Золотой оскал пумы

               

       Краткое содержание:
     Главный персонаж оказывается в государстве инков Тауантинсуйу, у селения Ниначумби (Огненный пояс), где проживают рукано – «пальцевые индейцы». Чуки - внучка вождя одержима мыслью добыть золотой сосуд, спрятанный в Изумрудной пещере по приказу Манко Капака – основателя «золотой империи». В сосуде – золотые семена, способные дать всходы, может быть, даже более значительные, чем те, какие сделали могущество «сыновей Солнца» незыблемым. Но как выяснилось, вождю племени чанков Руминьяуи (Каменный глаз) также не чуждо стремление стать повелителем мира. Племя чанок идет войной на рукано, но поражение заставляет Руминьяуи изменить стратегию по овладению заветного сосуда.
    Чуки и главный персонаж отправляются на поиски Изумрудной пещеры, на пути к которой им предстоит пройти через семь кругов ада. Невероятно, но нечистая сила ничего не могла поделать с целеустремленными путниками. Атунамару (Большой змей), людоед Рунатиня (человек-барабан), Красный дракон, гигантский бык Орехон (Большеухий), Вакан (демон) – никто не в состоянии остановить одержимых поисками единомышленников.
     И вот Изумрудная пещера найдена, что, впрочем, не предвещало легкой жизни. Искатели оказываются в тантамарке (место плача), в пантеоне, где хранятся мумии «дочерей Луны» - жен всемогущих Инков. Под одним из серебряных тронов спрятан золотой сосуд с волшебными семенами. Ошибка в выборе необходимого трона грозит необратимыми последствиями, но искатели решают, казалось бы, невыполнимую задачу. Однако на выходе из пещеры обладателей вожделенного сосуда поджидают новые испытания в лице Руминьяуи и его головорезов. Но и здесь силы зла не в состоянии справиться с нашими героями.

    Для большей выразительности и правдоподобности в произведении использованы слова, употреблявшиеся инками в разговорной практике.
               
                ******

      Возможно ли жить в двух измерениях сразу? «Конечно!- не заставят себя ждать оптимистичные голоса, не скрывающие, впрочем, язвительных насмешек,- психбольницы переполнены Сенеками, Бонапартами, Гейтсами…» В таком случае, спешу задать зубоскалам встречный вопрос: «Многие ли из ныне здравствующих способны похвастать тем, что говорили на одном языке с владыками Тауантинсуйу?» Ответ известен заранее! А вот я готов лично засвидетельствовать свое почтение «сыну Солнца» Пачакути Юпанки. Кто это такой? Но я не желаю стать объектом язвительных насмешек! Обещаете держать губы трубочкой? Тогда я готов удовлетворить ваше любопытство. Только не надо меня подгонять! Сгораете от нетерпения? Но позвольте хотя бы столовый нож с собой захватить, ибо в диком средневековье, да еще на конце света, без холодного оружия делать нечего. Спасибо! А теперь с легким сердцем вытянусь на полу. Закрыть же глаза, труда не составит…
               
                *********
         - Как же он похож на Виракочу!- услышал я восхищенный женский голос, но открыть глаза посчитал преждевременно,- кожа белая-белая.
     - Да и борода такая же аккуратная,- робко отозвался мужской голос,- только для Виракочи он молодо выглядит.
    - Возможно, это его сын,- женский голос дрогнул,- не обрушит ли он гнев на наши бедные головы?
    - За что гневаться? За то, что мы его спасли?
    - Но сын Виракочи наверняка не помнит этого!
    - Заладила: сын, да сын!- мужской голос сделался раздражительным,- известно о сыновьях Солнца, а вот Виракоча вроде как бездетен.
   - До поры-до времени все бездетны.
   - Не хочешь ли ты сказать?..
   - Как тебе не стыдно, папа! И не смотри, пожалуйста, на мой живот!
   - Идут слухи, будто за тобой внук кураки, нашей общины, увивается. Постарайся, чтобы жало змеи не коснулось моего и без того израненного сердца.
   - Мой отец будет жить до тех пор, пока племя рукано способно укрощать морские волны и возделывать землю.
   - Пожалуй, я так устану питаться рыбой с маисом,- заметно повеселел мужской голос,- мне еще дед говорил: «Ничего страшного не произойдет, если человек на тысячелетие замешкается с появлением на свет, но горе, если он хотя бы на год задержится со своим уходом».
     Мне вдруг до рези в глазах захотелось взглянуть на потомка мудреца.
    - Папа, посланник волн открыл очи. Какие они у него ясные!
    - Мир дому вашему, темноокие рукано,- простонал я, испытывая легкое головокружение, без которого не случается ни одного перемещения во времени и в пространстве,- вот чудо: не успел прилечь у себя дома, как уже греюсь на другом континенте. Только пол у вас малость шероховат.
    - Это не пол, а плот,-  широкоскулый старик попытался оправдаться за свое не совсем радушное гостеприимство.
   - Темноокие рукано хотят сказать, что я так же неожиданно очутился на  плоту, как то происходит с рыбой да маисом на скатерти самобранке?
   - Волна прибила ясноокого к нашему плоту,- смущенно поведала миловидная девушка с налобной голубой повязкой.
   - А что я, собственно, хотел? Сухими из воды не выходят!- заключил я, проводя рукой по мокрым волосам,- к тому же, «Боинги» в эпоху парусного флота не летают. Вероятно, мой галеон разбился о скалы, вся команда утонула, и только мое мужественное тело сказало решительное «нет» злодейке-судьбе,- я перевел взгляд на рукано,- наверное, я обеими руками держался за обломок палубы?
    - Ясноокий ни за что не держался,- растерянно отозвалась девушка, в чьей внешности угадывалось что-то мальчишеское,- нам показалось, будто он явился из пены морской.
    - Вот даже как?- я свел глаза к переносице, пытаясь узреть на ней горбинку – признак избранности,- а ведь во мне действительно что-то такое есть.
   - Ясноокий не туда смотрит,- вкрадчиво проговорила девушка, указывая взглядом, куда необходимо сместить внимание.
     Конечно, мокрые брюки способствовали более четкому рельефному отображению в области паха, но подобная горбинка, точнее, целый горбик, ничего общего с избранностью не имеет.
   - Такой рельеф есть у каждого мужчины,- осторожно оппонировал я девушке, боясь вызвать гнев ее отца.
   - Не у каждого,- смущенно произнесла та, не отрывая глаз от моего паха,- у наших мужчин - точно такого нет.
    Вот проказница! Конечно, мне льстило подобное откровение, но каково все это было слышать ее строгому отцу? Однако он выглядел каким-то пришибленным, и я не удержался от хамского вопроса.
   - Даже у внука кураки нет?
   - Более чем уверена! 
 Я покосился на отца, опасаясь, как бы жало змеи прямо сейчас не коснулось его и без того израненного сердца.
    - Давай сменим тему,- отчего-то шепотом попросил я девушку, явно не отличавшуюся безупречной репутацией.
   - Как Синчи будет угодно,- темноокая отвела взгляд в сторону.
    Что такое «синчи»? Я напряг извилины, что только еще явственней высветило мои слабости в познании языка кечуа. Оно и понятно: жить мне все больше приходится на ином континенте, в иную эпоху. Синчи. Надеюсь, это не дерьмо на палочке?
    - Проклятье, здорово же мои мозги прополоскало, да так, что некоторые значения слов, как в воду канули. Синчи, синчи… Дай, бог, памяти! Не дает…
    - Синчи означает сильный, военачальник, вождь…- пояснила девушка.
    - Военачальник?- я принялся лихорадочно ощупывать плечи, словно на них должны были быть маршальские погоны.
    - Ясноокий Синчи не за то хватается,- девушка задержала взгляд на моих бедрах, лишний раз подтвердив, что ее репутация отнюдь не кристальной чистоты.
    - Пожалела бы отца,- поспешил я пристыдить распутницу, косясь на набегающие волны, с которыми могла «накатить» и мурена,- что если жало змеи коснется-таки его израненного сердца?
    - Но, кажется, я не давала поводу к беспокойству?
    - Как это не давала?! А с чего же ты тогда глаз не спускаешь?
    - С ножа, или не ясно?
     А с чего же еще?! Длинное лезвие покоится на левом бедре, сверкая на солнце. Я снял ремень, с висевшим на нем ножом для шинковки капусты, и протянул все это широкоскулому старику.
    - Прими от меня, темноокий рукано, подарок в знак солидарности с индейцами всего мира и за то, что вырастил дочь кристальной чистоты.
   - Синчи не синчи без оружия!- замахал руками старик, отказываясь от подарка.
     Совершенно очевидно, что, благодаря мощному лезвию, темноокие рукано увидели во мне военачальника. Конечно, сыном Виракочи быть где-то даже престижнее, но я никогда не считал себя карьеристом. Что, впрочем, вовсе не означает, будто мне не хотелось бы повысить свой социальный статус.
    - Племя темнооких рукано нуждается в вожде?- приободрился я, принимая сидячее положение,- считайте, вы его получили!
    - К сожалению, вождь у нас уже есть…-  не очень уверенно произнесла девушка, но отец, едва уловимым жестом, призвал ее к сдержанности,- однако это не то, о чем мечтают рукано.
   - Доблестные рукано мечтают о настоящем синчи, рожденным штормовой волной?- я вскочил на ноги, но головокружение быстро напомнило о себе.
     К счастью, море представлялось весьма гостеприимным, да и мои новые знакомые оказались отменными пловцами.
    - Вообще-то я нормально держу равновесие,- мне пришлось извиняться за свое высокомерие, приведшее к столь унизительному результату,- уверен, синчи из меня выйдет – пальчики оближешь! Ой, о чем это я?.. Надеюсь, рукано ничего общего с людоедством не имеют?
    - Человечиной не брезгует племя чиригвано из предместья перуанского Чако, а «пальцевые индейцы» - самые благовоспитанные, крепкие, красивые,- то ли с обидой, то ли с гордостью отозвалась девушка,- и только из нашего племени набирают носильщиков для великого Инки.
    - Но ведь с пальцами я не промахнулся!- в большей степени я обрадовался тому, что верховодить придется не какими-то там зачуханными дикарями, а чуть ли не кремлевскими войсками, и аналогия с современностью здесь не покажется неуместной,- короче, с таким атаманом, как я, рукано ни в жизнь не пропадут. Что рты разинули? Не знаете, кто такой атаман? Ну, это что-то вроде верховного военачальника.
      Моя попытка принять строго горизонтальное положение едва вновь не завершилась конфузом, и, чтобы и дальше не искушать судьбу, я приказал направить плот к берегу, до которого, однако, было рукой подать.
    - Инсиль,- обратился к девушке старик, привязывая плот к огромному камню,- пусть из алью пришлют сюда крепких парней с носилками. 
    - Это еще для чего?- насторожился я.
    - Синчи… Ну, тот, который атаман, не должен стирать подошвы,- пояснила Инсиль, не без интереса разглядывая мои кроссовки. 
    - Вот когда стану всемогущим Инкой, тогда – пожалуйста!- усмехнулся я, поправляя на поясе нож,- а сейчас потопали в вашу алью, эту, насколько я понимаю, сельскую общину.
     Дернуло же мне брякнуть об Инке, то бишь царе государства Тауантинсуйу, что буквально означает «четыре соединенные между собой стороны света». И что вот теперь делать с коленопреклоненной семейкой? Ясное дело, помочь обрести человеческое достоинство! Да, но ведь то будет не совсем по-синчиски и уж тем более – по-атамански. Действительно, верховный военачальник должен соответствовать своему рангу, а не хватать коленопреклоненных за подмышки. Но, объективно говоря, если чем я выгодно и отличаюсь от темнооких рукано, так это только более поздней датой рождения. Но разве данное обстоятельство дает мне право взирать на коленопреклоненных с высоты пройденных столетий? К тому же, рука помощи далеко не самое эффективное средство. Иногда моральная поддержка способна дать такой импульс, что, кажется, подпрыгнул бы выше собственной головы.
    - Коленопреклоненные рукано, так ведь и мениск недолго нажить.
    Хоть бы на сантиметр оторвались от земли, не говоря уже о том, чтобы прыгнуть выше головы! 
    - Ну, загнул я про Инку, вознесся в мечтах, понимаете?- я помог старику подняться, да и дочь его без внимания не осталась.- И больше так не поступайте. Нет, без вашего уважения мне, конечно, не обойтись, но оно не должно проявляться в такой, прямо сказать, унизительной форме.
     Кажется, меня не понимают. И все же не хочется верить в то, что с «пальцевыми индейцами» необходимо изъясняться на пальцах.
   - Ничего, темноокие рукано, прямыми ли, окольными путями, но придем к консенсусу! Опять не понятно? Придется открывать в вашей алью курсы по усовершенствованию кечуанского языка.
    - Мне дочка всегда говорит, что я отстал от жизни,- развел руками старик,- и ведь она права!
    - Действительно, отстал,- задумчиво произнес я, все явственнее ощущая себя в далеком прошлом,- догоним! Но нельзя терять ни минуты!
    - А что такое «ни минуты»?- вскинула тонкие брови Инсиль.
    - Ты хоть и молодая, но тоже отстала от жизни,- я даже самому себе показался чрезмерно резким,- вот что такое минута, вот!- мой палец забарабанил по циферблату водонепроницаемых часов,- а вы разве время все еще по солнцу узнаете?
    - Но ведь это нормально!- Инсиль посмотрела на меня как на недоумка, и язвительную усмешку, словно волной, смыло с моих губ. 
    - Признаться, темноокие рукано, никакие вы не красавцы, и до кремлевских подразделений вам шагать и шагать.
    - А что такое кремлевские подразделения?- брови Инсиль никак не могли успокоиться.
    - На курсах все узнаешь.
    - А что такое курсы?
    - Да угомонишь ты, наконец, свои брови? И вообще, школу-то хоть посещала?
    - Ячауаси? Нет, конечно!
    - Чему радуешься? Или рыбалка – все, на что ты способна?
    - Я с большой охотою пошла бы учиться, но ячауаси не для дочери бедняка.
    - Если Инсиль станет забивать голову знаниями, наша семья умрет с голоду. Все мои сыновья не вернулись из военных походов, и руки дочери – единственное, на что приходиться рассчитывать.
    - Да не огорчайся так, старче, никто у тебя твою кормилицу не забирает. Но ведь и ума когда-то надо набираться!
    - Я готов принять удар на себя.
    - Мученик ты наш!- я не сдержал язвительного тона,- и кроме всего прочего, ячауаси – для молодых.
    - Но я действительно не могу лишить родителей дочернего внимания,- в голосе Инсиль угадывалась некая безысходность.
    - А я не могу возглавлять общество темных рукано! Подчеркиваю, не темнооких, а именно темных,- я ступил на плот, намереваясь на нем пересечь Атлантику, чтобы возвратиться в светлое будущее,- отдать концы!      
    - Не оставляй нас, Синчи-атаман!- рыбаки снова рухнули на колени, и стало понятно, что такую рыбину, как я, никто отпускать не намерен.
    - Думаете, поддели меня на крючок?- я говорил так, будто никакого перемещения во времени не произошло, а ведь средневековые рыбаки еще недоросли до удочек,- а вот и не угадали! Была охота возиться с всякими там обалдуями! Рукано, видите ли, они! Коли так, то вы должны называться «рукастые индейцы», а вы всего лишь «пальцевые». Выходит, в своем развитии вы преуспели на какой-то мизинец. Хотя в мыслях вознеслись о-го-го, как! Рукано… Пальцано вы, не больше! И что я с такими делать буду? Поднимать до уровня локтевого сустава? Не для того я погружался на глубину веков, или, если желаете, восстал из морской пены. Моему разочарованию нет предела, и мне не хочется задерживаться здесь ни на минуту,- для пущей убедительности я постучал ногтем по циферблату,- отдать концы, мать вашу!..
     -  Добрейший из всех Синчей, отмени свое решение ради всех матерей мира,- взмолилась Инсиль, и я нехотя покинул плот, твердо веря, что не задержусь на берегу.
    - Вот тебе, красавица, в подарок часы «Командирские». Их владелец получает полное право встать во главе не только «пальцевых индейцев», но и «рукастых», «ногастых», «головастых», «пузастых» и прочих краснокожих отморозков. Из тебя классная атаманша получится. Ну же!
    - Нам нужен весь Синчи, а не часть его руки.
    - Никакая это ни часть,- я рассерженно затряс часами перед носом упрямой девчонки,- это своего рода украшение, ну, как цепочка на твоей шее!
    - Для рукано отныне Синчи-атаман – самое дорогое украшение,- ошарашил меня старик, не стесняясь собственных слез.
    - Вот оно как?- почесал я за ухом, устремив на плот прощальный взгляд,- тогда мне ничего не остается, как только встать во главе «пальцевых индейцев», а там, глядишь, и все остальные племена пристроятся под нашими знаменами.
               
                ******
        Какой же я мямля! Зачем было покидать плот и тем более далеко уходить от океана? Что хорошего может ожидать в селении Ниначумби  («Огненный пояс»), где большинство жителей составляют самые незащищенные слои общества, как то старики, женщины, дети? Похоже, военные походы ослабили семьи не только моих знакомых рыбаков, что, впрочем, не является оправданием моей мягкотелости, по причине которой мне надлежало возглавить местное население, названное мной «беспорточным войском». Конечно, мое представление о подчиненных в основном складывалось из того, что бросалось в глаза, ибо голозадая детвора следовала за мной везде и всюду, как игрушечный паровозик за веревочкой. Что же касается женских задов, то они скрывались под просторными платьями, куда посторонним вход был строго запрещен, так что дать более или менее объективную оценку нижней части тела, не представлялось возможным.
     Со стариками и молодежью дела обстояли много лучше. Первые носили штаны из грубой ткани, чем-то напоминавшие удлиненные бриджи. «Продвинутая» молодежь предпочитала щеголять в укороченных  «бриджах» и юбках, не доходящих до щиколоток. Торс юноши в прикрытии не нуждался, а вот девушка скромничала в широкой блузе, крепко стянутой шнурками в области груди. Обувь не делилась на мужскую и женскую, и лишь степень ее изношенности была у каждого своя. Действительно, некоторые сандалии казались столь потрепанными, что прикрывали лишь верхнюю часть стопы. И это при всем при том, что у всех «продвинутых» и не очень болтались на шеях золотые цепочки! Впрочем, ничего удивительного здесь нет: Тауантинсуйу – вотчина инков, не знавших цену золоту, которого в Андах было более чем достаточно.
    - Вообще-то, «солнечным металлом» принято украшать аристократическое тело, но для рукано сделали исключение, ибо много наших мужчин полегло на полях битв, да и земля носильщиков всемогущего Инки чего-то ведь стоит!- Инсиль не поскупилась на информацию, препровождая меня к дому вождя.
     Не сказать, что я был одержим «желтым дьяволом», но мне вдруг расхотелось обзывать себя мямлей. Право дело, ведь совсем не важно, есть ли что под платьем, куда важнее, что блестит поверх его.
      Жилище вождя, которого правильней называть курака, то есть глава общины, мало чем отличалось от жилища простого пуреха: стены сложены из необожженного кирпича-сырца, крыша покрыта соломой. Внутреннего оформления как такого не наблюдалось, и лишь на полу отмечалось некое покрытие, отдаленно напоминавшее ковер. Я ожидал встретиться глазами с вождем, чей взгляд не уступал бы в проницательности взгляду киношных представителей «исконных земель». Куда там! Мало того, у вождя совсем не было глаз! То есть, глаза, конечно же, имелись, но вот взирали они куда-то внутрь. Да, да, вождь мирно дремал в позе Будды, что не могло не вызывать раздражения рядом стоявшей девушки.
    - Это неукротимая Чуки,- шепнула мне Инсиль,- внучка кураки.
    - Хороша зараза!- не сдержал я восторга, давая наивысшую оценку внешности индейской красавицы,- ей только в кино сниматься.
    - Сниматься с «кина-кина»?- Инсиль поставила на меня удивленные глаза,- но ведь Чуки не кора бальзового дерева, чтобы сниматься.
    - Кино и твоя «кина», то бишь бальзовое дерево, две большие разницы,- я так звонко рассмеялся, что курака сразу же проснулся,- вот сядешь за парту, в два счета поумнеешь!
    - А он взаправду похож на Виракочи,- хрипло произнес вождь, которому на вид было не меньше ста лет,- мои предки именно таким видели живого Бога, который явился им из пены морской.
     Конечно, о моем визите глава алью был проинформирован заранее, и теперь он всего-навсего констатировал факт. Вождь с огромным трудом  изменил положение собственного тела, и мне явно не льстило видеть дряхлого старика, стоящим на коленях. Его примеру последовала Инсиль, а вот неукротимая Чуки даже головы не склонила.
    - Дедушка так стар, что давно забыл, о чем сплетничали его предки,- насмешливо сказала Чуки, обжигая холодной красотой.- Но, бесспорно, одно: этот морской пришелец не от мира сего.
      Я помог вождю принять более достойное положение, выразив уверенность в том, что в позе Будды он смотрится как член палаты Лордов. Вероятно, мое откровение так и осталось нерасшифрованным, но – парадокс! – мои доводы показались старику весьма убедительными.
    - Мне всего девяноста два года,- брюзжал он, руками подгибая под себя ноги,- и в моей голове, внучка, змея еще не отложила яйца. Я все помню, все!
    - Да в твоей башке, дедуля, уже целый змеиный выводок!- Чуки бесцеремонно постучала кулаком по голове вождя,- и тебе уже не девяносто с мышиным хвостиком, а сотня с хвостом питона.
    - Мне лишнего не надо,- старик обижался не столько физическому воздействию на собственную голову, сколько моральному,- я родился в год, когда Инка Рока встал у паруса Тауантинсуйу.
    - Да кто сегодня вспомнит о каком-то драном парусе?- криво усмехнулась Чуки, упорно выставляя вождя выжившим из ума стариком.
    - Зато я хорошо помню, как Инка Рока построил первый в стране дом образования. В том ячауаси учились чада знатнейших людей.
    - Да ладно тебе, деда, мифы слагать!- Чуки щелкнула кураку по лбу.
    - Может, и дворец Каракора миф? Инка Рока возвел его для себя, избранного Солнцем.
    - Деда, поменяй перья на попугае,- отмахнулась Чуки, несколько исказив современное «сменить пластинку».
    - Только не надо намекать на то, что змея сбросила в моем черепе кожу, которая сохнет быстрее зимнего заката. У меня живой ум, живой! Я помню, как водили по селениям пленного Уаси Уакоу, возглавлявшего мятеж индейцев маска, и Рока лично сек его окровавленную спину.
    - Деда, твой бред дохлой анаконды уже всем порядком поднадоел,- нахмурилась Чуки,- не пора ли выслушать нашего гостя, напустившего столько пены?- она устремила на меня недоверчивый взгляд.
     Вообще-то, есть устойчивое выражение «напустить тумана». Возможно, в старину говорили несколько иначе, возможно, своим плохо скрываемым сарказмом Чуки имела в виду мое не совсем традиционное явление народу. Но морская пена благоволит далеко не каждому!
    - Да чего тут выслушивать?- испуганно проговорила Инсиль, стоя на коленях,- Синчи-атаман послан нам богиней «Большого соленого озера», чтобы вернуть рукано былую славу.
    - Видел бы тебя сейчас Нанан,- Чуки не скрывала презрительного отношения к Инсиль,- кажется, ты готова прямо здесь расстелиться перед пришельцем!
     Я помог Инсиль встать, прекрасно сознавая, что речь идет о внуке кураки, преисполненным ревности. 
    - Мне нравится, как ведет себя курака с простыми пурехами,- вождь уважительным взглядом измерил меня с головы до ног.
    - А говоришь, кожа змеи не высохла в твоем черепе,- натянуто улыбнулась Чуки,- ты у нас курака, а не пришелец.
    - С завтрашнего дня Синчи-атаман возглавит племя рукано.
    - Да у деда даже высохшей кожи в башке не осталось!- в который уже раз Чуки совсем не по-родственному обошлась с головой вождя.- И пусть твоих сыновей убил гром войны, но ведь есть же внуки! Чем Нанан не курака?
    - Нанан слишком молод.
    - Но ведь и пришелец не старик!
    - Но он - Синчи! Только вот не понятно, кто такой атаман.
    - Атаман – самый непобедимый синчи из всех существующих на земле.
    - Слышь, что говорят сведущие люди?- вождь унизил внучку торжествующим взглядом, за что удостоился дежурного подзатыльника.
    - Да мало ли что ляпнет эта рыбачка?! Ей, конечно, не хочется, чтобы Нанан стал куракой, ведь тогда придется подыскивать для себя другого жениха. А где его взять, другого?
    - Мне еще рано замуж.
    - По тебе этого не скажешь,- Чуки остановила взгляд на груди Инсиль,- такая свою рыбу не упустит.
    - Если ветер столкнет два плота, волны разведут их в стороны, если женщины столкнутся лбами, их разведет только могила,- хмуро поведал вождь, теребя висевший на золотой цепочке медальон.
    - Деда, а чем я не курака?- Чуки сказала так, словно ей только что пришла в голову подобная идея.
    - Будь ты мужчиной, так бы оно и произошло, но мы ведь не пакаримокруна («начинающие люди»), чтобы нами управляла женщина.
    - Но ведь я сильная, согласись, сильная!- Чуки отвесила деду звонкий подзатыльник, и мне порядком надоело, как она обращается со старшими:
    - Эй, веди себя подобающим образом!
    - А это еще как?- прищурилась Чуки, и вспышка ее глаз сделалась пронзительней.
    - Не стоит размахивать руками, вот как!
    - А чем стоит, палицей?- Чуки приблизилась ко мне вплотную, и я вдруг ощутил жар ее упругой груди.
    - Лучше вообще ничем не размахивать,- я закашлялся, делая шаг назад.
    - Но я не мумия, чтобы стоять без движений,- Чуки без труда вернула себе утраченную позицию.
    - И все же правильней поумерить пыл,- я поспешил увеличить дистанцию.
      Вероятно, Чуки впервые столкнулась с тем, что мужчина вдруг стал ее сторониться. Она зло поддела пальцем пуговицу на поясе моих джинсов.
    - Зачем на штанах нужен глаз?
    - Да уж только не для подглядывания за купающимися женщинами,- некстати пошутил я, совершенно забыв, что инки не знают, что такое пуговица.
    - А для какого подглядывания?
    - Ни для какого. И вообще, это не глаз, а приспособление для поддержки штанов.
    - И это тоже для поддержки?-  как ни в чем ни бывало, Чуки расстегнула молнию на ширинке,- наверно, это для подслушивания.
   - Почему для подслушивания?- я спешно застегнул ширинку,- ведь это мало похоже на ухо.
    - Зато похоже на рот, который широко открывается, когда что-то вдруг тайное ненароком услышишь.
      Неужели это намек на мое якобы отнюдь не случайное появление в здешних краях? Но разве я имею сходство со шпионом? А какой, спрашивается, шпион имеет то самое сходство?! Так или иначе, но Чуки с подчеркнутым недоверием относится ко мне. Оно и понятно: кому охота, чтобы потомственный «вождизм» приказал долго жить?
    - Что же Синчи-атаман молчит?- Инсиль взирала на меня широко распахнутыми глазами, боясь разочарования.
    - Не хочу снизойти до пошлости,- я не очень рьяно попытался восстановить свое пошатнувшееся реноме, чем только усугубил свое положение.
    - Неужели Чуки права, и этот рот,- Инсиль с ужасом смотрела на ширинку,- предназначен для прослушивания?
    - Да не рот это, чтоб вас… не рот!
    - А что?- с надеждой в голосе спросила Инсиль.
    - Если сказать правду, то это только породит массу дополнительных вопросов.
    - Но если Синчи-атаман промолчит, это породит массу кривотолков!
    - Дочь рыбака иногда способна мыслить толково,- криво усмехнулась Чуки.
    - Если ягуар не рычит, он готовится к смертельному прыжку,- курака все явственнее стал подпадать под внучкино влияние.
    - Ну коли вы настаиваете… Только, чур, не обвинять меня в скабрезности! Что ваши мужчины делают со штанами, когда желают освободиться от лишней жидкости?
      Инсиль смущенно отвернулась, а Чуки хоть и смотрела прямо, с ответом не торопилась. Как и подобает в таких случаях, курака взял инициативу в свои руки.
     - Когда водопад обрушивает все свое нетерпение, благоразумней не стоять на его пути. 
    - Говоря нормальным языком, ваши мужчины благоразумно снимают штаны? А вот для привилегированного сословия предусмотрена так называемая ширинка, и здесь уже ничего снимать не обязательно.
    - Невероятно,- горячо выдохнул курака,- я не верю собственным ушам! Внучка, принеси каньон для водопада.
      Посредством жесткого взгляда Чуки переадресовала данное приказание Инсиль, и та вышла из дома. Правда, на улице она не задержалась. Инсиль поставила на пол керамический сосуд удлиненной конфигурации. Вероятно, то и был каньон, в который и должен был обрушиться водопад известного содержания.
    - Кажется, радушный вождь жаждет угостить Синчи-атамана кувшином доброго вина?- я все еще лелеял надежду на благоприятное разрешение проблемы,- признаться, пить дико хочется.
    - Сейчас мы проверим, действительно ли ты Синчи-атаман,- не моргая, произнес курака.- Коли наполнишь каньон до краев и при этом не прольешь ни капли, я с легким сердцем доверю тебе свою алью. Коли обмочишь штаны, придется прибегнуть к опыту пакаримокруна,- он посмотрел на внучку, давая понять, кто в противном случае встанет у руля рукано.
     Я измерил взглядом керамический каньон, к счастью, уступавшему по своим параметрам природному каньону. Но вместимость в три литра тоже ведь чего-то да значила!
    - Думается, мой водопад не столь полноводен, чтобы чего-то там наполнить до краев,- сделал я не слишком лицеприятное признание.
     Курака посмотрел на торжествующую внучку и, постучав пальцем по медальону, сделал для меня некоторое послабление.
    - Выходит, сегодня Синчи-атаман не припадал губами к бурному течению Урубамбы? Тогда пусть он наполнит каньон по крыло бабочки. Но самое главное – не обмочиться!
     Разве это бабочка? А мне показалось, жук. Сразу видно, местные художники уступают в профессионализме нашим, гжельским. Но все равно, где взять столько отработанной жидкости, чтобы «подпереть» ею крыло не понятно, какого насекомого? Но если снова начать плакаться, бразды правления над алью окажутся в отнюдь не крепких руках, а стоит ли возвращаться в эпоху пакаримокруны? Все это, конечно, так, но ведь от осознания своей исключительности жидкости уж точно не прибавится. По крыло… А кто даст гарантию, что то самое крыло не вспорхнет еще выше? Изразцовые насекомые не способны на подлянку? Так или иначе, но я не дойная корова, и, кроме всего прочего, разве джентльмен станет устраивать водопад в присутствии дам? Впрочем, если кто и испытывает неловкость от предстоящего шоу, так это Инсиль, и только наличие высокого начальства не позволяет ей задать стрекача. А вот Чуки держится так, словно «водопадные» эксперименты ежедневно случаются на ее глазах.
    - Странный у вас, уважаемые рукано, критерий выборности кураки,- натянуто улыбнулся я,- согласитесь, доверять судьбу алью разумней тому, у кого вместительней сердце, а не мочевой пузырь.
    - Синчи-атаман говорит как настоящий мудрец,- не задержался с похвалой курака,- и хотя та вода, какая вытекает из нас и содержит много соли, истинная суть исходит из сердца.
    - Деда, не доверяй сладким речам. К тому же, любой обезьяне понятно, что более всего соленой сути выходит, когда снимаешь штаны, а не когда распахиваешь сердце. И ведь вдвойне интересней посмотреть, как то будет происходить при одетых штанах, через ширинку.
      Да у этой красотки воображение вскипает почище иного водопада! Такое ощущение, будто она меняет любовников, как перчатки. Вот и курака верно прочувствовал мое настроение.
   - Чуки была много раз замужем, но гром войны неизменно отбирал у нее любимых.
      И сколько же в себя вмещает то самое «много»? Целый полк? Впрочем, не будем ерничать, и не стоит затягивать с соболезнованием. Однако выразить его желательно в ненавязчивой форме…
    - Если кому-то не терпится оценить принцип работы «молнии»,- я коснулся пальцем ширинки,- мне доставит огромное удовольствие все это продемонстрировать. Только без свидетелей!
    - Молнии?!- в глазах Чуки пробежал электрический разряд,- а может, действительно не стоит обращаться к опыту пакаримокруны?
     С чего бы такой крутой разворот в наших взаимоотношениях? Вероятно, Чуки увидела во мне очередного муженька? Не муженька, а мужа! Причем с большой буквы. Но под молнией я подразумевал совсем не то, что подсказало красотке ее испорченное воображение!    
    - Вот и внучка, наконец, поняла, что соль, суть, истина, зарождается здесь,- курака приложил медальон к левой части груди.
   - Зарождается, может, и там, а вот выходит наружу через…
   - Я больше не могу это слышать, не могу!- Инсиль не дала Чуки договорить и, закрыв уши руками, устремилась из дома прочь.
    - А вот дочь рыбака еще ни разу не была замужем,- курака поспешил оправдать своевольное поведение Инсиль,- но, похоже, она уже готова покончить с девичеством. Придется Синчи-атаману о том позаботиться.
    - Кажется, мне есть, о ком заботиться,- я покосился на Чуки, взиравшую на меня, как на собственность.
    - В обязанности кураки входит сватовство его подчиненных,- вождь несколько прояснил ситуацию,- к сожалению, у нас слишком мало мужчин-рукано, но из того, что имеется, необходимо выбрать лучшее. Инсиль заслуживает лучшего.
    - Но, вроде бы, у нее есть жених. Ваш внук.
    - Нанан только-только надел уара, и ему не мешало бы их основательно износить. До дырок на коленях.
      Мне было известно, что уара – короткие, по колено, брюки, являвшиеся своего рода свидетельством половой зрелости. Но, оказывается, мало их было заслужить, так еще требуется стереть до дыр! Конечно, не все в Тауантинсуйу придерживались ортодоксальных взглядов, как рукано. Однако необходимо признать, что недозревший плод подчас быстрее доходит до головы, упав с ветки, а не тогда, когда болтается на ней. Ну вот, я уже начинаю говорить как настоящий курака!
    - Полагаю, надо бы у самой Инсиль спросить, как она относится к Нанан. Если у них любовь, милосердно подождать, пока на уаре жениха появятся дырки.
    - Любовь…- старик не без чувства сострадания посмотрел на меня,- или без нее нельзя рожать воинов? Курака в первую очередь должен помнить о безопасности границ государства инков!
    - То есть поспешить с подбором отца будущему воину?- поспешил я с ненавязчивым уточнением, фактически уклоняясь от непосредственного участия в комплектовании инкских подразделений.
    - Лучше не воину, а воинам,- вот и курака дал понять, что и он горазд на всякого рода уточнения,- если Инсиль понесет двойню, получит каньон «солнечного металла»,- он задержал взгляд на керамическом сосуде, предназначенном для «водопадных» дел,- а если порадует нашу алью тройней,- в придачу каньон «лунного металла».
      Речь идет о золоте и серебре. Итого килограммов семь будет. Не хило! Если бы современным матерям перепадала бы сотая часть от озвученного выше вознаграждения, они бы разрешались целыми взводами. Так или иначе, но бесспорно одно: столько драгметалла, как здесь, вряд ли, где еще сыщешь. Впрочем, золото тут не имело такого значения, как, к примеру, в той же Европе, где буквально все были ослеплены его коварным блеском. И, может, даже лучше, что инки смотрят на мир не щурясь, широко распахнутыми глазами. Впрочем, и здесь хватает узкоглазых. Достаточно вспомнить, с каким недоверием Чуки взирала на меня еще с четверть часа тому назад. И пусть с тех пор глаза ее заметно покруглели, держать с ней ухо востро вовсе не помешает. Еще неизвестно, все ли ее благоверные погибли от рук неприятеля.   
    - Договорились: на правах кураки я постараюсь подыскать для Инсиль мужа, который осчастливит ее тройней, а то и целым взводом,- пообещал я, быть может, даже слишком горячо.
    - А что такое взвод?- не задержалась с вопросом Чуки, ибо все, что касалось интима, ее страстно волновало.
    - Взвод – это порядка сорока воинов,- я виновато развел руками, как бы извиняясь за свою горячность, случившуюся секундами ранее.
 Но Чуки не усмотрела в моих словах ни малейшей капли абсурда.
     - Это какой же мощью должен обладать отец, доставивший матери столько счастья?
     Лучше подумала бы, как такое количество будущих бойцов разместится в животе, пусть даже и без полной экипировки.
    - Ты бы хоть на одного воина сподобилась,- с укоризной в голосе произнес курака, за что был награжден внеочередным подзатыльником.
    - Разве я виновата, что Виракоча не дал мне детей?
    - Грешить меньше надо,- огрызнулся курака, и снова внучка обошлась с ним совсем не по-родственному.
     На этот раз в семейный конфликт я предпочел не вмешиваться. Тем более голова кураки, судя по всему, привыкла к подобному обращению, и подзатыльники стали для нее своеобразной ячауаси мужества. Только теперь до меня дошло, почему на голове вождя не было традиционного убора с плюмажем: ничто не должно препятствовать воспитательному процессу, в преддверие которого Чуки так тщательно разминает кисть руки. Вывод напрашивался сам собой: курака здесь – фигура декоративная, и всеми делами заправляет неукротимая Чуки. Вне сомнения, она и мужей для себя назначает сама. И вот что я на это скажу: с порочной практикой пора кончать. Стану куракой – первым делом запрещу подзатыльники. Впрочем, вслух о том заикнуться я не осмелился, и вряд ли, кто догадался, что мне взбрело в голову.
    - Внучка, мужчинам надо поговорить с глазу на глаз,- курака ясно дал понять, что пример Инсиль для Чуки должен стать заразительным.
    - Тебя, деда, оставь без присмотра, такое напридумаешь, что и за дверью со стыда сгоришь,- Чуки явно кривила душой, ибо подобное чувство ей было неведомо,- я останусь здесь. Для твоего же душевного равновесия,- она принялась еще интенсивней разминать свою кисть.
     - Любит меня внучка, потому и оберегает всеми доступными методами,- курака нашел не совсем убедительное оправдание беспардонному поведению Чуки,- в золотой стране – золотая молодежь!
    - Старость рукано под надежной защитой,- я спрятал усмешку в бороду.
    - Действительно, какие могут быть секреты от такой молодежи?- теперь уже курака попытался убедить себя в исключительности идущей за стариками смены,- как моему преемнику, я обязан сообщить Синчи-атаману пожелание моих предков…
    - Опять понесет бред про золотые семена в золотом сосуде! - перебила Чуки деда.       
    - Никакого бреда! Если бы не те семена, никогда не проросло бы государство инков, и уж тем более – не набрало такую ослепительную силу, на какую способно одно лишь Солнце.
    - Синчи-атаману уже захотелось заткнуть уши.
    - Совсем даже наоборот,- возразил я Чуке.
    - Синчи-атаман хочет уйти, и мы не станем его уговаривать остаться.
    - Да я и без всяких уговоров останусь и с превеликим удовольствием выслушаю исповедь пока еще действующего кураки,- я более решительно возразил Чуке, и той пришлось отказаться от психологического давления.
    - Кажется, после того, как я отправлюсь на небеса, с чувством глубокого удовлетворения стану взирать на наше алью с проплывающего мимо Ниначумби облака,- седовласый старик с благодарностью смотрел на меня, лишний раз убедившись в моей принципиальности.- Да-да, мои предки не станут укорять меня за выбор кураки.
    - Какое облако, деда?- криво усмехнулась Чуки,- да за такие фантазии мы тебя так глубоко закопаем, что, если кого и увидишь, то только червей.    
    - Где я прорасту, как те золотые семена из золотого сосуда,- мечтательно изрек курака, переводя на меня взор,- послушай же, Синчи-атаман, откровение моих предков, которое, может статься, поспособствует тебе подняться с низшей ступени лестницы Мачу-Пикчу на самую высокую. Понимаешь, что я имею в виду?
    - Город Мачу-Пикчу, насколько мне известно, славен своими каменными лестницами. Их там не одна сотня!
    - И коли все те лестницы вытянуть в одну, можно будет легко достать до солнца.
    - Так уж и легко!- хихикнул я, поражаясь безграмотности рукано в области астрономии.- Но суть иносказательного послания кураки, кажется, удалось расшифровать: мне предстоит пройти все ступени служебной лестницы, на вершине которой установлен трон «сыновей Солнца», куда я с радостью и помещу свой достопочтенный зад.
    - Тсс!- курака испуганно посмотрел по сторонам,- за такое высокомерие легко лишиться головы. Хотя Синчи-атаман прав. Однако без золотых семян из золотого сосуда ничего подобного не произойдет.
    - Сказочник мой деда, правда?- Чуки вымучила ухмылку, исподлобья наблюдая за мной.
    - Обожаю сказки,- твердо произнес я.
    - Особенно правдивые сказки,- курака поблагодарил меня взглядом за твердость,- но вот она, истина моих предков! История инков началась следующим образом: Солнце послало своих детей, сына Манко Капака и дочь Мама Окльо, живущему во тьме человеческому роду. С таким напутствием: «Сойдите на землю и правьте там. И пусть то будет власть не силы и подчинения, а дружбы, взаимопонимания. Где свет и знания станут основой основ. Научите несведущих возделывать почву, разводить животных, ткать, поддерживать семейный очаг… Дайте людям законы, наведите порядок, потому что без всего этого не будет жизни на земле». Солнце дало своим детям золотой жезл, который должен был указать, где надлежало образовать земное царство. Поиски земли обетованной затягивались, и Солнце послало на помощь Манко Капак и Мама Окльо шесть братьев и сестер. Мужчины называли друг друга «айяр», женщины – «мама». Предводителем был, конечно же, Айяр Манко, несший в клетке золотого сокола в качестве доказательства своего знатного происхождения. Сокола звали Инти (Солнце). В другой руке Манко нес золотой сосуд с золотыми семенами, которые Солнце-отец приказал посеять в земле обетованной. Вскоре путешественники достигли долины Куско. В местности, под названием Уайнапата, между речками Уатанай и Тульюмайо земля впервые приняла солнечный золотой жезл. Здесь же и были посеяны золотые семена. И какие всходы они дали! В Куско «сыновья Солнца» возвели свои дворцы, оттуда они правят миром. Говорят, не все золотые семена были использованы, и если посеять их в плодородной земле, ожидай всходы не менее щедрые, чем те, какие случились в Куско. Синчи-атаман понимает, к чему я клоню?
    - Мне предлагается воспользоваться оставшимися семенами? Но где их взять?
    - В пещере, откуда Манко Капак и Мама Окльо начали свой путь к земле обетованной, в Куско.
    - Пальцев не хватит, сколько раз я слышала эту историю,- взяла слово
Чуки, и нельзя было не отметить, что она отказалась от того на чем, собственно, настаивала – на сказке.- Но деда упорно умалчивает о главном: о местонахождении пещеры, которая, ко всему прочему, наверняка имеет название.
    - Как все исторические места,- согласился с внучкой старец,- к сожалению, предки не пожелали останавливаться на мелочах…
    - Мелочах?!- Чуки привычно плотно приложилась к хорошо знакомому затылку,- знаешь, деда, сколько в Андах пещер? Звезд меньше на небе!
    - Если попусту не размахивать руками и прямо сейчас заняться поисками золотого сосуда, удача озарится своей солнечной улыбкой.
    - Озарится?!- несмотря на предупреждение, Чуки вновь широко размахнулась, и шлепок на этот раз получился особенно звонким,- если даже и удастся напасть на вожделенную пещеру, как узнать, что это именно она? Золотой сосуд вряд ли стоит у входа!
    - Конечно, удача, как и черепашье мясо, случается не часто,- взгляд старца уходил за окно, в необозримую морскую даль,- но за ней надо охотиться.
    - Это ж сколько жизней понадобится, чтобы облазить все пещеры, которых больше, чем звезд на небе?- свое негодование внучка щедро пролила на многострадальную голову деда, но ведь рикошетом и меня зацепило!
    - На правах, считай, действующего кураки настоятельно прошу дрянную девчонку покинуть помещение,- я четко изложил свои требования.
    - И не подумаю,- не без вызова подбоченилась Чуки, и, в общем-то, длинное платье «анаку» сделалось каким-то коротким, предав обозрению стройные ноги.
    - Тогда обещай, что больше не станешь воспитывать своего дедушку.
    - И не подумаю ничего обещать!- лицо Чуки оказалось так близко от моего носа, что молнии ее глаз опалили мне ресницы.
     Стало очевидно: если дать слабину, уже в самом ближайшем времени электрический разряд превратит меня в пепел.
    - А ну, пошли,- я взял Чуки чуть выше локтя, увлекая ее к двери.
    - Но я не назначала Синчи своим мужем!- упрямица не собиралась мне потакать.
    - Я тебя не на супружеское ложе приглашаю.
    - Отпусти руку – сама пойду.
    - Так-то оно лучше!
    Впрочем, я поспешил с выводами, ибо такой звонкой затрещины даже действующий курака не удостаивался. В глазах моих потемнело, и сразу вдруг высыпали звезды. Их оказалось много больше, чем на небе. А ведь дрянная девчонка права: напасть на вожделенную пещеру будет не так-то и просто. Когда же я пришел в себя, от Чуки и след простыл.
    - И как только голова кураки сносит такие «звездные» подзатыльники?
    - Да, рука у моей внучки тяжелая, что каменные блоки крепости Саксауаман,- с улыбкой отозвался седовласый старец.- Но ведь без твердой руки нет законности, без чего не будет жизни на земле,- он фактически повторил завет Солнца-отца,- если Синчи-атаман объединит свои усилия с неукротимой Чуки, рукано станут самыми процветающими из всех инков.         
    - С этой взбалмошной девчонкой? Да для нее закон не писан!
    - Чуки только выглядит по-девчоночьи резво. На самом деле она уже вполне зрелая женщина двадцати семи лет, с рассудительным умом. Чуки рано потеряла родителей, и ей пришлось быстро повзрослеть,- глаза старца увлажнились.- На правах все еще действующего кураки я хочу, чтобы вы стали мужем и женой. Именно хочу, а не объявляю вас таковыми. Синчи-атаман – фигура значительная, и ему не полагается навязывать мнение со стороны.
    - Я учту пожелание кураки,- мне не хотелось разочаровывать старца, который, похоже, во внучке души не чаял.
   - Вы будете красивой парой,- заключил старец, и слеза стекла по его морщинистой щеке.
    - Станем считать, что внучка пристроена,- поспешил я успокоить кураку, но тот еще больше расчувствовался.
     Пришлось выждать некоторое время, а когда чувства улеглись, старец попросил меня закрыть дверь.
    - А теперь я скажу Синчи-атаману то, что не говорил никому: золотой сосуд с золотыми семенами находится в местечке Пакаритамбо, что у озера Титикака, в пещере Тамботоко
     Старец снял с шеи золотую цепочку с точно таким же медальоном и передал мне этот символ власти всех рукано. Затем он устало закрыл глаза, и стало ясно, что он не прочь отдохнуть.
     Я вышел на улицу, и жадно втянул ноздрями морской воздух, который почему-то не показался, как прежде, божественно-чудным. Воздух был каким-то пронзительно-прозрачным, с привкусом горечи. А что я, собственно, хотел, ведь не мед же пить сюда пожаловал!
               
                *******
       Нет, очутись я в другой стране, то посчитал бы курака выжившим из ума стариком. Но разве нонсенс в «золотом» государстве золотые семена? Не нонсенс, конечно, но мне-то что до всякого рода семечек? В конце концов, я не крестьянин, и заботиться о грядущем урожае как-то не престало. Вот потому, что не крестьянин, меня и интересует золотой сосуд с вышеупомянутыми семенами. Да, но я и не гончар, чтобы умиляться всякими там сосудами! Кажется, гончарам до того надоели все эти горлышки-донышки, что они готовы блевать в творения собственных рук. А вот я зашелся бы в поросячьем восторге, если бы золотой сосуд воссиял в моих руках. Конечно, я не хапуга, и сосуд мог спокойно презентовать той же Инсиль. А вот семена посеял бы в слегка увлажненную землю, и щедрые всходы не заставили бы себя долго ждать. Да, но земля должна быть не столько увлажненной, сколько обетованной, а без золотого жезла вряд ли узнать, приживутся ли семена в почве, или же ты зря гнул свою спину.
     А вот здесь может возникнуть непреодолимое препятствие, на фоне которого поиски сосуда покажутся нечто вроде вечернего променада. Надо было хотя бы полюбопытствовать, где вернее всего раздобыть золотой жезл. Да тут и без всякого любопытства ясно – у самого Инки, правителя Тауантинсуйу. Не слабо! Похоже, ни о каком добывании речи быть не может. А что если попросить жезл во временное пользование? Абсурд? Ничего подобного! Ведь это другие народы буквально сходят с ума по «желтому дьяволу», а у инков на сей счет с головой никаких отклонений не наблюдается, так что причин для отказа в моей просьбе вроде как нет никаких. Так уж и никаких? Коль уж этот жезл указал местонахождение земли обетованной, то он почти наверняка стал символом государственной власти. Неужели тупик? Ну, уж дудки! Не для того я обласкан морской пеной, чтобы прозябать в тени инкских императоров. Дай вот только доберусь до золотых семян, так сразу и создам свою золотую империю. Покруче Тауантинсуйской!
     Нет, право, чем я хуже Манко Капака? Сын он, видите ли, Солнца. Самозванец несчастный! Да если бы инки разбирались в астрономии, никакой Манко как личность не состоялся бы. Тоже мне, сынок нашелся! Плод горячей страсти в миллионы градусов по Цельсию! Не посланник он небес, а аферист высшей пробы. И ведь далеко не каждый способен на столь циничную ложь. В этом свете мое «пенное» происхождение видится безобидной шуткой, и в том, что меня приняли за Синчи, моей вины не просматривается. Конечно, с атаманом случилась небольшая накладка, но не для того же я вышел из воды весь такой чистенький, чтобы тут же и ударить лицом в грязь! Короче говоря, я нисколечко не хуже основателя государства «золотой» империи, и мой карьерный рост ожидается не менее стремительным, чем у первого Инки.
      Стоп, не слишком ли высоко я вознесся в собственных мыслях? Ведь у того же Манко был золотой жезл, да и Окльо, поди, немало способствовала в восхождении любимого на престол. С жезлом, кажется, худо-бедно, а разобрались, а вот с Мамой Окльо дела обстоят из рук вон плохо. Да что там, хуже некуда! Ведь она умерла чуть ли не три века назад, а мумия вряд ли способна влиять на политический расклад сил.       Но у меня есть Чуки, которая стоит десятка Мам, хотя сама никогда и не рожала. Впрочем, «мама» означает «жена», а уж здесь-то Чуки явно преуспела. Тем более мне без нее никак не обойтись! Нет, я решительно против браков по расчету, и намерен и впредь придерживаться подобной концепции. Что же касается Чуки, то она стоит того, чтобы о ней думали ночь напролет. Хороша, если не сказать больше. Ее лицо – редкостное сочетание воли и нежности, настороженности и открытости. Хотя, конечно же, наличие последнего качества мною сильно преувеличено. Но это еще один довод за то, что эта девушка для меня явно не безразлична. Вот после этого и не верь в любовь с первого взгляда!
    - Синчи-атаман, не нужна тебе Чуки,- Инсиль словно подслушала мои мысли, садясь рядом с моим лежаком, источая аромат цветущей юности,- она погубит тебя.
    - Хочешь сказать, Чуки помогла умереть всем своим возлюбленным?- так же шепотом спросил я, боясь разбудить рыбака, храп которого, впрочем, не предрасполагал к повышенным мерам предосторожности.
    - Ну, не совсем же она злодейка!- Инсиль неожиданно взяла под защиту свою соплеменницу, которой с минуту назад выразила недоверие,- но в делах Чуки есть много чего таинственного.
    - Я бы попросил тебя говорить открытым текстом. Что там такого таинственного есть в делах Чуки, отчего надо понижать в страхе голос?
    - Я говорю шепотом больше из-за боязни разбудить отца. Он будет безмерно расстроен, если увидит меня у постели мужчины,- Инсиль совсем на чуть отодвинулась от моего лежбища, словно это могло кардинальным образом повлиять на мнение храпящего рыбака.- Большинство мужчин Чуки погибало в борьбе с дикими племенами, но были и такие, кто бесследно исчезал в мирное время.
    - Бесследно? Разве такое возможно?
    - Когда речь заходит о Чуке, ничего невозможного нет. Хотя бесследно исчезнуть там, где все знают друг друга по имени, случай, действительно, исключительный.
    - Если все так бесперспективно, отчего же тогда мужики косяком за ней ходят?
    - Оттого и ходят, что она, как удав, притягивает к себе и не отпускает до последнего твоего мгновения. Или Синчи-атаман устоял перед блеском ее глаз?
   - Если бы устоял, то сейчас не валялся бы как паралитик,- тяжелый вздох вырвался из моей груди,- конечно, я прислушался бы к совету Инсиль, но курака всех рукано пожелал видеть меня на одном ложе с Чуки.
    - Дело, действительно, зашло слишком далеко,- угрюмо произнесла Инсиль,- но Синчи-атаман сильнее любого кураки, и он вправе поступать, как подсказывает сердце.
    - Как раз мое сердце солидарно с взглядами кураки.
    - Я так и знала!- Инсиль закрыла лицо руками, громко заплакав.
    - Только этого нам не хватало!- я не без опасения поглядел на спящего рыбака,- пожалуйста, не волнуйся так за меня: осмотрительность – мое не самое худшее качество.
     Но Инсиль заплакала еще безысходнее, и я не на шутку испугался, что храп рыбака оборвется в любое мгновение.
    - Э, да ты никак в меня втюрилась? Признайся, я тебе не безразличен?
      Инсиль кивнула, не отрывая рук от лица. Вот это номер! Но разве могло быть иначе: я не дурен собой, перспективен, но куда важнее то, что мой нож из прочного металла и довольно внушительного размера? Если уж чем можно помочь расстроенной до слез девчонке, то это только своим отказом от собственных достоинств. Впрочем, помощь оказалась бы куда действеннее, коли я не стал бы ни от чего отказываться, и в свое сердце впустил бы вместо Чуки Инсиль. Но ведь сердце не проходной двор, чтобы все проблемы решать одним махом! К тому же, Чуки не тот человек, который легко сдает свои позиции. И если уж она вошла в сердце, то это надолго, если не навсегда. Впрочем, можно ускорить решение проблемы, для чего придется вырвать сердце из груди, на что я вряд ли когда отважусь. Инсиль, конечно, не плохая девчонка, и даже лет на десять моложе Чуки, но это, скорее, минус, чем плюс. Ведь путь к вершине власти обещает стать чрезвычайно трудным, и моя Окльо должна не только крепко стоять на ногах, но и всячески подталкивать меня к достижению намеченной цели. Но разве все это втолкуешь расстроенной до слез девчонке, которая больше доверяет собственному сердцу? Как это ни прискорбно, но высокие чувства нередко приводят к катастрофическим падениям, и я бы не хотел, чтобы, убитая горем девчонка, усугубила свое положение, сбросившись со скалы вниз головой.
    - Что случилось, дочка?- рыбак спешно покинул свой лежак,- тебя обидел Синчи-атаман?
    Инсиль отрицательно закачала головой.
   - Не бойся, скажи,- настаивал огорченный отец,- и если этот мужчина посмел… Я проучу его, проучу!
    Он схватил какой-то тяжелый предмет, собираясь вступить со мной в открытую конфронтацию.
    - Угомонись, папа,- Инсиль принялась за тщательную уборку своего лица,- Синчи-атаман пальцем ко мне не прикоснулся.
    - Что же тогда ты плачешь?
    - Сон страшный приснился,- соврала Инсиль, укладываясь на лежак.
    - Ну, коли сон, то ничего страшного,- растерянно произнес рыбак, не очень веря в дочкины заверения.
    - Синчи-атаман действительно вел себя так, как и подобает благодарному гостю,- я решительно взял сторону Инсиль, при этом как бы говоря от третьего лица,- у радушного хозяина замечательная дочь. Честное атаманское, замечательная!
    - Да я и сам это знаю,- не совсем уверенно отозвался рыбак, подходя к окну,- кажется, что-то стряслось.
     С улицы донеслись звуки, подобные тем, какие случаются при ударах в барабан. На востоке кромка неба заметно порозовела, но этого было явно не достаточно, чтобы отказаться от дополнительного освещения. По движущимся то тут, то там факелам можно было понять, что в Ниначумби происходит нечто вроде переполоха. По обрывкам фраз трудно было понять, что заставило людей проснуться ни свет, ни заря. Но вот в окно просунулась чья-то голова, сообщившая безрадостную весть: «Кураку убили!»
      Я схватился за голову: день еще не начался, а неприятностей, хоть отбавляй. Но если слезы Инсиль легко осушить, да и с ее психованным папашей возможно договориться, то с куракой дела обстояли не столь радужно. А ведь текущим днем курака собирался прилюдно объявить меня своим преемником, и под гром аплодисментов водрузить на мою шею медальон – символ власти над всеми рукано, и не только живущими вдоль побережья. Вероятно, курака чувствовал, что до дня грядущего может не дожить, оттого заблаговременно расстался с известного рода символом, которым безраздельно владел на протяжении сорока с лишним лет. Все бы ничего, да только вот теперь попробуй объяснить, каким образом медальон очутился на моей груди. Будь я урожденным рукано, проблема не стояла бы столь остро, как сейчас. Я же нарисовался здесь только минувшим днем, что явно не прибавляло мне авторитета. Конечно, покинув дом кураки, я предусмотрительно спрятал символ власти за пазуху, но вряд ли моя совесть позволит утаить то, что является национальным достоянием рукано. Короче говоря, моему положению не позавидуешь, и если Инсиль, вероятнее всего, и не помышляла об утесе, то я вдруг ощутил себя бросившимся с него вниз головой. Одно настораживало и в то же время вселяло оптимизм: слишком долго продолжается мое падение. Может, успею выйти из «штопора»?
     …Возле дома кураки собралось все население Ниначумби. Кто-то плакал, кто-то нервно подергивал ус, кто-то отплясывал ритуальный танец скорби. К двери было не протолкнуться, чему я где-то даже обрадовался. Да, отныне я курака, но, кроме меня и Чуки, о том никто не ведает. Так что мое непременное присутствие у смертного одра вряд ли кем прогнозировалось. Впрочем, слух о явившемся из морской пены атамане довольно быстро разошелся по всей округе, и мое лицо стало если и не обожаемым, то узнаваемым.
    - Проходи, атаман,- длинноволосый парень растолкал впереди стоящих людей, предлагая мне воспользоваться дверью.
      В его фразе не оказалось ключевого слова «синчи», что говорило об отсутствии ко мне подлинного уважения. Ведь если зреть в корень, для тех же рукано «атаман», в сущности, слово-паразит!   
    - Да там наверняка родственников полон дом,- упрямствовал я, справедливо полагая, что мое присутствие у смертного одра совсем не обязательно.
    - Родственники потеснятся,- жестко произнес длинноволосый, и вдруг стало ясно, что мной здесь не слишком довольны.
     Я попытался найти понимания у Инсиль, но та отвела глаза в сторону. Впрочем, ее никто не приглашал воспользоваться входом, чего же тогда совать нос туда, куда не просят? Чего доброго, прищемят нос дверью!
    - Действительно, много места я не займу,- мне пришлось проследовать по коридору, предоставленному учтивыми селянами.   
    В противном случае длинноволосый не ограничился бы словесным приглашением.
    В доме и, правда, яблоку негде было упасть. Львиную долю «группы скорби» составляли женщины, чему легко было найти объяснение: мужчины утеряли в своей численности на полях сражений. За исключением Чуки, сидевшей у изголовья покойного, все пребывали в строго вертикальном положении. Я вознамерился «отстояться» за спинами скорбевших родственников, однако длинноволосый потребовал моего дальнейшего продвижения.
     Чуки посмотрела на меня так, словно это я приложил усилия к тому, чтобы над племенем рукано сгустились черные тучи. 
    - Атаману нечего нам сказать?- глухо произнесла Чуки, и я не без огорчения отметил, что ее обращение получилось заметно усеченным, причем не в лучшую сторону.
   - В связи с безвременной кончиной выдающегося политического деятеля прошлого выражаю искреннее соболезнование родным и близким,- заговорил я языком некрологов, чем немало поразил присутствующих.         
    - Почему это прошлого?- с прищуром справилась Чуки.
    - Ну, не современности же!..- выдал я, не подумав, однако быстро спохватился,- потому что все отныне у нашего выдающегося политического деятеля в прошлом.
    «Скорбящая группа» прибавила в скорби, и это являлось лучшим доказательством того, что мне удалось выправить ситуацию.
    - Тогда почему «кончины безвременной»?- сильнее прищурилась Чуки,- выдающемуся политическому деятелю было больше ста лет.
    - Деятелю было девяноста два.
    - Но ведь тоже не мало, чтобы сетовать на цветущий возраст покойного.
    - Когда тебе под тридцать, то не мало, а вот мнение тогда еще не покойного наверняка было прямо противоположным.
    - И совсем даже не наверняка,- Чуки продолжала с недоверием взирать на меня,- так почему же «безвременной»?
    - Так обычно говорят, чтобы подчеркнуть тяжесть утраты.
    - Нанан, ты слышал чего-нибудь подобное?- Чуки устремила взгляд на длинноволосого, и тот в отрицании закачал головой.
    - А вы, убитые горем родственники?
    «Скорбящая группа» разродилась воплями, и лично мне было не понятно, что она этим собиралась сказать. А вот Чуки оказалась куда проницательней.
    - Видишь, атаман, убитые горем родственники не слышали ни о каком подчеркивании.
   - Признаться, так больше пишут, а не говорят,- я поспешил исправиться, чем только отчетливее припер себя к стене.
    - Много ли напишешь на веревке?- вяло ухмыльнулась Чуки, имея в виду узелковое письмо «кипу», распространенное на всей территории Тауантинсуйу.
    - Действительно, посредством узлов некролог не накропать,- я был вынужден признать свое поражение, намереваясь, при лучшем, разумеется, для себя раскладе, обучить рукано цивилизованной письменности.
    - Кажется, атаман готов разъяснить убитым горем родственникам, что он собирался поведать своей «безвременной кончиной».
    - Не своей кончиной, а его,- я раздраженно указал на покойного,- да-да, правильней не мне уделять повышенное внимание, а выдающемуся политическому деятелю.
    - Неспроста атаман увиливает от вопроса, неспроста,- Чуки обвела взглядом «скорбящую группу»,- тогда я возьму на себя смелость сказать, что скрывается за холодящим душу «безвременьем»: атаман принудил выдающегося политического деятеля навеки сомкнуть свои всевидящие очи.
    - Думаешь хоть, что говоришь?- я не сдержался, чтобы не настучать по своей голове, но стоявший рядом Нанан решительным жестом призвал меня не злоупотреблять сценическим мастерством.
    - Но разве у атамана не произошло серьезного разговора с выдающимся политическим деятелем?
     Чуки самым бессовестным образом продолжала на меня «наезжать», чего она, безусловно, могла себе позволить, ощущая безоговорочную поддержку в лице «скорбящей группы». Но я не стремлюсь, чтобы меня размазали по стенке!
    - Не настолько серьезного, чтобы тут же и умереть.
    - Атаман настаивает на естественной остановке сердца?- Чуки не без тоски посмотрела на тело выдающегося политического деятеля, каковым, оказывается, был ее дед.
    - Ни на чем я не настаиваю!
     Чуки и Нанан многозначительно переглянулись, а «скорбящая группа» буквально свихнулась от скорби. Но как это случалось и прежде, надолго скорби не хватило.
    - А не собственноручно ли атаман остановил пламенное сердце выдающегося политического деятеля?
    - Ты в своем уме?- я снова не очень нежно приложился к своей голове, и Нанан не смог спокойно наблюдать за столь циничной сценой – сценой самоубийства,- сердце – не маятник, чтобы его взять да остановить собственными руками!
     Не все мои сравнения были понятны средневековому жителю, но рукано старались не обнаруживать свою дремучесть.
    - Сердце возможно остановить и не прикасаясь к нему. Например, черными делишками или даже словом,- Чуки смотрела на меня, не моргая,- когда атаман настоял на моем уходе из дома, он вынашивал по отношению выдающегося политического деятеля черные замыслы?
    - Даже в мыслях ничего подобного не было!- раздраженно произнес я, и все больше из-за того, что внучка уж слишком высоко превозносит своего деда, не являвшимся выдающимся политическим деятелем.
     Однако не сам ли я сделал столь глубокий реверанс в сторону кураки?
    - Но после того как атаман распрощался с выдающимся политическим деятелем, на груди последнего не оказалось реликвии всех рукано,- Чуки задержала взгляд на моей шее, на которой нельзя было не отметить пару-другую золотых звеньев.
    - А я и не скрываю, что символ власти над всеми рукано мне передал не такой уж и выдающийся политический деятель, о чем он собирался сегодня объявить перед всей алью,- я снял с себя цепочку и протянул ее Чуке.- Конечно, все накопления покойного должны перейти по наследству.
    - Реликвия не всегда передается по наследству,- Чуки постаралась не заметить протянутую к ней руку,- но все равно обидно, что больное сердце выдающегося политического деятеля не выдержало расставания с символом власти.
    - Теперь вы понимаете, что я не убивал нашего дорогого и горячо любимого кураку?
    - А как назвать вот это?- Чуки указала взглядом на покойного.
    - Наверное, инфарктом миокарда, повлекшего за собой летальный исход
    «Скорбящая группа» захлопала глазами, обнаруживая-таки свою дремучесть. Ну а Нанан, так тот вообще не смог удержать язык за зубами.
    - И как же то будет звучать на «руна сими»?
    «Руна сими» - язык народа или же человеческий язык.
    - Быть может, так: русло реки внезапно перекрыла огромная глыба, и большое озеро в тот же миг пересохло.
    - Похоже, так оно и было,- Нанан задержал на Чуке взгляд,- случись по-другому, дед успел бы тебе о том сообщить.
    - Когда я возвратилась домой, выдающийся политический деятель был уже в полузабытьи, и меня он уже не узнавал,- возразила брату Чуки,- неужели ты все еще не понял, что атаман намеренно спровадил меня за дверь?
    - Похоже, так оно и было,- Нанан с недоверием посмотрел на меня, ожидая объяснений.
    - По-вашему, я выпил с невыдающимся политическим деятелем на брудершафт, предварительно подсыпав в его кубок яда?
     «Скорбящая группа» вновь принялась оправдывать собственное название, дабы не обнаружить своей дремучести. А вот Нанан не стыдился задавать вопросы.
    - Что такое брудершафт?
    - Не о том спрашиваешь, братец, не о том,- поскольку до головы Нанана было далековато, Чуки приложилась к тому, что находилось под рукой, и оставалось только возрадоваться, что деятель окончательно утратил чувствительность.
     А вот «скорбящую группу» больно ранил импульсивный жест Чуки, и комната наполнилась горестными голосами. Чуки дождалась, когда воцарится тишина и, адресуя гнев братцу, вновь звонко приложилась к голове, окончательно утратившей чувствительность.
    - Или упоминание о яде тебя не насторожило?
    - Похоже, так оно и было,- Нанан переадресовал мне гнев сестры, усилив его собственным озлоблением.
    - Да для красного словца я приплел и брудершафт, и тем паче яд! А ведь и того и, тем паче, другого не было.
    - Похоже, так оно и было,- Нанан тупо смотрел на сестру.
    - Да не так, безголовый братец, не так,- Чуки вскочила со стула и отпустила Нанану звучную затрещину,- не могло сердце выдающегося политического деятеля остановиться естественным путем, не могло!
   - Похоже, так оно и было,- Нанан, потирая затылок, обратил свою тупость на меня.
   - Да не так, не так,- я повторил маневр Чуки, правда, без рукоприкладства,- очень даже могло остановиться естественным путем, очень!
    - Похоже, так оно и было,- выражение лица Нанана становилось все тупее.
    - Но согласись, безголовый братец, если сердце за сто с лишним лет ни разу не остановилось естественным путем, с чего бы ему остановиться в то самое время, когда выдающийся политический деятель остался один на один с атаманом?
    - Похоже, так оно и было,- покорно отозвался Нанан, прикрывая на всякий случай затылок.
     Чаша весов неуклонно склонялась в сторону неукротимой Чуке, обращавшей свои доводы не столько к брату, сколько к «скорбящей группе». Стало понятно, что если не расположить к себе виновницу затянувшейся дискуссии, затерявшееся слово «синчи» так и не отыщет своего «атамана». Мало того, я могу потерять то, что осталось, а вместе с ним и голову. А как без головы возвращаться в далекое завтра? Впрочем, у меня кое-что припасено на черный день.
    - А ведь невыдающийся политический деятель благословил меня на брак со своей внучкой…
     Я не успел закончить фразу, как довольно много женщин - молодых  и не очень – обступили меня со всех сторон.
    - Благословил меня на брак с внучкой Чуки.
     Комнату заполнил вздох разочарования, и от меня вновь все отвернулись. Но только не Чуки!
    - Да и мне выдающийся политический деятель пожелал совместного проживания с атаманом… С Синчи-атаманом.
    - Похоже, так оно и было,- Нанан пригладил волосы на затылке,- а говоришь, дед тебя не узнавал.
    - Как это бывает с умирающими, перед последним выдохом в их сознании случаются просветления,- Чуки всем своим видом показывала, что брат отныне может не опасаться за собственную голову.- Вот и выдающийся политический деятель, пожелав мне семейного счастья, выразил уверенность в том, что Синчи-атаман станет самым сильным куракой за все время существования «сыновей Солнца».
      Буквально тут же «скорбящая группа» преобразовалась в «группу ликующую». Мне же было рекомендовано прямо у смертного одра принести присягу на верность идеалам как ныне здравствующих рукано, так и тем, кто будет радоваться жизни после моей безвременной кончины. Словом «безвременной» я умышленно сгустил краски, дабы окончательно и бесповоротно снять с себя все подозрения в причастности к не совсем логичной смерти деятеля. Ведь у всех без исключения людей кончины случаются преждевременными. И даже если кто-то ушел в мир иной в крайне преклонном возрасте, он не добрал несколько световых лет. Вот и рукано потребовали изъять из моего словарного багажа не только «безвременная», но и «кончина», чему я, признаться, совсем не огорчился.
      Так или иначе, но по завершении траурных мероприятий со свадьбой было решено не затягивать. Лично я обеими руками «за»! Чука же пообещала проголосовать ногами. На брачном ложе. Все это, конечно, слишком занимательно, но уж очень не хочется стать очередным слабым звеном в цепи Чукиных благоверных. И тут уже в вечную жизнь не очень-то и верится…
                ******
       Свадьбу пришлось отложить, и виной тому были не чувства, которые, надо заметить, день ото дня только крепли, а непрекращающиеся набеги чанков. Это чрезвычайно воинственное племя спустилось на побережье с Анд, оставив насиженное место у большого озера Чоклокоча, что переводится как «кукуруза». По пути своего следования «кукурузники» подчинили множество племен, разбросанных в долине Андауальяс («долина медных лугов»), сделав ее центром своего могущества. Конечно, основной удар чанки предприняли на столицу инков Куско, но неподконтрольные правительственным войскам соединения врезались далеко вглубь Тауантинсуйу. Было понятно, что дерзкие вылазки осуществляют, говоря современным языком, отморозки, во главе которых, как выяснилось, стоял Руминьяуи – «Каменный глаз». К счастью, основные силы чанков увязли на склонах холма Карменка, расположенном на окраине Куско, а с теми, кто играл не по правилам, можно было сражаться на равных. И это при том, что в моем подчинении катастрофически не хватало мужчин. Зато какие были женщины! Одна Чуки чего стоила! Кстати говоря, Каменный глаз обещал отвести свою банду от стен Ниначумби, если рукано выдадут ему непокорную Чуки. И чем больше гибло защитников данного поселения, тем явственнее звучали голоса, призывавшие выполнить требования бандитов. Мое категоричное «нет» все очевидней тонуло в гневе кучки авантюристов, имевшую нехорошую особенность быстро увеличиваться в размере. Сомнений не оставалось: если жертвы среди защитников будут расти и впредь, ситуация может выйти из-под контроля.
    - За неделю сражений мы недосчитались около сотни членов нашей алью, и это в основном безусые парни,- хмуро поведал Нанан, которого я назначил командовать южным фронтом.
    - Но это не значит, что мы должны удовлетворить требования наших недругов,- командующий восточным фронтом с уважением посмотрел на Чуки, возглавлявшую северное и, как это ни парадоксально звучит, самое горячее направление вражеского удара.         
    - Но если нас и дальше станут истреблять с такой регулярностью, нам придется забыть о своей гордыне, и пожать каменную руку Руминьяуи,- командующий западным фронтом недобро покосился на Чуки.
    - Спешу заверить командный состав доблестного Ниначумби, что нас больше не станут истреблять с такой регулярностью,- не очень бодро отозвался я, склоняясь над схематическим изображением вражеских редутов,- пора переходить от обороны к атаке.
    - Тогда нас перебьют с еще большей регулярностью,- не переставал ворчать командующий западным фронтом, чье брюзжание возможно было объяснить весьма преклонным возрастом,- предлагаю не высовываться и ждать помощи от «сына Солнца».
    - Всемогущему Инке самому бы кто оказал помощь,- хмуро изрек командующий восточным фронтом, которому едва исполнилось двенадцать лет, но он казался много мудрее «западника».- Рукано должны полагаться исключительно на собственные силы.
    - А ведь Сын полка прав,- Чуки одобрительно похлопала по плечу мальца, не желая очутиться в каменных объятиях Руминьяуи,- рукано смогут постоять за себя!
     Командующему восточного фронта чрезвычайно льстило именоваться Сыном полка. Ведь здесь есть нечто общее с «сыном Солнца»! Скажу без ложной скромности, что это я ввел в обиход рукано военную терминологию, принятую защитниками Ниначумби на «ура». За тот месяц, как я возглавил местную алью, в ней произошла настоящая языковая революция, и все новшества, какие только улавливало индейское ухо, уже на следующий день прочно входили в лексикон рукано. Даже Нанан, этот ревностный хранитель местных традиций, как-то обмолвился, что «руна сими» есть то, что слетало с моего неугомонного языка. Если бы не вероломные чанки, процесс «осовременивания» пошел бы куда быстрее, и вряд ли стоило сомневаться, что такие понятия, как «ракета», «астронавт», «аэродинамика» с космической скоростью вонзились бы в сознание моих благодарных учеников.
    - Если не сделать упреждающий выпад, мы, скорее всего, проиграем войну,- с юношеским максимализмом отозвался Сын полка,- Руминьяуи ведет сепаратные переговоры с вождем племени антасайя, и если они ударят по рукам, нам копец.
     В юном возрасте все впитывается гораздо быстрее, и, в сказанной  Сыном полка фразе, я не без улыбки отметил не только нетипичные для лексикона рукано слова, но даже и интонацию. Скоро они заговорят у меня как современные европейцы! Разумеется, я позволял себе некоторые языковые вольности, кои воспринимались моими подчиненными очень даже серьезно, что не могло меня не веселить. Вот и сейчас пришлось приложить максимум усилий, чтобы не рассмеяться.
    - Синчи-атаман полагает, что я сморозил чушь?- Сын полка дал не совсем верную оценку моему широко-растянутому рту,- но ведь я не раз слышал из его уст слово «сепаратный».
      Однако причиной моей веселости послужило жаргонное слово «копец»!
    - С сепаратными переговорами Сын полка попал в яблочко,- я похлопал по плечу командующего восточным фронтом, мало сомневаясь, что этот полиглот уже взял на вооружение константное выражение «попасть в яблочко»,- более того, мне стало известно, при каких условиях племя антасайя готово выступить под знаменами нашего противника.  В случае победы Руминьяуи обязуется отдать союзникам всех  женщин рукано. А их вождь нацелился на Инсиль, за которой он обожает наблюдать с вершины горы, когда та лихо управляется плотом.   
     Я умышленно преувеличил значение Инсиль в достижении союзниками соглашения в военной помощи, но как иначе встряхнуть командующего южным фронтом, чья нерешительность могла передаться его подчиненным.
    - Вот старый амару (змей),- Нанан нервно задвигался по штабному помещению,- не видеть ему Инсиль как собственных ушей!
     Мне вновь стоило огромных усилий удержать рот в рамках приличия: вот и Нанан заговорил присущими для меня образами.
    - Не смеши Синчи-атамана,- командующий западным фронтом, которого еще называли Отцом полка, верно прочувствовал мое настроение,- по-твоему, генерал Нанан, все равно никогда не будет. Ветер гоняет волну, а не наоборот!
     А вот старики никак не хотели перенимать цивилизованную речь. Впрочем, им уже поздно учиться уму-разуму.
    - Иного нам не дано, как только преуспеть в управлении силами природы,- твердо произнесла Чуки, которая не торопилась безоглядно впускать в свою речь «пришлые» обороты, не представая, впрочем, законченным ретроградом.- Если повернуться к ветру спиной, он заставит идти по своему усмотрению, если же подставить ему лицо…
    - То мы пойдем туда, куда поведет нас наше сердце,- продолжил за сестру влюбленный Нанан, готовый умереть за Инсиль.
    - Если подставить ветру лицо, то пойдешь туда, куда поведет тебя твоя воля,- возразил Нанану Сын полка, чуждый любви, и потому больше доверявший разуму, чем чувствам. 
    - Так чем станем поворачиваться к ветру – передом или задом?- я обвел взглядом командующих фронтами,- отвечать по старшинству.
    - Я хотел бы выслушать мнение молодых генералов,- хрипло отозвался «западник», которому было уже за восемьдесят.
    - Я – за перед,- коротко, но ясно объявил «восточник».
    - А вот я с выбором еще не определилась,- развела руками Чуки.
    - Да не годится подставлять тощую задницу озабоченным антасайя!- изложил свою точку зрения «южанин»,- они и мужчин могут принять за женщин.
    - Не годится…- проворчал Отец полка,- у тебя, генерал Нанан, в подчинении и так одни бабы. К тому же твой фронт самый благополучный, и ты не потерял ни одного воина.
    - Волна не может быть все время тихой,- парировал командующий южным фронтом, отвечающий за прибрежную зону.
     Нанан как в воду глядел: в штаб вломилась женщина с растрепанными волосами, сообщившая тревожную весть:
    - Могущественный Синчи-атаман  и его доблестные генералы! Беспокойная волна несет на нас великое множество неприятельских плотов. Гордые женщины рукано не хотят оказаться под мужчинами антасайя. Сделайте же что-нибудь!
    - Кроме рукано плотами обладают только антасайя,- насупилась Чуки.
    - Выходит, чанки вошли-таки в сговор с нашими соперниками по рыболовству,- мрачно подвел итог Нанан.
    - Хватит паниковать,- загорячился Сын полка,- необходимо срочно выработать стратегию отражения военно-морских сил агрессора.
    - Не мог бы командующий восточным фронтом говорить как все нормальные рукано?- Отец полка волком взирал на молодого генерала.
    - Благодаря Синчи-атаману все члены нашей алью уже давно не говорят, как все нормальные рукано,- Сын полка с уважением глядел на меня.- Да и командующий западным фронтом все чаще грешит новыми выражениями.
     И то верно! А ведь еще с неделю назад трудно было представить, что восьмидесятилетний абориген станет говорить языком генералитета Второй мировой войны, случившейся пятью столетиями позже происходящих ныне событий.
    - Отставить разговоры не по существу!- ударил я кулаком по столу,- плоты, слава Виракоче, не торпедные катера, но и они не задержатся вдали от берега. Генерал Нанан, сколько в твоем распоряжении тяжелых орудий?
    - Ни одного,- виновато отозвался тот,- на моем фронте не ждали противника, потому и не укрепились должным образом.
    - Приказываю снять с каждого фронта по одной гаубице и рассредоточить их вдоль всего побережья.
     С моей легкой подачи гаубицами стали называть пращи, стрелявшие морской галькой величиной с куриное яйцо. Надо признать, если таким ядром закатить в лоб, шишкой явно не отделаться.
    - Считаю, нецелесообразным ослабевать северный фронт,- угрюмо заявила Чуки,- уверена, чанки не собираются отказываться от своих притязаний.
    - Скорее всего, наступление противника не ограничится круизом,- я согласно кивнул, пристально вглядываясь в схематичное изображение Ниначумбийского сражения.- Пожалуй, мы пойдем на уступки командующей северным фронтом.
    - А чем, собственно, мой фронт хуже?- возмутился Отец полка,- я тоже понес большие потери.
    - Если станешь и дальше отсиживаться в штабе, потери возрастут многократно,- подпустил шпильку Сын полка,- а вот мне не нужны никакие уступки. Более того, я готов снять со своего фронта все, что угодно. Мало одной гаубицы, забирайте две!
    - А сам останешься с тощей задницей?- хихикнул Отец, возвращая должок, а заодно подтверждая свою готовность отказаться от консервативных воззрений.
     Действительно, у рукано не существовало такого понятия как «задница». Эти интеллигенты называли вышеупомянутый объект «хвостом ламы». Впрочем, после того, как я во всю глотку кричал удиравшим со всех ног чанкам: «Вот как мы вас сделали, вот как надрали вам тощие задницы!», мои подчиненные заметно поубавили в интеллигентности. Причем подобная метаморфоза происходила не только во время боевых действий.
    Как-то две весьма мирные толстушки вцепились друг другу в волосы. Когда же их растащили в разные стороны, словесная перепалка улеглась лишь после того, как драчуньи обменялись любезностями по поводу «тощих задниц», которые у них были очень даже внушительных параметров. В общем, определение «тощая» пристало к известной части тела так же прочно, как и хвост к ламе. Вот и откровение Отца полка показалось каким-то пародийным. В данном контексте было бы правильней употребить определение «голая».
    - Пусть я останусь с тощей задницей, зато совесть моя будет чиста,- гордо произнес Сын полка.
    - Долго вы еще собираетесь трясти «хвостом ламы»?- не сдержала раздражения женщина с растрепанными волосами, относившая, верно, себя к категории местной интеллигенции,- антасайя того и гляди высадятся на берег.
    - Возвращайся назад и попроси этих предателей руканского народа повременить с высадкой на сушу,- вполне серьезно произнес Нанан, у которого периодически случались заскоки.
     Теперь понятно, отчего Нанану было поручено руководство самым безмятежным фронтом, где появления врага совсем даже не прогнозировалось?
    - Но разве тех бабников остановишь тощими задницами?!- женщина с растрепанными волосами как-то уж слишком быстро утеряла в интеллигентности,- таких только макана (каменная палица со звездообразным наконечником) способна урезонить.
      Вот кого надо ставить командующим южным фронтом! Но в Ниначумби процветает так называемое кумовство, при котором руководящие посты распределяются между родственниками. Короче говоря, Чуки позаботилась, чтобы генеральские портфели не получили люди со стороны, ну а мне не хватило смелости навязать ей собственную точку зрения. Из всех ее выдвиженцев, пожалуй, только Сын полка заслуживал генеральские лампасы, которые по моему приказу в срочном порядке нашивались прямо на уара. Остальные же даже до ефрейторских лычек не дотягивали.
    - По местам!- заорал я во всю глотку, хотя то вряд ли было оправданно.
     Впрочем, очень даже оправданно, если Отец полка, ни разу не покидавший штабных стен, так перетрусил, что, пущенной из пращи галькой, вылетел на улицу. А вот Нанан отчего-то замешкался…
    - Мне еще надо поломать голову над расположением вражеских плотов,- он тупо уставился на схематическое изображение, на котором, понятное дело, вражеская эскадра не была обозначена.
     Стало очевидно, что командующий южным фронтом фактически выбросил белый флаг, и надо было спешно принимать решение, которое, вероятнее всего, окажется непопулярным внутри родственного клана. Но у меня нет выхода!
    - Женщина с растрепанными волосами, с этого самого мгновения ты командующая южным фронтом.
    - А я и не думаю обижаться,- Нанан взглядом успокоил родственников,- попади я в плен к антасайя, эти бабники не посмотрели бы, что я мужик.
    - Тогда я побежала командовать,- на ходу бросила женщина с растрепанными волосами, и вслед за ней поспешили и другие генералы.
    И даже Нанан? Да какой же он генерал?! Нанан – штабная крыса, а у хвостатых по определению не может быть никакого звания.
     Конечно, назначение на пост командующего фронта женщины с растрепанными волосами кое-кем могло быть расценено как не оправданная горячность, но я прекрасно отдавал себе отчет в том, что руководить боевыми действиями придется мне лично. Ведь то же самое мне приходилось осуществлять и на других фронтах, в особенности на западном, так что фигуры всех этих «отцов» да «сынов» таили в себе, по большому счету, психологический фактор. Местный генерал должен был обладать не столько умственными возможностями, сколько физическими. Нет, иметь развитую мускулатуру было совсем не обязательно, а вот крепкие голосовые связки никому еще в жизни не повредили.
     Я не переставал напоминать командующим фронтами, чтобы они не уставали горланить по поводу и без оного. Главное, чтобы противник, как, впрочем, и подчиненные, не сомневались, что руководство по обороне селения осуществляется в полном объеме. Правда, не все генералы прислушивались к моим рекомендациям, и лишь Нанан являл собой подлинный образец дисциплинированности. Несмотря на то, что со стороны моря никаких поползновений не отмечалось, Нанан не переставал драть глотку. И даже в мирные ночи врывался его истошный крик, заставляя вздрагивать как защитников поселения, так и его врагов. Венцом психологической атаки было неизменное: «Вот мы вас как сделали, вот как надрали ваши тощие задницы!» Теперь сложно сказать, примет ли от него своеобразную эстафетную палочку женщина с растрепанными волосами, но глотка у нее дай бог каждому! В чем пришлось убедиться, когда эта крикуша ворвалась в штаб с претензиями.
    … Я окинул взглядом защитников южных рубежей, и настроение мое значительно ухудшилось.
    - Слишком много анаку, слишком много,- я указал вновь испеченной генеральше, которую за глаза называл Матерью полка, на недостатки во вверенном ей военном ведомстве.
    - Но если я прикажу женщинам раздеться, это только раззадорит бабников,- Мать полка кивнула в сторону моря, откуда медленно, но верно приближались к берегу плоты антасайя.
     Всего же неприятельская флотилия насчитывала порядка тридцати плотов, на каждом из которых находилось не более пяти человек. Таким образом, сосчитать примерное количество нападавших, труда не составило. Защитников южных рубежей оказалось не меньше, но крепких парней среди них было раз-два и обчелся.
    - Нет, если Синчи-атаман настаивает, я прикажу женщинам скинуть анаку, но вряд ли они меня послушают,- мое молчание Мать полка истолковала не совсем верно.
    - Действительно, местные женщины слишком скромны, чтобы столь откровенно флиртовать с врагом,- поспешил я успокоить генеральшу, неотрывно наблюдая за плотами, которые, казалось, совсем перестали двигаться.
     Благо, сегодня практически нет ветра.
    - Синчи-атаман прикажет помолиться, чтобы отец наш небесный послал нам в помощники ветер?
     Что я мог на это ответить? Разве что тяжко вздохнуть? Если и остальные защитники южных рубежей подстать своей командующей, антасайя сегодня развлекутся на славу. Может, пока еще не поздно снять с других фронтов закаленных в боях молодцов? А что если хитрющие чанки только того и ждут?  Нет, надо обходиться тем, что есть. К тому же, если трезво раскинуть мозгами, иной подол даст штанам сто очков вперед. Или пример с Чуки малоубедителен? Да этот дьявол в юбке собственноручно «расписался» маканой на десятке лбах! Короче говоря, еще не известно, кто на ком выспится: антасайя на женщинах или совсем даже наоборот.
    - Пращалыги среди вас есть?- я обратился к личному составу южного фронта.
    - Если Синчи-атаман обращается к замужним женщинам, то мужьям они не изменяют,- не без обиды отозвалась крепкая тетка с палицей на плече.
   - Да и девушки все честные,- не без смущения поведала Инсиль.
     И ведь не мудрено, ибо за отступление от общепринятых норм поведения, наказание в государстве инков было одно – смертная казнь.
    - Прощелыги не в смысле жулики и проходимцы, а в смысле владения пращой. ПРАЩАлыги.
     Вперед вышло несколько человек, в том числе и крепкая тетка с палицей на плече.
    - Ты слишком у нас честная – займи место в общем строю,- приказал я ей, как бы ставя знак равенства между прощелыгой и пращалыгой,- а вот у тебя, скуластый, рожа хитрющая, у тебя, носатый, – жуликоватая, а на твоей, ротастая, так вообще пробу ставить негде. Короче, берите себе по одному помощнику и пулей к орудиям!
    - А как это пулей?- спросила та, на чьей роже (и, верно, не только!) пробу ставить было негде.
    - Пуля – это такая остро заточенная галька, предназначенная для стрельбы из автоматического оружия.
    - Из какого еще автоматического?- не унималась ротастая рожа.
    - Или у нас сейчас занятие по начальной военной подготовке?- вскипел я,- батальон, слушай мою команду! Артиллеристы прямо, остальные напра-во!
     Никакой реакции! А ведь с этим стадом баранов не мешало бы провести начальную военную подготовку. Но это случится лишь после того, как флотилия антасайя будет затоплена. А если не будет? Впрочем, не будем гадать на болотном иле.
     Необходимо признать, что вооружение доколумбового «латинос» существенно уступало вооружению средневекового европейца. Поскольку известные инкам металлы не отличались тугоплавкостью, предпочтение отдавалось каменным орудиям убийства. Широко используемые североамериканскими индейцами луки, здесь не получили повсеместного применения. А ведь при наличие стрел можно было перещелкать антасайя еще задолго до берега. И еще немаловажная деталь, не способствовавшая ведению активных боевых действий, это отсутствие лошадей, о существовании которых до поры до времени инки даже не подозревали. Медлительные же ламы в большей степени являлись поставщиками мяса и шерсти, и навьючить на них возможно было максимум килограмм тридцать. Проще говоря, при открытой конфронтации приходилось полагаться на гибкость собственных конечностей и собственную твердолобость, хотя последнее слишком спорно. Действительно, если по лбу заехать звездообразной маканой, любому дураку станет ясно, кто останется в проигрыше.
    - Хоть и в самом деле молись отцу небесному, чтобы он ниспослал ветер,- не без иронии произнес я, наблюдая за вяло приближающимися плотами.
     Мать полка приняла слишком близко к сердцу мое пожелание, приказав защитникам южных рубежей обратить лица к небу. Защитники, побросав копья и палицы, дружно приступили к молитве: «О, великий Виракоча, о, всемогущий Виракоча! Нам не терпится разбить вражьи головы маканами, пронзить вражьи сердца копьями, а базальтовые плоты наших недругов застыли в спокойной воде. О, великий Виракоча, о, всемогущий Виракоча, пришли разудалого кондора, чтобы он всколыхнул своими мощными крыльями волны».
    - Да вы здесь, никак, все с ума посходили?!- я с чувством рассек воздух своим большим ножом, который можно было принять за маленький меч.       
    - Но ведь Синчи-атаман сам плакался от недостатка ветра,- Мать полка часто захлопала своими шелушащимися веками.
    - Плакался…- криво усмехнулся я,- но это вовсе не означает, что мы должны помогать недругам.
     Мать полка бросила очередной клич, и защитники южных рубежей принялись умолять Виракочу, чтобы тот не присылал кондора с мощными крыльями.
    - Взять в руки оружие, мать вашу!..- я был не в состоянии себя контролировать, так яростно замахав маленьким мечом, что защитники южных рубежей в какой-то момент растерялись, пытаясь сообразить, от кого же исходит большая опасность – от меня или от антасайя.
     Так или иначе, но руки защитников южных рубежей крепко сжали оружие, и я на всякий пожарный указал, откуда исходит настоящая угроза. Произошло ли случайное совпадение, или же молитвы дошли до Виракочи, но ветер вдруг сделался куда ощутимее. Оставалось надеяться, что вторая порция прошения находится у Виракочи на рассмотрении, и стихание ветра – дело времени. Впрочем, преодолеть на плотах какую-то сотню метров, отделявшую антасайя от берега, возможно и при полном штиле.
   - Пращалыги, готовьте ваши фиговины к бою,- вяло скомандовал я, и уже довольно скоро получил заверения в полной боеспособности орудийных расчетов.         
    - Правая фиговина, пли!- командующая южным фронтом зычным голосом продублировала мой приказ,- вторая фиговина, пли! Третья – то же самое! Третья, мать твою!.. Чего там чухаешься? Пли!
      Не сказать, чтобы от падающих «ядер» вода вокруг плотов закипела, но антасайя уже не так нагло продолжали кичиться интимными местами. А после того, как каменный снаряд попал одному из наглецов понятно куда, его товарищи посчитали разумным продолжить наступление при полном параде.
    - Еще бы несколько таких попаданий, и наши женщины могли бы не беспокоиться за свою честь,- довольно произнес я, давая команду на очередной залп, оказавшийся удачнее предыдущего.
     Во всяком случае, теперь горемычный схватился не за пах, как то произошло с членом его команды, а за голову, после чего благополучно свалился в воду. Удача до такой степени окрылила защитников, что некоторые из них стали копировать поведение противника. Ладно мужчины, но ведь и женщины туда же! Особенно усердствовала та, на чьей роже пробу ставить было негде.
    - Глядя на такое поведение, крепко засомневаешься, что мужья здесь сплошь безрогие,- выразил я недоверие Матери полка, слишком уж рьяно обелявшей своих соплеменниц,- впрочем, командиршу-бесстыдницу то же ведь надо понять: это ее боевой расчет произвел точные выстрелы, и как тут сдержать эмоции?
     Хотя, конечно же, было бы разумней вести себя сдержаннее, ибо голодные до женщин антасайя вновь обнаружили свою животную сущность. Хорошо, что и другие расчеты стали вести прицельную стрельбу, заставляя похабников вспомнить о правилах поведения в местах общего пользования. Но основные события развернулись, конечно же, на берегу. Необходимо пояснить, что племя антасайя, так же как и племя рукано, переживало демографический перекос, и если последние страдали от недостатка мужского внимания, то первые испытывали прямо противоположные чувства. В этой связи легко поддавался объяснению тот факт, что мужчины антасайя, не спешили поднимать руку на женщин рукано, а те в свою очередь сопротивлялись как-то уж не слишком боевито.
    - Да это прямо братание какое-то получается!- я сунул нож в позолоченные ножны, подаренные мне местным ювелиром,- куда только мужья смотрят?
     Впрочем, кое-кто из них были заняты в орудийных расчетах, ведя беспорядочную стрельбу, жертвами которой оказались не столько чужие, сколько свои. В этом свете представлялось неким благом то, что командирша-бесстыдница уж очень страстно браталась с вождем антасайя. В противном случае жертв было бы несоизмеримо больше. Но вскоре выяснилось, что командирша-бесстыдница таким, прямо сказать, неприглядным способом вела планомерное истребление противника. Конечно, лично она не прилагала к тому ни малейших усилий, да и на венерические болезни кивать не приходилось. Просто стоило кому-то из антасайя слишком долго с ней «забрататься», как тут же он получал по башке от своего нетерпеливого соплеменника. Таким образом, геройская командирша способствовала выводу из строя чуть ли не треть нападавших. К сожалению, ее пример не стал заразительным для остальных женщин, чье братание с записными бабниками проходило не столь страстно. Но здесь уже не сплоховали их мужья, чьи палицы без устали отрезвляли хмельные от женского запаха головы.   
     А вот на других фронтах, судя по крикам, дела обстояли не столь благополучно. Воинствующие чанки не сомневались в том, что при поддержке антасайской флотилии им удастся сломить сопротивление защитников Ниначумби, потому и предприняли решительное наступление со всех сторон сразу. За восточное и северное направления опасаться не приходилось, а вот западный фронт нуждался в высокопрофессиональном руководстве. Или штабной генерал, которому, ко всему прочему, было за восемьдесят, способен повести за собой оборонцев?
   … Я прибыл на западный фронт в тот самый момент, когда чанки ощутили себя полноправными хозяевами положения. Мое знаменитое «мы вас сейчас сделаем!» прибавило оптимизма дрогнувшим было рукано. А блиставший на солнце маленький меч, вселил тревогу в сердца наступавших. К тому же, мое не менее знаменитое «сейчас мы надерем ваши тощие задницы!» обернулось допингом для одних и подавленностью для других. Что, впрочем, не отразилось на скоростных данных чанков. Осознав, что наступление захлебнулось, Руминьяуи приказал своим отморозкам отойти на исходные позиции. В общем, чаяния чанков не оправдались. Более того, наступавшие понесли такие потери, какие не наблюдались с момента осады Ниначумби. Ну а об их союзниках и говорить не приходилось: многие из антасайя так и не «протрезвели», продолжив лежать с проломленными черепами. Ну а тем, кому все же удалось добежать до плотов, чинить препоны не стали.
     Поразительно, но потери защитников оказались весьма незначительными. Однако еще никому не удавалось легко отстоять независимость родины, и верно, оттого некоторые из оборонцев едва держались на ногах. А вот командирша-бесстыдница так вообще долгое время не собиралась подниматься. С одной стороны, понять ударницу ратного дела было не трудно – ее вклад в разгром антасайя оказался наиболее весомым. С другой стороны, большую часть сражения она провалялась на спине, пусть и под давлением похотливых мореплавателей, и устать вроде как не должна. Впрочем, непримиримое противостояние двух административных образований требовало не столько физических сил, сколько психологических, и тут уже командирше-бесстыднице пришлось немало подергаться. Сам я не слышал, но завистницы уверяют, что эмоции захлестывали ее «повыше океанской волны». Думаю, дело обстояло не столь романтично, да и сравнение с волной больше характерно для напыщенной речи, до которой индейцы слишком охочи.
     Так или иначе, но не заметить подвиг командирши-бесстыдницы, было как-то не по-человечески. Я приказал ей выйти из строя, после чего торжественно вручил блок жевательной резинки, как нельзя кстати очутившейся в кармане еще с той незапамятной поры, когда я пребывал в современном для меня мире. Восхищение геройским поступком было столь велико, что я не удержался от дружеского поцелуя. Подобной вольности не мог себе позволить ни один мужчина-рукано, но синчи не от мира сего (мне ли о том не знать!), и ему все сходило с рук. Более того, любая женщина считала за честь провести с синчи ночь. Вот и мой поцелуй только подогрел аппетит командирши-бесстыдницы, и мне ничего не оставалось, как посоветовать ей утолить голод жвачкой, предупредив, однако, что глотать ее вовсе не обязательно.
     Солнце неумолимо клонилось к горизонту, и если с кем мне и хотелось провести ночь, то только со своей будущей супругой. Но на все мои полунамеки Чуки неизменно хмурила брови. До свадьбы ни-ни. Будто в первый раз собирается замуж! Впрочем, Чуки не тот человек, который готов к компромиссу. Но я и не спешу форсировать события.
                ******
      - Но ведь это же сущее самоубийство!- Чуки схватила меня за руку,- никуда я Синчи не отпущу, никуда!
    - Тоже мне, жена нашлась, чтобы прислушиваться к твоему мнению,- я ударил Чуки ее же оружием, заодно высвобождая свою руку.
    - Неужели Синчи не понимает, что загоняет себя в западню? Чанки знают его, как облупленного!
    - Так уж и облупленного?- несмело возразил я, сознавая, что Чуки где-то даже права,- конечно, во вчерашнем противостоянии довелось лицом к лицу сойтись с неприятелем, но тогда у меня была вот такая харя,- мне пришлось срочно входить в образ непримиримого воина,- а сейчас у меня, гляди, какая милая мордашка.
    - Ничего себе милая!- отшатнулась от меня Чуки, ибо войти в образ оказалось куда проще, чем из него выйти.
    - Но и это еще не все: тогда я был с бородой, а сейчас, гляди, какой гладенький. На что только ради конспирации не пойдешь. Может, для пущей убедительности побрить еще и башку?
    - Не стоит злоупотреблять конспирацией, не то можно все испортить.
    - Вот видишь, ты и сама прекрасно сознаешь, что все будет как в лучших домах Ниначумби.
    - Но все равно не отпущу, что хочешь со мной делай, не отпущу!- Чуки повисла на моей шее, и наши лица оказались так близко, что не воспользоваться предоставленным шансом, я не имел права.
     Опьяненный первым успехом, я захотел большего, но Чуки не прониклась моими чувствами.
     - А говоришь, что хочешь с тобой делай,- я зашлепал босыми ногами по комнате, безуспешно пытаясь загасить возбуждение,- не жена ты мне все еще! Короче, я намерен кошачьей поступью ягуара проникнуть в лагерь чанков, и чутким ухом викуньи прознать о его грядущих планах.
    - Как раз поступь Синчи совсем не кошачья,- не сдержала улыбки Чуки,- да и со слухом у него не все в порядке.
    - Ты-то откуда знаешь, какой у меня слух?- мне никак не удавалось справиться с возбуждением, что легко объясняло мою раздражительность.
    - Если бы ухо Синчи было чутким, он уловил бы беспокойный стук моего сердца.
    - А ведь сердце твое взаправду колотилось довольно шумно…
    - Не прикасайся ко мне, Синчи-атаман,- решительным жестом Чуки пресекла мою попытку возобновить наши тесные отношения, а совсем не обязательное удлинение моего имени, только еще больше отдаляло нас друг от друга.
    - Я знаю, отчего ты копытом землю роешь,- насупился я, раздувая ноздри,- но взять тебя на самом деле не имею права: твою физиономию при всем желании не замаскируешь.
    - Даже если бы Руминьяуи не положил на меня глаз, меня к чанкам на аркане не затянешь.
    - Но ты же прекрасно понимаешь, что гончар-одиночка – это не совсем убедительно.
    - Возьми себе в напарники Нанана.
    - Опять своих родственников проталкиваешь? К тому же, из подмастерья твой брат вроде, как и вырос.
    - Возьми моего младшего брата.
    - Командующего восточным фронтом? Я собираюсь оставить его вместо себя.
    - А почему Синчи непременно должен быть гончаром, а не подмастерьем? Возьми с собой моего дядю, который станет твоим наставником.
    - Ты о командующем западным фронтом? От него здесь нет никакого толка, а уж в тылу врага он и вовсе окажется бесполезным.
    - Тогда возьми…
    - Какого-нибудь двоюродного дядьку?- оборвал я Чуки на полуслове, ударяя ребром ладони по горлу,- вот у меня, где ваше кумовство! А возьму я на боевое задание Инсиль.
    - Если бы Синчи предлагал на продажу не горшки, а ткани, тогда бы его окружение могло состоять из девиц,- не без чувства ревности произнесла Чуки.
    - Но Инсиль так похожа на юношу! А если ее еще одеть в штаны да рубашку, то ни в жизни не догадаться, что она девушка.
    - Зачем усложнять жизнь себе и другому? У нас хватает достойных юношей.
    - Но на Инсиль я могу положиться, как на самого себя.
    - Может, правильно не перевоплощаться в чадака (шпиона)? Еще одно такое поражение, и чанки сами уйдут к своей Чоклокоче.
    - Вряд ли уйдут. А падет Куско, к этим «кукурузникам» присоединятся их соплеменники. Если не вскрыть вовремя нарыв, гной разольется по всему организму.
    - Какой ужас!- передернула плечами Чуки,- но коли в гончаре чанки увидят чадака, его смерти не позавидуешь.
    - Своей смерти вообще завидовать глупо,- умничал я,- но ведь кто не рискует, тот не пьет шампанского. Ну, это типа вашего кокового вина. Но самое главное, я больше не могу видеть, как гибнут ни в чем не повинные рукано. Да, да, если мне удастся нащупать слабые места в дислоцировании наших недругов, мы сможем нанести им сокрушительный удар, от которого они уже никогда не оправятся. Моя все еще не жена улавливает ход моих мыслей?
    - Не совсем,- призналась Чуки, на чьих глазах выступили слезы,- но я поняла главное: Синчи не безразлична судьба рукано.
    - Ты мне все больше становишься женой,- я притянул к себе Чуки, не встречая с ее стороны сопротивления,- скоро мы станем понимать друг друга с полуслова.
    - Но почему непременно Синчи должен рисковать головой, ведь на боевое задание возможно послать менее значимую фигуру?
    - Менее значимая фигура тут же расколется, как упавший со стола горшок,- кажется, я потихоньку уже начал входить в образ гончара.- А я там, у себя, уже насмотрелся шпионских сериалов, и кое-чему научился у того же Джеймса Бонда. Надеюсь, ты меня понимаешь?
    - Не совсем,- призналась Чуки, и вряд ли ее можно было упрекнуть в том, что она не смотрит сериалов и не знает, кто такой Джеймс Бонд,- но ведь я все равно не сделалась меньше твоею женой?
    - Куда нам теперь друг без друга,- я еще плотнее прижал Чуки, и она этому даже обрадовалась.
    - Синчи, тебе мой дедушка-курака перед смертью не сказал о точном местонахождении золотого сосуда с золотыми семенами?
    - Вот станешь безоговорочной женой, тогда и задавай свои провокационные вопросики.
    - Но ведь Синчи сам не исключает того, что он может не вернуться из боевого задания.
    - Значит, тайну золотого сосуда я заберу с собой в могилу.
    - Но это слишком жестоко по отношению к памяти моего деда,- Чуки отпихнула меня,- тайна золотого сосуда передавалась из поколения в поколение!               
    - А кто-то говорил, что золотой сосуд – дедушкины сказки? И ко всему прочему, дедушка не стал передавать ключ от тайны по наследству. Уверен, на то имелись веские основания.
    - Войны и болезни отняли у кураки прямых наследников, а внукам он отчего-то не доверял.
    - Действительно, отчего?- я пристально смотрел на Чуки.
    - Думаю, дед видел в нас несмышленых чад.
    - Что не помешало Чуки стать фактической хозяйкой алью.
    - Вероятно, я была плохой хозяйкой, если дедушка опасался, что рассыплю золотые семена из золотого сосуда,- задумчиво отозвалась Чуки и, спохватившись, добавила,- но вместе с Синчи мы сохраним все, до мельчайшего зернышка.
     Чуки вдруг жарко прильнула ко мне, и когда она уже согласилась стать самой настоящей женой, в куракию заглянула Инсиль. Представшая перед глазами сцена ее мало обрадовала.
    - Синчи-атаман просил, чтобы я к нему зашла, и вот я здесь,- виновато сказала Инсиль, не поднимая глаз.
     «Не могла задержаться на несколько минут»,- мысленно отругал я отнюдь не желанную гостью, тщетно пытаясь скрыть свое возбуждение.
      Пристыженная Чуки попыталась выскользнуть за дверь, но Инсиль попросила ее задержаться, боясь оставаться наедине с мужчиной, чье возбуждение так явственно бросалось в глаза.
      Конечно, будь я в джинсах, ни о какой явственности говорить не пришлось, но уара не те штаны, в которых легко утаить свои чувства. Впрочем, довольно скоро все пришло в норму, и уже ничто не доставляло беспокойство девичьему взгляду. Когда же Чуки воспользовалась дверью, я поведал Инсиль, для чего ее сюда пригласил.       
     Девушка не пришла в восторг от услышанного…
    - Ну, если ты боишься, я подыщу себе другого подмастерья.
    - Я боюсь, что Синчи-атаман сделает со мной то же самое, что и с Чуки.
    - Между прочим, своим преждевременным приходом ты помешала мне сделать с 
Чуки то, чего ты так опасаешься,- я больше не собирался сдерживать свою обиду.
    - Мне тоже показалось, что Синчи-атаман не достиг того, к чему так рьяно стремился,- обрадовалась Инсиль, подливая масла в огонь.
    - Не по-божески радоваться чужим неудачам. Вот если бы все прошло без сучка, без задоринки, тогда и лыбься во весь рот.
    - Если бы все прошло без задоринки, Чуки оказалась бы в неловком положении. Вот выйдет замуж, тогда я не стану приходить прежде времени.
    - Выходит, ты затаилась за дверью, а когда поняла, что все идет, так сказать, к досрочному замужеству, сделала решительный шаг?
    - Не такой уж и решительный. Мне было совестно.
    - Подсматривать?
    - Совестно за то, что вы здесь устроили. И я вдруг поняла, что если сейчас не сделать тот самый шаг, потом станет совестливей вдвойне.
     Я ощутил неловкость, но не за содеянное минутами ранее – подобное сплошь и рядом происходит между мужчинами и женщинами, – а за то, что кому-то может быть за меня стыдно. Благо, хоть Инсиль не видела, что творила на поле боя командирша-бесстыдница, иначе провалилась бы сквозь землю. Но только не надо играть в одни ворота! Или подглядывающий человек не достоин порицания? А мне, может, тоже стыдно за свою собеседницу.
    - Значит, ты слышала мой с Чуки разговор о золотых семенах?
    - Полагаю, тут ничего секретного нет: как произошла столица инков, известно всем.
    - Неужели все считают, что из золотых семян способен вызреть золотой город?
    - Наверное, Синчи-атамана сбило с панталыки то, что столичные канчи (дворцы) облицованы золотыми пластинами? Вряд ли в том заслуга золотых семян.
    - Вот и я думаю, что канчи – творение рук человеческих. Но ведь уму не постижимо, где можно взять столько золота!
    - На великолепие всемогущего Инки гнут спину от мала до велика. 
    - Только гнуть спину явно не достаточно,- задумчиво произнес я, наблюдая за тем, как ярко сияет браслет на запястье дочери простого рыбака.- Похоже, в окрестностях Анд «желтого дьявола» несметные залежи.
- Синчи-атаману приглянулось мое украшение?- Инсиль протянула мне браслет,- пожалуйста!
      Я взвесил на ладони весьма дорогостоящий презент: граммов триста чистого золота. И это носит дочь бедняка!
    - И много у тебя подобных блестяшек?- я задержал взгляд на золотой цепочке, украшавшей шею Инсиль.
    - Не очень,- девушка сняла цепочку и протянула ее мне,- всего лишь маленький ящичек.
    - Который стоит в углу вашего дома?
      Инсиль кивнула.
     Ничего себе маленький! Да там золота, поди, на полцентнера. Да объявись с таким скарбом в наших краях, черную икру ложками станешь есть, и при этом ногой не ступишь на плот. Да что там плот: яхту такую прикупишь – глаз не оторвешь!
      Впрочем, не стоит забываться: между этим миром и тем, откуда я пришел (вернее, приплыл), более пятисот лет, и если Инсиль отправится в столь далекий путь, вряд ли она что от этого выиграет.
    - Вообще-то раньше у меня было больше блестяшек, но стоит выйти в море, как волна обязательно что-нибудь да сворует.
    - Нечего наряжаться на рыбалку!
    - Да жалко, что ли?- отмахнулась Инсиль,- золотых дел мастер метит в мои мужья, вот и задабривает меня всякими побрякушками.
      Побрякушками?! Или это не доказательство того, что золоту здесь не знают истинную цену? Что, впрочем, вовсе не означает, будто я должен  злоупотреблять доверием местного населения. Я протянул браслет и цепочку их владелице, но та только замахала руками.
    - Если Синчи-атаман не возьмет украшения, за него это сделает коча (волна, море).
    - А ведь, действительно, все эти блестяшки в ближайшее время Инсиль не понадобятся,- я положил ювелирные украшения на стол.- Но и это еще не все: полагаю, ей не мешало бы укоротить волосы.
    - Наши юноши носят длинные волосы,- заупрямилась Инсиль, сознавая, что я уже приступил к созданию образа подмастерья.
    - Но ты же не хочешь, чтобы чанки разглядели в тебе рукано? Мы станем косить под торговцев, озабоченных поиском новых рынков сбыта для своих гончарных изделий.
    - Мы станем делать вот так?- Инсиль свела глаза к переносице,- но разве так чего-либо удобно искать?
    - Согласен, не совсем удобно,- рассмеялся я, видя, как резко изменился ее облик,- косить – это не то, что ты сейчас сделала посредством глаз. Если будет более понятно: мы станем выдавать себя за торговцев.
    - Выдавать?- Инсиль приняла прежнее обличье,- это совсем другое дело!
     Она спешно скрылась за дверью, а когда возвратилась обратно, ее было не узнать – юноша, честное слово, юноша! Просторная унку надежно скрывала девичью грудь и без того не ахти, какой величины. Короткие, до колен, брюки с заплатой, которая была призвана указывать на прорехи в семейном бюджете. Волосы Инсиль стали значительно короче, и их уже не обрамляла голубая лента – символ всех рукано.
    - О лучшем подмастерье трудно было мечтать,- не срыл я своего удовлетворения, вгоняя Инсиль в краску,- теперь не помешает определиться с конспиративными именами,- как ты хотела бы называться?         
    - Мамой Окльо,- призналась Инсиль, потупив взгляд.
    - А я тогда должен стать Манко Капаком,- грустно улыбнулся я, прекрасно сознавая, к чему клонит эта девчонка, едва вышедшая из подросткового возраста,- но бывший курака пожелал видеть моей женой свою внучку.
    - Чуки никогда не станет рисковать жизнью ради Синчи-атамана.
     А ведь Инсиль права! Во всяком случае, в том, что ради меня она готова жертвовать собственной головой. И первый шаг в этом направлении уже сделан: далеко не каждая отважится отрезать волосы, являющиеся своего рода признаком непорочности. А теперь что скажут люди? Я по-отечески нежно обнял Инсиль, и она вдруг задрожала, как осиновый листочек, не в силах скрыть своего возбуждения. И тут в куракию вбежал раскрасневшийся Нанан…
    - Значит, народ не врет!- выпалил он, сжимая кулаки,- зачем ты это сделал, Синчи-атаман, ведь теперь я не смогу на Инсиль жениться?
    - Ну, обнял по-отечески… Чего из этого трагедию-то делать?
    - По-отечески… А это как понимать?- Нанан подцепил пальцем укороченную прядь на голове возлюбленной.- Инсиль даже не собирается скрывать, что она во имя будущего отрекается от прошлого. Но отречение у нас происходит после обряда венчания, и не на столе в куракии, а на супружеском ложе. И даже Синчи-атаману не позволительно нарушать обычаи наших предков.
    - То, что происходит у вас на супружеском ложе, на столе не происходило…
    - А где происходило, на полу?- Нанан не позволил мне завершить мою мысль, потому и картинка получилась какой-то уж слишком вульгарной.
    - Вообще нигде не происходило,- я постарался быть предельно кратким, чтобы не давать повода к грязным домыслам.
     Но у Нанана было свое видение ситуации.
    - А это что?- он смахнул со стола ювелирные украшения,- если ничего не происходило, зачем было облегчать тело?
    - Странная у тебя логика, приятель,- я начинал заводиться, принимая в штыки  беспардонность, с какой Нанан предстал в моем ведомстве.- А ведь если он и она хотят перед другом раскрыться, то облегчают не совсем те участки тела, на каких настаивает твое не искушенное в интимных делах воображение.
      На Инсиль было больно смотреть: она стояла красная, как рак, который только что вынули из  воды. При чем тут вода? Да при том, что капли пота выступили на лбу Инсиль. Такая она стыдливая!
    - Но ведь Инсиль до сих пор не отошла от того, что у нас происходит после обряда венчания,- Нанан по-своему расценил внешний вид сгорающей от стыда Инсиль,- точно так же выглядела моя сестра Чуки, когда я прихватил ее лежащей на полу с одним из мужей.
    - На то Чуки и неукротимая, чтобы потеть по максимуму. Инсиль же не похожа на половую разбойницу, ну, ту, что обожает валяться на полу,- я, кажется, запутал не только себя, но и незадачливого жениха.
     Вообще-то Нанан был малым не глупым, но когда его извилины подвергались массированной обработке, в них происходило нечто короткого замыкания, которое почему-то продолжалось довольно длительное время. Вот и сейчас в глазах Нанана явственно просматривалось то, что творилось в его черепной коробке.   
    - Получается, я все же смогу жениться на Инсиль?- словно у самого себя спросил Нанан, разглядывая ее не совсем женское одеяние.- Но не стала ли она парнем?
    - Вот пройдете обряд венчания, и тут же убедишься, что Инсиль далеко не парень.
    - И что же она в штанах под венец пойдет?
    - Я вообще не собираюсь идти под венец,- сдавленным голосом проинформировала Инсиль, все еще не оправившись от стыда.
    - А куда она собирается идти?- Нанан тупо посмотрел на меня, и, может быть, потому я не стал корчить из себя несведущего.
    - Неужели не ясно, куда? В гости к Руминьяуи!
    - Неужели Синчи-атаман, которого еще называют куракой, благословил Инсиль на брак с тем самым негодяем? Наверное, здесь не обошлось без путаницы… Кажется, Руминьяуи требовал в жены Чуки.
    - Здорово же у тебя тут переклинило,- я поступил с головой Нанана точно так же, как поступала с ней его сестра,- Инсиль отправляется к чанкам с вполне конкретными намерениями.
    - Инсиль – чадак?
    - Давно бы следовало настучать по твоему «чайнику». Согласись, Инсиль – прирожденный шпион!
    - Я бы не хотел, чтобы Инсиль стала чадаком.
    - А кто бы хотел? Но Родине нужны новые герои, и тут уже Инсиль не заставишь отстояться в общем строю.
    - Герои, строй…- Нанан принялся выстраивать логическую цепочку, мысленно обращаясь к нашумевшему подвигу командирши-бесстыдницы,- Родине много, чего нужно…
    - Что Нанан не патриот, я понял еще тогда, когда он захотел отсидеться  в штабе.  И это в момент наивысшей опасности для всего государства!
    - Допустим, не для всего, а только для нашего поселения,- Нанан поспешил уменьшить степень своей трусливости,- но если черное крыло беды закроет солнечный свет над всем государством, я сделаю все, чтобы пролился ливень из окровавленных перьев.
    - Любите вы, индейцы, поступать по схеме «путай-путай»,- проворчал я, пытаясь упростить сказанное Нананом,- по-твоему, черное крыло беды еще не закрыло солнечный свет?
      Нанан подошел к окну и подставил руку под солнечный луч.
    - Поставим вопрос несколько иначе,- поскреб я в затылке, соображая, как лучше отучить Нанана от языка жестов,- ты готов совершить геройский поступок?
    - Но я же мужчина!- испуганно воскликнул Нанан.
    - Вот потому, что ты мужчина, ты способен проявить чудеса героизма?
    - Но на меня чанки не станут бросаться, как на ту же развратницу, какую Синчи-атаман наградил не съедающимся стручком.
   - Любите вы, индейцы, все усложнять. Твой не съедающийся стручок называется жевательной резинкой.
      Я с огорчением отметил, что у нас различное толкование не только одних и тех же предметов, но даже и таких возвышенных понятий как патриотизм, героизм и прочих «изм»,- спрашиваю конкретно: Нанан готов отправиться в тыл врага вместо своей возлюбленной?
    - Но развратница с не съедающимся стручком во рту мне вовсе не возлюбленная!
    - Спрашиваю еще конкретней: готов ли Нанан отправиться в тыл врага вместо Инсиль?
     И хотя ответ был известен заранее, мне лишний раз захотелось убедиться в трусости своего визави.
    - Конечно, готов,- Нанан опроверг мой прогноз, впрочем, не столь убедительно,- только вот у меня живот расстроился,- он вдруг согнулся, словно не желая больше противиться очередной волне боли.- Но через месяц все пройдет, и я тут же соберусь в гости к Руминьяуи.
    - У плохого воина завсегда перед боем понос,- поморщился я, словно «запах трусости» ударил в ноздри,- но мы не можем ждать целый месяц.
    - Если повезет, я оправлюсь от болезни «хвоста ламы» чуть быстрее,- с фальшивой грустью отозвался Нанан, прекрасно сознавая, что и «чуть» вряд ли нас устроит.
    - Ладно, продолжай и дальше спасать свою тощую задницу.
    - Ой-ой-ой!- Нанан согнулся в три погибели, симулируя резь в животе,- разрешите откланяться?
    - Сначала откланяется, а потом спрашивает разрешение,- беги уж, не то взаправду обделаешься.
     Нанан по-заячьи поскакал на улицу, и даже показалось, что он действительно не совсем здоров. Впрочем, и тогда, пятьсот лет назад, недостатка в артистах не наблюдалось.
    - Вот такая любовь у наших парней,- кисло улыбнулась Инсиль.
    - Заяц… ну тот, который Нанан, признавался тебе в любви?
    - У индейцев не принято говорить о любви, но по оказываемым знакам внимания не трудно понять, кто желает видеть тебя своей женой.
    - И впрямь не трудно,- я поднял с пола разбросанные Нананом  ювелирные украшения, зрительно представляя ящик в доме собеседницы, заполненный подарками из золота.- Да если бы современным девушкам оказывали подобные знаки внимания, они свихнулись бы от счастья.
    - А я, значит, не современная?- надула губки Инсиль, ведь было невдомек, о какой современности идет речь.   
    - К сожалению, ты продукт давно минувших лет,- брякнул я, не подумав.
     Инсиль задергала носом, что свидетельствовало о быстро прогрессирующем огорчении. Еще бы, ведь ради Синчи-атамана она готова влезть не только в штаны, но и в петлю, и что же взамен? Или она на самом деле похожа на гниющий продукт?
    - Да не хнычь же,- я осторожно погладил Инсиль по голове,- ты современная, знаешь, какая современная?
    - Это надо понимать как знаки внимания?- Инсиль вела себя как кошка, которой нравится, когда ее гладят.
    - Это надо понимать как доброе к тебе отношение.
    - Но разве здесь есть разница?
    - Совсем не значительная.
    - Но все же есть?- Инсиль снова задергала носом, уже не давая повода к сравнению с кошкой.
    - Но ты же не улавливаешь никакой разницы,- я добавил нежности в поглаживании,- ведь не улавливаешь?
    - Не-а,- Инсиль закрыла глаза, и разве что не замурлыкала,- Синчи-атаман и у чанков станет оказывать мне знаки внимания?
    - В гостях у чанков разумней вести себя чуть сдержаннее,- честно ответил я, но стоило носу Инсиль озвучить ее огорчение, как мне пришлось срочно сглаживать острые углы,- но мы и там найдем время и место для проявления знаков внимания.
     Мои поглаживания оказались столь проникновенны, что Инсиль вдруг потянулась ко мне губами. Только этого еще не хватало! Вот так начнешь оказывать ей повышенные знаки внимания, как вдруг нарисуется золотых дел мастер. А ведь он наверняка не такой трусливый, как его соперник на руку и сердце Инсиль, и по поводу своего «хвоста ламы» не слишком печется. Конечно, ведь столько золотовалютных резервов вбухано в Инсиль, а она того вовсе не ценит! И кроме всего прочего, мне не очень-то и хочется прослыть законченным бабником. Еще чего доброго, обвинят в государственной измене, а кому приятно быть повешенным головой вниз? Не стоит сгущать краски? Никто ничего не собирается сгущать! Смею напомнить, кто, помимо чанков, является врагом рукано. Антасайя! А какое у них второе название? Правильно – бабники. Или здесь не просматриваются параллели в государственной измене? В общем, надо держать ухо востро!
     Нет, если бы у Инсиль были такие же чувственные губы, как у Чуки, при одном только виде которых буквально сносит «башню», то никакое, даже самое жестокое повешение не остановило бы меня от рискованного шага. Получается, Инсиль моя самая что ни на есть настоящая спасительница? Как же я ей благодарен за это! Я коснулся пальцем полуоткрытых губ Инсиль, что способствовало ее возвращению с небес на землю.
    - Ты готова к подвигу?
    - Только не к такому, о каком вы говорили с Нананом.
     Инсиль сделалась прежней, густо краснеющей скромницей.
   - «Такого» я постараюсь не допустить,- не очень твердо произнес я,- итак, как же я стану тебя величать?
    - Просто учеником.
    - Тогда я буду просто учителем. Короче, выходим на рассвете. 
    - Рассвет – мое любимое время суток,- отчего-то грустно улыбнулась Инсиль.
               
