Она стала выглядеть хорошо. Потому что теперь, после развода, он всегда находился с ней. И не кричал, не истерил из-за пива и ее "недостойного" поведения. А одно только: улыбался. Да и ритм стал наполненным, всклянь набитым общественно-полезного балланса.
Варя одно помнила. Что любовник Эрогены - не жуткий развратник. Этого, настоящего, она по сути даже не знает! А он - тот, который так любил ее. Что она готова поклясться: видела, как летел свет с его груди, пока он ладонью прикрывал солнечное сплетение и умильно распространял улыбку.
Из-за страдания ее упражнения в стихах стали быть хороши, и их начали принимать не только в монастыре, но и во всех похожих порталах для сердец. Более: ее стали печатать.
Коллег, что хихикали над ней, она не осуждала. Ведь они не видели той радости, которую видит она. Им, если напрягутся, еще предстояло узнать.
Эти вот прохожие коллеги могли ухмыляться, видя нашу Героиню:
- Что это она улыбается себе и глядит отстраненно в атмосферу?
А объяснение простое: Варежка старого от нового оторвала и повесила перед собой в воздух нормального давления. Значит, ехала ли она в автобусе на работу, чтоб отвлекаться; сидела ли в Репаблике, чтоб есть кашу; заботилась ли о бомжах, подавая лекарства; перед собой на тонких золотых нитях она наблюдала, как висел перманентный образ супруга. Это очень удобно оказалось для хотьбы по жизни с каждым шагом днем и ночью. "Кобелюга милый мой, ты всегда теперь со мной..." - были слова прилагаемого марша.
Спала теперь она нормально. Правда иногда во снах не могла преодолеть вспаханный огород. Там ее преследовал большой черный пес с горящими глазами, носившийся с противоположной стороны.
Еще момент. Насмеявшиеся коллеги стали замечать, что Варежка начала носить рубашку супруга. А также сделала стрижку, похожую на его копну. И даже откликалась на имя мужа, если кто-то для каких-то целей произносил. Варя быстро сообразила, что подобие и воздушный иконостас - это единственное спасение их любви в шторах повседневного ритма. И с монастырем по-прежнему дружила, но сказала игуменья, чтобы ходила на работу и старалась быть полезной людям в миру.
Куда полезней?
###############################################
В кафе она сидела и улыбалась, потому что представляла, как делится обедом из мороженого и пасты с ним. А после трапезы вставать не торопилась. Слушала музыку их совместного общественного питания. Тайно от окружающих подавала невидимому супругу руку, чтоб гладил ее пальцы. Шутила про трубы на потолке, заключенные в фольге. Будто слова по ним от усов текут к рассказам писем.
Так вот. Их ласковую переписку она распечатала на картон. Вышел календарь-журнал на каждый день недели. Перед работой прочитывала страницу. Хватало на полгода. Потом заново крутила колесо.
- Во мне два человека, - говаривала Варя, - Вероятно, как у гермафродитов.
Она ходила по улицам, где когда-то гуляли вдвоем, она смотрела на бутики, кафе и театры, в которых вдвоем же развлекались; она заходила внутрь и по-долгу слушала тишину их совместного пребывания. Nогда и чувствовала сопричастность.
Ну и спрашивали Варю некоторые провокаторы:
- Уважаемая, не есть ли это мазохизм. А который же - психическое отклонение?
Верная страданиям парировала с состраданием к ним:
- Место найдется, чтобы вместить в сердце всех, кого любишь. В вашем же - пустота. Поэтому кроме эгоизма там ничего и не задерживается.
Варя стала спокойная как простой русский танк. От нее сияла добрая броня. На нитях перед ней висел ушедший господин ее чувства, как мы и говорили.
###############################################
Она окликалась на имя мужа, и со временем знакомые стали так замечать:
- А ты действительно на него похожа... Может, аурой. Может, общим впечатлением. А может, просто съела в себя его добро.
Варины сборники стихов своим появлением оказались обязаны супругу-сластолюбцу. И Варвара была благодарна за такое дитя.
