Глава 22. Щетина и Шпенглер
Зеркало над умывальником продемонстрировало, насколько все запущено. Лицо отекло, под глазами появились небольшие мешки, не такие, конечно, какими мог похвастать зверек Позднолег, - все-таки годы молодые и сопутствующее им здоровье пока справлялись с вольным образом жизни. Но стоило задуматься. Не сегодня, завтра, а может, через неделю, но Антон пообещал своему отражению в зеркале обязательно задуматься.
Щетина, которая должна бы накладывать некую тень, подчеркивая мужественный абрис лица, росла какими-то клочьями разной длины и густоты, что придавало физиономии Антона вид свободно-художественный, вдохновенный и отрешенный от мирских дел. Вокруг губ на щетине имели место белые отпечатки пивной пены.
Сделав щедрый глоток, Антон выждал две-три секунды, чтобы «устаканить» пиво в организме. Утренние куски постепенно собирались в единый пазл – возвращались ощущение мира и радость жизни. За дверью раздались приглушенные голоса – студенчество проявлялось в данной сингулярности. Антон вздохнул и активно заработал зубной щеткой, наполняя полость рта ментоловой свежестью.
- Где мой кофе? – где-то далеко нудила девушка с дивана.
- Переключи на музыкальный, - требовал другой девичий голос.
- Осталось пиво в холодильнике? – вопрошал третий.
- Мы в магазин! – неожиданно громко объявил голос мужской.
- Антон, гони свою долю! – объявлял второй непохмелившийся студент. – Мы бутылки две-три виски возьмем.
- Долго ты там? – нудил первый женский.
- Тут очередь! – укорял второй.
Антон взболтал баллончик с гелем для бритья и выдавил голубую змейку на кончики пальцев. Добив остаток в пивной кружке, он стал медленно и методично, не обращая внимания на причитания за дверью, втирать желе в щеки и подбородок. О чем там говорил фей Ерофей? Чаще моргать, делать короткие паузы, переосмысливать. Антон моргнул. Вернее, закрыл глаза на минуту. В то же время он на ощупь нашел бритвенный станок и одной рукой отщелкнул его от футляра.
Изображение пропало, но звук усилился. Причем многократно. Казалось, что теперь вся честная компания собралась у самых дверей и в многоголосье требовала все настойчивее:
- Где мой кофе?
- Осталось в холодильнике пиво?
- Где твоя доля?
- Идем за виски?
- Есть тут музыкальный канал?
- Тут очередь!
- Когда туалет будет свободен?
Последний вопрос как будто произнесли прямо в щель между дверью и полом. Нет, так продолжаться дальше не могло! Сейчас Антон сбреет щетину, умоется, умастит кожу бальзамом и выгонит всех на пары. Общежитие какое-то, а не отдельная квартира! Антон открыл глаза и со злостью глянул на дверь. Из щели под дверью вытекала черно-серая жижа, которая собиралась в клубящийся ком, отдаленно напоминающий огромную крысиную голову.
- Кофе даже и не пахнет! – ехидно сказала крысиная голова голосом диванной дамы, проникновенно посмотрев Антону прямо в глаза. – Где твоя доля? Мы идем за виски. Тут очередь!
Стало страшно, неимоверно страшно, сердце зашлось в бешеном ритме, грудную клетку сжали стальные кольца, дыхание перехватило. Прятаться было негде – девять квадратных метров, ванна, унитаз да умывальник. Единственное оружие – бритвенный станок в правой руке. Единственный выход – через ту самую дверь, из-под которой выползал мертвенный ужас. Антон попятился, пока не уперся бедрами в край акриловой ванны, огляделся – растерянно и безнадежно.
Два зеленых огонька мерцали в зеркале над умывальником, вокруг огоньков из одной формы в другую перетекала полупрозрачная вуаль.
- Поторопись, - пропела-промурлыкала Мурмышка. – У тебя совсем не осталось времени. Всего несколько секунд.
Антон в один прыжок переместился от ванны к зеркалу и прилип горячей ладонью к холодной поверхности. Первое время ничего не происходило – зеркало не откликалось. В это время крысиная голова успела обзавестись конечностями, все они, шевелясь, клацая и противно чмокая присосками, тянулись к Антону – прямо к горлу. В этот момент холодная гладь поддалась, утратила твердость – Антон вновь провалился в омут зазеркалья.
Через мгновение он уже стоял в знакомой комнате с паркетным полом, зелеными стенами, тяжелой люстрой и зеркалами в человеческий рост. Антон обернулся. Зеркало за спиной, второе пройденное Антоном в этом мире, было заляпано черными кляксами неумолимой охотницы. Прижавшись одним лютым глазом к «окну» с той стороны, эта мерзость рыскала зрачком в поисках добычи.