                ******
       Лагерь чанков находился километрах в трех от Ниначумби, но мы не собирались форсировать события, сделав довольно приличный крюк. Ну, в самом-то деле, для чего ставить себя под подозрение, если можно преспокойненько ступить на торговый путь, соединяющий север с югом? Как-никак мы настоящие торговцы!
     По моему личному распоряжению гончары рукано до утра не сомкнули глаз, зато теперь наша лама от тяжести еле передвигала ноги. Однако Инсиль все равно ощущала себя какой-то обделенной.
    - Моего ученика что-то напрягает?
    - Мне не нравится лицо учителя.
    - Вот как? А мне почудилось, что дела обстоят с точностью до наоборот.
    - Я не о том,- густо покраснела Инсиль, которая, похоже, сделала вывод из своего бестактного поведения, до какого она снизошла в куракии,- учитель не похож на индейца, что не может не вызывать подозрений.
    - Признаться, и ты не такая уж и смуглая,- отчего-то обиделся я, касаясь пальцем щеки своей спутницы, которая не совсем благосклонно отнеслась где-то даже к проявлениям знаков внимания.- Я все продумал до мелочей. Да останови ты осла и слушай сюда!
    - Я не знаю, кто такой осел, но это точно не он,- насупилась Инсиль, останавливая ламу. 
    - Не знает она,- проворчал я,- но все равно слушай сюда! Мой не совсем здоровый цвет лица легко объяснить моим европейским происхождением. Гораздо труднее придумать версию о моем появлении на латиноамериканском континенте. Как ты уже догадалась, гончар и пена морская – понятия несовместимые. Тем не менее, не стоит недооценивать морскую стихию в формировании моего мировоззрения, хотя, конечно, моя версия появления на чуждом континенте не покажется оригинальной: шторм, порванные паруса, терпящее крушение судно пошло ко дну, и лишь только мне посчастливилось выйти сухим из воды. Затем долгие месяцы скитаний, и когда уже не осталось сил для борьбы с тропическими дождями, искра надежды вдруг воссияла костром, затерянным в венесуэльских джунглях. Чтобы не злоупотреблять гостеприимством местного населения и не прослыть дармоедом, я начал осваивать гончарное ремесло, и вскоре у меня у самого появились достойные ученики, не лишенные коммерческой жилки. И вот под давлением одного из таких нуворишей,- я задержал на Инсиль не совсем доброжелательный взгляд,- мы отправились сбивать «бабки», нагрузив с десяток лам. Путь был долог, но весьма успешен: товар пошел нарасхват, ламы съедены. К счастью, осталось одно парнокопытное животное семейства верблюдовых с самыми лучшими гончарными изделиями,- мой взгляд успел потеплеть, однако глаза Инсиль от этого меньше не сделались.- Что ты на меня так смотришь? Конечно, если имеются по моей версии замечания, дополнения, пожелания, я готов принять их к сведению.
    - Не знаю, может, это я такая глупая, а чанки воздадут учителю должное за его тягу к жизни, но мне не понятно, что такое европейское происхождение, корабль, латиноамериканский континент, парнокопытное семейства верблюдовых, «бабки»…
    - Мда, как же все запущено!- поскреб я в затылке.
     И тут до меня дошло, что в доколумбовое время индейцы даже не подозревали о существовании других народностей и, как следствие, о более развитых цивилизациях. Да, да, инки считали пупом земли долину Куско, чанки – Андауальяс, племя гуалья – какую-нибудь Хренальяс, но все они были индейцами, не слишком отличающимися друг от друга в социальном аспекте. И этим все сказано. Выдай я чанкам заранее заготовленную версию о кораблях, континентах парнокопытных животных семейства верблюдовых, как перекрестного огня недоверчивых взглядов вряд ли удастся избежать. И попробуй тогда доказать, что ты не чадак! Короче говоря, я не должен обижаться на Инсиль, не совсем лестно отозвавшейся о моем лице. Мало того, я просто обязан поклониться ей в ноги. И чем ниже, тем лучше.
- Притомился я, однако,- мне доставило большое удовольствие завалиться в траву,- да и ты не стой, как буфет без вешалки.
     Уж тогда гардероб без вешалки! Да какая, собственно, разница: если Инсиль не знает, к чему привязать континент, то такая мелочь, как гардероб, вряд ли о чем ей скажет.
    - Дымом пахнет,- Инсиль втянула широкими ноздрями воздух,- до вольного поселения чанков осталось совсем не далеко.
    - Все равно садись: необходимо выработать совместную концепцию дальнейших действий.
    - Может, учитель перестанет, наконец, вносить путаницу своими европейскими словечками?- ошарашила Инсиль своей проницательностью.
    - Почему непременно европейскими, а не африканскими или азиатскими?
    - Но ведь учитель поведал о своем европейском происхождении.
    - Так то же была самая обыкновенная версия, причем совершенно фантастическая, неправдоподобная,- поспешил я с оправданием.
    - Версия не могла родиться из ничего,- тонко подметила Инсиль, опускаясь на траву,- и вообще, мне наплевать, откуда к нам прибыл учитель. Лишь бы он всегда оставался Синчи-атаманом.
    - А вот это имя забудь: теперь я для тебя не синчи и уж тем более не атаман, а самый обыкновенный учитель. Запомнила? У-чи-тель!
    - Но ведь когда мы возвратимся в Ниначумби, учитель снова сделается синчи и уж тем более – атаманом?
    - Если повезет возвратиться, называй меня хоть самим батькой Махно.
    - Почему «если»?- заметно опечалилась Инсиль.
     Мне срочно пришлось поднимать ратный дух своего немногочисленного отряда, количество которого и вовсе покажется смехотворным, если исключить из него парнокопытное животное семейства верблюдовых, чья боевая выучка, прямо скажем, желает оставлять много лучшего.
    - Без всяких «если» вернемся. Или я снова злоупотребляю европеизмами?
    - Сейчас учитель все больше говорит так, как на латиноамериканском континенте,- приободрилась Инсиль, и я отметил ее цепкий ум, способный не отпускать довольно длинные, к тому же, вовсе незнакомые слова.
    - Обязательно вернемся!- прибавил я в уверенности,- и сразу же откроем в Ниначумби ячауаси покруче столичной, и ты станешь круглой отличницей.
    - Круглой?- Инсиль осмотрела себя со всех сторон,- а кто такая отличница?
    - Да уж не дыня или яблоко!- рассмеялся я,- по-вашему, по- латиноамериканскому, отличница это та, кто более остальных заслуживает знаки внимания.
    - В таком случае я обязательно стану отличницей, и тогда уже учитель завалит меня знаками внимания,- твердо сказала Инсиль, густо покраснев, что, впрочем, уже вошло в традицию.
     Какую цель преследует Инсиль, мне было не совсем понятно. Вероятно, я ей все-таки нравлюсь, если не сказать большего. И в этой связи Инсиль стремится не допустить моего сближения с неукротимой Чуки, желая не дать ей повода к очередной радости, какую та испытывает при погребении своих возлюбленных. Хотя не стоит обвинять Инсиль в преднамеренном коварстве: девчонка ведет скромный образ жизни, далекий от «дворцовых» интриг. Слышу голоса, упрекающие меня в черствости. И вот что скажу в свое оправдание: мне также не чуждо чувство скромности, и я не собираюсь хвастать направо и налево, как горячо меня любят.
    - Ты у меня непременно станешь тауантинсуйским Ломоносовым,- пообещал я Инсиль, думая о своем.
    - Не знаю, кто такой Ломоносов, но он точно мужчина.
    - Только не надо намекать на мою нетрадиционную сексуальную ориентацию,- я чересчур рьяно принялся отстаивать свою репутацию, которую, в общем-то, никто не собирался ставить под сомнение,- не желаешь быть Ломоносовым, будь Ломоносихой!
     Конечно, мое негодование изобиловало всякого рода европеизмами, смысл которых был мало понятен коренной жительнице данного континента. Но ведь Инсиль не глупая девушка, и не стоит сомневаться в том, что она до всего дойдет без подсказок учителя.
    - Пожалуйста, не надо так нервничать – буду я Ломоносихой,- без особенной радости согласилась Инсиль,- Ломоносиха… Что-то здесь слышится обидное, неполноценное…
   - Неполноценное?! Да ты знаешь, кто такой Ломоносов? Башковитый, я бы сказал башковитейший человек!- мои руки прочертили около головы некую траекторию, отчего Инсиль где-то даже запаниковала.
    - Я не хочу быть башковитой, и тем более башковитейшей,- она измерила руками свой череп,- уф, с головой, слава Виракоче, все в порядке.
    - Башковитый значит умный, а башковитейший – наиумнейший. Вот станешь Ломоносихой, быть тебе первым академиком вашей Кускинской ячауаси, а впоследствии – действительным членом Санкт-Петербургской Академии наук и где-то даже искусств, а так же – членом международной Ассоциации малых народов, к которым относятся и «пальцевые индейцы».
    - Сколько же на мой бедный «умник» сразу всего свалится!- Инсиль закрыла голову руками, словно камнепад не заставит себя долго ждать,- можно мне остаться простой рыбачкой?
    - Нельзя! И все из-за того, что сейчас придется поломать голову, сочиняя правдивую версию моего прибытия на ваш континент.
    - Я не позволю ломать свой «умник»,- Инсиль втянула голову в плечи,- к тому же, сочинять долго не придется: у Мамакочу отошли воды, и она понесла сокола, который отказался летать во имя гончарного дела.
   - А ведь как все до обидного просто!- я хотел было пригладить бороду, совершенно забыв, что таковой уже нет,- только кое-что идет вразрез с правдой жизни, чего допустить мы не имеем права. К примеру, Мамакочу – мать моря – не совсем обыкновенная женщина, потому-то при родах воды отойти у нее не могут. Скорее наоборот. А вот с соколом ты не промахнулась,- я расправил плечи, как бы давая понять, что еще не отвык проделывать то же самое с крыльями.- По моему разумению оправдать мой бледный вид возможно так: Мамакочу ощутила неимоверный прилив вод, и уже через мгновение раздалось пронзительное курлыканье народившегося белого сокола, презревшего небо во имя служения народа и гончарного дела. Убедительно, да? Впрочем, курлыканье больше подходит журавлям, а как назвать «говор» сокола?
    - Свирепый вой ветра.
    - Это по-вашему, а как то будет звучать на цивилизованном языке? Впрочем, чанки с инками одного поля ягода, и о какой бы то ни было цивилизованности, говорить не приходится.
    - Спешу напомнить, что рукано – лучшая часть большого народа, называющего себя инками,- не без обиды произнесла Инсиль,- а чанки только и способны, что размахивать маканами.
    - Но ты же не станешь оспаривать тот факт, что для уха чанка приятней звучит «свирепый вой ветра», нежели какое-нибудь карканье?
    - Не стану,- напряженно согласилась со мной Инсиль.
    - Вот и чудненько! Бери ноги в руки, и погнали брататься с чанками. Что испуганно смотришь? Да не так брататься как командирша-бесстыдница, а очень даже невинно.
      Но как оказалось, Инсиль смотрела вовсе не на меня. Чанок было не меньше десятка, и если они вдруг захотят поступить с девчонкой точно так же, как антасайя обошлись с командиршей-бесстыдницей, я вряд ли смогу этому воспрепятствовать. Впрочем, Инсиль на славу потрудилась над своим новым обликом, а «нетрадициалов» среди чанков вроде как быть не должно. Во всяком случае, в исторических справочниках на этот счет нет никаких пояснений.
      Нас взяли в кольцо, и здоровяк с незакрывающимся ртом снял свои замусоленные штаны, заставив недобрым словом помянуть исторические справочники. Судя по его огромным резервам, нас ожидают тяжелые испытания.         
    - Ребята, вы нас не так поняли,- натянуто улыбнулся я, не сводя глаз с беспорточника,- мы торгуем не «хвостами ламы», а творениями собственных рук. Хотите посмотреть на наши «эксклюзивчики»?
     Вероятно, из-за чрезмерно-нервного напряжения, я ввернул современное словечко, что, впрочем, не насторожило наших оппонентов, равнодушно наблюдавших за беспорточником, который вдруг принялся очерчивать вокруг нас некий эллипс, при этом не слишком экономно расходуя запасы мочи. Завершить начатое, разумеется, не удалось, но у беспорточника нашлись последователи.
     Я посмотрел на Инсиль, чья стыдливость с изменением имиджа не утеряла своей актуальности. Только бы скромница не хлопнулась в обморок! Но вот «урок черчения» закончился, и «преподы» натянули штаны, предупредив нас не переступать обильно смоченные границы. В противном случае указки-маканы пройдутся по нашим головам! Впрочем, то, на что я настроился минутами ранее, казалось мне куда страшнее преподавательского гнева.
    - Уж и не знаю, как вас благодарить за добросердечное к нам отношение. К сожалению, я не ведаю, какого вы рода-племени, но, судя по слегка закопченным физиономиям, интеллектом вас Виракоча не обделил. В этой связи вы не можете не осознавать, что, стоя на одном месте, мы никогда не продадим свой товар. Короче, спасибо за хлеб-соль, но нам необходимо продолжить движение.
     Но стоило сделать всего лишь шаг, как взметнувшиеся над головами индейцев маканы, отбили охоту ко всякому передвижению. 
    - Понял, ребята, понял,- выставил я перед собой ладони, заметно нервничая,- вы хотите тут же, не отходя от кассы, приобрести творение наших рук. Оптовикам – значительные скидки!
    - Кто вы такие?- прорычал узколицый индеец, чья переносица казалась шире ноздрей.
    - Похоже, я поспешил воздать хвалу Виракоче,- озвучил я собственные мысли, и, опомнившись, продолжил,- но закопченные физиономии все равно догадались, кто мы есть на самом деле.
     На первый взгляд могло показаться, что я где-то даже с пренебрежением относился к своим немногословным собеседникам. Однако ничего подобного не происходило: индейцы привыкли называть вещи собственными именами, и никакого подвоха здесь не замечали.
    - Но если закопченные физиономии не слишком догадливы, я готов предоставить им вещественные доказательства нашей самой мирной на земле профессии.
     Я хотел приблизиться к ламе, но с десяток макан прозрачно намекнули, что этого лучше не делать.
    - Ну уж коль закопченные физиономии настолько обходительны, что не позволяют пошевелить и пальцем, пусть тогда сами заглянут в нашу поклажу,- я настолько перепугался вскинутых над головами макан, что добавил совсем не обязательное,- вон там, на парнокопытном животном семейства верблюдовых.
     Закопченные физиономии переглянулись, однако предпочли не делиться своими выводами.
    - Зияющий вход, проверь, что там тревожного на спине ламы?- узколицый обратился к здоровяку с незакрывающимся ртом.
    - Нашли дурака!- проревел тот,-  в мешках наверняка клубки ядовитых лиан.
    Ядовитыми лианами чанки называли змей.
    - Кому говорят, проверь!
    - Я хочу умереть на поле боя, усеянного телами рукано,- Зияющий вход захлопнул рот, что означало завершение разговора.
    - Пересохший ручей,- обратился узколицый к сухощавому малому с нанесенными под глазами контурами,- давай ты.
    - Я тоже не дурак. В мешках наверняка целое племя летающих заноз.
     Летающими занозами чанки называли ос.
    - Бурлящий водопад,- узколицый устремил взгляд на индейца, который время от времени разбрызгивал слюной в разные стороны,- ты у нас самый отважный.
    - Отважный не значит безрассудный,- Бурлящий водопад пошел по пути своих предшественников,- да там наверняка целое племя мохноногих стариков.
     Мохноногими стариками чанки называли ядовитых пауков.
    - Эти люди пришли сюда с плохими намерениями,-  сделал, в общем-то, правильный вывод узколицый, и этого оказалось достаточно, чтобы появилась веревка, которую быстренько привязали к суку.
    - Эй, закопченные физиономии, вы никак свои штаны вздумали просушить?- осторожно справился я, предчувствуя неладное.
     Мой вопрос так и завис в воздухе, и то же самое ожидает нас с Инсиль.
    - Кто из плохих людей первым примерит на своей шее повязку смерти?- с неподдельным дружелюбием спросил узколицый, что шло вразрез с текущим моментом.
    - Полагаю, мы достаточно взрослые люди, чтобы заниматься баловством,- я попытался пристыдить своих палачей, не очень веря в их совестливость.
     Но почему я отдуваюсь за всю команду в одиночку? Конечно, с ламы взятки гладки, но ведь Инсиль вовсе не из семейства верблюдовых!
    - Тот плохой человек кто старше, тому и почет,- узколицый решил проблему не в мою пользу, и пара его товарищей подхватила меня под руки, увлекая к петле, свисавшей с сука.
    - В гробу я видел такой почет!- заартачился я, но силы были не равны.
    - Я хочу первым примерить повязку смерти,- наконец-то заговорил мой подмастерье, и это случилось, пожалуй, в самый ответственный момент.
    - Да и правда, чего вы ко мне привязались?- я попытался отбиться от конвоиров, но быстро сообразил, что фактически собственными руками набрасываю петлю на шею подмастерья,- назад, молокосос!
    - Но, учитель, дай дорогу своему ученику!- взмолилась Инсиль.
    - Тебе еще многому предстоит учиться, в том числе и примерке повязки смерти,- я бесстрашно встал на бревно и обеими руками страстно схватился за веревку, так страстно, что чанки вдруг позавидовали мне черной завистью, а Бурлящий водопад, вопреки привычке, шумно проглотил слюну.
    - Учитель, миленький…
    - Даже если мне станут целовать ноги, свое место не уступлю никому,- я просунул голову в петлю, слабо соображая, какие последствия меня подстерегают.
     А вот Инсиль оказалась много прозорливей.
    - Ни какие мы не плохие, и ничего тревожного на спине ламы нет,- она стремительно подбежала к наполненным гончарными изделиями мешкам, и чанки с явным запозданием отреагировали на ее действия.- Сначала надо разобраться и только потом накидывать повязку смерти.
    - Тут по-настоящему горшки да кувшины,- сделал заключение Пересохший ручей,- и в них нет племени летающих заноз.
    - Зато есть клубки ядовитых лиан,- с чувством явного превосходства произнес Зияющий вход.
    - Ядовитых лиан тоже нет,- разочаровал его Пересохший ручей, запуская руку в кувшин.
    - Сейчас он вытащит горсть мохноногих стариков,- смачно плюнул Бурлящий водопад, угодив в лоб Пересохшему ручью.
    - Хватит разбрызгивать мокроту,- возмутился тот, даже не подумав утереться,- и мохноногих стариков я не вытащу.          
    - Вот что значит провести тщательное расследование,- удовлетворенно произнес я,- а то ведь так и до судебной ошибки недалеко.
    - А ну дайте дорогу, если не хотите менять наш товар на «солнечный металл»!- не на шутку расхрабрилась Инсиль, поняв, что лучшая защита – это  нападение.
     Впрочем, чанки не привыкли отступать.
    - От обмена мы не отказываемся,- усмехнулся узколицый, не желая выполнять приказ пленников,- думаю, ваша жизнь станет достойной платой за ваш товар.
    - Уж слишком мудрено выражаются закопченные физиономии,- то ли от возмущения по поводу циничного заявления узколицего, то ли от радостного возбуждения, вызванного отменой смертной казни, но я, забыв снять петлю с шеи, резво спрыгнул с бревна.
     К счастью, болтать ногами долго не пришлось, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы понять, как скверно ощущать себя вопросом, зависшим в воздухе. Да и вопрос тот оригинальностью не отличался: быть или не быть? И хорошо, что он оказался довольно кратким, ибо промедление было смерти подобно. Но одно дело, когда ты со стороны наблюдаешь за дрыгающимися ногами, и совсем другое, когда сам не находишь точку опоры. Ощущеньеце не из приятных! И коль скоро голосовые связки оказались наглухо перетянуты веревкой, то поведать о своем бедственном положении, не представлялось никакой возможности. Оставалось надеяться на сообразительность и душевную отзывчивость окружавших тебя людей. Чанки лишний раз подтвердили, что в этом они не новички. Однако претензии к ним все равно остались.
    - Мертвые и то быстрее шевелятся,- выказал я неудовлетворение, массируя затекшие мышцы шеи,- еще бы мгновение, и товар достался бы вам задарма.
    - Значит, обмен состоялся?- узколицый скорее констатировал факт, нежели задавал вопрос.
    - Состоялся,- я вынужден был с ним согласиться.
    - Ничего подобного!- вконец осмелела Инсиль, одержимая чувством справедливости,- я хочу получить вознаграждение за свой товар.
    - А кто не хочет?- приободрился я, ощутив моральную поддержку,- даром, что ли, мы трудились, глаз подчас не смыкая?
    - Так сомкни,- спокойно сказал узколицый, а вот его товарищи предстали самыми настоящими непоседами.
    - Ребята, да я только что отсюда,- мои ноги не спешили становиться на бревно,- к тому же мы уже пришли к взаимному соглашению.
    - Узкий мост,- обратился один из непосед к узколицему,- плохой человек не хочет смыкать глаза.
    - Значит, он не такой уж и плохой,- Узкий мост сделал знак непоседам, и те оставили меня в покое, переключив внимание на груженую посудой ламу.
     Если какие подвижки в мире и произошли, то только не в отношениях между честными людьми и бандитами с большой дороги. Конечно, с годами запросы гоп-стопников значительно возросли, и если во времена инков можно было откупиться парой мешков с глиняной посудой, то в эпоху банковских взаиморасчетов подобный номер явно не проходит. Однако принцип воздействия на психику с годами не претерпел существенных изменений: сначала необходимо запугать до полусмерти, затем не упустить момент воспользоваться результатом человеческой трусости. Минимум вложений – максимум прибыли!
     Мне вспомнилась инструкция по применению автоматического оружия для увеличения твоего банковского счета. Первое: войти в банк, второе: достать «ствол», третье: получить деньги. В случае с чанками произошло нечто подобное: напали, заставили примерить повязку смерти, получили товар. Кругом один криминал!
    - Учитель, сделай же что-нибудь,- Инсиль дернула меня за руку, не отрывая глаз от удаляющихся чанков,- ну ладно посуда, так еще же и ламу забрали.
    - Не на горбу же мешки тащить,- я невольно взял под защиту своих обидчиков.
    - И с какими глазами вернемся мы восвояси?
    - С открытыми!- радостно отозвался я, только сейчас по-настоящему осознав, насколько близко находился у края могилы.
    - Но я не перенесу позора!
    - К тебе же чанки пальцем не прикоснулись.
    - Но мне от этого нисколечко не легче.
    - Хоть бы для приличия покраснела,- пристыдил я Инсиль, понимая, однако, что ее откровения не переплетались с блудными мыслями.
    - Непременно покраснею, если мы возвратимся без чадакских данных.
    - То есть разведывательных?
    - Все равно каких, лишь бы это ускорило поражение наших врагов,- Инсиль бросилась догонять чанков,- эй, закопченные рожи, подождите!
    - Не рожи, а физиономии,- поправил я Инсиль, стараясь от нее не отстать,- еще обидятся и вздернут нас на первом же попавшемся суку. И вообще, благоразумнее драпать в обратную сторону.
     Впрочем, менять тактический рисунок было уже поздно.
    - Вы все-таки выбрали смертельную повязку на шее?- нахмурился Узкий мост, и я чуть ли не физически ощутил, как его взгляд вонзился в мое сердце,- но в любом случае мешки останутся у нас.
    - С чем вас и поздравляем,- слишком откровенно польстил я чанкам, что не понравилось Инсиль, которая поспешила обнаружить домашние заготовки:
    - Как истинные гончары, мы обязаны убедиться, хорошо ли станут держать жар наши горшки и холод – кувшины.
    - В таком случае Каменный глаз приглашает вас в гости,- сдержанно улыбнулся Узкий мост, и стало понятно, что сытный обед нам отнюдь не гарантирован.
                *******
       Каменный глаз в гордом одиночестве сидел у костра и отрешенно нюхал табак, словно желая отбить не совсем приятный запах, исходивший из котла, окутанного сизоватым дымком. Даже когда  нас ему представили, вождь не отказался от своего занятия, неотрывно наблюдая за языками пламени. Пару раз Руминьяуи чихнул, но и после этого в его мозгах просветления не наступило.
    - Наверное, мы пришли не вовремя,- шепнул я Узкому мосту.
    - Да, мясо еще не готово,- отозвался тот, с нескрываемым наслаждением втягивая отнюдь не ароматный воздух.
    - Я не о том. Кажется, вождь не желает никого видеть.
    - В последнем бою нам крупно не повезло, и Каменный глаз так глубоко погрузился в собственные мысли, что теперь попробуй его оттуда достать.
    - Гончарная помощь при поднятии потребуется?- я задал довольно глупый вопрос, который, впрочем, таковым никому не показался.
    - Мы в состоянии справиться собственными силами,- Узкий мост посмотрел на товарищей, и те согласно кивнули.
    - Тогда нам пора,- я подхватил Инсиль под руку, не скрывая своих намерений, покинуть вражеский лагерь.
    - Но мясо почти сварилось!- уперлась Инсиль, не желая уходить не солоно хлебавши,- Бурлящий водопад, доставай горшок да миски.
    - Без его слюней обойдемся,- Зияющий вход снял мешки с ламы и передал Пересохшему ручью посуду.
     Судя по количеству мисок, нас кормить никто не собирался.
    - Идем отсюда, пока пенделей не надавали,- шепнул я Инсиль.
    - А что такое пендели?- так же шепотом справилась та.
    - Да уж только не мясная похлебка!
    - Неужели рыбная?
    - Когда нас станут пинать, тогда узнаешь. Или не видишь, что на нас стол не накрыли?
    - Но мы же сюда не жрать пришли,- заговорщическим тоном поведала Инсиль.
    - Одно другому не помеха,- не совсем твердо сказал я, в перспективе не желая отказываться от вареного мяса, чего нельзя сказать о разведывательных функциях.
     Да, да, я вовсе не стремился вторично примерить повязку смерти, прекрасно сознавая, что на сей раз петля затянется намертво.
    - Поставьте миски и для странствующих гончаров,- наконец-то заговорил Каменный глаз, не глядя на незваных гостей.
    - Для странствующих гончаров, вождь, главное не опустошение мисок, а в проверке,  не дырявые ли они,- Зияющий вход не собирался уменьшать порции ради каких-то там торгашей.
    - Ни какие они не дырявые!- не сдержала обиды Инсиль,- мы же хотим убедиться, что наша посуда хорошо сохраняет тепло.
    - Лучше бы позаботились, чтобы человеческое тело сохраняло тепло,- проворчал Руминьяуи, по-прежнему не отрывая глаз от огня.
    - Слишком много холодных тел принес нам гром войны,- не задержался с ответом Узкий мост на мой немой вопрос.
    - К сожалению, мы всего-навсего простые гончары, а не колдуны, и воскресить мертвых не в наших силах,- я виновато развел руками.
    - Но разве нельзя вылепить сердце из глины и обжечь его в пламени войны?- казалось, Каменный глаз разговаривает сам с собой, однако в реальности дела обстояли несколько иначе.
    - Из глины можно сотворить все, что угодно, да вот будут ли те изделия долговечны?- задал я в некотором смысле риторический вопрос.
    - Мне не нужно, что угодно,- повысил голос Руминьяуи, продолжая наблюдать за языками пламени,- я хочу, чтобы сердца моих воинов не пронзали вражеские копья.
    - Нет ничего проще,- брякнул я, не подумав, и плечи вождя вздрогнули, что говорило о его желании взглянуть на странствующего умельца.
     Но Руминьяуи подавил в себе это желание!
    - Странствующий гончар сказал: нет ничего проще? Я не ослышался?
    - Конечно, нет ничего проще,- подтвердил я свои слова,- надо всего-то сменить маканы на орала.
    - Тогда это уже не будут воины,- устало выдохнул вождь,- странствующие гончары слышат меня? Нашему племени необходимы сердца, которые будут биться даже тогда, когда когти свирепого ягуара вопьются в них.
     Я задержал взгляд на Узком мосте, полагая, что тот подтвердит мои опасения по поводу психической нестабильности вождя, однако ничего подобного не произошло.
    - Лучше отлить сердца из металла, и тут уже свирепый ягуар все когти пообломает,- не очень уверенно предложил я, понимая всю абсурдность данного предприятия.
    - Металл слишком холоден для сердца, что не позволит совершать большие дела,- хрипло произнес вождь,- а ведь снежные лавины и без того заполнили человеческие души.
     Руминьяуи говорил не как агрессор, а как пацифист, во что, впрочем, не верилось.
    - Мне нужны глиняные сердца, способные держать и удар, и тепло.
    - Вождь все сказал,- подвел черту Узкий мост.
    - Небо обрушило на землю ливень, и та покорно опустила свои зеленые ресницы,- Зияющий вход довольно образно сказал о траве, более остальных радуясь тому, что не придется урезать порции,- а сейчас я покажу ваше жилище.
      Руминьяуи даже взглядом нас не проводил!
    - Странный у вас вождь,- не преминул я высказать провожатому свое неудовольствие,- говорит как бы с самим собой, совершенно не замечая собеседников.
    - Каменный глаз стыдится своей внешности, вот и старается не поднимать лица,-  отозвался Зияющий вход, лавируя между сидевшими на земле людьми, многие из которых пребывали в глубоком забытье.
    - А вот я не обнаружил ущербности на лице вождя,- вмешалась в разговор Инсиль, и было непривычно слышать ее речь, выдержанную в «мужской» интонации.
    - Ученик гончара видел вождя с одного бока,- Зияющий вход явно не грешил многословностью,- а вот и ваше жилище.
    - В самом центре, а это очень даже престижно!- без тени иронии заключил я, окидывая взглядом лагерь противника,- но где квартира со всеми удобствами?
    - А ну повтори!- рот Зияющего входа еще больше распахнулся, и только тут я понял, что перегнул палку, так до конца и не избавившись от своей куда более комфортной в бытовом отношении жизни, с какой имел неосторожность расстаться, погрузившись в несусветную неустроенность.
    - Конечно, я согласен и на удобства «во дворе», но хотя бы крыша должна быть над головой.
    - Выройте нору или сообразите лесное укрытие.
    - То есть землянку или шалаш?- я начал злиться на Зияющий вход, и не только из-за неизменно разверзнутого рта,- и когда же мы станем соображать глиняные сердца? Вас вон здесь сколько, и каждому подавай бессмертие!
    - Я хочу быть богатым, как Инка,- теперь уже Зияющий вход продемонстрировал не столько свою внешнюю индивидуальность, сколько внутреннюю, фактически отказавшись от вечного биения собственного сердца.- И как Инкино тело, так и мое, пусть мумифицируют, и стану я смотреть на окружающих золотыми глазами.
      Скажу без ложной скромности, в культуре инков я худо-бедно, но разбираюсь. Впрочем, не настолько хорошо, чтобы не испытывать некоторых затруднений в общении с жителями исконных земель, земель, еще не изведанных европейцами. С моей растерянностью, как это не покажется парадоксальным, справился не я сам, а Инсиль. Разумеется, она не владела приемами психиатра, но ее умение воздействовать на нервную систему, не может не вызывать положительных эмоций.
    - Мумиям правителей вставляют глаза из золота, и люди верят, что жизнь всемогущего Инки продолжается. Его мощам отводится самое престижное место во дворце, да и еду подают ежедневно.
    - Вот, значит, куда метит эта держиморда,- я исподлобья посмотрел на здоровяка с незакрывающимся ртом,- а поесть он и взаправду не дурак.
    - Я всегда и везде о том говорю,- заржал Зияющий вход, хлопая по объемному животу,- и брюхо у меня не дурацкое,- он жадно втянул ноздрями воздух,- а вот теперь мясо дозрело.
      При такой массе тела, да чтобы так шустро перебирать ногами!.. На моей памяти такого еще не было.
    - Не плохо бы и нам подумать о собственных желудках,- обратился я к Инсиль, не скрывая удовлетворения тем, что до нас нет никому дела,- только шустрить нам надо в противоположную сторону.
    - Если мы выведали примерное количество врагов, то можно считать дело в шапке?- Инсиль удивила меня вполне европейским классическим выражением, в котором, правда, главное значение отводится шляпе.- Но ведь мы еще не нащупали у них слабых мест. 
    - Выражаю уверенность, что с наступлением сумерек ты нащупаешь те самые места, и мы свалим отсюда по примеру английских индейцев – не попрощавшись.
    - Не успею нащупать,- огорчила меня Инсиль, массируя подушечки пальцев, словно в предстоящем мероприятии на них возлагалась первостепенная ответственность.
    - Прикажешь разбивать палатки, то бишь готовиться к ночлегу?- я не собирался скрывать своего раздражения,- но чем рыть землянку? Руками?
    - Учитель прав: было бы проще поставить лесное жилье, но чанки не позволят нам отлучиться за ветками.
    - Да сдались мы твоим чайникам!- я нашел не совсем уважительное определение чанкам, уловив в нем некое созвучие с названием воинствующего племени,- айда за дровами, а там и до домашней пищи только ноздрями потянуть.
    - Не заставляй чайников нервничать,- вряд ли Инсиль знала, что такое чайник, но подобное название воинствующего племени ей почему-то понравилось,- видишь, как задергались их уши?
    - Между прочим, у настоящих чайников нет ушей, а только носики.
    - Тоже мне, нашел носики. Да это клювы кондоров!
      Я обреченно махнул рукой:
    - Но все равно уши чайников совсем даже не дергаются.
    - Снаружи – да, а что творится внутри! Получше присмотрись,- Инсиль выдержала паузу, не сводя с меня глаз,- и что теперь скажешь?
    - А то, что уравновешенней этих ушей ничего в мире нет.
    - Плохо, значит, присмотрелся.
    - У меня, видите ли, все плохо, а у нее все на большой!- вспылил я,- и чего ты, собственно, добиваешься? Чтобы нас подвесили за одно место за невыполнение приказа вождя?
    - Что это еще за «одно место»?
    - Вот олух,- я стукнул себя по лбу,- конечно, ты знаешь, что то самое место у тебя отсутствует, оттого, считай, ничем не рискуешь.
    - Подвесить можно и не только за то самое место,- густо покраснела Инсиль, осознав, наконец, что я имею в виду,- а рискую я даже больше, чем учитель.               
    - Вот и замечательно!
    - Что же тут замечательного?
    - Конечно, я не то хотел сказать… Короче, ты сама понимаешь, что мы злоупотребляем гостеприимством чайников.
    - Повторяю: нам еще слишком рано уходить.
    - Ты права: под покровом ночи будет много безопаснее,- я вынужден был пойти на уступки, хотя никто меня о том не просил.
    - Под покровом какой ночи?
    - Грядущей, разумеется! Или полагаешь, я решил здесь прописаться?
    - Мне не всегда бывают понятны откровения учителя, однако на сей раз вопросов к нему не возникло.
    - Так идем же за дровами!
    - Разве «прописаться» и «побег» одно и то же?- удивилась Инсиль, явно поспешив с выводом об упразднении вопросов.
    - Сейчас не время перелистывать жилищный кодекс, но с открытием в Ниначумби ячауаси, такая дисциплина как юриспруденция лишним не покажется,- я все настойчивее заострял внимание собеседницы на доме.
    - Я стану отличницей!- Инсиль подтвердила свои виды на ближайшую перспективу, и мне показалось, что тем самым она дала «добро» на так называемый поход за дровами.
    - В общем, делаем морду кирпичом, что должно указывать на наше желание построить здесь крепкое жилище. Сами же потихоньку начнем отход в сторону леса.
    - Но кирпич-сырец добывают не в лесу, а в каменоломнях! Затем его просушивают на солнце и получается адоба.
    - Хочешь сказать, в жилищном кодексе ты тоже кое-что кумекаешь?- разозлился я.
    - Но ведь учитель первым заговорил о кирпиче.
    - Критика принимается. Конечно же, я должен был сказать «делаем морду поленом». Будь, по-твоему! А теперь дружной шеренгой отправляемся в лес за строительным материалом. Ну же! Хотя ты права: шеренга из двух человек – убогое зрелище. Тогда гуськом! Полагаешь, «под ручку» будет не так подозрительно? Ох, и конспираторша!
     - Не надо со мной вести, как с замужней женщиной,- вспылила Инсиль, не захотев следовать со мной рука об руку.
    - Да ты держишься так, словно знаешь секрет изготовления глиняного сердца, которому нипочем когти свирепого ягуара.
    - Знай я секрет бессмертия, ни один мой соплеменник не погиб бы в схватке с жестоким врагом, и учитель не дергал бы меня за руку.
    - Неужели и ты веришь в бессмертие?
    - А чем я хуже других?
    - Получается, если я не верю, то хуже меня никого на свете нет?
    - Я бы так не утверждала, только, боюсь, со мной не многие согласятся.
    - Давай без женских своих замашек,- перешел я на шепот, боязливо озираясь,- или забыла, кого здесь представляешь? В общем, обойдемся без всяких там ла-ла. К примеру, не «утверждала», а «утверждал», и так далее, и тому подобное.
    - Значит, не «забыла», а «забыл»?- Инсиль ответила мне той же монетой, с трудом сдерживая улыбку.
    - Чему скалишься?- я не совсем объективно оценил ситуацию, ибо зубы моей единомышленницы скрывались за плотно сомкнутыми губами,- или уже дошла…
    - Мы же договорились без всяких ла-ла!- перебила меня Инсиль.
    - Пусть будет, дошел,- мне явно не понравилось, что со мной манипулируют, словно с какой-то дудочкой,- жаждешь убедить меня в том, что ты уже дошел… Ну, ты понимаешь, что я хотел сказать «дошла»?
    - Только не надо ла-ла!
    - Командовать-то оно завсегда легко,- проворчал я,- уж кому-кому, а мне доподлинно известно, кто ты есть на самом деле.
    - Так уж и доподлинно?- густо покраснела Инсиль.
    - Ну если уж тебя подвесить не за что, значит, не все так гладко.
    - Как раз наоборот, слишком уж гладко,- Инсиль умудрилась еще гуще покраснеть,- может, учитель предлагает поменять уара на анаку?
    - Только этого еще не хватало! Договорились: я больше не лалакаю. Более того, обязуюсь избегать глагольных форм с женским окончанием. И вот тебе первое доказательство того, что умею держать слово. Итак, ты жаждешь убедить меня в том, что секрет уникального глиняного сердца для тебя уже не является секретом?
    - Ой, мамочки, как же все у тебя, учитель, засекречено!- прыснула Инсиль,- но я его огорчу: в гончарном ремесле я не слишком сильна.
    - То бишь силен?- подмигнул я единомышленнице, прозрачно намекая, чтобы она не забывалась,- стало быть, делаем морду поленом?
      И когда уже казалось, что чаша весов склонилась в мою сторону, все дело подпортил Зияющий вход, в чьих руках, однако, нельзя было не заметить горшок работы ниначумбийских гончаров.
    - Потрудились в поте лица, теперь можно и порубать.
      Инсиль хотела было признаться, что мы и пальцем еще не успели пошевелить, но я ткнул ее в бок, призывая к сдержанности.
    - Перевести дух действительно не помешает,- тяжело вздохнул я, опускаясь на траву,- надеюсь, наш горшок надежно держит тепло?
    - Пока до вас дочапал, несколько раз отдыхал, а горшок все равно теплый,-   
      Зияющий вход поддел ногтем застрявшее в редких зубах мясо.
    - Да тут дойти всего ничего,- мной овладели недобрые предчувствия.
    - На полный желудок твое «ничего» покажется «Королевской дорогой».
      Я уже был в курсе того, что «Королевская дорога» пересекала Тауантинсуйу с севера на юг, и ее длина составляла свыше пяти тысяч километров. Конечно, речь Зияющего входа не была лишена образности, но ведь надо же хоть немного думать, с чем сравнивать! Впрочем, совсем не это задевало более всего, а то, что в горшке не было мяса.
    - Закопченная физиономия принесла нам не есть, а пить?- я вовсе без аппетита отхлебнул плохо пахнущего бульона.
    - Каков я молодец, что предугадал ваши желания!- Зияющий вход довольно похлопал по своему заметно увеличившемуся пузу,- по себе знаю: когда напашешься, подавай только пить, и ничего боле.
      Судя по всему, этот проглот не отказался бы и от бульона.
    - Да захлебнись ты!- я отдал Зияющему входу горшок.
    - А вы уже успели промочить глотки?- обрадовался тот,- но я все равно отнесу питье Каменному глазу.
      Я обменялся с Инсиль многозначительными усмешками.
    - Да, чуть не забыл,- Зияющему входу пришлось повернуть назад,- вождь племени чанков не сомневается, что уже к утру первое глиняное сердце порадует его единственное око.
    - К утру?- ужаснулся я,- да чем он только думает, твой вождь чанков? Зияющий вход уверен, что головой? А вот нам, с подмастерьем, кажется, что тощим хвостом ламы. 
    - Учитель, не надо говорить за другого,- Инсиль втянула голову в плечи.
      К опасению у нее имелись все основания, ибо я замахнулся ни на кого-нибудь, а на вождя чанков. Да я и сам это прекрасно сознавал, устроив для себя строгую внутреннюю цензуру. Так я не сказал, что вождь якобы думает тощей задницей. Все выглядело куда романтичней – тощий хвост ламы. Впрочем, чанки не рукано, и вряд ли эти чайники в курсе особенностей европейской речи.
      К счастью, у чанков нижняя часть спины называлась несколько иначе, нежели у инков, и Зияющий вход не понял, какое отношение к вождю имеет хвост ламы.       
Возможно, хвост пойдет для смахивания пыли с каменного глаза?
    - Я доведу до сведения вождя, что вы пообещали еще до восхода солнца выполнить его приказ, и в знак глубокого уважения передать ему хвост ламы,- Зияющий вход принялся нести несуразицу, заставляя поражаться своей умственной изобретательности.- Только почему хвост тощий? Или это тонкий намек на то, чтобы мы выметались отсюда по добру по здорову?
     - Совсем зафантазировался?- я покрутил пальцем у виска, прекрасно понимая, что это не таит в себе столько опасности, как то, если бы Зияющий вход поделился с вождем своими соображениями по поводу предназначения хвоста ламы.- Гончары привыкли все говорить в глаза, без всяких там намеков. Вот и сейчас я заявляю во всеуслышание: создание глиняного сердца требует огромных внутренних затрат.
     - А чего шепотом-то?- поинтересовался Зияющий вход.
    - Так получилось,- я нашел не совсем убедительный ответ, только сейчас осознав, что во всеуслышание шепотом не заявляют,- но все равно готов повторить: на создание глиняного сердца понадобится несколько дней, а то…- я хотел сказать месяцев, но быстро сообразил, что чанки не собираются здесь долго засиживаться,- а то и ночей.
    - Если я передам вождю откровение гончаров, ему это не понравится.
    - Конечно, не понравится, если будешь мямлить. Постарайся быть убедительным. Понял, на что я намекаю?
    - А кто-то сказал, что привык говорить все в глаза…
    - Ну, нельзя совсем обойтись без намеков,- я завертел головой, давая понять, что среди безучастных, на первый взгляд, закопченных физиономий могут оказаться вполне заинтересованные лица.
    - Гончар намекает, что если я буду убедительным, мне перепадет несколько глиняных сердец, которые легко выменять на «солнечный металл»? Глаза моей мумии будут сиять желтым светом!
     Зияющий вход потрусил к вождю, не забывая прикладываться к горшку с бульоном.
    - Не думаю, что этот обжора меньше любит себя живого, чем мертвого,- грустно усмехнулась Инсиль.
    - Хочешь сказать, он не сможет стать убедительным?
    - Любой вождь если кого и слушает, то только себя.      
    - Наконец-то поумнела,- я взял Инсиль за руку, увлекая за собой,- не забудь сделать морду поленом.
    - А еще учитель называется,- порывистым движением Инсиль высвободила руку, указывая глазами на меланхоличных чанков,- если попытаемся бежать, возможно, совершим самую страшную ошибку в своей жизни.
    - Ну, коли ты такая умная, я готов выслушать твои предложения по выходу из тупиковой ситуации.
    - Ничего тупикового здесь нет.
    - Все-таки знаешь секрет создания глиняного сердца,- с улыбкой погрозил я пальцем Инсиль.
    - Да какой тут секрет: кусок глины, и сердце готово.
    - И Зияющий вход может не переживать по поводу своей мумии, которой обеспечены золотые глаза?
     Я с недоверием наблюдал за единомышленницей, лелея слабую надежду на то, что во времена инков чудеса не являлись такой уж редкостью.
     - Мне становится стыдно за учителя. Он ведет себя как безграмотный рыбацкий сын, который верит в небылицы о вечном сердце.
    - Признаться, и в наше время, когда технический прогресс достиг небывалых высот, разговоры о вечном двигателе остаются всего лишь разговорами. Эй, чего ты там нашла на небе?
    - Пытаюсь увидеть технический прогресс, который достиг небывалых высот.
    - Так я говорю о нашем времени, а не о вашем,- растерянно произнес я, поздно сообразив, что выдал себя с потрохами.
      Впрочем, мои опасения казались чрезмерными, поскольку даже самое «продвинутое» воображение не способно представить картину, с мирно беседующими представителями двух разных эпох. Однако Инсиль повела себя именно так, как мне не очень-то и хотелось.
    - Что это за ваше время, учитель? Что это за технический прогресс? Что это за вечный двигатель?
     Я схватился за сердце, словно, выпущенная в меня очередь вопросов, способна была повредить жизненно важный орган.
    - Если ты хочешь, чтобы я остался жив, умоляю, не отвлекайся от темы. Если ты не знаешь, как создать бронированное…- я мысленно сделал себе очередное взыскание за неспособность существовать только в одном временном измерении, и это дало свои результаты,- я хотел сказать, наипрочнейшее сердце, какое не способны извести когти свирепого ягуара, то где же тут выход из тупика?
    - Не бухти, учитель,- Инсиль воровато посмотрела по сторонам,- главное, соорудить сердце, и не важно, какого оно будет качества.
    - Для тебя, может, и не важно, а вот мне не хотелось бы предъявлять претензии своей матушке, за то, что родила меня мальчиком.
   - Верю, чанки отнесутся к учителю с милосердием и не подвесят его за одно место.
   - Еще как подвесят! Ведь как у вас, у индейцев: чуть, что не так, веревку на сук, и будь здоров, не кашляй. Вот не понравится вождю, с каким пренебрежением мы отнеслись к его наказу, что тогда скажешь?
    - Тогда уже поздно будет о чем-либо говорить, и останется уповать все на то же милосердие.
    - Да если меня подвесят не за одно место, а за другое, намного ли мне станет легче? В гробу я видел такое милосердие!
    - Правильно, учитель, не стоит ни на что уповать, надо действовать.
    - Поумнела, слава Виракоче! Теперь займемся поленированием морды, и в темпе вальса покидаем вражеский лагерь.
    - Чем займемся, учитель?
    - Поленированием,- я вслушался в произнесенное мной слово, которое не имело с эпохой технического прогресса ничего общего, что не могло не вызвать прилив гнева.- Да тебе что ни скажи, сплошные вопросы! Вынужден предупредить: будешь и впредь так учиться, останешься на второй год.
    - Это еще как?
    - О, сердце мое, бедное сердце!- я помассировал левую часть груди,- чтобы оно не разорвалось, отвечаю только на один вопрос: поленирование - производное от полена. Делай морду куском дерева, и вальсируем по направлению зарослей.
    - Под действием я понимала разговор с вождем. Если ему не понравится, как выполнили его задание, станем настаивать на предоставлении нам еще одной возможности проявить себя настоящими гончарами. Уж тогда-то мы точно успеем нащупать наиболее уязвимые стороны чанков.
    - Станем настаивать… Ты же сама уверяла, что любой вождь слушает только себя.
    - Но ведь это должно же когда-нибудь кончиться!       
    - И ты не сомневаешься, что плюрализм мнений наступит уже завтра?
    - Учитель, можно уточнить, что там наступит завтра?
    - Ну пощади ты мое больное сердце!
    - Хорошо, я не стану уточнять, что именно наступит завтра. Но если не верить, что оно будет безоблачным, лучше уж сразу протянуть ноги.
    - Спасибо, успокоила!- моих губ коснулась усмешка,- но я не собираюсь полагаться на призрачный шанс. Так ты идешь со мной или нет? И если не желаешь поленировать лицо, так тому и быть.
    - Прощай, учитель.
    - Значит, остаешься. Но почему прощай, а не до свидания?
    - Потому что если кто-то не хочет использовать призрачный шанс, у того вообще нет никаких шансов.
    - Ну это мы еще посмотрим!
      Я оглядел разрозненные ряды меланхоличных чанков и, скорчив морду поленом, решил ориентироваться на ближайшие заросли. Однако уйти далеко не удалось: разрозненные ряды вдруг сделались сплоченными. Стало очевидно, что моя морда не внушала доверия. Вероятно, я мало времени уделил ее поленированию, но не припозднился ли я с выводами? Придется положиться на скрытые резервы собственного лица, к которым в первую очередь относится язык.
    - Закопченные физиономии, разве на моем лбу не написано, что я иду в лес по дрова? Зияющий вход разрешил построить лесное жилище, а вот со строительным материалом случился настоящий облом. Приходится самому шевелиться. Нет, коли вы настаиваете на своей помощи, я приму ее без лишних слов. Валить деревья вместе даже веселее.
      Закопченные физиономии смотрят так, будто они являются почетными членами партии «Зеленых». Кажется, надо менять тактику.
    - Защитникам природы будет меня не хватать? Тогда, знаете, где я видел эти деревья? Вот именно там!- я не знал, как чанки называют нижнюю часть спины, но, полагаю, они прекрасно уловили ход моих мыслей.- Валим обратно, и пусть отныне небо станет моей крышей, а ваши солнечные улыбки – светлыми окнами.
      Да, в общительности моих конвоиров трудно упрекнуть, и лишь один из них осклабился, но лучше бы он этого не делал:
    - Теперь тебе не поздоровится, задымленная физиономия! Готовь хвост гуанако для жаркого поцелуя.
      По крайней мере, стало понятно, как чанки называют нижнюю часть спины. И здесь они не далеко ушли от своих заклятых оппонентов. А вот с жарким поцелуем и задымленной физиономией не все столь очевидно. Но Инсиль, не отрывая взгляда от стремительно удалявшегося стукача, внесла некоторую ясность.
    - Ну, если учитель сравнил смуглые лица индейцев с копотью, то его бледное лицо похоже на дым. Сейчас учителя вызовут на траву, и вождь решит его дальнейшую судьбу.
      Сегодня говорят несколько иначе – вызвать на ковер. Впрочем, на институт дисциплинарной ответственности технический прогресс оказал не ахти, какое влияние.
    - Вот влип!- я опустился на землю, ибо подкосившиеся ноги к тому обязывали,- неужели на рассвете меня казнят с особой жестокостью?
    - До рассвета ждать совсем не обязательно,- вместо того, чтобы способствовать стабилизации обстановки, Инсиль подливала масла в огонь,- но разве я не предупреждала учителя о неминуемом возмездии?
    - Мало предупреждать! Надо было настоять на моей безоговорочной капитуляции. А нет – встать грудью на пути моего следования.
    - Я не героиня минувшего сражения, чтобы подставлять свою грудь,- покраснела Инсиль, прозрачно намекая на слишком уж неэтичное поведение соплеменницы.
    - Подставила бы что-нибудь другое. Э, да ты еще больше покраснела!
    - Лучше позаботимся о состоянии учителя.
    - Позаботимся об учителе… Такое чувство, будто разговор идет уже без меня,- мрачно улыбнулся я,- ладно, давайте, заботьтесь! 
    - Для начала следует убедить вождя, что работа над глиняным сердцем идет полным ходом, и на всякие там разговоры у гончаров нет времени.
    - Так, так, значит, стукач принесет мне письменное уведомление о приглашении на траву, а я ему вместо росписи – фигу! Точнее, перепачканный глиной большой палец приложу к официальной бумаге. Мол, неграмотный я, да и от дела не могу отвлекаться на всякие там писульки. Лоханулись мы, что гончарный круг с собой не прихватили.
    - Какой еще гончарный круг, учитель?- глаза Инсиль заметно расширились,- и что значит лоханулись?
    - Из серии вопросов даю ответ на главный: круг – эта та фиговина, на которой делаются все эти горшки да сосуды.
    - Возможно, там, откуда пришел учитель и существует гончарный круг, но до нас это еще не дошло.
    - Еще…- ухмыльнулся я, мысленно проводя черту под двумя эпохами,- уже не дошло! Однако не стоит отчаиваться, ибо не придется в спешном порядке осваивать тонкости гончарного дела. Обойдемся самой малостью – глиной. Только где ее взять?
    - Сейчас не время задаваться бесполезными вопросами,- Инсиль сняла сосуд со  стоявшей возле шалаша палки и что есть мочи ударила его о камень.
      Невероятно, но меланхоличные чанки ни единым поворотом головы не отреагировали на столь вызывающую выходку. Инсиль протянула мне осколок сосуда, велев взрыхлить им почву в радиусе одного метра. Даже столь примитивным орудием труда сделать это труда не составило. Инсиль раздобыла в шалаше воду, и приказала топтать щедро политую землю. Мне даже не пришлось подворачивать штаны (уара, не спец ли одежда для гончаров?), а вот с сандалиями пришлось на время расстаться.
      В самый разгар работы появился стукач в сопровождении вождя. И совсем даже не наоборот! И хотя сопровождавший по-прежнему скрывал изуродованную сторону своего лица, печать удивления проступила на нем довольно отчетливо. Еще бы, ведь мы использовали поделочный материал, который находился под рукой, вернее, под ногой.
    - Учитель хотел сходить за глиной, но ваши люди, вождь,- Инсиль задержала взгляд на стукаче,- решили по-другому.
      Стукачу выпала незавидная доля наблюдать за той частью лица вождя, какая на всех наводила ужас. И как тут не нервничать? А еще надо оправдываться.
    - Но ведь Каменный глаз велел не спускать с гончаров глаз!
    - Длинный язык нарочно заостряет внимание на том, в чем меня обделила природа?- вождь говорил как будто спокойно, но в его голосе угадывались металлические нотки.
    - Так получилось, вождь, так получилось,- запричитал Длинный язык, падая на колени,- но если надо, мои люди проводят гончаров к залежам глинозема.
    - Разумней будет, если твои люди одни сходят за глиной.
    - Я сейчас же распоряжусь о том,- Длинный язык вскочил на ноги, но Узкий мост попросил его не беспокоиться.
    - Мои люди лучше справятся с заданием. Зияющий вход, подбери-ка специалистов по почвам.
    - Пересохший ручей, Бурлящий водопад, вы готовы повозиться в грязи?
    - Какие-то не такие у тебя специалисты по почвам,- выразил сомнение Узкий мост,- Пересохший ручей станет настаивать на обезвоженной глине, Бурлящий водопад – на слишком сырой. Как бы на почве конфликта они не начистили друг другу рожи.
      Не сказать, чтобы Ручей и Водопад, эти водные ресурсы войска чанков, браво зашуршали подошвами, но и стоять на одном месте им никто бы не позволил.
    - Значит, я зря разувался?- моя обида даже мне не показалась наносной.
    - Ничего и не зря,- Инсиль поспешила придать значимость моей профессиональной деятельности,- без добавок все равно не обойтись.
    - Кажется, гончары всем своим настроем готовы подтвердить, что уже к утру первое бессмертное сердце забьется в моих ладонях,- без тени иронии заключил Руминьяуи, и Длинный язык поспешил отпустить в его адрес порцию лести.
    - Понимаете, тунеядцы, какое доверие оказывает вам вождь? Теперь в ожидании зари Каменный глаз не сомкнет своих нетерпеливых глаз.
    - Это мне начинает порядком надоедать,- вождь замахнулся на Длинный язык, и тот заскулил, как пес, которого пнул пьяный хозяин.
- Так получилось, Каменный глаз, так получилось,- поспешил оправдаться Длинный язык, добавив вовсе не обязательное,- не верь глазам своим: эти гончары – плохие гончары.
      И если Руминьяуи не собирался обрушивать свой гнев на голову соплеменника, то теперь у вождя не оставалось выбора.
    - И это вместо того, чтобы проучить гончара за самовольную отлучку?- Длинный язык не собирался молча сносить побои, полностью подтверждая данное ему имя,- неспроста они сюда пожаловали, ох, неспроста!
    - Конечно, неспроста,- кивнула Инсиль, и у меня похолодело внутри,- коли не ваши парни, мы пошли бы своей дорогой.
    - Думаю, так бы оно и произошло,- поморщился Узкий мост, поймав на себе взгляд Каменного глаза,- одно настораживает: почему у учителя задымленное лицо?
    - А это надо спросить у моей матушки,- я взялся выдавать совсем не то, что было отрепетировано накануне,- поди, согрешила с каким-нибудь альбиносом.
     - Альбиносом?- вождь услышал новое слово.
    - Ну, это тот, у кого отмечается пигментация кожи,- пояснил я как-то уж очень замысловато,- говоря без затей, со здоровьем не все благополучно
    - Еще не хватало, чтобы мои воины подхватили какую-нибудь заразу!- Руминьяуи попятился, и стало понятно, что от меня избавятся еще до рассвета.
      Дернуло же меня заниматься импровизацией! Конечно, если бы мне поддали под зад и отпустили на все четыре стороны, я не стал бы кочевряжиться. Но ведь милосердного к себе отношения от этих «чайников» вовек не дождаться! Оказаться же повешенным, в мои планы не входило.
    - Альбинизм не передается воздушно-капельным путем,- видно, от чрезмерного волнения я не смог более четко выстроить свою защитную линию,- как, впрочем, и половым путем, и даже посредством виртуального воздействия. Проклятье, кажется, я не туда зарулил!
    - Альбинос амауту?- восхищенный моей заумной речью, Руминьяуи сделал существенные шаги навстречу, что явилось хорошим знаком.
    - На то он и учитель,- Инсиль ухватилась за идею вождя, увидевшего во мне ученого.
    - Да-да, гончарное дело – не основная моя специальность,- поспешил я закрепить наш совместный с Инсиль успех,- лепка – мое хобби.
     И снова чрезмерное волнение сослужило мне плохую службу.
    - Хобот?- Руминьяуи пристально всмотрелся в мой нос,- а говоришь, не передается!
      Я лихорадочно ощупал нос, который хоть и не казался кнопкой, но и до хобота ему было далеко. К счастью, никаких удлинений не произошло.
    - Голову даю на отсечение, не передается,- я продолжал настаивать на безопасном влиянии альбинизма на чужой организм,- и вообще, если закопченных физиономий что-то здесь смущает, могу предложить на их суд версию номер два.
      Инсиль переминалась в лице, и стало понятно, что от домашней заготовки лучше всего отказаться.
    - Альбинос что-то собирался сказать?- Руминьяуи счел необходимым напомнить о моем намерении расширить диапазон его познаний.
    - Да некогда мне с вами лясы точить, дело надо делать,- я вдруг принялся шустро перебирать ногами, и брызги не миновали уара вождя.
    - Лучше не мешать ученым гончарам,- заключил он, отряхиваясь,- с такими мастерами быть чанкам непобедимыми!
    - Протри глаза, Каменный глаз,- Длинный язык продолжал оказывать нам всяческое недоверие, попутно задевая самолюбие вождя,- эти гончары плохие альбиносы.
    - Когда-нибудь я прикажу вырвать твой длинный язык,- Руминьяуи взирал на соплеменника, как на врага.
    - Так получилось, вождь, так получилось!- Длинный язык затянул старую песню,- но, Каменный глаз, раздери, наконец, свои зенки!
      Руминьяуи понял, что длинный язык соплеменника не перестанет болтать даже тогда, когда его намотаешь на руку и повесишь сушиться на солнышке. Ни говоря ни слова, вождь сделал крутой разворот и быстро направился к своему шатру – четырем зачищенным от коры стволам, на которые были натянуты одеяла. А вот Узкий мост отпустил обидчику вождя звонкую затрещину, получив в ответ массу оскорблений.
      Так или иначе, но после ухода начальников на душе сделалось гораздо спокойнее. Чего не скажешь о ногах.
    - Учитель, может, хватит разбрызгивать грязь?- отступила от меня Инсиль,- вывозился, как кайман в обмелевшей реке.
      Кому же хочется быть кайманом, тем более в обмелевшей реке? Вот и я поспешил выбраться на твердый грунт, что, впрочем, не придало мне уверенности. И лишь после того, как вымыл ноги, я вновь ощутил себя белым человеком. Однако перевести дух так и не удалось, ибо бригада глинодобытчиков возвратилась довольно скоро. Поделочного материала оказалось более чем достаточно, и Зияющий вход даже набрался наглости сделать индивидуальный заказ – нечто  среднее между миской и горшком. И чтобы непременно с причудливым орнаментом! Зияющий вход не удосужился разъяснить, что он подразумевает под причудливым орнаментом, но коли художественное воплощение окажется на низком эстетическом уровне, проглот сожрет гончаров за один присест. Мы пообещали не доставлять ему такого удовольствия, и было не совсем понятно, что скрывалось за нашей уверенностью: эстетическая сторона дела или же пищевая. Разумеется, последнее нас занимало много больше: кому охота быть съеденными за один присест? Верно, поэтому я с особенным рвением взялся за конструирование ни миски ни горшка, передоверив ученику работу над «вечным двигателем» местного пошиба. Пусть парнишка оттачивает мастерство на менее важном объекте. Впрочем, не совсем парнишка…
      Но самое удивительное состояло в том, что в поделочном сырье попадался самый настоящий золотой песок! Однако Инсиль к тому отнеслась очень спокойно, поскольку протекающая поблизости река Кумпи (шерсть викуньи) вот уже много лет являлась надежным поставщиком золота.
    - Вместо того чтобы набивать требуху, Зияющий вход мог бы уже сегодня позаботиться о своем завтрашнем дне: его мумия была бы не только с золотыми глазами, но и с точно такими же зубами.
    - Зияющий вход и при жизни не заботился о тщательном пережевывании пищи, а когда навеки закроет рот, опасаться по поводу несварения желудка и вовсе не придется.
    - Э, не скажи! Зияющий вход о себе мертвом переживает даже больше, чем о живом, и ему вовсе не безразлично, как он будет выглядеть перед благодарными потомками,- я вытянул руки, дабы с расстояния оценить, насколько удачно получилось мое первое в жизни гончарное изделие.- К тому же, мумиям приносят еду, и крепкие зубы лишними не покажутся.
    - Но ведь учитель не станет спорить, что мумии не обращают на пищу ровным счетом никакого внимания?- теперь уже Инсиль с расстояния вытянутой руки полюбовалась собственным творением.
    - Хочешь сказать, официанты… ну, те, которые подавальщики еды, не скрывают своей радости по поводу объявления мумиями бессрочных голодовок? А ведь в этом действительно что-то есть.
    - Кажется, учитель нашел-таки самолучшую форму для миски-горшка. Теперь дело за обжигом!
    - А ничего себе посудина получилась, да?- мне почему-то захотелось лишний раз услышать в свой адрес комплимент, а лучше – долгие и продолжительные аплодисменты.- Вероятно, мои предки были гончарами, но вот с обжигом могут возникнуть вполне объяснимые трудности: я не встретил у вас ни одной печки.
    - Зато у нас полно керамических горелок!
    - Которые можно применять для обжига глины?
    - Грелки не рассчитаны на высокую температуру. Они предназначены для обогревания жилища.
    - Значит, ваши горе гончары обогревают глину на открытом огне?
    - Я рыбачка, и мои предки большую часть жизни провели в море,- солгала Инсиль, ибо мне было доподлинно известно, что у океана рукано поселились не так давно.
    - Ну уж коль индейцы не додумались до печки, не сложно догадаться, каким образом они подвергают глиняные изделия обжигу,- глубокомысленно заявил я, нанося палочкой орнамент на творение собственных рук.- А в центре я нарисую рыбку.
    - Чанки не рукано, и рыболовством не промышляют.
    - Тогда, может, палицу зафигачить? Думаешь, слишком банально? Чем у нас озабочен Зияющий вход? Ясное дело, облагораживанием собственной мумии. Тогда центральной фигурой орнамента станут золотые глаза!- радостно воскликнул я и почти сразу же впал в уныние.- Только вот как поймешь, что они золотые?
    - А на сердце нужно наносить орнамент? 
    - Не стоит попусту распылять свой талант,- и хотя я смотрел на изделие Инсиль, видел творение исключительно собственных рук,- вот моя посудина будет завсегда на глазах, и ей совершенно не помешает, как следует вырядиться. А сердце? Да кто его видит?! Хотя тот самый, безусловно, наиважнейший человеческий орган совсем не помешает украсить кровеносными сосудами.
    - Учитель полагает, что этот комок грязи способно поместить внутрь грудной клетки?- Инсиль сунула мне под нос свое явно не законченное произведение, отдаленно напоминавшее человеческое сердце.
    - Конечно, это будет выглядеть не совсем гигиенично, однако мы сможем выиграть время, пустив пыль в глаза Каменному глазу.
    - Хорошо хоть вождь не слышит откровений учителя, не то счел бы это за заговор, во главе которого стоит Длинный язык,- прыснула Инсиль.
    - Меня напрягает другое: вождь не настолько прост, как кажется, и он четко дал понять, что глиняное сердце лишь в том случае заслужит доверие, если станет биться в его руке.
    - Я о том же не перестаю думать,- Инсиль положила незавершенное изделие на землю.
    - И что же надумала?
    - Что нам, действительно, лучше не искушать судьбу.
    - Ты намерена отказаться от призрачного шанса? Или мой горький опыт тебя ничемушеньки не научил?
    - Но сейчас ночь, и большинство наших сторожей утеряли бдительность,- Инсиль окинула взглядом усеянную кострами территорию, возле которых мирно спали не совсем мирные чанки.
    - Как раз ночью слышимость гораздо пронзительней, так что сиди и никуда не рыпайся.
    - Нет, если бы Каменный глаз не обмолвился, что глиняное сердце должно биться, тогда еще можно было бы ссылаться на недоработки, которые при желании легко устраняются. А тут все перед глазами…
    - Хорошо хоть вождь не слышит откровений ученицы, не то счел бы это за заговор во главе с Длинным языком,- я возвратил Инсиль должок, почти в точности повторив ее фразу.- Советую тебе последовать примеру наших сторожей, а я займусь обжигом, как моего изваяния, так и твоего.
    - Да разве тут заснешь?
    - А ты попробуй,- я принудил Инсиль прилечь и накрыл ее куском материи,- как утверждают сказочники, утро вечера мудренее. А ведь в сказках без чудес не обходится!
      Инсиль закрыла глаза, и это был тот самый случай, когда никакого заговора не происходило, и Длинного языка вряд ли стоило поминать всуе.   
               