Благодаря монастырю и настоятельнице, она знала житие многих святых. И так рассуждала:
- Родители Богородицы зачали Дочь без без чувственной страсти. От того-то и Ребенок Всечист. Также и мое дитя. Оно рождено муками - любовью без алчности. Значит, и ребенок негрязен.
Поэмки Варежки были теплые. Эти произведеньица читали детям в детдомах.
Знаток женских тел ушел не совсем. Все-таки осталась жилетка, которую Варя почти не снимала и подушка из-под его головы. Варежка хранила ее в воздухо-непроницаемом шкафчике. А причина - чтобы запах с нее не уходил. Благовоние было запахом мужа. Натуральная его частица! Брошенке нужно было нюхнуть его "кукурузный" пот, и тогда она мгновенно засыпала как ребенок, которому стихи писались. И сон ее был глубок. Она берегла этот артефакт, и сбереженного запаха хватило на полтора года. Пока подушка пахла, писались кнжки. А потом спала и стихотворила уже так, по проложенной дороге.
Еще один эпизод о нашей любимой Варежке. Верной и находчивой. Наедине со своим сердцем над дневником она молилась так:
- Господи, освободи данного Тобой мужчину от очернения ума и прости его. Когда-то он мне ум осветлил сам. И знаешь, может лучше умертви меня, но выпиши ему освобождение. Я-то свои дела почти сделала. А ему жить. Сотри с чела его печать проклятия, как с Марии пустынницы снял.
Вот такие слова роняла. Потом плакала. Потом шла на работу.
Как она сама могла быть неверной. Если он один и стоял перед ней днями и ночами в капусте воображения. Как могла думать о самцах иного рода, если он один открыл ей ее глубину, диаметр личного пространства и все вложенные галактики.
Она приходила домой, брала фотографию мужа, кривенько улыбалась, любовалась ею и рассказывала какую-то то ерунду: бытовые моменты за день. Радости и печаль. Как кто-то в автобусе шумел. Как начальник смешно нервничал и ругал сотрудниц, а ее - похвалил. Варя шевелила губами и как дочка рассказывала папе все происшествия, чтоб этот папа разобрался. Если за день кто-то умудрялся обидеть Варю, она закрывала глаза и представляла, как носом тыкалась носом ему в щеку, а он так уютно и убаюкивающе верещал: "холодный пес уткнул мне нос".
По вечерам удивительная Варежка скользила по туману, подхныкивать у церкви. А потом любила смотреть на небо и вспоминать совместные "приколы".
В дополнение перенятой рубашки и имени, верная купила к конькам клюшку. И взяла практику ходить на каток и играть, как учил, с другими мужчинами. Она вспоминала приемчики, что указывал ей он, всевозможные обводки и упражнения, финты. Милосердные мужчины ставили ее сначала в защиту и старались жестко не обращаться. Но когда она бортонула об забор увесистого кабана в "мундире", то начали обращаться на равных и послылали ходить в нападение на голы.
Поэтэсса и хоккеистка оправдывала изменщика: "Он просто сам заблуждается. Бродит где-то во тьме. С Эрогеной..." (у ней опять вращалось слово блуд) Повесил Варю на крест и взял бензопилу. Но сделал это с повязкой на глазах? Открыл дверь в запретное от какой-то усталости? В тумане блудодейств утопал от слабости? А в поле параллельных вариантов они оба верные, а может и наоборот: он - святой, а она - кобелит на всех социальных площадках. Значит, и такое бывает, - думала Варежка. И Эрогена, наверно, не виновата. Такой ее воспитали предательства ее собственных мужчин. Ее современный любовник - попытка заткнуть какие-то дыры.
Кобелечки потянулись к нежной Варежке как грязь на новые башмаки. Пронюхав, что ее покусывает одинокая печаль, эти давай пробовать силы. Но Варежка их срубала шашкой:
- Уважаемые и смелые. Я же замужем. Просто муж на где-то на эротической конференции или на анатомическом симпозуме в Муркин-сити, - отвечала с достоинством она и делала большие глаза, после которых хамы чувствовали стыд и смущении ретировались от ее театрального удивления. К тому же смех рушит все. Один, правда, не убежал и одержимый инстинктом гавкнул:
- Зачем ты его в себе бережешь? Он уже не будет прежним.
