Париж... Как много в этом слове для сердца русского слилось... Как много в нем отозвалось... Отозвалось одно воспоминание... Дело было, правда, далеко не в Париже, а в смешанной русско-французской группе туристов, путешествовавших на теплоходе по великой русской реке. И вот там-то двое изнывающих от безделья и рутины переводчиков за рюмкой чая, а если быть более точным, то за чашкой пива, затеяли обучать одну юную французскую туристку важнейшим русским словам. Поскольку в пределах слышимости находился только один русскоговорящий и, что особенно важно, русскопонимающий, он, то есть я, и оказался единственным хранителем памяти об этом мероприятии. Так вот... В качестве ключевого слова, которое ребята избрали для начала знакомства с языком Пушкина и Толстого, изучению подверглось слово "вобла". Так сказать, исконно русское понятие... К тому же этот редкий для среднего европейца деликатес присутствовал на столе лично. На газетке. Дело пошло на удивление резво - девушка оказалась смышленой в смысле бойкости языка (ох, уж эти француженки!). Она довольно быстро пробралась через варварские сочетания звуков, составляющие это слово, и лишь в самом конце ее нежный французский язычок, привыкший смаковать звуки языка Александра Дюма и Фантомаса, дал изящный сбой. Оказалось, что попутно друзья-переводчики совершили небольшое лингвистическое открытие: француз физически неспособен после буквы "эл" произнести букву "а". Да-да! Не неспособен, дамы и господа! Не может он этого! Теперь это научно доказанный факт. Вместо "а" у вскормленных лягушками, выросшими на виноградниках Шампани и Бордо получается только "я". Так вот... Вы уже, наверное, все поняли... Наша француженка, старательно поворачивая язычком, осторожно произнесла первое в жизни русское слово: "Во...бля..." Она попрбовала слово на вкус, и вкус ей понравился. "Вобля,"— произнесла она его более уверенно, а потом с молодым задором, свойственным молодым задорным девушкам любой национальности, воскликнула: "Вобля!" Тут ее учителя совершенно непристойным образом заржали, возможно, от неожиданности. В ответ нарисованные ярко алой помадой "Палома Пикассо" губки ученицы удивленно округлились, дескать, пуркуа па? Ребята слегка (но только слегка!) замялись и стали наперебой ей что-то объяснять. Поскольку французской мовы я по убогости образования не разумию, суть объяснений могу передать лишь приблизительно... Друзья честно объяснили, что произнесенное с эдаким французским акцентом слово"вобла", может быть переведено на французский язык виде целого предложения. Один из переводчиков в коротком раздумье пощелкал пальцами и сделал перевод: "О! Пютан!" Губки округлились еще более удивленно."Вобля... о, пютан..." - несколько раз недоверчиво повторила юная француженка, и тут ее взгляд упал на растерзанную тушку сушеной и соленой рыбешки... Сначала ничего не произошло, но потом в ее глазах начал расти почти священный ужас перед открывшейся ей глубиной и непостижимостью загадочной русской души...
Прошло много лет. Возможно и сейчас она, повзрослевшая и по-женски расцветшая, рассказывает своим подружкам за чашкой кофе про удивительный народ, для которого, что вяленая рыба, что веселые легкие девочки из Булонского леса — все едино. И вновь удивленно поднимаются вверх бровки и бойкие язычки француженок как камешки перекатывают во рту слова: "Кель манифИк! Се фантистИк!" И знаете, я согласен с ними! Я не могу не повторить вслед за ними: это удивительно! Удивительно то, что два разных народа,каждый на своем языке абсолютно одинаково назвал два главных источника удовольствия: соленую рыбку под пиво и веселых легких девушек. Это фантастика! Дас ист фантастише! Простите мне мой французский.