                *******
        Конечно, для реализации тайных замыслов ночь самое подходящее время суток, но мой организм с удивительной быстротой адаптировался к экстремальным условиям, и чувство страха уже не подавляло в нем интереса к новому мироощущению, от которого бросало то в жар, то в холод. Хотя я прекрасно сознавал, что «контрастный душ» не всегда идет на пользу, и что к доводам Инсиль стоило бы прислушаться. Но девчонка настолько устала, что вряд ли нам удалось бы далеко уйти. Действительно, стоило ей прилечь на траву, как сладкий и глубокий сон затуманил сознание. Впрочем, не такой уж и сладкий, ибо едкий дым костра являлся горьким напоминанием того, что жизнь ничего общего с медом не имеет. Да и глубиной сон явно не поражал, ибо провалы в памяти не казались столь существенными, как ущелья Анд. Короче говоря, кивать на чью-то усталость не приходилось, а вот посетовать на собственную любознательность, лишним не покажется.
      Разумеется, пронюхать об уязвимых местах противника стремится любой и каждый, но, положа руку на сердце, признаюсь, что основной задачей я считал не шпионские функции, а где-то даже дружеские. Да-да, хотелось расположить к себе Руминьяуи, поговорить с ним по душам, а там, глядишь, он и признается, почему положил свой единственный глаз на Чуки. Конечно, слух о незаурядных возможностях этой нимфоманки разошелся за пределами океанического побережья, но ведь вождь уже далеко не в том возрасте, когда предпочтение отдают чувственной близости. Смею предположить, что война в данном регионе идет исключительно из-за Чуки, и вождь не станет считаться с жертвами, лишь бы цель оказалась достигнутой. Так чем же Чуки так притягательна? Хочется верить, этот вопрос уже в самом ближайшем будущем будет снят с повестки дня.
     Нас пригласили в резиденцию вождя, что уже само по себе являлось проявлением доброй воли. Для более качественного освещения была демонтирована восточная сторона шатра, и солнечные лучи, несмотря на ранний час, жарко устремились к новоиспеченным гончарным изделиям. Все видно, как на ладони!
   - Даже в руки не надо брать орган, чтобы убедиться, как он бьется,- довольно изрек я, устремляя взгляд на не совсем миску и не совсем горшок, где лежало глиняное сердце, которое время от времени вздрагивало.
      Удивлению присутствующих в шатре людей не было предела, однако Инсиль казалась шокированной более остальных. Да и я на ее месте испытал бы подобные чувства, ибо все произошло как в сказке, о чем, собственно говоря, девчонка была предупреждена заранее.
    - Как это не надо брать?- первым пришел в себя Зияющий вход,- мне чужого не нужно.
    - О чем это ты, мой малопонятливый брат?- Руминьяуи не отрывал взгляда от бьющегося сердца, что, впрочем, вовсе не означало, будто в то же самое мгновение его искусственный глаз не следил за Зияющим входом.
    - Да о том, что я не заказывал керамическое сердце, и намерен взять только свою новенькую миску.
    - Когда стадо лам перегоняют с одной долины на другую, какое-нибудь животное обязательно сорвется в пропасть,- развел руками вождь, чей социальный статус был близок к статусу пастуха.- Почему мой обособленный брат больше беспокоится за свое чрево, нежели за дела сердечные?
    - Потому что я однолюб, и обожаю только себя.
    - Я о других делах сердечных, мой невразумительный брат,- насупился вождь,- вот об этих.
     Коль скоро от гончаров по-прежнему тщательно скрывали искусственный глаз, то я мог только предполагать, что он был устремлен на гениальное творение моих рук.
    - У меня, слава Виракоче, есть свое сердце, которому я доверяю больше, чем керамическому,- не без гордости сказал Зияющий вход,- но еще больше я благодарен небесам за то, что они наградили меня вот этим,- он обхватил руками живот, габариты которого производили неизгладимое впечатление.
    - Этот удавится за лишнюю миску фасоли, и о бессмертии говорить с ним бесполезно,- резонно подметил Узкий мост, испытывавший огромные неудобства от вышеупомянутого живота, занимавшего слишком много места.- А вот я не отказался бы повоевать еще пару жизней.
    - Мой неизменно впередиидущий брат и на этот раз готов не сворачивать с намеченного пути?- вождь с уважением посмотрел на соплеменника,- еще до того, как солнце дойдет до середины неба, к твоему храброму сердцу добавится еще одно.
    - С намеченного пути?- Узкий мост вдруг дал задний ход,- и кто же его намечал?
    - Разве не ты сам?
    - Да бог с тобой, Каменный глаз!- и хотя Узкий мост обращался к вождю, лицо его было задрано к матерчатому потолку,- твое «еще одно» не пропихнешь в грудь через глотку, а ломать себе ребра, кому охота?
    - У нас есть раненые с перебитыми ребрами,- Пересохший ручей нашел как будто компромиссное решение,- а у одного так вообще «прыгающая лягушка» того гляди остановится.
    - Лягушка?- отчего-то испугался я.
    - Некоторые отсталые от жизни чанки «прыгающей лягушкой» называют сердце,- пояснил вождь, устремляя на меня свое око,- гончары дают голову на отсечение, что их изделие прослужит долго?
    - Это смотря сколько вкладывать в понятие «долго».
    - Здесь абсолютно не должно быть никаких ограничений,- пожалуй, Руминьяуи впервые разозлился по-настоящему.
    - А их и нет, тех самых ограничений…- промямлил я, как никто иной сознавая, насколько лживы мои речи.
    - В таком разе, я уже сейчас готов переломать себе все ребра!- Бурлящий водопад с такой силой ударил себя в грудь, что случился некий хруст, имевший, судя по запаху, не столько физическое, сколько физиологическое начало.
    - Пока ты сломаешь себе хотя бы одно ребро, мы тут без всяких видимых причин сломаемся,- прогнусавил Пересохший ручей, зажав нос пальцами.
    - И ломайтесь,- огрызнулся Бурлящий водопад,- чем меньше завистников, тем лучше.
  - Может, уменьшить срок службы «прыгающей лягушки»?- спросил я у вождя,- а то ведь поломают друг друга еще до того, как трансплантируем искусственный орган.
   - Что сделаем, гончар-амауту?- Бурлящий водопад смотрел на меня широко обезумевшими глазами.
    - Трансплантируем.
    - А это больно?- поежился тот, и запах «раннего утра» сделался еще несноснее.
    - Не больнее, чем когда ты колотишь себя в грудь,- поспешил я успокоить труса, не желая подвергать присутствующих смертельной опасности, исходившей от его «хвоста гуанако».
    - Я тебе верю, гончар,- произнес Бурлящий водопад, но, судя по усилившемуся запаху, легко было усомниться в его искренности.
    - Дырявые уара не могут служить долго,- задумчиво произнес Руминьяуи, не отрывая взгляда от керамического сердца.
    - Скажи, вождь, нормальным языком, чем ты опять не доволен,- в результате  бессонной ночи и кропотливой работы нервы мои были на пределе, так что мои претензии казались вполне обоснованными.
    - Керамический орган в дырках,- Руминьяуи попытался просунуть палец в одно из отверстий, которые я сделал не без умысла.
    - Это тебе не половой орган, чтобы совать туда все, что ни попадя,- я ударил вождя по руке, опасаясь, как бы он до срока не вывел сердце из строя.- К тому же, если не будет тайных ходов, к чему тогда подсоединять кровеносные сосуды?    
    - И здесь есть над чем поломать голову,- Руминьяуи еще сильнее поджал под себя ноги, что, верно, способствовало приливу кислорода к мозговым полушариям,- ведь сердце не может биться само по себе…
    - Но это если речь идет о натуральном сердце,- растерянно произнес я, понимая, что умозаключения вождя не лишены логики.
    - И этот орган какой-то весь в трещинах,- прибавил в сомнениях тот.
    - Это не трещины, а кровеносные сосуды,- а вот я прибавил в растерянности,- да и как могло быть иначе, если керамику не на чем было сушить? Будь у нас больше времени, мы прибегли бы к услугам солнечных лучей. А так пришлось сушить на открытом огне, опасаясь при этом за жизнь лягушки.
    - Какой еще лягушки?- насторожился Узкий мост.
    - Прыгающей, какой же еще? Или чанки еще как-то называют сердце?
    - А ты, гончар, на меня не наседай,- забеспокоился Узкий мост, при этом упираясь руками в живот Зияющего входа,- здесь и так тесно.
    - Тогда пора расходиться,- сказал Руминьяуи,- но прежде я хотел бы выслушать ваше мнение, справились ли гончары с заданием.
      Узкий мост, Пересохший ручей, Бурлящий водопад и даже Инсиль выставили ладони вперед, что по индейским правилам являлось демонстрацией собственного удовлетворения. А вот Зияющий вход выказал свое полное неудовольствие посредством мудрено скрученным кукишем. В отличие от современных референдумов, где простое большинство голосов является определяющим фактором, в индейском «парламенте» даже паршивая овца способна была все стадо испортить. Короче говоря, судьба гончаров оказалась в руках, точнее, в кукише Зияющего входа, и здесь уже было бесполезно сетовать на несовершенство индейского законодательства.
     - Не хотелось бы показаться неблагодарным, но придется вас повесить,- Руминьяуи не очень весело подвел итог нашим стремительно укреплявшимся отношениям.
    - И все из-за какого-то обжоры, чьи собственные интересы,- я ткнул пальцем в огромный живот Зияющего входа,- превыше общественных?
    - Зияющий вход считает, что керамическое сердце долго не прослужит, и мы обязаны прислушаться к его мнению,- мрачно сказал Руминьяуи.
    - И это вы называете плюрализмом?- я указал на кукиш, от выкрутасов которого зависела судьба человека.- Да я сколько угодно могу таких навертеть!
      Конечно, я сильно преувеличивал свои возможности, ведь у меня всего две руки, но и этого оказалось достаточно, чтобы индейцы пришли к неописуемому восторгу.
    - О, а, у!- схватился за голову Бурлящий водопад, не отрывая взгляда от моих чрезвычайно выразительных кукишей,- ты так сможешь, мой рукастый брат Пересохший ручей?
    - Мда, человеческие возможности поистине безграничны,- произнес тот, поражаясь гибкости моих пальцев.
      Да если бы вам светил сук с веревкой, вы бы тоже сработали на грани человеческих возможностей! Однако я не намерен втолковывать то в их безмозглые головы.
    - Может, Зияющий вход поменяет положение руки?- Руминьяуи ненавязчиво призвал отщепенца отказаться от кукиша в пользу ладони.
    - Вот отдадите мою миску, тогда будь по-вашему,- озвучил свою позицию Зияющий вход, и сразу стало ясно, что являлось камнем преткновения.
      Как назло, мои кукиши оказались настолько запутанными, что произвести манипуляции в обратном порядке, никак не получалось. А ведь одно неловкое движение, и отнюдь не идеальное в гончарном отношении сердце остановится раз и навсегда. И что самое ужасное, инициативу в свои руки взял Зияющий вход.
    - Ученик!- закричал я так, что перепуганный насмерть инициатор отдернул руку от керамического сердца, а скверный запах сделался еще концентрированней, что, впрочем, являлось достижением другого человека.- Отдай Каменному глазу «прыгающую лягушку», а не миску и не горшок вручи проглоту.
      Инсиль проявила себя с наилучшей стороны.
    - А теперь, когда вечно голодный Зияющий вход получил, что хотел, я обязан повторить свой вопрос: справились ли гончары с заданием?
    - Да чего тут, вождь, размахивать руками – накладывай фасоль да ешь!- держа перед собой миску, обжора быстро покинул шатер.
      Вождь приказал, чтобы его примеру последовали и все остальные. В моих же планах скорое расставание не значилось, и Руминьяуи словно был о том осведомлен.
    - Садись, гончар-амауту,- вождь указал на земляной пол после того, как все удалились.- А теперь признайся как на духу: с заданием вы справились плохо.
    - Керамическое изделие, безусловно, несколько сыровато, но то  издержки дедовской технологии. Сегодня будет жаркое солнце, и уже к вечеру все претензии отпадут сами собой.
    - Почему изделие так странно бьется?- Руминьяуи неотрывно следил за лежащим на полу сердцем,- то зачастит, то вдруг надолго остановится.
    - Аритмия проклятая! Но стоит подключить сердце к кровеносной системе, как все пойдет, точно по маслу.
    - Может, так оно и будет,- не совсем уверенно изрек Руминьяуи, буравя меня своим ущербным взглядом,- а что, гончары издалека путь держат?
    - Еще из какого далека,- глухо отозвался я, полагая, что Руминьяуи собирается устроить мне урок географии, где мои познания были крайне ограничены.
    - И что же более всего заботит человечество?
    - Чтобы клубень был крупнее, стебель – толще,- я не без удовлетворения отметил, что кукиши стали потихоньку распутываться.- Но есть и такие, кому простые семена уже не радуют око,- я виновато посмотрел на одноглазого собеседника, но, судя по его каменному выражению лица, ничего обидного сказано не было.
    - А какие семена радуют око?
    - Понятно, какие – золотые!
    - Неужели кто-то нашел золотой сосуд с золотыми семенами?!- лицо Руминьяуи преобразилось на глазах, и он едва не рассекретил уродливую его половину.
    - Владельцы уникального сосуда известны всем: это Манка Капак и его верная подруга Мама Окльо.
    - И больше никому не повезло в этой жизни так, как им?
    - Пока нет, но, поговаривают, племя рукано ближе остальных к разгадке тайны золотого сосуда с золотыми семенами.
    - Я это тоже слышал,- устало выдохнул Руминьяуи,- как и то, что вождь рукано – хранитель тайны предков, которым было известно точное местонахождение золотого сосуда. Но мы опоздали…
    - Куда опоздали?
    - За несколько дней до нашего вторжения на земли рукано, хранитель тайны отдал богу душу. Но еще не все потеряно: по традиции вождь должен передать по наследству тайну предков. Нам стало известно, что все последнее время во главе племени рукано фактически стояла внучка старейшины Чука, которую тот, скорее всего, и обогатил «золотой тайной».
      Так вот что послужило причиной кровавого конфликта! Но если бы Руминьяуи знал, что нуждается вовсе не в Чуки, а во мне! Мало-помалу становится понятно, отчего вождь рукано нарушил традицию и открыл «золотую тайну» не наследникам, а, в общем-то, совершенно постороннему человеку. Уже тогда воинствующие чанки напали на столицу Тауантинсуйу Куско, но кое-кто из вождей-отморозков решил идти своим путем, выдвинув отряды к побережью. Курака рукано как никто иной понимал, для чего был предпринят обходной маневр, потому и проигнорировал наследника, который, вероятней всего, попал бы в плен, а уж чанки умеют развязывать языки. Конечно, курака мог донести «золотую тайну» до сведения какого-нибудь соплеменника, но и здесь была высока вероятность того, что чанки не оплошают. Забрать же тайну предков с собой в могилу курака не мог, потому и отважился на столь не популярный шаг. Если уж кому и достанется золотой сосуд, то уж только не врагам руканского народа!   
    - К сожалению, вождь, здесь я вам ничем помочь не могу: гончар – самая мирная, самая безобидная профессия на свете.
    - Но ты же не простой гончар, а амауту!- око Руминьяуи ознаменовалось нездоровым блеском, да и тот глаз, какой скрывался за ширмой довольно крупной переносицы, похоже, не оставался холодно-матовым,- сделаешь золотой сосуд?
    - А потом еще и золотые семена?- натянуто улыбнулся я, прекрасно понимая, к чему клонит не в меру амбициозный вождь.- Но ведь для того, чтобы взошли золотые всходы, необходимо располагать натуральными семенами, а не искусственными.
    - И Кумпи с ее «солнечным металлом» здесь не помощница,- взгляд Руминьяуи быстро погас, но вдруг вспыхнул с новой силой.- Тогда гончар-амауту сможет выведать у Чуки, где скрывается точно такой же сосуд с точно такими же семенами, из которых взошла золотая страна Тауантинсуйу.
    - И каким же образом я смогу о том выведать?
    - Ты же амауту – голова должна соображать.
    - Я гончар-амауту, а не чадак-амауту.
    - Но ведь это же хорошо! Тебя даже заподозрить в нечистых намерениях нельзя.
    - Почему это нельзя?- обиделся я, отлично сознавая, что как раз с нечистыми намерениями у меня полный комплект.
    - Но ведь у тебя на плече написано: гончар-амауту!
      Я произвел визуальное исследование плеч, но никакого письма не обнаружил. Но ведь обычно говорят: на лбу написано. Однако лоб, как стенд для информации, фигурирует только там, где письменность достигла своего расцвета. Здесь же в ходу узелковое письмо, которое удобнее размещать на плече.
    - Что вождь от меня хочет?
    - Чтобы гончар-амауту отправился к рукано и приворожил к себе Чуки. Говорят, она жить не может без мужиков, и больших усилий прилагать тут не придется. А еще говорят, что во время бурной страсти, Чуки себя не контролирует, и способна сболтнуть все, что угодно.
      Мне стоило большого труда не похвастать о том, что скорее это я утеряю контроль над собой, и тогда уже язык выдаст такое… Впрочем, как я уже успел заметить, недостача женского внимания положительно влияет на умственную функцию, и у меня оказалось достаточно времени для принятия взвешенного решения.
    - Это сколько же придется ждать, пока Чуки удосужится что-то там сболтнуть? Не проще ли с помощью палицы подчинить своей воле рукано, а там взяться и за строптивую бабенку?
    - Чанки тоже считали, что проще, однако вот уже который день пума победы не может насмерть задрать высоко подпрыгивающую обезьяну поражения. Пума стерла все когти, и уже не представляет опасности…
    - А что бы, собственно, и не рискнуть?- я, наконец, осознал, что санкционированный побег гораздо безопасней самовольного.- Признаться, я уже который месяц обхожусь без женского внимания, и буду только рад, если Чуки не сможет контролировать себя, и что-то такое нашепчет мне на ушко.
    - Не что-то, а месторасположение и название пещеры, в которой спрятан золотой сосуд с золотыми семенами,- Руминьяуи фактически поставил передо мной конкретную задачу.
    - Нашепчет, конечно,- мне пришлось потрудиться, чтобы ворчание не показалось фальшивым,- но сами хоть что-то знать должны.
    - Пусть мы не амауту, но совсем не дураки,- прихвастнул Руминьяуи,- по крайней мере, мне известно, какого цвета стены пещеры, в которой находится золотой сосуд с золотыми семенами, и если гончар подсунет ложное сообщение, то горько о том пожалеет. Вот какого!
      Руминьяуи предоставил для обозрения ту часть лица, которую так тщательно скрывал. Хорошо, что я сидел, не то рухнул бы, как подстреленный. Искусственный глаз был выполнен не из какого-нибудь кварца или халцедона, а из самого натурального изумруда, ослепительно сиявшего в лучах восходящего солнца. Конечно, я был в курсе того, что в Андах этого добра хватает, но чтобы целая пещера захлебывалась драгоценной зеленью…
    - Когда я потерял око в боях с дикими племенами, тогдашний вождь чанков приказал вставить мне «камень молодой листвы», сказав, что если мне удастся найти пещеру с точно такими же стенами, быть мне могущественнее самого Инки.   
    - Да у тебя и без того самая дорогая башка на земле, и никакой Инка рядом не стоял,- я мысленно измерил глубину глазницы и то, что выступало далеко вперед,- по любому, каратов на четыреста будет. Конечно, головы современных отморозков стоят много больше, но ведь инфляционные процессы не стоят на месте, а за пятьсот лет сколько воды утечет!.. И не смотри на меня такими безумными глазами: то было лирическое отступление, которое позволило моему собеседнику лишний раз убедиться, что перед ним сидит не просто гончар, а амауту. Итак, когда Изумрудный… точнее, Каменный глаз прикажет приступить к выполнению секретного задания?
    - А ведь Изумрудный глаз лучше Каменного. Повелеваю звать меня отныне Изумрудным!
    - Хватит заниматься самолюбованием. Когда, спрашиваю, приступить к самозабрасыванию в тыл врага, где Чуки, поди, уже все глаза проглядела, устав взбивать перину?      
    - Признаться, гончар-амауту, я не очень тебе доверяю, но у меня нет выбора. Выполнишь мою волю, получишь вот это,- Руминьяуи приподнял пальцами бровь (веко попросту отсутствовало), и драгоценный камень упал на его ладонь.
      Мне сделалось плохо: зияющая глазница – зрелище не для слабонервных.
    - Гончар-амауту не туда смотрит. Впрочем, если он задумает меня охмурить, получит сразу две такие ямы,- Руминьяуи ткнул пальцем в зияющую пустоту, и мне даже показалось, что он вознамерился подкрутить извилины.
    - Да я, в общем, ч-человек не к-корыстный, до н-наград не жадный. К тому же, к-камень тебе нужен больше, чем мне.
    - Да ты только посмотри, как переливается!- Руминьяуи положил мне в руку изумруд, и я от страха и вовсе потерял дар речи.
      Что, впрочем, не означало, будто со зрением произошло то же самое. Так изумруд можно было поделить на два условных сектора: первый – чисто гладкий, предназначенный, так сказать, для внутреннего пользования, второй – где-то даже граненый – для внешнего. Однако меня больше забавлял знак, выгравированный на чисто гладком секторе, и потому не уготовленный для всеобщего обозрения. Такое чувство, что современный Северо-Атлантический альянс бессовестнейшим образом скопировал с того самого знака свою эмблему. Однако вряд ли собственность Руминьяуи могла оказаться в штаб-квартире НАТО. Впрочем, разве среди ныне здравствующих ястребов альянса не может быть потомков воинствующих чанков?
    - Постараюсь заслужить этот камешек,- не очень уверенно пообещал я, отдавая изумруд его владельцу,- зеленый цвет глаз – редкость для здешних мест. Наверное, девчонки с ума сходят по вождю?
      Я так хотел, чтобы Руминьяуи поскорее прикрыл свое уродство, что слишком уж необдуманно польстил далеко не юному чанку.
    - Когда горная река теряет высоту, неся свои воды по дну ущелья, шума, может, и становится больше, да напор уже не тот. Хотя я и постарался бы, лишь бы в порыве страсти Чуки со мной разоткровенничалась.
      Размечтавшись, Руминьяуи вставил искусственный глаз не той стороной, и мне вдруг померещилось, будто это не эмблема мирно взирает на меня, а натовские штурмовики навострили носы по разным сторонам, собираясь нанести сокрушительный удар по всем направлениям сразу. О, ужас!
    - Эмблему-то спрячь поглубже,- резким движением руки я дал понять, что положение глаз нуждается в существенной коррекции.
      Если бы я не подкрепил свое пожелание жестикуляциями, Руминьяуи вряд ли «догнал», что от него требуется. Так или иначе, но после того, как вождь известным образом загнал «штурмовики» в ангар, мне привиделось, что угроза для моей жизни миновала раз и навсегда. Но коль уж нет пророков в своем отечестве, то что же тогда говорить о чужом? А тут еще и эпоха отнюдь не родная!
    - В общем, пора зарабатывать изумруд,- я встал, намереваясь поставить жирный крест на своих отношениях с Руминьяуи, но тому, похоже, понравилось мое общество.
    - Гончар-амауту, конечно, заметил, что керамическое сердце давно уже не бьется?
    - Притаилось, прислушиваясь к нашему разговору,- растерянно произнес я, покрываясь испариной,- вот уйду, и забьется с новой силой.
    - Не уверен,- Руминьяуи придал голове такое положение, при котором искусственное око вновь сделалось недосягаемым для зрения.   
    - Забьется… И только не надо уличать меня в халтуре!
      Вряд ли Руминьяуи знал, что такое халтура, но кому охота выставлять себя кретином перед ученым? И когда уже казалось, что от дружеского рукопожатия никуда не деться, из керамического сердца донеслось приглушенное кваканье.
   - Что это такое?- Руминьяуи постучал пальцем по гончарному изделию.
   - Квакающая… тьфу, «прыгающая лягушка». Кажется, так чанки называют сердце?
   - Вот именно, прыгающая, а не квакающая!
   - Было бы странно, если бы лягушка лаяла или мычала,- принялся я разыгрывать из себя придурковатого амауту, упорно не желая признаваться в том, что замуровал живую лягушку, проделав в глиняной форме отверстия для поступления воздуха, что ратовало за крайнюю степень гуманности.
      Нет, а как же еще можно было заставить шевелиться кусок глины?
    - Но по логике гончара-амауту, сердце и в груди должно квакать?
    - На самом деле так оно и происходит. Просто вот эта стенка,- я ударил себя в грудь,- приглушает все звуки.
    - Но когда у Зияющего входа бурлит от голода в животе, то слышно даже за рекой,- Руминьяуи указал пальцем по направлению Кумпи.
    - Так ведь стенки живота гораздо тоньше грудных.
    - Но только не у Зияющего входа! Слышишь, гончар-амауту, «прыгающая лягушка» опять квакнула! Что-то здесь не чисто,- Руминьяуи ударил кулаком по керамическому сердцу, и когда оно развалилось, из него выпрыгнула самая настоящая лягушка.
    - Надо же насколько точны образы чанков!- прикинулся я дураком, что было несвойственно для ученого мужа, каковым, в сущности, и является амауту.
    - Но разве это не самое настоящее мошенничество?- Руминьяуи проводил взглядом лягушку, живо покидавшую шатер,- если обманул сегодня, то завтра ты сделаешь это с еще большим удовольствием.
    - Да где здесь обман? Или умный вождь не понимал, что за полдня невозможно создать «вечный двигатель»?- я хлопнул по левой стороне груди.- Более того, с момента гибели инкской, как, впрочем, и чанкской цивилизаций прошло пятьсот лет, и за сей, в общем-то, не малый срок никаких подвижек в создании «вечности» не произошло. Чего так вылупился?
      И действительно, по свом параметрам натуральный глаз Руминьяуи перестал уступать искусственному. Стало понятно, что моя плохо контролируемая эмоциональность способна задеть за живое.
    - О какой гибели идет речь?- Руминьяуи не скрывал своей озабоченности завтрашним днем всей индейской цивилизации.
    - Даже если и ни о какой, то это не дает право вождю поступать с гончарами, как с вонючей жабой,- я указал туда, куда упрыгала лягушка.- И чего строить из себя жертву инсинуации, когда еще до того, как дать заведомо невыполнимое задание, Изумрудный глаз прекрасно сознавал, что без аферы здесь ну никак не обойтись? Поскольку я тоже вроде как не дурак, то верно уловил ход мыслей вождя, для которого было важно выставить гончаров в привлекательном свете перед своими соплеменниками, дабы оправдать наш беспрепятственный уход за ту сторону Кумпи. Да-да, Изумрудный глаз уже тогда увидел во мне будущего, подчеркиваю, будущего чадака, способного вызвать Чуки на откровенный разговор. И я сумел заставить открыть рот не только Зевающего входа, что было сделать не так уж и сложно, но и его куда менее впечатлительных собратьев по оружию, как то Узкого моста, Бурлящего водопада, Пересохшего ручья… И что получил в награду? Обвинение в неприкрытом мошенничестве?
    - Но ведь лягушка выдала себя с потрохами!
    - Конечно, не все прошло так гладко, и если у меня было бы чуть больше времени, я бы надрессировал лягушку на вечное молчание. К тому же, она выдала себя уже после того, как все ушли отсюда с распахнутыми от удивления ртами.
    - Но ведь себя не обманешь,- не без горечи заключил Руминьяуи, поддевая ногтем осколок керамики.- И хотя гончар-амауту так красиво называет меня, справедливость превыше всего.
      Я всеми поджилками ощутил, что та самая справедливость ни коим образом не распространится на гончаров. Так оно и случилось: одноглазый бандит распорядился взять нас под стражу, и «когда солнце сойдет с самой высокой горы, опустить еще не остывшие тела мошенников в землю». Можно было о том сказать и без традиционного пафоса.
                ********
        Теперь понятно, отчего мужья Чуки не задерживаются на этом свете. Конечно, я не успел стать таковым, но это не делает мои виды на жизнь привлекательнее. И поделом! Что теперь делать с разведданными? Да и Чуки отныне станет откровенничать с другим, мягко говоря, ухажером. Впрочем, ничего нового о золотом сосуде с точно такими же семенами она не сообщит, но если бы появилась возможность, я постарался бы расширить ее познания в гончарном производстве, да и по части сева мой опыт не показался бы лишним.
      Как ни прискорбно сознавать, но мне уже никогда не засеять золотыми семенами обетованную землю и не полить всходы из золотого сосуда. Может, записку передать с указанием точного адреса «начального капитала» грядущего могущества? Раззява – оставил ручку в джинсах! Впрочем, окажись я более практичным, коренным образом на сложившуюся ситуацию это бы не повлияло. Действительно, ни один грамотей во всем Тауантинсуйу не смог бы понять, о чем я собираюсь поведать своей заумной письменностью. Ну по части кипу я полный профан. Впрочем, мало навязать узелков, их еще как-то надо передать на волю. И здесь уже сам Виракоча вряд ли чем поможет.
    - Когда я увидела бьющееся керамическое сердце, я поверила, что учитель – самый настоящий волшебник,- вздохнула Инсиль, пытаясь держать дистанцию, что в ограниченном пространстве казалось делом бесперспективным.
    - Не одна ты такая дурочка. Между нами девочками говоря, я даже сам себе поверил. Что ты так на меня смотришь? Ну, не девочками, так мальчиками! Легче стало? Проклятье, только начал возвышаться в собственных глазах, как пришлось тут же низко пасть,- я измерил взглядом яму, где вот уже который час мы сидели бок о бок.
      Ясно одно: все мысли о побеге разумней всего здесь же и похоронить.
    - Как по-твоему, солнце уже приблизилось к своей высшей точке стояния?- спросил я у Инсиль, которой не было известно о коварных планах чанков.
    - А почему это так волнует учителя?- насторожилась та, словно угадывая мои мысли.
    - С чего ты взяла, что меня чего-то там волнует?- я постарался придать голосу некоторую бесшабашность,- просто хочется, чтобы потеплело.
    - Потеплело? Но сегодня печет, как никогда!
    - Печет?- я скверно сыграл удивление,- вот бы никогда не подумал!
    - Чтобы понять холодно или жарко, совсем не обязательно полагаться на голову,- справедливо подметила Инсиль,- а теперь сознавайся, учитель, с чего ты так озабочен положением солнца на небе?
    - Просто не хочется, чтобы солнце закатилось прежде времени.
    - Для нас закатилось?- спросила Инсиль дрогнувшим голосом.
    - Для всего человечества!
    - В некоторых племенах казни совершаются, когда небесное светило только-только начинает свое понижение.
    - Уверен, чанки к таким племенам не относятся,- с обреченностью произнес я, что не осталось незамеченным. 
    - Неужели мы больше никогда не увидимся?
    - Хочется верить, что в мире ином мы будем соседями,- отважился я на правду.
    - Я догадывалась, что мы оказались здесь не развлечения ради…
    - Проклинаешь меня, что втянул тебя в смертельно-опасную авантюру?
    - Наоборот – благодарна!
      Кажется, Инсиль не лукавит. Во всяком случае, она перестала держать дистанцию.
    - Годом раньше, годом позже…- проговорила Инсиль, касаясь головой моего плеча,- Чуки все одно не позволила бы учителю здесь задержаться.
    - А за себя ты как бы уже и не переживаешь?
    - Сказать, что я не боюсь смерти, значит покривить душой, но судьбе простой рыбачки, вряд ли можно позавидовать. Вот только отца жаль…
    - Наверное, этого достаточно, чтобы постараться выжить,- я посмотрел вверх, и отчаяние схватило меня за глотку своими незримыми щупальцами.
    - Куда важнее, чтобы выжило племя рукано,- тяжело вздохнула Инсиль,- досадно, что наши усилия оказались бесполезными.
    - Конечно, мы рисковали, и только сейчас стало по-настоящему ясно, что рисковали по-крупному. Похоже, у нас не было шансов на возвращение.
    - Я это знала с самого начала.
    - Сумасшедшая!
    - Просто я не могла бросить учителя одного.
      Конечно, я не сторонник теории, при которой и один в поле воин, но сейчас я со всей определенностью готов заявить, что ни с кем мне не было бы так хорошо, как с Инсиль. И дело вовсе не в том, что мы столь невинно касаемся друг друга. Хотя это ведь тоже немаловажно.
    - Глупо было совать голову в пасть хищника,- дернул я носом, заглушая  огорчение по поводу нереализованных возможностей,- только вжился в славный коллектив рукано, как на тебе! А ведь столько замыслов накопилось! Перво-наперво открыл бы школу: начальные классы для малолеток, старшие – для совершеннолетних, вплоть до седобородых старцев.               
    - И я никогда не стану отличницей,- искренне огорчилась Инсиль, чьи переживания базировались не столько на неотвратимости неуклонно приближавшейся гибели, сколько на невозможности проявить себя перед Синчи-атаманом с наилучшей стороны.- А ведь я всегда стремилась к учебе, а кипу так вообще казалось нечто недосягаемым.
    - Узелковое письмо, милая дама,- анахронизм из анахронизмов. В продвинутых странах уже давно вместо шнурков используют бумагу, на которой проставляются условные значки, называемые буквами. Это делается, так сказать, для заочного общения. Понятно?
    - Наверное, я никогда не стала бы отличницей… Что такое продвинутые страны, бумага, буквы, заочное общение?..
    - Кажется, чанки нам не позволят долго разглагольствовать, скажу только, что продвинутые страны – это такие сообщества, где культурно-экономическое развитие является примером для подражания вот для таких народностей, как, к примеру, чанки. Теперь понятно?
    - Наверное, я все же смогла бы стать отличницей. По крайней мере, мне очень хотелось бы пожить в продвинутой стране.
    - Конечно, горы золота не так уж и скверно, однако есть на земле вещи куда более значимые. Тот же научно-технический прогресс обошел ваш континент стороной. Ведь вы даже не знаете, что такое колесо! Предвосхищая твой вопрос, отвечаю: колесо – это круг, посредством которого возможно перевозить грузы.
      Инсиль обвела взглядом яму, чья форма напоминала круг.
    - Не пойму, как этим можно что-то перевозить?
      А вот я не понимал, как этого можно не понимать! Впрочем, родись я во времена «золотого рая», мое представление о мироустройстве совпадало бы с представлением Инсиль. Однако сейчас уже слишком поздно заниматься ее образованием. А вот пополнить свой багаж знаний – дело святое.
    - Как ты относишься к мифу о золотом сосуде с золотыми семенами?
    - Не как к мифу.
    - То есть?
    - Все это происходило в реальной жизни. Или учитель думает, что всемогущие Инки за красивые глаза предпочитают видеть носильщиками рукано? Еще в те далекие времена мои предки сослужили добрую службу Манку Капаку.
    - Любопытно, какую именно?
    - Когда дерзновенное племя гуалья узнало, какой силой наделены семена в золотом сосуде, оно захотело видеть своего вождя повелителем мира. Почуяв опасность, Манко Капак на всякий случай отсыпал половину семян в сосуд, который повелел одному из своих братьев, Айяру Качи, спрятать в труднодоступной пещере, и вместе с единомышленниками вступил в схватку с алчными гуалья. И когда уже казалось, что помыслам Манко о великом государстве инков не суждено никогда воплотиться, рукано подарили основателю Тауантинсуйу надежду на светлое будущее, а потом долго несли его окровавленное тело, пока золотой жезл не указал место окончательной стоянки. В благодарность за спасение первый Инка поведал вождю рукано о местонахождении пещеры, где скрывался сосуд с отсыпанными семенами.
    - Выходит, информацию о чудо-семенах я получил фактически из первых уст, и мифом тут совершенно не пахнет,- озвучил я собственные мысли,- другое вызывает недоумение: отчего рукано до сих пор не воспользовались отсыпанными семенами, находящимися в пещере под названием...
      Конечно, теперь я мог говорить обо всем на свете, совершенно не заботясь о последствиях, связанных с разглашением государственной тайны. Оно и понятно, ведь менее чем через час с меня уже нечего будет спросить. Однако врожденная деликатность не позволяла широко распахнуть рот. А вот Инсиль по-своему поняла мою недосказанность.
    - Конечно, откуда учителю знать, в какой пещере покоится сосуд с отсыпанными семенами! О том ведает только курака рукано, который, по заведенной предками традиции, обязан передать тайну своему наследнику, а тот – своему, и так дальше, дальше, пока вожделенный сосуд не окажется в руках одного из счастливцев. Возможно, уже Чуки повезет больше других…
    - Но ведь правильней действовать, а не пустословить!
    - Манко Капак взял с вождя рукано слово, что сосуд с отсыпанными семенами будет находиться в неприкосновенности до тех пор, пока на трон не взойдет Инка с именем Пачакути (Преобразователь мира). Ждать пришлось долго, и лишь девятый Инка оказался с таким именем.
    - Получается, я вовремя объявился в ваших краях.
    - Вряд ли вовремя, если уже совсем скоро на твоей шее затянется петля.
    - Хорошо, если на шее,- встряхнул я головой, освобождаясь от эйфории,- но это нисколько не оправдывает твое бестактное поведение: зачем лишний раз напоминать, что скоро мне сделают больно?
    - Затем, что я все время мыслю о том.
    - Мыслить-то мысли, но не давай воли языку!
    - Эй, смертники,- обратился к нам Узкий мост, тонким стволом склоняясь над ямой,- вы там не скучаете?
    - Еще один «мыслитель» нарисовался,- зло сплюнул я, и это была адекватная реакция на явно провокационный вопрос, что, впрочем, не уберегло меня от где-то даже детского восприятия действительности.- Мост, ты там совсем прогнил или наполовину?      
    - Соображаешь, что говоришь?- Узкий мост постучал по своей дубовой голове и, чтобы, не дай бог, не рухнуть, лег у края ямы,- пора бы уже хоть немного поумнеть!
    - Теперь уже не к чему умнеть,- резонно заметил я.
    - Как раз сейчас необходимо основательно пошевелить мозгами. Каменный… Теперь уже Изумрудный глаз интересуется, как вы желаете умереть?
     - С высоко поднятой головой!- мужественно заявил я.
    - То есть не хотите быть повешенными башкой вниз?- Узкий Мост буквально перевернул все с ног на голову.- Тогда, может, повесить за шею или за какое другое место?
    - Какое это еще «другое место»?- насторожился я, догадываясь, впрочем, о чем именно идет речь.
    - Ну, ты же не баба, чтобы тебе что-то там растолковывать,- пискляво рассмеялся Узкий мост,- а если уж совсем «уилька»,- он снова постучал по своей дубовой башке,- тогда, может, на месте обо всем узнаешь?
      На языке кечуа «уилька» – дерево, из семян которого получают наркотик того же названия. Выходит, моя голова не только деревянная, но и сплошь заполнена одурманивающим зельем? Не перегнул ли Узкий мост палку, то бишь перила?
    - На месте обо всем узнаю? А вот это видел?- я хотел было показать то, за что меня собирались повесить, но побоялся шокировать Инсиль, потому и обошелся рукой, да и то не в полной мере, а всего лишь до локтевого сустава.- И вообще, веревка – это не цивилизованный метод лишения жизни.
    - Гончары хотят, чтобы их скормили крокодилам?
    - Еще лучше!- не сдержал я иронии, хотя ситуация к тому не обязывала.
    - Кажется, я догадываюсь, какие мечты одолевают гончарами: вспороть им животы, и набить их соломой.
    - Вот соломенная башка!
    - Понял: предлагаешь утопить.
    - По крайней мере, это гуманно,- кивнул я, сознавая, однако, что смерть нуждается в более точных определениях.
    - Тогда я попрошу воинов, чтобы они проявили самое настоящее мужество,- Узкий мост резво встал на ноги, но я нарушил его планы по скорому исчезновению.
    - Мужество? Чанки вознамерились сломить-таки сопротивление рукано?
    - Рукано хоть и дерьмо порядочное, но ничего общего с «хвостом гуанако» не имеют.
    - В чем же тогда будет заключаться мужество чанков?
    - В беспримерном усердии,- Узкий мост предпринял очередную попытку к исчезновению, но мой не менее очередной вопрос оказался для него нечто вроде камня преткновения.
    - А в чем тогда будет заключаться усердие чанков?
    - В беспримерной плодотворности.
    - Чего именно?
    - Дерьма, неужели не ясно?
    - Нас собираются утопить в том самом веществе,- мягко пояснила Инсиль, которая хорошо разбиралась в беззакониях всякого рода ОПГ, среди коих чанки выделялись особенной изощренностью в применении методов по устранению конкурентов.
    - Да что они того самого вещества объелись?- и хотя мое состояние было далеко от идеального, я не захотел терять в мягкости выражения,- если я и согласен, что хлебать, так только ключевую водицу, или на худой конец «Bonaqua», и вовсе не то, что нам намереваются всучить. И вообще, я не верю в мужество «хвостов гуанако».
    - Все вам не так, все не этак!- разозлился Узкий мост, и мне даже показалось, что он замыслил обрушиться на наши головы, дабы одним махом покончить со всеми проблемами,- или вы жить собрались вечно?
    - Что вовсе не означает, будто Узкий мост должен раскачиваться, как конструкция, сданная с нарушением всех эксплутационных норм.
    - Вы мне там зубы не заговаривайте,- набычился бандит, и мне даже показалось, что он тот мост, который соединяет не берега, а зубы,- в последний раз спрашиваю, какую смерть выбираете?
    - Легкую!
    - Легче петли ничего не придумать,- предупредила меня Инсиль.
    - Ладно, передай Изумрудному, что мы готовы рискнуть шеями,- совсем не весело сообщил я церемониймейстеру наших похорон, который, прощаясь, выразил уверенность в том, что за время его отсутствия мы никуда не денемся.
    - Денешься тут,- усмехнулся я, задрав голову кверху,- мало того, что глубина ямы офигенная, так она еще и находится в самом центре вражеского логова. Если только попробовать сбежать, когда поведут на казнь?
    - Среди чанков много быстроногих воинов,- вздохнула Инсиль.
    - В чем можно было убедиться, когда они драпали с поля брани,- криво усмехнулся я, мысленно упрекая соратницу в отсутствии боевого духа,- но ведь не сидеть же, сложа руки?
    - Тогда обними меня, Синчи-атаман.
     А вот этого от скромной девушки было трудно ожидать!
    - Не забывайся: я – учитель.
    - Нет, ты – сильный, ты – атаман, то есть самый сильный.
    - Будь я на самом деле таким, перед нами не стояло бы никаких преград.
    - Теперь перед нами нет преград,- Инсиль плотнее прижалась ко мне.
    - Я о других преградах. А те преграды, которые ты за таковые не считаешь, для меня еще более непреодолимы, чем эти,- в бессильной злобе я ударил кулаком в земляную стену.
    - Синчи-атаман, совсем скоро мы умрем, и я так и не узнаю, какой бывает поцелуй любимого человека.
    - Какие твои годы!- не очень умело ободрил я Инсиль.
    - Синчи-атаман не может не понимать, что ничего хорошего впереди нас не ожидает. 
    - К сожалению, на этот раз ты как никогда права.
    - Обними меня, Синчи-атаман. Пожалуйста.
      Мне ничего не оставалось, как только пойти на уступки. Однако сделал я то весьма осторожно, с подчеркнутой деликатностью. Впрочем, если даже я и позволил бы себе некоторые вольности, вряд ли что из этого вышло б. Оно и понятно, ведь в яме особенно не развернешься, а коль скоро в утешительном мероприятии оказалась задействованной только одна рука, то все происходящее можно было назвать неким  полуобъятием. Однако известного содержания неудобства не отразились на качестве поцелуя, и сладостная дрожь, охватившая Инсиль, лучшее тому подтверждение.
    - Теперь я знаю, что такое счастье,- призналась Инсиль, горячо дыша.
    - Боюсь, у тебя сложилось искаженное представление о счастье,- даже в такой не простой ситуации я не посчитал необходимым пощадить самолюбие Инсиль, чье физическое влечение могло показаться ей пиком возвышенного и светлого.
      Впрочем, что тут необычного, ведь оказавшись на самом дне, человек настраивает себя на восприятие высокого и не столь мрачного? И ко всему прочему, что юное создание может знать о счастье, этом философском явлении, которому далеко не всякий амауту найдет объяснение?
    - И все же я не стану молчать,- Инсиль так смотрела на меня, что могла бы вовсе ничего не говорить, поскольку счастье лучилось из ее глаз.
    - Я знаю, что ты сейчас скажешь: у всех влюбленных дурочек одинаковое представление о счастье.
    - И даже у тех, кого ожидает скорая смерть?
    - У того, кого ожидает скорая смерть, представление о счастье, безусловно, иное,- мне пришлось согласиться с Инсиль, что не являлось по отношению к ней проявлением жалости.
      Вопрос Инсиль не казался риторическим, тем более далеко не каждый человек способен размышлять о счастье, находясь на краю пропасти.
    - Так вот, счастье – это такие ощущения, с какими ты не расстанешься даже после смерти.
      Мне захотелось возразить: смерть существенно притупляет все ощущения, но в данной ситуации вряд ли было уместно вступать в дискуссию, да и Инсиль ни за что на свете не поверила бы в мое пустозвонство. И правильно сделала бы!
    - Эй, смертники, вы все еще здесь?- церемониймейстер наших похорон не переставал удивлять своим наивным взглядом на жизнь,- а ну, не зевай!
     На мою голову свалилась веревка.
   - Что ты, рыжая бестия, подразумеваешь под своим «не зевай»?- не без раздражения справился я, разглядывая конец веревки,- хочешь, чтобы я собственными руками сварганил петлю и накинул ее на свою шею?
      Я отчего-то решил, что яма – это эшафот, и вопреки устоявшейся традиции тело устремится не вниз, после чего и наступает удушение, а вверх, что, впрочем, так же не сулило абсолютно никаких перспектив на длительное времяпрепровождение. Да и как не решить, коли чанки – неисправимые оригиналы: уж если извлекают внутренности, то вместо них суют солому, а если топят, то в экскрементах собственного приготовления? Вот прикажут накинуть петлю на шею, а потом станут тащить наверх якобы для твоего же блага. Но свободы тебе вовек не видать, и из ямы тебя извлекут уже с посиневшей рожей.
    - Держись, гончар, крепче за веревку, и кувшины будут целы,- весьма образно произнес Узкий мост.
    - Подбородком, что ли, держаться?- я почему-то напрочь забыл, что это лучше всего делать руками.
    - Но если гончар такой ловкий, пусть держится подбородком.
    - Вот как это делается,- Инсиль взялась руками за веревку и пару раз за нее дернула.
      И уже спустя некоторое время Инсиль валялась на травке. Вскоре и я не без удовольствия вытянул ноги. Не путать с «протянул»!
    - Какие красавчики,- не сдержал своего восхищения церемониймейстер по похоронам,- таких одно удовольствие вешать!
    - А мне вот все равно, какая у висельника рожа, лишь бы бородавок на шее не было,- признался Пересохший ручей, и Бурлящий водопад одобрительно кивнул.
    - А мне так вообще на все начихать, лишь бы нахлебников было меньше,- отозвался Зияющий вход, запуская в миску свою сальную пятерню.
    - В главном наши взгляды совпадают: гончары созданы для виселицы,- Узкий мост указал на дерево, у которого толпился народ.
    - Без зевак нельзя было обойтись?- я высказал претензии церемониймейстеру, чей ответ показался мне весьма циничным, если не сказать больше – оскорбительным:
    - Пацаны привыкли делать грязную работу собственными руками, и им будет приятно понаблюдать со стороны, какие нравственные и физические муки испытывает существо, когда его кончают.
      Пацаны… Современные бандиты  точно так же называют друг друга!
    - Вход на реалити-шоу, поди, не бесплатный?- верно, от избытка негатива, которого особенно много у каждого смертника, мой разум стал сдавать, потому в моей речи случилось столько «современности».
     - Единственное, что я понял, так это то, что гончар недобро поминает Зияющего входа,- напряг мышцы лба Мост,- а дальше – слишком мудрено.
    - Конечно, ведь он не простой гончар, а амауту!- хихикнул Водопад.
    - А я хотел бы знать, что такое реалити-шоу, но пуще всего «не бесплатный»,- проревел Зияющий вход, решив, что мой вопрос содержал в себе скрытое оскорбление.
      Возмущение обжоры необоснованным не казалось, ибо, как и у всех индейцев, у чанков не существовало денежной системы взаиморасчетов. 
    - Пока все пацаны вместе, может, лучше займемся их образованием?- осторожно предложил я, не надеясь, впрочем, на радостную реакцию со стороны своих непримиримых оппонентов.
    - Станешь учить мастерить фальшивые «прыгающие лягушки»?- криво усмехнулся Ручей.
    - А я вот хотел бы научиться мастерить глубокие миски,- Вход высыпал в рот последнюю порцию фасоли и шумно зачавкал.
   - Пацаны полагают, что, кроме как месить глину, мне им и передать уже нечего?- я всячески стремился отсрочить время казни, по примеру одной великосветской героини французской революции, героини, умолявшей палача повременить хотя бы еще одну минуту.- Вы станете бегло читать, грамотно писать, производить сложные математические вычисления, что позволит вам продолжить свое образование в самых престижных вузах планеты. Как вам Сорбонна, МГУ или Гарвард? А может, кому-то ближе «Плехановка» с Оксфордом?
      Ближе? Трудно сказать как там насчет Оксфорда, но до всех остальных учебных заведений нужно добираться не одно столетие. Вряд ли чанки понимали, насколько они отстали в культурном отношении, но то, что я тронулся умом, сознавали наверняка.
    - Зачем, безумный гончар, все это нужно пацанам, если они должны быть башковитыми в бою?- Мост выразил, похоже, всеобщее мнение.
      Башковитыми не значит умными. То есть крепкими головами, которым палицы нипочем. У каждого своя правда жизни! Я молча побрел за церемониймейстером, и Инсиль не постеснялась взять меня за руку.
     - Может, вас удавить на одной веревке?- спросил тот, вероятно, тронутый нашей дружбой,- думаю, Изумрудный глаз пойдет вам навстречу.
    - Нет уж, давай без всяких там нововведений,- я решительно воспротивился столь экзотическому способу лишения человека жизни.
     А вот Инсиль придерживалась собственной точки зрения.
   - А я бы с радостью умерла бок о бок с учителем,- шепнула она мне.
   - Это будет скорее голова к голове, что на самом деле не очень-то и приятно,- я поспешил образумить девчонку.
    - Вот и хорошо, что голова к голове, значит, наши мысли совпадут.
    - На шиша чему-то там совпадать, если уже через мгновение это уже никогда не пригодится?- не переставал я увещевать поглупевшую вдруг девчонку,- в последний миг разумней думать о собственной душе.
    - Но я хочу думать о душе учителя! Общая петля – это так душевно!
    - И все же это не тот случай, когда одна голова хорошо, а две – лучше.
    - Твоему ученику понравилось, как соприкасались ваши головы,- хихикнул Мост, и стало понятно, что он за нами подглядывал, когда мы сидели в яме.
    - Гончары «пили утреннюю росу»?- Ручей с недоверием смотрел на Мост,- но разве такое возможно между мужиками?
   «Пить утреннюю росу» значит целоваться.
   - Или Ручей думает, что антасайя от хорошей жизни прямо на поле брани накинулись на бабу рукано?- усмехнулся Мост, приставляя ребро ладони к горлу,- им вот как надоело начищать друг другу «хвосты гуанако».
      Я покосился на Инсиль: на ней лица не было. Для нее даже самая лютая смерть куда приемлемее «геройского» поступка, на какой сподобилась командирша-бесстыдница.
     - А мне почему-то с самого начала показалось, что ученик очень похож на ученицу,- признался Вход, вылизывая миску.
    - Эй, ученик, покажи этому обжоре, какая ты ученица,- рассмеялся Водопад, которому вообще никогда ничего не казалось.
      Водопад не сомневался в том, что Инсиль – ученик, а вот она сама, по вполне объективным причинам, имела на сей счет прямо противоположное мнение. От испуга девчонка еле держалась на ногах, и мне пришлось обнять ее за плечи, чтобы в случае обморока не позволить упасть. Но положение спас Зияющий вход.
    - Я не прихожу в восторг, когда мне показывают то, что я сам привык всем показывать,- набросился он на смешливого соплеменника,- или хочешь, чтобы вокруг тебя сделали ограничительный пояс?
     Зияющий вход вознамерился снять штаны, чтобы очертить круг возле смешливого соплеменника. Наподобие того, какой был «отмочен» в момент нашего с Инсиль пленения.
    - Ты же знаешь, обжора, меня не запугать «копьем ауки», тем более, таким коротким, как твое,- еще громче заржал Водопад, и Вход отказался бравировать тем, что вызывало презрительный хохот.
      Ну а я пополнил свой словарный запас, хотя, конечно, кто такой аука, то есть воин, знал не хуже любого индейца. Ну а «копье ауки», как не сложно догадаться, находится на одном уровне с «хвостом гуанако», только с «передового фланга». Короче говоря, ситуация благополучно разрешилась, но обольщаться не стоило, поскольку до виселицы было рукой подать.
      Руминьяуи сидел чуть ли не под суком, с которого свисали две веревки. Вождь чанков оделся по-праздничному, что было заметно не столько по платью, сколько по головному убору – шлем из кожи и прутьев тростника, украшенный разноцветным плюмажем.
    - Как настроение, гончары?- спросил Руминьяуи, не переставая нюхать листья коки.
     Я еле сдержался, чтобы не засветить ногой в его челюсть. По мнению Руминьяуи настроение висельников должно быть на высоте, подстать суку, на котором их собираются вздернуть. Вероятно, вождь  рассчитывал услышать от нас нечто вроде троекратного ура, но лично мое настроение не отвечало его запросам.
    - Какие-то вы не жизнерадостные,- Руминьяуи измерил нас мутным взглядом,- или что не так для вас делаем?
    - Все замечательно, ну точно в лучших домах Лондона и Токио,- для пущей ироничности в названиях столиц я сделал ударение на вторых слогах, но Руминьяуи вряд ли то оценил, поскольку слыхом не слыхивал о существовании вышеупомянутых городов. 
     - Изумрудный глаз все видит, вот и сейчас от него не скрылось, что на лицах гончаров отпечаталось неудовлетворение,- резонно подметил Руминьяуи,- конечно, наше гостеприимство далеко от идеального, но ведь когда гремит гром не накрывают столы под открытым небом.
    - Да и не надо нам никаких столов. Куда важнее, чтобы не было веревок,- я задержал взгляд на петлях, пытаясь угадать, какая из них обласкает мою шею.
    - Без веревок не существовало бы жизни,- Руминьяуи выдвинул явно не бесспорную гипотезу, тыча пальцем в стопу,- даже сандалии не удержались бы на ногах без веревок.
    - Голова существеннее ног,- не смело возразил я,- и мой ученик готов всею жизнью доказать, что без веревки очень даже можно обойтись.
    - Правда, готов?- Руминьяуи пристально вгляделся своим единственным глазом в Инсиль, стараясь не выставлять напоказ изумрудное око, что было делать не так-то и просто,- готов?
     Инсиль растерянно кивнула, хотя могла бы и более выпукло сформулировать свою позицию.
    - Но после фиктивной «прыгающей лягушки» я не верю гончарам! Сейчас я постараюсь доказать, что без веревки жизнь не жизнь.
     То ли нам в назидание, то ли ничего более приемлемого под рукой не оказалось, но нашей плахой стали большие керамические сосуды, перевернутые вверх дном. Чтобы устоять на таком приспособлении и до срока не сломать шею, необходимо было обладать цирковой практикой. После нескольких неудачных попыток взойти на эту с позволения сказать плаху, было решено придать сосудам большую устойчивость. Но висельники от этого немногим выиграли. Кому приятно стоять на одной ноге? Но куда печальнее то, что конечный результат от этого не станет более обнадеживающим.
     Постарается он, видите ли, доказать, что без веревки жизнь не жизнь… Вот если бы Руминьяуи с петлей на шее отстаивал бы собственную точку зрения, тогда его жизненное кредо достойно было бы всяческого уважения. А какой прок от словоблудия?
     Бывалые висельники уверяют, что начисто лишены чувства зависти по отношению к собратьям по несчастью. Думаю, они лукавят. А я вот скажу, как на духу: моя зависть к Инсиль была плохо скрываемой. Хотя, казалось бы, чему тут завидовать, ведь, глядя на человека с петлей на шее, не желаешь очутиться в его шкуре? Правда, моя шея также была не свободной… В чем заключалась моя зависть? Да в том, что Инсиль, в отличие от меня, стояла на керамической плахе обеими ногами. Конечно, ее стопа была не больше стопы Золушки, но моя досада на собственную судьбу меньше от этого не становилась. Если бы знал, что когда-нибудь выпадет честь взойти на плаху нестандартных размеров, с самого раннего детства готовился бы к столь ответственному шагу. Перво-наперво заточил бы ступни в тесную обувь, на манер той, какую использовали в древнем Китае для достижения эталона женской красоты.
    Слышу язвительные голоса: «Знал бы, что светит плаха, не стал бы мочить портки в океане. Поди, развалился бы в кресле и, потягивая пивко, наблюдал бы по «видаку», как взбрыкивают висельники, так и не нашедшие своего места под солнцем Дикого Запада». Не уверен, что все было бы именно так, ведь очутиться непосредственным участником не менее драматичных событий, происходивших много раньше в другой части земного шара, голубая мечта любого искателя приключений. Вряд ли можно мечтать о петле? Ну, это для тех, кто ни шиша  не понимает в экстремальных видах спорта! Мое нынешнее положение ничего общего со спортом не имеет? Но это только добавляет адреналина, этого гормона «критических ситуаций». И убавляет жидкости в мочевом пузыре? Не надо жалить! Тем более впечатлений, действительно, хватит на всю оставшуюся жизнь. Но то ли впечатлений оказалось недостаточно, то ли жизнь обещала стать до обидного короткой, но прилива адреналина я не ощущал. А вот отлив, на котором так очевидно настаивали скептики, мог произойти в любую минуту. Действительно, о каком долголетии может идти речь, если петля на твоей шее того гляди затянется?
      Короче говоря, я оказался заложником той самой ситуации, когда известное изречение «надежда умирает последней» не имеет под собой абсолютно никакой почвы. Да какая тут почва, если ноги висельника болтаются в воздухе, как штаны на веревке?! Возможно, впрочем, изобретатели озвученного изречения, полагают, что вначале душа покидает тело, и только потом наступает очередь надежды. В этом случае к ним вопросов нет. Однако мне кажется, что в своих умозаключениях изобретатели опирались на опыт висельников в момент их последнего вдоха. Действительно, история знает немало примеров, когда под тяжестью тела сук вдруг ломался, и, по сложившейся традиции, несчастному (или счастливцу?) даровали жизнь. А чем, собственно, мы хуже? По крайней мере, общая масса гончаров вселяет определенный оптимизм на благоприятное разрешение проблемы. Но это наши проблемы, а не чанков! Хочется верить, что чанки не совсем отморозки, и с ними можно вести горячие дискуссии. И, может, даже – теплые, доверительные беседы.
    - Каменный глаз…   
   - Я – Изумрудный,- Руминьяуи не скрывал собственного высокомерия, хотя и взирал на меня снизу вверх.
    - В отличие от своей судьбы мне накласть на твой глаз,- даже самому себе я казался излишне раздражительным, что, в общем-то, не нуждалось в каких бы то ни было объяснениях.- Скажи лучше, вашими обычаями предусматривается досрочное освобождение, если сук не выдюжит груза наших тел? 
    - Наши обычаи строги, но справедливы.
    - Выходит, изобретатели не были дураками!- я весело подмигнул Инсиль, надеясь на то, что в свое время жуки-короеды позаботились о нашем досрочном освобождении,-  «грузиться» станем одновременно.
    - Не нагружайтесь, гончары,- совсем по-современному сказал Руминьяуи, угодив под мое влияние,- да, наши обычаи справедливы, и гончары не останутся недодушенными.
    - Ненормальный глаз хочет сказать, что изобретатели были записными дураками?- от возмущения я едва не сорвался с плахи, что грозило преждевременным удушением,- но ведь не гуманно лишать человека всяческой надежды!
    - Давайте, утопим гончаров – уж здесь-то без всяких срывов обойдется,- внес предложение Мост, и я подумал, что, живи он в современном обществе, речь его была бы куда выразительней и ярче.
      К примеру, лучше сказать не «срыв», а «облом», тем более к суку это имеет прямое отношение. Утопят они… Кто бы сомневался! Впрочем, для достижения положительного результата больших усилий прилагать не понадобится – запах  дерьма чанков поистине убийственен.
    - А ведь у Узкого моста дно еще не совсем съехало,- Зияющий вход поднатужился, и его «хвост гуанако» подтвердил свою готовность к высокой производительности труда,- этот чанк иногда говорит умные вещи.
      Кто сказал, что пятьсот лет это много? Конечно, современные люди стали куда образованней, и вместо съехавшего «дна» все чаще упоминают «крышу», но ведь нельзя не заметить некую общность мышления.
    - Повар сегодня постарался, чтобы пища не задержалась в желудках,- Пересохший ручей морщился, держась за живот,- так что утопим без всяческих проволочек.
      В отличие от владельца вышеупомянутого «хвоста», «хвост» Ручья не на звуках, а на деле продемонстрировал высокую производительность труда, и такое рвение далеко не всем пришлось по душе.
    - Никакой он не Пересохший ручей, а очень даже Клокочущий,- Зияющий вход вынужден был закрыть вечно распахнутый рот, чтобы не отравиться убийственными испарениями.
    - Да мы еще вперед гончаров окочуримся,- Водопад, похоже, озвучил общественную точку зрения, ибо возмущенное гиканье пронеслось над лагерем чанков,- топить точно не надо.
    - А может, Клокочущий ручей желает ослабить наше племя изнутри?- нахмурился Вход, чье существование с закрытым ртом таило в себе даже большую опасность, чем убийственные испарения.
    - Я тоже подозревал, что Клокочущий ручей только прикидывается Пересохшим,- прогнусавил Водопад, чьи пальцы глубоко засели в ноздрях.
    - Да и мне никогда не нравилось, сколько берет Ручей на свой «хвост гуанако»,- проворчал Мост, наблюдая за тем, как изнывающий от диареи соплеменник буквально свихнулся на выбраковке некачественных продуктов питания посредством прямой кишки.
    - Мои приближенные считают, что Пере…- Руминьяуи хотел было употребить исконное определение Ручья, но очередная волна отнюдь не безопасного запаха, заставила пересмотреть свои самые ближайшие планы,- считают, что Клокочущий Ручей угодил под влияние рукано?
    - Повесить предателя на одном суку с гончарами!- предложил Зияющий вход, и одобрительное гиканье соплеменников гарантировало ему в скором будущем продвижение по службе.
      От испуга совсем не Пересохший ручей добавил в выбраковке, и среди соплеменников не нашлось смельчаков препроводить его к виселице. Решили подождать, пока неутомимый контролер станет менее опасен.
      От такого подарка мне бы скакать от радости, ибо жизнь моя стала чуть длиннее. Но я прекрасно осознавал, что одно неловкое движение, и петля сделает все по-своему. Впрочем, по-моему никогда не будет, да стоять на одной ноге, порядком поднадоело. И дело тут не в стервозном характере, а в усталости, бороться с которой было уже невмоготу.
       Но с приходом в команду висельников Ручья наши шансы на спасение значительно повышались. И пусть в индейских племенах не читали устав международной конвенции по правам человека, и сломанный под телами висельников сук – есть  всего-навсего перекидной мостик к более прочной конструкции, но коль скоро протестных голосов станет аж целых три, то не услышать их будет не так-то и просто. Захотелось бросить клич: «Висельники, сплотим свои ряды!»
      Но чанкское руководство выказало удивительную способность просчитывать игру на несколько ходов вперед. Вот и сейчас было принято коллегиальное решение по недопущению перегрузки сука, и вместо Инсиль повесить предателя. Я, конечно, обрадовался за Инсиль, а вот она за себя – нет. Ей, видите ли, льстило шагнуть в бессмертие в ногу с учителем. Вождь ожидал, что в благодарность ему станут целовать ноги, а тут… Руминьяуи не на шутку разгневался и пообещал неблагодарному ученику, что тот войдет-таки в бессмертие, но только не в ногу со своим учителем. Я постучал по лбу, давая Инсиль понять, насколько она глупа, но девчонка упорно не желала припадать к ногам вождя. Более того, она стала настойчиво предлагать себя на мое место, но с главного инициатора обмана не пожелали снять обвинение, равно как и петлю.
      У Ручья обнаружились свои проблемы: он никак не мог удержаться на керамической плахе, мотивируя свою несостоятельность отсутствием гончарной практики. Но не это более всего убивало, а то, что и стоя, он не прекращал заниматься выбраковкой сомнительного содержания.
    - Да он меня в петлю вгонит!- схватился за голову Зияющий вход, доведенный убийственными испарениями до нервного истощения.
      Зияющий вход отличался не только весом, но и ростом, потому-то ему не пришлось становиться на импровизированную плаху, чтобы просунуть голову в петлю. Моему восторгу не было предела: какой сук выдержит этакую тушу? Впрочем, если Вход твердо стоит на земле, то как он собирается вешаться? А кто сказал, что ему жить надоело? Что вскоре нашло свое подтверждение. В общем, петля обрела своего законного владельца, и Ручей на собственной шкуре ощутил, как не просто стоять на керамической плахе.
      Я до последнего верил, что Руминьяуи не искренен в своем желании устроить публичную казнь. Ну, встряхнет своих явно приунывших воинов, да и прикажет снять с висельников петли. Действительно, разве можно серьезно относиться к тем обвинениям в измене, которые инкриминировались Ручью? Да и моя смерть не приблизит Руминьяуи к изумрудной пещере. Но после того как из-под ног Ручья выбили керамический сосуд, стало очевидно, что моя вера ни на чем не базировалась. Узкий Мост уже собирался и меня лишить точки опоры, как жест Руминьяуи заставил его изменить собственное решение.
    - Гончар-амауту не желает сообщить то, что бы позволило доблестным чанкам посмотреть на него другими глазами?
      Несмотря на то, что взгляд Руминьяуи по понятной причине был каким-то половинчатым, в нем угадывался широкий спектр интересов.
    - Иными словами, в обмен на некое сообщение мне предлагается жизнь?- угрюмо отозвался я, понимая, что торга не получится,- но я не обладаю информацией, какая смогла бы заставить вождя посмотреть на меня обеими глазами.
    - Изумрудному глазу хорошо видно, что гончар-амауту уже задавал Чуки вопросы, когда она была не в состоянии контролировать себя,- уверенно произнес Руминьяуи.
    - Только не надо доверять искусственному оку и бросать тень на репутацию Чуки!- возмутился я так, словно та самая тень касалась моей репутации,- и как, спрашиваю я вас, возможно попасть к рукано, минуя чанков?   
    - А может, гончары шли не с севера на юг, а совсем даже наоборот?- прищурился   
     Мост, отчего и его взгляд сделался половинчатым.
    - Еще один слепец!- криво усмехнулся я,- а если так, то надо чаще всматриваться в карту Южной Америки.
      Руководство чанков, куда входили все вышеупомянутые отморозки, за исключением, разумеется, казненного Ручья, обменялось недоуменными взглядами. Оно и понятно, ведь доколумбова Америка называлась как угодно, только не так, как сейчас. Но, как и во время моего безоговорочного «амаутства», так и в настоящий момент, руководящая верхушка не пожелала расписываться в собственной безграмотности.
    - Но гончар-амауту сильно похож на того рукано, кто размахивал большим ножом, а потом так огрел меня дубиной по башке, что искры из глаз посыпались,- сделал неожиданное откровение Бурлящий водопад, и мне стоило огромных усилий, чтобы не обнаружить своей заинтересованности.
      Так вот значит, кого я проучил в один из прекрасных дней, когда чанки уж слишком нагло наседали на оборонительные порядки рукано! Признаться, я никогда не стремился брать грех на душу, лишь в крайнем случае прибегая к средствам нападения. Но этот малый меня порядком достал… Он гонялся за мной, как пес за зайцем, не стесняясь в выражениях. Так он божился подпалить мне волосы на «хвосте гуанако», и благо тогда я слабо догадывался, что он имел в виду. Вот это хам! Или нельзя было сказать простенько и без затей: «Подпалю «хвост гуанако». А если у меня там нет волос? Слышу недоверчивые голоса: «Какой же хвост без волос?». Отвечаю: человеческий! И, пожалуйста, не надо смеяться, тем более мое положение к этому не обязывает. Впрочем, я не шибко обидчив, вот и тогда проучил прилипалу отнюдь не по первое число. Для начала я заманил преследователя на «минное поле», а когда тот провалился в ловушку, не очень нежно опустил дубину на его дурью башку. Прояви я в тот момент мягкотелость, как разгневанный Водопад обрушился бы на меня всей своей дурью, и здесь уже полумерами вряд ли обошлось бы. Короче говоря, Водопад должен благодарить своего Виракочу за то, что гонялся за мной, а не за той же Чуки.
    - Слышь, о чем говорю?- Водопад ткнул меня в бок.
    - Не пихайся,- я строго предупредил его,- а то свалюсь с горшка и удавлюсь прежде времени.
    - Говорю, похож ты на рукано, который сделал меня дураком.
    - Да ты такой с рождения,- прыснул Мост, и, судя по безумным глазам Водопада, он с удовольствием увидел бы церемониймейстера на месте висящего Ручья.
    - Слышь, гончар-амауту, что говорю: пришло возмездие, пришло!- и хотя Водопад обращался ко мне, он продолжал сверлить Мост взглядом бешеной селедки.
    - Это я-то похож на рукано?- мне бы не стоило ухмыляться, ибо Водопад слишком уж болезненно реагировал на растяжение губ.
      К счастью, мою сторону взял Зияющий вход, в противном случае рокового тычка не удалось бы избежать.
    - Да этот гончар-амауту совсем не похож на индейца.
    - Но он все равно сражался на стороне рукано!- Водопад коснулся затылка, где даже волосы не могли скрыть довольно выразительную шишку.
    - А где доказательства?- возмутился я,- меня вот подмывает бросить Водопаду упрек за то, что он сражался на стороне Чингисхана.
      Руководство привычно обменялось недоуменными взглядами, но на сей раз среди него нашелся тот, кто не захотел строить из себя умника.
     - Только не надо нас запугивать Чингис… Короче, «хамами»,- Водопад вновь неосторожно взмахнул руками, и я едва не сорвался с плахи,- тебе нужны доказательства? Сколько угодно!- он подставил затылок,- щупай.
    - Да тут и без всякого щупанья видно яйцо на башке. У меня есть знакомый хирург… Это что-то вроде вашего ампикамайока. Так вот, он в два счета вырежет эту патологию и пришьет ее на исконное место,- легким движением ноги я указал то самое место, но плут сымитировал жуткую боль и, держась обеими руками за пах, заскулил:
    - Вот так же он со мной и в бою обошелся.
    - Ты ври, да не завирайся!- от столь вопиющей лжи я буквально потерял голову,- между прочим, из ловушки торчала одна башка.
      Водопад с некоторым злорадством посмотрел на Руминьяуи, как бы вопрошая: «Теперь все убедились, что я дурак не с рождения?»
      И тут стало понятно, какую промашку я совершил. Верно, от чрезмерного осознания собственной глупости в моей голове стали происходить мало объяснимые процессы, которые никак нельзя было назвать позитивными:
    - Но ведь тот, кто сделал тебя дураком, носил бороду, а теперь посмотри, как я гладко выбрит.
    - Выходит, гончары все-таки шли с юга на север?- Руминьяуи прищурил свой единственный глаз, и взгляд сократился с половинчатого до четвертушного,- теперь мало, кто сомневается, что гончар-амауту довел Чуки до неконтролируемого состояния.
    - Мало, кто сомневается…- покачал я головой, хотя петля и сковывала движения,- или вы всей бандой оказались в качестве подглядывающего? Да Чуки чиста, как снег на вершинах Анд!
      Раздался хохот, и стало понятно, что о женских слабостях Чуки наслышан не только вождь.
    - Посмотри на своего соседа,- Зияющий вход раскачал труп Ручья,- вот до чего доводит вранье.
      Но коли я разбазарю название изумрудной пещеры, где гарантия того, что моя судьба окажется более удачливой, чем судьба того же соседа-вруна? Похоже, то, что сейчас с такой помпой раскачивает Вход, было предпринято как акт устрашения. Да, но ведь то же самое можно было проделать с Инсиль. Вероятно, ее смерть в планы руководства не входила. С чего бы такая милость? Однозначно не скажешь. Возможно, ученик призван заменить учителя на супружеском (или не обязательно супружеском) ложе, где Чуки утеряет контроль над собой, что легко использовать в корыстных целях. Возможен и куда более плачевный расклад: в ученике увидели-таки ученицу, а коль скоро банда чанков состоит сплошь из мужиков, не сложно предугадать, чем для Инсиль обернется столь неожиданное освобождение. Хотелось бы у Инсиль спросить: в один из прекрасных дней, не гонялся ли за ней какой-нибудь не в меру прилипчивый чанк, и не сделала ли она его дураком, не так чтобы очень опустив на затылок дубину возмездия? Впрочем, теперь слишком поздно задавать вопросы… Которых накопилось не так уж и мало.
     К примеру, не показался бы лишним вот такой вопрос: для чего было делать моим соседом члена военсовета, или простого аука не нашлось? Вон сколько этих «простачков» сидит вокруг виселицы. Не одна сотня! И, кажется, шоу им по нутру. И это несмотря на то, что  главным действующим лицом стал один из руководителей завоевательного похода. Впрочем, для того, чтобы понять, отчего моим соседом не стал простой чанк, шевелить мозгами особенно не придется: в племени, как и в волчьей стае, лишь вождь, вожак, обладает непререкаемым авторитетом. Остальные же члены практически равны между собой. Ну, не стало Пересохшего ручья, его место займет какой-нибудь иной водоем, не столь обмелевший. Но если даже и так, то Ручью все равно стоит отдать должное, поскольку в своем отнюдь не конкурентоспособном состоянии он продолжал неприятно удивлять жизнеутверждающими запахами. Вот и Зияющий вход со мной молча согласился. По крайней мере, он перестал раскачивать труп и, морща нос, сделал нелицеприятное для меня заявление:
    - Изумрудный глаз, надо кончать с этим глупым гончаром-амауту.
    - Гончар-амауту согласен с тем, что он глупый?- спросил Руминьяуи, прозрачно намекая, что умный не станет идти наперекор петли.
    - Лично мне не понятно, как мудрец может быть глупым,- я не очень уверенно принялся себя защищать, отдавая отчет в том, что какой бы головой я не обладал, мне все равно ее не сносить.
    - Вот это другой разговор,- приосанился Руминьяуи, и его искусственный глаз сделался много заметней,- так о чем же Чуки поведала умному амауту в момент своего бесконтрольного поведения?
     Я посмотрел вдаль, как бы прощаясь с жизнью, и тут вдруг показалось, что в этом мире не все так и безнадежно. Мою просьбу «скучковаться» возле виселицы, Руминьяуи воспринял с пониманием: название изумрудной пещеры обязан услышать каждый чанк. Другое дело, что тайный знак («натовская» эмблема) известен ему одному, а это – своего рода шифр, без которого невозможно стать обладателем золотого сосуда с точно такими же семенами. Разумеется, самыми заинтересованными слушателями предстали члены военсовета во главе с Зияющим входом. Его вечно открытый рот был, как никогда распахнут, и для меня стоило большого напряжения воли, чтобы в него не плюнуть. И лишь Узкий мост по-прежнему не доверял мне. Он держал ногу на керамической плахе, намереваясь в любую секунду привести приговор в исполнение. А ведь надо людям доверять! Узкий мост понял это слишком поздно, и то лишь после того, как я от всей души врезал ему ногой в пах. И если яйцо на башке Водопада было искусственного происхождения, то отныне Мост сможет хвастать натуральным продуктом. Действительно, удар был такой силы, что ничего не стоило тому самому продукту поменять нижний «этаж» на верхний.
     Таких выкрутасов от меня никто не ожидал, и возникшее вдруг замешательство оказалось, как нельзя кстати. Для начала необходимо было помочь Зияющему входу захлопнуть пасть, тем более все предпосылки к тому имелись: еще перед тем, как нога неблагосклонно отнеслась к Водопаду, мой «котелок» уже находился вне петли, за которую было приятно ухватиться обеими руками, что позволило лягаться, невзирая на лица. Кстати говоря, лицо Водопада так же не осталось без подошвы. А когда Длинный язык бросил клич «извести лиходея», Инсиль тут же встала на мою защиту. Впрочем, куда более действенную помощь оказали мне вездесущие рукано, чье осторожное продвижение к лагерю противника я заметил еще тогда, когда всматривался вдаль, прощаясь с жизнью. В противном случае, я никогда не отважился бы на вольности, благодаря которым чанки фактически лишились своего руководящего звена.
      Компактное расположение чанков способствовало их быстрому разгрому, тем более многие воины не взяли на шоу боевого оружия. Оно и понятно: никто не ожидал от рукано такого фортеля. Короче говоря, неприятель понес существенные потери, а тем, кому посчастливилось унести ноги, вряд ли захотят вновь искусить судьбу. Наверное, нет ничего прискорбнее, чем возвращаться с опущенной головой по той самой дороге, по которой еще совсем недавно шел с высоко задранным носом. Но, может быть, куда прискорбнее не возвращаться вовсе, и пример убитых – печальное тому подтверждение. Впрочем, стоит ли по этому поводу огорчаться? Ведь тот, кто остался на поле брани, прекратил борьбу за выживание, которая все еще продолжается для идущих как с задранными носами, так и с опущенными головами. Куда ведет дорога? Да уж как-нибудь не к бессмертию, и, втоптанная в землю лягушка, всем своим бездействием ратует за то.

                ********
        Столы ломились от яств, разнообразие которых, впрочем, не потрясало воображение. К дарам моря прилагалась неизменное моте – национальное блюдо инков, на которое, в сущности, и налегали более всего. К слову сказать, кукурузная еда превалировала. Но ведь иначе и быть не могло, поскольку без кукурузы индеец не индеец, и даже традиционный напиток чичи без сорта «сара акиси» не в жизнь не состоялся бы. Сколько чичи было выпито! Не обошлось и без аристократической закуси как то ананасы, папайя, чиримойя… Кубки поднимались исключительно в честь Синчи-атамана, что способствовало зарождению культа личности. Но это даже неплохо. Однако не обошлось и без ложки дегтя: слишком длинными были тосты, и я даже успевал протрезветь, пока их произносили. К тому же главными и неизменными персонажами в них были хищники – пума, кондор, ягуар, змея… Особенно напрягала последняя тварь, упоминавшаяся исключительно в паре с ядом. После подобного тоста пить вино не очень-то и хотелось – вдруг оно отравлено? Впрочем, с каждым опустошенным кубком, чувство опасности притуплялось, и вот наступил момент, когда стало совершенно наплевать на то, что мне наливали – чичи или соляную кислоту. Только не надо корчить из себя храбреца? Справедливое замечание, ведь соляной кислоты тогда еще индейцы не знали. Но разве от осознания этого ума прибавится? И когда очередная «змея» в очередной раз «впрыснула» яд в изможденное алкоголем сознание, выдвинутое мной требование вызвало недоумение у относительно трезвой половины сельчан.
    - А я настаиваю на кубке с отравой! Вот увидите, как мой зияющий вход проглотит ее, и даже не перекосоротится.
    - Не препроводить ли Синчи-атамана к кровати?- видя, в каком я состоянии, Инсиль, которой, как и мне, было предоставлено одно из самых почетных мест, посчитала сей вопрос весьма актуальным.
    - Ты еще слишком юна, чтобы оказывать услуги подобного рода,- заключил я заплетающимся языком,- пусть мной Чуки займется.
      Что-либо рекомендовать строптивой бабенке, было совершенно опрометчиво, и потому на относительно трезвую половину сельчан напало уныние. Отчего только на половину? Да оттого что все остальные сельчане были подстать своему доблестному Синчи-атаману, чьи человеческие рефлексы утонули в лошадиной дозе алкоголя. Но как же не хотелось быть неблагодарными по отношению к тому, кто стал, в сущности, могильщиком чанков! Положение попыталась спасти командирша-бесстыдница, чей вклад в разгром антасайя – союзников  чанков – был  настолько велик, что я едва не дал слабину. Благо, Инсиль не позволила мне обратиться в этакого добрячка, пышущего благодарностью. Но командирша-бесстыдница не привыкла отступать, а приобретенный в локальных конфликтах опыт позволял диктовать оппонентам свои правила игры. К счастью, она оказалась настолько пьяна, что противостояние с односельчанкой закончилось для героини «антасайского» сражения весьма плачевно.
    - Или Чуки, или спать отказываюсь раз и навсегда!- я с силой опустил кулак на стол.
    - И правильно сделаешь, Синчи-атаман, курака ты наш кулакастый,- пьяный Отец полка полез ко мне целоваться,- если вовсе глаз не станешь смыкать, знаешь, сколько мути можно выжрать?
    - Отвали, слюнявый!- я оттолкнул назойливую голову,- а спать все равно стану, только вот почему Чуки меня игнорирует?- я снова так ударил по столу, что даже посуда задребезжала.
    - Синчи-атаман, курака ты наш кулакастый,- лобзания Отца полка сделались еще невыносимее,- и правильно, что спать станешь! Хочешь, я тебя до кровати доведу, хочешь?
    - Отвянь, старый греховодник, не то взбрыкну, как на плахе!
    - Не получится, как на плахе,- Отец полка вытер рукой слюнявые губы, намереваясь в лучшем виде подойти к процедуре лобзания.
    - Почему это не получится?
    - Да потому что у Синчи-атамана, кураки нетрезвого, язык и тот еле ворочается, чего уж тогда говорить о ногах.
    - Ты прав, убежденный трезвенник,- усмехнулся я,- вот потому и дойди за меня до кровати. У тебя с ногами, надеюсь, все в порядке?
    - Сомневаешься, да, сомневаешься?- Отец полка вышел из-за стола и, ударив ногами по земле, принял стойку на манер той, какая случается у артистов после завершения разудалой пляски.
    - Никак отплясался?- не прекращал я иронизировать,- а теперь – на  горшок и в люльку!
      Но Отец полка сам неплохо умел командовать.
    - Музыканты, нашенскую!
      Трио хлопцев задуло в морские раковины, извлекая из них трубные звуки. Отец полка принялся неспешно отбивать «таки» (танец) победы, показывая в деталях разгром чанков. Вот гончары снаряжают ламу для похода в тыл врага, вот они собирают разведданные, вот сидят в яме, стоят на плахе… А тем временем вездесущие рукано берут в кольцо сбившихся в круг врагов и, когда гончар-амауту делает им сигнал ногами, ставят победную точку. Индейский «таки» еще более длинный, чем тост, и я даже успел немного вздремнуть.
    - Разве так брыкаются?- возмутился я,- австралийская коала и то быстрее перебирает лапами! Будь я чуть трезвей, такой украинский гопак отчебучил бы, что земля ходуном заходила б.
    - Какой ты на словах развеселый, Синчи-атаман, курака ты наш непоседливый,- Отец полка попытался меня расцеловать, но я успел закрыть лицо руками,- ну да, я же обещал дойти за нетрезвого до кровати. Музыканты, отходную!
      Зазвучал марш «Прощание славянки» в руканской интерпретации, и Отец полка поплясал к местной мэрии - куракии. Конечно, никакого марша не было, но спьяну чего только не услышишь!
    - Какой надоедливый старик,- я покосился на Сына полка, полагая, что все эти «полководцы» большие охотники до поцелуев,- терпеть не могу телячьих нежностей, тем паче от мужиков.
      Впрочем, то, что Сына полка нельзя было отнести даже к относительно трезвой половине сельчан, вселяло определенный оптимизм. Да, да, этот герой вчерашнего противостояния даже капли в рот не взял!
    - Все нежности – от вина,- успокоил меня Сын полка,- уже с завтрашнего дня рукано станут твердыми, как клюв кондора.
    - Хорошо хоть, не жало змеи,- я отхлебнул чичи,- у вас тут часто травят глав местных администраций? Я о кураках переживаю.
    - Курака у рукано второй после Виракочи.
    - В чем мне пришлось убедиться,- не поверил я командующему восточным фронтом.
    - Синчи-атаман вспомнил недостойное поведение внучки бывшего кураки?- Сын полка задержал взгляд на Чуке,- но она же неукротимая!
    - Это не диагноз,- справедливо подметил я,- Чуки, часом, не проходила курс лечения в психиатрической клинике? Чего вылупился? Ну да, вы же все здесь нормальные, только почему-то палицами колошматитесь, как параноики.
    - Кто-кто?
    - Как все тут застоялось!- я постучал по голове юного собеседника,- образовательный вопрос нужно решать в первую очередь.
    - Неужели я буду учиться?- возрадовался Сын полка, вызывая во мне прямо противоположные чувства.               
    - Ты тоже собираешься стать отличницей?- я посмотрел на Инсиль, которая не скрывала своих намерений добиться моего расположения путем ударной учебы,- вернее сказать, отличником?
    - Я все равно не понимаю, о чем меня спрашивают.
    - Зато вы тут прекрасно понимаете, как черепа проламывать друг другу.
    - Не друг другу, а врагу,- Сын полка силился понять, что меня в этой жизни все время не устраивает.
    - Извини, приятель, я сегодня малость перебрал, потому и несу, черт знает что. Более того, коли не ты, быть бы мне соседом моего соседа.
    - Синчи-атаман действительно несет, не поймешь чего.
    - Не поймешь…- обиделся я,- вот сядешь за парту, сразу научишься разбираться в любых ситуациях. А соседом моим заделался Ручей, которого свои же соплеменники имели неосторожность повесить. Разумеется, и я хлебалом не щелкал.          
    - Благодарить надо всю руканскую алью,- скромно отозвался Сын полка.
    - Но разве это не благодарность?- широким жестом я указал на столы,- но ведь и тебя не за красивые глазки посадили на одно из самых видных мест.
    - Командующие фронтами все неплохо пристроились.
    - Правильно, но ты ведь ближе всех сидишь к кураки. Это ли не признание заслуг перед отечеством? Тебе самому пришла идея прикинуться пастухом?
    - Чуки у нас большая выдумщица,- признался Сын полка,- как только гончары покинули Ниначумби, она велела выгнать скот ближе к чанкам.
    - Но так можно было потерять все стадо!
    - Чанки не страдали от голода, о чем нам сообщил раненый антасайя, чье племя ежедневно снабжало союзников харчами. К тому же чанки мало чем отличаются от других индейских племен, у которых лама – священное животное.
    - Короче говоря, ты был в курсе того, что происходило в неприятельском лагере?
    - И когда чанки посадили гончаров в яму, стало понятно, что им нужна помощь.
    - Надо было и Чуки предоставить место, достойное ее вкладу в победу.
    - Чуки не любит выставляться,- Сын полка попытался нацепить на себя маску мудреца,- но она всегда была главной в нашей алью.
    - Этакий серый кардинал в юбке,- сделал я заключение для самого себя,- вот отшумит салют в мою честь, и Чуки начнет мною дирижировать.
    - Синчи-атаману не помочь дойти до постели?- мало чего понимая во всех этих салютах, дирижерстве, Сын полка посчитал, что мой разум сделался не светлее чичи.
    - Может, хватит меня домогаться?- я выбрался из-за стола, не скрывая своего намерения кое с кем разобраться, невзирая на былые заслуги,- и прошу зарубить на носу: никому не позволю, чтобы мной управляли.
    - И даже мне?- Чуки властно взяла меня за руку.
      И куда только подевалось чувство собственной независимости? Я, прошедший огонь и воды, не понаслышке знающий, что такое петля, вдруг ощутил удушье от одного только взгляда бездонных глаз. Но, как ни странно, то было благостное ощущение, и пусть не хватало воздуха, взбрыкивать все равно не хотелось. Да я  умру от счастья, если Чуки собственными руками затянет петлю на моей шее!
    - Синчи-атаман, не делай этого,- Инсиль встала на нашем пути,- умоляю, не делай!
     Как будто я сам собираюсь затянуть петлю на своей шее! Я хотел было успокоить Инсиль, предоставив клятвенные заверения в том, что в моем роду самоубийц никогда не отмечалось, но Чуки опередила меня:
    - Прочь с дороги, рыбацкая дочь!
      Однако на этот раз команда Чуки осталась не услышанной.
    - Синчи-атаман, миленький…
    - Я бы с удовольствием попьянствовал здесь до утра, но еще глоток-другой, и моя рожа уткнется в салат, которого здесь почему-то нет. А ведь кураке, как ни кому другому, необходимо соблюдать внешнее приличие. Инсиль же не хочет, чтобы ноздри ее партнера по гончарному ремеслу забились горошком, а брови увлажнились майонезом?
      И хотя Инсиль не сумела полностью расшифровать мой вопрос, в целом она поняла, что без моего присутствия вполне возможно обойтись. Да разве можно желать дорогому для тебя человеку забитых какой-то гадостью ноздрей?! Да и брови должны быть сухими. Чтобы часом не поскользнуться, если вдруг придется «идти на бровях».
    - Когда-нибудь эта рыбачка ненароком утонет,- не скрывала раздражения Чуки, заталкивая меня в свой дом, где было довольно темно.
   - Луну сюда нельзя пригласить?- пошутил я, давая понять, что не услышал угроз в адрес Инсиль.
    - Синчи не привык обходиться без света?- ухмыльнулась Чуки, опустив бандитское «атаман», что привносило в наши отношения некую интимность.
    - Обойдусь, конечно, вот только добраться бы до постели.
    - Иди прямо – наткнешься.
      Это «буферное» слово «наткнешься», показалось не таким уж и безопасным. А если кровать двухъярусная? Не хватало еще шишку на лбу набить! И что тогда утром обо мне люди подумают? Что Чуки успела наставить мне рога? Вот смеху-то будет! Впрочем, если держать перед собой руки, то легко избежать последствий, указывающих на мужскую ущербность.
      За время своего пребывания в селении, я успел отметить, что жилища индейцев не отличались внушительными метражами, да и меблировка не имела принципиального значения. Так мелочь: стол, пара скамеек… Выходит, с кроватью я переусердствовал. Что, впрочем, вовсе не означало, будто индейцы спали на лавках, но то, что постели готовили непосредственно перед сном, - факт неоспоримый. Теперь понятно, отчего то самое «наткнешься» пугало даже больше, чем вероятность набить шишку на лбу.
    - Синчи передумал спать?
      На самом деле так бы оно и произошло, если бы в голосе Чуки не угадывалось столько скрытых надежд!..
    - Главное, чтобы моя вторая половина не передумала,- я отважно шагнул в темноту, держа, впрочем, руки перед собой.
      Вскоре выяснилось, что руки находились не на том уровне, да и к ногам появилось немало претензий. В общем, я неудачно упал, набив-таки шишку на лбу.
    - Я все же принесу огня,- сказала Чуки, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
      На улице она долго не задержалась, и мне представилась возможность выяснить причину своего падения. Конечно, легче всего найти оправдание своим бедам в чрезмерном употреблении алкоголя, но чичи не кавказская чача, и дурь в голове долго не задерживается. Оказывается, я споткнулся о самую настоящую кровать, точнее, об индейскую. В чем тут разница? Да в том, что индейская кровать лишь на немного возвышается над полом, и я, споткнувшись, «лобанулся» о доску, выполнявшую некую ограничительную функцию. Короче говоря, дизайн кровати оставлял желать много лучшего. А как там с комфортом? Жестковато! И всему виной опять-таки доски, которые не очень убедительно смягчал тонкий матрас, или то, что его заменяло. Впрочем, большую часть своей жизни индейцы проводили в непомерных трудах, и на постели особенно не приходилось залеживаться.
      Не по этой ли причине Чуки не спешит принять горизонтальное положение? Пригласить ее это сделать, язык не поворачивается. И дело тут вовсе не в опьянении, а в пресловутом этикете. Право, ведь всякого рода приглашения, прерогатива хозяев, а кто я здесь? Правильно, приживала! Разве что взгляд скажет о многом? Я неотрывно наблюдал за Чуки, и та, понимая, какие мысли мной одолевают, давала возможность «снять» с себя все, до последней нитки. Но я же не извращенец, чтобы сопеть от виртуального интима! Однако я был не настолько пьян, чтобы объявить о том во весь голос. Впрочем, безмолвствовать было уже невмоготу.
    - Не помню, в каком племени любят повторять: в ногах правды нет.
    - Конечно, ведь правда в голове!
      Данное утверждение только на первый взгляд казалось наивным. Действительно, разве южноамериканские индейцы обязаны разбираться в словоблудии европейских племен, злоупотребляющих чванливостью, и потому объявивших свои земли государственными образованиями?
    - Эх, была, не была!- махнул я рукой,- приглашаю тебя принять горизонтальное положение…
    - Но я совсем не пьяна!
    - Так сходи и «догонись»,- я указал на дверь, щелкнув по глотке.
    - Синчи меня выгоняет?
      Признаться, я, как европейский индеец, не обязан разбираться в этносе южноамериканских племен, и то, что для рукано жест алкоголиков – дикость, да и только, не моя проблема. Дай вот, отболят похмельные головы, и сразу же за учебники! Разумеется, в учебниках ни единой буквой не упоминается о международном жесте алкоголиков, но я готов провести цикл лекций на данную тему. Язык эсперанто стыдно не знать, уважаемые отличники и отличницы!
    - Я предлагаю тебе возвратиться к праздничному столу и тяпнуть пару кубков мути. И сразу же ко мне под бочок.
    - А без тяпанья не обойтись?
    - Ты, верно, подумала, что тебя принуждают тяпать грядки? Я же хочу, чтобы ты чичу пропустила сюда,- мне пришлось прибегнуть к жесту алкоголиков,- для снятия скованности.
    - Но я не чувствую скованности.
    - Чего же тогда не ложишься?
    - Для этого не обязательно ложиться.
    - Да, скованностью тут совершенно не пахнет, и будет, чему поучиться,- я покинул кровать и не очень уверенно приблизился к мастерице интимного ремесла,- давай, обучай!
    - Как будто это я намереваюсь открывать ячауаси.
    - Мастерица интимного дела настаивает на выделении класса, где опытные педагоги станут давать уроки Кама-сутры?
    - При чем тут какая-то Кама-сутра, и чему я Синчи должна обучать?
      И тут до меня окончательно дошло, что мы по-настоящему недопонимаем друг друга.
    - Выкладывай начистоту, что тебе от меня надо?
    - А мне показалось, что это Синчи от меня что-то надо.
    - И правильно показалось, но нынешней ночью у мастерицы, судя по всему, другие планы.
    - Мои планы каждой ночью одни и те же: я потеряла сон, мечтая о золотом сосуде с золотыми семенами.
    - Но рукано в большей степени рыбаки, нежели крестьяне.
    - Если бы сельское хозяйство стало выгодной отраслью, рыбу ловили бы лишь ради развлечения,- хитро улыбнулась Чуки, чья фраза менее всего имела аграрную окраску.
    - Но ведь легче найти иголку в стоге сена, чем золотой сосуд в пещере…
    - Договаривай же!
      Проклятье, кажется, я вновь наступил на те же грабли. Впрочем, шишка выступила на лбу по другой причине…
    - Если бы знать, о чем договаривать,- не очень умело солгал я, что не ускользнуло от проницательного взгляда моей будущей супруги.
    - Вероятно, Синчи прав: во всем разберемся по ходу дела. Значит, с утра в путь?
    - Прямо с бодуна?- возмутился я,- у меня, между прочим, здоровье не богатырское, и особенно по утрам его надо поправлять добрым кубком спиртосодержащей жидкости. Надеюсь, всю чичу до утра не выглушат.
    - Вообще-то чичи – напиток не разжижающий мозги, но когда в него добавляют сок коки, тогда человек начинает терять голову.
    - Не разжижающий мозги… То есть не ударяющий по «шарам», практически безалкогольный?
    - Признаться, рукано – народ малопьющий, а тот, кто хочет разжижить свой мозг, наливает в керо (кубок) коковое вино.
    - Знаю, не с луны свалился,- проворчал я, отводя взгляд к пламеневшей, точно свеча, палке, обработанной специальным составом, препятствовавшим быстрому сгоранию,- конечно, усиленная кокой чичи по крепости немногим превосходит пиво – самый, пожалуй, распространенный напиток в европейских племенах – но если его глушить ведрами, мало не покажется.
    - Но лучше глушить из золотого сосуда,- Чуки не желала отдаляться от мечты, лишившей ее сна.
    - Из золотого сосуда оно, конечно, аппетитней будет, но ведь куда важнее качество потребляемого напитка.
    - Не скажи,- не согласилась со мной Чуки,- из золотого сосуда я выпила бы даже мочу амазонского крокодила.
    - Чокнулась, да?- я отошел на шаг от явно замечтавшейся красавицы,- мне как-никак с тобой целоваться. Чем недовольна? Но ведь когда мы узаконим свои отношения, тебе уже не придется строить из себя нецелованную.
    - До тех пор пока не найдем золотой сосуд, мои губы будут принадлежать только мне, и никому боле.
    - Ты жаждешь испить свадебного вина из золотого сосуда? Нет ничего проще!
    - Правда?!
    - Но разве я похож на человека, который обманывает не целованных дурочек?
    - Совсем не похож,- Чуки припала к моей груди, и мое сердце бешено заколотилось,- значит, сегодня утром...
    - Да разве тут выдержишь до утра?- я попытался поцеловать Чуки, но ту снова что-то не устраивало.
    - Синчи не дал мне договорить: сегодня утром выходим искать золотой сосуд?
    - Чего попусту время тратить, или у рукано своего золота не хватает? Закажем ювелиру сосуд, и – за свадебный стол.
    - Шустрый какой!- Чуки грубо меня оттолкнула,- золотых дел мастер при всем желании не сможет приблизить день нашей свадьбы.
    - Как пить дать, неукротимая!- разочарованно бросил я,- мечтательница! Да с такими взглядами наша свадьба состоится разве что лет через сто.
    - Все-таки состоится!- без тени иронии отозвалась Чуки,- с каким же наслаждением я стану пить из истинно золотого сосуда!
    - Да через сто лет у тебя все рефлексы отомрут, и в первую очередь - глотательный, и поить тебя станут посредством капельницы.
    - Вино станет капать?- Чуки в который уже раз обнаружила собственную наивность, что не вызывало особенного раздражения, поскольку медицинское оснащение индейцев оставляло желать лучшего.- Но это даже к лучшему, не то можно хватить лишнего.
    - Нет, пока не поставим на поток общеобразовательную программу, мы будем топтаться на одном месте, может даже, больше ста лет. И никакого похмелья: с нынешнего утра всей алью за парты!
    - Выходит, поход за золотым сосудом откладывается на сутки? Но завтра обязательно в путь!
    - Тебя послушать, так общеобразовательную программу возможно освоить за один день,- мое возмущение буквально перло изо всех дыр,- да тут чтобы преуспеть в эсперанто,- я звонко щелкнул по глотке,- понадобятся месяцы упорных занятий.
    - Куда важнее преуспеть в поиске золотого сосуда. Если нам здесь повезет, то все остальное пойдет, как по маслу,- Чуки сунула руку за горловину платья и достала камень, от света которого полумрак сделался куда менее гнетущим.
    - Мама дорогая, да ведь это же личное имущество Руминьяуи!- я неотрывно следил за изумрудным глазом, лежащим на Чукиной ладони,- видать, вождь отморозков с такой страстью удирал, что утерял свою главную достопримечательность. Надо бы вернуть ему эту вещицу
    - Прикажешь, отправиться за чанками в погоню?
    - Теперь их вряд ли догонишь,- где-то даже с разочарованием заключил я,- а что если сдать глаз в бюро находок?
    - Куда-куда?
    - Кажется, я снова запамятовал, в каком веке живу,- мне пришлось шлепнуть себя по лбу, чтобы обрести ощущение реальности.- Но ведь присваивать чужое тоже ведь не совсем правильно.
    - Хорошо, я сейчас найду этой достопримечательности достойное применение,- Чуки вознамерилась выбросить изумруд в окно, но мне это показалось не оправданной расточительностью.
    - Когда-нибудь наши пути пересекутся с Руминьяуи, тогда и порадуем инвалида искусственным глазом,- я взял изумруд, и разочарование не заставило себя ждать,- но это не его глаз!
  - Тогда, может, твой?- язвительно откликнулась Чуки, напугав меня до полусмерти.
     Но после импульсивного обследования лица, я пришел к радужному выводу: с глазами никакой патологии не наблюдается.
   - Но если это глаз Руминьяуи, то куда подевался натовский символ?- я поскреб ногтем по гладкой поверхности,- растворился?
   - Что еще за натовский символ?
   - Как же вы отстали от жизни! Вот здесь была гравировка…- я пристальней всмотрелся в отшлифованную часть изумруда,- не была, а есть! Но теперь она не по-натовски остроконечная, а по-японски  круглая. Да, да, на японском флаге точно такая фиговина есть: то ли это символ солнца, то ли плода сакуры. Выходит, этот глаз принадлежит не совсем Раминьяуи? Впрочем, не уверен, что изумрудные протезы  поставлены здесь на поток.
    - Это глаз Руминьяуи.
    - Вот и мне кажется, что перед нами штучный товар. Но при чем здесь японские племена? Я все о том же круге.
    - Ни разу не слышала о японских племенах, а вот индейские алью не обходятся без условных обозначений.
    - А была бы письменность – кипу трудно таковой назвать – никаких условностей не понадобилось бы,- я не упустил случая лишний раз указать на необходимость скорейшего открытия ячауаси.
    - Тем не менее, эта условность обозначает закат солнца.
    - А куда же делась натовская условность?
    - Вероятно, Синчи имеет в виду треугольнички, направленные остриями по разным сторонам?
    - Ты их тоже видела?
    - Но только при дневном свете!
    - Хочешь сказать, что этот глаз предназначен для отвода глаз?
    - Говори проще!
    - В общем, идет некое преломление света, некое спектральное наложение, благодаря чему легко получить ту или иную картинку. Так для лохов, вроде меня – натовский символ, своего рода разброс направлений, мол, иди-ка ты на все четыре стороны! Для себя же любимого и своих единомышленников - «закат солнца», который, как известно, случается на западе. Или это не ориентир?
    - А почему бы и нет?- оживилась Чуки,- по крайней мере, мы теперь знаем, в какой стороне находится пещера, название которой Синчи не торопится разглашать.
    - Какая категоричность! А между тем есть серьезные сомнения в том, что пещера, название которой я не тороплюсь разглашать…- я вдруг осекся, понимая, что выдал себя с потрохами,- короче, почему эта условность обозначает непременно закат солнца, а не его восход? Ведь так можно уйти в совершенно противоположную сторону!
    - Точно закат! Видишь, черточка над кружочком, то есть над солнцем. Это указывает на некое ограничение.
    - Выходит, черточка под условным солнцем означает восход?
    - Ограничений к подъему нет,- кивнула Чуки.
    - А если вот так,- я перевернул каменный глаз,- теперь восход стал заходом.
    - Но разве в таком положении зрачок не выглядит нелепо?
    - Зрачок?- я внимательно всмотрелся в граненую часть глаза с гладкой поверхностью в середине,- действительно, нарушена симметрия. Получается, нам надо двигаться на запад?
    - По рукам!
      Чуке куда бы ни двигаться, только бы сократить расстояние с вожделенным сосудом. Впрочем, ничего странного не произойдет, если сосуд станет от нас еще дальше. Действительно, почему мы должны доверять «заходящему солнцу»? Ведь уже один раз Руминьяуи обманул меня. А почему он должен был поступить иначе? Кто я, собственно, такой, чтобы передо мной раскрывать карты? Да не надо ничего раскрывать, но и путать те самые карты было вовсе не обязательно. Полагаю, Руминьяуи преднамеренно дал мне «сфотографировать» натовский знак, или как он там по-индейски называется? Преднамеренно? Ну да, на случай, если я вдруг разболтаю об изумрудной пещере. Вероятно, без условного знака к золотому сосуду не подобраться. Наверняка о подобной особенности ведает не только Руминьяуи, подкинувший мне фальшивку в виде натовской символики. Да, но коль скоро все было обставлено со знанием дела, для чего же тогда предпринимать усилия к лишению меня жизни? Но ведь накинуть по-дружески на кадык петлю и по- вражески затянуть ее, вовсе не одно и то же. Хотя, конечно, все шло к тому, что кислород мне все же перекроют. А раз так, для чего было забивать мою голову фальшивками? Полагаю, и про изумрудную пещеру Руминьяуи насочинял. А я уши развесил! Ясно же, что пещеры из самоцветных камней только в сказках бывают.
    - Думается, «Закат солнца» несет в себе нечто большее, чем просто указатель направления.
    - Теперь Синчи понимает, в чем истинная ценность этого изумруда?
    - Начинаю догадываться. Любопытно, откуда Руминьяуи прознал об условном обозначении, без которого невозможно овладеть золотым сосудом с золотыми семенами?
    - Мой дед, конечно же, подробно доложил Синчи, каким образом золотой сосуд очутился в пещере, название которой все еще держится в секрете?
    - Конечно, подробно,- соврал я, надеясь, что Чуки расширит диапазон моих познаний в области спелеологии.            
    - Так вот, когда Айяр Качи выполнил приказ Манко Капака, то не успел о том доложить, ибо был схвачен вездесущими чанками. В кармане Айяра был найден вот этот самоцвет, который храбрый воин вырубил из стены пещеры, где хранился золотой сосуд с золотыми семенами,- Чуки взяла изумруд из моих рук.
      Выходит, Руминьяуи не был записным сочинителем, и пещеры из самоцветных камней существуют не только в сказках.
     - Чанки стали пытать Айяра, желая вырвать у него месторасположение пещеры или хотя бы ее название, по которому возможно определить ее координаты, но все потуги истязателей оказались тщетными. И лишь в бреду неколебимый воин повторял одно и то же слово. Теперь ясно, какое.
    - Почему теперь?
    - Потому что чанки держали те слова в строгом секрете, но людская молва утверждала, что ключ к тайне сокрыт в искусственном глазу, который спустя много лет был сделан специально для Руминьяуи из самоцвета, найденного у Айяр Качи. «Закат солнца» - вот, что так тщательно скрывалось от людского глаза!
    - Почему обязательно «Закат», а не «НАТО»?- принялся рассуждать я вслух,- хотя если бы аббревиатура имела принципиальное значение, не совсем правдивый Руминьяуи предложил бы моему вниманию «природное явление». Да и сокровенное, как правило, стремятся спрятать в темноту, а коль скоро «Закат» возможно разглядеть лишь при приглушенном свете, то истину надо искать именно здесь,- я забарабанил пальцами по лбу, словно то могло способствовать усилению умственной деятельности.- Выходит, верхушка рукано знала о названии и местонахождении пещеры, но ни сном, ни духом о пароле. Вожди же чанков были в курсе последнего, но с остальным испытывали затруднения. Теперь понятно, для чего Руминьяуи понадобилась Чуки.
    - В наши края часто заходят торговцы, благо «Королевская дорога» проходит рядом. Среди них наверняка были чадаки Руминьяуи, которые и доложили, кто у рукано фактически заправляет всеми делами. В общем, Руминьяуи мало сомневался, что мой дед передал тайну предков по наследству,- Чуки не без обиды посмотрела на меня, словно я силой принудил бывшего кураку к откровению.
    - Вероятно, у твоего деда имелись веские основания не доверять внучке.
    - Просто к старости люди глупеют, вот и дед не избежал этой участи.
    - А может, просто внучка вышибла из его головы все мозги?- я сделал жест, характерный для подзатыльников, на которые Чуки никогда не скупилась.
    - У деда не было мозгов, так что обвинения в мой адрес абсолютно беспочвенны,- Чуки зло ухмыльнулась, и мне не понравилось, как она относится к памяти своего предка.
    - О мертвых не говорят плохо.
    - Значит, настало время помолчать,- Чуки сунула изумруд за пазуху.
    - Не боишься, что каменный глаз станет активно подсматривать?
    - Мне нравится, когда любуются моим телом,- порывистым движением Чуки сорвала с себя платье, и нельзя было не отметить, как засиял изумруд, удерживаемый упругими грудями.
    - Ты это серьезно?- горячо выдохнул я, прекрасно сознавая, что если и сейчас Чуки решила меня подразнить, то мне ничего не останется, как только воспользоваться своим служебным положением, где «секретутка» не имеет права на возражение,- а как же обычай, запрещающий внебрачную связь?
    - Но не могу же я ждать сто лет! Ведь именно столько мы собираемся искать золотой сосуд с золотыми семенами?
    - Мы найдем его гораздо раньше!
  … Чуки действительно вела себя чересчур эмоционально, но назвать ее поведение бесконтрольным, как на том настаивал Руминьяуи, я бы не решился. Скорее всего, мне не удалось бы выполнить его распоряжение. Но, может, Чуки и в самом деле не знала названия изумрудной пещеры? Впрочем, не мне расстраиваться по этому поводу.
                *******
        Вот уже какую неделю, как под небом Ниначумби открылась ячауаси, и жители, разинув рты, внимали моим умным речам, смысл которых казался совершенно ирреальным. Впрочем, я и не настаивал на том, чтобы в некотором роде дикий народ верил в существование автомобилей и летательных аппаратов. А уж рассуждения о бесконечности Вселенной и вовсе заводили в тупик. Мировое пространство для индейцев ограничивалось луной да звездами, имевшими, видите ли, вполне земное происхождение. Разночтение происходило лишь по количественному содержанию в них благородных металлов. Одни считали, что в небесных светилах золото превалирует над серебром, другие убеждены были в обратном.
      Однако наибольший интерес вызывали, в общем-то, обычные вещи и явления, как то колесо, пистолет, рубанок, электричество… Заострять внимание на уникальных возможностях заряженных частиц, было совсем не обязательно, ибо в головах учеников совершенно не укладывалось, как целое племя способно поместиться в маленьком ящике (телевизор), и для чего мясо убиенных животных содержать в коробке со льдом (морозильная камера). А вот то, что для освещения помещений легко можно обойтись без предварительного разведения огня, вызвало широкую дискуссию.
      Чего же я не мог спустить своим отнюдь не благодарным ученикам, так это нерадивого отношения к собственным обязанностям – грызть гранит науки. Конечно, изучение азов письменности трудно сравнить с гранитом, но это только для искушенного во всех смыслах грамотея нагружать челюсти особенно не приходится. Начинающему же школяру ничего не стоит поломать все зубы, тем более у многих они давно уже исчерпали срок годности. Действительно, самыми добросовестными учениками предстали те, чей возраст приближался к критической отметке, и чтобы докопаться до сути их вопросов, надлежало не раз и не два прокручивать в памяти старческое шамканье. И если наиболее прогрессивная часть школяров уже заканчивала освоение алфавита, то в среде долгожителей отмечалась явная неторопливость.
     В общем, ликбез по-рукански грозил затянуться на неопределенное время, и сказать, что преподавательская деятельность доставляла мне удовольствие, означало покривить душой. Однако осознание того, что образованный человек даст неучу сто очков вперед, заставляло меня терпеливо переносить трудности, столь очевидные при контакте с разношерстной публикой. Иногда мне хотелось отсеять наиболее несообразительную категорию школяров, но разве гуманно лишать стариков какой бы то ни было перспективы? Слышу язвительные голоса: «Какие могут быть перспективы у стариков?»  Ясно какие: куда достойней предстать перед Виракочи в мантии магистра «околовсяческих наук», нежели в коротеньких штанишках безграмотного пуреха. Верховный суд обещает стать беспристрастным, что вовсе не предполагает абсолютную покорность потерпевшей стороны, к коей принадлежит всяк умерший. Короче говоря, подкованному во всех отношениях человеку легче отстаивать свои права в суде.
    - Дежурный,- обратился я к аудитории, насчитывавшей не одну сотню школяров, сидевших на траве, поджав ноги,- сегодня много прогульщиков?               
    - Вот сколько!- над головами вознеслись две руки, на одной из которых не доставало трех пальцев, что, понятное дело, не говорило об увечье.
    - Когда у вас о чем-то спрашивают, будьте так любезны, оторвать свой тощий зад от земли.
      Как вскоре выяснилось, дежурная обладала отнюдь не тощим «хвостом ламы». Несмотря на это она довольно шустро сократила со мной расстояние.
    - Вот сколько у нас сегодня «закалывает» школу! Теперь видишь?
    - Только глаза мне не выколи, ладно? И вообще, пора заканчивать с практикой второгодников, для которых пальцы – единственная возможность не обсчитаться. Убери руки за спину и сообщи нормальным языком, сколько на сегодняшний день в нашей школе нерадивых учеников.
      Дежурная спрятала руки за спину и, закатив глаза, приступила к решению самого сложного задания, какое когда-либо подбрасывала ей жизнь.
    - Один прибавить один, прибавить еще один и еще…
      И хотя способ решения задачки казался малорациональным, прийти к верному ответу, возможно было и таким путем. Но тут вдруг в вычислительной технике под названием «дурья башка» случился непредвиденный сбой, о чем не преминул сообщить информатор по имени «шершавый язык».
    - Прибавить еще половину и еще…
    - Какие еще половины, если мы только едва-едва освоили целые числа?!
    - Но ведь мизинцы чуть ли не вполовину короче тех же средних пальцев,- дежурная больше не захотела держать руки за спиной, и мои глаза вновь оказались в зоне риска.
    - Говорю же, засунь свои пальцы себе… Короче, веди в уме подсчет нерадивых учеников.
      На сей раз дежурная опустила глаза к босым стопам, что, впрочем, только усиливало кровоток к мозговым полушариям.
    - Один прибавить один, прибавить еще один и еще…
    - И еще один,- не задержался я с подсказкой, опасаясь, как бы дежурная вновь не «заполовинила».
    - Синчи-учитель, не сбивай меня со счета,- строго предупредила дежурная, не отрывая взгляда от стоп,- а то ведь так и в лоб недолго заполучить.
    - Как ты разговариваешь с учителем, нерадивая девчонка?- мое возмущение казалось вполне естественным, но ведь у дежурной была своя правда.
    - Во-первых, я присутствую в школе, и к нерадивым принадлежать не могу, во-вторых, у меня уже есть внуки, и девчонкой меня называть глупо, и в…- дежурная задумалась, пытаясь вспомнить, что там идет следом за «во-вторых»,- и, в-пятых, я не хочу получить двойку из-за болтливого учителя, так что пусть он засунет свой длинный язык себе…  Понял, куда? Если нет, то я готова подставить свою тощую задницу.
    - Дежурная, в конце концов, вы на уроке находитесь, а не в бане, так что ведите себя подобающим образом. Если не хотите, чтобы вам указали на дверь.
      В «классе» раздался хохот. Право, какая дверь под открытым небом?
    - Так мне считать или вести себя каким-то там подобающим образом?- насупилась дежурная, даже не догадываясь, что одно другому не помеха.
    - Дисциплина оно, конечно, важнее,- заключил я, не стремясь лишиться глаз,- к тому же мы уже сами посчитали, сколько в нашей школе нерадивых учеников. Правда, уважаемые школяры?
    - Вы-то посчитали, а я еще нет,- дежурная снова не совсем элегантно взмахнула рукой,- не мешай, Синчи-учитель, думать, если не хочешь схлопотать по мозгам.
      Вот вам поколение, вскормленное войной! Благо, если приложится к голове кулаком, а если маканой? Да, поспешил я поменять нож-меч на мирную указку, по определению не способную воздействовать устрашающе на агрессивно-настроенную кучку учеников, возглавляемую нынешней дежурной по школе. Если на то пошло, указывать можно и дубиной, которую при необходимости легко использовать в целях самообороны. Конечно, далеко не примерное поведение на уроках еще не показатель стремительно падающего учительского авторитета. Действительно, стоило отзвенеть условному звонку, как все снова видели во мне кураку, чьи приказы не подлежали обсуждению. «Хромающей» же дисциплине, не сложно было найти объяснение: среди учеников было немало увечных, припадавших на одну ногу. Но разве инвалиды боевых действий не заслуживают к себе снисходительного отношения? Впрочем, как и кормящие матери, повышавшие свой образовательный уровень, не отрывая младенцев от груди? А вот здесь хотелось бы немного пошушукаться.
     Несмотря на то, что в Ниначумби ощущался хронический дефицит мужчин, многие женщины, судя по округлившимся животам, от этого не сильно страдали. И это при всем при том, что местные законы запрещали вдовам вторично выходить замуж. Впрочем, для того, чтобы забеременеть, совсем не обязательно скреплять свои отношения семейными узами. Вот и живот дежурной казался очень даже подозрительным. Однако ничего криминального в том нет, ибо, по признанию самой же дежурной, она уже не девчонка, что, впрочем, видно невооруженным глазом. Настораживает другое: у нее внуки, а она все продолжает думать о детях. Теперь понятно, чем ее голова забита. Тут не до арифметических действий, пусть и самых простеньких. Но, кажется, я просчитался.
   - Вот сколько у нас нерадивых на нынешний день,- произнесла дежурная, все так же, не поднимая глаз.- Вот!
      Не про себя ли это она и про таких же пузатых подруг? Впрочем, задание было не столько из области физиологии, сколько математики.   
    - Гляди, Синчи-учитель, сколько у нас нерадивых.
     «Гляди»? Неужели все же физиология взяла верх над математикой? Однако не стоит форсировать программу начальной школы.
    - Верно, именно столько у нас нерадивых,- кивнул я, хотя в ответе не было упомянуто ни единой цифры,- садись – пять!
    - Но мне казалось, что нерадивых учеников больше,- заупрямилась дежурная, действуя на нервы своей тупостью.
    - Наверняка больше, но пять – это оценка. Полагаю, что уже в ближайшем будущем доска почета пополнится фотографией еще одной отличницы.
      Разумеется, никто из рукано даже не подозревал о существовании досок почета, как, впрочем, и фотографий, но дежурная не позволила впасть в глубокое раздумье.
    - А я говорю, мне кажется больше нерадивых учеников, чем пять,- продолжила гнуть свою линию дежурная, чья голова, судя по всему, не избежала непосредственного контакта с вражеской маканой, о чем свидетельствовал разрыв кожи на лбу,- вот их сколько, вот!- она настойчиво затопала на одном месте.
      И только тут я по-настоящему осознал, куда меня призывают смотреть. Нет, это же надо так лихо подогнуть три пальца на ноге! Мне бы надлежало сохранить принципиальность, ведь, как ни крути, решение задачи производилось на пальцах, пусть и не таких длинных, как на руках. Однако и дальше разбазаривать время, вряд ли было оправданно, поскольку предстояло вызвать к доске еще с десяток тех, кто мечтает стать гордостью ниначумбийской ячауаси.
    - Именно столько у нас нерадивых учеников,- вымученно улыбнулся я, не рискуя, однако, указать дежурной на ее место, и тем более – поставить пятерку.
    - Сколько именно столько?- дежурная вперилась в меня безумными глазами,- сколько, мать твою?..
    - Так это я решал задачу, или кто?- не сдержал я своего раздражения, хотя разумней было попридержать эмоции.
    - Синчи-учитель щадит моего будущего карапуза?- дежурная похлопала по своему животу,- но карапуз не нуждается ни в чьем снисхождении! Значит, я ошиблась в вычислениях, ошиблась?- она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
    - Да нет же, черт тебя побери, нет!- поспешил я с экстренной помощью,- нерадивых учеников на сегодня действительно больше – их семь.
     - Кажется, это, в натуре, больше, чем пять,- повеселела дежурная, а когда я согласно кивнул, достала дневник – белую материю величиной с носовой платок, куда я поставил, хочется верить, заслуженную оценку.      
      По обыкновению я уточнял причину, по которой отсутствовал тот или иной нерадивый ученик. Но сейчас мне не хотелось лишний раз открывать рот, ибо моя любознательность грозила повлечь за собой очередной виток напряженности. Но сегодня, верно, был не мой день, и все из-за того, что дежурная попалась до противного ответственная. Да ее пинками не сгонишь со специально возведенной кафедры!
    - А почему Синчи-учитель не позволяет мне заложить нерадивых учеников?
      Необходимо сказать, что все эти «закалывать школу», «схлопотать», «в натуре», «мать твою», «заложить» и многое другое, вовсе не случайно обогатили лексикон рукано. Я ввел факультативные занятия под звучным названием «Ораторское искусство», посещаемость которых оказалась стопроцентной. Это ли не показатель глубокой заинтересованности рукано в упорядочении собственной речи, где было много воды и мало соли? Действительно, если бы в моем сознании не происходило некое «осовременивание» лексической структуры, то вышеупомянутый вопрос дежурной прозвучал бы примерно так: «Почему обласканный небом Синчи-учитель, чьи извилины головного студня подобны проложенным в тростнике тропам, не позволяет обиженной звездами женщине, обремененной школьными делами, оттаскать за непослушное ухо недобросовестных посетителей ячауаси?» Ладно, если подобная тягомотина происходит в мирное время, а если над  головой зависла неприятельская макана, и твою судьбу решают доли секунды? В этом случае достаточно услышать резкое, как лай пса, предостережение типа «чу!», и у головы появляется прекрасная возможность сохранить мозги в целости. Но будет ли на ее улице праздник, если предостережение станет длинным, как хвост питона? Как вам: «Обласканный небом Синчи-атаман, немилосердная макана вознамерилась тяжелейшим блоком камнеломни Уакоты обрушиться на извилины головного студня, на те самые, какие подобны проложенным в тростнике тропам»? Ясно, что дослушать фразу вовек не удастся, и начинать ее стоило бы несколько по-иному: «Обиженный звездами Синчи-атаман…»
     Короче говоря, революционная ситуация в руканском языкознании назрела давно, и стоило лишь чиркнуть спичкой, чтобы солома слов занялась синим пламенем, расчищая дорогу к истинным лингвистическим ценностям. Говоря без ложной скромности, известного рода революция была необходима для сохранения жизни на земле и моего разума, чьи усилия по отделению зерен от плевел проистекали на грани человеческих возможностей. Да-да, я не захотел ограничивать словарный запас рукано «тощей задницей», и племя должно быть благодарно мне за это.
    - Ну, хорошо, закладывай нерадивых учеников,- обреченно махнул я рукой, понимая, что в ином случае не удастся отвязаться от дотошной дежурной, чье красноречие (не в пример арифметическим неспособностям) заслуживало уважения.
    - Без понтов закладывать?- вероятно, мое лицо было таковым, что дежурная засомневалась, будто я сделаю вывод относительно злостных прогульщиков.
      Теперь я махнул обеими руками, что должно было только укрепить дежурную в собственной дальнозоркости, однако случилось обратное.
    - Ну, это другой базар,- облегченно вздохнула та,- короче, пастух с большого бодуна, часки (почтовый гонец) плющит на посту рожу, ювелир выпал в осадок, Чуки так вообще забила на эту школу…
    - Как это забила?- возмутился я, но дежурная поняла все слишком буквально.
    - Забить означает отвергнуть, наплевать, накласть…
    - Я не о том,- мне пришлось прервать перечень синонимов, с каждым словом становившийся все непристойнее,- отчего Чуки решила проигнорировать школьные занятия?
    - Проигнорировать…- дежурная с трудом повторила впервые услышанное слово, которое кое-кто из присутствующих поспешил записать посредством узелкового письма,- Синчи-учитель, скажи о том же самом по простецки, как нас учил.
    - Если я скажу по простецки, ты снова выдашь целый перечень синонимов.
      Наступила пауза: каждый из школяров стремился обработать в своей голове «закодированную» информацию. Первой пришла в себя дежурная.
    - Синчи-учитель, ты нам лапшу на уши не вешай, и если не в состоянии говорить по простецки, скажи все, как на духу.
    - Заметано,- ввернул я уже хорошо известное для рукано словечко,- в общем, почему Чуки захотела накласть на уроки?
    - Она уверена, что золотые семена способен посчитать любой дурак,- призналась дежурная, слабо понимая, как подобное возможно,- только для чего нужны те семена, если из них вырастут золотые початки, которые все равно не схаваешь?
    - Не схаваешь… Сейчас у нас не факультет «Ораторского искусства».
      И что характерно: если уроки так называемой дипломатической речи доставляли эстетическое удовлетворение наиболее законопослушной категории общества, то язык тусовок поощрялся теми, кто не прочь был накласть на любое проявление доброго, светлого, вечного… И здесь дежурной не было равных: она, как губка, впитывала жаргонные обороты, что меня, признаться, выводило из себя. Увы, но довольно быстро мне пришлось пожалеть о своем демократическом взгляде на реорганизацию кечуанского языка, на котором изъяснялось подавляющее большинство жителей Тауантинсуйу. А вот «дипломатия» шла туго, и многие интеллигентские слова так и не прижились.
    - А если уж тебе приспичило проникнуть в святая святых пищеварительной системы, то можно выразить свои мысли куда более дипломатично: например, поглощать пищу или ублажать желудок.
    - Не гони пургу, Синчи-препод,- не на шутку разозлилась дежурная, нацелив на меня «быка» – фирменный знак братков из третьего тысячелетия,- и давай лучше сразу начнем с факультатива по ораторскому искусству. Вчера ты обещал научить нас «ботать по фене», по-солнцевски.
      И опять дежурная слишком обобщенно все восприняла: по ее мнению солнце умело разговаривать, и не абы как, тем паче – сюсю-мусю, а на бандитском жаргоне.
    - Солнцевская группировка разгромлена.
    - Только не надо ля-ля!- не поверила мне дежурная, устремив взгляд на солнце,- Инти – не позорные чанки, от которых следа не осталось. Оно будет светить вечно, молчаливо разговаривая с нами на «фене».
      И кто только назначил такую дежурную? Если ей где и дежурить, то в клинике для умалишенных, да и то возле собственной кровати. Впрочем, в Ниначумби абсолютно нет никакой клиники, и здесь есть, над чем призадуматься. Действительно, коли уж и поднимать «социалку», то по всем направлениям. Я завертел головой из стороны в сторону, словно те самые направления возможно было увидеть не вооруженным глазом. Э, да вон там какой-то нерадивый ученик, вместо того, чтобы прислушиваться к молчаливому разговору солнца, прохлаждается в тени ветвей. Сейчас я проведу с ним индивидуальный урок по ненормативной лексики, этой «фене» тусовочной.
      Изобразив голосом звонок на перемену, я решительно направился к «теневику» -  именно так я окрестил нерадивого ученика за его горячую любовь к тени. Впрочем, нерадивым учеником оказалась ученица, которую правильней было называть «теневичкой».
    - Ты хоть соображаешь своей недозрелой тыквой,- я постучал по своей голове, обращаясь к Чуке,- какое наказание бывает за систематические прогулы? Добиваешься  исключения из школы?
    - Исключить можно того, кто куда-то поступал,- справедливо подметила девушка, отмахиваясь от назойливой мухи, не собиравшейся делиться прохладой.
      А вот я без всяких притязаний на тень прилег бы рядом с Чуки, чья фигура с точки зрения здравомыслящего человека представлялась идеальной –  60, 90, 60. Надо признать, что с той незапамятной ночи, когда Чуки вела себя на грани безумия, не перешагивая, однако, критическую черту, за которой терялся всяческий контроль, мы так больше ни разу не повторили пройденный материал. Более того, Чуки старалась не попадаться мне на глаза. Когда же для маневра не оставалось пространства, она не забывала напомнить о моем обещании снарядить экспедицию по поиску изумрудной пещеры, где будто бы нас уже заждался золотой сосуд с золотыми семенами. Мои же планы казались куда более реалистичными, но Чуки ничего, кроме даты начала поиска, слышать не желала. И это несмотря на то, что все во мне пищало, вопило, кричало…
    - Не хочешь посещать школу, хоть иногда заглядывай в куракию.
    - Для чего?
    - Да уж как-нибудь не для юридического оформления бумаг на право пользования земельным участком, не испепеленного солнечными лучами,- вспылил я, нагородив целый ворох непонятностей, которые Чуку, впрочем, трогали мало.
    - Итак, когда мы отправляемся на поиски изумрудной пещеры?- задала она риторический вопрос, понимая, какие мысли меня обуревают.
    - Ну да, утром – деньги, вечером – стулья,- привел я цитату из известного литературного произведения, которое Чуки, по понятным причинам, прочесть не могла,- но помимо тебя у меня еще несколько сотен ниначумбильчан!
     Мой слух устремился вдогонку за изобретенным мной звуковым «составом», умеренно спешащим к линии горизонта. Ниначумбильчан… чумбильчан… Почти что дебильчан. От слова дебил. Но ведь это же не далеко от истины! В своем развитии эти дебильчане, по крайней мере, лет на пятьсот отстали от всего прогрессивного мира. Но ведь не по своей же прихоти отстали! А по чьей, по моей? Или я похож на тормоз научно-технического прогресса? Не похож, но что-то такое в башке притормаживает. В общем, все мы тут в той или иной мере дебильчане!
    - Действительно, несколько сотен, но отчего тогда Синчи уделяет мне слишком много времени?- Чуки и не думала прятать свою ухмылку.
    - А с нерадивыми учениками всегда больше возни. Хочу добиться стопроцентной посещаемости,- не очень уверенно изрек я, противореча своему же вердикту, согласно которому школа не то место, куда Чуки должна устремлять все свои помыслы.- Уверен, из тебя получилась бы великолепная дежурная.
    - В обязанности дежурной входит посещение куракии?- ухмылка Чуки сделалась еще более язвительной.
    - Обязанности дежурной не выходят за границы школьного участка.
    - Но ведь это же так скучно!- Чуки достала из пазухи изумрудный глаз, коему я завидовал до замирания сердца и оживления в области паха.
      Найти для себя та-а-а-кое убежище, даже для изумруда дорогого стоит.
    - Нам нужно будет идти строго на запад,- Чуки не собиралась отдаляться от злободневной темы, и это начинало прилично напрягать, что, впрочем, ни в какое сравнение не шло с паховыми преобразованиями подобного толка.
    - Ты так рассуждаешь, словно это твой глаз. А между тем, Айяр Качи, когда твердил в бреду свой «закат солнца», даже не подозревал, что именно из Ниначумби будет предпринята экспедиция по поиску известно, какого сосуда.
    - А ведь солнце для всех селений – маленьких и больших – заходит в одном и том же месте,- весьма грамотно отпарировала Чуки, лишний раз убедив меня в том, что ей вовсе не обязательно посещать школу.
    - Можно прилечь с тобой рядом?- я совсем забыл, что меня ждут в «классе», ибо Чуки посредством только одного взгляда могла отбить память,- я постараюсь не показаться назойливой мухой.
    - Но разве Синчи способен держать себя в руках?- не поверила мне Чуки, не без вызова опуская изумруд за пазуху, и моя зависть грозила выйти из-под контроля.
    - В руках – нет, но я постараюсь найти им достойное применение,- стало совершенно очевидно, что я уже не отдаю отчет словам, и что же тогда говорить за действия?
    - Ну что же, старайся,- Чуки указала, с какого бока к ней присоединиться,- но только чтобы не бросать на меня тень, ибо кое-кто наблюдает за нами.
      Не бросать тень… Как будто красотка растянулась на солнцепеке! Впрочем, разговор, кажется, о другой тени, и здесь уже я ничего обещать не могу. Ну, право же, рядом с этаким очарованием стоять спокойно не возможно, а уж лежать… Руки сами тянутся туда, куда не просят. Но разве я о том не предупреждал?
    - Синчи хочет овладеть изумрудным глазом?- с придыханием спросила Чуки, выдавая свои чувства, взбудораженные не совсем нежными прикосновениями,- я могу уступить его на время.
    - Сейчас мне необходимы уступки иного рода,- горячо выдохнул я, с удивлением открывая в себе талант Казановы, о коем прежде мало догадывался.
    - Но я же просила не бросать на меня тень,- не очень твердо произнесла Чуки, и стало ясно, что она не собирается чинить мне препоны.
    - Больше тени, чем есть, уже не будет,- пообещал я, имея в виду наше, скрытое от солнца, месторасположение.
    - Не верь сплетням, Синчи: Чуки не такая уж и развязная баба.               
    - Во что не сложно поверить,- теряя голову, произнес я, сознавая, однако, что сейчас произойдет то, от чего потом будет стыдно смотреть людям в глаза.
      Но что я мог противопоставить поистине чертовской притягательности этой первой красавицы Тауантинсуйу, а то и всего мира? Возможно, я преувеличивал обаяние своей пассии, но когда все мысли, чувства, ощущения подчинены одному и тому же, какая, к черту, может быть объективность!
    - Значит, уже завтра мы отправляемся на поиски изумрудной пещеры?- дыхание Чуки заметно участилось.
      Похоже, от одной только мысли об уникальной находке она «заводилась» сильнее, чем от самых проникновенных прикосновений. Во всяком случае, не стоило сомневаться в том, что цитата из известного произведения подвергнется серьезной редактуре. Да-да, Чуки готова уже здесь и сейчас пойти на любые уступки, лишь бы приблизить торжественный час погружения руки в золотой сосуд, на дне которого покоится не одна горсть золотых семян.
      Конечно, я не любил понапрасну раздавать обещания, тем более не со всеми делами в вверенной мне алью было покончено, но в данную минуту язык вышел из-под контроля. Чуки, вырвав из моих уст то, к чему так долго стремились, стала еще более охотно откликаться на прикосновения. И когда казалось, что никто на свете  не сможет нас остановить, раздался звонок на урок.
      Дежурная! Но как же не вовремя!
    - Синчи-препод, да у тебя совсем «башню» снесло! А ну, поднимайся, пока солнце не умотало за тучи. А  как без солнца учиться солнцевской «фене»?       
      Моя досада была столь велика, что мне захотелось послать не в меру ответственную дежурную далеко и прямо. Однако моя несдержанность грозила выйти мне боком: пришлось бы в уроки ораторского искусства привносить элементы супер ненормативной лексики, что потребует дополнительного времени, которым я, практически, не располагал. Действительно, коли дал обещание, будь любезен о том помнить везде и всюду. Значит, завтра в путь? А куда теперь денешься?