- За то, что он имелся, я и благодарна. Во мне его наличие сохранится как в доте на острове Русском. Злой мужчина, я берегу что было. И советский кинематограф туда же.
Да, Варя любила старые фильмы. И свою ретроспективу тоже оберегала. Кассету с пленкой берегла в сердечном шкафу, протирала от пыли, просматривала любимые кадры.
Варежка полагала, что супругом обуял злой дух. Ведь раньше Яша был невинный и веселый. Его ловкий ум сам учил ее всему доброму, указавая таланты. И встретила она его невинным. В этом Варя была уверена! Он ведь ее целовал в лоб, и она мгновенно засыпала, сраженная чистотой его сердца. Значит, случившееся - их общая надменная повинность. Вот и молилась Варежка, как могла. "Прости, да прости..."
Жильцы дома увидели, что мечтательница не занята и занимается индивидуальной ерундой. Ловко призвали на собрание ТСЖ, где пытались назначить директором:
- Напрягись. Нам надо парковку организовать и проплаты.
Варя знала, как с лукавыми выражаться:
- Вы напрасно ставите на меня ставки. Я - рассеянная. Только и думаю, что про стишочки, про монастырские делишки. Бухгалтерию я не понимаю. Для парковки требуется быть злой, а я по морали не обучена.
На безнадежную махнули рукой и отпустили. Больше из дома не беспокоили.
Видимые ей одной и ангелам воздушные портреты с мужем были золотые, перламутровые, лучистые и даже сплетенные из серебрянных волос... Варя была окружена супругом сполна. Все, что она успела взять из общения в сердце, находилось с ней. И от того, кто теперь был с той стороны развода, под давлением Эрогены, она защищалась им же самим.
Еще новый друг Вари - Память - оказалась неистощимым источником. Как она могла забыть гамак в лесу, с которого смотрели на закрытый листвой небосвод, и она отгоняла с его лица муху. Она вспоминала, прогулки в Москве. На какой-то качеле среди скультпутрных поделок во дворе на Китай-городе она маячила в шали, а он раскачивал маятник Вари. Потом показывал памятник о пороках взрослых. Напомню, это недалеко от Красной площади! Влюбленные понимали, что мерзости взрослых к ним - детям - не применимы. Даже не близки к ним, пока Варя и супруг навсегда такими остаются.
По Вариной теории целая душа супруга сохранилась только в ее памяти. Порой, этого достаточно. Когда человек сознательно идет на блуд - он подобен самоубийце. Потому, что разврат убивает душу и быстрее, чем можно вообразить. Эта убитая психея не понимала своей тьмы и клевала.
Однажды, Варе приснилось, как она топает по двору со свечкой и без трусиков. Срам был не прикрыт. О, ужас! А супруг в окружении бывших друзей Вари танцует, смеясь на детской площадке с любовницей. Рядом с выгоревшими песочницами и качелями стоят опустевшие храмы, которые по их любви строила Варежка. Нынче там ветерок метается, и алтари превращены в капища. Все тыкали на Варю пальцами и озорно смеялись. Когда Варя просыпалась, понимала, что где-то грешила. Зажигала свечку, долго молилась. О том, чтоб ей и ему выдали одежду. Желательно из золота. У Вари был холодный мозг и горячее сердце - очень удобное сочетание для войны с любой бесовщиной. После молитв спала уже легко, "одетая". Иногда в кровати Варя резко открывала глаза от того, что ей казалось, вот он рядом, на соседней подушке - ласково глядит на нее. Но то оказывалась голограмма воображения. И она отъезжала по постели куда-то к спинке кровати, как Кейт Уинслет в Вечном Сиянии чистого разума. Тогда Варя закрывала веки, шморгала носом, искала в подушке запах. Суженный пах для нее самым лучшим ароматом - зеленым горошком Бондюэль. Варе казался этот лучшим ароматом.
