Свет плыл над сизым Миланом. Рассвет не любит долго ждать в этих краях, думал синьор Рекальде, открывая глаза. Головная боль почти прошла, и взгляд теперь не туманился после поездок по неровным, изрытым в поисках мин дорогам. До окончательного исцеления оставалось совсем немного. Так сказала доктор Луччани.
Рекальде послал Хорхе за сливочными пирожными для Инессы, а сам, побрившись и в очередной раз выбранив на чём свет стоит запах миланской воды, сел отвечать на письма. Плакалась леди Драга, покушенка республики: ей пришлось уйти с поста председательницы Комиссии политической защиты. Бывшей королеве, умевшей в свою эпоху идти наперекор условностями, глупо было напоминать о стоицизме — Рекальде ограничился несколькими привычными фразами ободрения и продолжил читать. Новый министр образования искал старые учебные планы Папской Академии — пришлось отослать его к мэтру Томмазо. Амира, консультант по этикету, беспокоилась, не слишком ли откровенное платье для приёма выбрала дочь Рекальде Мария-Изабелла — в конце концов, семья премьер-министра Белгравии обязана выглядеть comme il faut и избегать скандалов. Персиянке синьор посоветовал оставить вопрос в ведении Мари-Беллы. Множество простых белгравийцев слало своему ministro-cavaliere слова поддержки. Они радовались — их герой выжил после аварии, которая, казалось, уравняла всех. На несколько мгновений Рекальде почувствовал на душе приятное тепло. Его уважали. Его ценили. Его любили.
Последнее письмо, от Юдифи, премьер прочёл с особенно пристальным вниманием. Глава гумслужбы отчиталась об оправдательном повороте процесса над Казарио и о подготовки генерального магистра Риччи к эвакуации. Но подробные и сухие описания гуманизаторской обыденности казались прикрытием. Юдифь намекала, как могла, однако на что, Рекальде понять не мог. Юдифи была хорошо известна сила слова. В то же время она имела понятие о его цене, в том числе и той, что платят за неосторожность.
В постскриптуме глава гумслужбы ограничилась скупыми, но пронзительными фразами. «От А. Р. мне известно о нахождении в госпитале Ермолаевой. Вы согласитесь, что она много сделала для общего дела Востока и Республики. Россия будет нам признательна, если Вы облегчите её страдания и дадите повидаться с родными». Затем шёл адрес какого-то города — не то в Крыму, не то на Кавказе.
Рекальде горько усмехнулся. В буквах “А.Р” Юдифь зашифровала главу гумслужбы Баварской конфедерации, в Ермолаевой — сообразительную помощницу Лаудерова Дину Дунайскую. Для Республики они сделали действительно много. Даже слишком много, потому что Рекальде чувствовал перед ними не то вину, не то страх. Не поддержи их в первые дни Россия, Ковен легко бы мог мобилизовать горстку верной гвардии и приказать расстрелять их с Юдифью где-нибудь под Остией, а потом со слезами на глазах рассказывать журналистам о мести фанатиков-транстемпорантов первому генералу и сестре второго. Не согласуй Дунайская образовательные контракты заранее, ни один министр-реконструктор не появился бы в Белгравии. Не восстанови Морозова (бывшая начальница Дины) и герр Вальтер контракты с Бельфарма и «Мадам Гляссе», сейчас бы римская лира падала быстрее юаня. А если бы не... Об этом премьер боялся думать даже наедине с собой.
Рекальде закатил глаза — пёстрые круги неожиданно поплыли перед ними. Разве Дина и те, кому она подчинялась, не были его соперниками, хотя бы в будущем? Разве они не стали бы диктовать ему, какие законы контрассигновать, а за какие спорить с президентом и Высоким Собранием до хрипоты? Разве они не начали бы навязывать Белгравии контракты, выгодные только им? Разве они бы не способствовали его отстранению, если он начнёт сопротивление?
«Возможно, что и нет, - думал Рекальде, глотая парацетамол, - но одному Богу ведомо, что они затеют через год-два. Поддержать отношения? Пожалуй. Идти на красивые жесты — глупо».
Дверь номера хлопнула — вернулся Хорхе.
- Мне отнести синьоре Инессе пирожные? - спросил он с порога.
- Не стоит, - ответил ему Рекальде, одеваясь. - Сам отнесу. Ты пока подготовь чёрные брюки и пиджак — сегодня гражданская панихида.
- Хорошо, синьор, - кивнул Хорхе. - Завтракать будете?
Рекальде помотал головой.
- Не буду. Ещё тошнит.
От чего его тошнило, премьер понять не мог — то ли от надоедливого мотивчика мальчика-попрошайки под окном, то ли от головной боли, то ли от собственных мыслей. На улице ему стало немного легче — ветер колыхал аккуратно постриженные кустики, а со стороны Олоны веяло влагой и свежестью (хоть и своеобразно благоухавшей). По городу идти не хотелось — его охватила какая-то истеричная суета, когда всем, казалось, стоило замереть в горестном оцепенении. Пришлось вызвать такси — таксист хотя бы отнимет деньги законным способом, решил Рекальде.
У госпиталя Святого Рафаэля шумела пёстрая толпа. Старик в соломенной шляпе (по-видимому, живший на окраине) сидел на тротуаре и плакал. Рыжеволосая медсестра, оттеснённая толпой к охранному посту, с трудом скрывала своё ликование. Кто-то в костюме-тройке потерял сознание. По совету таксиста Рекальде прошёл через чёрный ход — полиция беспечно проводила его взглядом, уверенная, что премьер-министр Белгравии порядочный человек и ни на что в госпитале не покусится.