                ********
         Кроме меня и Чуки, об экспедиции по поиску изумрудной пещеры знали только Сын полка, которого на время своего отсутствия я назначил куракой, да Нанан, призванный засвидетельствовать перед всей алью мое распоряжение. Почему мой выбор пал на двенадцатилетнего паренька? Да потому что он единственный, кто из мужского населения алью не злоупотреблял спиртным, все больше нажимая на грамоту. Да-да, в то время, как соплеменники корпели над освоением алфавита, вундеркинд уже довольно прилично читал по слогам, подавая пример не только молокососам, сопевшим у мамкиных титек, но и седовласым патриархам. Короче говоря, несмотря на юный возраст, Сын пользовался не малым авторитетом у членов общины, так что с выбором кураки я, смею надеяться, не промахнулся.
      Среди женского населения явной фавориткой в учебе была, понятное дело, Инсиль, для которой арифметика стала любимым предметом. Впрочем, в школу она пришла уже достаточно подготовленной, ибо рыбу приходилось не только ловить, но и считать. А вот в чтении Инсиль уступала своему более юному соплеменнику. Но так ли уж плохо за неполный месяц сидения у импровизированной кафедры научиться довольно сносно конструировать из слогов целые предложения? Более всего Инсиль нравилось нажимать на слово «жена». Возможно, это происходило потому, что читалось оно чрезвычайно легко, возможно, потому, что Инсиль как бы во всеуслышание желала объявить о своем намерении стать моей супругой, полагая, будто статус отличницы во многом тому поспособствует.
      А вот Сын полка обожал читать слово «мама», и только у несведущего человека подобное откровение может вызвать язвительную ухмылку. Действительно, ведь на кечуа слово «мама» неоправданно длинное – «мамануарми». В то же время «жена» -  просто «мама». Короче говоря, я обязал Сына совершенствоваться в чтении, предоставив ему целый перечень слов. Кстати, от самой обыкновенной шариковой ручки дебильчане пришли в неописуемый восторг. Они назвали ее весьма живописно - «Застывающий нектар». И чтобы ни у кого не возникло сомнений, кто отныне в доме хозяин, я, вместе с указкой, передал Сыну символ всеобщего поклонения. Принимая ручку, юный курака приложился к ней губами, словно то был кортик, вручаемый выпускникам военно-морских академий. Я, конечно, отдавал себе отчет в том, что поиски изумрудной пещеры могут затянуться, потому и поручил Сыну, по истечении месячного срока, прервать каникулы и усадить дебильчан за «парты». Разумеется, в вышеупомянутый перечень я включил как тусовочную лексику, так и дипломатическую, причем для последней академических часов было отведено даже больше.
      Конечно, подобный перекос кому-то покажется наездом на демократические ценности, в частности, на свободу слова, но я не могу позволить, чтобы в возглавляемой мной алью братки да сестрички типа Дежурной заказывали музыку. Нет, я не стремлюсь к узурпации власти, но и раскола в обществе не допущу, на что, собственно говоря, и рассчитывает предводительница радикальной оппозиции, чьи претензии на административное кресло более чем очевидны. А гражданские свободы я обещаю сохранить, но они будут ограничены. Нет, не тем кругом, на какой при встрече с гончарами сподобились чанки, а сводом законов, которые издам по возвращении из служебной командировки. Свобода есть плевок не в лицо, открытое для любого и каждого, а в задницу, когда нарушитель законности спешно уносит ее, теряя штаны на бегу. Или пример с чанками ничему не учит? И снова скептики не унимаются: тогда, мол, утерян был изумрудный глаз. Но разве один изумруд не стоит сотни обмоченных штанов? К тому же рукано сложно упрекнуть в пристрастии к шмоткам, и на утерянные штаны мало кто обратил внимание.
      В общем, к моему возвращению старики должны были, по крайней мере, осилить алфавит, ну а представители всех остальных возрастных категорий, за исключением, разумеется, молокососов, обязаны будут предоставить свои аргументы в чтении по слогам. Но самое главное, все, без каких бы то ни было возрастных ограничений, обязаны будут в совершенстве владеть ораторским искусством. Те же, кто еще только гулит да аукает, должны это делать с дипломатическим уклоном или, на худой конец, с тусовочным акцентом. И здесь уже нота протеста не принимается, и уж тем более обойдемся без всякого «базара».
      Впрочем, помимо Сына полка и Нанана, о часе отправления экспедиции знал еще один человек, хотя о том никто его не ставил в известность. Как не сложно догадаться, речь идет об Инсиль. Чутьем рыбачки она тонко уловила, что с багра срывается крупная рыба, и стоило первым лучам солнца подпалить линию горизонта, как на нашем пути образовалось препятствие из живого щита. Из слов Инсиль, впрочем, стало понятно, что печется она вовсе не об улове, а о моем благополучии. Девчонка умоляла не предпринимать скоропалительных шагов, что могло привести к тяжелейшим последствиям. При этом она с такой ненавистью взирала на Чуки, что та где-то даже стушевалась. Однако Чуки не привыкла в чем-либо уступать, и вот уже Инсиль не выдержала ее испепеляющего взгляда. Но чувство тревоги за мою судьбу снова наполнило храбростью ее пылкое сердце. Инсиль изъявила желание присоединиться к нашей отнюдь не многочисленной экспедиции, но Чуки четко дала понять, что Синчи, к счастью, еще не всемогущий Инка, чтобы иметь нескольких жен. Стыдливость для Инсиль – самый, пожалуй, непреодолимый барьер. Что, впрочем, не помешало Инсиль уткнуться лицом мне в грудь, и моя унку (рубаха без рукавов) сделалась влажной от слез. Девчонка, словно прощалась со мной. «Я буду всегда помнить своего Синчи-атамана, и если ему сделается плохо, пусть он позовет меня». Своим: «Ты непременно станешь отличницей», я постарался обнадежить Инсиль, но та, похоже, не очень-то верила в перспективу своего замужества. Как же она была права! Но это я осознал гораздо позже, когда на мою голову свалилась тысяча несчастий, и выжить в таком аду казалось невыполнимой задачей…
    - Все, кобздец,- обессиленный я рухнул на землю,- умоляю, пристрели!
    - Что такое кобздец?- выказала тревогу Чуки, садясь рядом.
    - Вот не прогуливала бы уроки ораторского искусства, тогда бы не понадобилось задавать наивных вопросов.
    - Дура я, конечно, но обещаю исправиться,- полушутя-полусерьезно произнесла Чуки,- и мой острый ум тому порука.
    - Но может ли дура обладать острым умом?- подметил я некоторое несоответствие в откровении своей партнерши по экспедиции.
    - Дуры ведь тоже делятся на умных и глупых.
    - А вот это для меня ново,- без тени иронии отозвался я,- возможно, у меня тоже не все в порядке с мозгами, но без подсказки никак не соображу, в чем тут принципиальная разница.
    - В отличие от глупой дуры, умная не стесняется задавать вопросы. Так что же такое кобздец?               
    - Подталкиваешь меня к использованию ненормативной лексики киношных тусовок? Но я не собираюсь опускаться до уровня актеришки, играющего воров да бандитов. Прибегну лучше к языку представителей дипмиссий. Короче говоря, кобздец – это завершение финального раунда переговоров.
    - Каких еще переговоров?- из всей груды туманных слов и выражений Чуки вылущила не самое непонятное.
    - Переговоров с собственной жизнью.
   - Неужели такое возможно?- Чуки, похоже, настолько поумнела, что стала себе задавать вопросы, впрочем, и мне кое-что перепало,- и до чего же Синчи договорился с собственной жизнью?
    - Я не нашел с ней общего языка, и потому прошу меня пристрелить.
    - Получается, кобздец – это не так уж и страшно.
    - Человеку жить невмоготу, а она – не страшно!
    - Сейчас невмоготу, а взойдет солнце, и снова полон сил и жажды приключений. Я же подумала, что «кобздец» это что-то вроде бубонной чумы, от которой умерло более 250 тысяч индейцев.
    - Свят, свят,- перекрестился я,- и давно это было?
    - Тогда я потеряла своего шестого мужа…
    - Твои мужья умирали исключительно от болезней?- приободрился я, надеясь на положительный ответ, однако разочарование не заставило себя ждать.
    - От эпидемии погиб только шестой.
    - А вот это уже хуже,- нахмурился я, понимая, что способен пополнить скорбный список,- и в чем причина гибели твоих многочисленных, м-м, м-м, поклонников?
    - Разве Синчи не знает, что все беды от любви?
    - Поклонники умирали на супружеском ложе?- лично для меня мой вопрос не казался абсурдным, ибо я не понаслышке знал о поистине испепеляющей страсти Чуки.
    - Понятие любовь гораздо шире, чем супружеская кровать,- хитро улыбнулась Чуки,- но ради того бесконтрольного чувства, мои поклонники теряли головы.
    - В прямом смысле теряли?- скорее утвердительно произнес я, ежась.
    - Это была настоящая любовь!
    - Но только не с твоей стороны…
    - Пожалуйста, не надо меня в чем-то укорять: человеческое сердце не безразмерное, чтобы в него входил всяк и каждый.
    - Именно так ты называешь своих поклонников?- насупился я, не желая оказаться в жизни Чуки очередным прохожим,- так?
    - О каких поклонниках идет речь?- спохватилась она, поздно осознав, что слишком уж разоткровенничалась,- я же просила Синчи не верить слухам.
    - Которые ты же сама и распускаешь?
    - Ничего я не распускаю! Просто обо мне столько ходит всякого, что я сама начинаю верить в то, что никогда не происходило.
    - Какая впечатлительная!- скривил я губы, вполне серьезно добавив,- и все же мне повезло, что я не оказался в Тауантинсуйу в период разгула бубонной чумы.
    - Восхода солнца ждать не пришлось,- как оказалось, губы Чуки так же не отличались четкостью линий.
    - К чему ты клонишь?
    - К жажде приключений.
    - Да, нажил я приключений на свой «хвост ламы»,- тяжело выдохнул я, прекрасно сознавая, что потерять голову здесь можно в два счета.- Но погибать, действительно, не очень-то и хочется.
    - Тогда поднимайся, и – в путь!
    - Здесь находиться не безопасно?- я испуганно завертел головой, но открытое пространство не располагало к особенному беспокойству.
      Хотя у Чуки имелось собственное видение ситуации:
    - Здесь действительно очень опасно.
    - Но ты же не станешь в меня стрелять?- мне вдруг померещилось, что опасность исходит не от черневшего вдали леса.- Во-первых, у тебя нет даже самого примитивного оружия – лука, и, во-вторых, я уже окончательно и бесповоротно передумал умирать. Да-да, мне все же удалось найти общий язык с собственной жизнью, и подписание союзного договора – яркое  тому подтверждение.
      Мои руки принялись лихорадочно шарить по карманам, словно в них на самом деле хранились ценные бумаги, скрепленные гербовыми печатями.
    - Для Синчи я абсолютно не представляю никакой угрозы.
    - Тогда чего пороть горячку, ведь уже которые сутки мы идем без сна и отдыха?
    - Только не надо корчить из себя обиженного судьбой – и дрыхли, и отдыхали!
    - Дрыхли? Да будет тебе известно, человеку необходимо восемь часов сна. По-вашему эту будет третья часть круга, то бишь суток. Но стоит сомкнуть веки, как ты начинаешь трясти меня, словно сливу с недозрелыми плодами. А я человек, понимаешь, человек!
    - Да и я вроде как не Чанчуани (назв. горы)
      Мне сделалось стыдно: какой же я Синчи (сильный), если не могу оторвать от земли свой «хвост ламы»? Да Чуки в сотни раз выносливей! Но была бы она таковой, если бы не черпала силы из созданной своим больным воображением иллюзии? Так неужели изумрудная пещера – плод необузданной фантазии? В таком случае изумрудный глаз Руминьяуи тоже эфемерен? Изумруд, конечно, настоящий, но чтобы изготовить глазной протез, не потребуется залежей самоцветов, какими якобы богата вышеуказанная пещера.
      Тем не менее, не нужно ничего упрощать: если раскрытие тайны бесперспективно, она не стала бы предметом секретного обсуждения стольких поколений. Золотые семена – объективная реальность! И государство инков подтверждает то всем своим могуществом. Ну а если кому-то не дают покоя ценные бумаги, скрепленные гербовыми печатями, то пусть он сходит с ними в туалет. Однако не все семена легли в почву, и наша экспедиция призвана в том убедиться. Но почему нужно было ждать восхождения на престол девятого Инки? Вероятно, основатель Тауантинсуйу полагал, что два с половиной века – достаточный срок для создания крепкого государства, могущество которого станет незыблемым. А ведь площадь бассейна любой реки в большей степени определяется полноводностью притоков. Ничто не дается просто так, вот и Манко Капак как бы говорил рукано: «Вы получите золотые семена, из которых случится богатейший урожай, но весь ваш пот будет литься на государственную мельницу». Говоря современным языком, припрятанное Айяром Качи золотишко –  приток инвестиций в будущее экономическое развитие Тауантинсуйу. Но Чуки, похоже, меньше всего подвержена патриотическим чувствам.
     Совесть, конечно, не самое скверное качество, но по своей силе она уступает разгильдяйству, крайней формой которого является безмятежное созерцание действительности.
    - Я с превеликим удовольствием оторвал бы свой «хвост ламы» от шелковистой травы, но стоит ли куда-то срываться, на ночь глядя? Не знаю, как у вас, у краснокожих, а у нас, у белолицых, которых еще называют европейцами, говорят, что утро вечера мудренее.
    - До утра можно и не дожить.
    - Угрожаешь?- занервничал я, и руки сами принялись выворачивать карманы, надеясь-таки найти скрепленные гербовыми печатями ценные бумаги.- Настоятельно советую тебе вести себя сдержанней: ксерокопии союзного соглашения разосланы по всем международным организациям, обеспокоенным положением нацменьшинств, к коим я, безусловно, здесь отношусь. В общем, уполномочен заявить, если ты и впредь намерена катить на меня бочки, пацаны из тех самых международных бригад тебе «забьют стрелку». Я внятно говорю?
      Куда там! Смотрит, как на психанутого какого. Впрочем, предложенный мной винегрет из дипломатически-тусовочных ингредиентов, приправленный современными специями, оказался для Чуки совершенно несъедобным. И даже почудилось, что она стремится отметить в моих глазах симптомы собственной психической нестабильности.
    - Но ты поняла главное: со мной надо крепко дружить.
    - В противном случае я не отправилась бы с Синчи в столь рискованное путешествие.
    - Позволю себе маленькое уточнение: не пошла бы со мной в разведку,- я перевернулся со спины на живот, словно собираясь по-пластунски отправиться в расположение врага,- скажу без ложной скромности: женщины мне доверяют. Сначала была Инсиль, теперь вот Чуки.
    - Как сильно тебе Инсиль доверяла?- в голосе моей спутницы угадывались нотки ревности.
    - Ты слышишь какое-то шушуканье?- я бросил комочек земли в находившуюся на расстоянии вытянутой руки скважину, словно желая проверить ее глубину,- похоже,  нас подслушивают, и мне не хотелось бы, чтобы Инсиль стала жертвой сплетен.
    - Наконец-то Синчи осознал необходимость в скорейшем уходе.
    - Я про Фому, а она про Ерему!- разозлился я, отправляя в скважину более весомый ком,- говорю же, здесь заночуем, только, чур, не будить до самого рассвета.
    - За меня это сделают другие.
    - Хочешь сказать, что количественный состав нашей экспедиции выходит за рамки расхожего изречения: ты да я, да мы с тобой? Но мои глаза утверждают, что ничего подобного нет.
    - А уши?
    - Но разве они способны что-либо утверждать?
    - А как же насчет того, что нас подслушивают?
    - Ты о подслушивании?- я навострил уши,- и, кажется, оно становится все настойчивей.
    - Только, пожалуйста, не бросай больше комья в земляное отверстие, а то шушуканье станет бросаться в глаза.
    - Шушуканье не собака, чтобы бросаться. И объяснишь ты, наконец, что здесь происходит?
    - Мы находимся на земле, называемой «Дырами шипящих огней», и если не унести отсюда ноги, пенять нам придется только на себя.
    - Прогресс налицо! Я вроде как один должен был отбросить копыта, а теперь вот на пару сделаем то же самое,- мрачно улыбнулся я.- Короче, мы имели неосторожность забрести на чужую территорию, и нам скоро придется крепко о том пожалеть. А может, все обойдется? Глядишь, удастся достичь с хозяином «Дыр» союзного соглашения на манер того, какой я подписал с собственной жизнью.
    - Союз со змеей вряд ли возможен.
   - Хочешь сказать, Змей-Горыныч – хозяин  здешних земель?- вымучил я усмешку,- или у вас мозгов хватает только на то, как воровать сюжеты сказок у своих белолицых братьев? Почему непременно Горыныч? Можно назвать, к примеру, Долиныч или Океаныч. А вот если бы не закалывала уроки «Ораторского искусства», то и Фаныч лишним не показался бы. На языке тюремных тусовщиков фаныч означает стакан.
    - Хозяина «Шипящих огней» зовут Атунамару.
    - Довольно премиленькое имя,- я повел себя не совсем честно, ибо переводилось оно, как Большой змей.- Ну а если это не так, мой меч-кладенец сократит рост Змея на целую голову.
    - Думаю, Атунамару с тобой не согласится,- ухмыльнулась Чуки, скептически оценивая возможности ножа для шинкования капусты, чье лезвие, между прочим, было не таким уж и смехотворным – сантиметров под тридцать.
    - Кажется, я начинаю догадываться, на чем базируется самоуверенность Атунамару,- я подполз к скважине диаметром с лошадиную голову.- Он – нефтяной магнат, и коль скоро названия у индейцев сплошь говорящие, то «Дыры шипящих огней» есть ни что иное, как «клокочущая в скважине нефть», являющаяся горючим веществом. Вот тебе и огонь!- я бросил в дыру камешек, стремясь столь примитивным методом прознать о ее глубине.- Такое ощущение, что там вовсе не нефть, а газ. Во всяком случае шипит так, что поднеси спичку, такой огнище вспыхнет!..
    - Я же просила ничего не бросать!- не на шутку рассерчала Чуки, которая мало чего поняла из услышанного – нефть, магнат, газ, спички.
    - Боишься, что ударяющийся о стенки скважины камень вызовет искру, и тогда «голубое топливо» разродится многометровым факелом?- я не без опасения заглянул в скважину,- такое чувство, будто там уже что-то горит.
    - И какой же из этого следует вывод?
    - А такой: это не нефтяная скважина и уж тем паче не газовая, иначе произошел бы выброс пламени. 
    - А мне показалось, что за время своего словоблудия Синчи успел поумнеть, и его вывод станет единственно верным: пока огонь не вырвался наружу, необходимо значительно прибавить в движении.   
    - Значительно,- проворчал я, испытывая смертельную усталость,- по-пластунски бегать еще никто не научился.
    - Тогда я побегу одна,- решительно предупредила Чуки, вставая,- только Синчи должен назвать изумрудную пещеру.
   - Как будто пещер в пределах озера несметное множество!
   - Титикака – не маленькая вода, и жизни не хватит, чтобы обследовать ее пределы.
   - Тогда тем более не скажу,- заупрямился я, всматриваясь в скважину, где все отчетливее наблюдалось некое свечение,- и только не надо меня прежде времени хоронить!
     - Ну, если Синчи ничего страшного не усмотрел в дыре, тогда ему рекомендую обратить взор на равнину.
    - Так и хочет подтолкнуть меня к крайней форме разгильдяйства!- огрызнулся я, выполняя, впрочем, пожелание Чуки,- и здесь ничего страшного не нахожу. Трава, быть может, не столь зелена, но то издержки недостаточного освещения.
     - Те самые издержки тут вовсе ни при чем, хотя трава, безусловно, ни как везде,- Чуки вела себя довольно нервно,- но неужели ничего больше не замечаешь?
     - Тропинок много. Но разве это плохо? Отвечаю на свой вопрос незамедлительно: очень хорошо! Исхоженные места – безопасные.
    - Не исхоженные, а исползанные,- поделилась своими наблюдениями Чуки, с осуждением взирая на меня.
    - Ну, мы же вместе с тобой сюда пришли!
    - И что с того?
    - А то, что я не мог вдоль и поперек исползать эту равнину.
    - Синчи на самом деле нуждается в продолжительном отдыхе,- Чуки смотрела на меня с очевидным сожалением, полагая, что длительный переход явился первопричиной нервного истощения,- но мы не можем себе позволить подобной роскоши. А равнину исползал Атунамару.
      До сих пор я пытался себя убедить в том, что Большой змей – это человек, тем более имена индейцев зачастую являются отражением части животного мира, окружающей среды. Но вряд ли двуногое существо станет делать упор на собственное брюхо. Ну, в самом-то деле, зачем ползать, если можно ходить? Вот и мне не помешало бы вспомнить, кто я такой. Я встал на ноги с явным намерением «значительно прибавить в движении». Куда там! Мое физическое состояние даже ухудшилось. Называется отдохнул!
    - Ты должна вынести меня с поля боя,- я вознамерился повиснуть на Чуке, но та повела себя совсем не милосердно.
    - Нечего обжиматься! Если я когда-то позволила себе кратковременную слабость, то теперь все позволительно?
      Это она о той ночи, когда радость победы над чанками продолжалась до самого утра. И это называется кратковременной слабостью?
    - Но я действительно не могу значительно прибавить в движении без посторонней помощи! К тому же стемнело, а скважин, как посмотрю, здесь полным-полно – не хватало еще ногу сломать!
    - Я же настаиваю на том, что Синчи способен не только ходить, но и быстро бегать.
    - А вот здесь ты лишка хватила! Да я сейчас под дулом пулемета не смогу значительно прибавить в движении.
    - Ничего не хватила. Пошли же, пока не побежал.
    - Можно хотя бы на плечо опереться?
    - Не заигрывай со мной!
    - В моем-то состоянии?
    - Да Синчи полон сил и энергии!
      Я уже намеревался в жесткой форме обвинить Чуки в черствости, как вдруг шипение переросло в гул, и из скважины вырвался фонтан нефти. Правда, фонтан тот был каким-то не настоящим, без брызг. Истошный крик Чуки окончательно развеял мои иллюзии относительно скорого присоединения Тауантинсуйу к странам ОПЕК. Никаких сомнений – то был хозяин «Дыр шипящих огней» собственной персоны! Свое имя Большой змей оправдывал с лихвой. Это была анаконда небывалой величины с огромными светящимися глазами. Ее голову венчал бордовый гребень, по которому пробегало нечто вроде электрического разряда, и жуткий треск расходился по всей, не такой уж и маленькой, равнине. Невероятно, но анаконда стояла на кончике хвоста, достигая высоты пятиэтажного дома. Размер же моего ножа явно не способствовал моим устремлениям к самообороне, а тут еще ко всем прочим страстям добавилось и вовсе не реальное явление: из пасти Атунамару вырывались языки пламени! Впрочем, то был, скорее всего, характерный для всех змей раздвоенный язык, но он был подобен пламени, полыхавшим над нашими головами.
       И куда только подевалась моя усталость? Во всяком случае, такой прыти, какую я выказал в этот раз, прежде замечать не приходилось. Мало того, я взял на руки Чуки, которая шагу не могла сделать от охватившего ее ужаса, и побежал сломя голову. А ведь меня предупреждали, что так оно и будет! Однако спасаться проторенными тропами не пришлось, ибо то тут, то там  с невероятным шипением взмывали ввысь известного рода «фонтаны». И хотя они были не столь «многоэтажны», страха от того меньше не становилось. А это шипение – хриплое и всеобъемлющее – я не смогу забыть по гроб жизни. А эти светящиеся глаза – неправдоподобно большие даже для таких гигантов, каковыми являются анаконды!   
     Глаз было, что звезд на небе, однако светлей от этого не становилось. Тем более – на душе. Я бежал, натыкаясь на частокол змеиных тел, который каким-то непостижимым образом удавалось преодолевать. Но испытания на этом не заканчивались: частокол трансформировался в раскаленную лаву, которая накатывала с такой страстью, что мне из последних сил приходилось чаще перебирать ногами. Вероятнее всего, ничего раскаленного за моей спиной не наблюдалось, но слившиеся воедино светящиеся глаза, чудились огненной рекой, которая, понятное дело, не могла охладить мой пыл, в чем я прекрасно отдавал себе отчет, поддерживая довольно приличный темп. Нет, я не для того избежал виселицы, чтобы какие-то там твари ползучие стали продолжателями отнюдь не славных традиций чанков, которых хлебом не корми, дай только кого-нибудь задушить. Так или иначе, но усталость все ощутимее напоминала о себе, и гадать, кто выйдет победителем в этом не совсем увлекательном спринте, явно не приходилось. Конечно, я мог существенно добавить в резвости, для чего было необходимо избавиться от не такой уж и легкой ноши, что претило моему кредо. Но Чуки не совсем верно прочла мои мысли.             
    - Только не бросай меня, Синчи, ради Виракочи, не бросай!
    - Как будто твой Виракоча вторую жизнь мне за это подарит,- оставалось только поражаться, откуда у меня брались силы на всякого рода брюзжание,- нет бы развязать мне руки, да пожелать вдогонку счастливого пути…
    - Без меня у Синчи не будет счастливого пути,- Чуки с ужасом наблюдала за все разраставшейся «огненной рекой»,- я не хочу сгореть заживо, не хочу!
    - Да и мои желания не слишком отличаются от твоих. А ведь ты тот камень на шее, который тянет меня ко дну.
    - Изумруд не может быть в тягость.
    - Это ты-то изумруд?- оставалось только поражаться, откуда у меня брались силы на всякого рода негодования,- дорого же ты себя оцениваешь! Вот доберусь до самоцветной пещеры, столько этого добра насобираю!
    - Да так, как я, ни один самоцвет сиять не сможет,- Чуки не на шутку опасалась, что мне расхочется о ней заботиться.
      Не скажу, что такая опека доставляла мне неописуемое удовольствие, но Чуки действительно представлялась тем самоцветом, каким не принято швыряться. Тем не менее, я все отчетливей сознавал то, что искупаться в его лучах, вряд ли когда придется.
    - Нам бы только до леса дотянуть,- попыталась взбодрить меня Чуки, но лучше бы она этого не делала. 
      До спасительного леса было порядка километра, в то время как дистанция между нами и «огненной рекой» не превышала тридцати метров. Конечно, и беглецы, и преследователи двигались в одном направлении, что не способствовало моментальному сближению, но если бы у меня открылось второе дыхание, настроение было бы совсем другим. Не много ли я хочу от жизни? Первое дыхание не отключилось бы! Однако на остатках кислорода далеко не убежать. А вот у преследователей кислородного голодания явно не наблюдалось, и о том было легко догадаться по нараставшему шипению и по неуклонно сокращавшейся между нами дистанции.
    - Изумрудная ты моя,- слезно обратился я к Чуке,- может, наконец, поимеешь совесть и слезешь с моей шеи?
    - Я сделаю все, лишь бы Синчи стало легче,- Чуки разомкнула руки на моей шее, чем только добавила мне трудностей.
    - Я за то, чтобы ты сама бежала.
    - Но у меня от страха ноги подкашиваются!
    - Из личного опыта: страх только прибавляет сил. Ты установишь олимпийский рекорд на средней дистанции!
      Если бы Чуки жила не в Тауантинсуйу, а в Греции, она хоть краем уха, но прослышала бы об олимпийском движении. В общем, высокие слова только добавили неуверенности в действия моей наездницы, доверявшей больше моим ногам, нежели своим.
      Я физически ощущал горячее шипение Атунамару, предвкушавшего сытный ужин. «Это конец!»- стучало в висках, но осознание трагической развязки резвости не добавляло. Одним словом, выдохся. Даже когда раздвоенный язык взлохматил на затылке волосы, учащение шагов не отмечалось. Впрочем, это Чуки нашла-таки применение собственным рукам, но зачем портить прическу?! Однако я не слишком принизил возможности Атунамару, чей «поцелуй» в затылок грозил случиться с секунды на секунду. А ведь до спасительного леса еще бежать и бежать!
    - Ничего не хочешь сказать мне на прощание?- Чуки словно подслушала мои мысли, не выпуская «огненную реку» из поля собственного зрения.
    - Наверное, надо было бы признаться в любви, но сейчас для этого не самое подходящее время. 
    - Тогда скажи хотя бы название изумрудной пещеры.
    - Тебе это уже все равно не понадобится.
    - Но ведь так хочется узнать то, что веками держалось в тайне!
    - Раз тайна не для тебя предназначалась, значит так было нужно.
    - Какой ты бездушный, Синчи!
      Бездушный?! И это за все мое хорошее? Впрочем, никакая душевная травма не заставит меня бросить человека тварям на растерзание.
    - Синчи, миленький, удовлетвори мое любопытство,- наездница куда сильнее меня переживала приближение «огненной реки», и это происходило хотя бы потому, что ее глаза были в курсе происходящего.
    - И не подумаю! Чуки такая хитромудрая, что и на том свете сможет по собственному усмотрению воспользоваться благами изумрудной пещеры.
    - Я еще на этом свете не закончила со всеми делами!
      Чуки спрыгнула на землю в тот самый момент, когда Атунамару уже намеревался основательно обслюнявить мой отнюдь не сентиментальный затылок. Оказывается, ее ноги даже не помышляли подкашиваться! Как драпает! Да и мне стало легче бежать. Проклятье, это же надо было споткнуться на ровном месте! Теперь уж точно слюней не оберешься! Но Чуки всем сердцем за неукоснительное соблюдение гигиены, иначе как объяснить то, что мне была протянута рука помощи? Однако Атунамару не собирался изменять своим явно не чистоплотным принципам. Но разве он не видит, что мы не стремимся задерживаться на его территории?
      Я мысленно попрощался с этим миром, но Чуки обладала поистине жизнеутверждающей энергетикой, передававшейся мне посредством крепкого сжатия, какое я ощущал на своем запястье. Но, говоря по правде, дело тут не столько в энергетике, сколько в настойчивости, с какой Чуки тащила меня за собой. А вот и спасительный лес, и «огненная река» устремилась вспять.
               
                *******
         Меня трясло, как дубовый лист. Или осиновый? Не важно. В общем, страшно трясло. Кажется, я только сейчас по-настоящему осознал, в какой переделке побывал, и ужас дал о себе знать в полном объеме. Ко всему прочему, я настолько устал, что оставалось удивляться, как еще что-то там могло во мне содрогаться. А вот Чуки вела себя так, словно никакой погони и в помине не существовало.
    - А может, мне все это приснилось?- спросил я у своей спутницы, клацая зубами,- так был Атунамару с сотоварищами или нет?
      Чуки не удосужилась ответить, и если первый вопрос предназначался скорее для меня самого, то уже все последующее являлось ее прерогативой. А что если задать вопрос в другой последовательности?
    - Слышь, о чем я: был Атунамару, или мне этот змей приснился? 
    - Спи, спи,- отмахнулась Чуки, безмятежно покусывая травинку.
    - Значит, приснился… Так я и знал, ведь если раскинуть мозгами, анаконды не бывают величиной с пятиэтажный дом, да и глаза у них мелкие – как у всех нормальных змей. А у приснившегося Атунамару были вот такие фары. Но более всего шокировали его акробатические способности – постой на кончике хвоста!
    - Надо же!- с наигранным удивлением отозвалась Чуки, но я этого не заметил и, желая усилить ее впечатление, взялся за сочинительство:
    - Думаешь, тот многоэтажный змей по собственной воле артистом заделался? Как бы ни так! Я ему барана в пасть сую: «Служить, сукин сын, служить! Голод не тетка – встанешь на цыпочки. И ведь встал!
    - И что было потом?
    - Заслуженный ужин. После которого Атунамару, как и подобает обожравшейся анаконде, повис на суку покосившейся гевеи, чтобы проспать несколько суток кряду.   
    - Этот сон не к добру,- поделилась своими мыслями Чуки, пряча улыбку,- быть Синчи съеденным.
    - Так ведь не меня слопали, а барана!
    - Но разве Синчи и баран не одна и та же морда?
    - Лучше сказать: лицо,- обиделся я, разумея, однако, что Чуки вовсе не обязана знать, кто такой баран, поскольку в богатейшей фауне Тауантинсуйу не нашлось места для семейства полорогих.- К счастью, у меня и у барана разные биологические древа.
    - Все одно сон не к добру,- Чуки еще злее принялась настаивать на своем, по объективным причинам мало чего поняв из сказанного мною,- однако поговорим о чем-нибудь более приятном. Хочешь, угадаю, что ты любишь больше всего на свете? Растительный мир!
    - С чего это ты взяла?
    - А с того, что Синчи с нескрываемым трепетом говорил о суке покосившейся гевеи, биологических деревьях…
    - Так уж и с трепетом,- проворчал я,- и если уж на то пошло, биологическое древо – не совсем из растительного мира.
    - Неужели из потустороннего?!- взбодрилась Чуки, хотя упоминание о данном мире вряд ли способно вызвать оживленные чувства.
    - А с чего это ты с такой жизнерадостностью откликаешься на то, что находится за гранью человеческого осмысления? Уж не с того, что сама минутами ранее балансировала на грани жизни и смерти? Вероятно все же, я клацаю зубами не от кошмарного сновидения. А ну, признавайся, я выносил тебя на руках с поля боя?
    - Но никакого боя не было!
    - А поле?
    - Но разве в том есть что-то страшное?- вопросом на вопрос ответила Чуки.
    - Хочешь сказать, что поле то было мирным? Еще бы, ведь на нем зияли нефтяные скважины, а не воронки от бомб или шахты с баллистическими ракетами направленного действия. Но разве «черное золото» не стратегическое сырье?
    - Черного золота не бывает,- возразила Чуки, и на это у нее имелись веские основания,- в остальном же я полностью согласна с Синчи.
    - Согласна она…- не сдержал я иронии,- да знаешь ли ты, изумрудная, что такое баллистические ракеты?
    - Не трудно догадаться.
    - Не трудно? Любопытно, и что же?
    - Те самые ракеты – секретное название золотых семян. А шахта – золотой сосуд, верно?
    - Здесь мне добавить абсолютно нечего,- я было хотел развести руки в стороны, но усталость блокировала даже самые примитивные движения.
    - Действительно, словами делу не поможешь,- Чуки звучно, словно то был кусок проволоки, перекусила травинку,- вставай же, и – в путь!
    - Легко командовать, когда отлежалась на моих руках, в то время как я рвал жилы, удирая от «огненной реки». Тем более ночь на дворе, а это время глубоко-пассивного отдыха.
    - Сначала Синчи не желает двигаться на ночь глядя, теперь потому, что наступила ночь. А придет утро, опять найдется причина для оправдания собственной лени.
    - Утром точно в путь. Сейчас же спой мне колыбельную,- я широко и протяжно зевнул, что вызвало неудовольствие моей неугомонной спутницы.
   - Советую не спать, не то снова кошмары привидятся.
   - Не привидятся, ведь территория «Дыры шипящих огней» осталась позади.
   - Зато теперь мы находимся на земле «Тщательно обглоданных костей», и ее владелец Рунатиня куда искушеннее Атунамару, и не станет бахвалиться ростом и заявлять во весь голос, кто в доме хозяин.
      Если Атунамару ростом с пятиэтажное здание, то Рунатиня, похоже, нисколько не ниже. Какого тот великан роду-племени? Совершенно очевидно, что не звериного, ибо с кечуанского Рунатиня переводится как «человек-барабан». Почему барабан? Возможно, Рунатиня спец по «ударным», без которых любая рок-группа – самая обыкновенная попа, не имеющая собственного лица. Да, но при чем тут попа? А при том, что ничего не стоит проглотить букву «с» в слове «попса», и к чему это приведет, повторяться не стоит. Что-то здесь есть, и как знать, может, данная проблема заслуживает всенародного обсуждения с привлечением средств радио и теле коммуникаций? Эй, куда это меня понесло, или забыл, в каком веке горе мыкаю? В эпоху правления сыновей Солнца «тяжелым металлом» не увлекались, только – благородным. И здесь предпочтение отдавалось золоту.
      Искушеннее он, видите ли, Атунамару. В чем, собственно, выражается та самая искушенность? Если только в росте, то это не так уж и страшно. Хотя рост здесь, судя по всему, ни при чем. Действительно, можно поверить в анаконду-гиганта, но нельзя – в человека-великана. И чем же человек хуже твари ползучей? Только не надо упрекать меня в апартеиде, где в качестве «черных» предстают мои братья по крови. Впрочем, для особенно оголтелых оппонентов готов внести некоторые разъяснения…
      Известно, что со времени возникновения жизни на земле в животном сообществе происходит физиогномическая деградация. За примерами далеко ходить не придется: динозавры измельчали до примитивной ящерицы, которую легко содержать под колпаком в домашних условиях. Человек же, напротив, медленно, но верно мужает, прибавляя в росте по миллиметру в тысячелетие. Еще можно согласиться с тем, что где-то на краю земли, каким, в сущности, и является Тауантинсуйу, «застряли» гигантские пресмыкающиеся, но чтобы люди росли не по тысячелетиям, а по столетиям… Не претендуя на лавры популярного режиссера, восклицаю: «Не верю!» Тем более меня всегда учили тому, что все люди произошли от одних и тех же родителей – Адама и Евы, и, значит, от известного рода равенства никуда не деться. Конечно, без выскочек никогда не обходится, но их рост не должен доходить до «многоэтажной» отметки.
     Опять критикам неймется? Если де упомянутые выше родители стали зачинателями стремительно увеличивающейся плотности населения, то все люди (коль они братья) были бы одного цвета кожи. А ведь в жизни происходят такие перекосы, что волей-неволей приходится сомневаться в кровном родстве всех гомо сапиенс. Достаточно посмотреть на американский континент доколумбовой эпохи, целиком и полностью заселенный краснокожими, в то время как Европа была разодета в совершенно другие цвета. Да и развитие человеческого общества происходило бы с относительной синхронностью, ибо родительский опыт по наследству передается, практически, в равной степени. На самом же деле, ни о каком равноправии речи никогда не шло. И что же из этого следует? А то, что выскочки всегда были, есть и будут. Иными словами, великаны – объективная реальность? Впрочем, не разумней ли перейти от дискуссии с виртуальным оппонентом к контакту с реальным собеседником?
    - Такое ощущение, будто Тауантинсуйу буквально наводнена атунамаруамами. Но дошедшие до благодарных потомков рисунки – в виду отсутствия письменности о том не было сказано более цивилизованным языком – не ратуют за гигантизм анаконд.
    - Не понимаю, о каких потомках идет речь, но зачем рисовать Атунамару во всю величину, если из его имени видно, что он вовсе не маленький?
    - А мне почему-то это в голову не пришло,- понимая, что усталость не позволит вознести руку к голове, я в раздумье поскреб то, до чего тянуться было не обязательно.- Но так не хочется, чтобы всякого рода великаны встречались на каждом шагу.
    - Равнину «Шипящих огней» на каждом шагу не встретишь,- оптимистично заявила Чуки, давая понять, что гигантизм анаконд скорее исключение из правил,- сейчас куда важнее не попасться на глаза Рунатине и его кровожадным головорезам.
    - Нет, ну если ты знаешь, сколь опасны все эти «Дыры» да «Кости», неужели нельзя было их обойти?!
    - Можно, но тогда пришлось бы забыть о шахте с баллистическими ракетами,- Чуки выдала зашифрованный текст, что заставило забыть об усталости и поводить глазами из стороны в сторону.
    - Головорезы могут нас подслушать?             
    - Они не любят разводить канитель,- не так чтобы очень успокоила меня Чуки.
    - Тем более не понятно, для чего было рисковать головой?
    - Вероятно, мой забывчивый дед не предупредил Синчи об одном непременном условии, без которого шахта с баллистическими ракетами не дастся в руки. Необходимо пройти семь кругов ада!
    - Значит, осталось еще пять?..
    - Но мы же еще не прошли землю «Тщательно обглоданных костей».
    - Я посчитал за круг зашифрованный текст,- признался я без тени иронии.- Коль скоро с нами не собираются канителиться, не лучше ли говорить не шахта с хрен знает какими ракетами, а золотой сосуд с золотыми семенами.
    - Хочется верить, что наши молодые косточки не будут тщательно обглоданы.
    - В данном случае тщательность не столь и важна,- не смело возразил я  жизнелюбиво настроенной спутнице,- так что можешь спокойно называть вещи своими именами.
    - И все же правильней подстраховаться, и ракеты должны в том посодействовать.
      Если бы Чуки знала, какую грозную силу представляют собой ракеты, все оговорки типа «должны» приказали бы долго жить. Однако непреложно одно: Чуки надеется благополучно пройти очередной круг ада, и совсем даже не обязательно в паре со мной. С чего такое неверие в собственные силы? А где их взять эти силы, если преодоление «Дыр», мягко говоря, не прошло бесследно. А вот Чуки верит в себя. Конечно, ведь она удирала от «огненной реки», пребывая в комфортных условиях. Да если бы меня носили на руках, я бы об аде даже не заикнулся! Впрочем, с чисто психологической точки зрения Чуке досталось, может быть, даже больше, чем мне. Действительно, ведь я только затылком ощущал дыхание погони, в то время как Чуки зрительно воспринимала приближение «огненной реки». Но коли страх парализовал волю, станешь ли пялиться на источник всех твоих бед, каковым представлялся гигант Атунамару вместе со своими не столь рослыми единомышленниками? Да тут так сомкнешь веки, что потом их придется разжимать при помощи молотка и зубила. Получается, Чуки осознанно эксплуатировала мой труд, создав себе комфортные условия для передвижения? То-то она все время выпытывала у меня название изумрудной пещеры, мало сомневаясь в том, что в свой последний час я не стану кочевряжиться. А вот и не угадала! Что же это получается: рассекреть я название пещеры, и Чуки помахала бы мне ручкой? Еще как помахала бы! Я ей нужен до тех пор, пока из меня есть, что выпытывать. Выходит, кто меньше болтает, тот дольше живет? Да ради собственного благополучия я готов навесить на свой рот амбарный замок. И попробуй подобрать к нему ключ!
    - Синчи, ты собираешься поддерживать беседу?
      Я сделал вид, что не понял, к кому Чуки обращается, хотя вряд ли она то отметила.
    - Синчи, горячее шипение «огненной реки» отразилось на твоем слухе?
    - Шипение, пусть даже и самое горячее, не оглушительный крик, чтобы от него пострадали барабанные перепонки,- огрызнулся я, прекрасно сознавая, что защита собственной репутации не может происходить в замкнутом режиме.- Но это мои последние слова, ибо рот мой закрывается на учет.
   - Что такое учет? Только, пожалуйста, не пугай меня, что это смертельная болезнь.      
   - Дались тебе болезни!- становилось ясно, что с известного рода закрытием ничего не получится,- заразиться, поди, боишься? К таким зараза не пристает. А если серьезно, учета опасаться не стоит, и с появлением у вас магазинов, ты поймешь, как порою бываешь смешна.
    - Магазины – это «тантамарка»?
    - Рехнулась?- я зло посмотрел на Чуки, увязавшую смертельную болезнь с могильниками («тантамарка» дословно «место плача»).- Магазины – это вроде ваших базаров, только под крышей. Периодически в магазинах проводят учет товара, для чего двери закрывают на замок. Золото – тоже товар, который нуждается, может быть, даже в более скрупулезном учете, чем, к примеру, та же гончарная продукция.
    - Да, но какая связь между золотом и твоей пастью?
    - Полегче, пожалуйста! И разве ты не знаешь, что молчание – золото?
    - Смеешься, да?- расхохоталась Чуки, хотя по ее уразумению то должен был делать я,- разве молчание может блестеть?
      Да тут даже амбарным замком рта не удержишь!
    - Я сейчас такое скажу, такое!..
    - Не расходуй последние силы, Синчи. Они тебе понадобятся для побега с земли «Тщательно обглоданных костей».
    - Для побега? Но еще одной гонки я не перенесу!
    - Вот потому-то мы попробуем выйти, именно выйти из создавшегося положения.
    - Нет бы, сказать: вынести из создавшегося положения. Теперь твоя очередь брать меня на руки.
    - Синчи, ты же мужчина!
    - Именно потому я не нагружаю тебя в момент наивысшей опасности.
    - Но на земле «Дыр» я на самом деле не могла бежать.
    - Не лги: я видел, как ты бегала глазами!
    - Я о ногах. Они меня совсем не слушались.
    - И опять в избытке честности тебя не упрекнешь, чего не скажешь о выдержке, благодаря которой ты вплотную подпустила к нам «огненную реку». И когда раскаленная волна уже собралась накатить на нас, ты прыг на землю, и только пятки засверкали.
    - Да и Синчи правдивостью не отличается: я силой увлекла его за собой!
    - А что тебе еще оставалось?- я хотел было ударить по якобы альтруистским устремлениям Чуки, но в последний момент поостерегся играть с ней в открытую.- И мне не сложно стать благодарным,- я протянул руку спутнице, и та помогла мне встать,- с меня достанет твоего крепкого плеча.
      Я не так, чтобы очень (все же мужчина!) оперся на действительно крепкое плечо. Однако если путь выпадет долгим, я не уверен, что и впредь стану вести себя по-джентльменски.
    - А тот самый Рунатиня захапистый латифундист? Ну, территория «Тщательно обглоданных костей» большая?
    - Если будем так тащиться, то к утру не управимся.
    - Что же это получается, люди дорогие: всю ночь глаз не сомкнуть?!
    - А кто тебе мешает спать на ходу? Клади голову на мое плечо, но только сильно не храпи.
    - Нет, ты, в натуре, считаешь, что спать на ходу проще пареной репы?- начинал я заводиться не на шутку,- нашла лунатика!
    - Тебе не угодишь,- обиделась Чуки, словно мне было предложено не костлявое плечо, а перина, от которой я набрался наглости отказаться,- не хочешь почивать, так и скажи.
    - Я уж лучше промолчу,- мне надлежало уйти в глухую оборону, ибо конструктивного диалога явно не предвиделось.
    - Рот, значит, закрылся на учет?
    - На обед,- уточнил я, давая понять, что не намерен долго отсиживаться в обороне,- кстати, пожевать сейчас действительно не помешало бы.
    - Закрытым ртом?
    - Почему обязательно закрытым? Хотя интеллигентные люди именно так и поступают.
    - Но ведь Синчи сам объявил, что его рот закрылся на обед. 
    - Ну вот, сначала весь сон отбила, теперь – аппетит. Что там у нас на очереди? Однако вынужден предупредить: отбить у меня вкус к жизни тебе не удастся.
    - Конечно, ведь я не чиригвано.
    - Племя людоедов?- я вспомнил свое первое появление у берегов Ниначумби, когда Инсиль противопоставила благовоспитанных рукано бесчеловечным чиригвано.- Так вот почему эта территория называется «Тщательно обглоданные кости». Так же становится ясно, отчего вождя людоедов величают человек-барабан: у него пузо вот такой ширины, вот такой вышины?
    - С пузом Синчи угадал, но не с Рунатиняным. Прежде чем приступить к трапезе, чиригвано всласть наглумятся над жертвой. Для начала они вспорют ей живот, вытащат все кишки и заполнят полое пространство фасолью или чуньо (сушеный картофель). Потом живот зашивают, разводят медленный огонь, и пока еда готовится, отплясывают ритуальный танец по случаю удачной охоты.
    - Получается нечто вроде распространенного у североамериканских индейцев рождественского гуся,- провел я аналогию со своей современностью,- но мне менее всего хотелось бы стать украшением праздничного стола.
    - Синчи при всем желании не смог бы стать украшением праздничного стола.
    - Это еще почему?- ирония Чуки показалась мне оскорбительной.
    - Я не знаю, кто такие североамериканские индейцы с их рождественским гусем, но понятно, что украшением возможно стать лишь в том случае, если ты жирный и сочный.
    - По-твоему, я худой и сухой?- я не совсем убедительно принялся отстаивать возможности собственного тела,- тощий, да?    
    - По крайней мере, стирать жир со рта уж точно не придется.
    - Ты рассуждаешь, как бывалая людоедка.   
    - В таком разе, стала бы я тебя тащить?..
    - Ну да, когда есть острые зубы, обессиленного совсем даже не обязательно пристреливать. Но я тебе нужен живым!
    - Еще как нужен, ведь кому охота выходить замуж за мертвеца!
    - Да ты за меня и за живого выходить не собираешься. Дай вот только доберешься до золотого сосуда с золотыми семенами…
    - До шахты с баллистическими ракетами,- Чуки четко дала понять, что лучше всего изъясняться шифровкой,- Если с шахтой и ракетами все яснее ясного, то с баллистическими – полный мрак. Наверное, на языке североамериканских индейцев это «золотые»?
    - Коли такая догадливая, чего зря спрашивать?- я не скрывал удовлетворения тем, что нет необходимости разъяснять то, в чем сам не очень-то разбирался,- думаю, чиригвано с особенным наслаждением отведают твой мозг. И сразу поумнеют.
    - Дикие племена, действительно, верят в то, что чужой мозг прибавляет ума. А вот печень – силы.
    - Да ты бьешь в самое сердце!- намек моей, прямо сказать, носильщицы показался столь оскорбительным, что я счел правильным отказаться от ее услуг.
    - Но мы же не собираемся разбрасываться собственными органами.
    - Лично у меня ничего лишнего нет,- приободрился я, увидев, наконец, в Чуки единомышленницу,- а печень так вообще не прощупывается!
    - Так ведь это же здорово!
    - Чего же тут здорового?- я вдруг понял, что преждевременно внес имя спутницы в список своих единомышленников, где под первым номером значилась Инсиль, под вторым – Сын полка.
    - Наш ампикамайок уверен: у кого выпирает печень, тот слишком много пьет кокового вина.
    - Говоря языком медиков, у кого увеличена печень, тот алкоголик?- я вернул Чуки статус единомышленницы,- к счастью, мне не выпала честь состоять на учете в наркологическом диспансере.
    - И снова учет?- из целого арсенала непонятностей Чуки выудила-таки более или менее знакомое слово,- хотя было бы любопытно посмотреть, как Синчи станет учитывать молчание.
      От столь парадоксального заключения я буквально проглотил язык, так что беседа не получила своего дальнейшего развития. Ну а Чуки силилась понять, каким образом происходит учет молчания, въедливо всматриваясь в мои губы, что не могло не вызывать отторжения.
    - Ты чего это расплевался?- недовольно справилась она, не одобряя такой, с позволения сказать, учет.
    - Не туда мы идем, не туда,- поспешил я оправдать свое не совсем этичное поведение и, прозондировав носом воздух, вдруг осознал, что не далек от истины.- Жареным пахнет.
    - Скорее, паленым,- не совсем согласилась со мной Чуки, но в главном  наши взгляды совпали: поблизости готовили пищу.- Сворачиваем вправо
    - На парламентских выборах правые провалились. Сваливаем влево.
    - Синчи от страха умом тронулся?- Чуки, видно, решила, что раз я не имею никакого отношения к наркодиспансеру, то уж к «психо» – как пить дать,- сейчас надо говорить без всяких секретов.
      Чуки, похоже, подумала, что, наряду с золотым сосудом да золотыми семенами, я законспирировал и направление нашего движения. Действительно, откуда ей знать, что такое парламентские выборы, ведь авторитарный режим сыновей Солнца не подразумевал еще каких-либо институтов власти.
    - От тебя у меня нет никаких секретов. Короче, веди меня туда, куда считаешь нужным. Только умоляю, не в лапы чиригвано. Вспомни, какого ты рода-племени.
    - Это еще для чего?
    - Для пущей хитрости. Уверен, «пальцевые индейцы» кого хочешь обведут вокруг пальца, и более остальных – людоедов.
    - Во всяком случае, я стану стараться,- Чуки потянула меня вправо, хотя я был уверен, что двигаться надлежало в прямо противоположном направлении.
      И ведь как в воду глядел!
    - Синчи, ты не представляешь, как нам повезло.
    - Что шею не сломали?- я не разделял радости Чуки, измеряя взглядом глубину ловушки,- полагаю, на этом наше везение заканчивается.
    - На дне могли оказаться острые колья, и тогда бы у нас было совсем другое настроение,- а вот Чуки не разделяла моего пессимизма.
    - Вероятно, людоеды предпочитают свежатину, потому и не сочли нужным прибегать к варварским методам.
    - Синчи не сомневается, что это чиригвано вырыли для нас яму?
    - Не обязательно для нас, но то, что мы находимся на их территории, обсуждению не подлежит.
    - Какой же Синчи бессердечный!- Чуки с укоризной взирала на меня,- неужели трудно было соврать, или на всей земле, кроме чиригвано, племен не осталось?
    - Это я бессердечный? Вот когда из тебя сделают человека-барабан, тогда сразу поймешь, что я ангел в сравнении с твоими истязателями.
    - Тогда уж вряд ли что-либо поймешь, и потому будь любезен сейчас, именно сейчас, не нагонять на меня страх.
    - Чего ты на меня раскричалась, или это я тебя сюда посадил? Не я ли предупреждал о провале правых? Вот и мы последовали за ними, только с еще более ужасающими последствиями. Утречком нас возьмут тепленькими…
    - Значит, времени у нас предостаточно.
    - Ты надеешься отсюда вылезти?
    - Синчи иного мнения?
    - Я всегда считал тебя своей единомышленницей,- взбодрился я, но, стоило посмотреть вверх, как все вернулось на круги своя,- только наше светлое будущее видится весьма туманно.
    - Протри глаза, Синчи! Мы заделаемся детенышами Атунамару, и прощай яма!
    - Если чиригвано съедят твой мозг, они только еще больше поглупеют.
    - Синчи меня не понял, и если чиригвано откушают его мозг, то быть им бестолковыми до конца своих дней,- Чуки не задержалась с ответным выпадом.- А ведь, казалось бы, чего проще: я становлюсь Синчи на плечи, и наш суммарный рост достигает величины детеныша Атунамару
     - Думаю, детенышем горю не поможешь,- я посмотрел вверх,- а вот отроком – наверное.
    - Где же его взять, отрока?- Чуки явно не ожидала, что в образах я ее перещеголяю,- разве что еще кто свалится?
    - В ближайшие годы этого, скорее всего, не произойдет,- мой пессимизм усиливался с каждой секундой,- остается надеяться, что людоеды протянут нам руку помощи.
    - Людоеды и рука помощи? Разве такое бывает?
    - Конечно, помощь людоеда обещает стать не бескорыстной, но разве приятней умереть от жажды?   
    - А, по-моему, в любой смерти приятного мало, и мы должны крепко постараться, чтобы детеныш стал быстро расти.
    - Надеешься, что еще до рассвета мы получим отрока?
    - До рассвета мы должны очистить от своего присутствия территорию «Тщательно обглоданных костей».
    - Я стану четко и в срок выполнять все твои приказы
    - Но разве Синчи не устал?
    - Так отдохнул уже!
    - И спать не хочется?
    - Сна ни в одном глазу!- браво отрапортовал я, вытягиваясь в струнку.
    - Тогда приступаем к самоизвлечению из ямы: присядь, я встану тебе на плечи.
    - Но мы же пришли к выводу, что детеныш не в состоянии расти не по дням, а по часам,- и хотя ничего подобного не было, стало ясно, что мой пессимизм не собирался сдавать позиции.
    - У Синчи есть более дельное предложение?
    - Нет у меня ни более, ни даже менее дельного предложения,- обреченно выдохнул я, присаживаясь,- ну же!
    - Синчи хочет, чтобы Чуки встала ему на плечи?
    - Так ведь это Чуки хочет малость потоптать Синчи,- возмутился я от столь наглой лжи, но до этого никому, похоже, не было дела.
    - Но Синчи подумал, как Чуки будет выглядеть там, вверху?
    - Нескромно будет выглядеть. Но разве нельзя было заранее позаботиться о внештатных ситуациях, и вместо платья надеть штаны?
    - Я не какая-то там рыбацкая дочь, которой наплевать на свою репутацию,- Чуки уколола Инсиль, вынужденную облачиться в уара, чтобы соответствовать образу гончара.
    - Что ты конкретно предлагаешь?
    - Неужели Синчи все еще ничего не понял?
    - Я понял только то, что Чуки не желает одолжить у меня уара. 
    - И какой же из этого следует вывод? Правильно, чтобы те самые штаны оказались наверху.
    - Чуки жаждет, чтобы Синчи помассировал ей плечи ногами? Боюсь, она сломается под моим весом.
    - Я не боюсь, а он, видите ли, в штаны наложил,- Чуки села на корточки,- массируй!
    - Только потом не говори, что тебя не предупреждали,- я снял сандалии и, кряхтя, выполнил приказ, но Чуки, похоже, переоценила свои силы.
    - Хватит лодырничать,- услышал я критику в свой адрес,- цепляйся за стену и подтягивайся.
      Моя помощь была скорее чисто психологической, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы Чуки выпрямилась в коленях. Я вытянул руки, делая визуального свойства замеры: до спасительного рубежа было метра полтора.
    - Эй, хватит лодырничать,- возвратил я должок единомышленнице,- подпрыгни повыше.
      Повыше? И это после того, как Чуки с трудом взяла вес?! Впрочем, она сделала, казалось бы, невероятное, оторвавшись от земли на несколько сантиметров, что было явно не достаточно.
    - Придется Синчи самому выкручиваться,- виновато откликнулась Чуки.
    - Но детеныш не хочет расти,- я принялся оправдываться в собственной беспомощности, что кое-кого вывело из равновесия,- эй, мне и самому слезть не трудно!
      Впрочем, Чуки не оценила моего рвения, принудив сесть на корточки.
    - Придется наплевать на приличие,- даже не подумав разуться, она встала ко мне на плечи, и хотя ее вес не казался не подъемным, мои колени явно перемкнуло.
      К счастью, помощь Чуки была не только психологической, да и наверху она держала себя довольно бодро, заставив восхищаться своим умением преодолевать трудности. На самом же деле все проистекало не столь гладко, и, падавшие на мою голову комья земли, являлись тому красноречивым свидетельством.
    - Ну, как там воздух свободы?- я уже успел отряхнуться и обуться, а сверху все еще не поступало подтверждений о крутых переменах в судьбе,- сделали мы этих чиригвано, сделали!
      Впрочем, Чуки соблюдает конспирацию и не собирается на каждом углу хвастать о своем удачном восхождении. К тому же она, поди, активно подыскивает то, что обернется для меня спасительной соломинкой. Ага, вот оно это «то»! Какой-то шест. Теперь надо бы представить себя в меру хмельным и румяным, и попробовать влезть на шест, к вершине которого, вполне возможно, привязан мешочек с гостинцами. Признаться, молодецкой ловкостью я никогда не отличался, и в разгар Масленичных забав гостинцы доставались другим. Вот и сейчас, когда до сластей осталось рукой подать, случилось привычное: тянуться ввысь не хватало сил, падать – желания. И хотя я был не прочь вздремнуть, примерить шкуру коалы дано далеко не каждому.
    - Единомышленница, или не видишь, что застрял наглухо?
      Чуки подала руку, которая женской совсем не показалась. Впрочем, когда эта скалолазка карабкалась по стене, кисть руки могла сделаться развитее, что должно было пойти на пользу общего дела.
       Все же удивительное создание человек: чем катастрофичнее его положение, тем наивнее он становится. В чем я лишний раз убедился, вдохнув так называемого воздуха свободы. Обладателя развитой кисти даже во мраке трудно было спутать с женщиной. При более детальном ознакомлении выяснилось, что это существо сплошь состояло из геометрических фигур: голова – круглая, тело – квадратное, ноги – конусовидные. Да-да, у существа отсутствовали ступни! Однако на том геометрия не заканчивалась: глаза – эллипсы, нос – ближе к треугольному, рот – к ромбу.
    - Милости просим в гости к чиригвано,- прорычало существо, совсем не нежно похлопав меня по щеке,- на благословенную землю «Тщательно обглоданных костей».    
    - Привет, Рунатиня,- я не сомневался, что передо мной хозяин озвученной чуть ранее территории, что, впрочем, не являлось оправданием наносной бравады.- Ты собираешься указать нам путь в свой ночной клуб с милым названьецем «Джек Потрошитель», где нас побалуют рубленым сердцем в грибном соусе? Слава о фирменном блюде чиригвано далеко разошлась за пределы «Костей», и мне ничего не оставалось, как только поддаться на уговоры моей подружки…- я указал взглядом на Чуки, к горлу которой один из людоедов приставил острие палки.- Эй, приятель, хватит клеиться к моей девчонке!- меня вынудили схватиться за нож, и это возымело действие,- так-то оно лучше! Итак, о чем базар? Ах, да, об уговорах. Короче, моя подружка хочет откушать филе из человечины и запить его кровью бешеной мартышки. Стриптиз в ночном клубе, надеюсь, есть? Наверняка есть!
    - Выходит, пришлые люди осознанно заглянули на наш огонек?- не отрывая глаз от ножа, Рунатиня кивнул на неправдоподобно багровое пламя, пробивавшееся сквозь частокол стволов,- но что такое ночной клуб со…
    - Со всеми вытекающими отсюда последствиями?- поспешил я на помощь вождю чиригвано, испытывавшему затруднение с запоминанием незнакомых слов,- хотя, конечно, ты не смог произнести «стриптиз», значение которого я объясню в первую очередь. Представь, что ты артист и, чтобы клиентура не скупилась на раздачу «солнечного металла», ты должен произвести на нее впечатление. Каким образом? Наипростейшим! Медленно и, значит, эротично приступаешь к освобождению от своего невесть какого «прикида», начиная с головы,- я принялся очищать волосы вождя от перьев.- Затем плавненько переходим к груди,- моя рука вознамерилась было рвануть четки из человечьих зубов, но вовремя остановилась, ибо небезопасно фамильярничать со всякого рода символами.- Впрочем, куда важнее то, что находится ниже,- а вот с набедренной повязкой церемониться не пристало, тем более Чуки не Инсиль, краснеть не привыкла,- короче айда к костру, где и обсудим создание ночного стриптиз-клуба, слава которого, как выяснилось, сильно преувеличена.
      Мое крайне беспардонное поведение объяснялось просто: перед зверем (а людоеда иначе и не назовешь) нельзя пасовать, в противном случае он сожрет тебя, и фамилии не спросит. Конечно, не окажись в моих руках ножа, никто бы с пришельцами не стал церемониться. Оно и понятно, ведь на фоне заостренных палок мое вооружение казалось весьма передовым и убойным. Однако впадать в эйфорию было бы верхом неосмотрительности, ведь рано или поздно нас поднимут на «штыках». К сожалению, Рунатиня терпеть не мог волокиты, но я еще в яме решил, что барабан из меня сделают лишь в том случае, если окончательно утеряю способность к сопротивлению. Вероятно, и Чуки поставила перед собой не менее сложную задачу, иначе как объяснить то, с каким остервенением мы принялись отражать наскоки отнюдь не гостеприимных хозяев, чье сознание застилал дым костра, на котором станут жариться наши туши?
     Справедливости ради надо сказать, что чиригвано оказались никудышными воинами, и мне даже не пришлось на всю длину использовать лезвие ножа. Однако кое-кому пришлось-таки подрезать крылышки. А вот Чуки не отличалась излишней щепетильностью, опробовав на прочность парочку отважных животов острием палки, конфискованной у одного из нападавших. Короче говоря, мы преподали отличный урок своим оппонентам, и тем ничего не оставалось, как только широко облизнуться и протереть слезившиеся от виртуального дыма глаза. Рунатиня приказал добить даже легкораненых. Впрочем, чего же еще было ожидать от людоеда, для которого наполнение собственного желудка куда важнее родственных отношений? Вероятно, поэтому в эллипсоидных глазах вождя угадывалось удовлетворение исходом схватки. Что же тогда говорить о нас с Чуки, чье лицо, впрочем, не светилось от восторга. А тут еще Рунатиня пригласил пришельцев к своему костру, багровому, точно вырванное из груди сердце. Даже, несмотря на дикую усталость, я с огромным удовольствием продолжил бы выход с территории «Тщательно обглоданных костей», но врожденная вежливость не позволила ответить черной неблагодарностью на не такое уж и заманчивое предложение задержаться на денек-другой в племени людоедов.
                *******   
         Вопреки ожиданию чиригвано вели себя столь радушно, что нисколечко не верилось в их античеловеческие замашки. И если бы ни еда известного содержания, этих улыбчивых существ можно было бы назвать самыми милыми и гуманными на всем белом свете. Однако дать объяснение столь уважительному к нам отношению, труда не составляло: сытый зверь никогда не набрасывается первым, тем более, если он чувствует крепкую руку. Да-да, после того, как чиригвано получили достойный отпор, они спрятали свои зубы, бросая косые взгляды на мой нож, прозванный Сияющим клыком. Однако необходимо упомянуть еще об одной немаловажной причине, благодаря которой терпимость хозяев к гостям казалась поистине ангельской. Как это ни странно, но идея создания ночного клуба со всеми вытекающими отсюда последствиями настолько глубоко засела в подсознании вождя, что он лишился аппетита, и никакие деликатесы типа человечьей отбивной с кровью бешеной мартышки не могли пробудить в этой «ходячей геометрии» интерес к окружающему миру. Разве мог я подумать, что ночной клуб, упомянутый мной больше из трусости, станет своеобразным щитом, оберегающим наши с Чуки тела от подлых ударов исподтишка? Тем более что чиригвано – прирожденные стриптизеры и стриптизерши, ничего, кроме набедренных повязок не носившие, и создание заведения идентичной направленности не казалось жизненно-важной необходимостью. Впрочем, для кого как…
       Еще будучи подростком, Рунатиня слишком вальяжно повел себя с крокодилом, и тот с присущей хищникам жестокостью проучил храбреца, лишив его ступней. Психическая травма оказалась столь велика, что половые расстройства не заставили себя долго ждать, и о наследнике приходилось только мечтать. Но не передавать же бразды правления простому людоеду, который вряд ли сможет сохранить традиции предков? Короче говоря, посредством стриптиз-тренинга главный людоед надеялся вернуть утраченные функции, и передать власть в надежные руки, точнее – зубы. Понятно, что здесь ведущие роли распределялись между стриптизершами, образованию которых я отдавал все свое свободное время. Коль скоро индианки (и не только чиригвано) не знали, что такое бюстгальтер, без которого любое раздевание не раздевание, было решено прибегнуть к нагрудным повязкам. По аналогии с набедренными.
    - Говорю же, скромнее снимай бюстгальтер,- не уставал я злиться на сдобную стриптизершу, обещавшую вырасти в знаменитость местного масштаба,- в конце концов, не кожу с человека сдираешь. А ну, давай все сначала! 
      Сдобная стриптизерша натянула повязку до самой шеи, что не могло не вызывать возмущения.
    - Не задирай высоко бюстгальтер.
      Впрочем, задирай, не задирай, но положение вещей это вряд ли изменит: совсем не просто спрятать под куском материи свисавшие до пупка груди.
    - Ладно, сойдет. И с первыми аккордами приступай к неспешному стягиванию своего нагрудника.
      Я воспроизвел голосом мелодию из фильма «Эммануэль», и будущая знаменитость в полном объеме выдала свою нынешнюю несостоятельность.
    - Покажи мне Эммануэль, а не подзаборную шлюху,- пузырился я, понимая, однако, что этой актрисе из погорелого театра так же далеко до Сильвии Кристель, как мне до моей прежней жизни,- поумерь свою страсть. Постарайся, как бы пококетничать со своим воображаемым партнером, где-то даже подразнить его.
      Кажется, сдобной стриптизерше было совсем не обязательно включать воображение, ибо я представал тем партнером, которого ей хотелось задразнить в доску. Вероятно, поэтому ее движения были не столько загадочно-плавными, сколько необузданно-откровенными.
    - До премьеры осталось каких-то полдня, а воз и ныне там,- сокрушался я, в очередной раз убеждаясь в бездарности будущей знаменитости,- попробуй представить себя женой всемогущего Инки. Тебя до того достала сытая жизнь с ее золотой флорой и с точно такой же фауной, что руки еле шевелятся. А тут еще «бюстик» напрягает, и от него хочешь, не хочешь, а надобно освобождаться. Представила? Тогда музыка!- не успел я промычать пару аккордов, как нагрудная повязка оказалась набедренной.- И это называется сытой жизнью? Да если ты чего и обожралась, то дерьма на палочке. Короче, натягивай бюстгальтер и, не теряя времени, примерь на себя крылышки сонной мухи, объевшейся того самого, что так аппетитно сидело на палочке. Примерила? И снова музыка!
      Я с особенным чувством воспроизвел отрывок мелодии из скандально-известного фильма, и это принесло долгожданные плоды. Хотя, конечно, неправомерно было не учитывать проснувшиеся вдруг артистические данные сдобной стриптизерши. Надо было ей давно войти в образ сонной мухи!
    - Еще чуть искренности, и Рунатиня обстрадается, глядя на весь этот бордель,- я позаимствовал так называемый бюстгальтер у молоденькой стриптизерши с маленькой грудью правильной формы, наглядно продемонстрировав, как способно достичь более качественной искренности.
    - Синчи женщиной бы родиться,- Чуки не упустила случая подпустить шпильку, но я не тот человек, который нервно реагирует на колкости:
    - Между прочим, оттого, как Рунатиня воспримет эротическую постановку, зависит наша с тобой судьба. И не столько творческая! И раз уж ты возомнила себя помощником главного хореографа, каковым я смею себя считать, то давай не страдать фигней от безделья. Уверен, ты смогла бы более доходчиво объяснить этим Эммануэлькам,- я задержал взгляд на кучке артисток эротического жанра,- как следует освобождаться от всего лишнего.
    - Как будто это я заикнулась о ночном клубе!
    - Так благодари Виракочу, что я за тебя это сделал.
    - Противно на все это смотреть,- Чуки отвела взгляд от артисток, кое-кто из которых вообще наплевал на всякие нормы приличия.
    - Если бы здесь изгалялись артисты, в своих суждениях ты была бы не столь категорична. Но кто бы тут ни репетировал, необходимо признать, что подготовка к премьере позволяет нам сконцентрироваться на побеге, и уже нынешним вечером мы вспомним, ради чего предприняли столь рискованное путешествие.   
    - Шахта с баллистическими ракетами не выходит из моей головы, но сегодня куда важней не лишиться той самой головы.
    - Это обязательно произойдет, если мы задержимся в «Костях» хотя бы на день: пища вот-вот закончится, и тогда чиригвано даже Сияющий клык не остановит.
    - Не понимать того не может даже глупец,- согласилась со мной Чуки,- но нам надо держать ушки на макушки – Рунатиня не так прост, как кажется.
    - А что если сейчас рвануть?- вместо того, чтобы сохранять благоразумие, я вдруг запаниковал.- Эта поляна – неплохая стартовая площадка.
    - Тс-с,- Чуки боязливо завертела головой,- не думай, что только у нас одних ушки на макушке.
    - Полагаешь, каждая зверушка, каждый червячок является осведомителем чиригвано?
    - По-твоему, людоеды обязались не трогать животных и насекомых взамен на вполне определенные услуги?- Чуки пристально всматривалась в мой лоб, словно на нем отпечатались признаки психической неадекватности.
    - Да разве людоедам можно верить на слово?- я поводил рукой по лбу, надеясь таким образом сбить прицел у своей собеседницы,- но если нет осведомителей, тогда…
    - Закрой рот,- Чуки строго предупредила меня, озираясь,- здесь и без червяков хватает осведомителей: одна Эммануэлька чего стоит!- она застопорила взгляд на сдобной стриптизерше.
    - А я-то все думаю, чего эта Эммануэлька меня поедом поедает? Идиот, возомнил себя любимчиком женщин, перед кем они готовы срывать с себя последнее. На самом же деле во мне видят кусок сочной человечины. Думаешь, не обидно?- я зло посмотрел на сдобную стриптизершу, чей взгляд уже не казался таким призывно-томным.- Чего пасть разинула, людоедка? Продолжаем репетицию! Переходим к набедренной повязке, этой мини-юбке. И если бюстгальтер мы плавненько сдвигали вниз, то с юбкой станем поступать с точностью до наоборот. И здесь спешка, может быть, даже более губительна для восприятия, чем в случае с «бюстиком». Клиенты ночного клуба должны насладиться каждым вашим движением, каждым шевелением волоска. И если шевеление изначально обречено на эротичность, то движения необходимо оттачивать, и тут наибольшая ответственность ложится на пальцы. Первым в бой идет мизинец, которым мы так непринужденно поддеваем подол юбки. Интрига начинает медленно закручиваться. Клиент уже не сомневается, что вот-вот обнаружится самое интересное, как мизинец ни с того, ни с сего выходит из игры. Но огорчаться преждевременно, и эстафету от своего низкорослого товарища принимает рядом стоящий «безымянец». Подол начинает уверенно набирать высоту, но и здесь не все проходит так гладко, как на то надеялись клиенты. Но подождите впадать в прострацию: и вот уже указательный палец еще выше поднимает известного содержания планку, однако в самый ответственный момент сходит с дистанции. Какая интрига! И только большой палец сделал все на большой. Понятно? Маэстро, музыка!- я дал себе команду, и зазвучала набившая оскомину мелодия, которую, впрочем, пришлось скоро прервать,- Ясно же было сказано, что пальцы не всей оравой задирают подол, а поодиночке. Да такой стриптиз, Эммануэлька бессовестная, Рунатиня видит ежедневно, отчего у него и развился так называемый синдром вдовца. Твоя задача: разрушить стереотипное мышление вождя, уверенного в том, что синдром – это приговор, смертельный диагноз. А ведь любое разрушение – процесс длительный и в чем-то даже мучительный. Вот и пальцы не должны форсировать события. Представь, что ты, добираясь домой в переполненном общественном транспорте, трешься сиськами о спину торговца арбузами, желая облегчить его карман от кошелька с дневной выручкой. Чтобы не спугнуть добычу, ты же не полезешь в чужой карман всей пятерней? Не полезешь!
    - Синчи, не морочь Эммануэльке голову каким-то там переполненным общественным транспортом да с кошельком с дневной выручкой,- не удержалась от нравоучений Чуки,- приведи более понятный пример.
     - Истинно дикари!- сплюнул я, цепляя поверх штанов известного рода мини-юбку,- смотри внимательно, будущая знаменитость и нынешняя бездарность. Мизинцем поддеваем за рюшку подола, безымянным – усиливаем впечатление, средним – пошли еще дальше, указательным – совсем уж ни в какие ворота не влазит, и, наконец, большой палец дает четко понять: финита ля комедия! Теперь, надеюсь, пример более чем убедительный?
      Я задержал взгляд на Эммануэльке, которая наблюдала за мной, разинув рот. В ее глазах читался восторг и жгучее желание остаться со мной наедине.
    - Кажется, она поедом меня поедает совсем даже не по-людоедски,- пришел я во многом к жизнеутверждающему выводу,- да и я все больше нахожу в этой Эммануэльке Сильвию Кристель. Конечно, фигуры у чиригванской развратницы и французской совершенно не сопоставимы, но профессионализм, как у той, так и у другой в чем-то даже совпадает. Не объявить ли нам перерыв?
    - Обеденный?
    - Свят, свят, свят!- испуганно перекрестился я,- говорю же, Эммануэлька поедает меня не по-людоедски – глазами.
      Мою гипотезу Чуки не успела ни подтвердить, ни опровергнуть, поскольку на поляне объявился Рунакон («Человек-огонь») – правая рука вождя. Как оказалось, меня приглашают «на серьезный разговор с непредсказуемым завершением». Подобная формулировка представилась не совсем четкой и, значит, пугающей. Я возложил ответственность за подготовку Эммануэлек на свою помощницу и отправился к поселению чиригвано, которое находилось в какой-то сотне метрах от репетиционной площадки. Кстати говоря, поселение было небольшим – с десяток хижин. В них размещалось порядка восьмидесяти человек – весь численный состав племени. А вот жилище вождя казалось куда добротнее, и сделано оно было не из ветвей, а из стволов. Вместо двери болтался полог из листьев папоротника. На окнах и того не отмечалось. У входа в дом стояла своего рода изгородь, увенчанная черепами. Как же не хотелось пополнить и без того богатую коллекцию своей черепушкой!
      Рунатиня обматывал культю портянкой, и это занятие, судя по всему, доставляло ему удовольствие. Во всяком случае, он не сразу заприметил меня, и лишь после того, как культя оказалась в «сапоге» – деревянном приспособлении, чем-то напоминавшем пивную кружку, мне было предложено сесть. Поскольку пол не отличался чистотой, а кресел запримечено не было, я решил стоя вести «разговор с непредсказуемым завершением».
    - Наряжаюсьюсь к вечернему представлению,- деловито поведал Рунатиня, обматывая вторую культю,- достал из запасника все лучшее.
    - В таком случае, советую обратить повышенное внимание на набедренную повязку.
    - Неужели она на самом деле способна вздыбиться?- Рунатиня с недоверием посмотрел на меня,- уже и не вспомнить, когда в последний раз со мной такое происходило.
    - Думаю, вождь совсем скоро перевяжет пуповину своему первенцу.
    - Если не врешь, я отблагодарю пришельцев со всей душевной щедростью, на какую только способны чиригвано,- Рунатиня сунул «опортяненную» культю во второй «сапог» и браво ударил ногой о ногу,- хоть пляши!
    - Вождь хочет, чтобы пришельцы задержались здесь до рождения первенца?- я не на шутку перепугался, ибо длительное пребывание в среде людоедов грозило полным распадом личности.
    - Боюсь, так долго дармоедам никто не позволит сидеть на собственной шее. Если кто-то из наших женщин признается, что ожидает рунатенка, чиригвано тут же отблагодарят пришельцев, и пусть они убираются по добру, по здорову.
    - Но разве благодарность чиригвано не заключается в самом факте нашего убирания по добру, по здорову?
    - Какая же это благодарность?- удивление Рунатиня казалось вполне искренним,- у нас такое называется душевной черствостью.
    - Да мы вам будем премного благодарны за такую благодарность,- в волнении я нагородил «городушек», чувствуя подвох в словах вождя.
    - Чиригвано никогда не были хамами, и обычаи предков обязывают нас не сворачивать с проторенного пути. Клянусь их памятью, пришельцы останутся довольны общением с нашим племенем.
      Чьей памятью, предков или хамов? Впрочем, разве здесь усматривается различие?
    - И все же не мешало бы знать, в чем будет выражаться благодарность чиригвано.
    - Пришельцев не станут жрать полностью, а только частично.
    - Как это частично?
    - Только – стопы.
    - Иными словами, нам собираются ампутировать стопы, после чего отпустят по добру, по здорову?
    - Не знаю, что такое ампутировать, но из ваших конечностей получится славная похлебка,- Рунатиня широко облизнулся,- не веришь, что славная? Если пришельцы не станут никуда торопиться, то смогут в том убедиться.
    - Да без стоп при всем желании не разбежишься!
    - Не разбежишься?- Рунатиня резво вскочил на ноги,- на выход!- он толкнул меня в спину, и сила инерции выбросила меня на улицу.- Если пришелец меня обгонит, благодарность чиригвано станет еще больше: ему будут сохранены пятки.
    - Больше…- покачал я головой, пытаясь представить себя с усеченными до пят стопами,- твоя благодарность поистине безгранична.
    - Чиригвано все такие,- с гордостью произнес вождь, наблюдая за тем, как возглавляемое им племя чуть ли не в полном составе собралось поглазеть на забег века,- или я не прав, братья по крови?
    - Еще как прав,- кивнул Рунакон, при этом не забыв оговориться,- только от нашей благодарности не убудет, если у пришельцев оттяпать руки по локоть.
    - Чего жадничать – по плечо!- поддержал того стоявший поодаль дикарь, который с нескрываемым любопытством разглядывал мою унку.
    - Если рубаха без рукавов, значит, и руки уже ни к чему?- я верно разгадал ход мыслей дикаря,- коли так рассуждать, то у тебя только нижняя часть тела прикрыта, а остальное вроде как и не нужно?
    - Если мы не сожрем пришельца, он сожрет нас,- а вот дикарь неверно уловил ход моих мыслей.
    - Да ты трус, Рунарми,- вождь с презрением посмотрел на соплеменника, у которого все думы, похоже, были сконцентрированы на еде,- но чиригвано не все такие.
      Рунарми – «человек-камень». Я уже успел подметить одну особенность, характерную для племени чиригвано: все имена здесь начинались с «руна», то есть «человек». С чего бы столь очевидное и одновременно дикое выпячивание альтруизма? Если не буду съеден, постараюсь найти ответ на этот, безусловно, парадоксальный вопрос.
    - Ведь не такие же?- Рунатиня жаждал подтверждения тому, в чем сам не был уверен.
      В знак согласия чиригвано-мужчины (правда, не все) подняли над головами заостренные палки, женщины – руки с оттопыренными мизинцами.
    - А коль мы такие смелые, довольствуемся одними стопами?
      Вероятно, вождь не был уверен в поголовной преданности соплеменников, потому лишний раз решил проверить, сколько у него сторонников. Судя по закачавшимся над головами палкам и рукам, особенным доверием он по-прежнему не пользовался.
    - Смелые чиригвано готовы истязать себя голодом, но при условии, обговоренном еще там,- Рунатиня указал на дом.   
  - Да сообщит тебе одна из соплеменниц радостную весть, сообщит,- совсем  не весело подтвердил я свой прогноз по поводу неизбежного отцовства вождя,- но мне не хотелось бы отдавать и пяди собственного тела.
    - Чиригвано не знают, что такое «пядь», но все равно они не станут упрекать пришельца в жадности. Пусть не отдает. Правда, добрые братья по крови?
  Судя все по той же шкале измерения, доверие к вождю упало дальше некуда. Без приобретения дешевого авторитета ну никак не обойтись!
    - Но если никто из соплеменниц так и не сообщит мне радостную весть, чиригвано сожрут пришельца со всеми потрохами.
      Шкала доверия резко пошла вверх, и Рунатиня с видом победителя вышел на «беговую дорожку».
    - Я так не играю,- я не собирался скрывать обиду,- теперь, если какая из соплеменниц и обрюхатит, все одно не станет сообщать вождю радостную весть. А если и сообщит, то лишь после того, как пришельцев сожрут со всеми потрохами. Стоит ли в таком случае выходить на беговую дорожку?
    - Но если пришелец обгонит меня, отношение чиригвано к нему может измениться,- шепнул мне Рунатиня, чья заинтересованность в моей смерти была, верно, не велика.
      А раз так, то он умышленно мне проиграет. Впрочем, одолеть инвалида и без  поддавков – дело плевое. Тем более бежать предстоит по пересеченной местности. Я задержал взгляд на его отнюдь не совершенных протезах: бег обещает продлиться до первой кочки. Такая победа мне даром не нужна!
    - Я не стану с тобой соревноваться.
    - Не любишь проигрывать?- с пониманием отозвался Рунатиня,- а ты поднатужься, глядишь, и выиграешь.
    - Как раз уверенность в победе и удерживает меня от выхода на беговую дорожку.
    - Я тоже был уверен в себе, но только до тех пор, пока хозяин Большой реки не поужинал моими ногами,- ухмыльнулся Рунатиня,- в этой жизни все мы мясо на чужом пиру.
    - Да этот пришелец еще трусливей Рунарми,- заржал Рунакон, и все чиригвано заразились его настроением.
      А кому приятно, когда над тобой потешаются? Вот и я решил на деле доказать неувядающую состоятельность пословицы: смеется тот, кто смеется последним.
    - Бежим вон до той горушки и обратно.
    - Не утомителен ли будет для вождя столь долгий путь?- проявил я заботу к своему ущербному на вид сопернику, переведя в километры обозначенную им дистанцию,- это только кажется, что до горушки рукой подать.
    - Скакать, так скакать,- парировал Рунатиня, попеременно сгибая в колене то одну ногу, то другую, звонко ударяя рукой по протезам, походившим на копыта лошади.
    - И все же разумней сократить дистанцию до речушки.
    - И что в таком случае подумает о нас родственник хозяина Большой реки? Что мы побоялись с ним встречаться, повернув восвояси?
    - Родственник? Не хочешь ли сказать, что речушка кишит крокодилами?
    - Не хочу. Чиригвано сами не понимают, как здесь очутился зубастый Уампу.
      Уампу – «плот». Неплохое сравнение с крокодилом!
    - Короче, Рунатиня всем своим мужеством собирается доказать, что хозяину Большой реки не удалось сломить его волю. А вот мне никому ничего не надо доказывать… 
    - Да этот пришелец еще трусливей Рунарми!- теперь уже чиригвано не ожидали указаний сверху, хором озвучив мнение всего племени.   
    - Вот как?- закипятился я, приступив к интенсивной разминке,- но если зубастый Уампу укоротит ноги вождя до колен, ко мне претензии не предъявлять.
    - Лучше позаботься о собственных раскоряках,- язвительно отреагировал Рунатиня, и стало понятно, что он не желает мне выйти сухим из реки.
    - Ах, так! Тогда я тебя сделаю, знаешь, как сделаю?!- я на время даже забыл о физической несостоятельности вождя, которому было бы правильней соревноваться с себе подобными,- а трудности меня только закаляют.
    - Сделаешь? Что ж, тогда не отставай!
      Рунатиня зацокал протезами по каменистой почве, и я устремился следом за ним.      
     Признаться, мне ничего не стоило обойти соперника на первых же метрах дистанции, но осознание, с кем приходится тягаться в скорости, не позволяло кичиться собственным превосходством. К слову сказать, Рунатиня бежал хоть и медленно, но без видимого напряжения, и даже не верилось, что у него были серьезные проблемы с ногами. Казалось, этот средневековый Писториус способен прибавить в любое мгновение, и, как и наш легендарный современник-пара олимпиец, решить забег в свою пользу.
    - Сделает он,- ворчал Рунатиня,- а сам еле ползет.
    - Как будто ты у нас летаешь,- не задержался я с колкостью.
    - А мне вроде как не нужно убеждать чиригвано, чтобы они из-за меня голодали.
    - Придет время, и соплеменники сожрут вождя со всеми потрохами,- я четко дал понять, что у Рунатиня хватает врагов, и тот, кто сегодня  улыбается, завтра вопьется зубами в его глотку.
    - Еще как сожрут!- неожиданно быстро согласился со мной соперник по беговой дорожке,- у чиригвано такой обычай: чтобы набраться мудрости, новый вождь должен съесть старого,- Рунатиня стал чаще оглядываться.- Терпеть не могу, когда мне дышат в спину. Догоняй же!
    - Не переживай, я не стану набираться от тебя мудрости. К тому же возможен обратный результат.
    - Как это понять?- насторожился вождь, замедляя бег.
    - Сожрешь вот так тебя со всеми потрохами, и станешь дебилом.
    - Дебилом?- Рунатиня вслушался в незнакомое слово,- это, наверное, у вас там, в долине Хауха, мудрец с таким красивым именем проживает?
      Я не стал уточнять, с чего вождь взял, что мы пришли отсюда из какой-то там Хаухи. Да и отвечать на поставленный вопрос не захотел. Однако Рунатиня увидел в том скрытую угрозу…
    - Пришелец сильно проголодался?
    - Признаться, вас нельзя назвать хлебосольными хозяевами.
    - Значит, сильно… Нет, ты все-таки догоняй меня, догоняй!
    - Если будешь меня все время подстегивать, рвану – не остановишь!
    - Вот и рви себе, чтобы пятки сверкали,- не совсем внятно выстроил свою фразу вождь, что в первую очередь объяснялось беспокойством за собственную жизнь.
    - На что ты намекаешь? Что мои пятки очень скоро отсверкают?
    - Рунатиня умеет держать слово. И если пришелец окажется вдруг шустрее меня, пятки будут радовать его до самой смерти.
    - До которой ждать осталось совсем чуть-чуть?- я грустно усмехнулся.
    - Зачем сохранять пятки, если жизнь не будет длинной?- вопросом на вопрос ответил Рунатиня.
    - Но стоп ведь все равно не будет?
    - Нашел о чем жалеть! Да если бы у меня были пятки, счастливей человека не сыскали бы на всем свете. Беги, пришелец, и сверкай, сверкай, сверкай…
      Да уж лучше так, чем вести заупокойные беседы! Я прибавил хода, и уже вскоре оказался у так называемой речушки. Ее размеры вблизи представлялись отнюдь не мелкими. Моста, конечно же, нет. Но то было бы не так страшно, если бы в водоеме не обитал зубастый Уампу, чьи антропометрические данные вряд ли уступают данным хозяина Большой реки. Однако не стоит раздувать из мухи слона, тем более никакого Уампу, скорее всего, нет. Просто своей не очень удачной выдумкой людоеды замыслили придать территории «Костей» больше значимости и где-то даже загадочности. Для чего? Для привлечения туристов! Что позволит, наконец, покончить с продовольственным кризисом. Но злодеи просчитались, и я уже сейчас готов опровергнуть распускаемые ими слухи о существовании зубастого Уампу.
      Я храбро шагнул в воду и, широко размахивая руками, поплыл к противоположному берегу. Как же приятно освежиться! Но, кажется, кому-то не терпится разрушить сложившуюся вокруг идиллию. Неужели натовская подводная лодка? Чушь собачья! Во-первых, субмарины поставили на поток гораздо позднее, и, во-вторых, для столь глубоководного аппарата река все-таки мелковата. А как же перископы? Но высокотехнологичная оптика здесь, право, ни при чем. На меня уставились глаза, только очень крупные! Похоже, чиригвано нисколечко не блефовали. Кретин, неужели не ясно, что эти дикари даже не представляют себе, кто такие туристы? Значит, за мной наблюдает зубастый Уампу? Не только наблюдает, но и жаждет оказать услугу. Надеюсь, добрую. Уампу ведь переводится как плот, и, стало быть, мне больше не придется размахивать руками. Однако кличка далеко не всегда отражает наклонности того или иного животного, и уж совсем глупо верить в добрые намерения крокодила.
      Словно в подтверждение своих явно не дружественных устремлений, Уампу распахнул пасть. Вот это клыки! Но самое ужасное состояло в том, что чудовище не собиралось успокаиваться на достигнутом, предпочтя запугиванию вполне конкретные дела. А раз так, то одними стопами от него явно не откупиться. Впрочем, лишение наиболее мобильной части ног все одно предполагало неминуемую гибель. Действительно, то, что хорошо для чиригвано, для европейца совершенно неприемлемо. Но, объективно говоря, Рунатиня вряд ли в восторге от своих «копыт», однако и особенного разочарования он, судя по всему, не испытывает. Или бег по пересеченной местности не яркое тому подтверждение? А вот если меня обуть в «копыта», то я от этого мало чего выиграю. Представать же в образе коровы на льду не очень-то и хочется. И это несмотря на то, что скакать  вовсе не придется. 
      Я энергично замахал руками, сожалея о том, что в свое время не попал в группу олимпийского резерва по плаванию. Да и как туда попадешь, если бассейну предпочитаешь клуб юного техника? А вот зубастый Уампу ни о чем не сожалел. Еще бы, ведь он шага не может сделать без воды, и любому пловцу-олимпийцу даст сто очков вперед. Впрочем, окажись тот же олимпиец на моем месте, крокодил заставил бы его развить скорость торпедной ракеты. Однако для спасения достаточно двигаться со скоростью торпедного катера, но и это мне по плечу. Более того, я достиг бы берега гораздо быстрее, если бы точно выдержал курс, и не «катернул» вниз по течению. Но зубастый Уампу ухитрился подпортить-таки мне настроение.
     Уже на берегу я ощутил, как что-то острое прошлось по левой штанине, которая тут же и разошлась на две половины. Как вскоре выяснилось, один из зубов Уампу выступал далеко вперед, которым мне и было доставлено глубокое разочарование. И только потом, при разборе полетов, стало по-настоящему ясно, что из сложнейшей ситуации я вышел с наименьшими потерями. Теперь я знаю: для того, чтобы прочувствовать, что родился в рубашке, необходимо лишиться штанов. Или хотя бы какой-то их части. Но тогда мне так не казалось, и я бесстрашно бросился с ножом на своего обидчика. Но стоило Уампу в полном объеме похвастать своими зубами, как я спрятал оружие в ножны. Однако хищник не собирался идти на мировую, но бег поистине бесценный дар, при помощи которого многие противоречия утрясаются легко и быстро. Надо признать, что на суше Уампу передвигался не менее шустро, чем в воде, но здесь уже я был хозяином положения.
      Говорить о положительных качествах крокодила, как-то не принято. Но они есть, и умалчивать о том не совсем правильно. Конечно, речь идет не о качестве изделий из крокодиловой кожи, снискавших всемирное признание, а о том качестве, какое во многом и определяет поведение грозного животного. Любовь – вот что выгодно выделяет крокодила из безжалостной армии хищников. И не надо ехидно ухмыляться. Да, любовь! Любовь к отеческим гробам. Впрочем, не только к оным. Так или иначе, но зубастый Уампу не пожелал далеко удаляться от реки, в которой, возможно, нашли свой последний приют его предки. Однако насладиться одиночеством не пришлось: у горушки меня уже поджидал… Рунатиня.
    - Эко, как вспотел!- разрешился он фальшивым состраданием.
    - Это не пот, а вода,- огрызнулся я, тяжело дыша,- да и ты, как погляжу, набедренную повязку еще не успел отжать.
      Нелегко было поверить в то, что перед моими очами стоял соперник, чьи спринтерские качества мной всерьез не воспринимались. Но я привык доверять собственным глазам! Словно подслушав мои мысли, Рунатиня счел необходимым внести некоторую ясность:
    - Пришелец решил, что меня можно сделать, сделав крюк?
     Как мне показалось, никакой тавтологии в данном вопросе не просматривалось, просто ирония буквально фонтанировала из уст Рунатиня, что не могло не отразиться на моей и без того неустойчивой психике. А это уже первый звонок к поражению!
    - С пути я сбился, вот и припозднился.
    - То-то гляжу, пришелец погреб куда-то не туда. Думаю, либо безгранично уверовал в свою победу, либо решил вкусить блаженство прохладных волн.
    - Но разве ты ничего больше не углядел?
    - Только не надо меня сравнивать с одноглазым Руминьяуи! С моим-то зрением кондора, да чего-то там проморгать?
    - Но откуда ты знаешь Руминьяуи?- и хотя вопросов накопилось предостаточно, я задал наиболее злободневный,- откуда?!
    - Земля слухом полнится.
    - На территорию «Обглоданных костей» птица не всякая залетает, чего же тогда говорить о слухах?
    - Как будто мы совсем не питаемся…
    - И часто к вам провизия в виде туристов… ну, пришельцев, поступает?
    - Спасибо Чуки… ну, твоей подружке, не голодаем,- Рунатиня не собирался называть имен, но слово не воробей…
    - Значит, Чуки здесь не такой уж и редкий гость?- задумчиво произнес я,- а вот к ее спутникам людоеды относятся без особенных симпатий.
    - Не ко всем. Кого-то чиригвано – попрошу называть нас именно так – отпускают  на все четыре стороны.
    - Без стоп отпускают?
    - При полном комплекте. Правда, спутники те все равно погибали.
    - И это становилось ясно после того, как Чуки объявлялась здесь с новым спутником?- скорее в утвердительной форме произнес я, проецируя ситуацию на себя.- И где же они погибали – в районе шахты с баллистическими ракетами?
    - Где-где?- Рунатиня посмотрел на меня так, словно бегство от зубастого Уампу наложило мрачный отпечаток на мой некогда светлый разум.               
    - Чуки со спутниками искала золотой сосуд с золотыми семенами?
    - Семенами чиригвано не питаются,- равнодушно отозвался Рунатиня, и трудно ему было не поверить,- знаю только, что пришельцы направлялись к племени аймара, что обитают у «Скалы пумы».
    - У «Скалы пумы»? Знакомое название, но вот, поди ж ты, вспомни, что оно означает,- я выдержал паузу, но Рунатиня не собирался меня просвещать,- хотя бы знаешь, где та «Скала» находится?
    - Высоко в горах.
    - Коротко, но не ясно,- вяло усмехнулся я, сознавая, сколь велика протяженность Анд,- а точней нельзя сообщить координаты?
    - Пришелец нарочно забивает мне голову не понятно какими координатами? Как погляжу, он уже и без того отдышался. Пора в обратный путь!
    - Не терпится увидеть, как зубастый Уампу возьмет у меня реванш на «короткой воде»?- употребил я термин олимпийцев, но вряд ли то стало причиной недопонимания вождя.
    - Зачем поминать зубастого Уампу недобрым словом, ведь он ничего плохого пришельцу не сделал.
    - Не сделал?! А это как назвать?- я дернул за распоротую штанину.
    - Уампу, как и чиригвано, не интересуется тряпками,- Рунатиня выказал большие сомнения по поводу беспардонного поведения крокодила.
    - С твоим ли зрением кондора в чем-то сомневаться?
    - Поверь мне, пришелец, Уампу оторвал бы кусок пожирнее,- Рунатиня ударил «копытом» о «копыто», предоставляя неопровержимые факты.
    - Значит, за мной гнался не Уампу? А кто же тогда, кто?
    - Не одному же тебе обзаводиться подругой,- Рунатиня посмотрел на меня с завистью, ибо его надежды на продолжение рода по известной причине не подкреплялись конкретными делами.- Так ты думаешь меня обгонять?- и он побежал в обратную сторону. 
    - Как будто мне больше заняться нечем,- проворчал я, делая робкие шаги.
      Подруга… Вот это лошадь! Хотя, конечно, крокодилиха, но очень крупная. Но коль скоро самцы крупнее самок, не сложно содрогнуться, представив, каких размеров может достигать непосредственно самУампу. Начинаю подозревать, что не всех Чукинских спутников чиригвано употребили в пищу. Ведь у диких племен существует обычай, по которому свирепых соседей принято задабривать добрым куском мяса. Полагаю, забег по пересеченной местности устраивается регулярно, и если на первом этапе охотиться позволительно подруге Уампу, то на втором он лично работает над устранением ее недочетов. В общем, не зря говорят, что нельзя войти в одну реку дважды, и я не собираюсь опровергать данное утверждение.
    - Пришелец, долго будешь тянуть крокодила за хвост?- Рунатиня устроил бег на месте, не желая первым переправляться на другой берег, ибо Уампу мог принять его за подношение, в качестве которого мне предстояло оказаться.
    - Вообще-то не крокодила тянут за хвост, а кота, что куда безопаснее.
    - Когда пришелец сделает меня в плавании, тогда объяснит, что это за зверюга – кот.
    - Я тебя сделаю на беговой дорожке,- я прозрачно намекнул на то, что пальму первенства по водным видам спорта благосклонно вручаю своему увечному сопернику.
    - На суше мне нет равных,- предупредил Рунатиня, гарцуя на месте,- знаешь, как хочется, чтобы пришелец остался с пятками?
    - Живут же люди и без пяток,- я устремил красноречивый взгляд на «копыта», которые Рунатиня так лихо отрывал от земли и не менее лихо опускал на оную,- и даже в соревнованиях участвуют. Глядишь, на олимпийские игры среди инвалидов попаду, что даст возможность поколесить по белу свету.
      Последнюю фразу Рунатиня вряд ли расшифровал, но нельзя было не прочувствовать мою решимость не злоупотреблять водными процедурами. Что в таком случае остается? Надеяться на то, что чете крокодилов достанет ума и доброй воли разобраться, кто есть кто. Впрочем, крокодил и добрая воля – совершеннейшие антиподы. Да и настроение хищника зависит не от мыслительной функции, а от состояния его желудка. Пуст желудок – пуста голова, и тут уж, простите, не до разбирательств, кто есть кто.
      Однако к серьезному анализу сложившейся обстановки Рунатиня не был готов, потому верил, что зубастый Уампу распознает в нем кормильца, периодически поставляющего не только человечину, но и прочую живность. Какой вывод крокодилу надлежит из этого сделать? А такой: соблазнишься на сиюминутную выгоду, лишишься продовольственной поддержки до конца своих дней. Но мог ли то осознавать хищник, не строящий далеко идущих планов, живущий одним днем? Вряд ли! Что вскоре и нашло свое подтверждение. Стоило Рунатине сделать всего лишь несколько взмахов руками, как огромная пасть перекусила его надвое. Одна часть Уампе, другая – его подружке. И пока они увлечены романтическим ужином, переправа обещает стать безопасной. Только вот как бескомпромиссные чиригвано отнесутся к тому, что зубастый Уампу скинулся совсем не на то жертвоприношение, какое для него предназначалось?          
                ******