Очень важно сохранять память. Не дать чистому уйти в небытье, за стены обиды, и там догнивать. Если один из двух садовников сошел с ума, то второй обязан сохранить выращенное вместе древо. Кто-то должен оставаться с факелом в ночи. Кто-то из двух обязан не спать, иначе миру конец. Эти слова Кафки помнились Варежке, когда спешила по церковным делам. На балконе в храме она ставила рядом с иконкой Христа, фотку мужа и пела в клиросе псалмы.
- Посвящаю весь талант мужу, он его открыл и он позабыл, - мысленно говаривала Варя и голосила альтом от до до соль.
Никогда ранее она не была к нему ближе так, как после ухода. Он стал в ней в полноте. И к тому же, она освободилась от чего-то. В чем помогла настоятельница монастыря. Варя копьем Георгия убила в себе одну вредную змею, а какую - читателю знать не обязательно.
Образ мужа был золотой медный и бронзовый. Он летал в воздухе, где бы Варежка не летала. Самой Варежке рекомендовали совершить перелет на теплую широту. Она бы и не поехала. Но настоятельница ее веры настояла. А эта-то видит суть вещей. Лучше нас грешных, видит, что людям нужно. Даже для постящихся и бегающих с факелами. Если тетива долго натянута, то возможны порывы - цитировала настоятельница кого-то святого.
Поэтому мы переносимся дальше, как говорит подруга Вари, Русима, "на юга". Когда варежка взяла отпуск, то уложила в сумку и фотки с мужем. Когда ночью она заныривала в морскую воду, ей казалось, что вдвоем с ним в каком-то бесконечном киселе там они висят как в утробе близнецы, и никого кроме них не существует в природе вещей. А когда выныривала дышать и ровняться на огни, замечала, что на нее засматриваются. Варежка переодевалась и немного поглядывала на тех, кто подсекал. Песок она ссыпала с худой руки, и в каждой песчинке, блестевшей с солнцем она чувствовала их с мужем любовь. Рок музыкантки в ресторане пригласили ее петь на людей, но она постеснялась. Варя была очень скромной и вежливой. И девицы играли стейр вей ту хевен сами.
Из летних навыков Варя умела многое. Бегала босяком по песку, водила парус по волне, тарзанила, гоняла на байке. Чтобы она не делала - везде пребывала с ликом мужа, с мыслительным телом, висящим ровно перед ней. И также благодушно улыбалась. Ведь она лишь повторяла те радости, которые изобрели вдвоем. И еще она ощущала функцию, поведать свое открытие людям. То, как надо любить. Сколько времени уделять на верность, и с какой самоотрешенностью и верой относиться к человеку. Сочинительница современных псалмов ходила и светилась. Поднимала глаза на окружающих, и взгляд ее говорил: смотрите, у меня есть муж. Мы - единое целое. Наш мир полон. А вы, если не сдадитесь, еще найдете себе святую половину. Только необходимо молиться и не солить.
Солить море не приходилось. С этим тут было достаточно. Мужчин разных калибров на песке топталось и плескалось в водичке изрядным стадом достаточно. Но куда им до Вариного красавца. Внешне варя-хасбанд точь-в-точь был как любимый Варин актер - еврейчик Белучий Моникер. Как не любить такого. Созерцание такого уже облагораживает. А когда к нему можно прикоснуться - так это все.
Нельзя служить двум господам. Это совершенно очевидно. Пока он служил добру, Варежка ему подчинялась, поскольку руководил ей высший разум , а когда он отошел и понюхал букет черных роз, то она и права подчиняться ему уже не имела, по религиозному соображению.