- Где мой кофе? – шамкала пасть, беспорядочно усеянная клыками во множество рядов. – Так мы идем за виски? Пары мы сегодня проказеним? Я нашла музыкальный канал. А я нашла пиво в холодильнике. Ты скоро освободишь туалет? Тут очередь!
Голоса звучали из одной пасти, но разные, доносились они как будто через ватную стену, издалека, но все равно было жутко – до дрожи в коленях, до желания закричать или даже разреветься. Антон так и стоял – босиком, в одних трусах, с совершенно небритым лицом, измазанным пенящимся гелем, с беспомощным бритвенным станком в правой руке - стоял и не мог оторвать взгляда от гадости, что копошилась в зеркале с той стороны, где только что был мирный санузел, унитаз ванна да умывальник. А зрачок этой гадости наконец нащупал жертву в мире зазеркалья и вперился в Антона цепко и глубоко.
- В следующий раз можешь не успеть, - беззвучно раздалось за спиной. Антон заставил себя развернуться на голой пятке, как по команде «кругом». Мурмышка клубилась в тяжелом готическом зеркале. Зеркало имело форму вертикального эллипса с острыми углами. Обрамляла эллипс латунная оправа, в завитках которой можно было угадать рыцарские щиты, гербы, стяги, мечи и копья.
- Этого больше не повторится, - твердо заверил Антон.
- Почему же? – удивилась Мурмышка. – Разве ты делал что-либо плохое? Никого не убил, не ограбил, не обворовал. Даже не обманул никого, кроме куратора курса и методиста факультета.
- Я все спустил с откоса, - раскаялся Антон. – В пропасть. Запустил учебу, забыл о цели, забыл о мечте.
- Без удовольствий нельзя, - рассудительно заметила Мурмышка. – Без удовольствий жизнь превращается в конвейер мистера Форда.
- Но удовольствий в моей жизни стало слишком много, - Антон даже развел руки от обиды на самого себя. – Они затмили главное, оттеснили на второй план собственно жизнь, сбили с пути. Я чуть не увяз.
- Ты чуть не увяз, - согласилась Мурмышка. – Ты получил свободу, мало кто умеет пользоваться свободой с ходу, без тренировки, без проб и ошибок. А тебе вдобавок не хватает воспитания.
- Воспитания? – удивился Антон. Благодаря родительским беседам, прочитанным книгам, общей атмосфере в семье, Антон не без оснований смел считать себя практически интеллигентом.
- Дело в том, - пояснила Мурмышка, - что между постулируемой формой и реальным содержанием всегда будет существовать противоречие – с той или иной степенью напряжения. Это противоречие видит любой мыслящий человек.
- И это противоречие – повод называть меня невежей? – обиженно уточнил Антон.
- Это противоречие, - мягко и спокойно продолжила Мурмышка, - повод отнести тебя к одному из противостоящих лагерей: приверженцев формы и тех, кто тяготеет к бесформенному.
- И к какому лагерю можно отнести меня? – заинтересовался Антон.
- Формалистов, - ответствовала собеседница, - можно распознать по силе живущего в них страха перед миром, по недостатку расы, а представителей бесформенного искусства – по избытку крови и недостатку воспитания. Сам выбирай.
- Это опять какой-нибудь Ницше? Или Спиноза? – улыбнулся Антон.
- В этот раз Освальд Шпенглер, - Мурмышка на мгновение изменила «внешность», и Антон рассмотрел в зеркале крупный лысый череп немца-интеллектуала, пронзительный взгляд из-под кустистых бровей, плотно сжатые губы с презрительно опущенными уголками, вечный полувиндзор галстучного узла, воротник-стоечку на булавке, отвороты двубортного пиджака. Антон уже видел этот портрет – на страницах одной из книг в семейной библиотеке.
- Значит, у меня избыток крови и недостаток воспитания, - подытожил Антон. Многоголосый ужас остался по ту сторону стекла, дышалось легче, думалось веселее.
- По Шпенглеру, - внесла поправку Мурмышка. – Но теперь преодолено. Можно идти дальше. Рискнешь? Или вернешься?
- Туда? – Антон быстро, готовый зажмуриться, глянул через плечо. В зеркале чистила зубы обнаженная диванная дама. Грудь ее колыхалась как-то совсем по-домашнему, не вызывая никаких эротических мыслей. Мрачной нежити по ту сторону зеркала больше не было. Но возвращаться не хотелось. Категорически не хотелось. – Нет! – отрезал Антон. – Я иду дальше.
- Тогда выбирай третье зеркало, - улыбнулась Мурмышка и распалась на восемь туманных частей, заклубившись в восьми разных зеркалах.
Антон уверенно направился к ближайшему, и два зеленых огонька тут же вспыхнули в зеркальной глубине.