       - Ну что вы на меня взъелись, как будто это я сожрал вашего Писториуса…э-э, соплеменника со всеми потрохами?
    - Как знать, как знать…- Рунакон исподлобья взирал на меня, но мне казалось, что он где-то даже рад смерти вождя,- и много было мозгов у нашего горячо любимого обладателя властных четок?
      И, как по команде, бабы завыли, дети заплакали, хотя до этого вели себя так, словно ничего трагичного не произошло.
    - Да если бы я съел мозг того самого обладателя, то поглупел бы в тот же час, и стал бы хвастать, какой зверский аппетит разыгрался у меня во время трапезы.
    - Я верю пришельцу,- глухо отозвался Рунарми, и вой тут же прекратился,- мозг вождя даже из обезьяны не смог бы сделать человека.
    - По-твоему, храбрый брат, пришелец не приложил зуб к телу вождя?- Рунакон с одобрением смотрел на Рунарми, умышленно переведя его из разряда трусов в разряд смельчаков,- надо вызвать на берег зубастого Уампу и его прожорливую подружку. Для установления истины.
    - Зачем зря волны поднимать?- Рунарми задержал взгляд на чуть рябившей поверхности реки,- если кому мозг и пойдет на пользу, так только безголовым крокодилам. Коли они поумнеют, значит это их зубов дело.
    - А как узнать, что зубастый Уампу и его прожорливая подружка поумнели? 
    - Вот войдешь в реку, и если тебя сожрут со всеми потрохами, значит, не поумнели, не сожрут – спасибо мозгу вождя.
    - Почему обязательно я должен мочить ноги?- Рунакон с подозрением взирал на соплеменника, замыслившего, судя по всему, избавиться от главного претендента на властные четки,- как-никак, ты у нас храбрый.
    - Я таковым сделался по твоей воле,- Рунарми прекрасно сознавал, что разумней подмочить репутацию, чем намочить ноги, которые, скорее всего, тебе уже тогда не понадобятся,- к тому же, мне не нужны властные четки, которые ждут, не дождутся, когда Рунакон достанет их со дна.
    - Я человек-огонь, и вода для меня – смерть,- пошел на хитрость Рунакон,- да и не думаю, что зубастый Уампу быстро выплюнет четки через свой хвост.
    - Зубастый Уампу хоть и дурак, но не настолько, чтобы давиться безвкусными четками. Ныряй же, и вынырнешь вождем.
      Главный претендент на трон всех чиригвано, ячейки которых были разбросаны по всей Тауантинсуйу, крепко призадумался. Он прекрасно сознавал, что четки безвкусными быть не могут, поскольку содержат в себе сладкий аромат власти. Конечно, было бы неплохо произвести впечатление на соплеменников, выказав удаль. Но где гарантия того, что зубастый Уампу и его прожорливая подружка позволят тебе выйти сухим из воды?
    - Вообще-то, я особенно не рвусь к власти,- не совсем искренне поведал Рунакон,- пусть сначала пришелец поныряет, а когда ему надоест дурью маяться, настанет моя очередь искупаться. 
    - Тебя послушать, властолюбивый брат, так у людоедов нет ни капли совести,- Рунарми с укоризной посмотрел на главного претендента на четки,- пришелец промок до нитки, а мы его снова в воду?
    - Давай его подружку столкнем в реку,- Рунакон покосился на Чуки, стоявшую поодаль.
    - И такому остолопу доверять четки?- Рунарми обвел взглядом соплеменников, ища у них понимания,- лучше погибнуть, чем жить при таком вожде!
      Рунарми собрался с духом, и порывисто устремился к реке.
    - Какого мужика потеряли!- схватилась за голову Эммануэлька – будущая знаменитость.
      Вероятно, все половозрелые женщины-чиригвано не понаслышке знали о достоинствах Рунарми, иначе как объяснить охватившее их безумие, толкнувшее наиболее «образованных» только к внешне спокойной волне. К счастью, на глубине Рунарми не задержался, но, самое главное, он больше не собирался погружаться на дно, что позволило избежать массовой гибели обожательниц его достоинств. Когда же Рунарми гордой походкой проследовал к берегу, в его мускулистой руке нельзя было не заметить четок.
    - А ведь зубастый Уампу и его прожорливая подружка сильно поумнели,- радостно поведал Рунарми, размахивая четками,- значит, пришелец не виноват в смерти вождя чиригвано.
    - Какой ты в меру умный, мой младший брат,- без особенного восхищения произнес Рунакон, прозрачно намекая, кто из них больше достоин стоять во главе племени,- дай-ка сюда четки!
    - Не протягивай своего вонючего паука!- Эммануэлька ударила по руке, надо полагать, старшего брата.- Справедливые чиригвано знают, кому доверить судьбу племени.
      Она взяла у Рунарми четки, и на мгновение показалось, что отныне вождем людоедов станет женщина. Однако Эммануэлька не собиралась посвящать себя политике, и под одобрительные возгласы повесила четки на шею Рунарми, после чего сорвала с него набедренную повязку. На мгновение показалось, что чиригвано одержимы фетишизмом, и им ничего не стоит завладеть значительной и, между прочим, единственной частью гардероба своего кумира. Но я опять запамятовал, в каком веке имел честь существовать. Ведь тогда к всякого рода тряпкам относились без особенного пиетета. Впрочем, Эммануэлька приложила усилия к тому, чтобы я не забывался, выжав набедренную повязку над моими стопами, как бы акцентируя внимание на их недолговечности.
    - Мы не пойдем античеловеческим путем Стопаря…- заговорил Рунарми.
    - Так за глаза называли прошлого вождя,- пояснила Эммануэлька,- за его неразделенную любовь к стопам.
    - Стопарь - неологизм от стопы,- принялся я рассуждать вслух,- у европейских индейцев на языке дипломатов стопкой называют маленькую рюмку, на языке тусовок то же самое называется несколько иначе – стопарь.
    - Кто у нас вождь, Рунарми или пришелец?- повысил голос новоиспеченный главарь племени,- и почему меня перебивают?
    - Потому что в таком виде стыдно привлекать к себе внимание,- нашлась Эммануэлька, украшая бедра вождя красной тряпкой,- теперь можешь чесать языком, сколько влезет.
    - Так вот, с уходом Стопаря, мы, наконец, станем видеть в человеке человека и не будем его «стопарить».
    - То есть оттяпывать стопы?- шепотом справился я у Эммануэльке, и та утвердительно кивнула, обращаясь к соплеменникам:
    - Я всегда говорила: ну какой навар от мускулышек? То ли дело – потрошки!- она закатила глаза,- пальчики оближешь!
      Людоеды пустили слюну, сжирая меня голодными взглядами.
    - Уже завтра рассмотрим пожелание чиригвано,- пообещал вождь.
       Но ведь даже дикарям известно, что хороша ложка к обеду, хоть таковой у них и в помине не было.
    - Жрать-то сегодня хочется,- послышались раздраженные голоса, заставившие меня трепетать всем телом.
    - Не мясом единым жив людоед,- нахмурился Рунарми,- а как же зрелище? Или не пришелец его организовывал? Если нам не понравится его детище, сожрем проходимца не только со всеми потрохами, но и со всеми ногтями и волосами! Сначала пусть покажет, на что способен.
    - Не я буду показывать, а стриптизерши во главе с будущей знаменитостью,- я коснулся ее «бюстгальтера», лишь наполовину скрывавшего отвисшие груди.
    - Не протягивай своего вонючего паука!- Эммануэлька не блистала в выборе выражений, чего не скажешь о руках, ибо на сей раз досталось мне, а не Рунакону.
      Но зачем корчить из себя недотрогу, если до сегодняшнего дня ходила с неприкрытой грудью? Что было, отныне уже не в счет? Еще бы, ведь теперь Эммануэлька метит в жены вождя (если таковой еще не стала), и дать другим мужикам от ворот поворот, лишним совсем даже не покажется.
    - Не протягивай, говорю, не протягивай!
      И хотя я держал руки по швам, Эммануэлька нашла, к чему приложиться.
    - Рунааклья, все мужики знают, какая ты у нас целомудренная,- не скрывая усмешки, вождь поспешил утихомирить распоясавшуюся соплеменницу,- не пореши пришельца прежде времени.
      Рунааклья – «человек-невеста». Засиделась в девках, по отвисшим грудям видно, засиделась. Но зачем же на моей башке срывать зло? Верно говорят: нет злей осенней мухи да девки вековухи. Но с приходом нового вождя, в судьбе этой старой девы грядут кардинальные перемены, почва для которых, впрочем, была заранее подготовлена. Действительно, ведь ясно, что Рунарми не мог так быстро найти четки, которые, скорее всего, оказались проглоченными крокодилами. Но если даже предположить, что четки им захотелось выплюнуть, то в каком они состоянии должны были предстать перед очами ныряльщика? Правильно – в разобранном! И какой же вывод из этого следует? А то, что Рунарми изготовил дубликат четок вождя, тем более недостатка в человеческих зубах в коллекции людоедов не наблюдается. Да, но в воду Рунарми входил без четок! А кто заглядывал под его набедренную повязку? Разве что Рунааклья, когда цепляла к ней дубликат?
    - Как это не пореши!- тайная сподвижница вождя вновь набросилась на меня,- стыдно сказать, что этот бабник заставлял меня делать. Зато я могу все показать. Вот так заставлял делать,- она сорвала с себя «бюстгальтер» и задрала «мини-юбку»,- вот так!
    - Совсем и не так. Это делается медленно и выразительно,- я посмотрел на молоденькую стриптизершу, не сводившую с меня влюбленных глаз.- Покажи, как. Я же организую музыкальное сопровождение.
      После первых же аккордов у всех половозрелых мужчин-чиригвано вздыбились набедренные повязки, что заставило Рунааклью изменить отношение к стриптизу.
    - Я тоже так умею. Маэстро, музыка!
      Мне пришлось лишний раз убедиться в том, что Рунааклья стала бы одной из самых лучших учениц ниначумбийской ячауаси, а уж на языке дипломатов она смогла бы говорить круче остальных.
    - Но пришелец предупреждал, что без мяса зрелище плохо переваривается,- Рунарми предложил Рунааклье не торопиться.
    - Кажется, и без всякого мяса стриптиз очень даже славно переваривается,- я обвел взглядом вздыбившиеся набедренные повязки, не спешившие принимать более привычную форму.- Но если на то пошло, я не конкретизировал, какой именно продукт должен быть на столе во время театрализованного шоу известной направленности. Однако настаивал на крепких напитках.
    - А кровь, значит, не пойдет?- Рунакон, облизнувшись, посмотрел на меня так, словно в самом ближайшем будущем мне предстоит стать непосредственным поставщиком крови.
    - Не пойдет,- дрогнувшим голосом поведал я, с ужасом сознавая, что глаза чиригвано уже привыкли к моему ножу, который перестал нести в себе некую сдерживающую функцию.
    - А если кровь ударяет по моим мозгам сильнее кокового вина?- у Рунакона появилось немало сторонников среди сильной половины населения, что не могло не тревожить.
    - Кровь притупляет зрительное восприятие, и набедренные повязки уже не смогут поменять свою форму,- я старался избегать пошлых выражений, не желая понять того, что чиригвано не привыкли к всякого рода дипломатии.
      Кажется, только Рунааклья поняла, к чему я клоню. Во всяком случае, ее взгляд пробежал по бесстыдно-бесформенным повязкам. Ей так хотелось, чтобы столь массовый отклик был исключительно на ее прелести! Ну а Рунарми поймет, более того, возгордится, что безупречное тело его невесты заставляет вздрагивать не только сердца, но и кое-что более значимое.
    - Приглашаю всех к столу!- громогласно объявила Рунааклья, вряд ли понимая, что стол – это не набор мясных блюд, а самая обыкновенная деревяшка.
      Впрочем, даже если и не самая обыкновенная, а из лучших пород красного дерева, подобное уточнение сути дела не меняет.
      А вот то, что надвигались сумерки, было очень даже кстати.
    - Либо сейчас, либо никогда,- шепнул я Чуки, опускаясь на траву, где на дощечках лежала еда, а в грубо сделанных деревянных сосудах было налито коковое вино,- как только чиригвано нарежутся, так мы…
    - Думаю, не все чиригвано пьяницы,- Чуки покосилась на Рунакона, не спешившего присаживаться вместе со всеми.
    - Если ты призовешь на помощь все свое обаяние, даже убежденные трезвенники сделаются законченными алкоголиками,- подмигнул я Чуки, что, верно, не понравилось новоявленному вождю.
    - Пришелец, чего это ты здесь расселся, или я за тебя работать должен?
    - Работать должны стриптизерши,- огрызнулся я, устремляя взгляд на сцену – самую заурядную полянку, на которой толпились шоу-герлз различного веса и роста,- музыкальное же оформление возможно осуществлять и с куском во рту.
    - Только мычания нам не хватало,- Рунарми пнул меня не совсем нежно, так что избежать болевых ощущений не удалось.
    - Ногти на ногах хоть иногда надо подстригать,- проворчал я, вставая,- а если говорить начистоту, то в день трагической гибели вождя все увеселительные мероприятия следовало бы отменить.
    - Веселые чиригвано не виноваты, что Стопарь попал на зуб крокодилу. А ведь это я должен был сожрать его мозг.
    - Не младший брат должен был сожрать, а старший,- Рунакон ясно дал понять, кто из них более достоин обладать властными четками.
    - Судьба тебя хранит, везучий мой брат,- Рунарми сделал вид, что не все ясности бывают ясными.- Сожрал бы мозг дурака, и стал бы совсем глупеньким.
    - Пришелец, чтоб из тебя из живого вырвали все потроха,- разразилась бранью Рунааклья, и стало вдруг понятно, что в тусовочном сленге она преуспела бы больше, чем в языке дипломатов,- ты собираешься врубать музон, или для начала тебя самого не мешало бы вырубить?
      Целый каскад слов, которых я здесь ни разу не употреблял. Я посмотрел на Чуки, и та поспешила спрятать улыбку. Ну, конечно: стоило передоверить ей руководство репетиционным процессом, как  лексикон стриптизерш пополнился выражениями, какие преподносились на уроках языкознания в ниначумбийской ячауаси. И это при всем при том, что Чуки не жаловала школу своим вниманием. Впрочем, в резко ограниченном пространстве, где на одном конце селения стоит чихнуть, а на другом тебе желают здравия, совсем даже не обязательно посещать уроки – все равно станешь в известной мере образованным человеком. А ведь дурной пример заразителен. Вот и Рунааклья подхватила вирус тусовочной белиберды.
      Обострять отношения было не в моих интересах, но, от прихлынувшего вдруг волнения, я наглухо забыл мелодию из фильма «Эммануэль». При чем тут волнение? Да при том, что я впервые в жизни представлял свое театрализованное детище под рабочим названием «Шоу-герлз» на суд столь широкой зрительской аудитории. А если уж до конца говорить начистоту, режиссерского опыта у меня вообще никакого не было, так что мое сверх возбужденное состояние меня лично не удивляло. А может, моя помощница побудет музыкальным центром? Однако Чуки слишком увлеченно беседовала с Рунарми. Ума не приложу, что у них может быть общего.
    - Пришелец собирается глотку драть, или он будет моргать, пока в глаз не получит?- Рунааклья схватила меня за неприличное место, и я заголосил от боли, что кое-кем было воспринято за музыкальное сопровождение.
      Но стоило Эммануэлькам приступить к эротичному покачиванию бедрами, как будущая знаменитость предложила такую амплитуду, какую не увидишь в самых похабных зрелищах. Импровизированная сцена моментально очистилась от конкуренток. Да-да, весь вечер на манеже великолепная и неподражаемая Рунааклья! Пока происходили разборки в артистической тусовке, чиригвано осушили несколько сосудов с вином. То тут, то там раздавались нетрезвые голоса, чему нельзя было не возрадоваться: человек, одурманенный алкоголем и женским обаянием, плохо владеет ситуацией, и тут уж осуществить побег будет много легче. А вот то, что Рунакон даже не пригубил спиртного, не могло не огорчать. Впрочем, Огонь вправе опасаться любого контакта с жидкостью. Я хотел было успокоить его: в малых дозах спиртное только подхлестнет пламя, но оставшейся без дела Рунааклье, вряд ли пришла бы по нутру моя миссионерская деятельность, а получить по башке, не очень-то и хотелось.
    - Маэстро, «Эммануэль»!- потребовала она приблатненным голосом, и я с перепугу затянул бандитскую «Мурку», да не в оригинале, а на кечуа!
      Хмельная компания пришла в восторг от песни, а вот стриптизерша сочла ее слишком вульгарной. Если уж оголяться, то под возвышенную музыку! Но я все еще не мог вспомнить мелодию из упоминавшегося выше фильма. Но стоило прилично захмелевшему Рунарми приказать мне исполнить на бис «Мурку» (он назвал песню «Эммануэль), как я вдруг сразу все вспомнил. Услышав «возвышенную музыку», Рунааклья принялась эротично приспускать нагрудную повязку, но хмельная компания почему-то не поскупилась на нелицеприятные эпитеты. «Эммануэль!» – еще  яростнее потребовал новоиспеченный вождь, и я вовремя понял, что под этим подразумевается. Ну, конечно, «Мурка»! Почему понял вовремя? Да потому, что еда уже закончилась, а вина оставалось целое море. В общем, я мог стать той самой закуской, про которую Рунааклья говорила: «Пальчики оближешь». Ничего не оставалось, как только затянуть «Мурку», и хмельная компания принялась мне подпевать. Лицо вождя расплылось в умиротворенной улыбке, и у стриптизерши не было выбора, как только подчиниться аккордам «низменной музыки». Но, несмотря на то, что «бюстгальтер» оказался приспущенным ниже некуда, а «мини-юбка» задрана едва ли не до горла, на состоянии набедренных повязок это никоим образом не отразилось. Самолюбие стриптизерши было до такой степени уязвлено, что она решила ни перед чем не останавливаться, лишь бы набедренные повязки перестали походить на бесстрастный кусок материи. Но даже после того, как похабница освободилась от своего с позволения сказать нижнего белья, набедренные повязки в страсти не прибавили.
      Это был провал, которому, впрочем, не составило труда найти объяснение: затуманенное алкоголем око слабее реагирует на внешние раздражители, что не способствует проявлению скрытых резервов. Но перед глазами будущей знаменитости стоял пример куда более молодой стриптизерши, заставившей столь выразительно проявиться те самые резервы. Рунааклья не стала докапываться до объективных причин, сделавшей молодушку настоящей звездой стриптиза, а вот спросить с себя, да со всей строгостью, совсем даже не помешает. Сделав выводы, Рунааклья принялась вытворять такое, что ни о какой эротике можно было не заикаться. Казалось, уж сейчас-то набедренные повязки сорвет к чертовой бабушке, но все оставалось в той же тональности, хотя лично я прибавил в чувствах, и главная героиня песни, легендарная тетенька Мурка, от столь проникновенного исполнения разве что не ожила. И как не прибавить, если на бис приходилось петь чуть ли не в десятый раз. Я даже возомнил себя звездой шансона, в то время как будущей знаменитости светило затеряться в настоящем. И более всего ее бесило то, что неверный Рунарми увлечен был пришелицей, и это при всем при том, что разлучница не сняла с себя ни единой ниточки! Однако «увлечен» – громко сказано, ибо новоиспеченный вождь нахрюкался до такой степени, что еле ворочал языком. Подстать ему оказались и многие соплеменники, и лишь Рунакон держался особняком.
    - Надо что-то делать с этим памятником,- шепнул я Чуки, указывая взглядом на неподвижно стоявшего трезвенника, который даже к еде не соизволил притронуться,- он может нам все испортить.
    - Синчи, в какой уже раз говорю: выкинь из головы мысль о побеге.
    - Вот так вскрыть черепную коробку и выкинуть мысль?- возмутился я, прекрасно сознавая, что пожелание Чуки заключалось в другом,- смотри, какая благоприятная обстановка сложилась,- я обвел взглядом хмельную компанию и кивнул на бесстрастно взиравшего Рунакона.- Если бы не это творение Зураба, никаких препятствий к побегу не существовало бы. 
    - Какого еще Зураба?
    - Да есть в среде московских индейцев скульптор, по-вашему, каменотес. Зурабом его кличут. Когда слиняем с территории «Тщательно обглоданных костей», тогда расскажу о нем подробней. А сейчас тебе необходимо убедить памятник сойти с постамента.
    - Синчи, скажи языком нормальных индейцев, что от меня требуется.
    - Надо как-то отвлечь Рунакона, а потом хоп, и нате вам мировой рекорд на длинной дистанции!
    - Кажется, Рунакон и без всякого отвлечения не собирается Синчи мешать в осуществлении бредовой идеи.
    - Почему это бредовой?
    - Да потому что с территории «Костей» еще никому не удалось выйти живым и невредимым.
    - А вот и неправда! Лично я знаю человека, который не единожды оставлял чиригвано с носом. А ты так вообще знаешь его лучше, чем кто бы то ни был. Назови мне его.
    - Не назову. Хотя бы потому, что таких людей в природе не существует.
    - А вот и существует, и он перед тобой!
    - Синчи, что ли?
    - Еще ближе к тебе.
    - Никак Рунарми?- Чуки ткнула пьяного в доску вождя, и тот завалился на бок, даже не порываясь выказывать своего возмущения.
    - Этот слишком далек, а тот, которого ты знаешь, как облупленного, ближе некуда. Догадалась, кто это? Правильно – ты собственной персоны.
    - Я?- натянуто усмехнулась Чуки,- но мне здесь никогда прежде не посчастливилось бывать.
    - Рассказывай сказки,- моя усмешка оказалась более непринужденной,- покойный вождь мне такое нашептал, такое...
    - Покойный?- Чуки испуганно посмотрела на Рунарми,- вождь, конечно, мертвецки пьян, но разе это повод закапывать его в землю?
      Чуки – прекрасная актриса, и ее ни за что на свете не переиграть. Даже если заикнуться о настоящем покойном вожде, это только усилит ее фальшивое недоумение. Но мы же не в театре!
    - Короче, ты одурманиваешь Рунакона своим дьявольским обаянием, а когда он, обессиленный, засыпает, мы с тобой идем - нет, бежим! – на мировой рекорд.
    - Да не собираюсь я никого одурманивать, тем более – бежать! Заруби, Синчи, на носу: Рунакон – далеко не самое сложное препятствие.
      Я посмотрел по сторонам: никому до нас не было дела. Большая часть боеспособного населения лыка не вязала, а те, кто еще был готов к более или менее активной деятельности, целиком отдавались искусству распутных стриптизерш. Даже будущая знаменитость вознамерилась жить днем сегодняшним, жестоко мстя вождю за его пренебрежение к ней. Так что ничего удивительного не произойдет, если потомок Рунарми не будет на него похож. Впрочем, подобные нюансы для чиригвано вовсе не принципиальны: лишь бы род людоедов не измельчал.
    - Абсолютно не вижу никаких преград,- я поделился с Чуки своими наблюдениями,- да и Огонь, откровенно говоря, для нас не помеха: не получится водой его утихомирить, веское слово скажет Сверкающий клык,- я шлепнул по инкрустированным золотом ножнам, изготовленным по спецзаказу ниначумбийским ювелиром.
    - Есть людоеды пострашней Рунакона…
    - Ты все время что-то не договариваешь,- предположил я, язвительно добавив,- хотя, что Чуки может знать, ведь она впервые здесь в гостях.
    Не надо было ничего добавлять. По крайней мере, сейчас. А ведь Чуки собиралась поведать то, без чего побег может не принести эстетического удовлетворения.
    - Желаешь договорить?- пошел я на попятную, но было уже поздно.
    - Сам все узнаешь,- Чуки дала понять, что разговаривать больше не о чем, но я все же предпринял еще одну попытку образумить ее:
    - Так ты идешь со мной, или лучше стать зажаренной?
    - Как раз если пойду с тобой, костра не избежать. Хотя Рунатиня и сырой человечиной не брезгует.   
    - Ты хоть слышишь себя?- мне было все сложнее сохранять душевное равновесие,- Рунатиня уже там,- я посмотрел на подсвеченное первыми звездами небо,- слышишь меня? Там!
    - Думаю, Рунатиня все еще здесь.
    - По вашим поверьям душа не сразу возносится к небу? Пусть так, но Рунатиня нам уже ничего плохого не сделает.
    - Я остаюсь при своем мнении.
    - Значит, станешь дожидаться, когда из твоих костей приготовят харчо? Дожидайся! А я вот не такой терпеливый. Мне нужно в туалет.
      Последняя фраза адресовалась Рунакону, который, однако, не проявил к ней абсолютно никакого интереса. Одним словом, памятник!
      Сложный рельеф «Костей» не предполагал установление какого бы то ни было рекорда, но мое рвение все равно заслуживало восхищения. Сердце колотилось так, что по его стуку, казалось, было не сложно вычислить о моем местонахождении. Я упал на землю, намереваясь привести в норму частоту сердцебиений. Но и тогда, когда пульс нормализовался, стук нисколько не ослабел. В чем же дело? Кажется, ждать ответа долго не придется, ибо стук, обретавший признаки барабанной дроби, все ощутимей накатывал незримой волной. Тем более глупо отлеживаться? Да, но состязаться в быстроте со скоростью звука – глупость еще большая. Что, впрочем, не может служить оправданием собственной инертности.
      Я спрятался за мощным стволом, который должен был воспрепятствовать разрушительной силе звуковой волны. Но я не учел особенности звука как явления, способного огибать все мыслимые и немыслимые препятствия. Да, но если звук имеет всеобъемлющее воздействие, отчего же тогда он сконцентрировался на ухе? Кажется, здесь не надо ничего объяснять. А вот надо, надо! Лично я впервые в жизни встречаюсь со столь прилипчивым и жестоким звуком. Полегче, ведь я так могу остаться без уха! Впрочем, барабанная дробь давно уже стихла, а вот боль почему-то только усилилась. Я скосил глаза к многострадальному уху, и чуть не свихнулся от неожиданного открытия: звук способен к материализации! Готов дать его полное портретное описание: волосатая лапища с длинными когтями. Ничего полного? Да многое ли увидишь под этаким углом зрения?!
    - Вот я сейчас тебе, хам волосатый, задам трепку,- рассерчал я, ударяя по материализовавшемуся звуку,- вот тебе, косматый, вот!
      Лучше бы я не размахивал руками. Звук принял вызов, продолжая неприятно удивлять. Ко всему прочему, он способен к молниеносному размножению! Теперь и второе ухо подверглось волосатой экспансии…
    - Но в чем я перед тобой проштрафился, садист мохнорукий?
      Я мало сомневался в том, что звук мог говорить. Мне казалось, что звук не способен взяться из ниоткуда, а коль есть «голосовые связки», связать пару слов всегда можно. И ведь как в воду глядел!
    - Пришелец провинился перед всеми чиригвано.
    - Нежнейший звук полагает, что я совершил побег?- трусливо произнес я, откровенно льстя своему мохнатому собеседнику, чей голос был до ужасного груб и трескуч, как ломающийся на реке лед,- а ведь я безвинно так отправился прошвырнуться. Нет, правда: чиригвано все квасят по-черному, а я, как белая ворона. Потому что «торпедированный»! У меня в брюхо вшита такая фиговина, какая не терпит даже малой дозы алкоголя. Вот так пропустишь рюмочку за упокой чьей-либо души, и сам сыграешь в «ящик». Хочешь, покажу шрам от «торпеды»?
     И хотя среди моих знакомых не нашлось места наркологу, за шрамом дело не станет. Тем более не так давно мне вырезали аппендикс.             
      Вероятно, звук не обладал зрением, потому и не выказал интереса к визуальному обследованию моего живота. Во всяком случае, по собственным ушам я не ощутил даже намека на добрую волю, без которой конструктивного диалога ни в жизнь не получится. Тем не менее, я не терял надежды на скорейшее урегулирование предельно обострившихся отношений.
    - Кажется, склонный к компромиссам звук разделяет мою точку зрения относительно променада на сон грядущий? Тогда скорей отпускай уши!
    - Уши – мое любимое лакомство,- громогласно заявил звук,- они у пришельца такие большие, такие румяные!
    - Да откуда слепому о том знать?- обиделся я за свой орган слуха и заодно за макушку, которую голодный собеседник обильно смочил слюной,- на ощупь же не получить объективной картинки. Отпусти же, добренький звук, мои маленькие, точно наперсток, ушки. И вообще, если витаешь над территорией «Тщательно обглоданных костей», то должен уподобляться ее обитателям? Надо не жрать людей, а любить их, тогда они ответят тебе взаимностью.
   Неужели дошло? В противном случае с чего бы давать свободу моим ушам? Уж теперь-то я с разных ракурсов смогу рассмотреть звук, чей подробный словесный портрет предоставлю в издание «Очевидное – невероятное» по возвращении в родное тысячелетие. Впрочем, после первого же ракурса мне захотелось закрыть глаза, что означало подвести читателей вышеупомянутого издания, чего я никогда себе не позволю. Но если кто скажет, что звук премилое создание, я стану требовать от лжеца сатисфакции, и пусть он выбирает оружие, от которого и погибнет.
    Звук был за три метра ростом, килограммов под четыреста. Спереди его лохматость казалась умеренной, чего не скажешь о спине, и всего того, что находилось ниже. А вот живот был совершенно голым, чему позднее нашлось объяснение. Морду покрывала рыжая шерсть с белыми подпалинами, из которой сверкали глазки, такие маленькие, что даже не верилось в их существование. У этакого великана глазищи должны быть не меньше крышек из-под банок с маринадом. А вот нос и рот были больше допустимых величин. Кстати говоря, если чьи уши и были достойны удивления, то здесь необходимо поздравить моего нового знакомого.
    - Ну что, будем знакомиться, пришелец?- свое рычание великан сопроводил барабанной дробью, ударяя лапами по своему животу,- меня зовут Рунатиня,- он не совсем по-дружески ткнул меня в грудь, и я упал, ударяясь затылком о ствол дерева.
    - Очень п-приятно,- соврал я, заикаясь,- а м-меня в-величают П-пришельцем, то есть С-синчи, но н-настоящее мое имя не т-такое с-сильное.
    - Я это понял,- разразился гомерическим хохотом Рунатиня, помогая мне встать,- быть сильным не обязательно, а вот вкусным…- он вознамерился откусить мне ухо, но я оказался начеку,- пошли, лакомый Пришелец, тьфу, сильный Пришелец, ко мне во дворец, где для тебя уже приготовлена мягкая постель.
    Согласно этикету я постарался облачиться в благодарную маску, памятуя о народной мудрости: мягко стелют – жестко спать.
                *******
         Дворцом предстало внушительных площадей подземелье, где свободно мог разместиться целый танковый корпус. На мой немой вопрос, для чего ему одному такие просторные апартаменты, Рунатиня дал не совсем убедительный ответ: «Чем я хуже Инки, у которого даже несколько канчей?»  Меня подмывало поставить не в меру радушного хозяина на место: дворцы всемогущего Инки отделаны золотом, а твой «блиндаж» – костью, и отнюдь не слоновой, но вряд ли было разумно вступать в открытую конфронтацию. Справедливости ради надо признать, что столь экзотичный поделочный материал шел на отделку исключительно спальни, где мне предлагалось скоротать остаток ночи. Постели как таковой не было: на земле валялась куча пожухлой травы, в несколько рядов обрамленная черепами. Их здесь несколько сотен! Вероятно, это черепа тех, кто провел здесь последнюю ночь в своей жизни. Больно сознавать, что в самом ближайшем будущем страшная коллекция может расшириться.
    - Спокойной ночи, мой смачненький пришелец,- на сей раз Рунатиня даже сплюнуть не соизволил.
      Он смотрел на меня как на лакомство, которое хочется съесть не откладывая.
    - Не смачненький, а сильненький,- я счел необходимым сплюнуть за хозяина, хотя это и выглядело не совсем прилично, в чем мне не сложно было повиниться,- утром вымою пол до блеска.
    - Утром смачненький понадобится мне для другой цели,- людоед широко облизнулся, как бы бахвалясь своим поразительно длинным языком,- да не горбись! Расстроился, что с уборкой не повезло? Но ведь земляной пол не моют, а чистят его вот так,- он с удовольствием растер плевок огромной ступней.
      И ведь точно так же поступит со мной! Верно, на моем лице столь явственно проступило страдание, что даже такой зверь, как людоед, проникся ко мне жалостью.
    - Ночного горшка во всем дворце днем с огнем не найти, но пришелец совсем не обязан терпеть.
    - Значит, мне позволительно выходить на улицу?- я не хотел упускать случая смыться отсюда.
      И тогда уже обязуюсь лететь быстрее звука!
    - Разве я не похож на гостеприимного хозяина?- обиделся Рунатиня,- никуда выходить не нужно.
    - Но разве я похож на неблагодарного гостя?- в свою очередь обиделся я,- и хозяину даже не потребуется меня выгуливать. Пусть спит себе сном богатырским.
    - Я сплю днем, после сытного обеда. Но все равно вкусному пришельцу позволительно не терпеть здесь, и только здесь.
      Это был приказ, обсуждение которого ничего доброго не сулило. Сев на корточки, я постучал пальцем по черепу.
    - Не это ли костяшка принадлежит одному из спутников Чуки?
    - Пришелец о той девке, какая зачастила на огонек к чиригвано? Будь она посправней, давно бы съел, даже несмотря на то, что благодаря ей мое питание улучшилось. Вот я сколько слопал тех самых спутников,- людоед сунул мне под нос нижнюю шестипалую конечность,- но могло быть больше.
    - И что же помешало увеличить свой лицевой счет?- я обвел взглядом черепа и встал, не желая, чтобы впредь кто-то совал мне в лицо свою грязную лапу.               
    - Один спутник сбежал.
    - Неужели такое возможно?- воспрянул я духом.
    - Не возможно, но спутник все равно сбежал,- Рунатиня не смог скрыть своего недоумения произошедшей осечкой.
    - И как же это случилось?- я буквально сгорал от нетерпения воспользоваться славным опытом своего удачливого предшественника, но чаяния хозяина с моими не совпадали.
    - Не знаю, как то случилось. Но вкусный пришелец может не переживать: ему повезет больше, чем тому несчастному.
    - Хорошо бы кое-кому помнить: что позволительно волкодаву, людоеду ни-ни. И неужели расставание с жизнью можно назвать везением?
    - Все лучше, чем проходить семь кругов ада.
    - Откуда Рунатине известно о тех самых кругах?
    - Спутники перед смертью душу открывали. Тем самым они как бы благодарили меня за спасение от будущих мытарств.
    - А вот я не страшусь никаких невзгод. Не веришь? Предлагаю пари. Это спор такой. Ты что ставишь? Я – собственную голову.
    - Значит, уже утром я с легким сердцем смогу отделить ее от туловища.
    - Но это не честно: я даже шага не сделал, чтобы попытаться пройти те самые круги.
    - А вот и сделал! Пришельцу удалось пройти первый круг с Атунамару. К счастью, на втором он споткнулся.
    - Но я не намерен так быстро сходить с дистанции,- я не очень дружелюбно взирал на Рунатиню,- а ведь не ко всем истинный хозяин «Костей» относился с таким радушием, как ко мне.
    - Что вкусный пришелец собирается этим сказать?
    - А то, что одноглазый чанк ни разу не удосужился чести быть съеденным.               
    - Руминьяуи?- великан явно не ожидал, что речь зайдет о вожде чанков,-
людоеды не звери, чтобы добивать увечного.
    - Пожалел, значит?- усмехнулся я, не веря в душевность своего визави,- и сколько же ты увечного миловал?
    - Вот сколько,- Рунатиня сунул мне в лицо верхнюю шестипалую конечность.
    - Хочешь сказать, Руминьяуи объявлялся здесь ровно столько, сколько объявлялась Чуки?- я задал вопрос себе, но учтивый хозяин и тут не остался в стороне.
    - Не знаю, ведь я не умею считать. 
    - Несчастненький,- не сдержал я иронии.
  - Вот потому-то я дал себе зарок, не покладая зубов, делать людей счастливыми,- людоед с гордостью окинул взглядом коллекцию черепов,- пришельцу, поди, надоело горе мыкать?
   - Да я, в общем-то, никогда на судьбу не сетовал. Быть же слишком счастливым, на чем настаивает радушный хозяин, не очень-то и прилично.
   - Не прилично где спать, там и углы обливать. Но, повторяю, пришельцу терпеть совсем не обязательно. Наверное, он меня стесняется? А ведь стеснительные самые смачные!
   Рунатиня удалился, но мне все равно не хотелось изливать свое нетерпение, груз которого я, честно говоря, не испытывал. Впрочем, спать также не хотелось. Это какими же нервами надо обладать, чтобы храпеть в день своей смерти! А вот подвести итог собственной жизни совсем не помешает. Начать, вероятно, необходимо с рождения. Начать? Да уже заканчивать пора, смачненький пришелец! Смачненький… Никогда бы не подумал, что такое аппетитное слово встанет колом в горле. А чем, собственно, нормальный человек лучше людоеда? Или тому самому нормальному не приходилось восторгаться смачненьким цыпленком или гусем?
Лично я не собираюсь выставлять себя вегетарианцем. Но одно дело, когда ты обсасываешь чьи-то косточки, и совсем другое, когда то же самое проделывают над твоими ребрышками. Не иначе как дикостью такое и не назовешь.  Решительно заявляю: я не собираюсь быть нечто вроде молочного брата молочному поросенку. Да кому интересно мое мнение?! Точно, не людоеду, который даже разоружить меня не счел необходимым – настолько уверовал в свое физическое превосходство. Но ведь факт налицо: масса Рунатини, по крайней мере, раз в пять превышает мой вес, ну а о росте вообще говорить не приходится.
      У меня, как у законченного реалиста, не могло не возникнуть подозрений относительно подлинности данного персонажа. Однако все хорошенько взвесив, я пришел к глубокому убеждению, что на сказочное разрешение проблемы рассчитывать не приходилось. Действительно, разве в том тысячелетии, откуда я прибыл, нет высоченных дядей, до чьих подбородков возможно достать только в прыжке? Конечно, есть. Но таких верзил раз-два и обчелся. К тому же они все равно заметно ниже средневекового гиганта. В добавление ко всему современные гулливеры не отличаются мышечной массой, в то время как Рунатиня выглядит весьма убедительно. Конечно, живот несколько великоват, но ведь куда-то же надо складировать десятки килограммов человечины? Я не собираюсь оправдывать дикие нравы средневекового людоеда, тем более не призываю современных гулливеров брать с него пример, но то, что человечество мельчает, лично у меня нет никаких сомнений. Впрочем, если бы кто воочию встретился с Рунатиней, сомневающихся стало бы еще меньше. Дураков нет оказаться в качестве барашка на каннибальском столе? До поры-до времени я так же не считал себя глупцом, но Чуки заставила меня поумерить в спеси. А ведь эта умница даже нескольких дней не продержалась в школе! Конечно, если бы мне во всей красе представили Рунатиню, я бы еще долго в себе не разочаровывался. Впрочем, что теперь обо мне говорить, если песенка моя спета, а вот Чуки еще долго будет драть свое горло.
      Кажется, у этой чертовки везде все схвачено, за все заплачено. Даже с Людоедом подписан пакт о ненападении. Но чем можно расположить к себе зверя? Только посулами о большом стаде. Допустим, мечта Чуки исполнится, но ведь золотые семена больше подходят для травоядных. К тому же, Людоед предпочитает специфическую пищу – достаточно посмотреть на однородный состав черепов – и о стаде говорить станет вовсе не обязательно. Однако известно, что во время коронации того же Инки в жертву Солнцу приносят двести детей, а коль скоро обладателя золотых семян ожидает могущество, может быть, даже еще более впечатляющее, то количество несчастных отроков скорее всего резко возрастет. Вполне возможно, что будущая правительница – иной Чуки себя не зрит – и нынешний Людоед пришли к соглашению о регулярных поставках человеческого мяса на данную территорию. Впрочем, соглашения частенько разрываются в одностороннем порядке, и если Чуки взойдет на трон, она тут же забудет о существовании кровожадного великана. Короче говоря, неукротимая карьеристка поступает так, как поступают современные политики, рвущиеся к вершинам власти: раздавай обещания направо и налево, а послать далеко и прямо завсегда не поздно.
      Конечно, это всего лишь одна из версий, но если мои умозаключения не надуманы, Рунатиня еще до рассвета пожалует сюда и задаст мне парочку-другую вопросов. Думается, излишней любознательностью возможно объяснить то, что моя не совсем единомышленница не стала удерживать меня от побега. Более того, в моей непоседливости Чуки была крайне заинтересована, ибо избежать встречи с Рунатиней мне так или иначе не удалось бы. Я даже не сомневаюсь, что речь пойдет об изумрудной пещере. Но в последнее время мне все больше хочется молчать.
      Послышалась барабанная дробь, правда, не такая яростная, как при моей поимке. Оно и понятно: куда я теперь денусь? И вот в так называемую спальню вошел Рунатиня и принялся высвечивать факелом углы.
    - Хозяин что-то потерял?
    - Смотрю, не сильно ли гость размыл стены своим нетерпением.
    - Хоть глаза сломай, а компромат на меня собрать не удастся.
    - Что такое компромат, смачненький пришелец?- Рунатиня слишком неуклюже переместил факел, жар которого едва не опалил мне ресницы.
    - Уж на лице-то моем компромата точно нет,- огрызнулся я, увеличивая дистанцию.
    - Я знаю, где есть твой компромат, знаю!- Рунатиня опустил факел к моим бедрам.
    - Говорю же, не изливал я свое нетерпение, не изливал!- мне пришлось спешно заботиться о собственной безопасности,- и давай ближе к делу: зачем вернулся?
    - Да вот хотел спросить: куда пришелец направлялся?
    - Туда же, куда и все предыдущие спутники Чуки.
    - К Скале пумы?
    - Да, к озеру Титикака.
    - В большом озере проживает мой добрый приятель Вакан (демон). Он – последний и самый страшный круг ада.
    - Хочешь, передам ему от тебя привет?
    - Вот старина обрадуется! Только пришелец до Вакана все равно не дойдет – перед ним не менее страшные круги, из которых живым не выбраться. А чего ты забыл у Скалы пумы?
    - То же, что и все предыдущие спутники Чуки.
    - Тогда, может, скажешь название пещеры «молодой зелени»?
    - Говори лаконичней – изумрудной. Но разве предыдущие спутники не просветили на сей счет Рунатиню?
    - Спутники неправильно раскрывали свои души. Наверно, они не знали название изумрудной пещеры.
    - Так ведь и моя душа неправильная!
    - Это и есть благодарность? А ведь счастье надо заслужить.
    - У нас с тобой разное понимание счастья, и я вряд ли прибалдею, когда ты станешь грызть мои уши.
    - Конечно, трудно отказаться от лакомства, но дружба с пришельцем дороже.
    - А от всего остального отказываться не намерен?
    - Не подыхать же с голодухи?- вопросом на вопрос ответил людоед, взирая на меня так, словно это я собирался им позавтракать,- но ради все той же дружбы и названия пещеры придется смириться со злодейкой судьбой.
    - Да живи, проглот несчастный, и ни в чем себе не отказывай. Тем более – в лакомстве.
    - А может, я хочу подохнуть, хочу, и все!
    - Но у меня нет выбора. Чего тупо смотришь? Поясняю: если ты меня не съешь, совесть меня заест.
    - Оттого, что я загнусь с голодухи?
    - Вот именно! Да и что это за название, если ради него способно умереть?
   - Такой вот я дурак,- Рунатиня не нашел ничего более умного, как только себя оговорить.
    -Еще какой дурак,- подыграл я хозяину,- вот загнешься и названием не воспользуешься 
      -Да как можно воспользоваться названием?- с фальшивым недоумением откликнулся Рунатиня, устремляя взгляд на черепа,- просто хотелось узнать, ради чего люди живота своего не жалеют.
    - Неужели все эти счастливцы направлялись к изумрудной пещере?- я пристально всмотрелся в Рунатиню и, когда тот кивнул, не задержался с поздравлением,- хлебное местечко себе оторвал.
    - Оно мне по наследству досталось. Как и большинство черепов.
    - Выходит, мысль об изумрудной пещере не покидала человечество со времен Манко Капака?- принялся я рассуждать вслух,- но ведь только при нынешнем Инки, при Пачакути, возможно воспользоваться ее сокровищами.
    -Вот и воспользуйся! Если в сокровищах твое счастье, называй пещеру и отправляйся передавать привет старине Вакану.
      По крайней мере, у меня появился шанс на спасение. Но разве разумно доверять людоеду? А что остается? В противном случае на одного, с позволения сказать, счастливца станет больше, а здесь и без того с черепами проблем не наблюдается. Однако опыт минувших дней свидетельствует о том, что только молчание дает шанс на более или менее удачное разрешение критической ситуации. Достаточно вспомнить «Дыры шипящих огней», где рука Чуки активно способствовала тому самому разрешению. Но тогда я лично принимал самое непосредственное участие в собственном спасении, а сейчас – глаза бы на себя не смотрели! Но, объективно говоря, и пара протянутых рук вряд ли вызволит меня из этого подземелья.  Тем не менее, хочется верить, что Чуки не станет сидеть, сложа руки.
    - А не передать ли тебе самому привет своему старине?
    -Хорошая идея! Называй пещеру, и я сразу же отправлюсь заключить дорого Ваканчика в дружеские объятия.
    - Хочешь сказать, что без всякого там названия объятия дружескими не покажутся?- не скрыл я иронии.
    - Без подарка не прилично идти в гости.
    - Прозрачный намек на отсутствие у меня какого бы то ни было этикета? Но я к тебе в гости не набивался.
    - Откуда пришелец мог знать, что повстречает в «Костях» такого доброго человека как Рунатиня,-людоед поднес факел к своему лицу, чтобы я мог насладиться открытостью его взгляда.
      Никакого наслаждения! Мало того, глаза были настолько глубоко запрятаны в подпалинах шерсти, что ни о какой открытости говорить не приходилось. И тут меня осенило: Рунатиня не собирается довольствоваться тем жертвоприношением, какое ему «светит» в случае восхождения Чуки на престол. Но страшно подумать, что произойдет с человечеством, если им станет управлять людоед.
    - Что-то я не пойму, о каком подарке идет речь?
    - Вот настригу «зелени» со стен пещеры, и порадую старину Вакана,- притворно отозвался Рунатиня.
    - Кажется, на изумрудах ты не собираешься останавливаться.
    - Да что в той пещере возьмешь, кроме камешков?- Рунатиня пристально смотрел на меня, пытаясь понять, одержим ли я «золотой лихорадкой», унесшей жизни стольких людей.
    - Вот и я не верю в сплетни о золотом сосуде с золотыми семенами.
   - Но из простых семян не смог бы взрасти золотой город!- выдал себя Рунатиня, опуская взгляд к черепам,- счастливцы мне о таком рассказывали.
    - О Куско?- теперь уже я не обошел своим вниманием черепа,- вон сколько людей так и не смогли реализовать свои амбиции стать «золотыми» правителями. Рунатине не терпится заделаться одним из них?
    - Умом двинулся, пришелец?- людоед наступил на череп, и он лопнул, как скорлупа ореха,- а кто же будет делать людей счастливыми?
      По всему было видно, что Рунатиня слыл ортодоксальным жизнелюбом. Что, впрочем, не мешало ему с легкостью гильотины лишать жизни других людей.
    - Я об ином: людоед не прочь заделаться правителем, чье могущество было бы даже весомей могущества самого Пачакути?
    -Всегда испытываю досаду, когда меня называют пожирателем людей,- поморщился Рунатиня, и это стало понятно по сомкнувшимся на глазах шерстинкам,- а ведь можно сказать не людоед, а более точно – людолюб. Ну а чтобы кем-то там заделываться… Я о том мало задумывался. Хотя в предложении пришельца что-то такое есть.
      Рунатиня лукавил, и свою властную длань(именно он, а не съеденный крокодилами самозванец, являлся вождем всех чиригвано) был бы не прочь простереть надо всей территорией Тауантинсуйу, а может, и более того.
    - Надоело, значит, быть беспорточником?- не сдержал я иронии, называя вещи своими именами.- И, кажется, осуществить свою мечту людолюбу будет не так уж и сложно: движение он начнет отнюдь не сначала, и вполне вероятно, что в каждом круге ада у него есть свой Вакан, готовый заключить закадычного дружка в свои железные объятия.
    - Мне все больше нравится предложение пришельца, отодвинуть зажравшегося Пачакути,- Рунатиня бурел буквально на глазах,- а тебя, мой дружок закадычный, я сделаю своей правой рукой. Пошли же немедленно к изумрудной пещере, и я попутно представлю тебе старине Вакану.
      А чего бы и не пойти? С таким атлетом как Рунатиня никакие круги не страшны, даже если они и являются символом зла. Вопрос, впрочем, состоит в другом: к чему все это приведет? Известно к чему: к тотальному истреблению человечества. Но если я стану влиять на стратегию вновь созданного государства, то на его гербе не найдется место кровожадному клыку. Я встряхнул головой, освобождаясь от бредовых мыслей. Конечно, никакой правой рукой мне не в жизни не стать, и на клык я попаду в тот же миг, как только золотой сосуд с золотыми семенами окажется подмышкой у Рунатини.
    - А хочешь, будешь и левой рукой?- людоед расценил мое замешательство неудовлетворенностью грядущим назначением,- как жаль, что у человека всего две руки, а то бы ты заделался у меня таким загребущим!.. Ну что, идем, пришелец?
    - Если уж на то пошло, я также испытываю досаду, когда меня называют пришельцем. Не знаешь, что о себе и думать: то ли ты инопланетянин, то ли завоеватель какой. Уж лучше быть трейсером – человеком, прокладывающим новые пути. Во всяком случае, на такой версии настаивают французские индейцы.
    - Французские?- удивился вождь чиригвано,- про таких ни разу не слыхал. И они большие людолюбы?
    - Племя французов если кого и обожает пробовать на клык, то лишь лягушек.
    - И как только этих лягушатников не вырвет!- Рунатиня разродился звучной отрыжкой,- однако, мой смачненький… ну, конечно же, быстроногий трейсер, старина Вакан нас уже заждался.
      Сначала сожрет и только потом сунет подмышку золотой сосуд.
    - Вот что я скажу тебе, людолюб прожорливый: мне не в кайф брататься с Ваканом,- я ненавязчиво так намекнул на то, что длительные переходы не для меня.
      Но Рунатиня, похоже, уже не мыслил себя вне трона.
    - Не понятно, что такое кайф, но лобызаться с Ваканом в самом деле не обязательно: старина всегда был неуклюжим малым, и на радостях ему ничего не стоит превратить трейсера в мешок костей.
    - Людолюб вообще ничего не понял: я не хочу, чтобы он покидал свою территорию.   
    - Но тогда старина Вакан может не поверить, что трейсер старается для меня, и так огреет его золотым сосудом, что потом семена не соберешь. Хотя Вакану мараться не придется: трейсер сойдет уже со следующего круга. Нам надо вместе идти.
    - Не отодвинуть тебе, людоед, Пачакути,- взорвался я, не подозревая, что во мне бродит столько негативной энергии.- Вот твои подчиненные,- я ударил ногой по черепам,- а над живыми людьми тебе никто не позволит властвовать!
    -Ош-шибаеш-шься, приш-шелец,- Рунатиня придал своим словам змеиное звучание,- по крайней мере, над одним человеком я повластвую всласть. Сначала я отгрызу тебе уши, потом откушу нос, выковырну глаза… Ты не увидишь, но почувствуешь, как я вырву твои кишки и набью твой живот маисом. Какое получится жаркое! Объедение, у кого рот большой! Но я не стану тщательно обгладывать кости – должно же хоть что-то перепасть чиригвано.
      Рунатиня не смог сдержать то ли разочарования, то ли радости, и барабанная дробь вызвала колебания потолка. Комья земли упали на мою голову, и я был не против своего немедленного погребения. Все лучше, чем представлять собой набитое кукурузой чучело. Но если все же подобное произойдет, то хочется верить, что жаркое встанет людоеду поперек горла. Рунатиня отправился прочь, продолжая извлекать пренеприятные звуки из своего плешивого пуза, ставшего таковым вследствие переизбытка гормонов то ли разочарования, то ли радости. Ну а у меня появилась прекрасная возможность сделать себе устное внушение. Действительно, зачем ворошить рой, если заранее было ясно, кому от этого станет хуже? Впрочем, веди я себя куда сдержаннее, вряд ли смог бы рассчитывать на гарантированную анестезию. Однозначно, не смог бы! Но с другой стороны, при большей покладистости я был вправе надеяться на более гуманное отношение. По крайней мере, людоед не стал бы на живую чего-то там отгрызать, откусывать, выковыривать…
      Однако избежать издевательств возможно при условии экстренной эвакуации из средневековья, что осуществимо лишь при наличии водной стихии. Каким путем сюда прибыл, таким придется и отчаливать! Получается, о спасении лучше и не мечтать? А может, не стоит паниковать, ибо моя настоящая жизнь протекает в другом временном измерении, и если даже тут и погибну, ничего страшного не произойдет? Когда дело касается жизни, преступно гадать на кофейной гуще. Хотя поразмышлять никому не запрещается. Допустим, через несколько часов людоед воплотит свои угрозы, и от меня останутся только косточки, которые даже при большом воображении трудно будет реанимировать. Если уж и отбрасывать концы, то где-нибудь у океанического побережья, и чтобы бесчувственное тело не утеряло внешней привлекательности. И если вдруг каким-то непостижимым образом его прибьет к родным берегам, на воскрешение стоит надеяться. Но разумней – не стоит. Кто я такой, чтобы обо мне заботились небеса? Простой смертный, и этим все сказано! Но, кажется, я страдаю комплексом неполноценности…
    - Чуки, дай же тебя расцелую!- я искренне обрадовался единомышленнице, но, напоровшись на жесткий взгляд, поспешил не самым удачным образом отвести от себя подозрения в сексуальных домогательствах,-но почему без предупреждения?
    - Синчи хотел, чтобы я прислала к нему часки?
    - Гонец – слишком наглядно. А вот проинформировать о своем визите тюремной азбукой – правило хорошего тона. Чем ты хуже Рунатини, о чьем приближении узнаешь заранее?
    - Мой живот не способен издавать барабанные звуки.
    - Но все равно, как тебе удалось перехитрить хозяина подземелья?- я не стал обнаруживать свою осведомленность в деловом партнерстве Рунатини и Чуки.
    - Рунакон показал мне черный ход в подземелье.
    - Я подарю Рунакону Сверкающий клык. Веди же меня к нему!
    -Рунакон надеется на более существенную благодарность: название изумрудной пещеры.
      Рунакону ли нужно то самое название? Ой, сомневаюсь! Однако нельзя выставлять свои чувства напоказ. Тем более Чуки ближе поднесла факел к моему лицу, стараясь понять, чем вызвано мое замешательство.
    - Но если я назову пещеру, то об этом сразу же станет известно Рунатине, не скрывающему своих имперских устремлений.
    - Синчи хочет сказать, что Рунатиня сам не прочь воспользоваться золотым сосудом с золотым наполнением?
    - Вот если бы ты с ним хоть раз переговорила, тогда поняла бы, как важно держать язык за зубами,- я не слишком внятно сформулировал свою мысль, но Чуки была умной девушкой.
    -Тогда, действительно, не стоит посвящать чиригвано в тайну изумрудной пещеры. Только как мы теперь отсюда выберемся?
    - Может, дать ложную информацию? Придумаем более или менее подходящее название, да и отблагодарим Рунакона от всего сердца.
    -Если Рунатиня задумал завладеть золотым сосудом, то ложь быстро откроется, и тогда нам уже никогда не достичь изумрудной пещеры.
    - Почему это никогда?- я выгнул грудь колесом,- Синчи полон сил и решимости взять заветную высоту. Применительно к пещере – глубину.
    - Рунакон признался, что вождь чиригвано дружен с Ваканом, а это последний рубеж на пути к изумрудной пещере.
    - Да свернем мы шею этому Вакану!- не без бравады воскликнул я, мечтая только об одном: вырваться отсюда всеми правдами и неправдами,- как тебе вот такое название пещеры: Зеленая тоска? Романтично, правда?
    - Почему непременно зеленая?
    - Потому что тоска иной не бывает, да и изумруд уж точно не красного цвета.
    - Вообще-то изумрудная пещера – название скорее условное, и зеленого камня в ней, как поговаривают, не так уж и много. Пещера та – целая система потайных ходов, один из которых и приведет нас к зеленым стенам, в чьем окружении и находится золотой сосуд с золотым наполнением.
    - Час от часу не легче! Оказывается, мало пройти семь кругов ада, так еще и в лабиринтах ничего не стоит заплутать на всю оставшуюся жизнь. В гробу я видел такой сосуд с точно таким же наполнением! Если повезет отсюда вырваться, немедленно поворачиваю назад, к океану.
    - И как Синчи объяснит рукано свое возвращение?
    - Жгучим желанием возобновить неоправданно прерванный учебный процесс.
    - А я вот не смогу солгать своим землякам.
    - Ну и, пожалуйста! Только много ли найдется среди них сторонников твоей бредовой идеи повелевать миром?
    - Может, Синчи покажет мне того человека, который не хотел бы восседать на богато украшенных носилках? А ведь рукано только на первый взгляд довольны своим якобы привилегированным положением, и кому как не им не ведать о всех преимуществах, даруемых высоко занимаемой должностью?
      Рукано – неизменные носильщики всемогущего Инки, и Чуки тысячу раз права, говоря об их тайных желаниях оказаться на самом верху. Население Тауантинсуйу состоит из сотен племен, и рукано, похоже, вознамерились встать во главе этого сброда, для чего необходимо завладеть золотыми семенами, благодаря которым не сложно достичь небывалого могущества. Наивно полагать, что должность кураки сулит мне перспективы на расширение властных полномочий. Если же каким-то чудом удастся дотянуться до золотого сосуда с точно таким же семенами, Чуки не упустит случая запустить в него свою загребущую руку. Совсем не уверен, что после этого она позволит мне отираться у ее стройных ног. Увы, но мой Сверкающий клык нужен до тех пор, пока золотой трон не затмит его своим сиянием. Вывод очевиден: рисковать собственной головой ради благополучия чужой задницы – занятие для идиотов. При чем тут «хвост ламы»? Но ведь на троне не стоят на голове! И все же придется рисковать, ибо я погрузился на глубину веков не для того, чтобы вылететь отсюда пробкой из-под шампанского. Я принимаю вызов, а там поглядим, чья возьмет.
    -Не пора ли рвануть к лабиринтам пещеры с условным названием Изумрудная?- я решительно схватился за рукоятку ножа.
    - Синчи уже сейчас может отбросить все условности.
    - Зачем тебе знать истинное название пещеры? Дорога-то у нас одна!
    - Дорога небезопасна, а Сверкающий клык – не панацея от всех бед.
    - Рано меня хоронишь, рано,- я четко дал понять, что не намерен разглашать тайну, благодаря которой продляю свои дни,- и если потребуется, готов ответить Рунакону черной неблагодарностью.
    - Как-то все не по-человечески получается,- Чуки не добилась того, ради чего здесь оказалась, и нерешительность сквозила в каждом ее слове.
      С другой стороны, делиться сокровенной тайной с бывшим сподвижником, а теперь конкурентом номер один – сущее сумасшествие. Да-да, Рунатиня – малый не промах, хотя и видится законченным дикарем. Чуки все явственнее улавливала в моих словах рациональное зерно.
    - С людоедами нельзя вести себя по-человечески.
    - Тогда за мной!- скомандовала Чуки, устремляясь к выходу.
    - Эй, черный ход явно не там!
    - Дело Синчи молчать,- Чуки загасила факел,- молчать, понял?
    - Угу.
    - И никаких угу, понял?
      Я кивнул, но в полной темноте этого не было видно. Но я просчитался!
    - То-то же,- довольно отозвалась Чуки,- и впредь никогда не повышай голос. 
     «Только не надо язвить, тем более обстоятельства к этому не располагают»,- я хотел было высказать Чуки свои претензии, но не осмелился «повысить голос». Но предупреждаю сразу: молчать долго я не намерен.
     Даже в кромешной темноте мой ум не переставал генерировать светлые мысли. Так стало яснее ясного, что никакого черного хода не существовало, да и какая в нем была необходимость, если в здешних краях для тайн не имелось предпосылок. В этой связи Рунакон казался пятым колесом в телеге, и его присутствие тут вряд ли было оправдано. Ну а ложное упоминание о черном ходе и прозрачный намек на благодарность были частью стратегического плана, навязанного Рунатине теперь, поди, уже бывшей сподвижницей, о чьих имперских амбициях она даже не догадывалась. Да-да, в моем лице Чуки должна благодарить свою судьбу, ведь я предстал крепким орешком, оказавшимся не по зубам амбициозному людоеду.
  …Рунатиня грузно шагал у выхода, мало сомневаясь в том, что Чуки удастся добиться того, в чем ему было отказано. Наивный, даже если бы Чуки узнала название пещеры, она о том ни за что на свете не проболталась бы. Эта с позволения сказать единомышленница сильнее сжала мою руку, давая понять, что наступает самый ответственный момент. Впрочем, и без того было ясно, что мы оказались, в сущности, в безвыходной ситуации, и широкая волосатая спина, закрывавшая проход, красноречиво о том свидетельствовала. Чуки толкнула меня в грудь, и я буквально влип в стену. Мне было приказано не шевелиться, хотя страх настолько парализовал мою волю, что всяческие распоряжения казались лишними. Чуки вышла на улицу, и Рунатиня не задержался с вопросом.
    - Так радоваться мне или огорчаться?
    - Радуйся, зубастый, радуйся,- не очень весело отозвалась Чуки.
    - Я в тебя верил,- Рунатиня забарабанил по пузу,- говори же название пещеры.
    - Может, не стоит перебивать аппетит?
    - Перебивать?- Рунатиня еще интенсивнее заработал своими колотушками,- да я на радостях и тебя готов сожрать!
    - Тем более, сначала надо нагрузить зубы, а потом уже уши.
    - Вот такой я слабохарактерный: чего не скажут, все сделаю,- людоед вошел в подземелье, и закричал во всю мощь своих легких,- трейсер, ты уже никогда не сможешь проложить новые пути.
      Меня пробил холодный пот: что если Рунатиня видит в темноте не хуже совы? Но я все равно не стал бы вырывать ему глаза…
      К счастью, организм людоеда оказалась настолько заполнен радостью, что места для подозрений в нем попросту не осталось. Однако я ошибся, и первой о том прочувствовала моя рука.
    - Отпусти, злодей, или не видишь, что это не трейсер?
     Во-первых, в этакой темнотище было совсем не просто что-либо разглядеть, и, во-вторых, кто еще, кроме меня, мог находиться в подземелье? А раз так, то я намерен несколько подпортить аппетит людоеду.
    - Не бряцай оружием,- предупредила меня Чуки, еще крепче сжимая мою руку,- и быстро отсюда!
      Спасительница моя! Держи меня крепче за руку! Подземелье мы покинули довольно шустро, но уже на первом километре дистанции пришлось значительно сбавить обороты. А тут еще и барабанная дробь самым негативным образом воздействовала на дыхание, что не способствовало поддержанию стабильного ритма.
    - Не рано ли ноги стали заплетаться?- Чуки не задержалась с претензиями.
    - Но рано или поздно людоед схватит нас! Его шаг стоит наших трех.
    - Твоих – пяти,- продолжила нападать на меня Чуки, толкая в спину,- шире шаг!
    - Если бы не твои уговоры, я сейчас уже отмучился бы. А так, получается, только растянул собственные страдания.   
    - Знай рукано, какой на самом деле Синчи слабак, поручили бы кому-нибудь более достойному раздобыть золотой сосуд с точно таким же наполнением.
    - Только не надо придавать нашей авантюре общенациональную значимость,- я рухнул на землю, не в силах продолжать движение,- о нашем сумасшествии знают только временно исполняющий обязанности кураки Сын полка, да твой не совсем уравновешенный братец.
    - Но разве от этого наша ответственность перед рукано становится менее эпохальной?- где-то даже щуплая Чуки довольно легко оторвала меня от земли,- шире шаг, говорят!
    - Шире Рунатининого не сделаешь,- устало выдохнул я, волочась за Чуки,- и спрятаться, не спрячешься: у людоеда нюх, что у немецкой овчарки.
    - Немецкая овчарка – странное название племени, но мы все равно умнее,- Чуки задрала подол, открывая взгляду целую систему потайных карманов.- Благодари Виракочу, что твоя будущая жена такая хозяйственная.
    - С чем этот мешочек?
    - С сушеными листьями коки,- Чуки принялась активно мять мешочек, стараясь основательно измельчить его содержимое.
   - Кажется, я «догнал» для чего нужен этот «табачок». Он собьет овчарку со следа! Только, пожалуйста, шевелись.
    - Без паники! Подпустим Рунатиню поближе, и уж тогда…
    - Больная на всю голову?- я с таким чувством постучал по своему лбу, что даже почудилось, будто мой кулак стал причиной стремительно приближавшейся барабанной дроби.- Людоед не самоходное орудие, чтобы его забрасывать «коктейлем Молотова»,-я попытался усилить впечатление повторным нападением на собственный лоб, но вряд ли то было целесообразно, ибо барабанный стук раздавался чуть ли не у самого уха.- Ну же, хозяйственная моя!
      Трудно сказать, что подстегнуло Чуки к активным действиям – смертельная ли опасность или ласковое обращение – но она живо принялась обрабатывать «шлейф» нашего бегства. Я постарался ей не мешать, из последних сил предпринимая  ускорение. То, что «табачок» оказался качественным, легко было определить по заметно снизившейся частоте барабанного боя. Вероятно, отныне Рунатиня вынужден был уделять повышенное внимание не животу, а носу. Короче говоря, от былой дроби остались одни только воспоминания. Мало того, периодичность ударов все больше напоминала стук останавливающегося сердца, и теперь можно было позволить себе никуда не торопиться.
    - До чего же ты у меня хозяйственная,- я осмелел настолько, что попытался повести с Чуки, как с законной женой, но та, похоже, не разделяла моей радости.
     И ведь было с чего! Частота «сердечных сокращений» снова резко возросла, заставив задуматься о бренности бытия. Бешеный пульс!
    - Не слышишь, что ли, как овчарка разбрехалась? Сыпь же скорей табак!
    - Мешок пуст,- как-то уж слишком спокойно призналась Чуки.
    - Так возьми другой!- в панике я принялся задирать Чуке подол,- у тебя, поди, все карманы кисетами забиты.
    - Другого нет,- откровение Чуки прозвучало смертным приговором.
    - И это называется хозяйственная?- обреченно выдохнул я, ощущая слабость в ногах,- никогда я на такой не женюсь, никогда!
      И это нельзя было назвать моим капризом. То была горькая, но объективная реальность. Однако Чуки продолжала верить в свою счастливую звезду…
    - А какая нужда в листьях коки, если мы в полной безопасности?
    -И это, по-твоему, безопасность?- я указал на разъяренного людоеда, появившегося из-за куста,- ох, и сытный же завтрак его ожидает!
    - Рунатиня, напротив, захлебнется собственной слюной: мы же теперь не на его территории, а кому хочется сориться с куда более свирепым соседом?- Чуки провела рукой по стволу рухнувшей гевеи, являвшейся своего рода демаркационной линией.
      И ведь так оно на самом деле было! Ко всему прочему, Рунатиня не обладал визой, а самовольно пересечь границу, он не отважился. Ему только и оставалось, как выражать барабанной дробью свое неудовлетворение драконовскими законами, неукоснительно выполнявшимися всеми персонажами этого отнюдь не сказочного царства. Мы не стали провоцировать голодного барабанщика на несанкционированные действия и спешно отдалились от приграничной зоны. Да и барабан не тот инструмент, который приятно слушать.
               