Перебежчик не всегда был таким как стал. И Варежка это помнила и за это цеплялась. Он был невинен и чист. Чище самых изысканных вод и кристаллов. Поэтому, когда можно было, и влюбилась. И не забыла, когда нельзя было, и все забывают. Взгляд на него очищал. И прикосновение очищало. Туристка вспомнила, что сама когда-то пребывала во тьме. И когда-то супрг вернул ей самой эту чистоту. Вернул и ушел в темное пространство. По любой справедливости Варе остается сокрушаться и верить. А также молиться ежечасно, чтоб Господь осветлил обратно умишко. Тогда тонкая ниточка была протянута мужем среди леса ее ужаса, единственно по которой надо было идти для спасения. Наверно, такую же теперь должна размотать и Варя ему на помощь.
###############################################
Квартира Варежки - был храм любви имени мужа. Только она заходила в нее. И как будто дыхание его большого и невидимого со всех сторон обвивало. Варя переступала порог и попадала в купель его ласки. И пребывала в ней, убаюкиваемая ангелами. Это была монашеская келья с любовью, которую Варя переняла от супруга и которой заботливо украсила углы. В этой комнате коврами душевного света устелила все углы комнаты. И пребывала в ней в благочестивом покое. В этой келье в духовном отношении она чувствовала себя защищенной и сильной. Не было сомнений в верности пути. И Христа здесь было ждать веселее. В ней она ждала мужа с работы, в ней встречала его, в ней писала к нему поэмы. Энергией ожидания и упования создалась благодатная атмосфера, которая материализовалась как-то.
Пока Варин муж приходил, Варя говорила про дом:
- Здесь у нас кабинет по управлению той частью Вселенной, что Господь дал нам. Жаль, что это веселье выпадает теперь мне одной.
По мнению этой женщины, их паре выдавалась совместная сила или Дух, с которым они могли поворачивать звезды и щелчком изменять реальность. Но это пока были вдвоем. А без совместности трактор вяз в грунте. Варя чувствовала в себе обязанность сохранить этот дух. Его же Господу возвращать после смерти. Желательно с отчетом о проделанной работе.
С этим духом одинокая ходила по улице, глупо улыбалась. Но не от глупости, а потому что сердце ее переполняла любовь.
"В этой каморке Господь разрешал нам управлять Вселенной". Слова питали ее надеждой. С этим выражением она раздавала пищевую благодать неполным семьям. То, как они раньше поступали с мужем. Тут уж было раздолье, ведь в их городе нуждающихся хватает. Первые среди них - бомжи. Весной Варежка покупала им палатки, чтобы хотя бы в сезон те пили не на голой земле, а на коврике и не мокли пьяными спинами под открытым небом, а чувствовали себя туристами. Так они поступали с мужем. Вторые - священнослужители-бессеребренники. Для них на Пасху она покупала мангостин, на оболочку наклеивала "Х.В." и на велике мужа колесила по церквям города, раздавая священникам вместо яиц. Батюшки очень радовались диковинному фрукту, похожему на ядра минипушки.
Третьи - существа рукотворные. Варежка подбирала выброшенные плюшевые игрушки потому, что зверушки, валявшиеся в лужах, со слезами тянули к ней руки. Подростки поиздевались над ними. У кого ухо оторвано, кто пепельницей для бычков стал. Всех плюшевых несчастных Варя увозила в мужев гараж - их приют для бездомных игрушек. В этом пансионате они у нее сидели и ждали, когда изменятся человеческие сердца.
Супруг Варежки когда-то пропогандировал экзистенциальную позицию: "смягчать гнев Божий". Как это восхищало Варю! Однако, мужчина ее взял привычку усугублять этот гнев. Во грехе мы не способны на Милосердие. И Варежка уже ходила на улицу и в гости смягчать одна. Деньги у нее откуда-то появлялись. А грехи куда-то девались. Что за парадокс?
Локальное влияние на мир через уличное милосердие нравилось Варе до исступления. Этим она отдыхала от мыслишек, которые в редкие моменты наваливались на нее. Лучше уж через поступки испускать гравитационные волны доброты, чем в обвинять космос за потерянную семейную благодать, сидя в одиночестве.
Мы еще много интересного расскажем про Варежку. А пока нарратор удалится, чтобы самому подглядеть и восхититься от любопытной жизни этого человека.
