Первое своё произведение я написала в двенадцать лет. И был это не рассказ и не стихотворение, а повесть. Настоящая повесть, занявшая чуть ли не всю общую тетрадь. Помните общие тетради тех времён? Толстые, с гладкими страницами, способные вместить все мысли "умного" автора. Моя же скромная повесть имела незатейливый сюжет и рассказывала о приключениях маленького племени индейцев майя.
Чрезвычайно довольная собой и уверенная, что уж мою-то повесть непременно напечатают, я втайне от родителей отправила её в «Пионерскую правду». И начала ждать. Как ни странно, ответ пришёл: мне вернули мою тетрадь и приложили к ней небольшое, но очень корректное письмо. «Дорогая Лена, – обращался ко мне приветливый голос незнакомого сотрудника, – продолжай писать, но о том, что тебя окружает: о школе, друзьях, одноклассниках…» Помню, как меня удивило и приподняло в собственных глазах это учтивое послание. Несмотря на юность и полное отсутствие житейского опыта, я каким-то образом почувствовала, что писал его человек хороший, относящийся с уважением к творческим порывам подростков. И до сих пор я благодарна этому внимательному сотруднику за неравнодушие и тёплые слова.
Но вот второй аспект письма – писать о школе и одноклассниках – меня не вдохновил. Стоя посреди комнаты с раскрытым конвертом в руках, я досадливо морщилась: нет ничего скучнее, чем писать об одноклассниках или о том, что происходит вокруг. Меня звало небо, душа рвалась ввысь! Фантазия уводила в самые невероятные дали: то в загадочную погибшую цивилизацию майя, то к североамериканским индейцам, а то в неизвестные галактики. Да мало ли куда! Но только не в школу, не к тем надоевшим лицам, что мелькали передо мной день за днём…
И вдруг в комнату вошёл папа. Он появился неожиданно, держа в руках ту самую общую тетрадь. Поинтересовался, что в письме, выслушал ответ и сказал, что прочитал мою повесть. (Без моего разрешения!) А потом глянул как-то особенно и веско промолвил:
– Ты будешь писателем.
Помню его глаза: не на меня он смотрел, а словно куда-то вдаль. Будто видел нечто такое, что открылось только ему.
Но я очень обиделась. Возможно, оттого, что мои тайны раскрыли, а может быть, потому, что оказалась не готова разделить с отцом свой фантазийный внутренний мир. Но расстроилась очень, замкнулась.
Годы прошли. Давно ушёл папа, мы с мамой и сыном живём в другой стране. Я много пишу. И в основном не об окружающем мире, а о том, что звучит в моих сказках, о невероятных героях, выдуманных историях. Фантазия по-прежнему зовёт меня ввысь. Но одного не могу понять: что такого особенного прочитал мой отец среди строк? Что он почувствовал, откуда узнал, что придёт момент, когда творчество станет главной радостью для меня? Если бы знать…
К сожалению, повесть моя не сохранилась. В детстве мы не умеем ценить наших первых вещей. Лишь вспоминаю с улыбкой, что в ней говорилось даже о любви. Что мог сказать о любви двенадцатилетний подросток? Не знаю.
А папе – спасибо. Тогда я обиделась, и совершенно напрасно. Ведь именно он оказался прав.