                ******** 
     Я все больше убеждался в том, что жизнь – это бег по пересеченной местности, где каждый шаг сопряжен с опасностью подвернуть ногу, а то и сломать шею. Так было на территориях «Дыр» и «Костей», так, верно, будет на еще не освоенной нами земле с устрашающим названием «Пляшущего Красного дракона», где, может статься, сбудутся самые неблагоприятные прогнозы. И тут уже окажется бессильна любая стратегия, как, впрочем, и мое природное обаяние, перед которым не может устоять даже такая стерва, как Чуки, никогда не испытывавшая недостатка в мужском внимании. Конечно, всякое обаяние не составляет труда подавить корыстными устремлениями, а вот чтобы расстроить стратегическую концепцию, приходится прикладывать массу усилий. И это несмотря на то, что моя концепция не несет в себе абсолютно никакого напряга. В чем ее суть? В молчании! Сними я все условности относительно изумрудной пещеры, и Чуки не стала бы представляться этакой чудо-хозяюшкой, у которой на черный день есть те или иные запасы. Вот и «табачок» очутился как нельзя кстати!
      Тем не менее, с каждым пусть и удачно пройденным кругом, сомнения известного толка все явственней дают о себе знать. Не такого уж и известного? Но разве то, что название изумрудной пещеры – ключ к золотому сосуду, а стало быть, и к неограниченной власти является секретом? Тем более не верится, что достаточно обладать примитивными знаниями, и корона тебе гарантирована. Кажется, название пещеры – всего лишь первый поворот ключа в замочной скважине. Возможно, самый важный поворот, но – первый.
      Однако всем поворотам я предпочел бы один, но самый «оборотистый». И, кажется, судьба начинает мне благоволить…
    - Думаю, Ниначумби мы пройдем без особенных трудностей,- сообщила радостную весть Чуки,- хотя бы потому, что название приятно ласкает слух.
    - Мы возвращаемся в родные пенаты, к рукано? Здорово! Ох, и достанется от меня этим злостным прогульщикам! И за тебя возьмусь: посажу на первую парту, и чтобы посещала все факультативы, за исключением того, где делается акцент на тусовочный жаргон.
    - Мне «влом» ходить в ячауаси,- Чуки лишний раз доказала, что осваивать школьную грамоту возможно заочно, не покидая собственного жилища,- тем более возвращаться назад.
    - Да, но ты же сама заикнулась о Ниначумби, и здесь я увидел в тебе самую преданную единомышленницу.
    - Территорию «Пляшущего Красного дракона» наши предки называли Ниначумби. Как Синчи уже догадался, раньше рукано селились на этих землях, а когда Красный дракон вконец распоясался, кто-то ушел высоко в горы, кто-то, напротив, спустился к океану. Но от исторического названия решено было не отказываться. И где бы рукано не разводили костров, Ниначумби – их отличительный знак.
    - Как сейчас модно выражаться – брэнд,- озвучил я собственные мысли, имея в виду выкрутасы, характерные для третьего тысячелетия.
    - Брэнд? Наверное, это действительно последний писк,- Чуки в который уже раз блеснула тусовочным сленгом, заставляя сожалеть о том, что в учебную программу было включено углубленное изучение ненормативной лексики европейских индейцев.- По крайней мере, я о том ничего не слышала.
    - И много не потеряла.
    - Разве Синчи не хочет, чтобы его жена была современной?
    - Вот когда станешь настоящей женой, тогда и поговорим. Но современные женщины не носят длинных платьев,- и хотя мы держали в головах разные временные категории, мне не показалось лишним уколоть ретроградку.
   - А какие носят, вот такие?- Чуки приподняла подол немногим выше щиколоток.
   - Это уже давно не современно.
   - Вероятно, вот так очень даже современно?- Чуки еще немного поддернула юбку.
    - Что ты все время строишь из себя старуху?
    - Тогда вот так?
    - Сейчас ты женщина средних лет.
    - А теперь молодая?- Чуки чуть оголила колени.
    - Сейчас ты бальзаковского возраста.
    - Как это понимать? Не достаточно молода? А что скажешь сейчас?
      Надо заметить, рукано вполне цивилизованное племя, и стриптиз чиригванских Эммануэлек претит их природной сущности. Обнажить щиколотку – ради бога, но не более того! Конечно, в племени не без урода, и пример с героиней южного фронта, способствовавшей обезвреживанию похотливых антасайя, лишним не покажется. Но тогда родина была в огне, и чтобы остудить пыл противника пришлось прибегнуть к радикальным мерам. Война никогда не ведется по правилам этикета! Но ныне мирное время…
    - Сейчас ты выглядишь очень даже молодо, и это видно невооруженным глазом,- поспешил я успокоить Чуки, желая повернуть вспять процесс экспонирования женского очарования, имевшего возбуждающее действие.
    - Только не надо меня жалеть, в конце концов, я еще не исчерпала все резервы своей молодости,- Чуки подняла юбку до «современного уровня».
    - Какие ноги!- не сдержал я своего восхищения,- они стали бы истинным украшением лучших подиумов планеты.
      Конечно, что такое подиум Чуки не знала, но для нее было куда важнее видеть блеск в моих глазах, подчистую выдававших мои мысли. Впрочем, о моих чувствах можно было судить и по другим факторам…
    - Но я  моложе, я много моложе!- взбесилась Чуки, становясь суперсовременной.
     - Тебе бы на подиуме нижнее белье демонстрировать,- горячо выдохнул я, сделав приятное открытие, что леди-рукано (чего же тогда говорить о джентльменах!) предпочитают, мягко выражаясь, свободный стиль одежды,- ты так молода, что хочется выть о том во всю планету.
      Я не уставал поражаться, откуда у Чуки навыки профессиональной манекенщицы? Во всяком случае, она держалась так, словно всю свою сознательную жизнь провела на подиуме в демонстрации, м-м, м-м,  нижнего белья.
    - Хочется выть?- в глазах Чуки угадывались игривые искорки,- но чтобы не было никаких сомнений, мы сделаем так,- она сняла через голову платье, окончательно убеждая меня в том, что та самая демонстрация заключается в натурализации красоты женского тела.- Ну же!
      И я завыл! Если бы кто мне раньше сказал, что я хоть на минуту, но обращусь в волка, я перегрыз бы лжецу глотку. Однако теперь я готов подписаться под каждой буквой расхожей формулировки: красота – страшная сила. Даю голову на отсечение, она страшней логова анаконд, кровожадных зубов людоеда… Но это как раз тот редкий случай, когда не хочется спасаться бегством, и даже умереть – одно удовольствие.
      Чуки и на этот раз совсем себя не контролировала, и если бы я задал ей парочку не праздных вопросиков, ответ получил бы незамедлительно. Но мне все время казалось, что за нами кто-то неотрывно наблюдает, а обнародование интимной тайны было не в наших интересах.
    - Не может здесь ошиваться банда Красных драконов?- задал я не самый актуальный вопрос, да и то тогда, когда Чуки уже взяла над собой контроль.
    - Драконов мы бы сразу заметили,- уверенно отозвалась она, поспешив, однако, надеть платье.
    - Тем не менее, трудно отделаться от ощущения, что кто-то пялится на нас во все глаза.
    - А я и без всяких ощущений о том знаю.
    - Даже так!- я еще интенсивней завертел головой в поиске любопытствующих глаз,- неужели о том нельзя было сказать раньше?
    - А что бы это изменило?
    - Ты бы стала вести себя много пристойней.
    - Не уверена. К тому же,  наблюдатель вряд ли чего понял.
    - Наблюдатель дебил? Ну, дурак из дураков?
    - Не похоже. Тогда бы с чего ему проделывать то же самое со своей подружкой?
    - Наблюдателей двое!- я стыдливо опустил глаза к земле, что дало Чуки пищу для язвительной насмешки.
    - Синчи не туда смотрит,- она помогла мне разблокировать зрение и указала наверх, где бесстыдствовала пара обезьян.
     - Так ты про этих наблюдателей?- облегченно вздохнул я, закрыв, однако, лицо руками,- но мне все равно стыдно. Теперь – за обезьян. Для них совершенно не существует никаких моральных устоев!
    - Кажется, не только для них.
      Я раздвинул пальцы, что позволяло прекрасно ориентироваться на местности. Чуки смотрела на меня так, словно к происходившему чуть ранее событию она не имела ни малейшего отношения.
    - Нечего уподобляться наблюдателям!- и хотя Чуки не смотрела на обезьян, я сделал прозрачный намек на то, что по степени непристойностей она не далеко ушла от бесстыдствующих приматов.- Впрочем, не станем смущать сладкую парочку и прошвырнемся по владениям Красного дракона.
      Я смело шагнул вглубь леса, тем более окружавшая меня действительность не располагала к замешательству. Более того, это место казалось поистине райским: и растительность, и животный мир представлялись такими ангельскими, что в существование темных сил абсолютно не верилось. Особенно меня поразил карликовый колибри размером со шмеля, для которого длиннющий лист рафии представлялся, поди, взлетной полосой. Кстати говоря, в современном мире рекордсменом среди листьев также является лист рафии, чья длина малость не дотягивает до двадцати метров. Даю голову на отсечение, «взлетная полоса» была раза в полтора длиннее! Это к тому, что в былые времена и анаконды, и людоеды виделись и крупнее, и прожорливей. Однако, не хотелось говорить о всякой нечисти, тем более в раю она не встречается. И кроме того, на «взлетную полосу» опустился колибри мечеклюв, походивший на уменьшенную в тысячи раз копию «Конкорда».
    - И ты все еще настаиваешь, что для нас здесь уготован третий круг ада?- я с недоверием взирал на Чуки.
    - То, что произошло между нами, больше не повторится,- хмуро отозвалась та, отчего-то решив, что райское наслаждение способна доставить только одна она.
    - Да ты посмотри вокруг себя, какие ангелочки летают!- не успел я как следует возрадоваться идиллической картиной, как разочарование в виде птичьего помета не заставило себя долго ждать.
   - Какие, такие?- рассмеялась Чуки, протягивая мне лист папоротника,- вонючие?
   - Такие тоже попадаются,- проворчал я, приводя голову в порядок,- хочется верить, что это станет самым горьким нашим разочарованием на романтичных просторах «Пляшущего Красного дракона».
    - Почему это нашим?- пуще прежнего распотешилась Чуки,- твоим!
      К моей радости, и ее голова не осталась обделенной, и теперь уже мне выпала приятная миссия, предстать в образе учтивого официанта.
    - Обойдемся без подхалимов,- Чуки в грубой форме отказалась от листа папоротника.
    - Это не к подошве прикладывается, а к темени,- я не упустил случая подпустить шпильку, наблюдая за тем, как Чуки втаптывает лист в землю.
      Впрочем, она прибегла к куда более эффективному способу по устранению птичьего бескультурья. Чуки, даже не сняв одежды, встала под прозрачные струи водопада. Вероятно, гордячка приступила к практическому воплощению своего обещания. Мне ничего не оставалось, как только злорадствовать: возомнила себя не отразимой ни в одной луже, так теперь думает, что на нее станут пялиться даже и при монашеском одеянии. Нравится мокнуть – да ради бога! Или больше и поглядеть-то уже не на кого? Кажется, вон та пара обезьян смотрится очень даже симпатично. Э, да ведь это наши знакомые! Вероятно, они хотели перенять у нас еще кое-что полезное. Спешу их разочаровать: моя вторая половина четко дала понять, чтобы я ни на что не надеялся. В общем, мальчики-девочки, не теряйте попусту времени, и оттачивайте то, что удалось подглядеть накануне. Вы все же решили остаться? Тогда давайте знакомиться. Меня зовут Синчи, хотя для вас более понятно Трейсер. Ну да, тот самый, кто прокладывает новые пути. Предлагаете ничего больше не прокладывать, и остаться у вас на вечное поселение? Места тут действительно глаз не оторвать, но рукано не простят мне предательства, да я и сам себе этого не прощу. К тому же, вы какие-то не коммуникабельные, и даже имен своих не удосужились огласить. Или вы здесь не утруждаете себя всякого рода обращениями? Тогда, позвольте,  исправить просчеты в вашем воспитании! Только, чур, не швыряться плодами и не показывать задницы, если вдруг имена покажутся слишком обидными. Как же вас не обидеть, а заодно и самому не напороться на неприглядную картину? Назовешь по-вашему, по латинос, посчитаете за заигрывание с коренным населением. Окрестишь по-своему, по европейскому, обвините в геноциде. Тогда, может, что-нибудь африканское приплести? Только чего приплетать, если я не знаю африканских имен? Азиатские даже лучше? А стоит ли забредать столь далеко? Вот и я считаю, не стоит. Тогда стану руководствоваться тем, что ближе. Мне, разумеется, ближе. И вот кого я в вас увидел: Борю и Катю! И хотя у рязанских индейцев так называют домашних животных, вы же прекрасно понимаете, что я не стремлюсь вас обозвать козлом и козой.
      Да, я до сих пор не представил вам свою суженую-ряженую, какую вы уже имели честь лицезреть в разобранном виде. Но и в одежде она выглядит потрясно, верно? Эй, но куда же она подевалась? Неужели утонула? Но водопад бурным явно не назовешь, да и его продолжение больше походит на ручей, в котором при всем желании невозможно захлебнуться. Значит, Чуки смылась по собственной инициативе, и водные ресурсы страны не играют здесь абсолютно никакой роли.
     - Вот ведь жизнь какая паскудная штука,- обратился я к сидевшим на суку обезьянам,- вам ли объяснять, как во мне нуждались всего несколько минут назад, а теперь, понимаете ли, развод и девичья фамилия! Вам там сверху, поди, видно, чем сейчас занимается моя зазноба? Уж не завела ли она шашни на стороне? Желаете сохранить нейтралитет? Какие же вы бесчувственные! Если в вашей семье полная идиллия, в чем я мог убедиться, когда вы вдохновенно перенимали у нас опыт физической чувственности, то и во всех остальных общественных ячейках должен царить разброд и хаос? А может, я тоже стремлюсь к созданию благополучной и сплоченной семьи. Да и моя вторая половина во всей этой чувственности только кажется ушлой, а как попадает в сети очередного ловеласа, до такой степени теряется, что не всегда элегантно освобождается от платья, да и потом все делает как бы шиворот-навыворот. Обезьянушки-козлятушки, не дайте Чуки оказаться в неловком положении, поведайте мне, под каким кустом она напрочь забыла об элегантности. Если вы не желаете утруждать себя словами, то хотя бы укажите пальцем, в какой стороне делает все шиворот-навыворот эта шлюха подзаборная, точнее, подкустная!
      До поры-до времени мне удавалось держать себя в руках, и почему бы впредь не сохранить свое доброе имя? Что это еще за площадное выражение «шлюха подзаборная», тем более – «подкустная»? Но если здесь на чье имя и падает тень, то уж нисколько не на мое. Что, впрочем, не оправдывает мой безответственный подход к выбору выражений. Теперь, если даже обезьяны и знают, где Чуки демонстрирует до безобразия прозрачное белье, они сделают вид, что ничего порочного не происходит.
      К счастью, я ошибся. Несмотря на внешнюю распущенность, по своему внутреннему содержанию мои новые знакомые оказались твердыми моралистами. Особенно морализировал Боря, нижней частью тела указывавший направление, где, надо думать, происходили всякого рода непристойности. Да и его подружка пыталась не отставать, а поскольку у самок нет четко выраженного вектора, то ее «стукачество» производилось оборотной стороной все той же нижней части тела. Трудно сказать, что больше возбуждало Борю: происходившая на почтительном расстоянии непристойность или не в меру эротическая поза его подружки, но он в очередной раз повел себя как законченный самец. Понятное дело, я не одобрял беспардонное поведение сладкой парочки. В конце концов, обезьяны принадлежат к славной когорте приматов, так что будьте любезны высоко нести знамя разума и добродетели. Выше уже некуда? Но залезть на дерево, еще не значит достичь нравственной высоты! Эй, слышите, что вам говорят? Верно, прав мудрец, уверявший, что если тебя не хотят слушать, ты теряешь время зря. И я побрел в указанном направлении, надеясь на то, что со слухом у Чуки не все так запущено. 
      Дохнуло гарью, и тут же резанула скабрезная мысль, от которой, впрочем, пришлось скоро отказаться. И хотя Чуки в делах интимных поистине была неукротимой, но чтобы страсть воспылала самым настоящим огнем… Я не настолько ревнив, чтобы верить в бредовые версии. Но ведь тянет гарью, тянет! И с каждой секундой горький привкус все ощутимей. К тому же рай на отдельно взятой территории остался далеко за спиной, уступив место довольно серому пейзажу – сухой тростник да коряжистые деревья без листьев. И хоть бы какая птичка-невеличка капнула мне на голову! Нет, что-то здесь явно не чисто.
      Я спешно повернул назад, но ощущение надвигающейся беды не переставало холодить сердце. Действительно, гарь сделалась настолько едкой, что дышать было уже невмоготу. То тут, то там вылезали из-под земли змейки дыма, которые, казалось, таили в себе опасность куда более грозную, чем та, какую преподнесли мне анаконды во главе с легендарным Атунамару. Шоу ожидается грандиозное, и спецэффекты будут поистине потрясными. Я уже сейчас ощущаю легкое содрогание почвы… Но я не люблю инсценировок, потому во всеуслышание заявляю о своем выходе из игры, для чего готов прибавить в беге. Но коль скоро в легкие стало попадать слишком много угарного газа, от активных движений пришлось отказаться. Впрочем, хочется думать, что уже совсем скоро серый пейзаж закончится. Можно особенно не торопиться.
    Конечно, я не настолько потерял от Чуки голову, чтобы не понимать, насколько абсурдна затея с поиском этой, бесспорно, ветреной бабенки. Действительно, ведь она не для того сбежала, чтобы завалиться под первым попавшимся кустом. Да и было бы с кем! Но не мог же я оставаться на одном месте, тем более Боря столь безапелляционно указал направление моего движения. Возможно, я не поверил бы ему, но Катя ни на азимут не сместила свою так называемую оборотную сторону нижней части тела, тем самым подтвердив штурманские наклонности своего дружка. Так или иначе, но я им выскажу все, что о них думаю, подвергнув жесточайшей обструкции аморальщину, какую несут они в массы при всяком удобном случае. Но чтобы положить этому конец, необходимо отсечь все суки, что даже теоретически сделать весьма проблематично. Впрочем, если даже лишить срамников излюбленных мест для удовлетворения их животных потребностей, найти запасной аэродром будет совсем не сложно, и никакая уменьшенная копия «Конкорда» не помешает сладкой парочке ощутить себя хозяевами положения. Но это не значит, что всем остальным предлагается поджать шасси, и я собираюсь отнюдь не шепотом озвучить собственное видение ситуации.
     Справедливости ради надо признать, что даже мне самому моя точка зрения показалась слишком оптимистичной, и когда впереди вспыхнул тростник, от былой эйфории не осталось и блестки. Еще бы, ведь пламя распространялось с такой быстротой, что спасение не представлялось объективной реальностью. И хотя в высоту огонь взбирался не так шустро, животного страха от этого меньше не становилось. Да и покажите мне человека, чье хладнокровие способно противостоять огненной стене, которая даже прыгуну с шестом окажется не по плечу. Во всяком случае, теперь понятно, отчего эта земля носит столь устрашающее название. Мог бы и раньше о том догадаться, ибо, прежде чем стать «Пляшущим Красными драконом», эта территория была «Огненным поясом», ведь именно так переводится Ниначумби. Впрочем, почему была?.. А коли не догадался, то отчего бы Чуки не провести со мной разъяснительной беседы? Не сейчас, разумеется! Но коль скоро время упущено, не стоит делать из Чуки козла отпущения. Во всяком случае, я на собственной шкуре испытал, что заставило рукано сорваться с насиженных мест. Но я не собираюсь воспользоваться их отсутствием. Слышишь меня, Красный дракон? Я не намерен разбивать кемпинг на подконтрольной тебе территории, тем более остаться здесь на вечное поселение. Я готов незамедлительно с тобой распрощаться, и будь любезен предоставить мне коридор для беспрепятственного передвижения. Да гори синем пламенем твой третий круг ада! Но все равно прикрути конфорку, а то несносно печет. Красный дракон, у тебя со слухом, похоже, не лучше, чем у сладкой парочки. Уж если на то пошло, логичней направить свой гнев на борьбу с аморальными проявлениями, которые происходят здесь на каждом суку. Необходимо выжечь каленым железом рассадники безнравственности. Выбить из-под ног растленных элементов почву, которой для них предстает всякий сук, а ведь с деревом пламя во все времена разбиралось быстро и качественно.
      Нет, если уж с людоедом не нашел общего языка, то что же тогда говорить о драконе? Да и честно сказать, на дискуссии времени совершенно не осталось: огнедышащий монстр надвигается с устрашающей быстротой. Думаю, дракон не очень обидится, если я повернусь к нему задом? Вот так! А теперь посмотрим, кто из нас расторопнее. Но после первого же рывка я ощутил катастрофическую нехватку кислорода. Казалось, воздух состоял из одного дыма, но то все равно был воздух! А если бы я находился во власти водной стихии? Тогда ни о каком воздухе вообще не велось бы речи. Как ни странно, но столь взвешенный анализ сложившейся обстановки придал мне второе дыхание, и я рванул, не обращая внимания на вышеозначенные трудности. Но Ниначумби не огненная стена, а огненный пояс, и что за этим стоит, объяснять не приходится. И вот уже со всех сторон занялось пламя, а сгореть заживо – перспектива не из приятных. Впрочем, задымленность была такой, что ничего не стоило потерять сознание, а это своего рода наркоз, и переход из одного физического состояния в другое не обещает стать болезненным. А коль скоро избежать горячих объятий Красного дракона не представлялось возможным,  я решил больше не драпать от собственной судьбы.      
     То, что мне был уготован более чем теплый прием, стало понятно по раскалившейся до предела атмосфере. Огненный пояс затягивался все туже. Значит, конец? Остается последнее средство – скорпионье! Бытует мнение, что окруженный горящими углями скорпион, наносит себе смертельный удар жалом. Дабы избежать мучительной смерти. Не воспользоваться ли мне его, безусловно, горьким опытом? Да, но ведь далеко не все разделяют вышеозначенную точку зрения. Действительно, ведь окруженный углями скорпион мечется по кругу, размахивая хвостом, а потом внезапно замирает. Создается иллюзия самоубийства. От теплового удара скорпион же просто впадает в каталепсию. В общем, подобный опыт для меня совершенно не приемлем.   
      Дымовая завеса не помешала увидеть беснующегося Красного дракона с распростертыми крыльями, по своей конфигурации напоминавших крылья летучих мышей. Дракон имел огромное количество голов, из чьих ртов время от времени вырывались языки пламени. Головам было слишком тесно, и когда они ударялись друг о друга, то из воспаленных глаз сыпались гроздья искр, порождая иллюзию новогоднего торжества. В это трудно было поверить, но раскаленные звездочки оказались подстать искрам бенгальских огней, чьи прикосновения не вызывают болезненных ощущений. Впрочем, высоченная температура настолько закалила мою волю, что боль представлялась дамой с веером, доставлявшим где-то даже облегчение. Но вернее всего, мой организм подпал под воздействие наркоза, который и вызвал сказочное видение в образе Красного дракона. Да, но видения зачастую происходят при полной «отключки». Я же продолжаю реально оценивать ситуацию, и даже готов сразиться с многоголовым чудовищем. Я вырвал из ножен свой надо полагать меч, и яростно замахал им, давая понять, что не намерен шутить.
    - Спешу похвастать, Красный дракон, мне выпало счастье сойтись в жаркой схватке с Гидрой, и за кем осталась победа, объяснять, полагаю, не надо. У тебя голов даже больше, но толку от этого меньше, ибо на месте отрубленной башки не сможет вырасти новая.
     Однако дракон не внял моим предупреждениям, и мне пришлось добавить в ярости. Но разве возможно остудить клинком не на шутку разбушевавшееся пламя? Конечно, проливной дождь был бы весьма кстати, но с самого утра на небе не отмечалось ни единого облака, и вряд ли стоило ожидать перемен к лучшему. Впрочем, пугать пламя ножом действительно глупо. Значит, смерть? Значит! Но ведь кроме небес повлиять на общий расклад сил способно еще одно поистине природное явление, название которому Чуки. Как бы я отблагодарил ее за свое спасение! Не может она жить без названия изумрудной пещеры, я не стану играть в молчанку.          
      Дым разъедал глаза, но это не помешало мне увидеть не весть откуда взявшуюся парочку. Что она тут забыла? Полагаю, не трудно догадаться. Да, но экстремальное спаривание не характерно для индивидов с заторможенным умственным развитием. Почему это не характерно? Процесс спаривания большого ума не требует! И все же не верится, что костяк сладкой парочки составляют отпетые извращенцы, мало заботящиеся о последствиях. А, может, не мало: если потомство зачато при высокой температуре, то кровь у него будет горячим. Однако с коротким умом невозможно строить долгосрочные планы, так что своим появлением здесь сладкая парочка обязана чему-то другому. Неужели они пришли со мной попрощаться? Но не правильней ли вместе воспользоваться спасительным коридором, о существовании которого парочке хорошо известно? А уж я отблагодарю по высшему разряду! Боря получит от меня резиновую обезьяну и пачку разноцветных презервативов, а его подружка – электровибратор и противозачаточные таблетки. Ну же, я готов следовать за вами, хоть на край света!
    - Нам нужен знать названий изумрудный пещера, и пришелец будет спасти,- донесся голос из-за дымовой завесы.
    - Впервые встречаю говорящих обезьян,- несмотря на раскалившуюся в прямом смысле обстановку, я еще не утерял способность к восхищению,- но для чего вам понадобилась какая-то там пещера, если все свои капризы вы справляете на деревьях? Вероятно, вы стремитесь к более цивилизованной форме общения и под пещерой подразумеваете дом терпимости?
    - Нам нужен названий пещера с золотой сосуд.
    - Кажется, вы стремитесь к другой цивилизации – к меркантильной. Но, ума не приложу, зачем обезьянам золотой сосуд?
    - Здесь мы задавать вопрос. Пришелец хотеть жить или нет?
    - Кто же не хочет…
     - Здесь мы задавать вопрос!
    - Но то был мой ответ.
    - Тогда называть изумрудный пещера, и быстро прощаться с Красный дракон.
      А ведь всего несколько минут назад ради собственного спасения я готов был назвать все адреса явочных квартир, и даже – сверхсекретный шифр чемодана с ядерной кнопкой. Разумеется, моя осведомленность в конфиденциальных делах оставляла желать много лучшего, но ведь не сложно придумать адреса, и еще проще – шифр. Так в чем же заминка? Пытаюсь понять, что произойдет, если золотые семена – этот код к неограниченной власти – окажутся в обезьяньих лапах? Да ничего страшного: страна станет одним сплошным обезьянником. Тем не менее, правильно перестраховаться.
    - А ведь для хороших обезьян ничего не жалко. Изумрудную пещеру величают Осколком упавшей звезды.
    - Не надо врать, пришелец. Дурукули давать тебе еще один попытка.
      Действительно, выдуманное мной название изумрудной пещеры слишком далеко от истины, что не может не вызывать недоверия. По заверению старого кураки территория, на которой находится изумрудная пещера Тамботоко, называется Пакаритамбо – Место Утренней Зари. Надо придумать нечто созвучное!
    - Название Первый луч солнца устраивает?
    - Пришелец хорошо подумать?- с недоверием спросили у меня.
    - А то нет…
    - Здесь мы задавать вопрос!
    - Хорошо подумал,- кивнул я, морщась от нестерпимого жара.
    - У пришелец мозги не спекся?
    - Да нормально у меня соображает голова! Но если не предпринять кардинальных мер, она совсем поглупеть и стать, как у обезьяна.
      Заключительную часть фразы я произнес на местном диалекте, что не могло не беспокоить: неужели пошел обратный процесс превращения из человека в обезьяну? Впрочем, не все ли равно, кем умереть? Отставить траурные марши – в конце концов, не ради них здесь объявилась сладкая парочка, да и я проявил небывалую для себя изворотливость.
    - Я давно заметил, что со слухом у вас не все в порядке, а уж когда стоит такой треск… Повторяю с чувством, с толком, с расстановкой: название изумрудный пещера Первый луч солнце.   
      Если отбросить блокаду Огненным поясом,  все так хорошо шло, а вот концовку смазал! Впрочем, не о деградации личности надо беспокоиться, а о спасении той самой личности. И первые о том сообразили обезьяны, приказавшие мне шустро следовать за ними. Если кто и против, то только не я. Но, умоляю, не торопитесь – позвольте, хотя бы откашляться. Проклятая гарь! Красный дракон, неужели надо топить «по-черному»? Но что это? Как будто река! Не знал, что обезьяны – прекрасные пловцы. Но, кажется, их не двое. Выходит, не сладкая парочка, а сладкое трио? Или такого не бывает? Однако я готов влиться в их дружный коллектив. Но это уже будет сладкой четверкой. Лучше – квартетом.
      Из-за пламени, оккупировавшего берега, температура воды резко подскочила, а вот мое самочувствие значительно улучшилось. Ах, если бы не кашель!.. А тут еще обезьяны устроили подводное состязание, прозрачно намекая, что начался самый опасный этап выхода из критической ситуации. Но ныряние и кашель взаимоисключающие субстанции! Придется принудить их к крепкому рукопожатию, иначе низко нависшее огненное крыло сделает из моей головы увеличенную копию кураги. И это в лучшем случае! Впрочем, на что способны высохшие мозги? Пополнять же и без того прожорливую армию идиотов, не очень-то и хотелось. Но кому интересно мое мнение? Вот и взаимоисключающие субстанции не собирались обрадовать крепким рукопожатием. Вероятно, у них не было рук. Ошибка природы? Но мне бы не хотелось расплачиваться собственной головой за чужие промахи.
     Я набрал воздуха в легкие, намереваясь под водой преодолеть самый горячий – в прямом смысле! – участок, но кашель вынудил меня к разбазариванию кислородного запаса. Вот напасть! И что самое обидное, исходит она из моего же нутра. Но неужели кашлю не ясно, что его существование целиком и полностью зависит от меня, и если я утону, то и он захлебнется в ту же минуту? Еще как ясно! Давно бы надо было затухнуть! А теперь на погружение, Синчи, на погружение, сильный! Я даже не подозревал, что столь долго способен держаться под водой без дозаправки. Однако стоило вынырнуть, как волосы едва не вспыхнули, словно пучок сена. И это при всем при том, что они были мокрыми. Пришлось срочно окунуться в ставший уже привычным мир мелкой рыбешки и водорослей. И так бессчетное количество раз. Да я прирожденное земноводное! Однако, боюсь, этого не оценит какой-нибудь дальний родственник зубастого Уампу. Впрочем, речушка слишком тесна, чтобы в ней водились крокодилы. Да и Красный дракон не потерпел бы подобного соседства.
     Так или иначе, но жар заметно поостыл, однако я продолжал свою подводную одиссею, не желая рисковать собственными волосами, а то и жизнью. Справедливости ради необходимо признать, что особенных сложностей с передвижением не отмечалось, поскольку река мелела на глазах, и я уже довольно длительное время шел, сутулясь, по дну. Мой затылок выполнял функцию термометра, и когда температура воздуха пришла в норму, я отважился оглядеться. Серый пейзаж с огненными прожилками остался далеко позади, и взору открылись живые, сочные краски, характерные для буйной природы. А какой воздух! Не надышаться! А вот и водопад, в чьих звонких переливах расслаблялась Чуки. Она и сейчас тем же увлечена. Получается, купальщица никуда не уходила? Но я же собственными глазами видел, точнее, не видел ее здесь! Обезьяны могут то подтвердить. Однако они, как, впрочем, и всегда, слишком увлечены друг другом. Эй, вы там, сук не сломаете? Впрочем, стоит спуститься на землю, тем более я начинаю догадываться, кто именно усилил сплоченный коллектив сладкой парочки.
    - Рад тебя снова здесь видеть, моя беспутная подруга,- не очень весело произнес я.
    - Что значит снова? В отличие от некоторых я никуда не исчезала.
    - Но в последнее время тебя здесь не было!
    - Синчи хотел, чтобы я пошла наперекор всем рукано и осталась здесь в гордом одиночестве?
    - Я не имею в виду события давно минувших лет.
    - Ну а сегодня не было надобности покидать освежающую прохладу,- Чуки подставила лицо под голубой поток, не скрывая переполняющего душу восторга.
    - Конечно, после этакого пекла приятно охладиться,- иронично усмехнулся я.
    - Сегодня действительно жарко,- Чуки выказала наносную непонятливость.
    - Да, Красный дракон задал жару…
    - Синчи перегрелся на солнышке?- Чуки вышла из-под бодрящего потока,- предлагаю ему охладиться.
    - В отличие от некоторых, я больше сухопутное существо, нежели земноводное,- огрызнулся я.- Хочешь сказать, что дракон мне привиделся, и ты не принимала участия в озвучении текста этих персонажей?- я указал на сладкую парочку, покинувшую сук для восстановления сожженных в страсти калорий, благо в еде недостатка не наблюдалось.- Щедро же ты их отблагодарила за участие в   представлении с рабочим названием «Обработка Синчи драконом».
    - Определенно перегрелся,- Чуки с напускной жалостью взирала на меня.
    - А как не перегреться, если температура воздуха доходила до точки кипения?- не на шутку разошелся я, заговорив совсем «по-обезьяньи».- Так знай же, я обмануть тебя с Первый луч солнце.
    - Кто бы в том сомневался!- зло усмехнулась Чуки, де-юре признав за собой солирующую партию в сладком трио,- так знай же, со следующий круг Синчи самому приходиться выкручиваться из беда.
      А это уже де-факто!
    - Только не надо меня стращать: после трех кругов ада мой характер закалился настолько, что мне теперь сам черт не брат.
    - Ой, ли?!- Чуки не без злорадства взирала на меня,- рукано говорят: чем ближе вершина, тем глубже ущелье.
      Я не нашел, что на это ответить.
                ******** 
         А ведь неспроста Чуки упомянула об отличительных особенностях гор. Я осторожно приблизился к краю ущелья и не без содрогания сердца посмотрел вниз. Пока будешь падать, успеешь поименно попрощаться не только с близкими, но с дальними родственниками, и даже вспомнить основные события стремительно уносящейся жизни. Если, конечно, от страха мозги не переклинит.
    - Дагестанские индейцы говорят: умный в гору не пойдет, умный гору обойдет,- пробурчал я, отходя от края пропасти,- или плохо нам было в обществе полосатиков?
    - Каких еще полосатиков?- Чуки как бы ненароком подцепила меня плечом, и я едва не загремел в пропасть.
    - Полегче, родная, не то еще до срока останешься вдовой,- я поспешил удалиться от опасной зоны,- и сразу же отвечаю на твой вопрос: я об обществе обезьян с черными полосками на лбах.
    - Синчи о чете дурукули?- Чуки постаралась повторить свой трюк, но мне уж больно не хотелось вспоминать имена родственников, и почему-то в основном дальних,- эй, куда ты?
      Мне пришлось остановиться, но вот возвращаться к чокнутой Чуке совсем не хотелось. Зато она не собиралась стоять на одном месте.
    - Разве Синчи не желает побольше узнать о дурукули? Эти очаровашки – ночные обезьяны, они живут супружескими парами в дуплах. Мы чем-то похожи на них, правда?- Чуки прильнула ко мне, но у меня были веские основания ей не доверять
    - Ты, может, и похожа на обезьяну, а я – ни в коем случае. По крайней мере, мне не приходилось кантоваться в дупле. И вообще, помни о своей угрозе держаться от меня на расстоянии.
    - С дуплом – согласна, но в вопросах любви мы с дурукули так похожи!- Чуки не собиралась ни о чем помнить, пытаясь ненавязчиво увлечь меня к пропасти,- про нас будут говорить: какая красивая пара!
    - Предупреждаю сразу: я не экстремал, чтобы балансировать на грани пропасти, и если ты жаждешь забыть о своей угрозе держаться от меня на расстоянии, мы сможем ощутить себя четой дурукули вон на той площадке.
    - Да ничего я не жажду!- Чуки отпихнула меня, создав то самое расстояние.
    - Не делай опрометчивых выводов,- я вознамерился разорвать «зону отчуждения», но Чуки оставалась на прежних позициях,- в конце концов, мы разумные дурукули.
    - Да лучше бы Синчи не был разумным!
    - Оно и понятно, ведь неразумным дурукули легче манипулировать. Признайся, как тебе удалось добиться от обезьян беспрекословного послушания.
    - Мы же с дурукули земляки.
    - Чувство землячества для животных неведомо,- вполне резонно заметил я.
    - Сдружилась я с дурукули. А ведь для них чувство преданности не пустой звук.
    - Так уж и не пустой,- и снова у меня имелись все основания не доверять Чуки,- и когда же вы только успели сдружиться? Рукано давно покинули пожароопасную территорию, а чета обезьян, судя по нечеловеческой тяге друг к другу, слишком молода. Вероятно, дело в этом?- я рванулся к подолу, но Чуки ревностно сохраняла дистанцию.- Согласись, мое имя указывает не столько на физическую силу, сколько на умственную.
    - Синчи, конечно, не дурак, и знает, куда целить,- Чуки запустила руку под юбку, являя миру очередной мешочек,- здесь приправа, от которой дурукули приходят в невероятное возбуждение. А чем во все времена одержимы живые существа? Исключительно удовлетворением своих животных потребностей, а именно борьбой с голодом и заботой о продолжении рода. Если удается объединить эти две страсти в одну, то ничего не стоит подчинить своей воле любое существо.
    - Выходят, не правы правители, придерживающиеся стратегии «разделяй и властвуй»,- задумчиво произнес я, наблюдая за тем, как Чуки прячет полупустой мешочек в один из потайных карманов.- То-то, я гляжу, сладкая парочка безобразничает на каждом суку. Выходит, стоит одурманить обезьян некими специями, как беспрекословное послушание тебе гарантировано? Но почему непременно ночные обезьяны? Да потому что они прекрасно ориентируется не только в темноте, но и в дыму! Стыдно признаться, но я поверил, что обезьяны умеют разговаривать.
    - Но как выяснилось, не до конца,- Чуки не собиралась скрывать своей досады, устремляя взгляд по уходящей вверх тропке,- чем только усложнил себе жизнь.
    - Хочешь, поделюсь с тобой одной истиной, которая только что пришла на ум? Причем поделюсь совершенно бесплатно. Разевай рот шире, шире! Не хочешь разевать, внимай истине с закрытым ртом. Вот она: спускаться гораздо приятнее, чем подниматься. Согласись, чтобы к такому прийти, нужно обладать огромным жизненным опытом.
    - Согласна,- в голосе Чуки не сложно было уловить ироничные нотки,- но к «такому» я пришла, сделав первый свой шаг.
    - Видать, поздно ты пошла,- а вот я постарался сохранить серьезное выражение лица,- но все равно это тебе не помешало оценить все преимущества движения по наклонной. Кру-гом!- я развернулся на сто восемьдесят градусов,- шагом марш!
    - Изумрудная пещера находится в окрестностях Большого озера, расположенного высоко в горах,- Чуки решительно встала на моем пути, забыв о своем обещании соблюдать дистанцию,- думаю, о том не помешает лишний раз вспомнить.
      Озеро Титикака располагалось на высоте около четырех тысяч метров над уровнем моря. Тоже мне, нашли скалолаза! Хотя бы простейшим спец инвентарем обеспечили. Ну, там, ледорубом, крюками, страховочными веревками… Возможно, все это запрятано у Чуки под юбкой? Вряд ли: в потайной карман легко поместить мешочек с горстью измельченной коки, но не альпинистское снаряжение. Но мне ли о чем-то брюзжать? Вон Чуки одета совсем не по-спортивному, но разве от этого ее тяга к восхождению стала слабее?
    - Синчи не придется взбираться по отвесной скале,- поспешила меня успокоить спутница, верно прочитав мои мысли,- к Большому озеру ведут немало троп. Правда, не все они безопасны.            
    - Немало?- оживился я,- значит, всегда можно выбрать одну тропу, восхождение по какой доставит истинное эстетическое наслаждение.
    - Наслаждение? Не уверена. И все потому, что тропа для нас уже выбрана.
    - И ведь наверняка тот выбор далеко не самый удачный! Но почему нашим мнением никто не поинтересовался? Ну ладно, я нелегал, и со мной можно не считаться, но ведь у тебя с гражданством никаких проблем не было и нет, и все равно как бы не родная. Где, спрашивается, забота о человеке?
    - Что ты на меня бросаешься, словно это я сделала неудачный выбор?- из сказанного мною Чуки прекрасно поняла лишь то, что ее положение отнюдь не стабильно,- но предлагаемая нам тропа ведет к четвертому кругу ада, сторониться которого не в наших интересах.
    - Ты хоть слышишь себя: не в наших интересах сторониться ада? Предлагаю обходными путями идти к Большому озеру. В конце концов, навязываемая нам тропа не ведет к изумрудной пещере.
    - Но если воспользоваться обходными путями, все наши усилия окажутся тщетными. И не надо корчить удивленную физиономию. Впрочем, не сочту за труд повторить: золотой сосуд с золотым наполнением достанется тому, кто пройдет все круги ада. Тем самым претендент на могущественный жезл как бы подтверждает свою состоятельность повелевать миром. Более того, если слукавить, нас попросту не допустят к изумрудной пещере.
    - И кто же у нас такой смелый?- я схватился за рукоятку меча.
    - Вакан. Этот седьмой круг ада.
    - Да откуда твой Вакан узнает, прошли мы те круги или пролетели с ними? Навешаем ему вермишели на уши: мол, все о, кей, Ваканчик, проблемы для входа в пещеру устранены, так что не путайся под ногами.
    - Как понимать, вермишель на ушах?
    - Теперь ты всей кожей прочувствовала, как важно было не прогуливать школьные занятия? Не все инновации доходят до потребителя посредством так называемого народного телефона. А между тем, тусовочное выражение «вешать лапшу» – более мягкий вариант связан с вермишелью – означает водить за нос, где-то даже дурачить, врать…
    - Во-первых, у Вакана нет ушей и, во-вторых, одурачить его не удастся.
    - Вакан ясновидящий?
    - Всякое ясновидение, если оно, конечно, не подкреплено фактами,  есть зрительный обман. Вот и Вакану предоставят факты, из которых станет ясно, прошли мы круги ада или пролетели над ними.
    - Не над ними, а с ними, что не одно и то же. Вот тебе очередное свидетельство пренебрежительного отношения к урокам,- мне пришлось напустить на себя образ строгого учителя, дабы прогульщица острее прониклась чувством вины,- хочешь сказать Атунамару, Рунатиня, Красный дракон направят к Вакану часок, которые во всех подробностях поведают о наших подвигах?
    - Уверена, услуги часок здесь не понадобятся, но Вакан в любом случае получит фактическое подтверждение своим прорицаниям. Ему даже идти далеко не придется.
      И хотя я настойчиво призывал Чуки не пренебрегать школьными занятиями, ее извилины не нуждались в принудительном выпрямлении (или тусовочный бред не ведет к деградации личности?) Ну а дипломатии она сама кого хочешь обучит!
    - И все же, согласись, к жестокому испытанию логичней подойти без дополнительных эмоциональных затрат. Тем более Тауантинсуйу всегда славилась своими дорогами.
   - Славится,- не без чувства патриотизма уточнила Чуки.- Мало того, что на них не подвернешь ногу, так еще в придорожных тамбо (что-то вроде ночлежек) можно сытно поесть и сладко отдохнуть.
    - Вот каким путем надо идти!- я снова призвал свою спутницу отказаться от нечеловеческих условий передвижения, но та все поняла по-своему.
    - Правители Тауантинсуйу знают, как подчеркнуть свое величие и, значит, величие страны. Бог даст, мы воспользуемся их опытом.
      А ведь дороги действительно что-то там подчеркивают. Если дороги отличного качества, они, конечно же, подчеркивают величие страны. Если же дороги желают оставлять много лучшего, они перечеркивают то самое величие, которое не может базироваться на ухабах да рытвинах. Однако сейчас важнее понять, что Чуки собиралась сказать своим «бог даст». А вот что: удастся овладеть золотым сосудом с золотыми семенами, и контроль над миром считай гарантирован. А если не даст? Но о том лучше не думать…
    - Значит, на пути к изумрудной пещере, мы сможем не раз оттянуться в тамбо, где сможем не только сытно поесть, но и пропустить бокальчик доброго вина?- я вновь попытался заострить внимание Чуки на проблемах ближайшего будущего.
    - Тамбо сооружаются на равнинах, хотя бывают и приятные исключения. Так у горы Салькантай, где дорога Уайна Капак достигает наивысшей своей точки, созданы все условия для отдыха. Но нам не стоит обольщаться, ибо впереди нас ожидает дорога вовсе не с твердым покрытием. Синчи что-нибудь слышал об оройях? Нет? Это канатные дороги.
    - Неужели одной из них нам придется воспользоваться?- без особенной радости справился я.
    - То будет душещипательная переправа! Но прежде мы ступим на Гладкую кожу удава, отчего впечатления останутся на всю жизнь.
    - Ступим на удава?- испугался я, воспринимая все буквально,- да не нужны мне такие впечатления!
    - Гладкой кожей удава называется мост через реку Апуримака, построенный еще во времена Инки Роки. Высотища – дух захватывает!
    - Совсем недавно я что-то такое слышал о том мосте. Ну да, в радиопередаче «По странам и континентам» упоминалось о мосте, этом чуде доколумбовой Америки, благополучно пережившим испанскую колонизацию. Когда же на исходе девятнадцатого века старичку исполнилось пятьсот, он надломился, но отнюдь не тихо, прихватив с собой с десяток путников, неудачно свалившихся в бурные воды горной реки.
    - Синчи, если совсем не свихнешься от грядущих испытаний, дай слово показаться ампикамайоку, специалисту по головным болезням,- Чуки постучала пальцем по моему лбу,- какая еще испанская колонизация? Какие пятьсот лет, если Удав еще достаточно молод?
    - Какая, какие…- передразнил я непонятливую собеседницу, поспешившую записать меня в душевнобольные.- Не надо торопить историю – всему свое время. 
    - Такое ощущение, что европейские индейцы опережают нас в своем развитии лет этак на двадцать.
    - На пятьсот, красавица, на пятьсот!
    - Синчи определенно надо показаться специалисту по головам. Однако необходимо еще пройти целых четыре круга ада, и здесь я уже не уверена, что дело дойдет до лечения.   
    - Чему ты радуешься? В конце концов, тебе моя смерть абсолютно не выгодна.
    - И совсем я не радуюсь! А если уж на то пошло, в первую очередь тебе не выгодна твоя собственная смерть.
    - С этим не поспоришь,- я въедливо посмотрел на Чуки,- но для кое-кого разбитые надежды хуже смерти.
    - Но я взаправду больше ничем не смогу помочь Синчи. Во всяком случае, мое вмешательство в губительный процесс окажется малоэффективным.
    - Надо же было изобрести такую безысходную для меня формулировку как «губительный процесс»,- я встретил пророчество Чуки грустной усмешкой,- но ради чего мне столько ада? Кажется, и трех кругов выше крыши.
    - Ради чего?- в глазах Чуки сверкнула молния,- ради обладания миром!
    - Хочешь сказать, ты обо мне печешься?
    - Не стану лукавить, не столько о тебе, сколько о себе властолюбивой. Но разве супруга вождя всех народов не достойна всеобщего поклонения?
    - Только не надо меня упрекать в культе личности! Вождь всех народов… Тоже мне, нашла Сталина,- я снова забыл, в каком временном захолустье пребываю.
      К счастью, память быстро ко мне вернулась.
    - Вероятно, выражение «вождь всех народов» позаимствовано у инков,- в раздумье я пощипал кончик носа,- выходит, ты желаешь видеть меня, своего супруга, с короной на башке, а себя с жезлом в руке. Кто будет управлять миром, догадаться не трудно.
    - Психологически народы еще не готовы, чтобы над ними стояла женщина. Это когда-нибудь произойдет, но не сразу.
    - Иными словами, сначала ты станешь руководить из-за моей спины, а потом попросишь меня подвинуться?
    - Прикажу!- вырвалось у Чуки нелицеприятное откровение, в чем она поспешила повиниться,- но Синчи все равно останется моим мужем.
    - Сомневаюсь,- поморщился я,- во всяком случае, теперь понятно, почему бывший курака и по совместительству твой дедушка пожелал уложить меня на супружеское ложе со своей внучкой, которую видел на пике власти.
    - Дед понимал, кто способен вывести рукано в люди,- Чуки не без высокомерия взирала на меня, и уже сейчас было понятно, какая участь мне уготована в будущем.
    - А если «губительный процесс» оправдает свое название?
    - Тогда рукано будут пожизненно обречены ловить рыбу и таскать чужие носилки,- Чуки смотрела так, словно от меня исходила главная угроза ее племени,- но самое печальное: я буду вынуждена следом за супругом ступить на тропу разочарований.
    - То есть умереть? Но Чуки для меня еще не совсем супруга, так что следовать за мной совершенно даже не обязательно.
    - Не совсем? И это после того, что с нами было? Как мне теперь людям в глаза смотреть?
    - Тем людям, которые обезьяны? Ведь кроме дурукули о наших отношениях никто не знает. Не думаю, что они окажутся болтунами.
    - Но себя же не обманешь. Да если бы я знала, какой Синчи на самом деле, ничего подобного ни себе, ни тем более ему не позволила бы.
    - Чего пузыриться-то? Как порядочный человек, я не отказываюсь узаконить наши отношения. Только ты сама не очень-то веришь в наше счастливое будущее: пройти все круги ада, даже для самого сатаны задачка наисложнейшая.
    - Тем не менее, Синчи хоть и последний, но самый верный мой шанс. До этого все попытки достичь изумрудной вершины не увенчались успехом. Если же и на сей раз судьба нанесет коварный удар, мне ничего не останется, как бросить ей вызов, благо до пропасти далеко идти не придется.
    - Самый верный шанс? С чего ты это взяла?
    - Да с того, что Синчи знает название изумрудной пещеры!
    - А до меня ты отправлялась в столь опасное путешествие, не имея четкого плана?- я с недоверием глядел на Чуки, и та не выдержала психологического давления.
    - Мне известно только то, что изумрудная пещера находится в окрестностях Пакаритамбо, но там можно плутать годами. Впрочем, это не самое трудное. Куда трудней выполнить главное условие, без которого к известной пещере лучше не приближаться. Но все мои спутники не смогли шагнуть дальше третьего круга.
    - Получается, как только твое участие в спасении спутников свелось к минимуму, продвижение в одиночестве к Пакаритамбо актуальным уже не казалось,- сдавленным голосом отозвался я, прекрасно сознавая, что из четвертого круга выйти живым вряд ли удастся.- Уверен, ты явно поспешила увидеть в моем лице свой верный шанс. Другое дело, последний.
    - С таким упадническим настроением и на ровном месте ничего не стоит сорваться в пропасть. А ну, выше нос!- Чуки развернула меня на сто восемьдесят градусов, больно поддав коленом под зад,- бегом, марш!
    - Синчи тебе не горный козел, чтобы скакать по узким тропам,- огрызнулся я, не слишком охотно перебирая ногами. Далеко еще до Гладкой кожи удава?
    - Совсем рядом: всего лишь раз сорваться в пропасть.
    - Действительно, рукой подать,- по моей интонации не сложно было догадаться, что шутка Чуки меня явно не развеселила.
     …Тропинка узкой змейкой петляла между каменных глыб, и чем выше мы поднимались в горы, тем очевидней падало мое настроение. А вот Чуки казалась вполне уравновешенной, но что на самом деле творилось у нее на душе, определить на глаз было не так-то и просто.
    - Вроде тропа не поросла бурьяном, но хоть бы кто попался на пути,- я первым отважился возобновить диалог, ибо молчание только усиливало мое беспокойство,- хочется с кем-нибудь поздороваться, рассказать анекдот. Известно про горных козлов, а есть точно такого же плана лошади?
   - Что такое лошадь?
   - Ну, это такая лама, только раз в десять сильней.
    - А для чего Синчи захотел встретиться с лошадью?
    - А чтобы поржала, когда ей расскажешь анекдот.
    - Что есть анекдот?
    - Это такая очень короткая и очень потешная история, поднимающая жизненный тонус.
    - Не смеши, Синчи. Ну как историей можно что-то поднять?
    - По-твоему, тонус – какая-либо вещь?
    - Ну не святой же дух!
    - Не совсем святой…- растерялся я не на шутку,- скорее, внутренний. Короче, тонус – это настроение. Как у тебя с ним?
    - На данный момент нет причин к беспокойству. В конце концов, Гладкая кожа удава не оройя. Впрочем, и на твердом покрытии нас могут поджидать не очень приятные сюрпризы.
    - Было бы противоестественно, случись сюрпризы иного содержания,- грустно усмехнулся я,- ты со мной не согласна? Чем ворчать, не лучше ли постараться уличить меня в близорукости?
    - Это не я ворчу – Апуримака. Вон за той скалой мы познакомимся с ней ближе.
    - Надо бы в смокинг облачиться,- ухмыльнулся я, и, поймав на себе вопросительный взгляд, пояснил,- это такой костюм с бабочкой, надеваемый по случаю событий особенной значимости.
    - Нашел, о чем печалиться,- Чуки села на корточки, потом резко вдруг выпрямилась и, точно пума, прыгнула к благоухающему кусту,- вот тебе бабочка.
    - Какая красивая! Но я имел в виду другую бабочку.
    - Как будет угодно,- Чуки снова ненадолго обратилась в пуму, и вот уже очередное крылатое чудо оказалось в ее руке,- на, Синчи, украшайся.
      Я не стал пояснять, чем именно у европейских индейцев принято украшаться, тем более с галстуком ситуация могла только еще больше запутаться. Да и Чуки не хотелось обижать: она так для меня старалась! Я попытался усадить бабочку туда, где она, будь на мне смокинг, смотрелась бы логичнее всего, но Чуки не одобрила мой выбор.
- Синчи, бабочка на шее – это очень смешно, но я не просила рассказывать анекдот. Дай-ка сюда крылатую красотку, а теперь гляди, где ее место.
    - А сейчас она смотрится не смешно?- я закатил глаза, но увидеть, что у меня творилось на темени, не удалось.
    - Разве не чуешь, каким стал милым? Я начинаю терять от тебя голову.
    - Как будто я только сейчас стал таким,- в последнее время чувство обиды для меня было делом привычным,- но все равно, чтобы твоя голова никуда не делась, закрепи ее бабочкой.
    - Но тогда Синчи потеряет свою голову!
    - Что сейчас потерять, что через час,- обреченно выдохнул я, справедливо полагая, что впереди ничего хорошего ожидать меня уже не может.
    - Лучше сейчас, не то на мосту мы будем очарованы другими красотами,- Чуки приложила бабочку к своей голове, совершенно не беспокоясь о том, что ожидает нас впереди,- ну как я тебе?
    - Потрясно,- я вяло наблюдал за бабочкой, чьи крылья не находили покоя,- смотри, не сделай красотку юродивой.
    - Ну вот, все испортил,- Чуки отпустила бабочку,- и с какими глазами предстанешь теперь перед Апуримакой?
    - Неужели бледно выгляжу?- вполне серьезно справился я, поражаясь, с какой обстоятельностью Чуки отнеслась к «смокинговой» шутке.
    - Бледно? И это еще мягко сказано!- девушка задержала взгляд на моих уара, внешний вид которых оставлял желать много лучшего,- если Синчи не посмотрит на себя со стороны, я разорву с ним всяческие отношения.
    - Думаешь, легко мне дались адовы муки? Скажи спасибо, что от страха в штаны не наложил, и как бы тогда они выглядели?- обижено отозвался я, призвав в свое оправдание не самые лучшие факты,- разорвет, видите ли, она со мной всяческие отношения… Знаешь, что скоро мне придет каюк, вот и строишь из себя цацу.
    - Что такое цаца, Синчи?
    - Вот это и есть цаца,- я ткнул пальцем Чуки в грудь.
    - Получается, у меня две цацы?
    - Я вижу только одну.
    - Синчи не может видеть, Синчи может чувствовать, и он потрогал только одну цацу. У меня же их две!
    - Мы говорим о разных вещах,- засмущался я, не смея поднять глаз, хотя еще с минуту назад распускал руки,- однако пора посмотреть, что нас впереди ожидает.
      То, что предстало перед взглядом, производило сильное впечатление. Кожа Удава хоть и не представлялась идеально гладкой, зато достоинств у нее и без того хватало. Мост соединял противоположные стороны ущелья, глубина которого колебалась в пределах сотни метров, и оставалось только поражаться, как средневековым архитекторам удалось произвести столь сложные расчеты, а строителям на деле реализовать задуманное. Широким мост не казался, но если на нем встретится парочка навьюченных лам, они разминутся, не потревожив друг друга. А вот состояние перил оставляло желать много лучшего, и я не рискнул на них облокотиться. Чего не скажешь о Чуки, с восторгом наблюдавшей за бурлящим потоком.
    - Синчи, я готова умереть в обжигающих водах Апуримаки!
    - Это непременно случится, если не оставишь перила в покое.
    - Но мне правда, страсть как хочется охладиться!
    - Не вздумай нырнуть,- не на шутку обеспокоился я, ибо известно, что в состоянии аффекта люди более всего склонны к необдуманным решениям.
    - Синчи не желает отпускать меня одну? Тогда давай вместе охладимся,- Чуки потянула меня за руку, и, если бы не моя более чем принципиальная позиция, трагедии вряд ли удалось бы избежать.
    - Да это не мне, а тебе надо показаться специалисту по головам! Или думаешь благополучно приземлиться с этакой высоты?
    - Если мы станем крепко держаться за руки, то на нас свалится такое благополучие, о каком ни в сказке сказать, ни шнурком описать,- Чуки попыталась вновь схватить меня за пятерню, но я не позволил собой управлять.
      Более цивилизованные индейцы говорят: «Ни пером описать». Но кипу ведь трудно представить без шнурков. 
    - Не знаю, как насчет благополучия, а вот мы свалимся однозначно. Руки-то не крылья! И рано нам прохлаждаться: до оройи еще топать и топать.
    - Оройя совсем близко.
    - За ближайшей скалой?- мрачно улыбнулся я,- тогда тем более надо торопиться.
    - Зачем куда-то топать, если можно взлететь?- Чуки устремила взгляд к облакам, где была протянута канатная дорога.
    - Я не «Конкорд» и даже не карликовый колибри, чтобы летать. Для особенно разгоряченных повторяю: у людей нет крыльев.
    - Сразу видно, Синчи никогда не увлекался арауи (любовная поэзия), а коли так, то откуда взяться крыльям?
      Во всяком случае, в поведении Чуки наметились позитивные сдвиги в самом хорошем смысле этого слова. Не совсем чокнутая уже не собиралась направить свою энергию вниз, ну а воспарить к облакам возможно разве что мысленно. Однако мое положение представлялось более шатким, чем положение моей спутницы. Ведь уже совсем скоро мне предстояло примерить сапоги канатоходца, которые могут оказаться не того размера. Однако прочь мрачные мысли!
    - Лично я уже пьян горным воздухом, да и мост не мешало бы предоставить для беспрепятственного передвижения.
    - Кому предоставлять, если вокруг ни души? К тому же, куда без сюрприза?
    - Полагаю, не очень приятного?- я опустил глаза, словно именно снизу стоило ожидать подвоха.
      Действительно, с чего я взял, будто в радиопередаче упоминался исключительно этот мост? По крайней мере, название сооружения оглашению не подлежало, чему не сложно найти объяснение: со страниц истории время стирает и куда более значительные факты. Короче говоря, Удав совсем не обязан стать долгожителем, и кто даст гарантию, что уже сейчас эта страсть господняя не испустит дух? Инка Рока? Но сейчас «золотым» государством заправляет другой сын Солнца, и он не несет ответственности за деяния своих предшественников. Впрочем, доподлинно известно, что строить в Тауантинсуйу умели, и сто лет даже для такого сложного архитектурного сооружения как мост через ущелье, возраст, в общем-то, детский.
    - Зачем нам нужны сюрпризы, тем паче не очень приятные? Или нам мало четвертого круга ада?- я задрал голову к оройе, чьи очертания казались настолько размытыми, что даже гипотетически не представлялось, как по ней можно двигаться.
      Впрочем, расстояние до канатной дороги было столь велико, что давать ей техническую характеристику казалось верхом безумия.
    - Здесь, на твердом покрытии,  должна пройти репетиция… Да не смущайся, Синчи, не та репетиция, какую ты устроил для женщин-чиригвано.
    - Тебя послушать, так покажется, что мое участие в той репетиции не ограничивалось словесными рекомендациями.
    - Но тот позор уже в прошлом,- с ухмылкой констатировала Чуки, словно я вел себя не совсем искренно,- нынешняя же репетиция затронет Синчи самым непосредственным образом. Надеюсь, он не одержим стриптизом? Однако на всякий случай стоит повыше подтянуть уара.
    - Это еще для чего?
    - Чтобы их не потерять.
    - С какой такой стати я должен терять свои штаны?
    - От сильного эмоционального потрясения.
    - То есть от страха? Значит, ты все больше склоняешься к тому, что в радиопередаче речь шла не об Удаве?
    - Где-где?
    - Сказал бы где, да выражаться не хочется. Короче, сваливаем отсюда, пока Удав не сдох.
    - Каменный Удав будет жить вечно,- Чуки принялась прыгать по мосту, выказывая поразительную безрассудность.
    - Не озорничай, не то с нами произойдет то же самое, что и с беднягами из девятнадцатого века.
    - Что это еще за девятнадцатый век, и что произошло с его беднягами?
    - Долго объяснять,- отмахнулся я, довольствуясь тем, что Чуки утихомирилась.
    - Но мне интересно, очень интересно!- она снова принялась за старое, но теперь с еще большим озорством.
    - Прыгает одна, а топот такой, словно стадо горных козлов скачет.
      И тут я увидел, как отнюдь не с пологого склона спускалось целое скопище каких-то черных шестиногих зверюг размером с барана. Как им удавалось сохранять равновесие на столь крутой поверхности, спрашивать было недосуг. Да и заниматься всякого рода гипотезами смысла не имело. Черные зверюги совсем не спешно следовали хорошо организованной колонной, но страха от этого было даже больше. У края моста колонна притормозила, добиваясь уплотнения собственных рядов, что должно было способствовать увеличению ударной силы. Высоко-отлаженные действия наших оппонентов, подтолкнули меня к мысли о беспорядочном отступлении, но на противоположном конце моста образовалась точно такая же колонна, чей ударный кулак мог быть даже еще крепче. Западня? Как это ни печально сознавать! Неужели нет выхода? Разве что шагнуть за перила! Но ничего жизнеутверждающего в том не усматривалось. При более близком знакомстве черные зверюги очень походили на гигантских муравьев, но довольно крупные зубы не позволяли причислить «колонистов» к славному отряду насекомых. Словом, зверюги!
    - Это и есть твой не очень приятный сюрприз?- спросил я у Чуки, не отрывая взгляда от черных гигантов, топтавшихся на одном месте,- что же теперь делать?
    - Митимае дают нам время на размышление,- сдавленно произнесла Чуки.
    - О чем мы должны размышлять – прыгать вниз или погибнуть под копытами этих монстров?
    - У митимае нет копыт, но легче нам от этого не сделается. Может, действительно попробовать спастись вот таким образом?- Чуки вознамерилась было спрыгнуть с моста, но я счел себя обязанным не допустить акта самоубийства.
    - Или ты, в натуре, не понимаешь, к чему это приведет?
    - Догадываюсь,- на сей раз Чуки не стала строить из себя любительницу экстремального плавания,- но разве лучше быть раздавленной?
    - Ты хочешь, чтобы я в одиночку продолжил путь к изумрудной пещере?
    - Синчи уверен, что митимае его не тронут?- язвительно спросила Чуки,- право, не хотелось бы, чтобы твое будущее зависело от кучки зубастых хамов.
    - Ничего себе кучка. Да их здесь целое стадо!- я вытащил из ножен меч, прекрасно сознавая, что это может еще больше раздраконить переселенцев – именно так переводится слово «митимае».
    - Синчи, не показывай хамам, что ты прознал об их намерениях. Сейчас же спрячь Сияющий клык.
    - Действительно, у митимае в тысячу раз больше клыков,- я обрадовался поводу не обнаруживать наносную смелость, ибо всякое резкое движение могло привести к вспышке насилия со стороны наших оппонентов.
      Хотя и без того улучшения обстановки ждать не приходилось.
    - Мне ни разу не посчастливилось столкнуться лоб в лоб с митимае, но дедушка предупреждал об их своенравном характере. Вести с ними надо очень скокливо.
    - Тоскливо?- не расслышал я наставлений Чуки, что было не удивительно, ибо топот становился все сильнее: митимае проводили атаку.
      Пока, к счастью, психологическую.
    - Именно скокливо. Следи за моими действиями, и повторяй все в точности.
    - Даже если ты вздумаешь нырнуть?
    - Мне уже и без того не жарко,- Чуки смахнула со лба холодный пот,- да и Синчи вроде как остыл и прыгать вниз передумал.
    - Я и не собирался ломать себе шею. Но, кажется, сейчас есть более актуальные проблемы. Слышишь, топот сделался куда агрессивнее!
      Митимае устрашающе перебирали ногами, тщательно готовясь к решающему броску. Я заметно нервничал, да и Чуки не отличалась железной выдержкой. А тут еще митимае принялись грозно клацать челюстями, что красноречивей всяких слов свидетельствовало о жгучем желании посчитаться с незваными гостями. Хотя кто здесь незваный гость, вопрос спорный. В конце концов, не мы переселенцы, а они, и, надо полагать, вовсе не вынужденные. Однако сейчас не время устраивать референдум о необходимости земельной реформы, защищающей права коренного населения, ибо у подобного начинания найдется масса противников. Вон как они бьют копытом! То, верно, был последний аккорд перед атакой, которая одновременно началась с обеих сторон. С каждым шагом митимае наращивали скорость, давая понять, что рассчитывать на их лояльность, по крайней мере, опрометчиво.
    - Держи штаны, Синчи,- Чуки вроде как подбадривала меня, но не стоило сомневаться, что – себя.
      Вот что значит высочайшая организованность: объединение колонн произошло точно на разделительной линии, чью функцию выполняли наши тела. Но и мы блеснули удивительной синхронностью, подпрыгнув прежде чем колонны врезались друг в друга. В противном случае, нам отрубило бы ноги. А так мы оказались на черных спинах, покрытых гладкими панцирями, сохранять равновесие на которых было не так-то и просто. А тут еще и о передвижении не стоило забывать. К счастью, колонны наглухо застопорились, и началось жесткое противостояние, но уже между особями одного и того же вида. Ну а мы выказали поразительное единодушие: крепко держась за руки и подставляя друг другу плечо, устремились прочь по ходившим ходуном панцирям, напоминавшим гигантское тело извивающегося удава. Теперь понятно, отчего мост носит столь змеевидное название. Все бы ничего, да вот только противостояние колонн достигло такого накала, что о какой бы то ни было организованности, уже не могло идти и речи. Перила не выдержали давления, и вместе с ними в пропасть стали срываться и митимае. Наше положение еще больше усугубилось, но как же не хотелось разъединять руки! Вероятно, страстное желание остаться единым организмом, помогло нам благополучно достичь твердого покрытия. Однако понадобилось еще какое-то время, чтобы чувство безопасности укоренилось в наших сердцах.
    - Не такая уж и гладкая кожа у твоего Удава,- я устало рухнул наземь, с удовлетворением сознавая, что удаленность от моста являлась гарантией нашей безопасности.
    - Хуже, если бы митимае подкараулили нас на открытом пространстве, где при необходимости им можно было перегруппироваться.
    - Вот, значит, отчего ты не спешила покидать мост.
    - Дедушка указал мне на слабые стороны митимае.
    - Отчего же он мне ни на что не указал?
    - Каждому досталось по плоту.
    - Или как говорят нижегородские индейцы: всем сестрам по серьгам? Как и свойственно старцам, твой дед поступил мудро, сделав так, что только в тесной связке мы способны выйти к изумрудной пещере.
    - Неспроста же он увидел в нас супругов. 
    - Сбудутся ли его мечты?- я посмотрел на оройю, чьи очертания уже не казались противоестественными.
      Еще бы, ведь канатная дорога стала гораздо ближе.
    - Конечно, сбудутся!- горячо выпалила Чуки, и вряд ли стоило сомневаться, что она свято верила в светлое будущее.
      По крайней мере, в данную минуту.
    - Человеку свойственно верить в лучшее. Но нам повезет лишь только тогда, если мы и впредь станем подставлять друг другу плечо.
    - Что-то твое плечо, Синчи, не очень ощущается.
      И ведь ее претензии во многом справедливы. Но я себя еще покажу с наилучшей стороны, очень даже покажу! Чуки станет гордиться своим нареченным.
    - Нечего разлеживаться,- и коль скоро Чуки стояла, то не сложно было понять,  кому адресовалось мое недовольство,- дай-ка руку.
    - Неужели митимае и сюда добрались?
      Известно, что доброе слово лечит, но теперь я знаю, что не только доброе. Вставая, я обнаружил такую живость, что даже не верилось, что всего с четверть часа назад еле переставлял ноги. И только задорный смех Чуки развенчал мой испуг.
    - И, пожалуйста, больше так не шути.
    - Но не подавать же тебе руку по всякому поводу?- Чуки не торопилась принимать серьезное выражение лица,- надо же хоть что-то делать самому.
    - Я много чего делаю,- огрызнулся я, недовольный тем, что спутница уделяет моей персоне слишком уж пристальное внимание,- вот и на мосту не позволил тебе сорваться вниз.
    - Так это ты мне не позволил?- Чуки прибавила в веселости,- а я-то все думаю, почему не падаю, почему?
    - Справедливости ради, надо сказать: не будь я обеспокоен твоей судьбой, возможно, сам загремел бы под фанфары. Но ведь хорошо то, что хорошо кончается.
    - Не означает ли это, что я должна целовать Синчи ноги?
    - Не надо благодарности! Ведь, как ты поняла, я не только о тебе думал. Там,- я указал взглядом на канатную дорогу,- забота друг о друге позволит не менее успешно преодолеть все испытания.
    - Уверенность – не самое плохое человеческое качество,- Чуки вдруг сделалась предельно серьезной,- но перед обстоятельствами оно зачастую оказывается бессильным. Однако сегодня, надеюсь, неприятная традиция будет нарушена, и все сложится так, как мы того желаем.
      Чуки пошла, не оборачиваясь, и я поплелся за ней, с каждым шагом теряя то самое пресловутое человеческое качество. А тут еще и тропинка оборвалась, да и подъем сделался много круче.
    - Ну ладно, тянулись бы к чему-либо прогрессивному,- я задрал голову к оройе,- а то ведь та чертова дорога приведет нас прямехонько на кладбище без опознавательных знаков.
    - Без опознавательных знаков?      
    - Ну да, на нашем с тобой кладбище не будет ни крестов, ни полумесяцев, ни других религиозных символов. Вот свалимся в Апуримаку, и кладбищем для нас станет дно речное.
    - Куда же, Синчи, подевалась твоя уверенность?- Чуки подала мне руку, верно прочувствовав мое затруднительное положение,- и не такие брали высоты!
      Стыдно признаться, но выше пятого этажа (да и то на лифте) мне подниматься не приходилось. Впрочем, окажись я менее стыдливым, посыпались бы вопросы типа, что такое этаж, лифт… Тут же настолько устал, что язык еле ворочается. Я посмотрел вверх: до оройи осталось метров сто пятьдесят,  обещающие стать чрезвычайно труднопроходимыми.
    - Слушай, я не митимае, чтобы шлепать чуть ли не по отвесной поверхности. Если мы бросим вызов этой скале, то вымрем даже быстрее тех зверюг.
    - Синчи полагает, что все митимае свалились в «клокочущую глотку»?
      По обыкновению «клокочущей глоткой» индейцы называют ущелье с бурной рекой, но шкала моих морально-волевых качеств упала до такого уровня, что я не всегда мог адекватно оценивать сложившуюся ситуацию.
    - Не на мою ли клокочущую глотку намекаешь?- я щелкнул по кадыку,- нашла пропойцу!
    - Я о той глотке, какая разверзлась под мостом. Синчи полагает, что Апуримака поглотила всех митимае?
    - Мне определенно необходимо показаться специалисту по черепам,- я безжалостно шлепнул себя по голове,- Апуримака же тут ни при чем: митимае могли либо вымереть, либо их истребили браконьеры.
    - Но Синчи видел митимае собственными глазами, так что говорить о вымирании или истреблении как-то не благоразумно.
    - Да речь не о текущем моменте. Согласись, за пятьсот лет много воды в той же Апуримаке утекло. За это время, поди, ни один вид животных исчез с лица земли.
    - Синчи все чаще стал прибегать к числу пятьсот. Европейским индейцам оно приносит одни несчастья?
    - Совсем даже нет. Только не спрашивай, что оно означает. Когда-нибудь я сам приоткрою завесу секретности.
    - А я сейчас приоткрою, можно?
    - Чуки собирается мне что-то тайное сказать? Я весь – внимание!
    - Не столько сказать, сколько показать.
    - Любопытство от этого только усиливается!
    - Тогда завеса приоткрывается…- Чуки стала медленно задирать юбку.
    - То, что ты бессовестно жаждешь мне показать, я не единожды видел,- я в смущении отвел глаза в сторону.
    - Уверяю, Синчи не все видел.
    - Чуки о родимом пятне на внутренней стороне бедра? Еще как видел!
    - Ну и хам ты, Синчи!- Чуки достала из потайного кармана клубок суровых ниток,- это видел?
    - Моя будущая супруга намеревается показать, какая она рукодельница? Действительно, надо бы малость подлатать мои уара. Сейчас я их сниму.
    - «Волос из ноздри ламы» предназначается для других целей: с его помощью мы легко и непринужденно взберемся на эту скалу.
    - Иными словами, в твоих руках страховочная веревка. Не тонковата ли?
    - «Волос из ноздри ламы» крепкий, как наши с тобой объятия.
    - Да, но объятия не так уж и сложно разъять,- я овладел клубком и, отмотав от него нитку, опробовал ее на разрыв,- какая упрямая!
    - Наши объятия способна разъять только смерть,- Чуки страстно вцепилась в меня обеими руками.
    - Смерть… Как раз это и настораживает,- я постарался высвободиться из Чукиных тисков, но меня ждало разочарование.
    - Ну как, крепкий «волос из ноздри ламы», крепкий?
    - Задушишь, мать твою!..- мне удалось-таки обрести независимость,- и правильней говорить: страховочная веревка или на худой конец – суровая нить. Я, конечно, понимаю, что у вас тут свои заморочки, свой тусовочный жаргон, но волос, да к тому же из ноздри, трудно представляется в качестве альпинистского… тебе понятней, андского, инвентаря.
    - Хорошо, стану говорить на языке европейских индейцев,- Чуки принялась обматывать эту, с позволения сказать, страховочную веревку вокруг моей талии,- Синчи точно подметил: только в одной связке мы сможем достичь изумрудной пещеры,- она то же самое проделала и со своей талией.
    - Это не я подметил, а твой дед,- я без особенного восторга наблюдал за тем, с какой уверенностью Чуки выказывает ко мне известного рода «привязанность»,- такое предчувствие, что скалолазанием ты занимаешься всю сознательную жизнь.
    - Скорее – бессознательную.
    - Ты так часто срывалась с вершин?
    - С чего ты так решил?
    - Но ведь когда ударяешься головой, нередко впадаешь в бессознательное состояние.
    - С какой это стати я должна была срываться и тем паче – ударяться головой?          
    - А с такой, что страховка не выдерживала,- я подергал за суровую нитку.
    - Говоря о бессознательной жизни, я предполагала сон. Мне часто снится, как  лезу куда-то вверх. Обмотаться же волосом из ноздри… то есть страховочной веревкой, мне дедушка наказывал.
    - Он так же во сне приобрел опыт скалолазания?- насторожился я, все еще не смея поверить тому, что какая-то нитка, пусть и суровая, способна выдержать вес человека.
    - Может, до моего рождения дедушка и совершал смелые поступки, но в мою бытность он вел себя совсем не высокомерно.
      Не высокомерно… Кажется, здесь со смысловым значением не все в порядке. В общем, Чуки не удалось развеять мои сомнения, если не сказать большего.
    - Не правильней ли обойтись без сомнительного опыта?- я угрюмо подергал за веревку,- зачем связывать себя по рукам и ногам семейными узами?
    - Наверно, не по рукам и ногам, а по талиям?- Чуки проверила, хорошо ли завязана страховка у меня на поясе,- но разве позволительно не слышать глас предков? А ведь я так любила своего дедушку!
    - Видел, видел, как ты охаживала его по башке,- я выразил сомнения по поводу искренности внучки, не скупившейся на затрещины,- любовь уж очень звонкая получалась.
    - Дедушка недослышал, вот и приходилось прикладывать усилия.
    - По-моему, у кураки со слухом было все на уровне.
    - Синчи хочет сказать, что, несмотря на преклонный возраст, дедушка реально оценивал ситуацию? Тогда тем более надо следовать его рекомендациям,- Чуки потащила меня как какого-то строптивого телка.
    - Если это дед рекомендовал тебе воспользоваться такой толщины страховкой, то твои усилия по выколачиванию из его башки мозгов не прошли даром,- я даже сам не поверил, каким могу быть «упертым».
    - Ну, я не так, чтобы очень «звонила». Нет-нет, дедушка не мог от этого поглупеть,- Чуки еще усердней взялась за мое воспитание.
    - И все же не стоит с силой натягивать эту, с позволения сказать, веревку.
    - Но страстное натяжение может произойти самопроизвольно!
    - На что ты намекаешь?
    - На свое падение, и в меньшей степени на твое.
    - Ничего себе страстное,- кисло ухмыльнулся я,- значит, ты не сомневаешься, что сорвешься в пропасть? И вот тогда я должен противостоять так называемому самопроизвольному натяжению веревки? Уверен, она тут же и разорвется, что, впрочем, не доставит мне облегчения, ибо я уже буду находиться на пути к собственной смерти. В общем, твой оптимизм не на чем не базируется: мы даже в падении будем неразлучной парочкой.
    - Вот это любовь!- мечтательно выдохнула Чуки, словно речь шла о каких-то мифических персонажах,- я мечтаю так умереть и, не сомневаюсь, Синчи тоже.
    - Чего ты за меня все решаешь? В конце концов, умереть – дело не хитрое, а вот стать обладателями золотого сосуда с золотыми семенами…- я осознанно напомнил Чуки о стоящих перед нами задачах, дабы ее тяга к жизни не ослабевала.
    - Разве Синчи все еще не понял, отчего я перестала называть вещи своими именами? Конечно, в моей речи все еще встречается золотой сосуд, но с точно такими же семенами покончено раз и навсегда. Длинные уши везде и всюду!
    - Хочешь, чтобы и я неизменно талдычил «золотое наполнение»?
    - По крайней мере, это менее сказочно, чем твои сказочные баллистические ракеты.       
      Я закатил глаза, пытаясь расшифровать предложенную мне тавтологию, которая, при глубоком анализе таковой не показалась. Действительно, зачем подогревать ажиотаж всякой там баллистикой, если можно законспирировать свои мысли куда более расхожими понятиями, к которым в Тауантинсуйу относятся так же спокойно, как в Европе к туалетной бумаге? То же золото здесь хоть «хвостом ламы» ешь! В общем, понятие «золотое наполнение», в отличие от точно такого же качества семян, ажиотажа не вызовет. Сказка должна быть правдивой!
    - Уверен, то самое наполнение мы сможем обратить на благо всего инского народа,- я счел нелишним еще раз напомнить Чуки о наших ближайших планах.
    - Не надо заботиться обо всем народе. Достаточно об одних рукано.
    - Но это только умножает нашу ответственность перед собственными жизнями: мы не имеем права усердствовать в натяжении страховки.
    - А никто и не собирается в чем-то усердствовать,- Чуки  ослабила натяжение веревки,- страховка на всякий случай.
    - Так позаботься, чтобы никакого всякого случая не произошло.
    - Почему я одна должна о чем-то заботиться?
    - Потому что ты лучше меня преодолеваешь препятствия, в том числе горные. Если же я сорвусь с кручи, это можно будет расценить как нечто само собой разумеющееся.
    - Само собой разумеющееся случится тогда, когда Синчи сорвется с оройи,- Чуки указала пальцем на канатную дорогу,- испытай судьбу!
      Она натянула страховку, предлагая мне приступить к покорению довольно не простого участка горной системы. Вот когда пришлось крепко пожалеть, что крутые подъемы я осуществлял при помощи исключительно механических средств. Да и навыки митимае сейчас явно не помешали бы. А вот проявление стадных признаков вовсе не радовало. При чем тут животные инстинкты? Но разве передвижение в одной связке не есть проявление стадной сущности? Оставалось молить о том, чтобы не случилось падения кого-либо из скалолазов. В противном случае пострадает ни в чем неповинный напарник. То есть я. Впрочем, пострадает – мягко сказано.
      Я целиком и полностью сосредоточился на восхождении, а вот Чуки вела себя слишком развязно, и это несмотря на наличие веревки. А колкости типа: «Синчи, ты ползешь, как «слюнявый червяк», стали привычным явлением. «Слюнявым червяком» местные индейцы называют улитку. Но благо я такой осведомленный, а ведь могут найтись субчики, кто станет выискивать во мне сходство с первичноротыми, подавляющее большинство из которых не пользуется салфетками для вытирания слюней. Впрочем, какому идиоту понадобится карабкаться по скале, если ее можно спокойно обойти?
    - Синчи, отчего ты с такой неохотой поддерживаешь беседу? Или невдомек, что за разговорами путь короче?
      С неохотой… И это при всем при том, что я не проронил ни слова. Что бы моя собеседница сказала, если бы я стал полемизировать с ней частицами да междометиями как то: нет, да, ух, ага, фу?.. Наверняка обвинила бы в чрезмерной словоохотливости. Что же касается того, что за разговором путь короче, то и тут не все столь очевидно, как может представляться на первый взгляд. Право дело, ведь мы поднимаемся в горы не на фуникулере, в кабине которого приятно обмениваться мнениями по поводу великолепия простирающихся внизу пейзажей. Да и путь наш исчисляется десятками метров, так что скоротать его каким-либо образом вряд ли возможно.
    - Синчи, ты там не умер?
     Странный вопрос. Или по натяжению страховки не ощутишь, умер твой напарник, или все еще выказывает поразительную тягу к жизни?
    - Синчи, я тебя чем-то обидела? Вероятно, сильно задето твое мужское самолюбие? Но мне не трудно уступить тебе пальму первенства. Мне и самой неловко, что кто-то все время пялится под юбку.
      Будто мне больше и заняться-то нечем, как только выискивать очередные родинки на очень интересных местах! Да тут боязно оторвать взгляд от скалы, а меня уличают в злоупотреблении своим более выгодным, с точки зрения безопасности, положением. К тому же, осталось карабкаться метров пятнадцать, и стоит ли в таком случае производить рокировку? Тем не менее, Чуки загорелось стать скромнее, и нет моей вины в том, что я утерял-таки точку опоры. Страховка натянулась до предела, и оставалось только удивляться, почему она не порвалась. Впрочем, не меньшего удивления была достойна моя напарница, продолжавшая мужественно противодействовать свалившимся на нее трудностям. Конечно, если бы не выступ, за который она ухватилась обеими руками, ни о каком противодействии не шло бы и речи. Но разве подобное может служить оправданием моей поразительной пассивности? Да Чуки никогда в жизни не возгордится таким рохлей! Никогда? Ну, уж, дудки! Нащупав ногой углубление в скале, я обрел, наконец, чувство уверенности, да и Чуки вздохнула с облегчением. Так или иначе, но оставшиеся полтора десятка метров нам покорились без особенных усилий. Вот что значит вовремя сделать перерыв!
    - Ну а теперь можно и подискутировать,- я посмотрел на Чуки, не отрывавшей лица от каменистого грунта,- как, по-твоему, есть ли жизнь на Марсе? Полагаешь, слухи о возможном переселении на Красную планету распускаются самими же представителями НАСА для выколачивания денег из федерального бюджета?
      Чуки никак не могла отдышаться, и стало понятно, что не всем восхождение далось относительно легко.
    - Действительно, нам и на своей-то планете кислорода не хватает, а щеголять где-то там в скафандрах, экономя на каждом вдохе-выдохе, согласись, радость не большая. Согласна? Теперь ты нехотя поддерживаешь беседу. Или на что обиделась? Не хочешь рот открывать, то хотя бы жестом дай знать, чем тебе не угодил.
      Я пошел на хитрость, прекрасно сознавая, что о наболевшем легче поведать на словах, нежели в жестах. И ведь сработало!
    - Синчи полагает, что на него не за что обижаться?- Чуки перевернулась на бок, глядя на меня не совсем приветливо.
    - Еще бы тебе на меня обижаться! Но я не тщеславен, и с благодарностью за спасение можешь не торопиться. И не смотри на меня так, словно я перевернул все с ног на голову. Сама же прекрасно догоняешь, что не нащупай я тогда ногой углубление, лежать нам сейчас в другом месте и с другим настроением. Но что говорить о том, чего, к счастью, не произошло.               
    - Выходит, это ты меня спас?
    - А разве в том есть сомнения? Конечно, если бы Чуки не выказала фантастическую жажду жизни, я вряд ли совершил бы подвиг по спасению человека. Словом, при случае можешь и себя поблагодарить. Если, конечно, тщеславие – твое  второе «я».
    - А ведь Синчи прав: еще рано почивать на лаврах,- Чуки как ни в чем ни бывало вскочила на ноги и принялась спешно высвобождать талию из страховочных пут.
    - В голове не укладывается, как такая тонкая фиговина выдержала столько человеческого дерьма?- я так же не захотел, чтобы мой пояс чем-то там стягивало.- Вероятно, она сделана по особенной технологии, секрет которой передается из поколения в поколение?
    - Синчи жаждет разнюхать о том секрете?
    - Разнюхать… Неужели трудно подобрать более интеллигентное выражение? Вот так одним махом возможно убить все светлые чувства. И впредь думай, что говорить, а то ведь душевная травма – она навсегда.
    - И сколько в себя вмещает твое «навсегда»?
    - Целую жизнь!
    - Не много…
    - Что ты этим хочешь сказать?
    - Что уже совсем скоро душевная травма, скорее всего, затянется,- Чуки с тоской посмотрела на оройю.
    - Обойдемся без панихид,- зло сплюнул я.- Да будет тебе известно, после только что приобретенного опыта мне ничего не стоит в одиночку покорить марсианскую горную систему Фарсида со знаменитым вулканом Олимп, который  в четыре раза выше вашей андовской Аконкагуа. И это без учета космических восьмидесяти миллионов километров, которые предстоит преодолеть, прежде чем окажешься у подножия вышеупомянутого вулкана. Эко, как глазенки воспылали! Не строй далеко идущих планов: я не намерен захламлять летающий аппарат космическими туристками. Впрочем, если пройдешь интенсивную подготовку в Звездном и отвалишь за перелет тонну «солнечного металла», место у иллюминатора тебе гарантировано. Ушам своим не веришь? Напрасно! В доказательство своих слов предлагаю прямо сейчас сдать экзамен по начальной аэрокосмической подготовке. Перебросишь по канатной дороге свои мощи на ту сторону ущелья, подавай зачетку в открытом виде.
    - Из кучи словесного мусора я поняла лишь то, что мне в очередной раз предлагается испытать свою судьбу. Но это игра не по правилам!
    - Да какие могут быть правила в преисподней?- с замиранием сердца я приблизился к краю пропасти, глубина которой достигала километра.- И вообще, я не азартен, и предпочитаю со стороны наблюдать за тем, как другие проигрываются в пух и прах.
    - Как верная супруга я стану за Синчи крепко переживать.
    - Даже самые крепкие переживания не прочнее страховки. Да и супруга ты для меня все больше гражданская, то есть не настоящая, и тут уже о верности говорить не приходится.
    - Жена не настоящая, а требования выдвигаешь очень даже настоящие. Если Синчи кое-что подзабыл, мне не составит труда кое о чем ему напомнить: отныне он должен полагаться исключительно на собственные силы.
      Я перевел взор на оройю, на это весьма нехитрое сооружение: пара столбов по обеим сторонам ущелья да канат, к которому подвешивалась корзина – вот вам и древнеперуанский фуникулер.
     - Во всяком случае, канат достаточно толстый и не идет ни в какое сравнение со страховкой,- я задержал взгляд на суровой нитке, которую Чуки бережно сматывала в клубок,- и тут можешь не раскрывать секрет предков.
    - Как раз тут никакого секрета нет: канат сплетен из волокон агавы. Это очень прочное изделие, если, конечно, жуки-ньян не приложили к нему свои челюсти.
      Ньян – дорога. Стало быть, речь шла о жуках-дорожниках. Получается, тот, кто в первую очередь призван заботиться об улучшении дорожного полотна, разрушает его? Но это же чистой воды диверсия! Но если посмотреть на все с практической стороны, то понять дорожников не так уж и сложно: пока дождешься естественного разрушения, с голоду подохнешь. Однако не за счет же других стремиться к собственному благополучию!
    - Хочешь сказать, канат может быть подъеден?- подернул я плечами, и вовсе не от холода,- его длина порядком двухсот метров, и вряд ли стоит обольщаться, что на каком либо участке вечно голодные дорожники не схалтурили.
    - У Синчи появилась прекрасная возможность уличить жуков-ньян в недобросовестном отношении к своим профессиональным обязанностям,- Чуки сунула клубок в потайной карман, отвязала от столба веревку и принялась энергично за нее дергать.
      Коль скоро та сторона ущелья, где мы находились, была гораздо выше той, на какую предстояло десантироваться, то всякий раз корзину приходилось возвращать при помощи привязанной к ней веревки, чем Чуки сейчас активно  занималась. Как не трудно догадаться, оройя – дорога с односторонним движением, и здесь были свои плюсы, ибо встречи с митимае ждать не приходилось. Но осознание подобного оптимизма явно не добавляло.
    - Как раз свое дело жуки-ньян знают тонко,- я посмотрел на Чуки так, словно в момент возведения дороги она была прорабом,- ежели что, пожелай от моего имени рукано мира и процветания.
    - Ничего подобного не произойдет, не достигни Синчи противоположного берега,- Чуки попыталась вдохнуть в меня искру надежды на благополучный исход, придерживая корзину,- загружайся, космонавт!
    - А говоришь, куча словесного мусора и ничего не поняла,- проворчал я, залезая в «ракету»,- жаждешь услышать от меня знаменитое гагаринское: «Поехали»? Я же говорю: да пошла ты!
    - И ты пошел!- Чуки отпустила корзину, которая стала быстро набирать ход.
      Вот это космос! Да за такое наслаждение и приплатить не грех, тут же с унцией золота не расстался. Вот бы устроить аттракцион с душещипательным названием «Смертельный полет над бурными водами Апуримаки». Только, пожалуйста, без «смертельных» определений, иначе деньги просыплются мимо кармана. К тому же, ничего губительного в этом полете нет. Хотя… Вот тряхнуло, так тряхнуло! Едва не вышвырнуло из корзины. Вынужденная остановка? Не думаю, что сейчас подадут горячий кофе и тосты.
      Я посмотрел вниз, и чуть не задохнулся от охватившего меня ужаса: Апуримака буквально вскипала от желания заключить меня в свои обжигающие объятия. Конечно, с такой высоты было не так-то и просто дать визуальную оценку тому самому желанию, но, судя по доносившемуся со дна ущелья призыву к воссоединению, объятия обещали стать крепкими. У меня закружилась голова. Сработало правило монтажников-высотников: не смотри вниз. Тем более поглазеть и без того есть куда. К примеру, причины столь явной заминки надо искать вверху, для чего необходимо принять строго вертикальное положение. Так и есть: дорожное полотно сплошь усеяно рытвинами. Теперь понятно, отчего перед остановкой корзину крепко потрясло. И что примечательно, оройя имела серьезные повреждения в верхней своей части, там, где агавовое крепление, удерживавшее корзину, плотно соприкасалась с поверхностью канатной дороги. И какой же вывод делает аэроинспекция? А такой, что, с позволения сказать, летательный аппарат предпринял экстренное торможение ввиду технической неисправности посадочной полосы, дальнейшее продвижение по которой чревато нешуточными осложнениями. Более того, любое движение грозит обернуться настоящей катастрофой. И что же теперь делать? Для начала принять предстартовое положение – медленно и осторожно. И что же теперь сидеть, словно мумия Инки, которая даже рта не открывает, когда ее пытаются кормить? Думается,  полуоборот головой не повлечет за собой серьезных последствий…
    - Супруга моя верная,- не без подхалимства обратился я к Чуки, не желая вспоминать, что всего несколько минут назад имел все основания сомневаться в легитимности наших отношений,- твой космонавт попал в весьма затруднительную ситуацию.
      От чрезмерного потрясения – и не только эмоционального – я  говорил сдавленным голосом, и если учесть разделявшее нас расстояние и шумовой фон, доносившийся со дна ущелья, станет понятно, отчего Чуки не отреагировала на мое обращение. Конечно, с собственным голосом всегда можно договориться, но тогда еще острее встанет вопрос о безопасности, актуальность которой и без того слишком велика. Действительно, стоит повысить голос, как горное эхо вызовет резкое колебание воздуха, что самым негативным образом отразится на состоянии корзины. А ведь я сижу не в партере Большого театра! Но неужели лучше умереть голодной смертью? Впрочем, если пойти по пути жуков-ньян, недостатка в калориях не будет. Рубить сук, на котором сидишь? Вопрос нуждается в незначительной корректировке: грызть канат, на котором висишь. Еще круче! Право дело, если свалишься с сука, отделаешься шишками, на худой конец – гипсом, а вот когда засвистишь с этакой верхотуры… Костей не соберешь! К счастью, Чуки сама почувствовала неладное, да и как не почувствовать, если все происходит на твоих глазах?
    - Синчи-космонавт, ты там от страха не обделался?
      Как все-таки плохо мы привыкли думать о человеке! И слишком поверхностно. А ведь личная драма – это нечто большее, чем перепачканные штаны, которые при надобности всегда можно застирать. А вот испоганенную жизнь не взять никакими отбеливателями…
    - Синчи-космонавт, нам ли останавливаться на полпути? Двигай дальше!
    - То пошел ты, то вот теперь двигай, а ведь космонавты летают,- уже куда смелее заговорил я, отдавая, впрочем, себе отчет в том, что Чуки слабо представляет, кто такие покорители безвоздушного пространства.- Лучше посоветуй, как впредь не останавливаться на полпути. К сожалению, моя ракета больше не желает лететь, и дело тут вовсе не в перерасходе топлива.
    - Нашел время для вранья: когда Синчи-космонавт садился в свою дырявую ракету, при нем не было топлива.
      Это ли не еще одно доказательство того, что Чуки чрезвычайно вольно трактует  космическую тематику? Отсталая дамочка полагает, что топливом для ракет служит сушеное дерьмо лам, используемое индейцами для обогрева жилищ. Впрочем, Чуки прекрасно сознает, что корзина не совсем ракета, а я – не ахти какой космонавт.
    - Ты как всегда права, моя верная супруга, сейчас не время дискутировать по поводу существования внеземного разума, затерявшегося, черт знает в какой галактике. Но, умоляю, помоги мне зарулить на космодром, и клянусь всеми звездами, видимыми не вооруженным глазом, завязать с мечтой о небе. И здесь нет ни слова вранья!
    - Не вижу иного выхода, как только самостоятельно покинуть летательный аппарат.
    - Предлагаешь срочно катапультироваться?- я посмотрел вниз и зажмурился от страха,- вряд ли смертельный трюк возможно назвать выходом.
    - Не знаю, что такое катапультироваться, но Синчи-космонавт верно меня понял: по оройе способно не только летать, но и ходить.
    - Нашла канатоходца! Да я сделаю всего лишь шаг, и поминай, как звали.
    - По оройе еще можно перебирать клешнями.
    - Ползать, что ли? Но канат толщиной в руку, и как на нем, по-твоему, разместить все тело?
    - На весу перебирать клешнями.
    - Все равно долго не смогу перебирать,- я измерил взглядом расстояние до «космодрома»,- нашла акробата-стайера!
    - У Синчи есть другие варианты выхода из летательного аппарата?
    - И очень эффективные! К примеру, посредством натяжения веревки ты активно способствуешь возвращению ракеты на исходную позицию. Только, умоляю, не говори, что обратной дороги нет.
    - Умоляй, не умоляй, но обратной оройи, действительно, нет!
    - Но я возвращусь лишь для того, чтобы с еще большим рвением приступить к старту. Для чего ты мне скажешь не тихоходное «пошел», а скоростное «проваливай». Только не путать с «провались»!- я попытался прощупать ягодицами дно корзины – надежное ли?
    - Результат будет тем же, а то и трагичнее: на месте повреждения оройю может легко разорвать надвое.
    - Оройю она пожалела. Лучше бы о человеке подумала.
    - О человеке и думаю. Или не ясно, что тогда с Синчи произойдет?
      Разумеется, я не собирался предпринимать повторных стартов, но Чуки, похоже, о том даже не догадывалась. Впрочем, подобное обстоятельство не ускорило моего возвращения.
    - И не советую засиживаться,- предупредила Чуки.
    - Боишься, загнусь с голодухи, и тогда совесть тебя зажрет? Так тебе, бессовестная, и надо!- я демонстративно сложил руки на коленях, давая понять, что с земными делами покончено раз и навсегда.
      Впрочем, Чуки этого вряд ли отметила, поскольку из корзины торчала только голова, в усеченном виде передававшая мое настроение.
      Но, кажется, я ошибся, и Чуки решила-таки не доводить меня до голодных обмороков. Но она не за то дергает! Или трудно понять, что канат толще веревки? Я уже собрался поднять Чуки на смех, как вдруг не увидел в ее руках даже суровой нитки. Что же тогда является причиной колебания дорожного полотна? Я оглянулся и от страха втянул голову в плечи, что, впрочем, не помешало мне вести наблюдение через щели в корзине. Мать честная, по канатной дороге грозно шествовала вереница жуков, каждый из которых был величиной с ладонь! Вряд ли стоило сомневаться, что это и были печально известные жуки-ньян, чьи хищнические устремления просчитывались заранее. Так же через щель я посмотрел в другую сторону, но, в отличие от жесткокрылых монстров, Чуки не предпринимала ровным счетом никаких шагов. Впрочем, она ни раз предупреждала об особенностях четвертого «коло» (круга) ада, где в какой бы то либо помощи мне будет отказано. Это, верно, стоит понимать, что четвертый «коло» встанет колом у меня в горле. И это даже хуже, чем умереть от голода!
      Между тем возглавлявший шествие рогач уже достиг «развилки» и, склонив голову, принялся сверлить меня взглядом, что сделать через щель в корзине, было  не так уж и сложно. Не скажу, что мои чувства представлялись адекватными, но и опускать глаза я не собирался. Оставалось только удивляться, с какой точностью индейцы называют тот или иной предмет – как одушевленный, так и не совсем. Вот и образ жуков-ньян прочно увязывался с дорогой. Во-первых, их нижняя челюсть хоть и отдаленно, но походила на каток асфальтоукладчика – такая же тяжелая и ровно закругленная. Во-вторых, крылья тех монстров были оранжевыми, а, как известно, точно такой же цвет превалирует в спецодежде рабочих-дорожников. И, в-третьих, брюхо жуков – аналог «зебры», наносимой для указания пешеходных переходов. Но, скорее всего, свое название жуки-ньян получили благодаря своему пристрастию к разрушению дорожных конструкций.
    - Таких не берут в космонавты,- не очень твердо заявил я предводителю ньян, но тот мне не поверил, и нагло так сиганул в корзину.
      Что явилось приказом для остальных членов шайки, которые с интенсивностью конвейера принялись заполнять пустоты в корзине, коих было не так уж и много. А раз так, то эти дорожники не стеснялись устраиваться у меня на коленях, плечах, голове… Укатают, как пить дать, укатают! Но неужели не ясно, что таких не берут в космонавты? К тому же, ракета не выдержит перегрузки.
    - Синчи, спасайся, не то кровожадные ньян растащат тебя по кусочкам,- донесся обеспокоенный голос Чуки, что только прибавило нервозности.
      Растащат по кусочкам… Надо же так было сказать! Или я сыр, чтобы меня «кусочить»? Конечно, сыр, да еще и в мышеловке! Вон с какой голодной непримиримостью главарь бандитов с большой дороги впился мне в икроножную мышцу. Что было равносильно приказу. Больно же, звери рогатые! Меня с такой страстью выбросило из корзины, словно она на самом деле была оснащена катапультой. Но радость общения с грызунами-дорожниками на этом не закончилась: та часть полотна, по которой мне предписывалось двигаться, оказалась сплошь оранжево-кишащей. Хотя чему тут удивляться – кушать-то всем хочется! Куда поразительнее то, каким образом я очутился на канате. Впрочем, о катапульте разговор уже шел, а вот как мне удавалось сохранять равновесие, тут уж, действительно, есть, чему изумляться. Но, верно, без ложки дегтя не обходится ни одно мероприятие, вот и я стоял задом к Чуки, что значительно осложняло виды на наше воссоединение. Дамочка верно прочувствовала мое настроение…
    - Синчи, ты еще не опытный космонавт, не вздумай разворачиваться, не то утеряешь равновесие.
      А вместе с равновесием и голову! К тому же, Чуки терпеть не может тех, кто сворачивает с полпути. Мужчины же испокон веку стремились заручиться расположением женщин, и отвага была в том определяющим козырем. Главное, не забывать о золотом правиле монтажников-высотников, и если куда и смотреть, то себе под ноги. Тем более, оранжевая лента является прекрасным ориентиром и, что не менее важно, – раздражителем, по которому очень даже хочется пробежаться. И не трусцой! Теперь я знаю, отчего жуков относят к отряду жесткокрылых. Во всяком случае, мне казалось, что я бегу по бордюрному камню, который, впрочем, не слабо трещал под ногами. При каждом таком треске я восклицал неизменное: «Таких не берут в космонавты!» Когда же вероятность сорваться в ущелье и вовсе сошла на нет, моя неприязнь к псевдо дорожникам от этого нисколько не утихла. А коль скоро, они сбились в кучу, нетерпеливо ожидая своей очереди ступить на канат, указать им более короткий путь, труда не составило. Горное эхо далеко разносило уже ставшее привычным для здешних мест: «Таких не берут в космонавты!»
     Пока я разбирался со своими обидчиками, корзина благополучно приземлилась рядом. И не одна, а с Чуки, которая рисковала угодить под горячую руку.
    - Таких не берут в космонавты!- я грозно шагнул к изменщице, отвернувшейся от меня в трудную минуту.
      Чуки сочла необходимым отойти от пропасти.
    - Я и не стремлюсь в космонавты,- она обняла меня и жарко поцеловала в губы.
  Да что я право: никакая она не изменщица!
               
                *******
         - Вот когда по-крупному пожалеешь, что ты не паук,- пожаловался я Чуки на свою тяжелую долю, поднимаясь по не такому уж и крутому подъему.
    - Наверное, не паук, а жук?- поправила меня моя спутница.
    - Да знаешь, где я видел твоих ньян? Вот именно – в бурных водах Апуримаки! Мне же хотелось бы стать человеком-пауком, чтобы играючи преодолевать даже самые отвесные препятствия. Между прочим, у некоторых индейских племен с более развитых континентов в ходу такая потеха, как лазание по небоскребам. К примеру, один француз – есть такое племя на западе Европы – берет сто этажей без всякой страховки. Круто, да? Думаешь, ему за это золота пудами отвешивают? Только – пинка. За нарушение общественного порядка. Зато в книгу рекордов Гиннеса его имя вписано золотыми буквами. Но ты, верно, не знаешь, чем знаменита та книга? Это своего рода перечень странных и совсем не обязательных достижений, как то пожирание на время пиццы, или питье пива. Чичи, по-вашему. Поговаривают, один мюнхенский индеец так увлекся «Баварским», что даже не успевал сливать пену. Ну, ты понимаешь, какую именно… И как результат, развязался пупок, и слив стал происходить напрямую. Конечно, мюнхенца подключили к аппарату, но не искусственного дыхания, а к пивоваренному! Воодушевленные его примером зрители устроили забег по тропинке, устеленной пивными кружками. Керо, по-вашему. Короче, надо быть законченным кретином, чтобы угодить в ту самую книгу дурацких рекордов.
     - Теперь в той книге на одно имя станет больше,- Чуки выразительно посмотрела на меня, давая понять, кого зрит рекордсменом.
    - Неужели я похож на кретина?- чувство жгучей обиды принудило меня приостановить восхождение.
    - Не знаю, на кого Синчи похож, но то, что он совершил невероятное достижение, пробежав по канатной тропинке, устеленной жуками-ньян, достойно всеобщего восхищения.
    - А ведь я на самом деле отмочил беспрецедентный трюк, и только сейчас начинаю по-настоящему догонять, всю невероятность произошедшего. Вообще-то книга рекордов Гиннеса состоит не из одних кретинов,- я наклонил ствол молоденького деревца, который не сломался даже тогда, когда я на него сел.- А вот ты, ну точно жена Инки, с полным комфортом переправилась через ущелье.
    - Надо же понемногу привыкать к тому, что меня ожидает в будущем,- Чуки поспешила закрыть не совсем приятную для нее тему.
    - А вот мне жуть как любопытно знать, каким образом тебе удалось преодолеть то, на чем я споткнулся.
     - Ума не приложу, на чем там было спотыкаться,- усмехнулась Чуки, уже не наблюдая за мной с восхищением, какого удостаиваются рекордсмены,- ракета летела, как по маслу.
     - Лететь по маслу… - теперь настала моя очередь кривить губы,- но от меня трудно отвязаться общими фразами.
    - Вот  прилип!- Чуки задрала юбку.
    - И этим не отвяжешься.   
      Но, как вскоре выяснилось, я не совсем верно просчитал дальнейшие манипуляции своей все еще не законной супруги. А между тем она привычно опустошила очередной потайной карман, явив миру какой-то блестящий лоскут. Шелк, не шелк, но что-то очень близкое.
    - Это кожа ящерицы мата, обожающей яйца игуан. Вероятно, оттого кожа такая гладкая, как вода в сосуде. Я обмотала этой гладкостью крепление в месте соприкосновения с канатом, что позволило значительно снизить силу трения, так что ни какие ямы не смогли остановить ракету.
    - Воздушные ямы?- у меня отчего-то сложилось впечатление, что речь идет о самом настоящем летательном аппарате,- ах, да, ты о своем, о земном… Но все равно кожа не лед, и сила трения должна была сделать свое дело.
    - А это на что?- Чуки отгрызла кусочек коры от того самого дерева, которое я использовал как качалку,- а теперь смотри,- она принялась натирать кожицу корой, и блеска стало еще больше.- Из удуки горные племена научились получать масло. Теперь, надеюсь, понятно, отчего ракета летела, как по маслу?
    - Понятно,- я счел не лишним пересесть с масленичного дерева на землю, словно со мной могло произойти то же самое, что и с ракетой,- но почему ты не предложила мне воспользоваться кожей-ускорителем?
    - Но разве легкую прогулку над ущельем можно посчитать за круг ада?
    - Конечно, нельзя. Но все равно обидно.
    - Обижаться можно и на ходу.
    - Дай хоть по нормальному отдохнуть!
    - Но Синчи всю ночь отдыхал.
    - Это трудно назвать отдыхом,- я постарался спрятать усмешку,- да, а что подразумевается под янаконом?
    - Каков подлец!- Чуки метнула на меня испепеляющий взгляд,- значит, когда я вся вскипала от страсти, Синчи вел себя, как самый коварный чадак?
    - Да ты на все мои вопросы отвечала односложно и законспирировано: «Янакон!» Да и мои вопросы трудно назвать шпионскими. Скорее, они познавательные, и сводились к одному и тому же – что нас ожидает на следующих витках ада. Ты же заладила: янакон да янакон!            
    - Так называется последний, и самый ужасный круг ада.
    - Но последним должен быть Вакан.
    - Фактически так оно и есть, ибо Янакон не видим, и его как будто бы нет. Но это только осложняет суть дела.
    - Казалось бы, куда еще сложнее,- угрюмо отозвался я, вдумываясь в перевод слова «янакон» («бесправный человек»),- а ведь на первый взгляд ничего ужасного здесь нет. Хотя при чем тут взгляд, если Янакон не видим?
    - И здесь скрывается самая страховидная опасность.
    - Мне что-то расхотелось быть человеком-пауком. Как думаешь, на сколько километров мы поднялись над уровнем моря?
    - Не знаю, сколько в себя вмещает километр европейских индейцев, но что-то около половины горы Аконкагуа.
    - Значит, где-то более трех км,- задумчиво произнес я,- не так уж и далеко возвращаться.
    - Синчи готов окунуться в уже пройденные круги заново?
    - Зачем куда-то там окунаться, если мы откажемся от притязаний на золотой сосуд с золотыми семенами… ну, конечно же, наполнением?
    - Разумеется, возвратиться к рукано возможно и минуя круги ада, но это для тех, кто не бросал вызов его владельцу. Мы же обнаружили свою дерзость, и вырваться из западни удастся лишь при наличии золотого сосуда с точно таким же наполнением.
     - Чуки явно что-то не договаривает. Хотя и без того ясно, что повторить в обратном порядке уже пройденный маршрут, затея бесперспективная,- сдавленным голосом произнес я,- Конечно, впереди ничего путного нас так же не ожидает, но лучше уж получить стрелу в грудь, чем в спину. Однако хотелось бы заранее знать, что нам судьба уготовила в пятом круге ада.
    - Синчи полагает, что описать Айя марка райми – дело плевое?
    - Посредством узелкового письма сделать это будет, действительно, проблематично,- я передернул плечами, ибо перевод Айя марка райми – торжество мертвых – не казался жизнеутверждающим.- Надо думать, пятый круг ада станет для нас последним?
    - Но разве Синчи не думал о том же все предыдущие круги?
    - Еще как думал!
    - Но ведь жизнь распорядилась по-иному!
    - Тогда еще не было такого кричащего названия. Торжество мертвых… Вероятно, еще никому не удалось выйти живым из пятого круга ада.
    - Но ведь мы, как никто другой, знаем цену жизни.
    - Уверен, наши предшественники хотели жить долго…
    - Выходит, плохо хотели,- Чуки не совсем безобидно ткнула меня ногой, предлагая подняться.
    - Знаешь, как я хочу хорошо жить?- мне пришлось вскочить, дабы не обострять отношения – уж больно ноготь на большом пальце Чуки был острым.
    - «Хорошо» - это не достаточно. Чтобы выжить, надо так возжелать этого, что ничего не стоит потерять голову.
    - А вот тут позволь с тобой не согласиться: самое важное – сохранить башку на плечах.
    - Что ж, скоро узнаем, кто из нас прав,- нахмурилась Чуки, озабоченно глядя перед собой.
      А между тем, раскинувшаяся перед нами картина не располагала к ухудшению настроения. Более того, выйти в горах к долине – всегда праздник. В любом случае, усиление цветовых ощущений еще никому не повредило, и, уставшее от холодных тонов око, оценило это в первую очередь.
    - Синчи что-то попало в глаз?-  свою озабоченность Чуки переключила на меня, что было одновременно и приятно, и обременительно.
    - Уже и глаз нельзя спокойно почесать,- проворчал я, окидывая взглядом долину,- или думаешь это не к добру, и какой-нибудь не в меру гостеприимный гаучо поставит мне «фонарь»?
    - Кто такие гаучо и фонарь?
    - Что представляет собой фонарь в истинном значении этого слова, можно втолковать только при наличии у слушателя хоть каких бы то ни было знаний электродинамики. А вот в переносном смысле фонарь – это синяк под глазом. Что же касается непосредственно установителя того самого фонаря, то я, верно, поторопил время.
    - А еще настаивал на посещении ячауаси,- обиженно изрекла Чуки,- чему там можно научиться? Одним только гадостям!
    - Так уж и гадостям? Между прочим, в отдельных случаях язык тусовок может казаться где-то даже выразительным. Вот и у гаучо есть свой жаргон, хотя и далекий от дипломатического.
    - Но все равно приличней тусовочного?
    - Не уверен, ведь пастухи – народ без тормозов, эти парни могут и послать далеко и опустить ниже плинтуса. Я понятно говорю?
    - Более или менее. Но главное понять не сложно: гаучо есть пастухи,- разочарованно констатировала Чуки,- а я-то думала…
    - Оно, конечно, гаучо и мачо где-то даже созвучны.
    - При чем тут какой-то мачо?
    - Да при том, что ты жить не можешь без горячих мужиков, а мачо – их олицетворение. Но скоро их здесь будет, что игуан на вашем побережье.
    - Скоро?- Чуки завертела головой по сторонам,- Синчи не ошибается?
    - Скоро не значит сейчас, а здесь не значит на этой долине. Первые мачо хорошо известного Франсиско Писсаро объявятся в Тауантинсуйу тогда, когда тебя закопают в землю или в лучшем случае ты уже не будешь представлять интереса как женщина. Потом понаедут сюда родственники и друзья тех самых мачо, станут активно размножаться, разобьют здесь свои бомбачас – традиционные штаты гаучо – и станут на своих ранчо разводить овец, лошадей, крупный рогатый скот.
    - Крупный рогатый скот?- вздрогнула Чуки,- и какой величины?
    - Вот такой вышины, вот такой ширины,- показал я руками, а ногами отмерил длину,- впечатляет?
    - Совсем нет,- отмахнулась Чуки.
    - Да у вас и такого не увидишь. Или морские свинки крупный рогатый скот?
    - Не стоит ухмыляться, Синчи! Скоро тебе предстоит познакомиться с истинным рогачом-крупначом.         
    - Полагаю, скоро – не сейчас, и здесь – не на этой долине?- хрипло справился я, все явственней сознавая, отчего Чуки казалась столь озабоченной, когда ее взгляд блуждал по долине.
    - Не хотелось бы Синчи разочаровывать, но не могу ответить на его вопрос положительно,- Чуки принялась прощупывать взглядом открытые площади, будто на них что-то можно было утаить.
    - Чуки никак не решится войти в пятый круг ада?
    - Как раз мне никуда входить не надо, а вот Синчи не миновать лихих испытаний.
    - Чтобы я до срока не обделался, ты не желаешь поведать мне о тех самых испытаниях?
      Чуки не сочла нужным ответить на вопрос, хотя и без того было ясно, что ничего утешительного ожидать не приходилось. Она ткнула меня в спину, и я ощутил себя арестантом, которого куда не направь, туда он и пойдет. Впрочем, зеленая трава – не сибирские снега, да и деревьев здесь раз-два и обчелся, так что валить лес, как какому-то каторжанину, явно не придется. Но, судя по всему, то был бы не самый худший вариант, ибо с таежным морозом легко справиться при помощи топора – при рубке леса становится даже жарко. Когда же от страха мороз продирает по коже, тут уже ничем не отогреешься. Да ведь и было, отчего содрогнуться: травяное покрытие было сплошь побито копытами, отпечатки которых казались неправдоподобно внушительными.
    - Никак мамонты на этом поле в футбол потешались?- мрачно усмехнулся я.
      Конечно, Чуки не знала, кто такие мамонты и, тем более – что такое футбол. Но коль скоро на сей счет она не обнаружила своего любопытства, не сложно было догадаться, сколь высока ее внутренняя концентрация. Такого с Чуки не происходило ни на одном из пройденных кругов ада. Вероятно, совсем уже скоро должно случиться то, от чего мороз продерет по коже. Да что уж там: в моей судьбе наступит вечная мерзлота. Но я не хочу вымирать, как мамонт!
    - Признаться, футбол – не моя слабость, и я с удовольствием посмотрел бы, как переставляют шахматные фигуры. Хочешь, я научу тебе этой, безусловно, интеллектуальной игре? Хотя ты права: если уж кому и доверить повышение своего интеллектуального уровня, то профессионалу. И, кажется, за таким дело не станет,- я указал рукой на приближающегося к нам мужчину,- сразу видно, гроссмейстер!
    - Не знаю, кто такой гроссмейстер, но это точно не он. Другой разговор – пастух,- не без напряжения отозвалась Чуки, неотрывно следя за мужчиной, чей внешний вид напоминал переселенцев из далекой Европы.
      Выходит, я вовсе не поторопил время? Во всяком случае, одеяние мужчины сильно походило на то, во что облачались скотоводы-переселенцы: шляпа, пончо, широкий пояс, сапоги, и, конечно же, платок на шее. Гаучо взирал весьма недружелюбно, и мне ничего не оставалось, как попытаться расположить его к себе. И в этом случае лесть не покажется неуместной.
    - Какая замечательная пампа (степь) у нашего приветливого друга! Мы не будем против, если гаучо отведет нас на свое ранчо, где забьет барашка, а его очаровательная подружка нальет нам шимаррана (горький чай из листьев парагвайского падуба). Хотя трудно отказаться и от более крепкого напитка.
   - Что ты мелешь, ненормальный странник?- проревел пастух, мало чего понимая, и у меня появились сомнения относительно его андалузских корней.
      Впрочем, не хотелось бы столь скоро разочаровываться.
    - Возможно, шимарран в ваших краях называют мате, но ведь чай от этого слаще не сделается? Впрочем, если твоя хозяйка приготовит для нас карретейру с вяленой говядиной, это будет высший класс. Рис не отражает истинного гостеприимства, на какое способны гаучо? Вообще-то у меня было желание разинуть рот на ваше знаменитое родизио (набор мясных блюд), да чувство скромности приглушило ощущение голода.
    - Да я убью тебя прежде, чем это сделает Орехон!- не совсем гаучо склонил  голову, верно, собираясь меня забодать.
    - Но если скупердяй даже свою подружку держит на подножном корме, мы готовы с высоко поднятой головой пройти мимо его ранчо. И как он уже успел догадаться, мы не намерены с голодухи щипать травку с его не совсем пампе,- мне показалось, что я нашел верный ход, посредством которого можно было окончательно успокоить нашего психованного знакомого,- позвольте откланяться.
      Я опрометчиво наклонил голову, что было воспринято за готовность к жесткому противостоянию. Пастух со всей дури приложился башкой к моему лбу, и я тут же скопытился. А вот Чуки оказалась куда осмотрительней: она не стала ронять голову над моим бесчувственным телом, дабы не вдохновлять любителя «лобовых» атак на новые подвиги. Впрочем, я не собирался долго залеживаться, тем более с меня могли потребовать мзду за использование койки-места. Скупердяй своего не упустит!
    - И чего ты быкуешь, мил человек?- я постарался не пасовать перед своим лобастым визави, в то же время сохраняя вежливость, ибо чрезмерная резкость могла вызвать неадекватную реакцию,- гляди, какой рог ты мне набил. Но я все равно не намерен направлять его против тебя.
    - А против кого? Против Орехона?!
    - А что мне твой Орехон плохого сделал, чтобы я на него бычился? Да я его в глаза не видел и, уверен, не увижу.
    - Еще как увидишь!- пастух принялся поддавать головой мою спину, что не доставляло мне ни физического, ни эстетического удовлетворения.
    - Если ты хочешь указать мне дорогу, то для этого лучше использовать палец. Но наиболее продвинутые в культурном отношении пастухи не тычут пальцем во все стороны, а проникновенно так говорят: «Ласково просимо, сеньоро странник, прошвырнуться по пампе, где встреча с Орехоном очень даже возможна».
      Вероятно, пастуха прилично разозлила мешанина из украинско-испанского этноса, поскольку бодливость сделалась еще назойливей, еще изощренней.
    - Синчи, ты уж лучше помалкивай в тряпочку,- Чуки вытащила из потайного кармана красную материю и протянула ее мне.
     - Этот пастух обращается со мной, как со скотиной, а я, значит, молчать? Тоже мне, король нашелся! 
      И тут же я на собственной заднице убедился, насколько Чуки была права. И хотя пастух прекратил бодаться, он стал лягаться. Прямо бык, честное слово! И что самое обидное, он постарался не заметить моего боевого оружия, от одного вида  которого легко обнаружить заискивающую улыбочку. Разумеется, подобное не относится к питонам или жукам-ньян, но пастух вроде как человек, и мимика лица ему не совсем и чужда. Впрочем, человек не бодается и не лягается. Но мне и быка ничего не стоит завалить! Ну, не быка, то хотя бы теленка.
      Чуки, похоже, прочла мои мысли. Во всяком случае, ее знак был весьма красноречив. Да я и сам не смогу поднять руку на человека, пусть даже и очень бодливого. К тому же, кто поручится за то, что у этого полубыка нет сообщников, тем более следы от копыт наводят на мрачные размышления. Пришлось сцепить зубы, оградить от каблуков наиболее уязвимое место и следовать туда, куда принуждали следовать.
    - Какой-то ты не нормальный пастух,- не переставал я возмущаться, в очередной раз убедившись в том, что мои руки явно проигрывают ногам психованного гаучо.- Или не видишь, что я не баран, и вряд ли смогу увеличить поголовье твоего скота. Эй, хватит лягаться!
      Оставалось только надеяться, что не совсем ранчо этого не совсем гаучо окажется где-то поблизости. В противном случае уже никогда не смогу расслабиться в кресле, листая свежие газеты. А что если это и есть пятый круг ада? Коли так, то моя попа согласна потерпеть, тем более это самый ненавязчивый «коло», который не встанет в горле колом. Хотя бы по той простой причине, что свою правду жизни пастух вколачивает примитивным способом через примитивную и, значит, безопасную, часть тела, которая испокон веку является излюбленным объектом воспитания.
    - Мне всегда претил дедовский метод воздействия на личность,- не прекращал я возмущаться, безуспешно прикрывая нижнюю часть спины.- Ведь здесь даже глаза не нужно напрягать, чтобы понять, насколько унизительно бывает рукоприкладство, которое нередко  случается с привлечением садистских инструментов как то ремень да розги. Но во сто крат унизительнее самая ортодоксальная разновидность рукоприкладства – ногоприкладство.
      Как о стену горох! Однако и у радикального воспитания есть свои козыри. По крайней мере, до не совсем ранчо мы добрались довольно быстро.
   - Так вот, значит, каких животных ты выращиваешь,- не сдержал я восторга, глядя на огромную бычью голову, высеченную в скале,- выходит, ты скульптор? Это бюст Орехона?
    - Синчи, не задавай глупых вопросов,- испуганно зашептала Чуки,- или без того не видно, что это Орехон собственной персоны?
    - Не так, чтобы и очень видно,- признался я, мысленно анализируя как достоинства, так и недостатки бюста.
      Орехон означает «большеухий», но доминанта данного творения виделась в полутораметровых рогах, походивших на копья, устремленные книзу. Но если отринуть антропологические характеристики и перейти к эстетической стороне дела, то можно однозначно сказать, что огромное кольцо в носу представлялось настоящим шедевром. Конечно, будь оно создано из той же горной породы, что и голова, все выглядело бы по скульптурному тривиально. Здесь же – пара кило червонного золота, усыпанного жемчугом. Как водится, любая эстетика рано или поздно вытесняется корыстью. А коль скоро мысль о волшебных семенах проросла в моей черепушке золотыми всходами, то сроки вытеснения сократились до минимума. В конце концов, килограммы золота на дороге не валяются, и как знать, может, скульптор по заслугам оценит мою стойкость, и кольцо золотой короной воссияет на моей голове. Сам он вряд ли догадается меня короновать, и тонкий намек на толстые обстоятельства лишним не покажется. Но где взять те толстые обстоятельства? Под рукой, где же еще?               
    - Ох, и досталось же моей толстушке,- я потер попу, безуспешно пытаясь пустить слезу,- а задешево сегодня даже клизму не поставят.
    - Что такое клизма?- скульптор враждебно посмотрел на меня, и я крепко пожалел, что намек получился слишком уж тонким.
    - Не лучше ли нам сменить тематику и поговорить о чем-либо более понятном и возвышенном? Хотя не спорю, в медицине да искусстве есть много общего, и если в первой области основное внимание уделяется промывке толстой кишки, то во второй –  промывке мозгов,- я покосился на барельеф быка.- О чем скульптор собирался поведать нам своим творением? Не о том ли, что рогатые станут править миром, и человеку надо бы посторониться? Ладно, индусы помешались на быках, но ты же дитя цивилизации! Одно утешает: твое искусство не будет долго воздействовать на умы, и уже через сто пятьдесят лет прикажет долго жить.
    - Так мало?- скульптор вспомнил, что умеет бодаться,- Орехон будет всегда!
    - Конечно, я несколько сгустил краски, и смерть белых горошин не означает автоматической гибели их носителя, но факт остается фактом: жемчуг радует глаз всего лишь сто пятьдесят лет, а затем тускнеет и рассыпается. Сейчас, надеюсь, намек не шибко тонким получился?
    - Орехон тоже может рассыпаться?- скульптор вспомнил, что умеет лягаться.
    - Говорю же, смерть одних не означает гибели другого, и данное творение переживет века. Однако со стороны станет казаться, что дефективное кольцо разрушает созданный ваятелем образ, и дни Орехона уже сочтены. А как теперь с намеком?   
    - Скажи прямо, что тебе надо?
    - А ведь кольцо чем-то напоминает корону, которая так и просится на мою башку.
    - У Синчи уже есть корона,- Чуки вернула себе материю, подаренную мне некоторое время назад и, придав ей компактную форму, туго обвязала мой лоб.- Красную льяуту позволительно носить только всемогущему Инке, правда, его корона сделана из шерсти ламы, но не за горами тот день, когда все недоразумения будут устранены.
    - Твоя прозорливость, моя мама Окльо, не знает границ,- я не собирался отказываться от мысли завладеть драгоценными килограммами, которые легко было поделить на двоих.- К тому же, украшения из «солнечного металла» больше подходят женщинам, а ведь твои властолюбивые устремления секретом ни для кого не являются.
      Скульптор метнул на Чуки огненный взгляд, и та поспешила дистанцироваться, обвинив меня во лжи. Но я не собирался на нее обижаться.
    - Как бы нам не лишиться друг друга,- не на шутку озаботился я, потеряв Чуки из вида.- Желаю тебе, ваятель, дальнейших творческих успехов, и до встречи в Брюсселе на международной рождественской демонстрации ледяных скульптур.
      При чем здесь далекая Бельгия с ее демонстрацией ледяных скульптур я и сам не понял. Чего же тогда говорить о ваятеле?
    - Не спеши, странник: сейчас начнется торжественная часть…
    - Открытия рождественской демонстрации ледяных скульптур?- я поспешил обнаружить свою прозорливость, хотя правильней было бы позволить собеседнику закончить свою мысль,- не торопишь ли ты события? Во всяком случае, здесь достаточно душно, и льду будет не просто сохранить свою форму. Предлагаешь подняться выше в горы? С превеликим удовольствием!
    - Я предлагаю совсем другое зрелище.
    - Скульптор решил-таки порадовать маму Окльо золотой короной?- я задержал взгляд на кольце, оттягивавшем бычьи ноздри,- ты прав: пирсинг не для зверья.
    - Что такое пирсинг?- насторожился скульптор, и я мысленно отругал себя за чрезмерную увлеченность всякого рода ноу-хау.
    - Пирсинг – не новомодное течение в искусстве,- я давал себе отчет в том, что дискуссия об увлечениях молодежи третьего тысячелетия может затянуться, и где потом искать Чуки?- но это вовсе не означает, что консерватизм должен преобладать во всем. Мне вот, к примеру, не импонируют трещины под барельефом. Что автор скульптуры собирался ими сказать? Что новое это хорошо забытое старое? А учел ли он все риски, создав сомнительного качества творение? А ведь со стихийными бедствиями шутки плохи, и проливные дожди здесь – меньшее из всех зол. А если случится землетрясение? Трещины обернуться проемами, и это при наиболее благоприятном развитии событий! О каком долголетии тут может идти речь? А быка жалко, ведь он не виноват, что у него такой бесшабашный хозяин.
    - Ладно, бери кольцо.
    - Ты хорошо подумал?- мне показалось подозрительным, с какой легкостью ваятель скис под гипнозом моих предсказаний,- хорошо?
    - Порадуй свою Маму Окльо,- лицо его как-то вдруг сразу подобрело.
      Да скульптор очень даже милый малый!
    - Между нами говоря, мою подружку зовут Чуки, но у нас такая же миссия, как и у знаменитой парочки Манко Капака и его Мамы Окльо. Отсюда такие сравнения.
    - Значит, странник знает название пещеры, в которой запрятан золотой сосуд с золотыми семенами?
    - Не знаю, конечно,- по видимому, мне не удалось скрыть изумления по поводу осведомленности скульптора, в общем-то, далекого от забот землепашца,- мы с Мамой Чуки… тьфу ты, просто с Чуки, идем наобум.
    - А чего самым сложным путем?- хитро прищурился скульптор.
    - Знаешь, мне что-то расхотелось радовать свою подружку. Будь здоров!
    - Погоди. Бери кольцо без всяких вопросов.
    - Без вопросов?- затоптался я на одном месте, пытаясь понять, чем обусловлена столь разительная перемена в настроении скульптора, совсем недавно щедро одаривавшего мой зад пинками.- Но я даже не смогу в ответ презентовать тебе Сияющий клык.
    - Когда владеешь такой щедростью,- возгордился скульптор, измеряя взглядом длину бычьих рогов,- не хочется мараться о всякую мелочь.   
    - Только, чур, чтобы потом ни о чем не жалеть.
    - Лишь бы странник ни о чем не пожалел,- скульптор щедрым жестом предложил мне взойти на огромный камень, в противном случае дотянуться до бычьей морды, было бы весьма проблематично,- теперь дергай за кольцо обеими руками.
     - С какой это дури дергать? Наверное, оно как-то разъединяется?
     - Все проще, странник, проще!
     - Не повредить бы ноздри.
     - У Орехона ноздри – скала!
     - Только какая-то треснутая ,- с натяжкой согласился я с ваятелем, ибо вблизи поделочный материал не казался прочным.
      Более того, от бычьей головы исходило тепло, что совершенно не типично для барельефов. Да-да, из широких ноздрей вырывался воздух!
   - Дергай за украшение,- скульптор закричал так, что я с испугу повис на кольце.
      Вот кто обладал гипнотическими способностями! Однако сейчас мое внимание было приковано совсем к другой морде – бычьей. Подтвердились самые неблагоприятные прогнозы: животное проснулось, развеяв последние сомнения – Орехон никакое не творение! Впрочем, может, и творение, но отнюдь не рук человеческих. Раздался страшный рев, и с камня меня как ветром сдуло. А ведь поделочный материал и в самом деле оказался сомнительного качества, и трещины стали расходиться на глазах. Конечно, в реальности все происходило гораздо быстрее, но мне чудилось, что перед взором проплывает замедленный кадр. Что, впрочем, вовсе не означало, будто я вальяжно поднимался с земли, а потом дотошно приводил себя в порядок. Кому охота быть погребенным под глыбами, с позволения сказать, поделочного материала? Но разве лучше оказаться раздавленным этаким мастодонтом?
      Я бежал изо всей мочи, прекрасно сознавая, что тягаться в скорости с разъяренным животным, дело совершенно бесперспективное. И времени мне предоставлялось ровно столько, чтобы я остался доволен выбором варианта собственной кончины. Если, конечно, при данных обстоятельствах возможно испытывать какой-либо позитив. Выбор не казался богатым, что, в сущности, не имело принципиального значения. Ко всему прочему, с момента вступления на благословенную землю Айя марка райми широкого пространства, казалось, хватало на всех, а не только для мертвецов. Теперь же все представлялось иначе: скалы с четырех сторон – западня, да и только! Спасибо Чуки! Но если не суждено вырваться за четко очерченные границы пятого круга ада, не остановить ли стрелки собственных часов прямо сейчас? Каким образом? Самым простым: сделать резкое торможение. Погибнуть под копытами? Но разве приятней оказаться нанизанным на рога? А вот здесь есть, над чем поломать голову.   
      Хочется верить, что в цейтноте принимаются самые верные решения! Конечно, здесь больше бравады, но разве лучше удирать с опущенным носом? К тому же, человеческая гордость имеет не последнее значение, а ведь очутиться под копытами, означает низко пасть. А вот быть поднятым на рогах – совсем  иное измерение! Значит, тему можно закрывать? Как бы ни так! Попробуй теперь донести до сведения быка свое предсмертное пожелание. Да этой горе мышц совершенно начихать на мой выбор. Но мы же так не договаривались! Но, кажется, между нами вообще никакого диалога не происходило. Так не приступить ли к работе над ошибками? Поздно! Эту двухтонную ярость уже ничто не остановит. Но ведь попытка не пытка. Конечно, не пытка, если ты нюхаешь цветочки на лугу. Здесь же пот градом, и язык на плече. Но что-то ведь надо менять! Тактику движения – вот что! И я начал шарахаться из стороны в сторону, чем значительно усложнил задачу для своего преследователя. Несколько раз рога вонзались в горную породу, и сноп искр вздымался вверх на радость скульптору, со скалы наблюдавшему за столь душещипательным зрелищем.
      Однако усталость брала свое, и случилась парочка моментов, когда казалось, что все уже кончено. Так, уже лежа на спине, мне каким-то чудом удалось проскользнуть между копыт. Невероятно, но это предстало той самой блесткой надежды, которой радуются как чему-то самому светлому в жизни. По крайней мере, у меня появился шанс на спасение – крошечный, как искорка самой далекой звезды. И здесь уже все было не столько в моих руках, сколько в руках царя нашего небесного. И если раньше казалось, что нож абсолютно неэффективен в противостоянии с этакой массой, то сейчас, при определенных условиях и высокой доли везения, можно было на что-то рассчитывать. Именно на что-то, и не более того. Короче говоря, я собирался повторить трюк с падением на спину, что позволило бы оказаться на расстоянии, максимально приближенном к грудной клетке животного, откуда возможно нанести удар в сердце. Разумеется, я понимал, что кратчайший путь к сердцу Орехона пролегает с левого бока, и при этом надо бы твердо стоять на ногах, но мое мнение быка совершенно не волновало. Ко всему прочему, мой опыт общения с разъяренным животным не выходил за рамки телеэкрана, однако отточенные движения матадора производили на меня глубокое впечатление. Теперь понятно, отчего мои отношения с быком совсем не складывались, и если в чем я и преуспел, то только в падениях. Но ведь любое падение могло оказаться последним. Впрочем, если даже мне и удастся вогнать нож в цель, бык вряд ли тут же скопытится. А для того, чтобы превратить мое тело в студень, много времени не потребуется. В общем, надо еще было ухитриться выскользнуть из-под копыт. Задача казалась не выполнимой, но иных решений не предлагалось.
      Впрочем, скульптор, похоже, настаивает на сделке. И не надо так кричать, я не глухой. Все это, конечно, замечательно, но кто поручится за то, что, после того, как я выдам название изумрудной пещеры, скульптору удастся приструнить взбесившееся животное? Никто не поручится! Вероятно, этот провокатор решил, что ужас и безвыходное положение лишили меня способности трезво оценивать сложившуюся обстановку? Но ведь говорят, что безвыходных ситуаций не бывает. Наверное, тот, кто так утверждает, имеет в виду «черный» выход, через который выносят вперед ногами. Так или иначе, но мое будущее представляется весьма туманным, и ни какое оглашение названия пещеры не станет пропуском в безоблачную жизнь.
      Как и следовало ожидать, подготовиться к смертельному трюку не удалось, и падение на спину произошло спонтанно. Но это даже к лучшему, ибо Орехон не почуял никакого подвоха. Мне же оставалось только не оплошать, и делать все на максимальной скорости. Коль скоро бычара был нестандартных размеров, мне надлежало мгновенно встать на ноги, и из полусогнутого положения нанести удар ножом. И ведь нанес же! Но Орехон оказался на удивление толстокожим. Неужели он на самом деле создан из твердых горных пород? Но разве я утерял способность к трезвой оценке обстановки? Если мне удалось живым и невредимым выйти из-под быка, значит, я ничегошеньки не утерял. Более того, мысль фонтанировала как никогда прежде, и я добрым словом поминал киношного матадора. Эх, будь у меня красная тряпка, я показал бы рогатому, кто из нас хозяин положения. Стоп, а что у меня на голове? Нет-нет, останавливаться ни в коем случае нельзя, но от этого моя благодарность Чуки нисколечко не уменьшится. Коррида только начинается!
      Я сорвал с головы царственную льяуту, которой не сложно было придать простецкий вид: всего-то тряхнуть, как следует, и от былой спеси следа не останется. Вот так! И бык перестал меня замечать. Орехон с яростью бросался на  тряпку, словно это она возжелала вырвать у него кольцо вместе с ноздрями. Теперь вся трудность состояла в том, чтобы вовремя увернуться от охотившегося за материей быка. Конечно, будь моя рука раза в два длиннее, за свою жизнь переживать не пришлось бы, но коль скоро создатель сотворил человека не для экстремальных ситуаций, предстояло выказывать чудеса изворотливости. Но по мере того, как быка постигала одна неудача за другой, я обретал уверенность, и уже совсем скоро мог позволить себе некоторые выкрутасы. Так я поднял с земли палку и пристроил на нее материю, что позволило увеличить площадь зрительного неприятия, присущего быку. Теперь я мог направлять действия Орехона по собственному усмотрению. Вот вам рогами в землю, вот – в скалу, а вот – просто в никуда.
     Спустя еще какое-то время я уже настолько освоился на зажатой скалами импровизированной арене, что стал требовать аплодисментов. Но мой единственный зритель оказался настолько шокирован творящимися на его глазах ненормальностями, что был не в состоянии слова молвить, а чего же тогда говорить о каких-то там манипуляциях? Но даже без аплодисментов я ощущал себя на голову выше испанских тореро, привыкших сражаться с баранами, а не с быками. Действительно, ведь в сравнении с массой Орехона вес любого   «корридского» быка казался бараньим. Тем не менее, нельзя свысока смотреть на родоначальников корриды, тем более нагнуться за очередной палкой, труда не составит. Теперь быстренько ее заточим, и вот вам готовая бандерилья! Но, едва соприкоснувшись со шкурой быка, она тут же сломалась. Но у меня был Сияющий клык, в чьей прочности сомневаться не приходилось. Однако последнее слово за немногочисленной публикой.
     - Эй, как там тебя – гаучо или скульптор? Долго собираешься сидеть с открытым хлебалом? Говори, пора кончать Орехона, или пусть еще малость рога поломает?
      То ли гаучо, то ли скульптор лихорадочно замотал головой, что можно было трактовать двояко: и как «нет», и как «да».
     - Если потерял дар речи, так и скажи о том честно. Или хотя бы внятно просигнализируй: «да» или «нет».
    - Не то и не другое,- хрипло отозвался единственный зритель, и из его ответа легко было понять, что он все еще никак не придет в себя, от непостижимо- неправильной корриды, где ведущую роль предстояло сыграть отнюдь не тореро, а Орехону.
    - Что значит не «то» и не «другое», уважаемый наш не гаучо и не скульптор?
    - А то, что Орехона все равно нельзя прикончить.
    - Отвечаешь за свои слова? В таком случае, кровь Орехона будет на твоей совести.
      И хоть я не принадлежу к вегетарианцам, к забою скота отношусь крайне негативно. Но роль матадора настолько овладела моим сознанием, что я потерял голову. Но после первого же удара ножом стало понятно, насколько прозорлив единственный зритель. Повторные попытки больших неприятностей Орехону не доставили. Все бы ничего, да только работенка матадора не относится к той, о какой принято говорить, как о не пыльной. В моих манипуляциях уже не ощущалось той легкости, являвшейся гарантом моей неприкосновенности. Единственный зритель верно оценил стремительно меняющуюся ситуацию, и тут уже аплодисменты не заставили себя долго ждать. Кажется, не надо объяснять, кому они предназначались. Орехон словно понимал, кого зритель жаждет увидеть победителем и, прибавив парку (благо диаметр ноздрей позволял это сделать), бросился в решающую атаку, не прошедшую даром. Чем вот теперь вершить отвлекающий маневр? Я поспешил вернуть себе тряпку, но стоило нагнуться, как бык подцепил меня рогами. Ничего не поделаешь, ведь матадоры тоже люди живые, и смерть им вовсе не чужда. Только умирать вот больно не хочется.
       Верно, потому я в мгновение ока изменил свое месторасположение, и ухватился за бычью шею отнюдь не как за соломинку, а как за ствол могучего дуба. Теперь попробуй меня достать! Но Орехон не принадлежал к среде пессимистов. Он устроил мне такое родео, что оставалось только недоумевать, как мне удавалось пребывать на высоте. Но долго так продолжаться не могло, а тут еще  безумное ликование единственного зрителя кого угодно могло вывести из равновесия. И вот бык так взбрыкнул, что я едва не перелетел через его голову. Хорошо, уши у Орехона не мелкие, и уцепиться за них, труда не составляло. И это уберегло меня от падения. Теперь я представлял собой байкера, восседавшего на громадном мотоцикле. Правда, ступни не ощущали подножек, зато руки крепко сжимали руль, и поддать газу, проблем не составляло. Но чем сильней я крутил ручку газа, в качестве которой представало правое ухо, тем бык отчетливей терял в агрессивности. Да и визг единственного зрителя быстро сошел на нет, что представлялось добрым знаком. Значит, я на верном пути! И тут до меня дошло, почему быка зовут Большеухим. Именно уши являются для Орехона единственно- уязвимым местом. Ну, точно для Ахилла пята! Сейчас я всем это докажу. Я приставил лезвие к уху присмиревшего быка, намереваясь поступить по образцу спецназовца разведроты, коллекционирующего уши своих врагов. Но тут раздался голос Чуки, настаивавшей на гуманном обращении с животными. Оказывается, здесь полно зрителей!
   - Но если я не обезврежу противника, он пополнит свою коллекцию моим ухом,- моя аргументация казалась убедительной, по крайней мере, для меня самого.
    - Орехон понял, что странник нащупал-таки его уязвимое место, и больше не станет размахивать рогами,- поддержал Чуки уже не единственный зритель.
   - Нащупал,- ухмыльнулся я, с такой силой потянув быка за уши, что тот заревел, верно, настаивая на гуманном обращении,- вот так слезешь с быка, а он за старое!
      Полугаучо-полускульптор спустился со скалы и, подойдя к Орехону, снял с его носа кольцо.          
    - Это отныне принадлежит страннику.
    - Так ведь Орехону ничего не стоит вернуть себе колечко.
    - Он теперь не опасней орхидеи,- полугаучо-полускульптор шлепнул быка, и тот направился к своему стойлу, где и был прикован цепью за заднюю ногу.
      Я слез с быка, и присоединился к воссозданию разрушенной Орехоном «скалы». Кстати говоря, глыбы не показались такими уж неподъемными, отчего сам «барельеф» не представлялся легковесным, где-то даже пустотелым.
    - Теперь можно и подарочком не брезговать, тем более Чуки его промыла.
      Я попытался использовать кольцо под браслет, который получился слишком уж массивным. А вот золотой ворот – самое оно!
    - Это для Вакана,- пояснил полугаучо-полускульптор, поправляя кольцо,- но он все равно не поверит, что кто-то смог утихомирить Орехона.
    - До меня все попытки надрать наглецу уши не приводили к желаемому результату?- я начинал прилично задаваться,- может, у меня на шее олимпийское золото?   
    - До Айя марка райми доходили единицы, но здесь они обретали вечное торжество,- не без гордости признался мой новый знакомый,- но если бы они знали, что Орехона возможно приструнить самой обыкновенной красной материей… Я все еще не могу в это поверить.
    - За «материальную» часть у меня отвечает моя рачительная хозяюшка,- я с благодарностью посмотрел на Чуки, явно неспроста повязавшую на мой лоб красную льяуту.- Скажи лучше, какими ветрами занесло сюда быка, да еще такого огроменного? А ведь парнокопытные семейства полорогих объявились в здешних краях после испанской конкисты.
   - Я плохо понимаю странника,- полугаучо-полускульптор отвел глаза в сторону, и сложно было понятно, честен ли он, или попросту не желает отвечать на вопрос.
    - И шкура у быка, точно броня. Ну, очень крепкая!- попытался я подойти к собеседнику с другого фланга, не выпуская, однако, из поля зрения погрузившийся в сон «барельеф»,- только не надо уверять меня в том, будто Орехон мифологический персонаж! Чего молчишь?
    - Но ведь странник сам сказал, чтобы его ни в чем не уверяли.
    - И то верно,- нахмурился я, окончательно убеждаясь в том, что мой собеседник не желает развивать скотоводческую тематику,- тогда хотя бы скажи, кто ты больше – гаучо или скульптор?
    - Не знаю, но шимарраном угостить могу.
    - Это лучше, чем получить молотком по лбу,- я весело подмигнул Чуки,- а там, глядишь, и родизио обломится.    
      Но Чуки не разделяла моего оптимизма. Вероятно, мысленно она уже вознеслась к высокогорному озеру Титикака, где хозяйничал Вакан.
               