#############################################
Очень важно сохранять память. Не дать чистому уйти в небытье, за стены обиды, и там догнивать. Если один из двух садовников сошел с ума, то второй обязан сохранить выращенное вместе древо. Кто-то должен оставаться с факелом в ночи. Кто-то из двух обязан не спать, иначе миру конец. Эти слова Кафки помнились Варежке, когда спешила по церковным делам. На балконе в храме она ставила рядом с иконкой Христа, фотку мужа и пела в клиросе псалмы.
- Посвящаю весь талант мужу, он его открыл и он позабыл, - мысленно говаривала Варя и голосила альтом от до до соль.
Никогда ранее она не была к нему ближе так, как после ухода. Он стал в ней в полноте. И к тому же, она освободилась от чего-то. В чем помогла настоятельница монастыря. Варя копьем Георгия убила в себе одну вредную змею, а какую - читателю знать не обязательно.
Образ мужа был золотой медный и бронзовый. Он летал в воздухе, где бы Варежка не летала. Самой Варежке рекомендовали совершить перелет на теплую широту. Она бы и не поехала. Но настоятельница ее веры настояла. А эта-то видит суть вещей. Лучше нас грешных, видит, что людям нужно. Даже для постящихся и бегающих с факелами. Если тетива долго натянута, то возможны порывы - цитировала настоятельница кого-то святого.
Поэтому мы переносимся дальше, как говорит подруга Вари, Русима, "на юга". Когда варежка взяла отпуск, то уложила в сумку и фотки с мужем. Когда ночью она заныривала в морскую воду, ей казалось, что вдвоем с ним в каком-то бесконечном киселе там они висят как в утробе близнецы, и никого кроме них не существует в природе вещей. А когда выныривала дышать и ровняться на огни, замечала, что на нее засматриваются. Варежка переодевалась и немного поглядывала на тех, кто подсекал. Песок она ссыпала с худой руки, и в каждой песчинке, блестевшей с солнцем она чувствовала их с мужем любовь. Рок музыкантки в ресторане пригласили ее петь на людей, но она постеснялась. Варя была очень скромной и вежливой. И девицы играли стейр вей ту хевен сами.
Из летних навыков Варя умела многое. Бегала босяком по песку, водила парус по волне, тарзанила, гоняла на байке. Чтобы она не делала - везде пребывала с ликом мужа, с мыслительным телом, висящим ровно перед ней. И также благодушно улыбалась. Ведь она лишь повторяла те радости, которые изобрели вдвоем. И еще она ощущала функцию, поведать свое открытие людям. То, как надо любить. Сколько времени уделять на верность, и с какой самоотрешенностью и верой относиться к человеку. Сочинительница современных псалмов ходила и светилась. Поднимала глаза на окружающих, и взгляд ее говорил: смотрите, у меня есть муж. Мы - единое целое. Наш мир полон. А вы, если не сдадитесь, еще найдете себе святую половину. Только необходимо молиться и не солить.
Солить море не приходилось. С этим тут было достаточно. Мужчин разных калибров на песке топталось и плескалось в водичке изрядным стадом достаточно. Но куда им до Вариного красавца. Внешне варя-хасбанд точь-в-точь был как любимый Варин актер - еврейчик Белучий Моникер. Как не любить такого. Созерцание такого уже облагораживает. А когда к нему можно прикоснуться - так это все.
Нельзя служить двум господам. Это совершенно очевидно. Пока он служил добру, Варежка ему подчинялась, поскольку руководил ей высший разум , а когда он отошел и понюхал букет черных роз, то она и права подчиняться ему уже не имела, по религиозному соображению.
