между оргазмом физическим. Звон будильника, стал для них выстрелом секунданта, а рассвет, растянувшийся по горизонту – стартовой полосой на извилистой и опасной трассе, по которой они мчались, обгоняя жизнь на спорт-каре молодости, держась за руки, глядя друг другу в глаза, и сливаясь воедино молодыми и набухшими, словно весенние почки, телами. А после, их чувства начали расцветать настолько стремительно и бесконтрольно, что внутренний садовник, начал состригать торчащие соцветия, ветки и лепестки, острыми ножницами под названием – скука. И вот, некогда пышный, ароматный, но небрежный куст, превратился в идеальный, зелёный шар, который не мог выбросить свои цветущие ветви за высохшую грань, которую образовала скука. Угнетённые, надуманными стандартами, чувства искали выход, искали тот дикий, цветущий куст, который будет бесконечно разрастаться, тянуть свои богатые ветви к небу, и пить энергию солнца, восполняя свои силы. Это время настало, чувства куда-то испарились, а зелёный, идеально круглый шар покрылся коричневыми пятнами, а затем, и вовсе, став худым, хрупким скелетом, без сил упал и превратился в холодную землю. Так, наш парень потерял юность, ещё не успев вступить во взрослую жизнь.
       Оказавшись в Лимбе между потерянной юностью, и ещё не найденной зрелостью, наш парень и стал таким грустным, каким он был стоя на балконе лестничной клетки многоквартирного дома. После того, как, в один алеющий, туманный вечер, перед своим уходом, юность сказала, известные вам, слова: «Болеют душой только безвольные тряпки», наш парень долго лежал на кровати, которая, впервые за долгое время, пахла одиночеством. Алое, летнее небо, стало затягиваться чёрными, толстыми тучами, и парень решил нырнуть в этот кусочек замаскированной осени. Это и был его единственный вариант, который заменил собой целые списки планов, дел, встреч и занятий. Дождь превращает светлый день в угрюмый вечер, а туманный, алеющий вечер в мрачную и глубокую ночь. Парень долго стоял под ночным, летним дождем, и одну за другой курил сигареты, которые намокая от крупных капель, покрывались коричневыми, смолистыми подтёками.
       Когда потерявшийся пёс, попадает под дождь среди ночи, он ищет сухое место, где можно подождать до утра, и дальше плести паутину городских маршрутов. Собака лишь друг человека, но когда ты уже не в силах быть человеком, ты становишься псом. Как много вы выдели искалеченных, злых и угнетённых собак, которые с пеной у пасти, бросаются на любого, кто протянет руку? Таких собак так же много, как и угнетённых, злых людей, но наш парень был не из их числа. Он был тем псом, который бесцельно бродил по ночному, дождливому городу в поисках укрытия. У него были свои кровоточащие раны, но он был лишён бешеной злобы и звериного оскала. Когда летняя ночь выливала на улицы свои последние минуты, город протянул нашему парню крепкую руку. Многоэтажный, кирпичный дом впустил дворового пса внутрь своего тёмного, таинственного организма, и когда мокрый пёс, встряхиваясь и дрожа, забрался по лестнице на балкон, дождь уже закончился, и наступило утро, словно положив конец боевым действиям. Наш парень не заметил, как вражеское войско отступает, и уже перестал надеяться на спасение. Кровоточащие раны начали загнивать, и осталось сделать всего один шаг, чтобы избавиться от мучений, но парень всё не мог заметить бегущие с горизонта подразделения выживших солдат с каретами скорой помощи, запасами еды и оружия, которые гордо поднимали к небу жёлтые флаги.
       Парень вдохнул всей грудью утренний, летний воздух, в надежде, что он, наконец, приобрёл когда-то потерянные, оттенки сладкой и животрепещущей энергии, но нет. Воздух остался таким же тяжёлым и отравленным, каким он был вчера вечером. Запах пороха всё ещё бил в нос, а вдалеке слышались взрывы от падающих бомб, которые можно спутать с хлопком двери на первом этаже подъезда. Парень разочарованно выдохнул углекислый газ, и решился на самый обдуманный в своей жизни шаг. Он сделал самостоятельный шаг вперёд. Первый самостоятельный шаг, а не тот робкий, мягкий шажок навстречу солнцу, которое манило запахом сливочного масла. Самостоятельный, а не спровоцированный толчком ветра юности в спину. Но, и сейчас, ничего не изменилось. На горизонте показались солнечные лучи, разрезающие, на своём пути, обезоруженные тучи, а тёплый, густой воздух, ненадолго, приобрёл специфический аромат спасения, вперемешку с запахом металла.