                ********
        Казалось бы, чем ближе цель, тем дальше тревоги. Ничего подобного! Ноги отказывались повиноваться, и дело тут вовсе не в подъеме, который, в общем-то, не поражал крутизной. Об усталости так же говорить не приходилось, ибо целая ночь была позади, и восстановить силы удалось полностью. И все потому, что Чуки не выказывала известно какой активности. Нет, совершенно без объятий не обошлось, но ведь согреваться как-то нужно! Действительно, суточный перепад температур в горах более чем ощутим, и приходилось жалеть, что теплые вещи в нашем багаже не были предусмотрены. С другой стороны, скалолазание не предполагает ничего такого, что способствовало бы усилению земного притяжения, да и как бы мы выглядели с тюками ватных одеял? Куда важнее то, что находилось у Чуки под юбкой. Только не надо упрекать меня в скабрезности! Как бы мы без той же страховки поднялись к Айя марка райми, а без красной материи укротили Орехона? Потайные карманы Чуки можно по праву назвать дорогой жизни, или, по крайней мере, этапами большого пути.
    - У тебя под юбкой добра всякого еще много?
   - Прошла всего одна ночь полного бездействия, и Синчи успел обо всем забыть?   
    - Да я не о том! Для встречи с Ваканом у тебя там что-нибудь припасено?
    - Вакан не принимает жертвоприношений,- Чуки сделала вид, что не улавливает хода моих мыслей.
    - Конечно, если сейчас вывернуть все потайные карманы, какой же это будет сюрприз?- а вот я не стал строить из себя непонимающего,- ты мне сейчас представляешься добрым дедом Морозом с полным мешком подарков.
    - Дедом?- надула губы Чуки, не очень вежливо принудив меня отцепиться от юбки, этого мешка с подарками,- но я совсем не старая, и ничего мужицкого у меня отродясь не было.
    - Наверное, правильней тебя называть Снегурочкой. Это внучка деда Мороза.
    - Синчи под Морозом подразумевает моего деда? Да, после того как красные реки застыли в руслах его тела, оно стало совсем морозным.
    - Красные реки в руслах тела…- передразнил я Чуки,- станешь ты, наконец, изъясняться лаконично, без всякой там поэтики? А ведь возможно было уложиться в одно-единственное слово – кровь! И, вообще, причем тут твой дед?
    - Ему сейчас холодно, очень холодно.
    - Думаешь, мне минувшей ночью было жарко?- я вдруг осознал, отчего дед Мороз  пришел ко мне на ум.
    - В отличие от тебя, мой дед уже никогда не согреется.
    - Я о здравии, она об упокое! Ты хоть знаешь, что дед Мороз, который больше известен как Санта-Клаус, самый живучий старикан на всей планете? Если бы тауантинсуйцы не были язычниками, и им Санта-Клаус тоже таскал бы гостинцы мешками. Вот ты что бы хотела в подарок заполучить?
    - А то Синчи не знает? Золотой сосуд с золотым наполнением!
    - Думаю, даже такому кудеснику, как Санта-Клаус осуществить твою мечту вряд ли когда удастся.
    - Но у меня есть Синчи!
    - Приятно осознавать, что меня считают могущественней самого, пожалуй, авторитетного волшебника во всем белом свете. Вот вернусь домой и предложу свою кандидатуру на должность Санта-Клауса.
    - То-то рукано обрадуются!
    - Да я не о том доме.
    - Неужели о том, какой взойдет из золотых семян? Я знаю, как мы его назовем – Киспиканча.
      Хрустальный дворец? Весьма романтично! Однако впереди еще целых два круга ада, пройти которые будет куда сложнее всех предыдущих вместе взятых. Но самое поразительное виделось в том, что я все очевидней продолжал верить в чудодейственную силу золотых семян. Да чем мы, собственно, хуже Манко Капака с его Мамой Окльо? Не могу себя сравнить с Манко, но то, что моя Чуки даст Маме сто очков вперед, уж поверьте мне на слово.
    - Синчи, а как выглядит Санта-Клаус?- Чуки, похоже, всем сердцем верила в чудеса, и беседа о добром кудеснике доставляла ей удовольствие.
    - А ты думаешь как?
    - Я представляю Санта-Клауса статным старикашкой с голубой налобной повязкой, в коротких уара, расшитыми перламутровыми ракушками, в унку с поясом из голов игуан, в сандалиях с завязками из хвоста ящерицы Золотое тело.
    - Чуки нарисовала идеальный портрет кураки-рукано,- рассмеялся я, представив Санта-Клауса в коротких штанишках,- да от такого волшебника все станут шарахаться! Действительно, какие подарки можно ожидать от беспорточника?
    - Синчи считает рукано потешными?- не на шутку осерчала Чуки, и мне даже показалось, что она собирается меня покинуть.
    - Да ничего я не считаю. Потому-то спешу закрыть рождественскую тему. Придет время и священник патер Эрнандо де Люке под аккомпанемент ружейных залпов научит инков, какому богу молиться.
    - Кто такой патер Эрнандо?
    - Это один из ближайших сподвижников капитана Писарро, чьи головорезы уже в скором времени наведут шороху на вашем континенте.   
    - Шороху? Это не страшно: лишь бы громко не голосили.
    - У краснодарских индейцев говорят: в тихом омуте черти водятся. Или: не бойся собаки лающей, а бойся… Признаться, предотвращение конкисты – главный мотив моего одобрения данной авантюры. Да-да, я пекусь не об отдельно взятой народности, а обо всем инкском люде. Если нам удастся усилить мощь государства Тауантинсуйу, никакие Писарро нам не указ. Конечно, я мог бы напроситься на ужин к всемогущему Пачакути, и за кубком доброго вина обсудить с ним непростую политическую ситуацию, сложившуюся у границ его державы, но разве он прислушается к моим откровениям?
    - Синчи не допустят к всемогущему Инке.
    - Вот видишь: даже слушать меня не захотят.
    - Синчи, что такое конкиста?
    - Ты хочешь, чтобы я перелистал страницы истории вашего континента с момента открытия его Колумбом? Тогда нам придется всходить до самой высокой вершины Анд. Но в двух словах можно нарисовать такую иллюстрацию: молодчики капитана Писарро высадятся с кораблей на инкскую землю и станут насаждать здесь свои ценности – где подкупом, где свинцом. При этом большинство коренного населения будет нещадно истреблено.
     - Инку нельзя подкупить, у Инки есть все!
    - Если Инка купается в золоте, значит он полностью доволен жизнью? Не поверишь, но ваши правители растают при виде всего-то нескольких свиней да петуха. Ведь для здешних мест это настоящий эксклюзив.
    - Твой эксклюзив ослепительнее золота?
    - Не поверишь, но  тот самый эксклюзив даже не блестит. Свиньи хрюкают, петух голосит. Домашняя живность.
    - А говоришь, все обойдется шорохом,- нахмурилась Чуки, и стало понятно, что она со всей серьезностью относится к исторической справке, выданной мной.
    - Да ты не переживай: вот раздобудем золотой сосуд с точно таким же наполнением, и никакие свиньи с петухами не будут нам страшны.
    - Но разве домашняя живность бывает страшной?
    - Да я в переносном смысле. Короче, из золотых семян нам предстоит вырастить, как сказал поэт, «город-сад».
    - Каковым сейчас является Куско? Там есть свой золотой сад.
    - Наш город станет даже краше вашей столицы. Только в этом случае молодчики Писарро зарулят к нам в первую очередь. А уж я знаю, как встретить тех отморозков!
    - Отморозки – внуки деда Мороза?   
    - И совсем не добрые.
    - И что же тут смешного?
    - Прости, больше не буду. Но ассоциации у тебя, надо признать… Внуки деда Мороза...- мне было трудно отделаться от смеха,- все, правда, больше не буду! В общем, пока придумывай название будущему городу-саду, и не забивай голову отмороженными мыслями.
    - Но Синчи обещал не смеяться!
    - Все, все – торможу!
    - А название будущему городу уже есть, но я не стану оглашать его прежде срока. Чтобы не спугнуть птицу удачи.
    - Проклятье, а ведь я, действительно, слишком уж размечтался. Как говорят якутские индейцы, не стоит отпиливать рога у бегущего оленя.
    - Олень тоже домашняя живность?
    - В какой-то степени, да.
    - А он сильно бодается?
    - Лично я не рискнул бы к оленю приблизиться.
    - А к Писарро рискнул бы?
    - А куда деваться?- насупился я,- но прежде необходимо приблизиться к изумрудной пещере.
    - А у нас говорят: не спеши радоваться, если даже рыба в твоих руках. Она может из них выскользнуть!
   - Да и правда: надо быть в своих желаниях скромнее. Не прибавить ли нам хода?
   - Впору сбавлять ход.
   - Не хочешь ли сказать, что видишь Вакана?- испуганно спросил я, косясь по сторонам,- полагаю, он может обидеться, если на него станешь пялиться как на идиота какого?
    - Пока я ничего не вижу. Я только чувствую запах соли.
    - Вакан сильно потеет?- я потянул носом воздух,- но запах очень даже приятный. 
    - Потому что это запах Соленой воды.
    - Кажется, так у вас называют мочу?
    - Так у нас называют озеро Титикака.
    - Ну да, конечно… - поспешил повиниться я,- признаться, еще в той жизни страсть как мечтал побывать на самом большом в мире высокогорном озере.
    - В какой еще той, Синчи?- Чуки смотрела на меня весьма озабоченно,- Синчи хочет есть?
    - Но ты смотришь на меня не как на голодного человека, а как на психа.
    - Нехватка воздуха сильно сказывается на умственной деятельности.
    - Так ты о кислородном голодании? Действительно, вдохнуть полной грудью здесь не очень-то получается. Но я все равно не голоден.
    - Радуйся тому, что имеем. Скоро даже этого не будет.
    - Не каркай,- огрызнулся я, прекрасно, впрочем, сознавая, что Чуки не является режиссером данного действа,- лучше покопайся в потайных карманах. Может, что-либо полезное найдешь? Не будь ты у меня такой хозяйственной, мне уже давно наступил бы кобздец.
    - Инки не научились делать невзаправдашние жабры.
    - Жабры очень даже легко заменить аквалангами. Ну, это такие сосуды с кислородом,- посредством рук я показал, какого размера бывает главная составляющая обмундирования водолаза.
    - Даже если у инков и были бы акваланги, вряд ли их можно было уместить в потайных карманах.
    - Что верно, то верно,- не очень весело откликнулся я,- а чего это ты заговорила о жабрах? Мне предстоит немного понырять?
    - Если Вакан не изменил своим традициям.
      Мы вышли к озеру, охватить взглядом которое не представлялось возможным. Волны с шумом разбивались о скалы, и темные стаи диковинных птиц зловеще кружили над нашими головами.
    - И ничего-то особенного в этом озере не нахожу – вода как вода. Стоило сюда рваться? Поистине хорошо там, где нас нет. Все, хватит с меня вашей экзотики! Немедленно отправляюсь в свое тысячелетие.
      Я вошел в озеро, и только тогда понял, что не всякая вода пригодна для перемещения в пространстве и во времени. Не та площадь бассейна! Действительно, это только отсюда кажется, что озеру нет конца и края, а стоит набрать скорость, как «впилишься» в утес, и что дальше? Приплыли? Не надо, Синчи, горячиться, ох, не надо! Да никакой я не Синчи! А кто – чудила без рода и племени? Да меня со всеми этими современными штучками-дрючками типа аквалангов уже, поди, за дурака держат. Вон с каким скепсисом Чуки восприняла весть о сосудах с кислородом. Кажется, она только еще сильнее укрепилась во мнении, что известного содержания голод разрушает мою психику. Не стоит давать еще один повод взирать на меня как на пациента психоневрологического диспансера.
    - Вода сегодня слишком холодная,- я убежал от догонявшей меня волны и сел на  камень внушительного размера.
    - Вода здесь всегда такая – как-никак высокогорье.
    - Теперь понимаешь, какую глупость мы совершили, покинув родной берег теплого океана?
    - Правильно сделали, что покинули,- Чуки не разделяла моего видения сложившейся ситуации.
    - Тебе легко говорить, ведь ты, в сущности, ничем не рискуешь.
    - Да я еще больше тебя рискую!
    - Больше?!- не сдержал я своего возмущения,- когда все самое страшное позади, она, точно королева, подкатывает себе на ракете.
     Правильней было бы сказать на карете, но на оройе отмечались иные скорости.
    - Если Синчи рискует только своей головой, то я – головами всех рукано. Да-да, не добудем золотого сосуда с золотым наполнением, все племя вымрет. Грустно сознавать, что скоро у нас не останется ни одного мужика.
    - Заполучив власть, Чуки надеется положить конец войнам, в огне которых бесследно сгинули тысячи рукано?
    - Теперь Синчи понимает, как важно ему не сгинуть в соленой пучине?
    - Я все больше ощущаю себя спасителем нации,- без тени иронии отозвался я,- к тому же, пройдена основная часть пути, и не хотелось бы на оставшейся подвернуть ногу.
    - И это еще мягко сказано.
    - Нет бы поддержать добрым словом, так она норовит окончательно выбить почву из-под ног.
      Я шлепнул ногой по волне, докатившейся до камня. Никакое тут доброе слово не поможет, а вот подготовиться к грядущим испытаниям, совсем не помешает.
    - Иными словами, чтобы преодолеть оставшуюся пару шагов, я должен привлечь все свои внутренние ресурсы? Но поможет ли мне это?- я посмотрел по сторонам,- ни одной живой души. Гиблое местечко, всеми потрохами чувствую гиблое!
    - Надеюсь, Синчи не потроха подразумевал под внутренними ресурсами?- отчего-то испугалась Чуки.
    - А что тут такого страшного?
    - Как это что? Потроха приведут к неминуемой гибели. Синчи должен прислушиваться к стуку собственного сердца.
      Я навострил уши, но никакого стука не услышал. Более того, пульс не прощупывался! Вероятно, сердце ушло в пятки, а это, считай, глубокое подполье, откуда заявлять о себе совсем даже не просто.
    - Боюсь, я лишился последнего союзника,- с какой-то даже радостью произнес я,- это ли не еще одно свидетельство того, что логичней поступать, руководствуясь разумом, а не чувствами? Короче, сваливаем отсюда, пока нам не накостыляли.
     - Как раз в последнее время разум все чаще изменяет Синчи. Что больше пять или два?
    - Ответ не сложно дать. Но вряд ли кто станет отрицать, что под гору легче двигаться.
    - Взбираться нам больше не придется. Предстоит даже некоторое снижение.
    - Нашла дайвера,- ощетинился я, сознавая, о каком снижении идет речь.
    - Кто такой дайвер?- а вот Чуки оказалась не столь «сознательной».
    - Дайвер – любитель подводных развлечений. Коль уж мы говорили о рождестве, то будет не лишним вспомнить, что кое-кто из тех подводников обожает водить хоровод около елки на дне водоемов.
    - Весело же вы там у себя живете,- полушутя-полусерьезно произнесла Чуки,- если европейские индейцы развлекаются в столь непривычных для человека условиях, то вода для них, должно быть, второй дом?
    - Говорю же, все дело в аквалангах,- раздраженно отозвался я, негодуя, с какой назойливостью Чуки настаивает на моем погружении.
    - Значит, без воздуха не обойтись?- Чуки посмотрела на меня так, словно я приступил к несанкционированному отбору кислорода из ее легких,- придется из Синчи сделать дайвера,- она покопалась в потайных карманах, и вот в моих руках оказалось нечто довольно крупной гальки.- Признаться, не от всей души передаю Синчи свою семейную реликвию. Но если под водой ему вдруг станет невмоготу, «пуповина краба» лишней не покажется.
    - Ну, краб понятно,- я пристально всмотрелся в гальку,- а вот пуповина…
    - Не о том Синчи печется,- нахмурилась Чуки,- в общем, станет плохо, приложись губами к этому углублению,- она ткнула пальцем в светлую сторону гальки. Не перепутаешь?
     - К счасью, пока еще не ослеп. Во всяком случае, с «крабом» я стал чувствовать себя куда уверенней. Что ни говори, а внутренние ресурсы во многом определяются внешними факторами,- я поспешил спрятать реликвию в карман,- итак, что там у нас дальше по плану?
    - Знакомство с Ваканом.
    - А без официоза нельзя обойтись?- я вдруг снова заметно занервничал.
    - Вакан – хозяин Титикаки,- Чуки поправила кольцо на моей шее.
    - И без его благословения на шестой круг ада не стоит замахиваться? Так как же добиться аудиенции этого олигарха?
    - Надеюсь, Синчи не обозвал Вакана?
    - Олигарх, да будет тебе известно, богач из богачей. Кажется, таковым и является владелец неисчерпаемых водных ресурсов?- широким жестом я как бы подчеркнул величие Титикаки.- Тут только на одной ловле рыбы возможно сколотить целое состояние. Поди, и раковин, полных жемчуга, хоть пруд пруди.
    - Синчи что-нибудь слышал о тридакне?
    - К моему стыду, ничего,- я виновато развел руками,- но, думается, икра этой рыбы не менее ценна, чем белая икра белуги?
    - Тридакна – самый крупный из двустворчатых моллюсков, чья раковина не уступает по своим размерам ламе, а по весу превосходит ее в несколько раз.
    - И в ней всегда полно жемчуга?!
    - Не этим тридакна знаменита. Если какой-нибудь дайвер попадет рукой или ногой между ее створок, он обречен.      
    - Чего ты о том вдруг вспомнила? А если у тебя насчет этих тридакн есть деловое предложение, обращайся сразу к владельцу озера, глядишь, он возьмет тебя в компаньоны по их искусственному выведению.
    - Великий Вакан,- закричала вдруг Чуки, устремляя взор к зависшему над одной из вершин облаку,- ты готов выслушать наше предложение?
    - Я привык, что здесь выслушивают меня,- громогласно поведало облако, и две флюоресцентно вспыхивающие точки угадывались в его глубине.
      По-видимому, то были глаза. Так вот, значит, какие бывают демоны! Впрочем, передо мной была горная версия, усиленная индейским колоритом: «кожа» облака казалась медного цвета (в лучах предзакатного солнца, однако, подобное встречается довольно часто), оно было широкоскулым, с плюмажем из «перьев» на самом верху. Вряд ли стоило сомневаться, что Вакан определял погоду в данной местности, и быть воде спокойной или совсем даже наоборот, зависело от его настроения.
    - Мы готовы…- Чуки запнулась, сочтя необходимым сделать некоторую поправку,- Синчи готов не только выслушать великого Вакана, но и выполнить его приказание.
    - Это стало понятно, как только я увидел золотое кольцо Орехона на шее этого слушателя,- без тени иронии произнес Вакан,- он станет первым и наверняка последним, кому я отдам приказание.
    - Это надо понимать, как начало моих похорон?- я и не думал пасовать перед главарем нечистой силы,- ненавижу, когда меня живьем закапывают в землю.
    - А если закопать в воду?- пробасил Вакан.
    - Но разве такое возможно?- я заметно поубавил в гоноре.
    - А это мы сейчас проверим,- а вот Вакан заметно прибавил в басе.- Взойди же, дерзновенный, на утес «Безвозвратного погружения» и жди новых приказаний.
    - Вон тот утес,- Чуки указала рукой на черную возвышенность, от сиротливого вида которой на душе сделалось очень тоскливо,- и пусть Синчи повезет, как повезло ему на предыдущих кругах.
    - Повезет тут…- поежился я.- Безвозвратное погружение… Этим все сказано!
    - Синчи задумал загубить дело всей нашей жизни?- Чуки преградила мне путь к отступлению.
    - Не нашей, а твоей жизни. Я же прекрасно обходился без золотого сосуда с точно таким же наполнением, да и в дальнейшем с умилением стану вспоминать о нереализованных возможностях.
    - Синчи никогда не простит себе сегодняшнего малодушия. Никогда!
    - Пожалуйста, без риторики. Или мне станет легче, если я осуществлю то самое безвозвратное погружение?
    - Синчи уже пророчил себе гибель на территории «Торжества мертвых», но все обошлось как нельзя лучше. И на этот раз обойдется.
    - Не хочу злоупотреблять милостью Всевышнего.
    - А ведь понимаешь, что избран небом. Синчи единственный, кто удостоился чести быть приглашенным на утес «Погружения».
      Чуки умышленно опустила слово «безвозвратный». Но если не вредничать, то вдруг выяснится, насколько она права: фортуна мне благоволит, и почему, собственно, все должно пойти вверх тормашками? Только потому, что ныряют, как правило, вниз головой? Но ведь я могу войти в воду «солдатиком»! И я вскарабкался на утес «Погружения», и без всякого там «безвозвратного»!
    - Вельзевул, что дальше от меня требуется?
      Наступила пауза, вызванная осмыслением услышанного.
    - Да не ломай башку, Вакан: Вельзевул – это предводитель демонов у христианских индейцев,- я счел необходимым внести некоторое разъяснение.
    - Хорошее имя, доброе,- довольно отозвался Вакан,- а как понимать «христианские»?       
    - Ну, это такое направление в религии.
    - А вот это не хорошо, не добро.
    - Конечно, ведь вы, демоны, самые ортодоксальные атеисты.
    - Считается, именно поэтому демоны и вершат на земле зло. Но это не так. Я-то добрый.
    - И потому ты хочешь меня утопить?- не сдержал я грустной иронии.
    - Да я как никто иной заинтересован в живучести моего слушателя! Более того, я хоть сейчас готов показать, в какой пещере находится золотой сосуд. Но золотые семена никогда не прорастут абы где. Прощупать же почву возможно только золотым жезлом, который покоится на дне озера.
    - Ага, мне, значит, надлежит обследовать дно самого масштабного в мире высокогорного водоема,  глубина которого местами достигает трехсот метров? Да будет тебе известно, добрейший Вакан, что мировой рекорд погружения в воду без акваланга составляет всего-то сотню метров, а ведь мне еще вменяется тщательное обследование дна.
    - Долго купаться не придется: золотой жезл покоится у подножия утеса, на котором Синчи-слушатель сейчас стоит.
    - Неужели тот жезл самого Манко Капака?- я пристально всмотрелся в воду, словно до дна можно было достать взглядом.
    - Его самого!- Вакан удивился моей прозорливости.
    - И каким же образом золотишко сюда приплыло?
    - Главное доверенное лицо Манко Капака айяр Качи бросил жезл с этого утеса, крикнув: «Безвозвратного тебе погружения!» Теперь понятно, отчего этот камень так называется?
    - Но для чего так безрассудно швыряться государственным имуществом?
    - Манко Капак понимал, что найдется не мало охотников основать государство подобное Тауантинсуйу, и значит жезл рано или поздно окажется в коварных руках. Указателю земли обетованной необходимо было придать безвозвратное погружение.
    - В таком случае не правильней было бы вообще не оставлять в пещере никакого золотого сосуда с точно таким же наполнением?
    - Значит, не правильней. И на сей счет есть несколько составляющих, которые свидетельствуют о поразительной мудрости первого Инки. Остановлюсь на одной: посредством спрятанного золотого сосуда с золотыми семенами Инка Капак стремился в веках укрепить «внеземное» происхождения Тауантинсуйу. Люди ведь обожают то, что им якобы ниспослано свыше. Золотой сосуд должен был стать что-то вроде моста между небом и землей.
    - Но, кажется, Вакан заинтересован в развенчивании легенды о внеземном происхождении государства инков. Но если он на самом деле такой уж добренький, то дал бы возможность людям надышаться возведенной Капаком мечтой.
    - Всякая мечта – дым с привкусом горечи. А уж если она тонет в блеске золота…
    - Демон, дьявол…- задумчиво произнес я,- теперь понятно, почему золото называют «желтым дьяволом». Уж не Вакан ли подсунул Манко Капаку золотой сосуд с точно такими же семенами?
    - Это вопрос вторичный,- уклонился от ответа Вакан,- но вряд ли стоит отрицать, что даже самая богатейшая страна рано или поздно останется у разбитого плота.
    - То бишь у разбитого корыта?- прибег я к более привычному выражению,- что лишний раз подтверждает истину: деньги – зло? В данном случае – золото. А ведь правда, живи «сыновья Солнца» скромнее, и молодчики Франсиско Писарро не бросили бы якорь у их берегов. Да и самих конкистадоров не погубил бы «желтый дьявол».
    - Франсиско Писарро? Это чуждое для Тауантинсуйу имя.
    - Пока чуждое. Однако не долог тот час, когда Вакан сможет воочию убедиться, кто здесь настоящий демон.
    - Значит, Франсиско Писарро еще один демон? Имя не хорошее, не доброе.
    - Вот потому я и намерен воспрепятствовать демонизации Тауантинсуйу, а заодно доказать, что золото может быть не только дьяволом, но и ангелом,- я разулся, демонстрируя свою готовность к нырянию.
    - Синчи, сними с шеи кольцо,- настоятельно порекомендовала Чуки.
    - С тяжестью как-то быстрее идти ко дну.
    - Да, но всплывать медленнее,- Чуки продолжала учить меня уму-разуму.
    - Если в моих руках окажется такая драгоценность как жезл, стану я мелочиться?
    - Но пока Синчи станет снимать кольцо, уйдет даже более драгоценное, чем жезл, время.
    - Только не надо учить меня жить!
    - Но это лучше, чем учить умирать,- не унималась Чуки, и я уже вознамерился было пойти ей на некоторые уступки, но дамочка настояла, чтобы я оставался при боевом оружии.
    - Полагаешь, мне придется сойтись лицом к лицу с чудищем озерным?- я пальцем опробовал острие ножа и проверил, надежно ли закрывает шею кольцо,- тогда тем более опрометчиво снимать доспехи. Добренький Вакан, а какова здесь глубина?
    - Такая же, как и высота утеса над поверхностью воды.
    - Ага, значит, где-то в пределах двадцати метров. Полагаю, даже не очень опытному дайверу по плечу покрыть подобное расстояние. Одно тормозит: сразу же не упрешься лбом в жезл.
    - Зато упрешься в раковину,- ободрил меня Вакан.
    - Хочешь сказать, жезл уже упакован? Ну как от такого подарка отказаться!
      Закрыв глаза, я не совсем удачно прыгнул в воду, что, впрочем, не отразилось на моем настрое в кратчайшие сроки достичь дна. Однако быстро выяснилось, что холодная вода прекрасно остужает горячие головы. Но самое скверное то, что запасы воздуха в легких истощились раньше, чем того хотелось бы. И это тогда, когда до заветной упаковки осталось рукой подать! Однако в полной мере погоревать все равно не удастся, ибо дотянуть до поверхности воды на оставшемся «топливе» – задача неразрешимая. В общем, времени хватит лишь только на то, чтобы попрощаться с жизнью, попутно отпустив парочку нелицеприятных упреков в адрес своего номинального убийцы. Никакой ты не добрый, Вакан, а очень даже злой! Неужели сразу о том трудно было догадаться? Настоящие ведь душки не заведуют адскими кругами. Прощай, жизнь, и хотя ты завершилась много раньше запланированного срока, но ведь в любом расписании случаются сбои. Но, кажется, я поспешил бросить камень в ответственных лиц за строгое регламентирование времени. Впрочем, как раз камень я благоразумно  оставил при себе. Что там о нем говорила Чуки? Если мне станет под водой невмоготу, «пуповина краба» лишней не покажется? И еще что-то про губы, которые необходимо приложить к углублению. И непременно к светлому! Вероятно, тут действовал принцип впускного и выпускного клапанов.
     Да, но попробуй здесь определить световую гамму! А коль так, то надо действовать практически, благо отработанного воздуха хватит и на другое углубление. Ага, кажется, что-то удалось выдуть. Вот оно, начало пуповины! Теперь дело за руками, тем более размотать эту своего рода измерительную рулетку, труда не составляло. Пуповина вертикально, точно стебель лилии, поднималась кверху, и когда произошло натяжение, свидетельствовавшее о завершении «измерительной» процедуры, я припал губами к «выпускному клапану», с радостью отмечая поступление воздуха. Вероятно, верхний конец пуповины возвышался над поверхностью воды, вследствие чего мое положение уже не казалось столь безнадежным. Конечно,  количество поставляемого сверху кислорода не соответствовало запросам легких, но я и на земле-то привык обходиться малым. А вот что доставляло истинные неудобства, так это скованность в движениях. Пришлось отказаться от резких манипуляций, в противном случае наружный конец «пуповины» грозил уйти под воду, и тогда уже о кислородном поступлении можно было забыть навсегда. Что за этим последует, объяснять не нужно. В любом случае поблагодарить Чукиных родственников за столь необходимое изобретение, лишним не покажется. Нет, правда, не дурной дыхательный аппаратик! Вряд ли стоит сомневаться, что длина «пуповины» была рассчитана на глубину погружения, ведь Чуки прекрасно осведомлена о всех преградах на пути нашего следования, и сделала все, чтобы их благополучно преодолеть. Мне же только и оставалось, что оправдать оказанное доверие. Откровенно говоря, шестой круг ада показался где-то даже не по дьявольски безмятежным. Если же и дальше все пойдет по такому же сценарию, то жезл не заставит себя долго искать.
      Спустившись на дно, я вдруг явственно осознал, что самое трудное только начинается. Действительно, ведь жезл был упакован в раковину тридакны, на чьем крутом нраве Чуки заостряла пристальное внимание. В диаметре раковина достигала что-то около двух метров. О ее же весе можно было только догадываться, но то, что счет шел на центнеры, абсолютно точно. Взять такую крепость, не представлялось возможным. Но если даже раковина и распахнула бы свои створки, просунуть между них руку отважился бы разве что ненормальный. К тому же, вряд ли жезл лежит где-нибудь с краю, а заглянуть внутрь, означало похоронить себя заживо. Действительно, если раковина не брезговала человеческими конечностями, то заключить в свои объятия все тело, казалось неслыханной удачей. Разумеется, я не собирался по собственной воле ложиться в гроб, но разве наверху вместо реквиема меня ожидает торжественный туш? Тот же Вакан начнет метать громы и молнии, а коль скоро я мокрее мокрого, то электрический разряд пройдет через меня, что нож сквозь масло. Получается, наверху я умру даже быстрее, чем здесь, где еще остается призрачный шанс на более или менее удачное разрешение проблемы. Пока сердце бьется, шанс всегда остается. Впрочем, сейчас менее всего хотелось бы говорить стихами. Так или иначе, но я, в сущности, оказался в тисках еще до их обнаружения, что только делает мое положение совершенно безвыходным. Однако поживем – увидим.
     Я приступил к внешнему исследованию раковины, чьи размеры производили очень сильное впечатление. С латинским языком я не знаком, потому всегда считал, что «моллюск» происходит от слова «маленький». Тут же целая летающая тарелка! Ну, плавающая. Впрочем, снова не совсем точно, ибо раковина пребывала в статичном состоянии, являясь украшением дна. Я постучал по панцирю трикадны, не помышляя об ответной реакции. Но створки раковины приоткрылись, словно приглашая проследовать внутрь. Впрочем, расстояние между створками не предполагало вальяжного отношения к жизни, и проследовать внутрь могла либо рука, либо нога, однако не стоило забывать о последствиях столь рискованного шага. Но мне ничего не остается, как только рисковать. Признаться, было не очень приятно ощущать студенистую массу моллюска. Впрочем, случись куда более милые ощущения, я вряд ли успел бы отдернуть руку в момент захлопывания створок.
     Как и ожидалось, с краю золотого жезла не оказалось. Туда же, где студенистая масса разделялась надвое, предоставляя полое пространство, надо было окунаться с головой. Однако я отдавал себе отчет в том, что о полном погружении мечтать не приходится, ибо створки сомкнутся раньше, чем успею протиснуться внутрь. А если даже и не раньше, то мое положение от этого явно не улучшится. Но я уже вошел в азарт, а ведь чрезмерная экзальтированность плохо уживается с разумом.
      Я энергичней постучал по раковине, требуя предоставить мне более широкие полномочия, для чего створкам необходимо было еще несколько приоткрыться. К счастью, чиновничья черствость моллюскам не присуща, так что достучаться до трикадны, труда не составило. К тому же, становилось все очевидней, почему Чуки настаивала на погружении при полном боевом оснащении: холодное оружие возможно использовать в качестве распорки, предупреждающей захлопывание створок. Длина боевого оружия вместе с ножнами составляла сантиметров сорок. Совсем не плохо! Сейчас используем оружие по назначению…  Кажется, этого достаточно, чтобы ощутить себя бывалым «форточником».  Разумеется, я понимал, что за сотни лет формирования трикадны жезл мог бесследно сгинуть в студенистой массе. Впрочем, нельзя было не сознавать и того, что золотой жезл имел большую силу, чем, к примеру, жезл автоинспектора. Посредством золотого жезла возможно управлять миром, и вряд ли какой-то там студень способен приглушить блеск «солнечного металла».          
      Хоть и не без труда, но мне удалось-таки протиснуть между створок половину своего корпуса, и то, что я нахожусь на верном пути, стало ясно из легкого свечения, исходившего из глубины раковины. Золотой жезл тут, и прочь все сомнения! Однако добраться до него оказалось не так-то и просто: полое пространство не предоставляло полную свободу действий. Да и студенистая масса застывала на глазах, и ничего не стоило оказаться раздавленным, точно корабль арктическими льдами. Положение осложнялось тем, что я мог рассчитывать только на одну руку, ибо вторая рука удерживала «краба» у рта, благодаря чему моя дыхательная система худо-бедно, а продолжала функционировать. Впрочем, если дыханию и суждено было остановиться, то не по причине отказа дыхательного аппарата. Но как же обидно подохнуть, когда до осуществления мечты остались считанные сантиметры! Нет, прежде чем навеки закрою глаза, хоть на мгновение, а ощущу себя правителем мира.
      Неимоверным усилием воли я заставил себя до предела вытянуть руку, что позволило всего лишь коснуться жезла кончиками пальцев. Вот ведь как получается: чем мечта ближе, тем она на самом деле дальше. Ну же, еще немного, еще чуть-чуть! Не тут-то было! Ах, если бы не теснота… Я физически ощущал, как сжималось вокруг меня пространство, но  имею ли право умереть, не став хоть на секунду правителем мира? Не помню, каким образом, но я сумел-таки овладеть жезлом, и дышать вдруг стало гораздо легче. Моллюск, верно, поняв, с кем имеет дело, сразу как-то сжался, и задний ход особенных неудобств мне не доставил. Но это вовсе не означало, будто отныне мне все будет даваться легко и просто. Вот и оружие не собиралось возвращаться к своему владельцу. Да, но зачем тридакне меч? Тем более такой малюсенький? Словно происходящий от слова «моллюск». Правда, не в данном контексте. Наверное, этот супер моллюск, эта тридакна решила заделаться амазонкой, намереваясь во всеоружии встречать своих недоброжелателей? Но у меня врагов не меньше, и голыми руками с ними не совладать. Отдай, тебе говорят, меч! Вот упертая! А если вот так? Я ударил ногой по ножнам, что и привело к желаемому результату. Правда, без эксцессов и тут не обошлось.
     Не знаю, случился ли перелом ноги, но боль оказалась такой, что в лучший исход не очень-то и верилось. Впрочем, все это мелочи в сравнении с тем, в каком положении я очутился. Да-да, я стал одним из тех ныряльщиков, какие так и не смогли вырваться из каменных тисков тридакны. Обидно умирать, когда до мечты всего рукой подать, но во сто крат обидней, когда мечта выскользнула из твоих рук. Впрочем, за ней даже нагибаться не придется, поскольку после того, как створки раковины сомкнулись на моей ноге, я завалился на каменистое дно, рядом с жезлом. И стоило взять его в руки, как давление на ногу заметно ослабло. Когда же я коснулся жезлом раковины, створки и вовсе разомкнулись. Волшебство, магия! С жезлом я ощутил себя поистине неуязвимым, потому и не побоялся пошарить рукой в раковине. А вот и боевое оружие! Приторочим его к поясу. А теперь прощай, чудо озерное, и, по крайней мере, еще пару сотен лет тебе здешнего прозябания!
      Я оттолкнулся от дна, совсем забыв о травмированной ноге. Боль пронзила все тело и вышла через верхние конечности. Во всяком случае, мне так привиделось, поскольку вода особенно выразительно забурлила у кончиков пальцев. Симбиоз боли и страха породил паническое настроение, и «краб» выскользнул из моей руки. Понимая, что дыхательный аппарат мне уже не помощник, я принялся еще дальше от него отдаляться. Тем не менее, до нескончаемых запасов кислорода было еще грести и грести, а мои легкие исчерпали последний ресурс живительного газа. Уж если от чего и надо было отказываться, то от жезла. По крайней мере, за ним не сложно было вернуться. Впрочем, объяснить мое безрассудное поведение труда не составляло: легче лишиться жизни, чем осознания того, что ты уже не правитель мира. Какая все же роковая дама власть! А тут еще ярмо на шее, от которого быстро не избавиться… Чуки словно предвидела такой поворот событий, настаивая на облегченном варианте погружения. Учитывать мнение мудрых людей, никогда не помешает. Короче говоря, от жезла так или иначе придется отказаться. Одно утешение: он будет покоиться где-то рядом с моим бездыханным телом…
      Однако пальцы крепко сжимали символ неограниченной власти, что, конечно же, не облегчало моего всплытия, которое назвать таковым язык не поворачивался. И тогда я сделал сенсационное открытие: кислород – это энергетическое топливо, на основе которого возможно выстроить всю мировую транспортную систему. И как же расточительно, в сущности, закопать свои мысли в озерной гальке! Эгоист я, и другого слова здесь не подобрать. Самокритика – сильнейший стимул к совершенствованию, которому, как известно, нет предела. Так что стоит ли удивляться моему рвению стать лучше, но самое главное, принести пользу всему человечеству? Короче говоря, я с таким желанием вырвался из холодных объятий Титикаки, что немало удивил своих немногочисленных болельщиков. Впрочем, каждый из них удивлялся по-своему...
    - Жив?- пробасил Вакан,- не может быть!
    - Жезл?- схватилась за голову Чуки,- глазам своим не верю!
    - А за каким хреном было столько времени торчать под водой?- огрызнулся я, выбираясь на берег.- Чтобы бездарно захлебнуться и жезл подарить  разожравшемуся моллюску?
      Чуки, не отрываясь, смотрела на жезл, словно это он, а не я, был героем дня. Ее восхищение оказалось настолько велико, что никаких поползновений к овладению жезлом предпринято не было. Да и Вакан, похоже, никак не мог прийти в себя. Возникшую паузу я решил использовать в личных целях. К счастью, перелома ноги не произошло, что стало для меня самым примечательным событием за все последние дни. Тогда отчего же, позвольте спросить, пальцы по-прежнему крепко сжимают символ неограниченной власти? Но такой ли уж он символ, и не возвел ли я искусственно тот самый Эверест власти силой собственного воображения? Не возвел! В противном случае это золотишко покоилось бы в куда более доступном местечке.
    - Синчи, тебе не мешает желтая палка?- Чуки потихоньку стала приходить в себя, не без умысла, однако, принижая мои достижения,- могу ее подержать.
    - Охота тебе мараться?- отмахнулся я, принимая навязанные мне условия игры,- в конце концов, мне не в лом держать эту палку.
    - Что значит не в лом?- в глазах Чуки читался испуг.
    - Не беспокойся, я не собираюсь ломать желтую палку. Не в лом – не в тягость. Наверное, ты больше перетрусила из-за утери «пуповины краба», семейной реликвии?
    - Если бы Синчи знал, как перетрусила,- не совсем искренне произнесла Чуки,- но я не стану настаивать на повторном погружении. Утешусь желтой палкой.
    - Да мне, в общем-то, не трудно погрузиться,- я приблизился к воде, прекрасно сознавая, что Чуки не позволит мне в очередной раз испытать судьбу.- Да ты не переживай: с этаким веслом,- я взмахнул жезлом, чья величина не превышала полуметра,- легко покорится любая глубина.
    - Никакая реликвия не стоит того, чтобы ради нее унижаться. А палку оставь себе.
      Как же Чуки ловко из большого варганит малое! То у нее золотые семена вдруг становятся абстрактным наполнением, то золотой жезл превращается в ничего не значащую желтую палку, то погружение низводится до унижения. В мою не такую уж и отмороженную голову как бы желают втемяшить то, что пройденный мной путь ничем не отличается от тропы гуанако, погоняемого  пастухом. В данном случае – пастушкой, в образе которой предстает Чуки. Но без кнута или, по крайней мере, хворостины тот самый образ видится не законченным.
    - Вот тебе желтая палка, и погоняй меня к седьмому кругу ада.
    - Желаю удачи,- без особенного оптимизма пробасил демон,- уверен, нужную вам пещеру найдете без моей помощи.
    - А чего ты, добренький Вакан, такой грустный?- не спешил я расставаться с существом, в реальность которого прежде не верил.
    - Как не грустить, если я не один век служил верой и правдой жезлу, а теперь вроде, как и незачем жить.
    - Вот дурила, радовался бы, что докостылял до пенсии. У многих шведских индейцев бытует правило: покончено с госслужбой – в шорты… ну это такие слишком короткие уара, и в путешествие по странам и континентам.  Для чего вполне достаточно  накопленных за годы активной деятельности сбережений плюс ежемесячного пенсионного содержания. Вакану, поди, уже обрыдло веками торчать в одних и тех же границах? Это только для вновь прибывших Титикака – экзотика. А уже на следующий день волком взвоешь. Нет, право, туристическая инфраструктура совершенно не развита, и вы здесь у себя еще на что-то надеетесь? Чего молчишь?
      Вероятно, я наговорил столько всего непонятного, что для осмысления услышанного требовалось некоторое время. Впрочем, не все оказались примерными слушателями. Чуки, не моргая, разглядывала золотой жезл, который даже без попадания на него солнечного света сиял так, словно ни о каких сумерках речи не шло. Вероятно, она уже представляла себя на троне, облеченной неограниченной властью. Не уверен, что отныне я буду ей так же полезен, и что от меня не захотят избавиться. Впрочем, в своих догадках я смогу убедиться спустя некоторый промежуток времени и без участия демона, с коим не хотелось бы расставаться так сухо, где-то даже без единого слова.
    - Прозорливый Вакан, Айяр Качи собственноручно упаковал жезл в раковину?         
    - Так оно и было на самом деле. Качи хотел быть абсолютно уверенным в том, что жезл никому не достанется. В ту далекую пору тридакна только еще набирала вес, и в ней нашлись пустоты, каким можно было доверить самую сокровенную тайну. Качи не сомневался, что с годами жезл обрастет мясом моллюска, и о существовании Золотой пумы уже ничто не будет напоминать.
      Я бросил взгляд на жезл, чья рукоятка была выполнена в форме пумы. Где же еще кроме Скалы пум (перевод Титикаки) должна была найти приют эта хищница? Однако нельзя всего предусмотреть, вот и скрытая сила золотого жезла оказалась настолько разрушительна, что моллюск не смог овладеть им.
    - Но меня более всего занимает то, как можно провести столько времени под водой и при этом не захлебнуться?- спросил Вакан.
      Я посмотрел на Чуки, но ту ничто, кроме жезла, в этой жизни не интересовало. Хотя бы знак какой подала, стоит ли говорить правду, или лучше прикинуться дураком. Так или иначе, но будет правильней уклониться от прямого ответа.
    - Думай я о собственном благополучии, наверняка захлебнулся бы.
    - А о чьем благополучии ты думал?- настороженно справился Вакан, вновь вынудив меня засомневаться в актуальности чистосердечного признания.
    - Да так, о мелочевке всякой думал, о человечестве…- хотя и с опозданием, но я все же сообразил, что пояснение оказалось лишним, однако не лучшим образом попытался выкрутиться из довольно щекотливого положения,- но более всего думал о Вакане.
    - Но разве я мелочевка?- проревел демон, и от страха я втянул голову в плечи.
      Уклоняясь от прямых ответов, не надейся, что не придется выправлять положение! И еще не факт, что твои усилия приведут к желаемому результату.
    - Да какая же ты мелочевка, Ваканчик?- по-настоящему струхнул я,- полнеба собою закрыл.
    - Только без подхалимажа!
    - Но ведь все равно до мелочевки далеко,- я посмотрел на Чуки, надеясь снискать у нее понимание, но она, верно, помешалась от блеска жезла.
      Впрочем, Вакан перестал ко мне цепляться. Конечно, кому не приятно подхалимство? С одной стороны я был доволен таким положением вещей, с другой – огорчен. Всегда чувствуешь себя не в своей тарелке, когда никому нет до тебя дела. Я задержал взгляд на вершине, с которой Вакан вел за нами наблюдение. Коль скоро солнце скрылось за горизонтом, облако из медного преобразовалось в пепельное, однако маленькие глазки сияли пуще прежнего, и мне вдруг привиделось, что то была всего лишь пара звезд, затерявшихся в туманной вышине. Мною одолело сомнение: а был ли Вакан? Какой-то он не правдоподобно добрым оказался, в то время как народный эпос преподносит нам совершенно иных демонов. Таки уж и добрый? В противном случае послал бы он меня на верную погибель? Именно на погибель, без всякого преувеличения. Ведь Вакан немало удивился, увидев меня живым и невредимым, да, ко всему прочему, с жезлом в руках. Однако необходимо признать, что Вакан был представлен не в столь эфемерной форме, как облако, но то, что злой дух существует, сомневаться не приходится. Так или иначе, но Вакан сходит со сцены, а вот ярко блистающие звезды еще не одно тысячелетие будут украшать снежные вершины.
                ********
         Ну вот, осталось сделать всего лишь шаг, и золотой сосуд, точно кубок Лабертодорос, воссияет над нашими головами. Почему Лабертодорос, а не, к примеру, кубок Европейских чемпионов? Да потому что события разворачиваются в Южной Америке, где признают только один кубок – Лабертодорос, что сути дела не меняет. Полны штаны будет радости! Но почему же не тянет совершить круг почета? А вот стоять, как вкопанному, очень даже хочется. И никуда, совершенно никуда не двигаться. Даже назад. Ведь повторить то, что удалось совершить, даже во сне не удастся. Тем не менее, я все явственнее осознавал, что последний круг ада стоит шести предыдущих, и преодолеть его будет попросту невозможно.
    - Синчи, и как долго ты собираешься держать руки в карманах?- Чуки настойчиво толкнула меня в бок, но я ни на шаг не расщедрился,- или птицей задумал добираться до острова?
    - А чего это я позабыл на том самом острове?- огрызнулся я, устремляя взгляд туда, куда Чуки направила жезл,- к тому же, он такой крошечный – не больше гнезда той самой птицы, о какой ты только что упомянула. 
    - Интересно, о какой птице я упомянула?
    - Кажется, о каком-то определенном виде пернатых речи не велось, но точно не о дохлой, если она куда-то там еще должна была добираться.
    - Синчи, ты не заболел?- Чуки устремила на меня обеспокоенный взгляд.
    - Хотелось бы посмотреть, как ты себя чувствовала бы после столь длительного пребывания в холодной воде,- для пущей важности я даже вымучил чих,- с этой самой минуты ухожу на бюллетень. Просьба в дальнейшем на меня не рассчитывать.
    - Так иди же!- Чуки еще настойчивее ткнула меня в бок, но и на этот раз я  ни на сантиметр не стронулся с места.
    - Куда идти-то?
    - На свой бюллетень.
    - Ты хоть знаешь, что такое бюллетень?
    - Но я точно знаю, что лучше куда-то идти, чем стоять махогоновым деревом.
    - Отчего непременно махогоновым?- нахмурился я, полагая, что данное сравнение было сделано не без подвоха,- и что может быть отталкивающего в не обремененном ветвями стволе и где-то даже шикарной кроне?
    - Я могла бы назвать любое дерево, и это не менее точно отображало бы твое нынешнее положение. Но сколько можно стоять на одном месте? Плот сам не приплывет к нам в руки.
    - Но моя жизнь никоим образом не пересекалась с судоходными верфями! Нет, правда, я представления не имею, как вязать плоты.
    - Я подскажу.
    - Подскажет она… Лучше валила бы лес для плота.
    - Мое нынешнее положение освобождает меня от физического труда,- Чуки по-королевски взмахнула жезлом.
    - Эй, прежде времени не задаваться! Впереди у нас самый трудный круг ада, но что ужаснее, я не настроен его преодолевать. Да-да, я не собираюсь никуда идти. Даже на бюллетень.
    - Похоже, Синчи на самом деле крепко занемог, но я приложу все силы, чтобы он все-таки пошел. Хотя бы на поправку,- Чуки отнюдь не в терапевтических целях приложилась жезлом к моей голове, и тут уже было трудно устоять на месте.
    - Ах ты самодержица липовая,- набросился я на хулиганку отнюдь не с поцелуями,- а ну отдавай назад жезл, коли им не умеешь пользоваться.
    - А теперь умею?- Чуки молниеносно сработала жезлом, и я оказался на земле.
    - Чамбура у ваших индейцев какая-то уж слишком жестокая…
    - Что-что?
    - Чамбура – это такое развлечение у японских индейцев. Переводится как смертельное сражение. Европейские индейцы смягчили накал страстей, и вместо самурайских мечей ввели поролоновые. В некоторых офисах начальник и подчиненный сходятся в отнюдь не смертельной схватке, не больно дубася друг друга. Только там все происходит в форме игры, для снятия психологического стресса, и до падений дело не доходит. Ладно уж, оставь себе желтую палку,- прокряхтел я, поднимаясь,- но деревья валить все равно помоги.
    - Сколько можно намекать: желтая палка обязывает к размеренным действиям!- Чуки повторила трюк с подсечкой, и на этот раз мое падение оказалось куда более болезненным.
    - Не людей надо вырубать, а деревья,- простонал я, поднимаясь.
      Но стоило отойти от чамбуристки на безопасное расстояние, как чувство протеста взыграло с новой силой.
    - Лучше бы намекнула, как ножом для шинкования капусты нашинковать стволы. Ладно, не приближайся – сам догадался, как. Но не могу не полюбопытствовать: у тебя там, под юбкой, случайно не разместилась бензопила? Ну, хотя бы топор? Хорошо, хорошо, обойдусь своими, доморощенными, орудиями труда, но скорой переправы не гарантирую. А чтобы ты не скучала, сгоняй в сельмаг за бутылкой шампанского. Что на меня зырить, словно я больной на всю голову? Между прочим, у балтийских индейцев существует обычай разбивать «пузырь» шампанского о борт спускаемого на воду корабля. Как бы для полной устойчивости, и чтобы никакие шторма не сбили с курса. А чем, спрашивается, наш плот хуже?
    - Шампанское – это склеивающий бревна состав?- после скрупулезного анализа Чуки пришла отнюдь не к бесспорному заключению.
    - Стукни жезлом по своей бестолковке, пока все шарики-ролики окончательно не переклинило,- посоветовал я Чуке, направляясь к дереву.
      И совсем даже не к махогоновому. Впрочем, ствол от этого мягче не показался. Но тот, кто ни разу в жизни не удосужился счастья валить деревья ножом, вряд ли меня поймет. Однако на мои назойливые вопросы типа: «Это и есть седьмой круг ада?», Чуки неизменно восхищалась: «Ах, как легко Синчи управляется Сияющим клыком! Поистине не заменимая вещь в домашнем хозяйстве». При этом она сидела на траве, сохраняя царственную осанку, что, конечно же, ни в какое сравнение не шло с моей согбенной фигурой.
    - Пожалуйста, попридержи язык за зубами, не то по всей судоверфи прокатится волна забастовок,- решительно предупредил я Чуки, вытирая лицо котомкой, где уже давно не осталось ни крошки от маисовых лепешек,- не терпится узнать, какие требования будут выдвинуты профсоюзом нашего дока? Главным требованием станет уважительное отношение к плотостроителям, заключающееся в отказе от психологического давления на их наиболее трудоспособную категорию, представленную в моем лице. Ну и что там в таких случаях бывает? Повышение зарплаты, понижение пенсионного возраста, сокращение рабочей недели, социальные, как то бесперебойное водоснабжение, повсеместная газификация, в том числе и в самых отдаленных горных районах, надежная мобильная связь по рекордно-низким тарифам…
    - Синчи, что такое забастовка?
      У меня подкосились ноги, и я сел на землю с осознанием того, что мои угрозы не дошли до «судовладелицы», о чем она не преминула засвидетельствовать.
    - И хотя благодаря Сияющему клыку Синчи сохранил удивительную работоспособность, он мудро поступает, не разбазаривая силы на пустую болтовню. За орудие производства, наиболее трудоспособная категория плотостроителей!
      А что будет, если Чуки окажется на самой вершине власти? Строить версии по этому поводу можно сколь угодно долго, но короткой фразой общее впечатление не испортишь: у такой без дела не засидишься. Вот уже не первые сутки я почти не ел и не спал, а только «впахивал», но «судовладелице» снова не угодил.
    - Наиболее трудоспособная категория плотостроителей уверена, что для двоих человек такого количества бревен будет достаточно?          
    - Я могу подремать на берегу, пока ты станешь бороздить бескрайние просторы океана.
    - Похоже, легкость при строительстве судна была какой-то вымученной,- Чуки глядела на меня глазами психотерапевта,- Титикака хотя и большая соленая вода, но она все равно уступает по размерам той, возле какой расположились Ниначумби рукано. К тому же, если я одна отравлюсь бороздить бескрайние просторы, кто станет махать веслом?
    - Ну да, ты же у нас теперь королевна!- не без иронии произнес я,- и не глазей на меня так, словно бревно упало на мою башку.
    - Мне нравится называться королевной,- призналась Чуки,- в этом есть что-то пронзительно-величественное.
    - Кажется, уже пора давать называние нашему лайнеру,- усмехнулся я,- как тебе «Ее величество Чуки первая»?
    - Почему первая?
    - Потому что у цивилизованных индейцев августейших особ принято помечать цифирью. Ну, там, Петр первый, Елизавета вторая, Карл третий…
    - Какие звучные имена! А вот в Чуки какая-то глухость угадывается. Не так ли?
    - Истину глаголешь, королевна,- не переставал я ухмыляться,- имя Чуки какое-то чучмекское. Думаю, тебе надо взять псевдоним.
    - А это не будет расценено как воровство, да и по плечу августейшей особе окажется та ноша?
    - О чем это ты, охреневшая особа?- теперь уже я глядел на собеседницу глазами психотерапевта,- псевдоним не груз, а имя. Если ты не хочешь быть Чукой, то кем?
    - Конечно, Мамой Окльо! И не глазей на меня так, словно бревно упало мне на башку.
    - Обойдемся без плагиата. У тебя должен быть самобытный политический псевдоним, не столь избитый.
    - Синчи, ты что-то не договариваешь.
    - С чего ты это взяла?
    - Но ведь имя не может быть избитым! Вероятно, псевдоним имеет плоть?
    - Избитый не в смысле поколоченный. Ну, ты меня поняла… В общем, не стоит брать уже хорошо известные имена.
    - А что если я стану Елизаветой?
    - У британских индейцев это очень даже распространенное имя.
    - Но у нас это большая редкость.
    - Не скромничай – огромная! И, может, поэтому я не хочу брать на себя смелость европеизировать коренное население вашего континента. 
    - Тогда я буду Рауа.
    - Звучит, нет, правда, звучит. Теперь определимся с цифирью.
    - Только первая, и никакая боле!- вскочила на ноги Чуки.
    - Ну, разумеется, первая! Только не надо так волноваться. Наша посудина станет называться «Ее величество Рауа первая». Только бы вот не рассыпалась…
    - Кто, Рауа?
    - Да нет же – посудина! Вот голову ломаю, чем бы бревна скрепить.
    - Балда, а это на что?- новоявленная королевна бессовестно задрала подол, не мало меня смутив.
    - Ну, ясно на что…
    - Так бери же ее!
    - Да я и без того еле живой, а ты ведь малым обходиться не привыкла.
    - Боишься, обвиню в воровстве и велю отрубить руки?- хихикнула Чуки, все очевидней входя в роль королевны,- я милостивая, вот увидишь, какая милостивая
    - Разве по мне не видно, как упахался?- уже не столь категорично заявил я,- хотя, конечно, ты не какое-то там бревно…
    - Нет сил даже руку протянуть?
    - Ну, не настолько же я упахался…
    - Эй, куда ты полез своей клешней!
    - А говоришь, милостивая,- я коснулся лба, к которому Чуки неслабо приложилась жезлом. 
    - Но карман с веревкой совсем не там.
    - Карман? Так ты настаивала, чтобы я взял веревку? А я-то думал…
    - Не встряхни я палкой твою бестолковку, нипочем о том не догадался бы,- Чуки протянула мне веревку,- или это слабое крепление?
    - Страховка прошла испытание на прочность при подъеме, уверен, и при спуске не подкачает.
    - При каком еще спуске?- насторожилась Чуки, полагая, что я замыслил отступить.
    - При спуске на воду. Или думаешь, я соорудил плот-амфибию?
    - Какую еще амфибию?
    - Ну, ту, какая может свободно передвигаться как по воде, так и по суше.
    - Синчи, конечно, большой фантазер, но хоть какие-то ограничения должны быть!- Чуки снова стукнула меня по лбу, словно желая заклинить «шарики-ролики», отвечающие за воображение.
    - Вот кто тебя просил отрывать свою королевскую задницу от естественного престола?- вскипел я, не стремясь иметь вместо лба нечто вроде кедрового сука, усыпанного шишками,- размахалась тут железякой. А ну, сядь!
    - А так хорошо начал!- Чуки попыталась вновь меня вразумить, но на сей раз я оказался настороже.- Естественный престол…- она задержала взгляд на примятой траве,- красиво, честное слово, красиво. А потом пошло-поехало!- а вот теперь Чуки оказалась куда расторопней меня,- получил? И все за что? А за то, что августейшим особам не приказывают, а делают ненавязчиво так предложение: не изволите, мол, милейшая и неподражаемая, опустить свой «хвост ламы» на мягкий престол, предусмотрительно созданный для великолепнейшей и авторитетнейшей самой природой.
    - Сколько всего стало, а ведь раньше была одна неукротимая.
    - Неукротимость важна до тех пор, пока твердо следуешь намеченным путем. Благодаря ей мы имеем сейчас это,- Чуки дрожащими пальцами провела по жезлу,- без чего мечта о золотом сосуде с точно таким же наполнением осталась бы мечтой, и не более того. Когда же под нашим натиском рухнет последнее препятствие, можно смело называть меня так, как я того желаю.
    - Милейшая, августейшая, неподражаемая, великолепнейшая, авторитетнейшая…- скривил я рот в ухмылке,- ничего больше не забыл?
    - Вот что значит жезл животворящий: голова Синчи сделалась светлой, как воды Титикаки,- Чуки снова не совсем ласково приложилась к моему лбу.
    - Моя голова станет еще светлее, если ты забудешь о ее существовании,- стараясь не поддаваться на провокации, я без видимой агрессии принудил новоиспеченную королевну опустить «хвост ламы» на престол, созданный самой природой.- И не извольте боле ни о чем беспокоиться.
    - Но под нашим натиском еще не рухнуло последнее препятствие!- Чуки попыталась встать, однако моя рука жестко легла ей на плечо.
    - Непременно рухнет, а иначе для чего я столько потел над «Ее величеством Рауа первой»?
    - Потел…- поморщилась Чуки,- что-то здесь от мужицкого есть.
    - Королевна, вероятно, подумала, что я потел над ней, и тут будет нелишне напомнить о судне «Ее величество Рауа первая»,- мой взгляд остановился на бревнах.
    - Судно… Давай назовем его несколько иначе.
    - И какие же будут предложения?
    - Думаю, «Его темнейшество Синчи пятый» будет в самый раз.
    - Хочешь сказать, что я извращенец, потеющий над самим собой? И почему это темнейшество, а не светлейшество? И отчего пятый? Хотя бы уж четвертый!
    - Конечно, это здорово, что голова Синчи сделалась светлой, но кто поручится за то, что уже в сумерках не наступит помутнение рассудка?
    - Послушай, августейшая, перестань из меня делать дурака. И вообще, давай назовем судно иначе. Как тебе «Неукротимая»?
    - И пока я не поменяю естественный престол на золотой, имя мне Чуки?
    - Разумненько, разумненько. И желтой палкой ты станешь размахивать, когда сядешь на золотой трон. Верно?
    - По рукам! А сейчас займись скреплением бревен.
    - Забыла, что ты не Рауа?
    - Но ведь Синчи и без всякого приказания понимает, что нам уже давно пора на большую воду.
    - А вот не понимаю, не понимаю!- я нервно задвигался по кругу, размахивая веревкой по направлению «Гнезда»,- это не тот остров, какой воспел в своих виршах мистер Стивенсон. Во всяком случае, мой слух не улавливает радостное «Пиастры, пиастры!» и настораживающее «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рому».
    - Синчи действительно не помешало бы малость отдохнуть,- Чуки задержала на мне обеспокоенный взгляд,- давай споем руканскую народную «Ах, живите большая растительность, большие камни, большая вода…»
    - То бишь леса, горы, океан? А почему в вашей песне не нашлось места для большого человека?
    - Для Рунатини, что ли?
    - Не обязательно о большом! Ну, как тут не завыть о трупе? Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рому…
      Я принялся скреплять бревна, следуя наставлениям Чуки, не делавшей тайны из опыта своего племени, познавшего все премудрости в плотостроении.
      И вот «Неукротимая» спущена на воду.
    - А ничего себе яхточка получилась, скоростная,- орудуя веслом, подвел я итог своей деятельности в самой, пожалуй, примитивной сфере в области кораблестроения.- Это только на первый взгляд кажется, что сконструировать плот способен любой и каждый. На самом же деле без энциклопедических знаний здесь ну никак не обойтись. Точный инженерный расчет, дикий энтузиазм первопроходца, прямо-таки патологическая вера в свою счастливую звезду – вот слагаемые высокого качества моей не такой уж и деревянной продукции.
      Чуки ничего не ответила, а только косо улыбнулась. Конечно, она предпочла бы не стоять по щиколотку в воде, а потягивать чичу, развалившись на белых простынях в комфортабельной каюте, но ведь «капустным» ножом не взять твердые породы красного дерева, из которого, надо думать, делают кровати для так называемых «новых индейцев». К тому же, столь ценные породы не произрастают на скупых землях высокогорья, а о спуске к плодородным долинам Чуки даже слышать не хочет. Да я могу вообще ничего не говорить. Однако часы безмолвия напрягали даже больше, чем пустая болтовня…
    - Сказать по правде, вода в океане куда ласковее, нежели в озере.
    - Синчи недоумевает, какими штормами теплолюбивую тридакну забросило в Титикаку?
    - На самом деле я не знал, что тридакны такие неженки. Тем интереснее, какими?
    - Тогда разворачивай яхту к берегу.
    - Это еще для чего?
    - Ну, если Синчи знает, как иначе подгрести к скале «Безвозвратного погружения», то за ради бога!
    - Но я больше не собираюсь ни с чего нырять!
    - Да при чем тут Синчи, коли у нас нужда по Вакану?
    - Он мне совершенно без надобности,- огрызнулся я, налегая на весло.
    - В таком случае, не сбейся с курса,- Чуки еще пристальнее вгляделась в «Гнездо», ставшее значительно крупнее.
    - И нечего дуться: мы уже, поди, четверть пути отмахали, а она – к берегу. Если забыла что-то такое сказать своему Вакану, пошли «эсэмэску».
    - Я в первый раз слышу о такой птице.
    - Да нет же, это не почтовая птица, а телефонное сообщение. Которое, впрочем, без мобильника будет весьма не просто отправить. Но хоть помечтать…
    - А мобильник – это что-то вроде часки?
    - Да уж только не вроде твоего Вакана.
    - Э, да Синчи ревнует,- Чуки пришла к довольно неожиданному заключению, и я даже чуть весло не выронил из рук.
    - Ревновать к Вакану? Ну, знаешь!
    - А между тем, я просто намеревалась у него спросить, каким образом тропическая тридакна забралась в горы.
    - Подозреваешь, что вовсе не Качи, а Вакан спрятал жезл в раковину?
    - А разве такое не возможно? Нет, Качи, конечно же, побывал на скале «Безвозвратного погружения» со всеми вытекающими отсюда последствиями, но жезл, как мне кажется, упаковал сам Вакан.
    - Не понимаю, для чего ему понадобилось хоронить «желтую палку» на вечные времена, ведь демон вроде как должен быть заинтересованным, чтобы золотые семена дали дьявольские всходы. Чем больше золота, тем крепче зло.
    - Не возьмусь со всей определенностью сказать для чего, но, глядя на Синчи, могу предположить, какими опасениями был одержим Вакан. Он переживал, что жезл окажется в добрых руках, и тогда «желтый дьявол» утеряет способность сталкивать людей лбами.
    - А ведь если вдуматься, твои умозрения не лишены здравого смысла. По крайней мере, на данный момент добро, так сказать, глубже зла, потому-то честному человеку проще достичь дна. Но коли не воспевать себя любимого, то не пройдешь мимо такого вывода: Вакан без особенных затруднений мог у меня, добренького, забрать жезл.
    - Вакан служит «сыновьям Солнца», свято чтящих заветы предков. Коль уж первый Инка возжелал видеть во главе еще одного «золотого» государства того, кто доберется до золотого сосуда с точно таким же наполнением, значит, так тому и быть. К тому же, если ты беден и добр, вовсе не означает, что, став богатым, не продашь душу демону.
    - Не знаю, как у вас, а у нас бедность и доброта не всегда мирно сосуществуют. С одной стороны, от бедного много не убудет, если он поделится последним куском хлеба, с другой стороны, голодный человек – злой человек. На себе проверено. Когда мой желудок полный, я такой душка, что всех готов расцеловать в «хвост ламы». Когда же брюхо пусто, то я тот самый «хвост» готов ощипать до последнего волоска.
    - Не забывай, Синчи, чей «хвост ламы» мозолит тебе глаза.
    - Известно, чей – внучки бывшего кураки.
    - И будущей жены правителя еще более могущественного государства, чем Тауантинсуйу.
    - Хочешь сказать, у жены правителя могущественного государства «хвост ламы» по определению не может быть хилым? А вот это мы сейчас проверим!
    - Не скалься, Синчи.
    - Что же я не могу опробовать на прочность «хвост ламы» будущей супруги?
    - Синчи себя видит правителем более могущественного государства, чем Тауантинсуйу?
    - Но разве бывший курака не меня назначил мужем своей внучки?
    - Не скалься, или я за себя не ручаюсь,- ушла от ответа Чуки.
    - Советую держать себя в руках, иначе я выроню весло, и тогда греби – пропало, тьфу, пиши – пропало!
      Я находился в позе спортсмена по гребле на каноэ, и подсечка мне уже не грозила. Но чамбуристы обожают наносить удары по голове! А коль скоро в руках Чуки была отнюдь не поролоновая палка, не сложно предположить, что могло произойти с моей черепной коробкой. К счастью, в планы Чуки не входило остаться вдали от берега в гордом одиночестве, да и «Гнездо» приближалось не с той скоростью, с какой бы хотелось.
    - Синчи, что дохлая викунья – еле шевелится,- Чуки до посинения в пальцах вцепилась в жезл, с трудом сдерживаясь, чтобы не наподдать мне.
    - Смею заметить, сравнение не очень удачное,- я же, напротив, стремился казаться как можно спокойнее,- дохлое существо не способно производить шевеления.
    - Смелое, но не бесспорное заключение,- Чуки сделала весьма парадоксальный вывод, тревожно всматриваясь в окутанный туманом остров,- и Синчи совсем скоро поймет, как жестоко ошибался.
    - Полагаешь, до «Гнезда» осталось всего пара часов хода? Вот кто жестоко ошибается!
    - Не до «Гнезда», а до Коати. Улавливаешь разницу?
    - Не совсем.
    - А все из-за того, что Синчи ни разу не был в прибрежном городе Тиауанако, где разговаривают на языке аймара. Коати, а точнее, «койяти» переводится как «место койи», то есть жены Инки.
    - По-европейски Коати можно назвать как остров Королевы. Хоть одно жизнеутверждающее название за все время нашего путешествия. Остров Королевы это вам не скала «Безвозвратного погружения». Одно напрягает: почему я должен убеждаться в противоестественном ходе жизненных процессов? Да ты сама прекрасно сознаешь, что мертвец полностью обездвижен.
    - Не сознаю.
    - Да ладно тебе! Если только Чуки имеет в виду призраков?
    - Я имею в виду живых мертвецов. Чего остановился? Шевели веслом!
    - Да погоди ты! Неужели на острове со столь величественным названием нас ожидает кладбище, с вылезающими из могил покойниками?
    - Загорелся, да? Тогда живее греби!
    - К скале «Безвозвратного погружения»?
    - Чего мы там забыли?
    - Выведем Вакана на чистую воду, как ему удалось заштормить сюда тридакну.
    - Так Вакан и признался! Впрочем, можешь послать ему эсэмэску, которую, однако, без мобильника будет весьма не просто отправить. Но хоть помечтать…
      Вот стерва: отплатила мне той же монетой – даже налет ржавчины остался неизменным.
    - Синчи, ты ведешь себя, как мертвец, который ленится шевелиться.
    - Руки будто не мои,- признался я, испытывая страх, усиливавшийся с каждой минутой,- давай устроим стоянку.
    - Да я только тем и занимаюсь!
    - Стоянка не в смысле стояния, а в смысле отдыха. И обязательно со сном.
    - Но я не привыкла спать в сырой постели!- Чуки зло топнула по воде.
      Конечно, плот сделан не из базальтового дерева, и его устойчивость оставляет желать много лучшего, но кто призывает Чуки принимать строго горизонтальное положение, таящее в себе повышенную влажность? Однако стоя спят разве что лошади…
    - Ты встань на колени, и станет казаться, что спишь сидя.
    - Сам-то намочил только одно колено, а мне предлагает целую баню!
    - В таком положении было удобней грести. Спать же намереваюсь по-человечески,- я встал на оба колена, предварительно подвернув штанины.
    - Каков ловкач, а мне, значит, мокнуть?
    - Так сделай с подолом то же самое, что я со штанинами.
    - И что тогда Синчи обо мне подумает?
    - Ой, только не надо строить из себя саму целомудренность.
    - Синчи упрекает меня за то, что я предлагала ему достать веревку из моего потайного кармана? Вот дура доверчивая!
    - Да тебе нечего стыдиться, правда, нечего,- поспешил я успокоить чамбуристку, опасаясь, как бы она самой себе не сделала подсечку и не бултыхнулась в холодную воду.- Скажу без лести: с твоими прелестями только в Плейбое сниматься.               
    - Синчи, не говори загадками, иначе все придется додумывать самой. А я такая выдумщица, что хоть со стыда сгорай!
    - Плейбой –  кинокомпания, специализирующаяся на эротике. В общем, мужчина и женщина обнажаются и приступают к инсценировке физической близости, и все это дело снимается на видеокамеру. Теперь понятно, что ничего непристойного здесь нет?
    - И все же мне придется самой все додумывать…
    - Дай мне еще один шанс.
    - Хорошо, но только на этот раз постарайся не быть косноязычным,- Чуки не очень осторожно взмахнула жезлом.         
    - Пожалуйста, помни, что в твоих руках не поролоновая колотушка, а моя голова не ватой набита!
    - Ближе к сути, Синчи,- Чуки занесла жезл над моей головой, и я крепко пожалел, что так опрометчиво принял позу смертника, которому задумали отрубить башку.
    - Ну, ты сама прекрасно знаешь о своей самой сильной стороне.
    - Но разве это означает, будто я должна любому и каждому показывать ту самую сторону и что-то там инсценировать?
    - Я же не призываю тебя обнажаться и даже задирать подол до головы. И что значит любому и каждому? Кроме нас здесь никого нет.
    - Синчи уверен? Да не верти так головой – отвалится еще.
    - Ты не о Лох-Несском ли чудище?- я четко дал понять, что не только Чуки дано что-то там додумывать.
    - Какое чудище?
    - Несси его еще называют. Есть такая фишка у шотландских индейцев, рассчитанная на лохов, что явствует из начального слова в названии озера. Слышу справедливый вопрос: какими штормами занесло Несси в некогда безмятежные воды Титикаки? Да такими же, какими и тридакну!
    - Похоже, Синчи повредил колени. Встань немедленно!- Чуки не на шутку обеспокоилась моим психологическим состоянием.
      Но ведь колени не мозговые полушария! Однако я не посмел ее ослушаться.
    - А ты думала шесть кругов ада возможно пройти без ущерба для психики?- попытался я оправдаться, чем только еще больше заставил о себе беспокоиться.
    - Но ведь я с Синчи шла одной дорогой, и ничего!
    - Но у тебя не было так называемого «безвозвратного погружения». А между тем, последние метры я всплывал без единого кубика в легких. А ведь ни для кого не секрет, что кислородное голодание отрицательно влияет на работу головного мозга. Отсюда все эти лохи. Я даже сейчас задыхаюсь!..
    - Горная болезнь,- Чуки поставила явно не утешительный диагноз,- хуже, коли недостача кислорода перейдет в «сороче».
    - Это когда тут глючит?- я постучал по черепной коробке,- возникают всякого рода видения?
   - И первые симптомы уже налицо – чудище!
   - По крайней мере, мне одно существо привиделось, а тебе – «любой и каждый».
   - И мне одно, только – поселение. В котором полным полно похотливых мужиков,- Чуки указала взглядом на далекий берег, где угадывались очертания построек,- это и есть Тиауанако.
    - Неужели ты думаешь, что с берега возможно что-то там рассмотреть?
    - И даже не уговаривай, Синчи, я не стану задирать подол!
    - Я и не думал тебя уговаривать. Хочется тебе спать в сыром будуаре – ради бога! 
    - Что такое будуар?
    - Это что-то вроде просторного платья, надеваемого на ночь.
    - Я не собираюсь тут ночевать!
    - Давай хотя бы послеобеденным сном не пренебрегать.
    - Если Синчи такой соня, на острове Коати ему будет предложена постель из шелковистой травы.
    - Да, но до острова, поди, еще миль пятнадцать грести! Я не стремлюсь свалиться за борт от усталости и заснуть вечным сном на дне озерном.
    - Если Синчи не вспомнит о весле, он без всяких оговорок заснет вечным сном,- Чуки широко размахнулась, и ко мне тут же вернулась память.
      Впрочем, на скоростных данных так называемой яхты это особенно не отразилось.
    - Мертвец, покойник, труп!..- негодовала Чуки, принуждая меня к куда более интенсивному шевелению,- жаждешь стать сразу всеми?
      Признаться, мне не хотелось побывать в шкуре даже одного из перечисленных персонажей, и я трудился на пределе физических возможностей, что, впрочем, не способствовало увеличению скорости передвижения.
    - Не лучше ли вместо того, чтобы сотрясать палкой воздух, остудить ее в прохладной водице? Вот увидишь, поплывем гораздо быстрее.
      И Чуки услышала меня, применив жезл под весло, который определенно обладал чудодейственной силой. Иначе как объяснить то, что «Неукротимая» стала оправдывать свое имя, увеличив скорость сразу не на один десяток узлов? Впрочем, после «черепашьего» шага даже не столь значительное ускорение могло показаться космическим.
      Однако большой радости по поводу выхода на берег я не испытал. Еще бы, ведь на острове Коати меня ожидает, судя по всему, самое суровое испытание. Седьмой круг ада это вам не фунт изюма и даже не полтонны тридакны!
    - Что-то не заметно тут шелковистой травы,- глухо произнес я, не без чувства тревоги вглядываясь в мрачный пейзаж скал, из которых, в большей степени, и состоял остров,- нет той роскоши, в какой купается всякая королева.
    - Остров Коати это тебе не остров Инти, и тут есть, на что посмотреть.
    - Сказать по правде, живые мертвецы – это не то, что способно вызвать неподдельный интерес. Уверен, на «Солнечном» острове больше светлого, жизнеутверждающего.
    - Синчи готов еще поработать веслом?
    - Если родина прикажет…
    - Даже без моей помощи?
    - И хотя я по натуре космополит, до потери памяти люблю свою родину.
    - Вот именно, до потери памяти. Синчи, поди, уже не помнит, какого он рода-племени.
    - Только не надо упрекать меня в отсутствии патриотизма. За весло, Синчи, за весло!- подстегивал я себя.
      Хотя то и не являлось большой необходимостью, поскольку ощущение смертельной опасности, исходившей от мрачных скал, было пронзительней любого удара хлыстом.
    - На острове Инти нет Тамботоко.
    - Но ведь там нет и мертвецов с их седьмым кругом ада!- я уже ступил на плот, как в мозгах прострелило,- что ты сказала? Повтори немедленно! 
    - А ведь Синчи был уверен, что он единственный хранитель тайны изумрудной пещеры,- криво усмехнулась Чуки,- подумал бы своей дурной башкой, стал бы курака рукано доверять тайну предков, в сущности, первому встречному.
    - Первому встречному не доверяют руководство племенем,- мне очень не хотелось признавать поражение.
    - Как раз руководила племенем одна очень милая, но дерзкая девушка,- Чуки положила руку себе на грудь,- а Синчи только обозначал видимость власти.
    - Но для чего было устраивать весь этот маскарад?
    - Синчи предоставили возможность ощутить себя всемогущим, где-то даже непоколебимым, без чего нельзя прийти к тому, к чему мы пришли,- Чуки указала жезлом на скалы,- дедушка ведь не сразу умер…
    - Я так и знал, что это ты его порешила.
    - Не перебивай, Синчи. Перед кончиной дедушка сказал так: «Ни языки огненного дракона, ни снежные реки, срывающиеся с вершин Анд, не смогут заставить свернуть с пути этого белокожего смельчака,  ниспосланного нам Большой соленой водой. Идите вместе, и Тамботоко ослепит вас своим светом молодой листвы и блеском «солнечного металла». А теперь я намерен повстречаться со своими предками». Закрыл глаза и испустил дух. И уже после первого круга ада я поняла, что дедушка не поторопился с нами проститься.
    - Так уж и после первого,- отозвался я, испытывая щекочущее чувство чванливости,- но все равно я молодец, правда? Но коль скоро ты была образованней меня, для чего в самых критических ситуациях понадобилось выпытывать название изумрудной пещеры?
    - Я не хотела прежде времени выказывать свою образованность. Если же я не проявляла бы вполне естественное любопытство по поводу названия изумрудной пещеры, Синчи давно раскусил бы меня.
    - Ну, раскусил, и что бы это изменило?
    - Синчи перестал бы ощущать свою значимость, свою исключительность, и почти наверняка, что уже следующий круг ада оказался бы для него непреодолимым.
    - Чуки полагает, что все победы и поражения напрямую зависят от психологии?
    - К победе ведет совокупность как человеческих факторов, так и природных. А вот поражения случаются в большей степени из-за психологической неустойчивости. В нашем случае необходимо было исключить вероятность поражения. Ну а придет ли победа, одному Виракоче было известно.
   - Не рано ли празднуешь победу, ведь впереди, считай, непроходимый круг ада?
   - Синчи полагает, что по его психологии был нанесен смертельный удар? Пустое! И здесь пример с часками лишним не покажется: последний отрезок дистанции они частенько преодолевают, что называется, на зубах. Но донесение будет передано в срок! У нас так же остался последний отрезок дистанции, и вся воля будет направлена на его преодоление.
    - Что-то на себе я этого не ощущаю. Нет, правда, уж больно не хочется расставаться с «Неукротимой».
    - Жизнь соткана из расставаний…
    - А может, ты в одиночку преодолеешь тот самый отрезок? Я же покараулю яхту.
    - Да кому она сдалась!
    - Сама же призналась, что мужиков в Тиауанако полно.
   - Ни один из них даже во сне не осмелится приблизиться к священному острову.
   - Священному?- я чуть было не упал в воду,- а мы-то с какими глазами сюда прикатили?
    - Уж мы-то на это имели полное право, и жезл в том порука.
    - Тебе легко быть смелой – жезл  в твоих руках. У меня же, кроме пустой котомки за плечами, ничего нет.
    - Нашел о чем печалиться. В конце концов, мы – единое  целое,- Чуки спустилась к воде и протянула мне руку,- смелей же!
    - Да я на полном серьезе ставлю тебя в известность: ноги отказываются ступать на твердый грунт, увлекая меня назад, в воду. Конечно, это все противоестественно, но что я могу с собой поделать?
    - Что-то рановато Синчи заделался янаконом.
      То есть бесправным человеком. Кажется, еще до встречи с Ваканом у нас был разговор на тему абсолютного бесправия, которого якобы мне не избежать на седьмом круге ада. Значит, началось? Не преждевременно ли? Но коли я не властен над собой, как меня еще назовешь? Только янаконом, бесправнее которого нет человека во всем белом свете.
    - Синчи, пусть у тебя с ногами нет взаимопонимания, но руку можешь протянуть?
    - Конечно, могу,- я попытался подать Чуки руку, но из этого ничего не вышло,- ума не приложу, что со мной происходит.
    - Раз ума не приложишь, значит, голова еще не отказала, и о полном бесправии пока, к счастью, говорить не приходится,- Чуки не без удовлетворения предсказала мне, в сущности, безрадостное будущее.- Давай вместе выкарабкиваться из покуда поправимого положения.
      Я, конечно, «за», однако все мои усилия по преодолению внутреннего кризиса ни к чему не привели. Более того, руки лихорадочно схватились за весло, и лишь бесцеремонное вмешательство Чуки предотвратило мое бегство.
    - Не слишком ли ты увлеклась чамбурой?- кипел я от возмущения, пребывая в горизонтальном положении после очередной подсечки,- самурайка несчастная!
    - Да, несчастная! И стала я таковой, чтобы Синчи обрел счастье быть самим собой. Давай же руку.
      На этот раз все очень даже замечательно вышло. Да и ноги сделались  послушными. Жезл определенно обладал магическим воздействием. Однако былой непринужденности в движениях я не ощущал, потому и спотыкался о всякий камень. Чуки не без тревоги наблюдала за мной, держа жезл наготове.
    - Но все равно не стоит колотить меня по голове, если она ненароком откажет,- я счел необходимым предупредить сумасбродную чамбуристку.- Так хоть будет надежда на постепенное восстановление мыслительной функции,- а коли своей железкой начнешь лечить, последние мозги вышибешь.
    - Постепенное восстановление не для нас. Мы и без того слишком запутешествовались.
      Кто бы спорил! Но я лично не горю желанием входить в седьмой круг ада, а то, что он рядом, сомневаться не приходится.
      С горем пополам мы приблизились к самой величественной из скал, которую я мысленно окрестил Королевой. Перед взором предстал трапециевидный вход, четкость линий которого указывала на присутствие здесь человека. Хочется верить, живого. Но разве в ином состоянии возможно созидать? Вряд ли! Однако у Чуки на сей счет наверняка имеется собственная точка зрения. Мертвецы у нее, видите ли, способны шевелиться! Или это они с таким тщанием прорубили вход в скале? И тут меня неприятно осенило: а что если это вход в самый настоящий ад? А почему бы и нет? В конце концов, чуть ли не все ступени того дьявольского заведения успешно преодолены, и вот перед нами прямая дорога в чистилище, которая и станет своего рода последним экзаменом при вступлении в ад. Но, кажется, наше в чем-то даже увлекательное путешествие преследовало качественно иные конечные цели! Действительно, чтобы угодить в чистилище, совсем не обязательно столько раз рисковать жизнью – достаточно всего единожды по-хорошему с ней расстаться. Но разве с жизнью расстаются по-хорошему? Кажется, самоубийцы готовы дать на это утвердительный ответ. Но с этими отщепенцами у нас пути-дороги разные.
    - Ты куда, Синчи?- Чуки поставила на моем пути золотой «шлагбаум»,- никак совсем плохой стал?
    - Эй, только не вздумай дубасить по башке!
    - Выходит, еще не совсем плохой, если соображает, что у него есть башка. Но почему вздумал бежать?
    - Да это я только до плота побегу, а там, знаешь, как поплыву!- и вновь моя попытка оправдаться даже мне самому показалась малоубедительной.
    - Если так и дальше будет продолжаться, я не стану дожидаться, когда у Синчи напрочь откажет башка, и настучу по ней от всей души.
    - Но мне совесть не позволяет завалить в гости без приглашения!
    - Совесть… Не ищи крайнего!
    - Но нам там, в натуре, могут не обрадоваться,- я обреченно посмотрел на вход в чистилище,- во всяком случае, нет даже намека на гостеприимство.
    - Какой тебе еще нужен намек?
    - Ну, что-то вроде вывески «Добро пожаловать».
    - Сюда никто никого не приглашает…
    - Вот видишь, и ты понимаешь, что это жилище разумней обойти стороной.
    - Не приглашает, но гостям безумно рады,- закончила свою мысль Чуки, не собираясь поднимать шлагбаум.- К тому же, ради этого жилища мы, по крайней мере, шесть раз могли расстаться со своими головами.
    - Хочешь сказать, что это и есть знаменитая Тамботоко?
    - И это при всем при том, что я даже не коснулась твоей башки жезлом!
    - Я и без всякого касания понимаю, что мне первому придется входить в чистилище… то есть в пещеру,- поспешил я подтвердить наличие собственной сообразительности,- и убери, пожалуйста, жезл.
  Чуки выполнила мою просьбу, но далеко уйти не посчастливилось.
    - Да ты так мне все ноги переломаешь!- простонал я, с трудом поднимаясь.
    - Я просто хотела доступным языком объяснить, что вход в Тамботоко в другой стороне.
    - Да знаю, знаю, и нечего указывать палкой! Просто моя голова не смогла договориться с ногами, и они поступили по собственному усмотрению.
- Этого следовало было ожидать,- хмуро отозвалась Чуки,- но несогласованность отдельных частей тела не может служить оправданием собственного безволия. Вставай и вперед, а не назад. Вперед, понял?
    - Дай руку.
    - Сам вставай, лодырь, сам!- она замахнулась жезлом.
    - Ладно, ладно, только не надо на меня наезжать,- я попытался встать, но ничего из этого не вышло,- если не желаешь дать руку, то хотя бы дай собраться с духом.
      Проклятье, что со мной происходит? Конечно, беспрецедентный по трудности переход не прошел для меня бесследно, что вовсе не означает, будто я должен лежать пластом. Наверное, все дело в психологии, о значимости которой Чуки прочла мне целую лекцию. Вероятно, пройденные круги отняли столько моральных сил, что наступило нервное истощение.
    - У тебя там, в потайном кармане, сухарик случайно не завалялся?
   - Синчи разлегся тут на обед?- Чуки еще шире размахнулась, как бы говоря: «Ужо сейчас угощу!»
    - Ты права: куском лепешки от нервного истощения не отмазаться. Не говоря уже о том, чтобы вырубить то самое истощение. Лучше дай за топор подержаться.
     Чуки оказалась весьма сметливой, потому-то без излишних вопросов подала мне жезл, за который я ухватился, словно за спасительную соломинку. Тем не менее, Чуки пришлось едва ли не на себе подтаскивать меня к зловещему входу, а когда всего-то и осталось, что перешагнуть порог, я вдруг обмяк, приняв положение, унижающее человеческое достоинство.
    - Сколько ты будешь надо мной измываться?- вскипела Чуки,- встать, отпрыск опоссума, поедающего детенышей игуаны!
    - Эй, полегче, если я и чей отпрыск, то Виракочи. И с этой самой минуты не позволю, чтобы меня колотили как какого-то там опоссума, который, ко всему прочему, даже пальцем не прикоснулся к детенышам игуаны!- я попытался встать, но разочарование не заставило себя долго ждать.
      Зато ползать я еще не разучился, тем более Чуки настаивала на том, чтобы я всеми правдами и неправдами пересек проклятый порог. Однако чего это мне стоило, один Виракоча знает. Ну а Чуки, конечно же, догадывалась, ибо она делала все, чтобы я не сбился с курса.
    - Синчи, миленький, ты сделал это!- Чуки рухнула на меня и принялась осыпать мое лицо поцелуями,- невероятно, но мы в пещере!
    - Конечно, я испытал сейчас адовы муки, но ведь седьмой круг еще впереди.
    - Преодоление себя – вот седьмой круг ада, и ты его успешно прошел.
    - Признаться, никогда в жизни мне не было так страшно и так трудно, как сейчас,- я вдруг стал ощущать, как в одряхлевшие мышцы начала поступать живительная сила,- но почему ты с такой легкостью сюда вошла?
    - Да потому, дурачок, что у меня была Пума!- Чуки шлепнула по рукоятке жезла, который, похоже, являл собой прообраз волшебной палочки.
   - Так чего же ты надо мной измывалась? Сначала сама в пещеру вошла б, а потом мне передала бы волшебную палочку.
    - Я не собиралась оставаться здесь на вечные времена.
    - Я тебя, красавица, что-то перестаю понимать. Только, умоляю, не бей по башке.
    - Но Синчи все одно не избежать смерти!
    - А говоришь, седьмой круг ада позади…- я изыскал силы лишь для грустной улыбки, ибо живительная энергия стала спешно покидать мышцы.
    - Да, не избежать, ибо я зацелую Синчи до смерти.
    - Это будет шикарная смерть! Однако ты, как видно, не собиралась долго горевать у моей могилы.
    - Но я действительно не смогла бы отважиться передать Синчи волшебную палочку,- Чуки прижала жезл к груди, словно в моем состоянии способно было им овладеть и настучать кое-кому по бестолковой голове.- Что если ты задумал бы с ней сбежать, и тогда уже мне не суждено было выйти из Тамботоко. Да-да, я совершенно бесхарактерное создание, но если даже я и обладала бы железной волей, без участия волшебной палочки все усилия пошли бы прахом.
      Конечно, Чуки лукавит, и воля у нее, дай бог каждому, зато по поводу магического притяжения жезла – абсолютно без всяких дураков. Когда я рвал зубами землю, перед глазами стоял сплошной мрак, и только где-то в его глубине угадывался свет путеводной звезды, в качестве которой предстала Золотая пума. Теперь понятно, что никакой глубины не было, и Пума «прыгала» у моего носа, но факт остается фактом: без помощи этой дикой кошки лежать бы мне по ту сторону пещеры.   
    - Получается, без волшебной палочки на остров можно было не заглядывать?- вероятно, гордость за проделанную работу способствовала приливу к мышцам живительной энергии,- потому-то мужики из Тиауанако даже не помышляют сюда наведаться.
    - И поэтому тоже.
    - А еще почему?- я принял сидячее положение.
    - Уж слишком недобрые слухи ходят о Тамботоко.
    - Недобрые? Неужели со всеми страхами все еще не покончено?
    - Но разве не понятно, что золотой сосуд с точно таким же наполнением не ждет нас с распростертыми объятиями?
    - Еще как понятно!- я закрыл голову руками, опасаясь болезненного соприкосновения с нравоучительным жезлом,- но сосуд ведь не человек, чтобы проявлять бурную радость. Хотя, если у тебя мертвецы способны шевелиться, то почему бы гончарно-ювелирному изделию не раскинуть свои блестящие ручки?
    - Сдается, Синчи приуныл,- Чуки по-дружески хлопнула меня по плечу,- встряхнись, впереди нас ожидают яркие впечатления. Дай же свою мужественную руку!   
      Чуки подсобила мне подняться, хотя отныне я мог спокойно обходиться без чьего-либо участия. Подобное объяснялось отнюдь не жгучим желанием разнообразить жизнь яркими впечатлениями, которыми я был сыт по горло. Просто закончилась эра полного бесправия, и теперь я мог оказывать влияние на те или иные события. Ой, ли? Однако не будем гадать: жизнь сама все расставит по своим местам.
                ********    
        Тамботоко – целая система пещер, где можно запросто заплутать и остаться, как говорит Чуки, на вечные времена. Но Золотая пума – гарантия нашей неуязвимости. Именно нашей, а не отдельных персоналий, и Чуки не мешало бы о том никогда не забывать. Не трудно догадаться, что она протащила меня сюда не без умысла, а вот захочет ли вывести обратно – большой вопрос. Я наступил на скелет – или это не доказательство того, что посещение священных мест не всегда облагораживает человека? Оказывается, не все мужики Тиауанако законченные трусы. Но вероятнее всего, эти кости принадлежат так называемому «солдату удачи», ничего с местными понятиями не имеющему. И здесь мы с ним очень даже схожи. Однако волевые качества «солдата» оказалась на порядок выше, ибо, без «путеводной звезды», в сущности, невозможно преодолеть заклятый порог. Но как показывает практика, одних только волевых усилий зачастую явно не достаточно. Действительно, формулы успеха не существует, и, как правило, везет тому, кто наиболее близко подходит к ее открытию. Наверное, нам удалось сделать несколько точных расчетов, и золотозубая улыбка фортуны не заставила себя долго ждать. Или Пума выполнена не из благородного металла? К сожалению, в последнее время блеск золота перестал радовать глаз. Более того, практически, непроглядная темнота навевает мрачные думы, и если бы не поразительная  дальновидность Чуки, прихватившей с собой кусок светящейся древесины, наше положение показалось бы совершенно безвыходным.
      Конечно, еще там, в третьем тысячелетии, у меня была мысль захватить в средневековье карманный фонарик, но если часы обладали водонепроницаемым покрытием, то электроприбор вряд ли выдержал бы штормовую волну. Но с Чуки не пропадешь! Теперь понятно, отчего она боялась замочить юбку: в одном из карманов находился известного рода фонарик. Правда, был момент, когда Чуки прямо в одежде наслаждалась прохладой водопада, но тем и хороши древние средства освещения, что после просушки ими можно пользоваться в полном объеме. Другое дело, тот самый объем казался весьма ограниченным, и приходилось быть начеку, чтобы не набить на лбу шишку. Тем не менее, индейцы имели поразительную способность придавать всякой мелочи поистине космический размах. Вот и дерево, чья древесина служила неким подобием света, они гордо величали Лунным, а само «подобие» – Майю, то бишь Небесная река.
    - Никак батарейка села в твоем электроприборе?
    - Синчи, что такое батарейка?
    - Ну, это такая фиговина, благодаря которой вырабатывается электроэнергия.
    - Не понятно…
    - Конечно, не понятно, ведь Алессандро Вольта пока еще не родился. Думаю, в ячауаси, на уроках физики мы подробно остановимся на контактной разновидности потенциалов.
    - Не понятно, как фиговина может сесть. Разве у нее есть «хвост ламы»?
    - У батарейки задницы, естественно, нет, но сесть можно по-другому.
    - Ой, как интересно!
    - Хочешь, чтобы я провел с тобой индивидуальный урок? Но на изучение электростатики уйдет целый семестр!
    - Не знаю, что такое семестр, но, судя по всему, это займет не меньше недели, что для нас совершенно не приемлемо. Да за такой срок мы, возможно, отыщем землю обетованную, которая тепло примет золотые семена.
    - Ты так говоришь, словно золотой сосуд у тебя в руках,- я всмотрелся в полумрак, окружавший Чуки, стараясь выяснить, не обзавелась ли она ювелирными новинками.
    - Пока на сей счет похвастать не могу, но уже совсем скоро Синчи поздравит меня с ценными приобретениями. Урожай будет, что надо!
    - Вполне вероятно, что скоро. И вообще, складывается такое впечатление, что ты в Тамботоко не впервые. Совсем не дурно ориентируешься.
    - На самом деле очень даже дурно. Но догадаться о местонахождении изумрудной пещеры, труда не составит.
    - В темноте будет хорошо видно зеленое свечение?
    - Синчи смог бы стать самым удачливым собирателем «зеленого льда», которого в окрестностях Титикаки несметное количество.
      По всей вероятности, «зеленым льдом» мужики из Тиауанако называют изумруд, однако утешительный приз меня не устраивает, ведь я честно заслужил энную часть золотых семян.   
    - Разве Чуки со мной не поделится урожаем?
    - Вот бы никогда не подумала, что Синчи такой мелочный. Ведь ни на куст замахнулся и даже ни на его плоды, а на какие-то паршивые семена.
      Вон оно как! Впрочем, прямого разговора от Чуки трудно было ожидать, и если ее соплеменники склонны видеть все исключительно в увеличенном виде, то эта хитрюга обладает многомерным зрением, и ей несложно из большого сделать маленькое. Вот и золотые семена она сумела обратить в самые заурядные зерна с подгнившими боками.
    - И никакой я не мелочной, и даже кустов с их плодами не нужно.
    - И все потому, что Синчи ни в чем не нуждается. Да-да, ведь главное богатство у него – это я. 
    - Да еще с таким окружением: Большой змей, Людоед, Орехон…
    - Ладно, Рунатиня, но разве можно вести дело с питоном или быком?- Чуки поняла, к чему я клоню.
    - С быком – нет, а вот с его хозяином…
    - Ни с Рунатиня, ни с гаучо особенно не договоришься. Хотя не скрою, за определенные услуги я обещала Людоеду несколько сотен молоденьких душ, а хозяину Орехона – пастбища с ламами.
    - Что еще за определенные услуги?
    - Ну, чтобы они попридержали свои эмоции и не забывали о психологической обработке объекта.
    - То есть, время от времени задавали один и тот же вопрос: каково название изумрудной пещеры? И что значит попридержать эмоции? Ну ладно Людоед мог отложить обед, а ведь Орехон готов был сиюминутно втоптать меня в землю.
    - И втоптал бы, окажись гаучо чуть менее сдержанным.
    - И паукам ньян что-то там такое пообещала?- не сдержал я своего скепсиса.
    - Кажется, Синчи уже давно пришел к верному выводу: основная заслуга, что мы здесь, принадлежит ему лично.
    - И тут уже пастбищами не отделаться,- я сделал прозрачный намек на то, что заслуживаю большего, чем быть своего рода мальчиком на побегушках.- Но я категорически не приемлю дикие нравы с жертвоприношением юных душ, которые ты обещала Людоеду. Уверен, без какого бы то ни было насилия корона не свалится с моей головы.
    - Обычаи предков должны свято соблюдаться, и ничего страшного не произойдет, если во время коронации прольется детская кровь. Но почему Синчи так уверен, что размер его «хвоста ламы» будет соответствовать размеру трона?
    - Потому что у индейцев не принято видеть на троне женский «хвост ламы».
    - Да, но в Тауантинсуйу и без Синчи хватает мужских «хвостов»!
    - Но кто из мужиков потрудился, чтобы его задница стала украшением трона?
    - Мудрое замечание, но что более важно – справедливое. Но, кажется, мы можем не дожить до того светлого дня,- она указала жезлом туда, где мрак разжижало зеленоватое свечение.
    - Вероятно, изумрудная пещера дает знать о своем местонахождении?- я вдруг снова стал ощущать слабость в ногах,- но отчего же мне так хочется с головой зарыться во мрак?
    - Опять за старое.- Чуки замахнулась жезлом, и я вдруг сразу сделался храбрецом.
    - Но я обязательно подавлю в себе симптом последнего шага!
    - Как это понять, Синчи?- Чуки не собиралась опускать жезл.
    - Ну, это когда самое ужасное позади, а ты все равно продолжаешь испытывать дрожь в коленях, в общем-то, перед самыми обыкновенными явлениями.
    - Вход в изумрудную пещеру обычное явление?- напряженно спросила Чуки,- и я вдруг понял, что она боится не менее моего,- я бы этого не сказала.
    - Тресни себя палкой по лбу, тресни!
    - Я не собираюсь зарываться головой во мрак,- Чуки стукнула меня жезлом по лбу, и у меня потемнело в глазах,- ну как, Синчи, исполнилось твое желание?
    - Ты перепутала лбы, но в остальном – сплошное  волшебство. А теперь сделай так, чтобы я очутился в далеком будущем, где-то в начале третьего тысячелетия.
    - Не слишком ли далеко Синчи вознамерился уйти от реальной жизни?- зло усмехнулась Чуки,- за мной, трус несчастный!
      Тиранка больно пихнула меня, пристроившись за моей спиной.
    - Это у рукано называется за мной?- проворчал я, ощущая неудобства при передвижении, ибо трудное расставание с тридакной все еще напоминало о себе,- мало того, что хромого на передовой фланг, так еще и освещения лишили. Дай-ка гнилушку, тьфу, Лунное дерево.
- Разве изумрудного света не достаточно?
    - Так он же вдали, а моя хромая нога должна знать, куда ступать.
    - Для нее же станет лучше, если она ни о чем не будет догадываться.
    - Хорошенькое дельце, а если хромая угодит в капкан? Тут же и отхромается?
    - Не беспокойся, Синчи, - ногу не потеряешь. Будет даже мягко.
    - Хочешь сказать, нам постелют ковровую дорожку? А чем мы, собственно, хуже олимпийских чемпионов?
      Затянув гимн чемпионов, я артистично похромал на изумрудное свечение.
    - Время «Неукротимой» кануло в Лету, настал черед «Неукротимого»,- не без пафоса заключил я, представляя впереди мерцающий маяк.
    - Но Синчи не очень похож на плот.
    - Чуки права: я – вылитый  крейсер. Крейсер «Неукротимый»! Предвосхищая твой вопрос, отвечаю: крейсер – усовершенствованная модель корабля Франсиско Писарро, этого Гитлера для всего Тауантинсуйского народа.
       Конечно, мое объяснение должно было породить массу вопросов, но Чуки овладевали совсем другие мысли, не отягченные геополитическими задачами. Ну а мне предстояло не останавливаться на достигнутом и бодро – настолько, впрочем, насколько позволяла травмированная нога – отправиться на свет «маяка».
    - Похоже, нам на самом деле постелили ковровую дорожку с толстым ворсом. Но я что-то не слышал, чтобы Золотая империя славилась своими ткачихами.
    - А ты напряги слух.
    - Пожалуйста,- я оттопырил ухо,- но все равно ни фига не слышу, из чего не сложно сделать вывод, что у нас под ногами вовсе не ковер. Тогда, что?
    - Синчи, будь скромней в своих запросах.
    - Как будто я виллу на побережье Рио-де-Жанейро прошу! Конечно, ты не знаешь, что в отдаленном будущем появится такой город, но это только лишний раз доказывает, что мои запросы на редкость скромны,- я вдруг споткнулся,- проклятье, кажется, уважительное отношение к нам закончилось. Посвети своим лунным осколком, что тут нас тормознуло. О, боже!
      То была голова огромной анаконды. К счастью, мертвой.
    - Похоже, даже рептилии одержимы поиском изумрудной пещеры,- предположил я, не без чувства страха сознавая, что ковром предстала кожа самой крупной в мире змеи,- но в том есть своя логика: пресмыкающемуся проще переползти через заклятый порог.
    - Синчи, не пори чепуху: змеи абсолютно равнодушны к камням, в том числе и к драгоценным.
    - Хочешь сказать, эта рептилия не случайно попала сюда?
    - Конечно, нет. Но ты же сам признавался, что не замечал тяги наших женщин к ткачеству. В таком случае, что должно было скрашивать путь чемпионов?
    - Все как на международных спортивных состязаниях: дорожка славы, пьедестал почета, награда высшей пробы. По дорожке славы мы уже проковыляли, изумрудная пещера – своеобразный пьедестал, сосуд – награда.
    - Дорога славы еще не закончена, что только должно продлить нам удовольствие.
    - Я бы с еще большим удовольствием отказался от всякого формализма, тем более известной пробы награда заждалась своих законных соискателей.
    - Торжественное шествие не нами заведено, не нам его отменять.
    - Такое ощущение, что процедура чествования современных чемпионов позаимствована у инков.
    - Почему Синчи все время разделяет понятия современности и текущего момента?
    - Да потому что вы все здесь – тундра непроходимая!
    - Что есть тундра?
    - Тундра на языке эскимосских индейцев – отсталый человек.
    - Так ведь это Синчи меня такой сделал! Хотя, признаюсь, мне нравится находиться за его широкой спиной, нравится быть отсталой.
      Ничегошеньки Чуки не поняла. Впрочем, окажись я на ее месте, дальновидностью так же не отличался бы.
      Я артистично поковылял на изумрудный свет, но вскоре снова обо что-то споткнулся.
    - Посветить?- теперь уже Чуки опередила меня с пожеланием выяснить, что препятствовало нашему продвижению,- узнаешь, чья башка?
    - Людоеда Рунатиня? Но как она здесь очутилась?
    - Вот кто у нас тундра непроходимая,- Чуки постучала по моей голове – к  счастью, не жезлом, а кулаком,- а коль вопрос не обязательный, значит и ответ должен быть таким же. Шагай же дальше по дороге славы и набирайся ума. Да поможет тебе в том изумрудный свет.
    - Но он совсем не изумрудный, а красный,- запаниковал я, наблюдая за тем, как яркая точка буквально на глазах увеличилась до размеров огненного столба,- мы погибли!
      Я попытался дать деру, но Чуки, похоже, вовсе не случайно заняла позицию за моей спиной. Впрочем, уже довольно скоро мне предстояло убедиться в том, что от пламени остался один только дым.
    - Не было ли это следствием взрыва метана?- я принялся походя анализировать ситуацию и очень быстро нашел разгадку происходившим вокруг нас событиям.
      Мы как бы повторяли маршрут по кругам ада. Но теперь их главные действующие лица не являются этакими погонщиками скота, в качестве которого мы совсем недавно представали, а где-то даже заявляют о своей безоговорочной капитуляции. На первом круге мы драпали от Атунамару, о чью кожу мы только что имели честь вытереть ноги. На втором круге кичился своими скоростными данными людоед Рунатиня, и вот теперь я презрительно пнул его башку, не совсем, впрочем, догадываясь о своих чувствах. Потом шустрил Красный дракон, а сейчас он сделался смирнее смирного.
    - Хочешь, угадаю, кто следующий станет целовать ноги триумфаторов? Мутанты-митимае и жуки-ньян!
    - Когда ступаешь по дороге, усеянной трупами этих тварей, догадаться не трудно.
      Судя по хрусту, так оно и есть. Фу, какая гадость! Я испытывал чудовищное отвращение, но коль скоро мою мимику скрывал густой полумрак, Чуки была вольна домысливать все по-своему.
    - Не задирай высоко нос, иначе пузо распорешь.
      Но я уже заметил пики, торчавшие по обе стороны тоннеля. Как выяснилось, то были рога Орехона.
    - Дободался, бычара?- с напускной злобой произнес я, в глубине душе сожалея о гибели своего непримиримого оппонента по корриде.- Но с особенной гордостью я отзовусь на приветственный жест Вакана, этого предводителя нечистой силы.
    - Синчи полагает, что Вакан должен был самоустраниться?
    - Чуки уверена, что это Вакан устранил наших не совсем добрых знакомых на пути восхождения к скалам Коати?
    - Совладать с такой силой мог только Вакан.
    - Вероятно, он таким образом наказал нечистую силу за неспособность противопоставить нам более веские контраргументы?
    - Нечистая сила не оправдала доверия, и на ее место придут более достойные твари.
    - Если золотой сосуд окажется в наших руках, для чего же тогда нужны будут все эти круги ада?
    - А чтобы люди не забывали, что ничего в этой жизни легко не дается. А новые высоты на манер Коати обязательно появятся.
    - Если у человека отнять тягу к восхождению, он может низко пасть,- согласился я с Чуки, не без удивления обнаружив, насколько светлей стало вокруг.
      Однако на лице Чуки даже намека на просветление не отмечалось. По всему было видно: стоит ожидать неприятностей. И они не заставили себя ждать: черные молнии затмили изумрудное свечение. Получается, дорога славы – самый настоящий фарс, и Вакан решил не допустить нас к заслуженным наградам? А ведь какие последствия влечет за собой попадание молнии, вряд ли необходимо объяснять.
    - Лихо же над нами надсмеялись,- сдавленным голосом подвел я итог нашего, как оказалось, не столь увлекательного путешествия,- похоже, олимпийский комитет уличил нас в применении допинга, что автоматически лишает всех завоеванных наград.
    - Ну это мы еще посмотрим!- Чуки принялась яростно размахивать жезлом, и черные молнии вдруг стали отступать, издавая при этом дикое шипение,- нет живой силы, которой не смогла бы управлять волшебная палочка.
    - Да ты гениальный дирижер, единственный в своем роде. Таким не страшен гнев небес!
    - С небесами ничего общего пумы не имеют,- возразила мне Чуки, дав понять, кого я принял за черные молнии. 
    - Ну да, Титикака ведь Скала пум, но чем эти дикие кошки питаются?
    - Не бойся, Синчи, не людьми. Да и не «зеленым льдом». Вообще то, на острове Коати есть, чем поживиться, но случаются времена, когда бывает по-настоящему лихо, и тогда остается уповать на кормилицу.
    - Кормилицу-землю?- с недоверием усмехнулся я,- только не надо уверять, что пумы великолепные фермеры, и, из выращенной ими кукурузы, получаются лепешки – пальчики  оближешь!
    - Кормилица – женщина, которая не даст пумам погибнуть от голода, а те ревностно охраняют вход в изумрудную пещеру от таких же искателей приключений, как и мы.
    - Ревностней не бывает,- поежился я, припомнив скелет, на который я наткнулся при вступлении на священную землю.- Но ведь кормилица сидит на драгоценных камнях, а не на банках с тушеным мясом.
    - Два раза в месяц к острову причаливает плот с провизией, так что загнуться с голодухи не получится. Правда, продлить жизнь при помощи еды не всегда удается.
    - Я что-то не совсем Чуки понимаю. Да что там – совсем не понимаю! Но смею предупредить: воздействие волшебной палки на голову только усугубит мое положение.
    - Поясняю без рукоприкладства: во время еды мертвые плохо шевелят губами.
    - Ну, это уже прогресс! Нет, правда: если раньше у тебя мертвецы шевелили, как не трудно догадаться, всеми частями тела, то сейчас только губами,- натянуто усмехнулся я, испытывая быстро нарастающее чувство тревоги.
    - Не лучше ли вместо того, чтобы рожу кривить, войти в царство «зеленого льда»?
    - Лед указывает на отсутствие жизни,- принялся я рассуждать вслух,- Чуки приглашает меня войти в царство мертвых?
    - А кто-то говорил, что совсем меня не понимает. Полагаю, приглашение принято с благодарностью?
    - Короче, ты настаиваешь, что в Изумрудной пещере живые мертвецы?- я все явственней проникался бредовыми идеями, которые таковыми уже не казались.
    - Развей свои последние сомнения,- Чуки довольно чувствительно ткнула меня жезлом, и я совершенно безвольно побрел на изумрудные сполохи.
      А чего я, собственно, боюсь, если зеленый свет предоставляет для передвижения приоритетное право? Хуже, коли та самая пещера была бы рубиновой, чей свет не располагает к торопливости, если не сказать большего. Тем не менее, изобилие зелени не может не настораживать, и не стать бы тем мотыльком, потерявшим голову от переизбытка яркого огня. Впрочем, тот, кто прошел «перезревшего» Красного дракона, вряд ли спасует перед зеленым юнцом. Именно таковым представляется мне изумрудный свет.
      Я собрался с духом и, закрыв глаза, шагнул в изумрудную пещеру. Еще какое-то время я передвигался вслепую, а когда открыл глаза, то едва не одурел от обрушившейся на меня зелени. Точнее, от идентичного света, что было не столь трагично. Буквально все: пол, стены, потолок представляли собой монолит из изумруда, что, впрочем, не означало, будто сама природа являлась творцом этой поистине уникальной пещеры. Не стоило сомневаться, что этот шедевр – дело  рук инкских мастеров. Для вентиляции помещения и проникновения в него дневного света в потолке были проделаны несколько аккуратных отверстий, которые при необходимости легко блокировались серебряными задвижками. Но было и то, что заставило по-настоящему вздрогнуть, и отнюдь не от восхищения: по всему периметру пещеры на серебряных тронах восседали мертвецы. Причем все они были женщинами, и их численность колебалась в пределах полусотни. Или этого количества не достаточно для мертвого царства? Посередине этого довольно вместительного склепа стоял самый обыкновенный стул, на котором расположился, пожалуй, наиболее хорошо сохранившийся труп.
     - Даже если бы мне предложили полцарства, я отказался бы от него наотрез. Идем отсюда. 
    - Нам не надо полцарства, а всего-навсего – золотой сосуд с точно таким же наполнением,- Чуки сочла необходимым напомнить о конечной цели нашего путешествия, тем более до нее осталось рукой подать.
    - Да нет здесь никакого сосуда, нет!- сдавленным голосом произнес я, мечтая только об одном: не стать почетным и бессрочным членом этого молчаливого собрания,- сваливаем, пока не поздно.
    - Но мы же еще не искали тот самый сосуд,- Чуки привычно задрала подол, заставив меня усомниться в правильности выбранных ею ориентиров.
    - Уж поверь мне, там днем с огнем не отыскать сосуда.
    - Но как можно быть таким категоричным, не заручившись неопровержимым аргументом?- Чуки уж совсем бессовестно задрала юбку.
    - Да ты мне ни единожды предъявляла тот самый аргумент, но посторонних предметов там не было обнаружено. Не срамись, опусти юбку.
    - Но как же в таком случае я достану неопровержимый аргумент?- Чуки покопалась в одном из потайных карманов, явив на свет искусственный глаз, некогда принадлежавший Руминьяуи.
    - Нашла, чем хвастать,- усмехнулся я,- да в пещере «зеленого льда» не на одну морозильную камеру наберется. Конечно, если ты захочешь сколотить капитал на «дохлом деле», я готов порекомендовать тебе одного авторитетного спеца в области креоники. Только бежим отсюда, пока страх не превратил меня в одного из твоих будущих клиентов.
    - Бежать? Но что о нас подумает Мачу?- Чуки указала на наиболее хорошо сохранившийся труп.
    - Еще могу допустить, что мертвецы создают видимость шевеления губами, но чтобы они о чем-то там думали…
    - Да ты Мачу совсем уж за человека не считаешь!- Чуки обиделась за хорошо сохранившийся труп, словно он был выходцем из доблестного племени рукано.
    - Да считаю я твою соплеменницу за человека, но, поверь, она даже не заметит, как мы покинем царство мертвых. Видишь, я не без вызова направляюсь к выходу, в то время как хорошо сохранившаяся Мачу выказывает завидное даже для такого контингента людей равнодушие.
      Окончание фразы я произнес с комом в горле, ибо хорошо сохранившийся труп поднял веки и скосил на меня глаза.
    - По глазам вижу, что Мачу о тебе подумала. Сказать, что?
    - Лучше н-не надо, не то я с-совсем умру от с-страха,- попросил я, заикаясь.
    - А я все равно скажу. Мачу решила, что Синчи – труп ходячий, бездушное существо, не способное оценить великолепие окружающих его женщин.
    - И с-совсем даже не б-бездушное. Украшения к-каждой из женщин тянут на хороший «Роллс-ройс» в п-придачу с мотоциклом с коляской. Но меня этим не с-соблазнишь, ибо к н-некрофилии отношусь не без предубеждения.
      Вероятно, не все сказанное мной оказалось доступным для понимания, иначе как объяснить то, что отнюдь не гладкий лоб Мачу сделался еще более морщинистым.
    - Синчи, здесь принято целовать женщинам ноги, а ты об их очаровании даже сказать толком не можешь.
    - Нет, где ты видишь здесь очарование? Да на этих м-милашек без слез не взглянешь. Не будь у сибирских индейцев правила не говорить о мертвых плохо, я бы такое с-сказал, такое...
    - Жены «сыновей Солнца» не привыкли слышать о себе «такое», им подавай «этакое»,- Чуки поспешила предостеречь меня от необдуманного шага, и, быть может, потому не совсем четко изложила свое видение проблемы.
    - Значит, эти м-мумии есть супруги «с-сыновей С-с?..- от ужаса я потерял голос, и только жестами смог завершить свое изумление.
    - А с чего бы тогда тем самым супругам сидеть на серебряных тронах? «Сыновья Солнца» предпочитают восседать на золоте, а у «дочерей Луны» запросы скромнее.
    - Может, и скромнее, да с-серебра слишком много. Сейчас время девятого Инки, стало быть количество т-тронов не должно сильно отличаться.
    - Не должно. Только у Инков кроме законных жен имелись и приживалы.
    - Гражданские жены, как сейчас сказали бы. Получается, если я вдруг заделаюсь Инкой, проблем с бабами у меня не будет,- довольно потер я руками, однако мой энтузиазм не всем пришелся по нраву.- Эта хорошо сохранившаяся Мачу так перекосила рожу, словно лимон целиком проглотила. Невероятно, но, кажется, она все понимает! Тогда я тем более не собираюсь щадить ее дряхлое самолюбие, и посему заявляю во всеуслышание: старым развалинам не найдется места среди моих гражданских жен.
    - Не рано ли Синчи задается? Но если он вдруг кем-то там и заделается, у него не будет больше одной супруги.
    - Конечно, конечно, ведь ты у меня единственная и неповторимая, и «уайна» станет пожизненным дополнением к твоему политическому псевдониму.
      Лицо Чуки просветлело. Оно и понятно: кому не хочется оставаться вечно молодой (именно так переводится слово «уайна»)? Ну а «мачу» соответственно – «старая».
    - Но Синчи должен подтвердить свои притязания на золотой трон.
    - Со времени нашего путешествия я только тем и занимаюсь.
    - Но сейчас задача будет совсем пустяковой: надо всего-то угадать, кто из этих жен является хранительницей золотого сосуда с точно таким же наполнением.
    - Коню понятно – Мама Окльо.
    - А раз так, то Синчи только и остается, что задрать этой женушке юбку.
    - Говорю же, с некрофилами мне не по пути,- поспешил я успокоить Мачу, ибо столь вульгарное пожелание лишило ее последнего хладнокровия.
    - Не ведаю, кто такие некрофилы, но золотой сосуд с точно таким же наполнением невозможно достать, не задрав подола.
      Я обвел растерянным взглядом весь этот пантеон, и пришел к печальному выводу, что все мумии очень похожи. Но если бы ничего подобного не произошло, вылущить среди этакого количества мумифицированных трупов Маму Окльо, не представлялось возможным. Более того, знай я ту красавицу так же хорошо как, к примеру, горячо обожаемую Чуки, маска смерти и неумолимое время производят над людьми такие эксперименты, что идентифицировать тело чаще всего не удается. Но до недавнего срока я не очень-то верил в существование героической Мамы, и каким же образом я должен распознать в ней хранительницу золотого сосуда, чтобы затем выставить как последнюю шлюху?
    - Однако вынуждена предупредить: коли Синчи задерет не ту юбку, стать ему горсткой пепла.
    - Черные молнии они такие!- я повернул голову, отметив скопление пум на выходе из усыпальницы,- но как определить Маму Окльо, если мне ни разу в жизни не посчастливилось с ней встретиться?
    - Но разве Синчи все еще не догадался, отчего эта тантамарка сделана сплошь из «зеленого льда», а не из «лунного металла», что больше соответствовало бы духу «дочерей луны»? Да оттого, что взгляд Мамы Окльо – чистый  изумруд!
    - Не знаю, как со всем остальным, но с взглядом у этих красавиц дела обстоят, мягко говоря, не лучшим образом. Да и цвет глаз у всех одинаков.
      Я не грешил против истины, ибо мумиям вместо глаз вставляли шарики из благородных металлов: «сыновьям Солнца» – из золота, «дочерям Луны» – из   серебра.
    - Время безжалостно обесцвечивает взор,- не без грусти выдохнула Чуки, продолжая говорить о мумиях как о живых существах.
      Впрочем, в Тауантинсуйу продолжали искренне верить в то, что «небесные» персоны если и умирали, то как бы не до конца, и вялотекущую жизнедеятельность их организмов была призвана поддерживать так называемая кормилица. В данный момент – Мачу. Отныне у меня не осталось сомнений в том, что она не есть хорошо сохранившийся труп, а всего-навсего смотрительница данного пантеона. Правда, смотрит как-то слишком уж косо…   
    - Может, у Мамы Окльо есть на лице какие-то особенности типа шрамов, ряби или, на худой конец, родинки?- спросил я у Чуки, не выпуская Мачу из поля зрения.
    - В веках не затерялось только то, что глаза Мамы Окльо обладали поистине магической силой, и стоило ей посмотреть на гору, как та тут же покрывалась «зеленым льдом».
    - Ну, это по-вашему, по латиноамериканскому – с басенками-прибабасенками,- не зло погрозил я пальцем Чуки, окидывая взглядом стены тантамарки, этого «места плача»,- хотя изумрудов в Андах действительно много.
    - Нас сейчас больше интересует золото,- Чуки верно уловила мое настроение, поспешив направить беседу в необходимое для себя русло.
    - Если бы ты знала, насколько уникальны ваши изумруды, навсегда расхотелось бы думать о желтом металле,- а вот мне течение нашей беседы виделось вполне размеренным,- только здесь можно встретить изумруды цвета индиго. Вот и бабушка Мачу может это подтвердить.
      Поняв, что пассивное состояние не приносит былого спокойствия, Мачу покинула свое почетное место. На вид ей было лет семьдесят, однако движения не казались старческими. Седые волосы были заплетены в жидкие косы, спадавшие по обеим сторонам морщинистого лица. Более несуразного рта я в жизни своей не видел: он был не больше наперстка, но удлиненные уголки едва приметных губ в какой-то степени компенсировали их явно не завершенную форму. Однако надо заметить, что те самые удлинения еще очевидней высвечивали убогость рта: правый уголок резко уходил вниз, левый – вверх. Таким образом, рот Мачу чем-то напоминал знак валюты североамериканских «индейцев», только в «лежачем» состоянии.
    - Делать свой отвратительный дело, и уходить отсюда поскорей,- в разговорном жанре Мачу не казалась сильна, и виной тому был все тот же рот, который уж слишком плохо открывался.
    - К какому делу косноязычная меня подталкивает?- испугался я, совсем забыв, что индейцы ни сном, ни духом не ведают о таком понятии как некрофилия.
      А тут еще и Чуки туда же!
    - Пора бы Синчи определиться с подолом.
      А вот художественное оформление юбок было совсем даже не одинаковым, и я увидел в том свой шанс. Действительно, Мама Окльо – супруга первого Инки, что должно быть отображено на ткани. Но разочарование не заставило себя долго ждать, ибо выбранный мной путь казался долгим, как и вся история государства Тауантинсуйу. Действительно, ведь чтобы остановиться на том или ином художественном оформлении, необходимо как свои пять пальцев знать культуру и традиции данной народности, чем я похвастать, увы, не могу. В идеале было бы провести анализ ДНК, но без современного оборудования о подобной экспертизе не стоит даже мечтать.
    - Чужесранец, пора начинать делать свой отвратительный дело,- все настойчивее подстегивала меня Мачу, и в пору было бы крепко обидеться за столь нелицеприятное обращение, но я вовремя сообразил, что виной всему все то же косноязычие.
      Конечно же, Мачу не ставила перед собой цель нанести мне оскорбление, но пропущенная буква в слове «чужестранец» кардинально исказила смысл. Да-да, чужестранец я, а не то, что выскользнуло из плохо открывающегося рта.
    - Я бы с радостью приступил к реализации своего не такого уж и отвратительного плана, но слишком много здесь очаровательных Мам, и глаза разбегаются при определении достойнейшей. Подскажи хотя бы, какой стене отдать предпочтение.               
    - Чужесранец сам должен себе подсказывать.
      Я не нашелся, что на это ответить, но снисходительный взгляд Чуки как бы оправдывал Мачу: среди подобного окружения ничего не стоит тронуться умом.
    - Давай хоть ты подсказывай,- попросил я свою будущую супругу, чья мумия со временем займет здесь, надо думать, одно из самых почетных мест.
    - Чужесранка не должен подсказывать чужесранцу,- слишком уж яростно настаивала на своем Мачу, что не могло не раздражать.
      Ну ладно, «чужесранка», а вот «чужесранец» начинает порядком раздражать.
Впрочем, фактическая хозяйка пантеона вольна вести себя с незваными гостями, как ей вздумается, и косноязычие не самое худшее, что нас могло ожидать. Но все равно неприятно осознавать себя тем, кем ты никогда не был.
    - Чужесранец, долго ты собираться хлопать глазами? Мамки изнемогать от бездействия мужика.
     Косноязычие косноязычием, но ведь надо же и меру знать! «Мама» на инкском означает «жена», и здесь не может быть никаких претензий. А вот с мамками не все обстоит столь гладко. К примеру, в современной действительности так называют рожениц-арестанток. Причем, чтобы добиться улучшения условий содержания, эти «мадонны» идут на всевозможные ухищрения, вплоть до подкупа мужчин-охранников, которые становятся непреднамеренными отцами. Но я не собираюсь жить по понятиям! И вообще, я не верю, что «изумрудные» мамки умерли не до конца, и уж тем более способно кого-то там понести.
    - Чужесранец думать заниматься мамками, или так и будет раздевать меня взглядом?
    - В своем ли ты уме, старая?- не на шутку разволновался я,- да осыпай меня изумрудами, я к тебе пальцем не притронусь!
    - И правильно сделать: под моей юбкой золотой сосуд не найти.
    - Синчи, не тяни анаконду за хвост,- вмешалась в диалог Чуки,- выбирай скорее Маму Окльо.
      Выберешь тут! Да их тут с полсотни юбок, и одна другой краше. Однако пора бы от тканей перейти к лицам. Коль скоро Мамка Окльо является безусловной долгожительницей данного изолятора, не сложно догадаться, что ее физиономия – самая сморщенная. К тому же, возраст возможно определить по зубам, но я не специалист-палеонтолог, и тут уже ничем себе помочь не смогу. Но, кажется, вот эта Мамка достойна пристального внимания.
    - Синчи уверен, что именно эту юбку стоит задрать?- Чуки не без напряжения взирала на меня, явно не одобряя мой выбор.
    - Признаться, не уверен, но я не хочу, чтобы меня обзывали чужесранцем и обвиняли в визуальных домогательствах,- я старался не смотреть на Мачу.- И вообще, неужели трудно снабдить каждый трон табличкой с указанием если не имени, то хотя бы даты мумификации? И не открывай, косноязычная, свой огромный рот!
      Я был вынужден в довольно грубой форме предотвратить стремление Мачу к озвучиванию собственной точки зрения. Ничего внятного она сказать не сможет.
    - Зря Синчи обзывает несчастную кормилицу. Маленький рот – боль ее не проходящая.
      И только тут я окончательно утвердился в своих догадках: губы Мачу были стянуты проволокой, чьи концы я и принял за пресловутые удлинения.
    - И для чего же понадобилось издеваться над бедной старушкой?
    - Не такая уж она и старушка. Просто, находясь среди высохших от времени персон, трудно сохранить свежесть собственной кожи. Что же касаемо издевательства… С кормилицами всегда так поступают.
    - Это называется благодарностью по-инкски?- неодобрительно покачал я головой.   
    - Как не трудно догадаться, эти красавицы очень ревностно относятся к собственной внешности, потому-то здесь не встретить особ, страдающих лишним весом. И для кормилицы велик соблазн воспользоваться совсем даже не объедками с барского стола.
    - Лучше пусть зверюги обжираются?- я кивнул в сторону выхода, где в ожидании вкусного обеда пумы облизывали свои ненасытные морды.
      И глаза Мачу сразу вдруг потеплели. А поделись я с ней последним куском лепешки, от которой и крохи не осталось, кормилица сама задрала бы подол Мамке Окльо. Но черновую работу я готов проделать сам, а вот от намека, чья юбка заслуживает особенных почестей, отказываться не намерен.
    - И какому только идиоту взбрело в голову назвать кормилицу Мачу? Уайна она, и все готовы то подтвердить! Правда, мамки, Уайна?- я обвел взглядом молчаливое сообщество,- принято единогласно! А теперь, Уайна дорогая, сделай прозрачный намек, под какой юбкой скрывается самое настоящее золото.
    - Синчи, перед тобой кормилица, а не переодевальщица,- раздраженно произнесла Чуки,- улавливаешь разницу?
    - Хочешь сказать, Мачу не знает, под какой тканью покоится золотой сосуд? Да не верю я, чтобы она ни разу не удовлетворила своего любопытства!
    - Мачу такой же человек, как и ты, и вряд ли горит желанием превратиться в горстку пепла.
    - Да чтобы черные молнии испепелили свою кормилицу?..- я устремил взгляд на сгрудившихся у выхода пум,- ни в жизнь в это не поверю.
    - Пумы не обладают мощью огня, и только небо способно разразиться безудержным гневом и ниспослать настоящую молнию.
    - Виракоча он такой,- полушутя-полусерьезно произнес я, пытаясь понять,  проскочит ли молния в потолочные отверстия,- он испепелит любого, кто позволит себе вольности с мамками. Но я не верю в бабушкины сказки.
    - Чужесранец, и хотя я не бабушка, но на своем коротком веку уже успеть увидеть горстку пепла,- кормилица как бы между прочим напомнила, что называть ее надо не Мачу, а Уайна.
    - Неужели в здешней тантамарке и до нас бывали охотники позадирать юбки?
    - Сюда невозможно попадать без Пумы всемогущего Инки,- Мачу задержала взгляд на жезле, который Чуки крепко сжимала обеими руками,- но Туми удаваться провести своего человека, который стать горсткой пепла.
      «Туми» переводится как «каменный нож». Но это не тот случай, когда выражение «прошел, как нож сквозь масло» не подлежит обсуждению.
    - Мачу уверена, что еще до нас здесь был чужесранец?- и хотя мои губы не обременяла проволока, красноречием я не злоупотреблял,- уверена?
    - Но я выметать горстку пепла!
    - Значит, не уверена. Пообщаешься с трупами, еще не то померещится,- рассуждал я вслух, с недоверием относясь к умозаключениям кормилицы,- и что, Мачу четко так зрела, как человек Туми задирал юбку?
    - Уайна зреть горстку пепла, Уайна больше ничего не зреть,- закапризничала кормилица, и стало понятно, что именно подтолкнуло ее к доверительному разговору – ее во многом наносная молодость.
    - А кто такой Туми?
    - Туми привозить сюда еду для Мамок.
    - Туми, значит, у нас по продовольственной части, и ему хотелось бы взрастить небывалый урожай,- я обвел взглядом юбки, под одной из которых скрывался золотой сосуд с золотыми семенами.
    - Пусть Туми сам решает свои проблемы,- Чуки четко дала понять, что пора бы определиться с троном, на котором не совсем гордо восседает Мама Окльо.
      Но когда речь идет о жизни и смерти, торопиться не приходится.
   - Конечно, нет письменности, нет и табличек с сопроводительной информацией, но хотя бы так называемые артефакты можно было оставить,- я с осуждением смотрел на Чуки, словно это она являлась создателем пантеона.- А ведь с рисованием у инков дела обстоят совсем не дурно. Почему бы у изголовья Окльо не повесить натюрморт с читаемым между строк названием «Золотой сосуд с золотыми семенами»? Впрочем, артефакты случаются и куда более зашифрованными…
      Я принялся тщательно обследовать серебряные троны и выявил одну очень даже любопытную деталь: на каждой спинке имелась инкрустация в виде некоего знака, причем с ярко выраженными индивидуальными особенностями.
    - Чем не зашифрованные артефакты?- все явственнее расходился я, возомнив из себя величайшего из археологов,- Чуки, позволь освободить твою ручку от камешка, а то он мешает тебе более чувственно сжимать жезл. Спасибо! И расслабься, пожалуйста, тем паче тебе прекрасно известно, какой трон требует к себе самого пристального внимания. Но по объективным причинам  ты не можешь сообщить о том открыто, дабы не навредить делу всей своей жизни. Постараюсь оправдать оказанное мне доверие, но если вдруг начну сбиваться с праведного пути, можешь ненавязчиво так меня поправить. Впрочем, лучше перестраховаться и не давать воли эмоциям. Ведь ты же не хочешь, чтобы я превратился в горстку пепла?
    - Не хочу,- хрипло отозвалась Чуки, вероятно, одобряя выбранный мной путь.
    - Тогда не станем топтаться на месте, сделав, однако, разбор полетов еще до вылета. Итак, территория, на которой затерялась пещера Тамботоко, называется Пакаритамбо – Место утренней зари. Именно отсюда легендарный Манко Капак с не менее легендарной Мамой Окльо отправился на поиски земли обетованной, именно сюда возвратился Айяр Качи, где и оставил золотой сосуд с частью семян. Известно, что чанки пытали Качи, но тот не разболтал о местонахождении волшебного сосуда, повторяя в бреду одно-единственное слово, на чем ты настаивала,- я посмотрел на Чуки, по лицу которой не сложно было понять, что она одобряет ход моих мыслей.- Значит, с «Закатом солнца» не все так бесспорно, хотя будет правильно, если на сей раз мы не станем делать скоропалительных выводов и постараемся разобраться, об утренней ли заре бредил Качи или о вечерней. Да-да, тем единственным словом была «заря». Хотя, казалось бы, в чем здесь еще разбираться? Но ведь если перевернуть глаз вот так, вверх тормашками, то получим зарю вечернюю, а тут еще и натовский знак привносит путаницу… Но все равно разберемся, обязательно разберемся! В одном я не сомневаюсь: заря должна присутствовать на родовом гербе Мамы Окльо. Но вот в какой форме?.. Только не в натовской? Но мы же договорились не делать скоропалительных выводов!- я отчего-то с осуждением посмотрел на Мачу, словно она торопила меня, принуждая к большей категоричности.- Короче, из предоставленных нам форм, мы должны выбрать одну, благодаря которой мы сможем отыскать трон, на каком вечным сном спит некогда первая леди земли Тауантинсуйу. Разумеется, в ту далекую пору Изумрудная пещера еще была не совсем изумрудной, и пантеон далеким призраком стоял перед глазами Манко Капака, этого величайшего ясновидца, не сомневавшегося, что все будет так, как есть сегодня,- я обвел глазами молчаливую компанию.- И это еще не предел!
    - Поговаривают, что после смерти своей безумно обожаемой Мамы Окльо первый Инка распорядился построить в ее честь эту изумрудную тантамарку.
    - Надеюсь, это не будет зачтено за подсказку,- я четко дал понять Чуки, чтобы она попридержала язык за зубами,- тем более, мы сами с усами. Я не тебя, бабушка, имею в виду,- мне пришлось извиняться перед Мачу, ибо стягивавшая губы проволока очень напоминала усы.
    - Повторять: я не бабушка. А в остальном чужесранец интересно рассуждать, правда, интересно!
    - А вот меня интересует несколько иное: отчего легендарная чета Капаков не исключила из своего родового герба условное обозначение  зари?
    - Но тогда это достоверно не отображало бы их жизненного пути, освещенного светом зари, - горячо выдохнула Чуки, проигнорировав мое пожелание,- и, кажется, ясно какой.
    - Иными словами, у гордых Инков не принято перекраивать судьбу, что неминуемо приводит к искажению исторических фактов? К тому же, невозвращение Айяра Качи можно было посчитать за фатальное невезение – в Андах легко сорваться в пропасть или быть разорванным зверем диким. Но если даже ясновидец и представлял себе все так, как и случилось на самом деле, он прекрасно сознавал, что без волшебной палки,- я остановил взгляд на жезле,- мечты о золотом сосуде с точно таким же наполнением останутся мечтами. Однако пора возвращаться в день нынешний, где и обратим свои взоры на изумрудный глаз, совсем не любезно предоставленный нам Руминьяуи, этим отпрыском истязателей стойкого Качи. И что же бросается в глаза? Правильно: так называемый натовский знак, в котором возможно разглядеть свечение, подобное тому, какое происходит при попадании солнечных лучей на изумруд. Разве здесь не просматриваются параллели с зарей?
      Чуки пристально вгляделась в искусственный глаз, словно желая распознать на нем те самые параллели.
    - А теперь переведем взгляд на вот эту инкрустацию,- я ткнул пальцем в спинку одного из тронов,- как под копирку сделано!
    - Ай да чужесранец, ну и голова!- удивление Мачу оказалось столь велико, что проволока не смогла сдержать расплывшихся в улыбке губ,- теперь и я узнать, где сидеть Мамка Окльо. Только не задирать высоко подол, не то Мамке быть стыдно
    - Переживаешь за меня?- я адресовал вопрос Чуки, чье лицо казалось предельно напряженным,- расслабься – мне не в кайф обратиться в горстку пепла. Так ведь, Мамка?
      Но Окльо ни единым мускулом не обнаружила свою заинтересованность в происходящем. Одним словом, труп! Я сел на корточки и уцепился за подол, намереваясь проделать то, от чего даже мумии способны залиться краской. Однако не в моих правилах заставлять кого-то испытывать чувство стыда. Я смотрел на Чуки снизу вверх – вот уж кто никогда не краснеет! Более того, ее смуглая кожа сделалась заметно светлее, что указывало на глубочайшие переживания, от которых, впрочем, возможно было избавиться, однако условия «игры» не предполагали эмоционального взрыва. А вот Мачу, напротив, вела себя не по-стариковски раскованно.
    - Не чужесранец, а золото! Да о таком мужике мечтать любая Мамка, но повезти только одной Мамке – Окльо. Счастливая! Задирать же подол ей скорее!
    - Не терпится узреть очередную горстку пепла?- я весьма недружелюбно посмотрел на Мачу,- признавайся, старая ведьма, ты с Туми заодно? Он, поди, обещал сделать тебя своей Мамкой? При условии сбора небывалого урожая.
    - Не старая я, не старая,- занервничала Мачу, как бы ненароком задевая меня коленями,- и делать скорее Мамку Окльо счастливой!
    - А чего ты так переживаешь по поводу своего отнюдь не юного возраста? Понимаешь, что Мамка должна быть молодой и красивой, как, впрочем, и то, что твоим фантазиям никогда не дано воплотиться в реальность?
    - Все равно задирать подол, все равно!- теперь уже колени Мачу казались где-то даже агрессивными,- резвей же, чужесранец-мужик!
    - Нашла самоубийцу,- я выпрямился в полный рост, и тут уже лицо Чуки приняло свой привычный цвет,- разве то самое условное обозначение способно символизировать зарю? Где мягкость линий? Или направленные во все стороны остроконечники указывают на зарождение нового дня? Вот и я сомневаюсь! А что если вот так?- я сделал ладони лодочкой, и над изумрудным глазом сгустился сумрак,- и что же теперь выясняется? А то, что за натовской символикой, в глубине глаза, проступает круг с черточкой внизу. Остается удивляться, как чанкским с позволения сказать окулистам с таким тщанием удалось схоронить то, бесспорно, условное обозначение, но что они непревзойденные конспираторы, даже еще больше достойно удивления. Хотя, по чести сказать, вероятность того, что искусственный глаз Руминьяуи попадет в чужие руки, казалась ничтожно мала. Однако сейчас мы понимаем, насколько были прозорливы чанкские окулисты. Но они не учли одного: счастливыми обладателями глаза стали, в общем-то, неглупые люди, и беспрецедентные меры конспирации не возымели должного действия. Теперь мы более чем уверены: круг – солнце, ну а черта – линия горизонта, над которой как бы поднимается дневное светило. Не слабое обозначение утренней зари, да? Так, значит, утренней? Проверим!
      Мне пришлось снова вглядываться в нумерацию тронов. А вот и Мамка Окльо. Настоящая милашка! По крайней мере, была таковой.
    - Не голова, а целая башка!- не уставала восхищаться Мачу, выдав сомнительного качества усиление,- Мамка Окльо совсем заждаться, когда настоящий чужесранец-мужик высоко задирать ей подол, и потому в нетерпении потирать коленями.
    - Как раз нетерпение у нас не скрывает кое-кто другой,- я с осуждением посмотрел на Мачу, которая, возможно, сама не замечала, как торопливо поддавала коленом мой зад,- но все равно я заставлю милашку Окльо показать свои стройные ножки.
      Мне только и оставалось, что сверить свои чувства с настроением единомышленницы. Чуки, конечно, все еще напряжена, но не так как прежде.
А что еще можно было ожидать, если наступает волнующий момент, которым она грезила всю жизнь? Да тут свихнуться можно! Я взялся за подол милашки и, подчеркивая торжественность мероприятия, приказал Мачу считать до трех.            
    - Неграмотная я, ох, неграмотная!- она вдруг принялась рвать на себе волосы.
    - Тогда ты считай,- обратился я к Чуки.
    - Синчи ни от кого не должен ждать помощи.
    - Ты права: основателю ниначумбийской ячауаси стыдно быть неграмотным,- я собрался с духом,- итак, один…
    - Три!- закричала Мачу, не в силах сдерживать свое нетерпение.
    - Молчи уж лучше – за умную сойдешь,- раздраженно порекомендовал я, тщетно скрывая испуг, из-за которого, сжимавшая подол рука, едва не сработала прежде времени,- приступаю к повторному отсчету: один, два…
      И тут будто ком подкатил к горлу, да и руку словно заклинило. Оно и понятно, ведь чрезмерное волнение не только Чуки не дает свободно дышать. Впрочем, стопор ощущается не столько в груди, сколько в голове, а это уже серьезно. Вероятно, что-то в жизни осталось недодумано. Вряд ли сейчас разумно проводить анализ жизненного пути, а вот остановиться на его завершающем отрезке, просто необходимо. Ах, если бы еще Мачу не мешала!
    - Чужесранец, я тебе напоминать, что ты – настоящий мужик. Задирать подол, да и дело концом!
    - С концом, косноязычная ты наша!- не преминул я обозначить свое неудовлетворение,- и если будешь много болтать, еще туже затяну тебе рот.
      Итак, в чем же заминка? Да в том, что если перевернуть изумрудный глаз, то утренняя заря преобразуется в вечернюю, на чем я, собственно, уже заострял внимание, и все больше – свое.  То есть, солнце как бы уже опустилось за линию горизонта. А ну, посмотрим, есть ли трон с таким обозначением. Конечно, есть! Не эта ли отнюдь не милашка ни кто иная, как Мама Окльо? Но ведь весь ее путь был отмечен светом утренней зари. Кто бы спорил! Как, впрочем, не поддается сомнению и то, что Окльо ушла в закат. Да и для Манко Капака с ее уходом закатилось солнце. Значит, эта Мама Окльо, а не та милашка? Скорее да, чем нет. Все это, конечно, замечательно, но отчего непременно этот трон «Закат», а не тот, на котором восседает милашка? Ведь известного рода солнце могло не опускаться за так называемую линию горизонта, а, напротив, подниматься к ней. Разумеется, могло. Впрочем, подобное озарение нисколько не упрощает задачу по выявлению Мамы Окльо, а где-то даже наоборот.
     И здесь самое время вспомнить, на чем настаивала Чуки еще перед отправкой в рискованное путешествие. На «Закате солнца»! И это несмотря на то, что оговорка бросалась в глаза, ибо истязаемый Айяр Качи твердил в бреду только одно-единственное слово. Тогда еще можно было подсказывать, и Чуки, вперед меня разобравшаяся что к чему, тонко о том намекнула. Почему тонко? Возможно, она сама не была уверена в своих выводах, возможно, так предусматривалось правилами этой чрезвычайно жестокой игры. К тому же сейчас уже не является секретом то, что Чуки была просвещена своим дедом о местонахождении Изумрудной пещеры, и все призывы следовать в западном направлении, к чему якобы призывало изображение предзакатного солнца в глубине изумрудного глаза, можно опять-таки считать за намек. И такой ли он уж тонкий? Так или иначе, но выбрать самую-самую из двух претенденток куда проще, нежели из всего молчаливого сообщества.
     Итак, что же мы имеем? Или имели. Мама Окльо, возможно, единственная во всем государстве, у кого были зеленые глаза. Как правило, все индейцы – черноокие. Исключение составляют разве что мумии, но ведь и серебро с годами тускнеет. Короче говоря, сегодня не тот случай, когда утверждают, что глаза – зеркало души. Однако, выбранное мной направление визуального опознания Окльо, заслуживает всяческого поощрения. По крайней мере, определить, какая из двух мумий хранится здесь дольше, труда не составит, и коль скоро в данном пантеоне Мама Окльо долгожитель из долгожителей, то «молодую» милашку можно попросить подвинуться. К тому же, на лице с позволения сказать долгожительницы виден шрам, а ведь из молвы явствует не только то, что Окльо обладала удивительным цветом глаз.  Она была урожденная амазонка, как, впрочем, и ее подруга Гуако, под горячую руку которых угодили сразу несколько воинов племени гуалья, из чьих еще не остывших тел победительницы вырвали печень. Вполне возможно, то была кара за обезображенную щеку. Вероятно, и здесь ум Чуки оказался проворней моего, но все те же правила игры не позволяли ей о том похвастать.
    - Я сделал свой выбор.
    - Чужесранец, ты не настоящий мужик, если променять молодушку на старуху.
    - Конечно, Мама Окльо самая достопочтенная дама из всех присутствующих, но с возрастом это совершенно не связано,- возразил я Мачу,- судя по всему, она скончалась в самом расцвете сил.
    - Будь по-твоему, чужесранец-немужик,- махнула жилистой рукой Мачу,- давай браться за подол и начинать считать. И высоко-высоко задирать подол!
    - Но если я не мужик, зачем усердствовать?
    - Пусть все увидать, какой чужесранец сразу сделаться мужиком.
    - Не люблю быть в центре внимания. И, вообще, с чего вы все решили, будто золотой сосуд с золотым наполнением находится под юбкой?
      Я давно обратил внимание на то, что высохшие задницы мумий входили в плотное соприкосновение с расшитым серебряными нитями материалом, спадавшим до самого пола.
       Признаться, не очень верилось в мрачную перспективу обернуться горсткой пеплом, но разве не реально то, что со мной происходило по пути к острову Коати? А ведь все это так же в голове не укладывается. К тому же, выказывать пренебрежительное отношение к святыням, каковыми являются мумии «дочерей Луны» – кощунство  из кощунств, так что от гнева небес зарекаться не стоит. К чему это я? Да к тому, что ни одному богобоязненному индейцу не придет в голову крамольная мысль спрятать под юбки святынь даже самое сокровенное, каковым видится золотой сосуд с точно таким же наполнением. А в Тауантинсуйу все богобоязненные, тем более – «сыновья Солнца». О Вакане же и вверенной ему нечистой силе говорить в святом месте не совсем и удобно.
    - Чужесранец, задирать тронные покрывала еще опасней, чем подолы,- и хотя Мачу была неграмотной, мысли она читала превосходно.
    - Значит, я могу превратиться в горстку пепла? А вот это мы сейчас проверим! Один, два, три!
      Я рванул вверх покрывало, и тут же вспышки молний озарили изумрудную пещеру. Похоже, Мачу была права. Во всяком случае, я ничего не вижу, правда, вместо традиционного мрака, перед глазами яркое свечение, похожее на предзакатное солнце. Выходит, условное обозначение на троне символизировало закат. И как теперь выясняется, не только для Мамы Окльо. Но коль скоро я стал горсткой пепла, то окружающий меня мир должен быть раскрашен преимущественно в серые тона. Если смерть вообще принимает какие-либо краски, кроме, разумеется, черной. Да, но коли передо мной свет, значит не все так мрачно? Как знать! Ведь люди, пережившие клиническую смерть, утверждают, что с первых же мгновений небытия, они как бы плывут в ярко-освещенном тоннеле, который, возможно, является связующим звеном между жизнью и смертью. Но разве то самое звено должно сиять как червонное золото?
    - Очнись, Синчи,- Чуки совсем не милостиво пнула меня в голень,- раскрывай же скорее котомку.
      Плохо чего понимая, я снял заплечный мешок, куда Чуки положила золотой сосуд. Света заметно поубавилось, а когда горловину котомки затянули шнурком, пантеон снова стал мрачноватым заведением, каким, впрочем, должен быть по определению.
    - Бежим,- Чуки потащила меня к выходу, но я все еще находился в полушоковом состоянии.
    - А ты уверена, что нам не всучили подделку? Сегодня сплошь и рядом контрафактный товар гримируют под марки известных производителей.
    - Конечно, от столь яркого света ничего не стоит свихнуться, но не до такой же степени!- Чуки куда настойчивее потянула меня за руку, но Мачу решительно вступилась за меня, чему я, признаться, не очень возрадовался.
    - Не трогать чужесранца-мужика, он хороший, он мне нравится.
    - Теперь не мешает выяснить, нравится ли мне Мачу,- натянуто усмехнулся я.
    - Уайна не может не нравиться,- кормилица настойчиво тянула меня за другую руку, но мне не хотелось оказаться распятым.
    - Эй, утес Королевы и Голгофа – совершенно несопоставимые высоты. Да эти ногти пострашней гвоздей будут!
    - Отпустить, старая, моего мужика!- Мачу выдвинула Чуки заведомо не выполнимое требование, и я немало забеспокоился, как бы моя рука не осталась у кормилицы в качестве сувенира.
    - Да не мужик я, не мужик!
    - Не прибедняться,- Мачу так дернула за руку, что я крепко засомневался в собственной физической полноценности.
    - Зачем я тебе нужен безрукий?
    - Мужик не за руки ценится.
    - Бабушка, пора бы соизмерять свои фантазии с возрастом.
    - Уайна я, понять, чужесранец-мужик? Уайна доказать, какая она молодая!
    - Может, на самом деле останешься?- полушутя-полусерьезно произнесла Чуки.
   - Я не о таком гареме мечтал,- я кивнул на мумии, не сводя глаз с Мачу,- да и любимая Мамка далеко не первой свежести.
   - Откуда чужесранцу-мужику то знать, если он ни разу не целовать свою Уайну?
   - Да ты хоть видела свои губы? Куриная задница и та краше!
   - Чужесранец-мужик не любить аккуратный рот? Тогда надо снимать железный веревка, и рот сразу стать большим.
    - Не я тебя запрягал, не мне и уздечку снимать. Пусти же, захапистая!- рискуя остаться без кисти, я все же отделался от Мачу, но та не долго пребывала в замешательстве, и теперь уже мои ноги ощутили на себе, сколь сильны ее руки.
    - Уайна умолять чужесранец-мужик остаться хотя бы до конца дня.
    - Да эта Мачу ведет себя по-настоящему молодо,- не весело улыбнулся я,- такое чувство, что без мужского внимания ей совсем невмоготу. Красна-девица, а управимся до конца дня?
    - Если чужесранец-мужик входить во вкус, пусть оставаться на ночь.
    - Да не собираюсь я ни во что входить,- разозлился я, тщетно пытаясь высвободить ноги из железных объятий,- Чуки врежь-ка этой озабоченной по маковке!
    - Стоит ли встревать в ваши любовные отношения?- не без ревности произнесла та.
    - Любовные? Думаешь хоть, что говорить?
    - Твоя старуха, чужесранец-мужик, очень башковитая,- Мачу увидела в Чуке союзницу, но для чего было обзываться?
    - Синчи, давай сюда мешок, и будьте счастливы,- Чуки вознамерилась сорвать с моего плеча котомку, без которой мое счастье было бы каким-то половинчатым.
      А тут еще и Мачу меня поддержала и не только за ноги.
    - Без мешка это уже не полноценный мужик!
    - Теперь-то хоть поняла к чему у нее тяга?- я многозначительно посмотрел на Чуки, и та, наконец, применила жезл в воспитательных целях.
    - Не составит ли красна-девица компанию этим несловоохотливым очаровашкам?- я указал на молчаливое сообщество, не отрывая глаз от поверженной Мачу,- да нет, вроде как шевелится.
    - Только лучше станет разговаривать,- пообещала Чуки, увлекая меня к выходу.
    - Но это будет похоже на бегство. Хотя бы надо попрощаться с Мамками.
    - Думаю, они не расстроятся, если Синчи не поцелует им руки.
    - Кажется, ты права,- брезгливо поморщился я, представив руки, обтянутые  кожей,- а вот пумы, похоже, не прочь, чтобы их лапам уделили самое пристальное внимание.
     Однако Чуки прибегла к куда менее сентиментальному методу для достижения полного взаимопонимания.
    - Поистине волшебная палка!- воздал я должное новоиспеченной дрессировщице, приструнившей шипяще-рычащее братство.
    - Держи крепче мешок,- приказала Чуки, сжимая мою руку.
      На сей раз она была моим поводырем, чему я совсем не препятствовал. Поразительно, но на обратном пути никакой «ковровой дорожки» с сопутствующими элементами уже не было. Возможно, Чуки ведет меня тайными тропами? Вряд ли. А вот и выход из пещерного комплекса Тамботоко. Эй, а кто там пытается угнать нашу «Неукротимую»? И это несмотря на то, что у шайки угонщиков есть свое средство передвижения, и покруче нашего! А вон та физиономия уж больно знакома. Ну, конечно же, Руминьяуи! Черная повязка на глазу – пират, каких еще поискать! Силы явно не равны: дюжина против двоих – это уж слишком.
    - Чего я так боялась, то и произошло,- прошептала Чуки, принуждая меня пригнуться,- представь, что твои губы связаны проволокой, и молча за мной.
    - Угу,- глухо откликнулся я, втягивая голову в плечи.