Перебежчик не всегда был таким как стал. И Варежка это помнила и за это цеплялась. Он был невинен и чист. Чище самых изысканных вод и кристаллов. Поэтому, когда можно было, и влюбилась. И не забыла, когда нельзя было, и все забывают. Взгляд на него очищал. И прикосновение очищало. Туристка вспомнила, что сама когда-то пребывала во тьме. И когда-то супрг вернул ей самой эту чистоту. Вернул и ушел в темное пространство. По любой справедливости Варе остается сокрушаться и верить. А также молиться ежечасно, чтоб Господь осветлил обратно умишко. Тогда тонкая ниточка была протянута мужем среди леса ее ужаса, единственно по которой надо было идти для спасения. Наверно, такую же теперь должна размотать и Варя ему на помощь.
#########################################
Когда Варюжка приезжала на дачу, которую им с мужем выдавала некая одинокая, но пожилая женщина, то на кровати второго этажа дачница припускалась воспоминаниями. Как после отдыха у деревьев они вдвоем падали в эту кровать под политической картой мира, тыкали пальцами страны, мечтая, какая страна победит или будет самой везучей, в какую они поедут. "Бабушкины" одеяла сохранили форму и вес мужа, поэтому его присутствие казалось таким объемным. Перед проваливанием в сон Варя поднимала руки к потолку в известке и звала супруга.
Ковры были смешными и уютными. Поутру от этих она топала к другим коврам - из прошлогодней листвы. Она бодро топала в лесную сторону, где в пустом лагере "Чартер" (где они познакомились поближе) хранительница памяти падала на автобусные сидушки и разглядывала, как по жухлым листьям ползет муравьишка. В поисках своей мечты, он двигал в направлении пустой банки Сайры. Сопроводив насекомого, Варя сидела у водной кромки, наблюдая, как по булыжнику слева и справа хлопают ладони воды. Дачница ходила по пустынным полянным косогорам, вспоминала как в объятиях мужа чувствовала себя ребенком. Он - родитель, который убаюкивал ее для полноценного сновидения. Настоящих детей во плоти они так и не завели. Еще ее муж мило целовал себя в плечо и хихикал, закрыв глаза. Такое у него имелось мужское кокетство.
Вздохи памяти были лечебными. Да и воздух был чист.
Варя понимала, здесь или в городах, вместе с мужем они все равно были одним. Когда одна рука грешит, вторая просит за ней извинений. Когда одна половинка наполнена гордынного пламени, вторая за первую наполнена сокрушения. Первая изнывает от гордыни и смеха, как Панин. Вторая - плачет как Хаматова. Главно, что совместный организм не пал до конца и как-то выкалупывается из лужи, в которую провалился.
Пока Варежка прыгала по весенним островкам природы, голограмма золотого и серебрянного образа мужа также висели в воздухе на золотых нитях и облагораживали и ее и окружающих. На дачном участке многие с благожелательностью спрашивали про экс-супруга, и Варя заливисто разливалась рассказами. Слушатели не прерывали ее наивный исполненный надежды поток. Лишь кивали да улыбались.
Наркотическое опьянение от памяти муж-присутствия на лугу, в лесу и морском берегу было особенно глубоким.
###############################
На дальних островах, куда летали Варя и Яша на парусной лодке, Варя говорила:
- Съешь шиповник, Яша.
А он смешно ругался так:
- Троглодиты оккупировали вскрытую сгущенку, Варя. Чай постный у нас будет. Как по церковному канону.
Там, куда на парусе они улетали на край Земли под границу с Кореей, пространство и время прогибались под чакру совместного счастья этих граждан РФ в виде божественного сплетения. Волны внешнего намерения покорно уступали их совместной святой воле. Да и по возвращении, в космосе социума вихри интриг человеческих заботы не сильно хлестали их. Последние не в силах были оторвать с них ошметки.
Варя и Яша скрепляли стержень совместной идеи Бога. В кузнице путешествий и молитвы на мехах радостной любви закаляли дух. Когда Яша не выдержал их гонки, Варя часто его оправдывала:
- Он когда-то поднял меня из болота заблуждений, а теперь из черноты блуда и отчаяния я спасу его.
Варежка походила на пса из Тольятти, который даже после гибели хозяев еще пять лет ждал их на обочине на месте аварии.
Вот Варя и ждала прежнего мужа, умершего от чужой блудной пули, в капсуле их непробиваемого счастья.