                ******* 
       Вряд ли стоило сомневаться, что Руминьяуи с сотоварищи пожаловали сюда не ради Мачу, которая, кстати говоря, ожидала гостей, стремясь задержать нас любыми путями. Безусловно, она заодно с Туми, а тот – с Руминьяуи. Каменный нож, Каменный глаз… Одного поля ягода! Не знаю, каким уж образом, но, опоздай мы хотя бы на пару часов, и владельцами золотого сосуда стали бы «каменные» сердца, ясно кому принадлежащие. Впрочем, для пиратов еще не все потеряно, поскольку покинуть остров незамеченными, будет крайне сложно. Но мы постараемся! К сожалению, волею тех самых разбойников яхта «Неукротимая» прекратила свое существование.
    - Ты найдешь в себе силы вырвать «каменные» сердца?- спросил я у Чуки, пребывая под воздействием легенды, повествующей о жестокостях неразлучных подруг – Окльо и Гуако.
    - О чем ты, Синчи?- напряженно отозвалась Чуки, наблюдая за пиратами из укрытия.
    - Ты же не слабее Мамы Окльо.
    - Ах, вот ты о чем. Но мне дорого мое лицо,- горько усмехнулась Чуки, имея в виду шрам на щеке жены первого Инки.
    - Жизнь дороже,- резонно заметил я, все очевидней ощущая безвыходность нашего положения,- а может, черт с ним, с сосудом? Нет, правда: мы отдадим пиратам золото, а они отпустят нас на все четыре стороны.
    - Синчи подумал о последствиях столь безрассудного шага? Лично я не хочу, чтобы миром управляло зло.
    - Да и я не хочу, только золотой сосуд все равно достанется пиратам.
    - Не достанется,- Чуки посмотрела на накатывавшие на утес волны,- ради рукано, ради всего инкского народа не достанется!
    - А что если по-братски разделить семена, да и разбежаться в разные стороны?- горячо выдохнул я, но, напоровшись на жесткий взгляд, быстро остыл,- хотя ты права: с пиратами никакого братства быть не может. Полагаю, у тебя есть более конкретное предложение, как унести отсюда ноги?
    - Мы вряд ли когда отсюда выберемся.
    - Более конкретного предложения мне в жизни выслушивать не приходилось,- устало ухмыльнулся я.- Конечно, достичь берега без транспортного средства будет весьма проблематично, но коль скоро нас прижали к стене, может, стоит рискнуть основательно намочить одежду?
    - Проблематично? И это мягко сказано! К тому же, наши головы будут, как бельмо на глазу, а ведь весло всегда быстрее рук.
    - Бельмо… Это смотря на каком глазу. Если на каменном, так его вообще не узреть.
    - Синчи, смотри реально на вещи: помимо каменного глаза, у пиратов найдется с пару десятков нормальных глаз.
     - Если хорошенько раскинуть мозгами, это не так уж и много, тем более плыть мы станем ночью.
    - Поверь мне, до ночи мы не продержимся.
    - Конечно, остров Коати не по-королевски мал, но перекантоваться до темноты  все равно можно.
    - Я с радостью разделила бы с Синчи его оптимизм, если бы не пумы, которым ничего не стоит взять наш след. Туми имеет над ними большую власть.
    - Вообще-то, кошки плохо поддаются дрессировке, но почему бы в Тауантинсуйу не объявиться своему Куклачеву?- я все явственнее сознавал, что четвероногой братии раз плюнуть отыскать нас в любом, даже в самом укромном местечке,- и волшебная палка здесь не очень-то и поможет?
    - По крайней мере, указать наше местонахождение пумам ничто не помешает, а для дрессировщика любая палка не указ.
    - Но у нас есть кое-что поавторитетней палки,- я схватился за рукоятку ножа, чем только позабавил Чуки.
    - Супротив Каменного ножа твое, Синчи, железо, что мертвому подогретый чичи.
     «Что мертвому припарка»,- уточнил я для себя, поражаясь схожести фольклора европейских индейцев с южноамериканскими
    - Единственный выход – «делать ноги»? Но пираты, кажется, это так же прекрасно понимают. В противном случае, зачем раскидывать бревна нашего плота? С этими «сплавщиками» быстро разобрались бы в Гринписе.
    - В какой писе?- Чуки с осуждением смотрела на меня, уличая в пошлости.
    - В Гринписе. Ну, это такая международная организация, отстаивающая интересы живой природы. Знаешь, какой взбучки удостоились бы эти лесорубы за свои противоправные деяния?
    - Так ведь это же мы использовали деревья для плота.
    - Но мы это делали блага ради, в созидательных целях, а сплавщики…
    - Тише возмущайся: Туми вышел из Тамботоко,- Чуки ткнула меня в бок локтем,- и не поднимай шибко голову.
    - Дай получше рассмотреть главаря по продовольственной части,- я проигнорировал пожелание единомышленницы,- а что, только этому бугаю позволительно заходить в священную пещеру?
   - Другие так же зашли бы туда с превеликим удовольствием, но вспомни, легко ли ты преодолел священный порог.
    - Без волшебной палки мне бы никогда не видеть Мачу. Но Туми заходит в пещеру с легкостью ветра.
    - Туми снискал расположение самого Пачакути, высочайшим распоряжением которого бугай получил пожизненное право на беспрепятственный вход в святая святых всех жителей Тауантинсуйу. И, кроме того, кто-то же должен доставлять в Тамботоко корзины с едой.
    - Никакое высочайшее распоряжение не способно повлиять на фактически неприступный порог,- озвучил я собственные сомнения.
    - Не стоит забывать, что у всемогущего Инки есть жезл, подобный моему. Даже еще волшебней.
    - Иными словами, тем жезлом возможно воздействовать на объект с расстояния?- скорее, в утвердительной форме произнес я,- а что, если есть пульты дистанционного управления, то чем хуже золотые палки? Правда, пульты – прерогатива куда более развитой в техническом отношении цивилизации. Но ведь жезл дистанционного управления – достояние одного человека, а когда налицо столь высокая концентрация радиоволн, ни о какие пороги вовек не споткнешься.
    - Синчи, не забивай мои уши своими сумасшедшими фантазиями. Дай лучше послушать, что там замышляют наши недруги.          
      И то верно!
    - Эти иноземцы проворнее нас оказались,- доложил обстановку Туми,- золотой сосуд уплыл у нас из-под самого носа. Нет больше священной посудины.
    - А пепел есть?- Руминьяуи тупо взирал на докладчика единственным глазом.
    - У иноземцев была Золотая пума, которая оберегает от гнева небес.
    - Но как иноземцы узнали, под каким троном скрывается священный сосуд?
    - У иноземцев имелся глаз из «зеленого льда». Твой, Руминьяуи, глаз.
    - Кажется, я знаю тех самых иноземцев.
    - Не сомневаюсь! А я ведь предупреждал тебя сделать на «зеленом льду» отвлекающую метку Мамы Атауальпы. На всякий непредвиденный случай.
    - Так ведь я сделал.
    - И иноземцы все равно обо всем догадались? Пойду, расспрошу Мачу, как это происходило. Хотя вряд ли она чего помнит: нашей молодушке крепко досталось по башке.
    - Сейчас надо не расспрашивать, а искать иноземцев,- занервничал больше обычного Руминьяуи, которому, похоже, единственному было позволительно оппонировать Туми.
    - Да никуда эти воры от меня не денутся: я здесь каждую расщелину знаю. К тому же, на всякий непредвиденный случай у нас есть пумы. Знаешь, какой у них нюх?
    - Только бы иноземцы не рассыпали золотые семена.
    - А ведь понимаешь, что прежде всего для нас самих опасно размахивать маканами. И пусть иноземцы проворнее, но мы аккуратней и хитрей.
    - И станем еще хитрей, когда построим свое государство, чье могущество затмит сияние «солнечного металла» «сыновей Инти».
    - Да ты, одноглазый, никак о троне размечтался? Или забыл о нашем уговоре?
    - Но и Туми не должен забывать, кому он передаст скипетр у смертного одра.
    - Долго же тебе, одноглазый, придется ждать моей смерти,- расхохотался Туми.
    - Поживем, увидим,- огрызнулся Руминьяуи и, словно ощущая на себе пристальный взгляд, посмотрел на утес, на вершине которого мы оборудовали смотровую площадку.
      А коль скоро мое любопытство выходило за дозволенные рамки, я не успел вовремя пригнуться, что весьма обрадовало Руминьяуи:
    - А вот кому-то осталось совсем мало жить.
    - Говорил же, никуда они от меня не денутся,- сквозь зубы выдавил Туми, задрав голову,- за мной, стервятники, за мной!- агрессивно замахал он каменным ножом, и пираты бурно отозвались на его приказ.
      Ну а мы не собирались ждать, когда нас возьмут тепленькими. К сожалению, остров преимущественно состоял из скал, и укрыться здесь было совсем даже не просто. Однако продержаться до темноты, казалось задачей вполне выполнимой. Но вот пумы могли подпортить нам настроение.
     Чуки передвигалась довольно легко, а вот я представлялся неким новобранцем, которого принуждают бежать с полной выкладкой, при полной экипировке. И без всякого преувеличения! Действительно, золотой сосуд с точно таким же наполнением весил килограммов двенадцать, а это вам не эстафетная палочка. Ко всему прочему, от золотого сосуда не избавишься, но высокое чувство ответственности нисколько не окрыляло. Более того, оно казалось слишком обременительным.
    - Теперь я понимаю, почему Манко Капак избавился от сосуда и половины семян,- простонал я, держа большой палец между плечом и лямкой мешка,- может, тоже малость отсыпать?
    - Щедрый какой! А ведь из каждого семечка способно появиться селение, а из десятка – целый город.
    - Да, не хотелось бы расшвыриваться целыми городами,- обтер я лицо рубахой,- но не пора ли сосуду перевести дух?
    - В отличие от некоторых, сосуд понимает, какая опасность над ним нависла, потому станет стараться из последних сил,- Чуки ясно дала понять, что не собирается поддаваться на мои ухищрения.
    - Как раз сосуду не ведомо чувство опасности, и облегчиться ему не помешает. 
    - Скажи, тебе самого приперло дальше некуда.
      Чуки имела неприятнейшую особенность корректировать чужие фразы. Всего-то чуть, но и этого было достаточно для искажения смысла. Однако я готов был смиренно принять любые наветы, лишь бы приостановить изнуряющий марш-бросок.
    - И скажу: меня так приперло, что даже шага не могу сделать.
   - Синчи на ходу ни разу не пробовал облегчаться? Попробуй!
   - Но это только упростит задачу нашим преследователям!
   - Синчи прав: запахи – наши дополнительные враги,- Чуки остановилась, и я чуть ли не без чувств рухнул на землю,- ты будешь лежа облегчаться?
   - Все лучше, чем на ходу.
   - А я тебя не смущаю?- Чуки прозрачно намекнула, что лежать бы надо в изолированном от общественности месте.
    - Знаешь, я решил пожертвовать облегчением ради отдыха. Сколько мне позволительно прохлаждаться?
    - Это не мне решать, а нашим преследователям.
    - Хочешь сказать, именно здесь нам предстоит держать круговую оборону?- я перевернулся на спину, и бездонное небо навеяло не очень радужные мысли,- простора многовато, что стервятникам только на руку.
    - Мы же не собираемся сражаться в небе,- Чуки снова обнаружила корректорскую жилку, что, впрочем, не сильно ущемляло мои авторские права,- тем более до ограниченного пространства можно и ползком добраться.
      Теперь понятно, что заставило Чуки проявить ко мне милосердие – нашлось более или менее подходящее укрытие. Это оказалась небольшая пещера с узким входом, что было очень даже приемлемо в оборонительных целях.
     - Крепость Бастилия,- не очень понятно выразил я собственное удовлетворение, но Чуки оказалась настоящей умницей.
    - Которая в конце концов была взята.
    - Откуда у тебя такие исчерпывающие знания? Ведь ты умрешь еще до взятия Бастилии.
    - Да и Синчи два века жить не будет.
      Чуки, похоже, не поняла, почему я ее «схоронил». Действительно, ведь Бастилия пала гораздо позже обозначенного срока, который с таким скепсисом мне был пожалован моей собеседницей. Но все равно хотелось бы подкрепить свои догадки фактами.
    - Чуки случайно не оттуда?
    - Откуда оттуда?
    - Из будущего.
    - Разве я похожа на умалишенную? 
    - Вроде как нет.
    - А ты похож.
    - Значит, ты обо всем догадалась?
    - Что Синчи умалишенный?
    - Да нет…- я едва не проговорился о своей истинной дате рождения, но вовремя сообразил, что выставлю себя полным идиотом,- если только немного…
    - Все это от переноски тяжестей,- Чуки помогла мне снять котомку с сосудом.
    - От тяжестей случается грыжа, а не помешательство рассудка,- хоть и с опозданием, но мне захотелось реабилитироваться.- Но все равно любопытно, откуда ты знаешь, что Бастилия пала под натиском революционной волны.
    - Но ведь крепости для того и строятся, чтобы их брали.
    - И как я раньше о том не догадался?- успокоился я, отчего-то не очень желая, чтобы Чуки оказалась моей эпохачкой.
      Не землячкой, а именно эпохачкой. Производное от слова «эпоха».
    - Хорошо бы на случай длительной осады едой запастись.
    - Поздно запасаться.
    - Но без воды нам по любому долго не продержаться.
      Я расстелил мешок и высыпал на него золотые семена.
    - Не мучайся дурью, Синчи, нам здесь все одно засидеться не позволят.
    - Стоя пить так же хочется,- я сделал вид, что не понял, к чему призывает меня единомышленница и, взяв сосуд, не без труда протиснулся в узкий проем.
     По дороге сюда я заприметил родник, так что «сухая» голодовка нам не грозит. Но что не менее важно, так это весьма условная отдаленность родника от пещеры. Чуки явно не успеет соскучиться! И пусть мне ни разу в жизни не выпало счастье откушать на золоте, зато выпить из точно такого сосуда, то же ведь дорогого стоит. Конечно, было бы куда «балдежнее» заполнить посудину шампанским, но, откровенно говоря, я не вхожу в команду обладателей межконтинентального кубка чемпионов, потому и готов довольствоваться безалкогольным напитком. 
     Заполнив сосуд прозрачной, до голубизны, жидкостью, я спешно направился к пещере, к чему обязывали доносившиеся из-за кустарника голоса. Вряд ли стоило сомневаться, кому они принадлежали. Однако как я ни поторапливался, меня кто-то уже опередил. Ну, конечно же, Туми! Я спрятался за поваленное дерево с твердым намерением прийти Чуки на выручку. Но только в случае крайней необходимости! Еще бы, ведь к Туми присоединились его стервятники, которым ничего не стоит выклевать мне глаза. Туми, похоже, не сомневался в том, что в пещере кто-то есть, но узкий проход не позволял взять ее приступом.
    - Курносый, ты у нас самый убористый, тебе и честь идти первому.
      Курносый не тронулся с места, прекрасно понимая, что быть первопроходцем хоть и почетно, но убийственно тяжело.
    - А если в пещере кто-то есть, что тогда делать?- верно, продлевая себе жизнь, Курносый задал совсем не обязательный вопрос.
    - Постарайся быть умнее Мачу и не подставлять башку под золотую дубину,- съязвил Туми, фактически вынося Курносому смертный приговор.
    - А может, Туполобый пусть «почестится»? Он тоже убористый, а голова у него даже крепче.
    - Туполобый пойдет следом,- ободрил Курносого Руминьяуи, но Туми снова все испортил.
    - Если, конечно, от тебя долго не будет вестей.
    - То есть…
    - Вот именно,- рассмеялся Туми, не дав Курносому договорить.
    - За отвагу Курносый будет награжден золотым семенем,- Руминьяуи счел необходимым привнести стимул в действия первопроходца, что не очень-то Туми понравилось.
    - А ты, одноглазый, не распоряжайся чужой собственностью. Хотя полсемечка отважному обломится.
    - Ага, отдай за полсемечка целую жизнь, и будь безмерно счастлив?- криво усмехнулся Курносый,- и хоть я небольшой грамотей, но чую, как меня обворовывают.
    - А то даром отдашь,- Туми выдернул из кожаного чехла каменный нож.
    - Хорошо, хорошо,- испуганно затараторил Курносый, направляясь к пещерному проему,- в конце концов, полсемечка лучше, чем ничего.
      Он просунул в проем руку, словно убеждаясь в том, что температура в пещере соответствует климатическим нормам. Но проделать то же самое с головой, Курносый не отважился.
    - К сожалению, там никого нет,- он трусливо повернул обратно.
    - Лучше проверяй!- прорычал Туми.
    - После того, как мне прищемили дверью вот это,- первопроходец щедро высморкался,- я не сую нос, куда меня не просят.
    - Теперь-то тебе что терять?- рассмеялся Туми, касаясь ножом искусственно укороченного носа первопроходца,- разве что голову?
    - Давай я пойду первым,- сделал шаг вперед Туполобый,- у меня нос длинный, и было бы не плохо, если бы его малость укоротили.
    - Валяй,- устало отмахнулся Туми, прекрасно понимая, что одним носом дело не ограничится.
    - Вот моя зазноба обрадуется!- Туполобый шустро устремился к проему,- ужо не будет больше обзывать длинноносым.
    - Наверняка не будет,- поморщился Туми, сознавая, что к своей зазнобе Туполобый вряд ли уже когда вернется,- но ползолотого семечка все равно ей передам.
    - Не вздумай!- Туполобый приостановил проникновение в пещеру,- ты мужик видный, а моя зазноба сильно влюбчивая. Я сам все передам.
    - Не доверяешь мне, доверься одноглазому,- Туми положил свою лапищу на плечо Руминьяуи,- уж про него не скажешь: каков красавчик!
    - Зато по его глазам видно – обольститель,- аргументы Туполобого не казались бесспорными, ибо Руминьяуи не являл собой образец зоркого кондора,- или сам отдам полсемечка, или остаюсь длинноносым!
    - Конечно, сам,- ободрил Туполобого Туми и, повернувшись к Руминьяуи, развел руки в стороны,- ума нет, считай труп.
      «У нас говорят: ума нет, считай калека»,- подумал я. Впрочем, Туми излагает свою позицию в соответствии со складывающейся обстановкой.
      Так или иначе, но Туполобый, чья фактура, вопреки заявлениям Курносого, не казалась «дробной», протиснулся в узкий проем. Потянулись томительные минуты ожидания. Во всяком случае, для меня. И это несмотря на то, что я отдавал себе отчет в том, как ловко Чуки владеет жезлом.
    - Что-то я начинаю нервничать,- первым заговорил Руминьяуи, и стало ясно, что и в лагере противника озадачены долгим отсутствием Туполобого,- пора подумать о подкреплении.
    - Надо бы еще подождать,- глухо отозвался Курносый, мало сомневаясь в том, кто именно будет задействован в подкреплении.
    - Чего ждать?- рявкнул на него Туми, указывая на проем,- если бы у той «шкурки» не было мужика, еще можно было подумать, что Туполобый на ней отсыпается. Похоже, этого дурня оставили с носом.
      «Благо, меня никто не увидел, иначе эти бабники были бы куда смелее»,- подумал я, прячась за ветками.
    - Тогда подкрепление должно быть по-настоящему крепким,- для пущего впечатления Курносый потряс кулаком в воздухе, что обязано было подвигнуть сотоварищей к сплочению собственных рядов.
      Но на то она и банда, чтобы каждый в ней пекся в первую очередь о собственном «я», и только потом об оставшихся буквах алфавита.
    - И как ты представляешь нас такими?- Туми шлепнул по кулаку Курносого,- в проход одному еле протиснуться, а если мы полезем всем скопом?..
    - Как раз полезем мы по одному, зато внутри объединимся в кулак, который сокрушит иноземцев. И Золотая пума с сосудом станут наградой за нашу сплоченность.
    - Так нам и дали сплотиться!- выразил сомнение Руминьяуи, и с ним бурно согласилось все пиратское сообщество,- поди, у самого входа уже заждались нас с золотой дубиной.
    - И не только с дубиной. Мачу говорит, у чужесранца имеется вот такущий Сияющий клык,- Туми развел руки в стороны, раза в три превысив длину моего ножа.
    - Мачу никогда не врет,- дрожащим голосом изрек Курносый,- наверно, сначала Туполобого оглоушили, а потом отрезали башку.
      Откровения Курносого произвели на сообщество удручающее воздействие, и наиболее трусливые члены предложили замуровать проем, а когда узники скопытятся от голода и жажды, овладеть их имуществом.
    - Это же сколько придется ждать?- Туми явно не собирался ратифицировать  данное постановление.
    - А куда нам торопиться?- вконец осмелел Курносый, ощущая моральную поддержку своих единомышленников,- семена золотые – прежде времени не прорастут.
      Туми обвел взглядом подчиненных: для того, чтобы вспыхнул бунт, достаточно искры. Оно и понятно: кому охота быть оглоушенным и обезглавленным?
    - Можно пум кликнуть, но они как огня боятся свечения Золотой пумы,- под тяжелыми взглядами подчиненных Туми вынужден был смягчить собственную точку зрения.
    - Огня, огня…- Руминьяуи принялся нервно натирать виски.
    - К бунту подстрекаешь?- Туми волком взирал на него,- похоронить меня не терпится, чтобы самому…
    - Дыма, надо много дыма,- Руминьяуи сказал то, как заклинание.
    - Чтобы прояснить ситуацию, надо напустить дыма,- Туми пришел к парадоксальному выводу, взирая на одноглазого как на спасителя нации.- За дровами, стервятники, за гнилыми дровами!
      Поваленное дерево однозначно станет объектом пристального внимания, и мне предстояло быстро освободить место для энтузиастов-сборщиков, которых еще можно было назвать санитарами леса: гнилье, оно и в Андах гнилье. И снова мне пришлось переживать не столько за себя, сколько за Чуки, ибо, попадись я на глаза пиратам, они сразу смекнут, что «шкурка» в пещере одна, и тогда ей уже не позавидуешь. Вылив воду из сосуда, я решил налегке отдаляться от поваленного дерева. Хотя было бы неплохо держать в поле своего зрения вход в пещеру. А раз так, то будет правильно воспользоваться вон той скалой, откуда все станет видно, как на ладони.
      Вероятно, предложение Руминьяуи настолько воодушевило пиратов, что им захотелось доказать, кто истинный хозяин на суше. И уже совсем скоро у входа в пещеру выросла гора из дров. Если учесть, что площадь укрытия не поражала своим метражом, то Чуки придется совсем не сладко. В этой связи пассивное созерцание действительности представлялось в высшей степени безнравственно. Да, но что возможно в одиночку поделать с бандой фанатиков, стремящихся всеми правдами и неправдами завладеть Золотой пумой и сосудом точно такой же пробы? Конечно, в стойкости Чуки сомневаться не приходится, но дым сделает свое горькое дело, и бандиты уже к концу дня беспрепятственно войдут в пещеру. Признаться, я менее всего был обеспокоен судьбой ювелирных изделий, а вот дальнейшая судьба Чуки не могла не тревожить.
     Да-да, эта стерва все явственнее порабощала мое сознание, вызывая сердечную аритмию, что одновременно доставляло и удовольствие, и смятение. Мое состояние возможно было сравнить с состоянием пациента кардиологического отделения, где речь не идет о каком бы то ни было выборе, и только донорское сердце способно продлить более или менее сносное существование. Чем же таким необходимо обладать, чтобы доставлять кому-то поистине необратимые ощущения? Ясно чем: беспрецедентной целеустремленностью и верой в собственную избранность. В этом вся Чуки! Конечно, можно корчить из себя героя, чем, собственно, я и занимаюсь все последнее время, но, объективно говоря, Чуки больше заслуживает почестей. Ведь без ее потайных карманов и верно выбранного пути золотой сосуд с точно таким же наполнением сделался бы достоянием пиратского сообщества, чьи планы ничего общего с созиданием не имеют. «Железная леди» – так сегодня окрестили бы Чуки средства массовой информации. Но если бы кто знал, насколько она бывает податливой в момент наивысшего эмоционального всплеска! Вероятно, сплав внутренней собранности и внешней лояльности и есть воплощение образа «железной леди». Вот такие дела сердечные!
      Пока я предавался заочному объяснению в любви, санитары леса забаррикадировали вход древесиной не первой свежести, и Туми совершил  торжественный поджог. Само пламя было не способно причинить Чуки вреда, но вот когда заявит о себе всякая гниль, наплачешься, ох, и наплачешься! Все это так, но в моей голове не укладывается, к каким спасательным мерам возможно прибегнуть в столь не простой ситуации. Самое азбучное – броситься с ножом на пиратское сообщество, но вряд ли у кого возникнет сомнение, в чью пользу завершится столь беспримерное по наивности противостояние. Да и Чуки никогда не являлась сторонницей безрассудных действий, и ее предостережение о непобедимости каменного ножа, лишнее тому подтверждение. Конечно, это вовсе не означает, что я оказался бы для пиратов легкой мишенью, но парочка прихваченных на тот свет жизней, слишком слабое утешение.
      А между тем, пламя набирало силу, подогревая в алчных душах стремление к скорой наживе. Верно, чтобы унять зуд в руках, пираты принялись ударять в ладоши, вышагивая возле костра ритуальный танец победы. Я представил, каково сейчас Чуки, и у меня от страха волосы зашевелились. Но, скорее всего, то ветер прошелся по моей воспаленной от бредовых мыслей голове. Ветер… А что если призвать на помощь силы природы? Судя по легенде, именно из вод Титикаки Виракоча сотворил Солнце, а коли так, то небесное светило должно питать самые теплые чувства к здешним местам. А вот это мы сейчас выясним, благо небо не обременено облаками.
      Не отрывая головы от скалы, но продолжая наблюдать за шумной компанией, я придал сосуду такое положение, при котором солнечное отражение заскользило по вспотевшим физиономиям.
    - Сам Виракоча посылает нам свое благословение,- пришел к неожиданному заключению Руминьяуи, что могло спутать мне карты,- вон на той скале он создал из солнца сосуд, золотую копию которого мы должны взять в этой пещере.
    - Было бы у тебя два глаза, не мерещились бы всякие странности,- усмехнулся Туми, но когда увидел золотой сосуд, сиявший неправдоподобно ярко в лучах заходящего солнца, то чуть не лишился дара речи.- И мне что-то такое чудится. Курносый, ты у нас самый глазастый, скажи, вон там что-нибудь есть?
    - Я не глазастый, я ноздрястый, но все равно ослепительно-красиво!- Курносый прищурился, ибо солнечный зайчик запрыгал на его физиономии.
    - Вот, оказывается, где иноземцы!- закричал Туми, указывая ножом на вершину скалы,- на всякий пожарный двое остаются у костра, остальные за мной!
      Оказаться в числе двоих, никто не пожелал, ибо тот, кто первый достигнет вожделенного сосуда, сможет спокойно припрятать горсточку семян – кто их когда пересчитывал? Впрочем, я не собирался презентовать победителю забега  золотой сосуд пусть даже и без точно такого же наполнения, благо пологий спуск был совсем не с той стороны, с какой началось массовое восхождение на скалу. Полагаю, Чуки догадается, что шумная компания не усталости ради прекратила ритуальную пляску, да и огонь «прикусил» языки, уступив инициативу дыму.
      Все бы ничего, но я совершенно запамятовал, как Туми хвастал своими знаниями относительно местного ландшафта. И когда этот бугай вдруг встал на моем пути, у меня от страха подкосились ноги.
    - Куда спешишь, иноземец?- спросил Туми, держа перед собой нож,
    - Хорошо хоть чужесранцем не обозвал,- от растерянности я произнес совсем не обязательное, что, впрочем, довольно точно отражало мое настроение.
    - Я не стану тебя задерживать, чужесранец, но при условии, если вот эта посудина перейдет в мои руки.
    - Сглазил!- я для чего-то плюнул в сосуд, лихорадочно соображая, как мирно разойтись со своим оппонентом,- только позволь оставить себе содержимое сосуда. Да не дергайся – ничего серьезного в нем нет. Так, семечки!   
    - Семечки, говоришь?- в глазах Туми вспыхнул алчный огонь,- ладно, я не жадный, с меня достанет семечек. Бери себе сосуд.
    - Как будто я жадный,- изобразил я обиду, прекрасно сознавая, что Туми не станет предпринимать резких движений, дабы я ненароком не рассыпал содержимое сосуда, где каждое семя в прямом смысле на вес золота,- под семечками я подразумевал собственный плевок.
      Я сделал вид, что собираюсь перевернуть сосуд вверх дном, но Туми попросил этого не делать.
    - Думаешь, обманываю? Но семечек в посудине действительно нет. И не делай вид, будто столь радостную весть услышал от меня, а не от Мачу. Такая  радушная хозяйка! «Не могу,- говорит,- отпустить дорогих гостей не солоно хлебавши. Возьмите вон под тем троном золотой сосуд, которым завсегда не трудно зачерпнуть ключевой водицы. Там что-то есть? Семена? Конечно, конечно! И хотя местный грунт плохо подходит для сельскохозяйственных работ, Мамки такие прожорливые, что приходится изгаляться». Само собой, мы с благодарностью отдали старейшей селекционерке семена, тем более я терпеть не могу, когда пьешь воду, и что-то там плавает.
      Я швырнул Туми посудину, и тот убедился, что в ней ничего нет.
    - Старая пройдоха!- Туми хватил сосудом оземь,- я никогда ей не доверял, а тут она обвела меня вокруг пальца. Как молокососа! Погоди же, я из тебя все семена вместе с душой вытряхну!
      Он рванул вниз со скоростью звука, что, впрочем, вовсе не означало, будто разборки с Мачу закончатся уже в самое ближайшее время. Короче говоря, до наступления темноты преследование вряд ли возобновится. Однако от осознания личной неуязвимости удовлетворения я не испытывал. Как там Чуки? В пещере ее не оказалось, ну а здоровьем стонавшего Туполобого я не счел нужным поинтересоваться.
      На случай непредвиденных обстоятельств у меня с Чуки была договоренность о месте встречи. Тем самым местом должна стать наскальная Луна, расположенная на противоположной стороне острова Коати, куда я сейчас спешно и направлялся. Надеюсь, Чуки уже стирает пыль с изображения той самой Луны? Начинало смеркаться, и я обеспокоился, что наскальное светило не станет для меня тем маяком, чей безмолвный зов угадывается из дальнего далека. И дело тут вовсе не в облаках, понемногу затягивающих небо, а в том, что во времена инков наскальная скульптура еще не достигла того уровня, на какой вышли нынешние ваятели, в чьем распоряжении имеется целый арсенал пиротехнических средств, не говоря уже о примитивных подсветках. В общем, в современных условиях ничего не стоит придать естественный облик наскальному изображению Луны. Справедливости ради надо признать, что наскальным творчеством сегодня мало, кто увлечен. А зря! По крайней мере, я наверняка прошел бы соответствующую подготовку, и в данную минуту не испытывал бы затруднений в поиске необходимого мне объекта. И вообще, туда ли я направляюсь? Вот так ненароком выйдешь к комплексу пещер Тамботоко, где разборка между криминальными авторитетами – Мачу и Туми – в самом разгаре. Не хотелось бы угодить под шальной камень, пущенный непримиримой рукой. Впрочем, я четко следую рекомендациям Чуки держаться береговой линии, что позволит избежать  отклонений от заданного маршрута.
      Худо-бедно, но уже совсем скоро я оказался у основания острова, ну а с поиском наскального изображения небесного светила проблем не могло быть по определению. Как тут не заметить огромный барельеф лика Луны диаметром не менее пяти метров! И вся эта громадина была покрыта толстым слоем серебра. Вне сомнения, еще на дальних подступах к острову всяк рыбак притормаживал свой плот, прекрасно сознавая, что в акватории священного места ловля строго запрещена.
      Все это, конечно, замечательно, но где же Чуки? Неужели… Но этого не может быть! По крайней мере, то, что она покинула укрытие живой и невредимой, сомнению не подлежит. Более того, в пещере не было отмечено ни единого золотого семени, что не свидетельствует о панических настроениях, какие нередко случаются в экстремальных ситуациях. Впрочем, в пещере было довольно дымно, а поползать на коленях по земляному полу, я не догадался. Однако Чуки не какая-то там Маша-растеряша, и своего вряд ли когда упустит. Вероятно, ее схватили в момент продвижения к явочному месту. Тот же Туми не может не сознавать, что без золотого жезла будет крайне сложно отыскать землю обетованную, а догадаться, в чьих руках он находится, не очень-то и трудно. Да и Мачу работает не столько кормилицей, сколько осведомительницей.
     Конечно, появление на скале золотого сосуда спутало карты бандитам, но не станут же они карабкаться по ней до самой темноты? Да и Туми, в конце концов, не разглядит в Мачу мошенницу, и все внимание вновь сместится на беглецов. Да, но пока что-то там станет смещаться, мы уже должны будем расцеловаться под наскальным изображением Луны. Я-то уже здесь, а вот Чуки, похоже, вновь пытается изображать из себя нецелованную. А может, не все так целомудренно, и с Чуки случилась беда? В таком случае, я не стану полагаться на силы природы и дам решительный бой Туми и его компании. Пока еще цела голова на плечах, не поздно одуматься? Но у меня нет времени на разработку тактического плана! Чуки, держись, помощь не за горами!
    - Синчи, ты не туда рванул,- услышал я голос сверху и, задрав голову, вздохнул с облегчением,- поднимайся скорее!
      Иногда преодолевать крутой подъем куда приятнее, чем вышагивать по ровной дорожке, тем более, если она ведет к гибели. Скала оказалась метров пятьдесят высотой, но я не отважился бы назвать восхождение нечто вроде вечернего променада.
    - Чего так высоко забралась?- я не собирался набрасываться на Чуки с поцелуями.
    - Пумам нас здесь не достать, да и пиратам не стоит рассчитывать на легкую добычу,- Чуки въедливо осмотрела сосуд, и вместо благодарности я удостоился шлепка по голове,- лучше бы ты в этом сосуде сделал вмятину.
    - В этом…- обиделся я за свою голову,- и вообще, это Туми постарался. Ему, видите ли, не понравилось, что сосуд пуст, и он хватил им о землю, которая здесь не отличается мягкостью.
    - Конечно, первым делом я должна была поблагодарить Синчи за свое спасение,- Чуки развязала котомку и высыпала семена в сосуд,- но все равно поклянись, что в следующий раз вмятина в башке для тебя будет более приемлема, чем на сосуде.
    - Я бы этого не сказал, но все равно клянусь.
    - Я тебе верю,- Чуки положила сосуд в котомку и, затянув веревки, торжественно обременила мои плечи столь ценным грузом,- если Виракоча и на этот раз не забудет о нас, Синчи в награду получит «вмятину».
    - Только этого мне не хватало!- я принялся лихорадочно ощупывать голову, на которой если что и было, то одни лишь шишки,- без вмятины мой сосуд где-то даже симпатичней.
    - Я имею в виду ту «вмятину», что у тебя за спиной.
    - Золотой сосуд? Неужели трудно назвать вещи своими именами! Только зачем это все мертвым?- я ткнул локтем в заплечный мешок,- на том свете земли нет, там только небеса обетованные, да и те уже засеяны,- я посмотрел вверх, отмечая звезды, похожие на золотые семена.
    - Мы и там создадим свою золотую империю,- с такой страстью выдохнула Чуки, что мне ничего не оставалось, как только ей поверить.
      Я осмотрел место нашей последней схватки: вершина скалы была не совсем правильной формы. Она, точно нос авианосца, нависала над водой. Я вгляделся в озерную даль, осиянную лунным свечением. Чей-то одинокий плот родимым пятнышком застыл на слегка сморщенной «коже» Титикаки. Однако было глупо рассчитывать на участие в нашей судьбе третьей силы – рыбаки на пушечный выстрел не приближаются к священному острову.
    - Синчи, не подходи к краю, не то ненароком оступишься.
    - Не беспокойся, твой небесный сеятель даже в вечности останется с тобой,- полушутя-полусерьезно произнес я,- что это за странный рык?
    - Пумы настоятельно рекомендуют нам сдаться в их лапы.
    - А вот это они видели?- коль скоро пумы были далеко, я сунул кукиш под нос Чуки, что ей не очень-то понравилось.
    - Протягивать руки станешь к пиратам, когда они сюда попрут, как пираньи на добычу. А пока у нас есть немного времени, распределим обязанности: я отвечаю за оборону этого участка вершины, Синчи – за вот этот.
    - Твой участок поскромнее будет.
    - Зато он опаснее.
    - Это еще с какого перепоя?- во мне вдруг взыграла мужская гордость,- или мое имя не Синчи?
    - В твоей силе никто не сомневается,- не очень уверенно произнесла Чуки,- но у меня мощнее оружие,- она взмахнула жезлом, и мне даже пришлось отступить, дабы не стать первой жертвой.
    - Да о такой макане мечтает каждый! Уверен, Чуки не столько неукротимая, сколько непобедимая.
    - Не стоит меня подстегивать – я и без того сделаю все, что в моих силах. Но с Туми трудно тягаться. Он даже людоеду Рунатине не по зубам.
   - Трудно тягаться… Тоже мне, Илья Муромец нашелся! Да мы этого бандюгу вот так и этак!- я принялся рассекать воздух ножом.
   - Не трать энергию попусту, тем более нам сейчас станет по-настоящему жарко.
   - Собираешься устроить незабываемый вечер, который я буду вспоминать на том свете как самый лучший в этой жизни?- я вознамерился притянуть к себе Чуки, но, как выяснилось, она не собиралась париться в моих объятиях.
    - Обо мне будет, кому позаботиться,- отпихнула меня Чуки,- Туми своего не упустит.
    - Вот ему!- и снова Чуки увидела перед своим носом кукиш, но на этот раз она не ударила по моей руке.- Я за тебя, кому хочешь, горло перегрызу. 
    - Эй, чужесранец, сам сбросишь свою подружку, или нам за ней подняться?- донесся снизу голос Туми.
    - Лично мне не нравится, как ко мне обращаются,- пожаловался я Чуки и, посмотрев вниз, постарался отплатить той же монетой.- А чем, собственно, натурзасранца не устроила Мачу? Он с таким желанием рванул к этой старушке, что мне вдруг показалось, будто она взаправду уайна.
     - Облапошил ты меня, иноземец, с Мачу,- Туми заговорил куда более цивилизованным языком,- не брала она золотых семян.
    - Хочешь сказать, бедные женщины тебя не возбуждают?- я не собирался щадить самолюбие головореза,- скажу тебе по секрету: моя подружка не многим богаче Мачу.
    - Пусть она это докажет,- послышался голос Руминьяуи.
    - Если одноглазый все еще сомневается, у нас ли его искусственное око, мы готовы уже сейчас снять любые вопросы,- я бросил изумрудный протез в пиратское сборище,- теперь вымогатели понимают, что с моей подружки взять больше нечего?
    - Пусть бросит еще и Пуму,- приказал Туми.
    - Да их там у вас и без того, что собак нерезаных.
    - Не дури, иноземец. Или не понимаешь, о какой Пуме идет речь?- без видимого нажима заявил Руминьяуи.
    - Ты-то что никак не успокоишься?- я не собирался убавлять в иронии,- прекрасно ведь сознаешь, что жезл без золотых семян, что хворостина в безветренную погоду. Протез у тебя в кармане, так что можешь проваливать на свою Чоклокочу. Впрочем, как мне теперь видится, Руминьяуи вовсе не случайно обронил искусственное око на поле брани под Ниначумби. Вначале, правда, он ничего не собирался ронять, потому и так очевидно навязывал мне «натовский» знак при очной встречи, но сомнительное чувство справедливости заставило агрессора отправить нас на виселицу. Ох уж этот индейский максимализм! Между тем, вождь чанков прекрасно отдавал себе отчет в том, что схватка за Чуки – единственную, с кем возможно было пройти непременные круги ада – проиграна, и он решил обманным путем овладеть жезлом. Правда, в то, что Золотая пума не предел наших мечтаний, Руминьяуи не очень-то верил. Тем не менее, он подстраховался, и полковые граверы быстро сообразили нечто вроде упомянутого выше знака. Но с глиптикой мы худо-бедно, а знакомы, потому понимали, что за камеей способна скрываться инталия. Так был обнаружен знак «Зари», которая и осветила наш путь к золотому сосуду с точно таким же наполнением.
     Я сделал паузу, чтобы понять, являют ли собой пираты образец заинтересованного слушателя, а когда выяснилось, что даже пумы навострили уши, с удовлетворением продолжил делиться собственными мыслями.
    - Надо признать, что план овладения святынями зрел у Руминьяуи давно. Когда же удалось привлечь на свою сторону Туми, этого предателя инкского народа, то до исполнения заветной мечты оставалось рукой подать. Тем более, черновую работу, так называемые, иноземцы выполнили с блеском. Но ведь недаром говорят: близок локоток да не укусишь.
    - Как же у меня зубы чешутся!- взревел Туми от нестерпимого зуда,- наверх, стервятники, наверх, клыкастые! 
     Чтобы ничто не стесняло движений, я захотел снять заплечный мешок, но Чуки призвала меня не своевольничать. Моя жизнь, видите ли, тьфу в сравнении с тем, что находится за моей спиной. Но разве не ясно, что одно без другого не сможет существовать? Впрочем, разъяснительной работой сейчас недосуг заниматься.
     Каждый из нас расположился в секторе своей ответственности, и тут явственно проявилось, насколько разрежены наши оборонительные порядки. Действительно, пара крепких парней сейчас явно не помешала бы, а если бы их стало в несколько раз больше, то никакие «тумаки» (от слова «Туми») нам были бы не страшны. И это не тот случай, когда на «нет» и суда нет! Признаться, и в себе не все меня устраивало. Так, вместо ножа-меча неплохо было бы иметь макану. Совсем скоро «тумаки» предстанут этакими несгибаемыми гвоздями, которые предстоит вгонять по самые шляпки, и тут уже без хорошей колотушки не обойтись. То ли нож, то ли меч – больше для форса, и не хотелось бы сюда приплетать кровавые истории.
    - Синчи, проснись!- Чуки предупредила меня в тот самый момент, когда Курносый уже собирался предстать передо мной в полный рост.
      А пока этого не произошло, я по футбольному дерзко обошелся с его башкой. К счастью для Курносого, скала в этом месте не была крутой, так что его возвращения стоило ожидать уже в самое ближайшее время. Да и Чуки не позволила замарать собственного имени, решительно дав от ворот поворот одному из наиболее назойливых ухажеров, пытавшихся схватить ее за юбку. И почти тут же еще одна башка удачно легла мне на ногу. Чуки не захотела отставать в счете. Но по силе ударов она меня даже превзошла. Конечно, ведь железная палка больше похожа на макану, чем ступня! Однако радоваться было слишком преждевременно, ибо основные силы противника в бой еще не вступали.
     Водворилось затишье, и стало понятно, что предпринятая «тумаками» вылазка была всего лишь разведкой боем. Все еще впереди!
    - Сейчас нам покажут, где мурены зимуют,- не очень весело улыбнулась Чуки.
    - У забайкальских индейцев не добрым словом поминают раков,- глухо отозвался я, с тревогой вглядываясь в озерную даль,- кажется, нам действительно несдобровать.
      Пока мы держали оборону, «родимое пятнышко» значительно увеличилось в размерах, и объяснить затянувшееся затишье труда уже не составляло. «Тумаки» ожидают подкрепление!
    - Не хочется, чтобы золотой сосуд с волшебными семенами достался нашим убийцам,- поделился я с Чукой своими мыслями,- сегодня эти грабители с нами поступят не совсем благодарно, а завтра – с миллионами соотечественников.
    - Да и мне не хочется,- тяжело выдохнула Чуки.
    - Тогда давай, пока не поздно, зашвырну котомку,- я стоял на выступе скалы, под которым плескалась вода.
    - Пираты – отличные пловцы. Для них ничего не стоит поднять котомку со дна.
    - А что если произвести сев?
    - Синчи уже нашел обетованную землю?
    - Да нет, просто разбросаем семена по воде, и будь ты самый гениальный пловец, все равно останешься без урожая.
    - Только попробуй разбросать, сам же за ними и отправишься!- Чуки замахнулась  жезлом, и я не на шутку обеспокоился, что меня могут принять за «тумака».
    - Не удержусь от предупреждения: тебе будет трудно в одиночку держать оборону      
    - Прости, Синчи, – напряжение последних дней не прошло бесследно,- Чуки опустила жезл, но я все еще не ощущал себя в безопасности.
    - Я тоже взвинчен до предела, но ведь держу себя в руках, держу!
     Чуки внимательно посмотрела на мои руки, но, кроме ножа, ничего в них больше не отметила.
      Похоже, у нее на самом деле начались проблемы с психикой, и заточение в задымленной пещере сыграло здесь не последнее значение. Впрочем, говорят, что психи – самые бесстрашные воины. Сегодня это как никогда актуально!
    - Если что, не поминай меня лихом,- Чуки припала к моей груди, и я погладил по ее волосам, обычно жестким, но сейчас таким мягким!
      Коли Чуки заговорила таким тоном, значит наши дела никуда не годятся. Впрочем, так ли это, узнать возможно уже сейчас…
      На этот раз «тумаки» полезли с трех сторон – нависавший над водой выступ, не позволял замкнуть кольцо. К сожалению, наше положение от этого завиднее не сделалось. Каждым направлением командовал тот, кого в преступном мире принято называть «вором в законе», и лишь фигура Курносого не представлялась чисто авторитетной. Зато он орал так, что ни Туми, ни Руминьяуи не могли ему в этом составить конкуренцию. В отместку за свою отфутболенную башку Курносый грозился мои ноздри натянуть мне на затылок, с чем я не собирался мириться. Однако уже совсем скоро выяснилось, что если не Курносый, то его «бригада» воплотит в жизнь угрозы своего идейного вдохновителя. Но все бы ничего, не будь в их рядах Туми. Этот надвигался на меня, как айсберг на рыбацкую лодку. В его твердой поступи ощущалась уверенность в скором разрешении конфликта. Конечно, Туми мог оказаться куда более энергичным, но он отдавал себе отчет в том, что за моей спиной находится груз чрезвычайной важности, при транспортировке которого обычно делают строгое уведомление «Не кантовать!» Выпады ножом детину мало пугали, и он глупо так улыбался, приговаривая: «Хороший мальчик, хороший». Словно я был сукой, которую задумали отловить для перевозки в собачий питомник с последующей стерилизацией. Но у меня нет хвоста, да и в руке Туми не кусок мяса, а каменный нож. Ко всему прочему, и Чуки уже не с таким воодушевлением противостояла наскокам «тумаков», не собиравшихся при каждом удобном случае подставлять свои головы под карающий жезл. Назрела необходимость в срочной смене стратегии.
    - Еще шаг, мордоворот, и тебе кобздец!- решительно предупредил я Туми, делая упор на его некомпетентность в области тусовочной лексики.
    - Кобздец?- Туми сделал знак своим подчиненным, и те приостановили активные действия,- что иноземец собирается этим сказать?
    - А то, что тебе давно пора засесть за парту, и уделить особенное внимание урокам по «ораторскому искусству».
    - Ничего не понимаю,- Туми тупо уставился на меня своими в чем-то даже квадратными глазами,- скажи без всякого искусства: золотой сосуд в опасности?
    - А как ты думаешь?- я тянул время, давая Чуки перевести дух, хотя она и строила из себя семижильную, выказывая готовность стоять до конца.
    - Думаю, за моей широкой спиной сосуду будет надежнее,- без видимого нажима произнес Туми,- и много в нем семян?
    - Свои дачные шесть соток сможешь спокойно засеять,- я вновь умышленно заговорил малопонятным языком, косясь на Чуки, которая успевала наблюдать не только за противником, но и за озером.
    - Это, наверно, очень много!- иной меры Туми просто не знал,- у иноземца карманы не дырявые?
      Мордоворот полагал, что еще там, на склоне скалы, я ему осознанно подсунул порожний сосуд, предварительно набив карманы семенами.
    - Не переживай: золотишко цело до последнего грамма.
    - Грамм – это даже еще больше чем очень много!- глаза Туми стали еще безумнее,- отдай, иноземец, мешок, и я подарю тебе полграмма золота.
    - Благодарю за щедрость, но мой мешок мне больше по плечу.
    - Мешок, не «пура-пура» (расшитая золотом туника Инки), чтобы быть по плечу.
    - Да мой мешок в тыщу раз дороже рубахи «сына Солнца»!- брякнул я, не подумав.
      Что привело к всплеску хищнических инстинктов. А коли так, то разум отходит на задний план, что зачастую приводит к тяжким последствиям. Вот и не в меру импульсивную выходку Чуки-чамбуристка пресекла резким взмахом жезла, который пришелся аккурат в самое уязвимое место, и не только Туми, но и всех мужчин. Вероятно, «тумаки» никогда не видели своего босса столь оконфуженным, потому-то и застыли с открытыми ртами. Ну а Чуки схватила меня за руку, увлекая к краю выступа.
    - Эй, а кто предостерегал, что я могу ненароком загреметь вниз?
    - Тогда еще было слишком рано, зато теперь в самый раз.
    - И сейчас рано!- я попытался высвободить руку, не желая падать с пятидесятиметровой высоты.    
    - Вместе прыгаем, Синчи, слышишь, вместе!
      Чуки потянула меня за собой в тот самый момент, когда «тумаки» были уже совсем рядом. Не знаю, сколько раз я перевернулся в воздухе, но голова у меня закружилась. А тут еще и погружение в воду не назовешь увлекательным. Поразительно, но все это время Чуки продолжала сжимать мою руку. Впрочем, без помощи своего вдохновителя – и не только идейного – мне вряд ли удалось бы глотнуть спасительного воздуха. А вот кое-кому из «тумаков», которых Туми принудил следовать за нами, повезло меньше. Однако те, кто родился под счастливой звездой, пустились нас догонять. Коль скоро каждый из нас имел при себе не один килограмм золота, заплыв грозился завершиться не в нашу пользу. И если прежде значение Золотой пумы было трудно переоценить, то сейчас она казалась непомерной обузой.
    - Давай избавляться от «желтого дьявола», иначе он утащит нас на дно,- предложил я Чуки выход из критической ситуации,- а те, кто за нашими затылками, хуже любого дьявола.
    - Терпи, Синчи, не много уже осталось.
    - Миль двадцать – не меньше! Хотя, кажется, я вижу островок. Сейчас протру глаза…
    - Не отвлекайся, не то утонешь. А тот островок я давно заприметила,- Чуки ухитрялась мне помогать, невзирая на ношу.
    - Не обделен я женским вниманием,- я еще находил в себе силы для шуток,- сейчас бы Инсиль с другого бока, и можно отправляться в кругосветное плавание. А что, вот возьму и позову ее. При расставании она просила, если будет плохо, поднажать на глотку. Инсиль, девочка моя, мне худо, мне очень худо!
      И тут мне начало мерещиться, что на островке находится Инсиль.
    - Я все же протру глаза…
    - Синчи не ошибается: то на самом деле его девочка,- угадала мои мысли Чуки, не скрывая, впрочем, своей ревности,- покажи, как ты ей обрадовался.
      Обрадовался? Да я едва не утонул от счастья! И без всякой иронии! Однако ожидаемой прыти Чуки от меня не увидела. Мало того, преследователи стали наступать на пятки, а Курносый так вообще едва не схватился за заплечный мешок. И только тут я понял, чем все может закончиться, и при активном участии Чуки предпринял резкий отрыв.
    - Иноземец, постой,- взмолился Курносый, сознавая свою беспомощность,- отсыпь мне горсточку семян, и лично я не стану возражать против твоего бегства.
    - Ишь нос раскатал,- огрызнулся я, даже не подозревая, что в этом легко услышать оскорбление.
    - Зачем дразниться? Иноземец сам понимает, что мой обрубок нельзя раскатать.
      Мне стало жаль беднягу, и я уже начал задумываться, а не исполнить ли его просьбу. Но не все бы одобрили мою расточительность…
    - Отстань, побирушка,- крикнула на Курносого Чуки, и, будь у нее развязаны руки, одними словами дело не ограничилось бы.
      Чуки принялась еще настойчивей тянуть меня за собой, в который раз подтвердив устоявшееся мнение: стоит завести речь о золотых семенах, как она становилась поистине непотопляемой. А вот я испытывал эмоциональный подъем по случаю скорой встречи с Инсиль. Но как выяснилось, то оказался вовсе не островок, а плот, что было даже еще лучше. Теперь стало понятно, что это Инсиль представала в образе рыбака, чьи помыслы были якобы далеки от вояжа к Серебряной Луне, слишком уж похожей на запрещающий знак.
    - Синчи-атаман, с тобой все в порядке?- справилась у меня Инсиль, помогая забраться на плот.
    - Куда важнее, что с грузом все в порядке,- теперь руки у Чуки оказались развязанными, и всю тяжесть ее жезла смог «взвесить» на своей голове один из преследователей, без видимого удовольствия отправившийся ко дну.
      Это стало серьезным уроком для остальных, и лишь Курносый продолжал рисковать своей дурьей башкой.
    - Подайте на пропитание, Виракочи ради. Хотя бы несколько семечек…
      И снова мое сердце дрогнуло, но Чуки оказалась редкостной скупердяйкой. Курносому пришлось возвращаться к скале не солоно хлебавши. Впрочем, золотые семена вряд ли способны улучшить пищеварение.
      Так или иначе, но жизнь уже не представлялась гонкой с преследованием, что, впрочем, не сулило широких перспектив. Но хотя бы поцеловать Инсиль можно? В знак благодарности. Однако Чуки могла то не верно расценить.
    - Какими судьбами тебя сюда занесло?- спросил я у Инсиль, испытывавшую сильное смущение.
    - Я осталась верна нашему уговору.
    - Хочешь сказать, что ты откликнулась на мой зов? А мне казалось, что все происходит в реальной жизни…
    - Уговор у меня был с Чуки. Я должна была на берегу ожидать вашего появления и, не теряя времени, мастерить плот, чтобы к сумеркам подплыть к острову Коати со стороны Серебряной Луны.
    - Но ты задержалась!- совсем не благодарно повела себя Чуки.
    - Волна оказалась жестче, нежели ожидалось,- Инсиль виновато опустила глаза.
    - Когда еще в Ниначумби Инсиль пообещала Синчи прийти ему на помощь, стало понятно, что она увяжется за нами,- Чуки устало оперлась на жезл,- конечно, она погибла бы уже на первых кругах ада. Но после того как Нанан подсмотрел за моими не очень безобидными утехами, меня выворачивает наизнанку от ощущения любого сокрытого присутствия. Я рекомендовала Инсиль идти к Титикаке самым коротким путем, сознавая, что она может быть полезной. Я понимала, что уплыть со священного острова на том, на чем мы на него пожалуем,  будет крайне проблематично. Я велела Инсиль не спускать глаз с Коати, а когда она увидит  исходящее от плота солнечное сияние,  должна будет поступить согласно разработанному плану.
    - Признаться, плота я не видела, а вот свечение…
    - Я понимала, что увидеть с берега плот, вряд ли удастся. Зато свечение… Я молила Виракочу только об одном: о солнечном дне. Лучи небесного светила здорово отражались от Золотой пумы.
      Я вспомнил, как яростно Чуки рассекала жезлом волны, используя его вместо весла. Тогда я еще подумал: в таких руках даже обыкновенная палка засияет солнечным светом. Оставалось удивляться, с какой точностью Чуки просчитала все наши шаги, что и явилось залогом успеха. Я с благодарностью и, может, даже с любовью посмотрел на свою будущую супругу, что не могло не отозваться болью в сердце Инсиль. Впрочем, с благодарностью лучше не торопиться, ибо в обход скалы двигался плот, от которого будет не просто отвязаться.
    - За работу!- скомандовала Чуки, и тут уже надо было сказать спасибо Инсиль, не поленившейся сделать три весла.
      Однако у преследователей весел было в два раза больше, да и Туми, как гребец, один стоил всех нас вместе взятых.
    - А теперь нам кобздец без всякой затяжки времени,- пришел я к печальному выводу, изо всех сил налегая на весло.
   - Ой, что теперь будет!- запричитала Инсиль, отлично сознавая, кем она станет в ручищах этакого детины.
      И лишь Чуки как-то уж слишком вяло шевелила веслом.
    - Когда ты жезлом рассекала волны, мы быстрее плыли,- не без умысла напомнил  я славные страницы нашей одиссеи.
    - Тогда был стимул, а сейчас – полное опустошение.
    - Но ведь нам еще предстоит найти землю обетованную! Это ли не стимул?- я попытался встряхнуть Чуки, что само по себе в голове не укладывалось,- тебя трудно узнать – всегда такая активная!.. Очнись же! Неужели не догадываешься, что с тобой сделает Туми, попади ты в его потные лапы?
    - Уж он-то меня встряхнет по-настоящему! Обожаю сильных мужиков.
    - А вот я до смерти боюсь мужиков,- Инсиль старалась за двоих, с ужасом наблюдая за приближающимся плотом,- а там их много…
    - По крайней мере, мы постараемся вдвое сократить то самое «много»,- поспешил я успокоить обезумевшую от страха девчонку,- а вот с «каменными» рожами совладать будет совсем не просто.
      Это я о Туми и Руминьяуи.
    - Ой, мамочки, как страшно,- не унималась Инсиль, для которой не являлось секретом, как поступают с женщинами бандиты с большой дороги.
    - Это только в первый раз страшно, а потом за уши не оттащишь,- язвительно ухмылялась Чуки.
    - Лучше бы ты руками так работала, как языком,- порекомендовал я ей, не без опасения наблюдая за бандитским плотом, не уступавшим в скорости лодке с профессиональными гребцами,- пора бы решительно задуматься о жезле.
    - На  таком расстоянии он окажется малоэффективным.
    - Чуки собирается подпустить недругов поближе, а потом рвануть как на стометровке? Но стоит ли испытывать судьбу?
    - Все последнее время, Синчи, мы с тобой только и полагаемся на быстроту своих ног. Или больше нет иных частей тела? Устала я драпать, понимаешь, устала!
    - В последний разок пробежимся, а там окончательно и бесповоротно перейдем на шаг.
    - Ну, пожалуйста, Чуки, пожалуйста!- Инсиль слезно поддержала мою идею.
    - И тогда рыбацкая дочь отлипнет от Синчи?
    - Еще как отлипнет!- поспешил я ответить за Инсиль, но у той на этот счет имелось собственное мнение:
    - Не унижайся, Синчи-атаман. Примем судьбу такой, как есть.
    - Но при этом еще активней станем налегать на весла,- адресовал я ей свое пожелание, видя, насколько снизился ее боевой дух,- в конце концов, бандиты должны когда-нибудь выдохнуться!
      Но у преследователей преимущество в веслах было столь велико, что они могли позволить себе больше не задействовать главаря в черновой работе. Туми по-хозяйски стоял на плоту, время от времени бодря потные головы звонкими оплеухами.
    - Эй, дуры,- он не очень вежливо обратился к моим спутницам, благо дистанция между плотами не превышала нескольких десятков метров,- зачем драпать от собственного счастья? Я уже сейчас готов вернуть должок за поруганную честь, но куда в более приятной форме. А за удовольствие плата все та же.
    - А без платы никак не обойтись?- вступила в переговоры Чуки.
    - А ради чего мы столько пота проливаем?- не преминул отметиться Руминьяуи, чье изумрудное око, точно глазок такси, светилось в лунной ночи.
    - Но прольем еще больше,- не удержался от скабрезности Туми, что заставило Инсиль содрогнуться всем телом.
    - За добросовестную работу грех не отблагодарить,- Чуки поменяла весло на жезл.
      Сейчас она задаст жару нашему плоту! Но я обманулся в своих ожиданиях. Мало того, она улыбалась «тумакам», как дорогим гостям. Инсиль ничего не оставалось, как только смириться с собственной судьбой.
    - Но я готов постоять за честь дам,- я не совсем решительно выхватил стальное лезвие из ножен, прекрасно сознавая, что Туми не видит во мне достойного противника.
    - А кто Синчи сказал, что дамам дорога их честь?- хихикнула Чуки, ввергнув в шок целомудренную Инсиль.
    - Тогда, может, сразу расплатимся?- зло отреагировал я, намереваясь освободить плечи от котомки.
    - Не торопись, Синчи. Посмотрим, насколько наши новые знакомые добросовестны, таковой будет и плата.
    - Да мы настоящие трудяги!- затрясся от хохота Туми, делая знак своим стервятникам, чтобы те без излишних эмоций пришвартовались к плоту с милыми пташками.
    - И вы следите за моим знаком,- шепнула нам Чуки, и мне вдруг показалось, что честь ей совсем даже не безразлична. 
      Когда же «тумаки» вознамерились взять нас на абордаж, Чуки ухитрилась подсунуть жезл под неприятельский плот. Это и был тот самый знак, о котором нам было нашептано. Мы налегли на жезл, и плот наших недругов перевернулся вверх дном, став для некоторых «тумаков» своеобразной крышкой гроба. Но только не для Туми с Руминьяуи, что, впрочем, не принижает достоинства Золотой пумы. Есть в ней какая-то тайная сила! Иначе нам не удалось бы совладать с этакой массой человеческого дерьма. Которое, как известно, любит мозолить глаза, покачиваясь на волнах. Вот и Туми не собирался сдаваться…
    - Не уйдете, чужесранцы вонючие,- он предпринял попытку взобраться на наш плот, но Чуки четко дала понять, что таким тоном не следовало бы разговаривать.
    - Да ты его убьешь!- завизжала Инсиль, чья доброта не знала разграничений между врагом и другом.
    - Пожалуй, девчонка права,- я схватился за Золотую пуму, не позволяя размозжить Туми голову.
    - Но одноглазого я все равно проучу,- Чуки взялась за весло, устремляя плот за удиравшим Руминьяуи, который предстал отменным пловцом.
      Но возраст взял свое: скорость резко упала, чем грех было не воспользоваться.
    - Пощади юродивого,- взмолился Каменный глаз,- слабого обидеть может каждый.      
    - Слабые сидят дома, а не лазают по горам,- Чуки размахнулась веслом, но Инсиль снова не смогла сдержать своей озабоченности судьбой недруга.
    - Пожалуй, девчонка права,- вновь согласился я с Инсиль.
    - Если мы сейчас не утопим эти «Камни», они еще не раз встанут на нашем пути.
    - Не встанут,- я выловил весла, чтобы «тумаки» не смогли ими воспользоваться, и мы направили свой плот к далекому берегу. 
      И только спустя годы я понял, что Чуки говорила отнюдь не о текущем моменте. Как же она была права!
      Ну а сейчас все самое страшное виделось позади, и Чуки не смогла сдержать своих чувств.
    - Я уже вижу Синчи в ослепительно сияющей пура-пура.
      Благая весть! И как тут удержаться от поцелуя? А вот Инсиль, похоже, не очень-то верила сладким речам соплеменницы. Иначе как объяснить то, что девчонка не радовалась за нас? Более того, она закрыла лицо руками. Впрочем, кому приятно, когда твой возлюбленный уделяет внимание другой?
    - А тебе, отличница, особенная благодарность,- я хотел вознаградить Инсиль долгим поцелуем, но та отказалась от столь очевидных знаков внимания.
      Да и кто сказал, что отныне мне позволительно вести себя как записному донжуану?
      Наш плот все дальше отдалялся от острова Королев, и Серебряная Луна неуклонно теряла в своей притягательности. Но нельзя было не увидеть в том самом символе некую преемственность, когда одна королева уступает место другой, и так – по  замкнутому кругу.
      Я задержал взгляд на Чуки, чье безукоризненно-молодое лицо словно бросало вызов сморщенным физиономиям мумий, не способным откликаться на ослепительный блеск изумрудов. Это было лицо королевы. Уайны Рауа первой.   
      
                Конец первой книги.