На лице супруга была печать под глазом - четкая слеза. Варя давно сообразила, что у Яши великое предназначение страдать за чьи-то грехи. Женщина терпения восхищалась таким назначением и разделяла по мере сил и здоровья. Когда муж ушел на сторону страдать за свои прегрешения, лодка досталась Варе негласными алиментами. Она гладила ее корпус и вспоминала, как острова летели мимо борта, а супруги через космос прокладывали рельс в будущее. Любовь не могла погибнуть, коль бил по воде парус. Под палубой тайные педали велопривода крутили высыпанные из ведра гномы.
########
Иногда Варежка слушала Агату Кристи и вспоминала, как они с мужем гуляли по Москве и толкали обувью листву. Конечно, святости в мелодике двух наркоманов Самойловых немного, но она являлась частью бурной молодости Вариной с мужем пары. После экскурса в прошлое с таинственной улыбочкой садилась и писала сама вирши, примерно такие:
надежда умирает последней
улыбка дрожит как лист
открытка на простыни летней
в садовом кольце пианист
а когда желтизна была нашей
под саблями каблуков
гуляли Варя и Яша
И каждый к добру был готов
в Макдоналдсе ставить свечки
вечерних котов поощрять...
ночью - снова на поезд
минуя Казань. Ать два ать...
Когда психологический резерв Вари истощался, она опять от ревности бессильно колотила кулаками подушку, стихи становились жестокими. Еще через час утирала слезы и смирялась. Понимала, что муж блудит, но там, на дне колодца отчаяния, в который оный провалился как топор-ледоруб в весенний колодец, он тянет к ней руку для спасения. При этом, рот блудника оскверняет ее словом клеветы, а глаза его просящие. Конечно, она пересилит свою брезгливость и протянет ему ладонь. Как иначе? В противном случае смысла в любви и всепрощении не будет. Иначе, все бессмысленно в мироздании.
Всевозможные защитники ее саму одолевать пытались. К счастью, проницательность Вари давала ей ясное представление об их половом намерении. И тогда она собиралась с мыслями и шла к колодцу, спасать топор - Богом данного мужа, блудного овца, тельца, львеца - потерянного товарища. Он же ходил на работу. А потом - домой, к любовнице. Без особого энтузиазма. Под принуждением. В своей голове он обвинил Варю во многих своих бедах. В доказательство своей теории, продолжал жить как жил, разрушаясь и теряясь по кусочкам.
###############################
Во имя их любви Варя совершала многие вещи. Помогала бездомным, ходила на работу, и дома идеальный порядок посвящала бывшему мужу. Любопытнейший человечек она была.
После ухода супруга все основные даты для Вари были праздниками и днями воспоминаний. Она отмечала их в тихом одиночестве. Невский, Садовое, Кремль Казани - пролетали под их ногами лентой беговой дорожки. Каждое впечатление - какой-то день в календаре современного дня. Этой сладкой ваты памяти хватало, чтобы равномерно рассыпать по 365 дням. Под мягким обольщением осени они путешествовали сентябрь или октябрь по крупным русским городам. А на Земфиру, которая больше нравилась мужу, решили сделать турнэ через всю страну. (Сама Варежка в музыке не разбиралась) Ласковые даты одиночка отмечала дома. Для особо трепетных - выезжала на природу. Там она сыпала жухлых листьев в костер, глядела в огненные мазки гуаши, которые взрывались с раскаленных палок. Восхищенные зрачки Вари расширялись, она растекалась в иллюзии, и накопленный ужас мук и ожидания весточки от мужа испарялся, выкипал вместе с водой в металлической кружке. Осенний ночной лес исцелял особенно эффективно. В кострище, в ломающихся алых палочках верная мадам видела, как ее руки взваливают на спину тяжелый крест, а Христос оттуда же улыбается и протягивает ей руку. А мужу за неправильное поведение - грозно грозит пальцем.
______________
Начало Варежки тут: http://proza.ru/2016/12/22/257