Инесса лежала в палате одна. Увидев Игнацио, она захотела вскочить и подбежать к нему. Не позволила нога — Рекальде пришлось долго растирать её лодыжку, прежде чем боль утихла.
- Ты всё такая же, - улыбнулся он, посмотрев в глаза боевой подруге.
- Боюсь, что нет, - Инесса смущённо вертела в руках голубую коробку с пирожными. - После этого случая с Диной я сама не своя.
- С Диной? - смутился Игнацио. - Что с ней случилось? И почему её здесь нет?
- В реанимации, скорее всего, - Инесса, нервно дрожа, натянула на себя одеяло. - Доктор Луччани говорила что-то про операцию, про очаговые изменения, про зрение. Я, конечно, почти ничего не поняла, но Дина, услышав её, совсем затосковала. Если раньше она хотя бы жаловалась мне, то после этого и вовсе замолчала. Отвечала коротко, по-командирски как-то. Вчера засыпала и вдруг будто не смогла дышать. Сковало её что-то или застряло внутри, не знаю. А потом она стала постанывать или повизгивать — ни дать ни взять совёнок. К утру только заснула.
- На что жаловалась, Несси?
- На страх. Страшно ей на тоненькой ниточке жизни висеть и под нож ложиться. И одиноко, наверное — у меня хотя бы ты есть, а у нее все на Кавказе. А оттуда выехать теперь большое везение.
Рекальде почувствовал, как что-то колкое и горячее давит на него изнутри. Хотелось бежать прочь, на воздух, но он понимал — не поможет.
- Она не обмолвилась о Лаудерове, о финале реконструкции?
- Ни словечком. Мне показалось, она даже обрадовалась, когда услышала о завершении реконструкции и сдачи Лаудеровым портфеля. Она не Валежный и за власть зубами держаться не будет, учитывая, как ей эту власть в зубы втиснули.
- Какая разница уже, - Рекальде отвернулся к окну и сквозь зубы процедил, - а я дурак. Редкостный дурак.
- Почему? - встревожилась Инесса.
- - Потому что вечно делю всё на чёрное и белое. На друзей и врагов. На политиков и учёных. И потому что слишком полагаюсь на логику, забывая об этом! Юдифь просила меня помочь дининой семье добраться сюда. Посчитал красивым жестом, хотел было уже отказаться, а теперь... Несси, я должен позвонить премьеру Белобокову.
***
- Как она, доктор Луччани? - крепкий фермер взволнованно мял в руках чёрную фуражку. Рядом в кресле набирала знакомый номер ухоженная женщина с мягкими чертами лица. Доктор поправила микрофон-переводчик на груди и торопливо сказала что-то по-итальянски.
- Операция прошла успешно, теперь риск потери зрения минимален. Для интеллектуальной деятельности прогноз благоприятный. Правда, появились ограничения для транстемпорации — перемещаться можно не раньше 1963 года.
- Да бог с ними, с транстемпорациями! Спасибо Вам, доктор! - пожал ей руку фермер. - Можно нам теперь с нею увидеться? Час назад приземлились для этого!
- Не стоит торопиться — она сейчас в реанимации. Лучше подождать до завтра. У вас же забронирована гостиница?
- Конечно, - ответила женщина с мягкими чертами лица. - Мы сами этого не ожидали.
Доктор Луччани недоуменно поправила очки.
- То есть как это — не ожидали?
- Мы вообще не ожидали, что будем здесь, док, - опустила глаза женщина. - Брат мой чем-то прогневал республиканскую администрацию, когда началась реконструкция. Дело замять успели до введения военного положения — повезло. А вот когда ввели, выпускать за границу стали по выездным листам — нас там, разумеется, не было. Мы уже отчаялись, когда узнали об аварии поезда в Милане — жалко было Дину. Ещё жальче было то, что мы её могли не увидеть — всякое случается. Простите, доктор, если...
- Ничего-ничего, - внимала доктор Луччани с интересом.
- И вот сегодня утром нам позвонили из администрации губернатора и прислали выездные листы с билетами и гостиничной бронью. Сказали, оплачено из федеральных средств. Не знаем, за какие заслуги.
- Лиза, - покосился на женщину фермер, - может, на убежище подадим, пока не поздно? Вдруг они что-то задумали. Тем более настолько скоропалительно это всё...
- Не стоит, - в коридоре показался Рекальде в чёрном костюме. - Вы, конечно, поступите верно, но запоздало.
- Прошу прощения, или мы вас где-то видели? - настала очередь фермера удивляться.
- Вполне возможно. Меня зовут Игнацио Рекальде. Без помощи вашей дочери моя политическая карьера рисковала завершиться одновременно с моей жизнью. Помощь ей и вам была моим моральным долгом. Тем более что моя супруга не последний человек в Amnesty Transtemporal, которая, будем говорить откровенно, прикормила господина Белобокова. В какой-то момент это стало возможным использовать на благо людям. Редкое везение для правозащитной организации.
- То есть, это вы.., - фермер не знал, что и говорить.
- Да, это я настоял на включении вас в выездные листы. Что до убежища, то не стоит отнимать его у тех, кому оно скоро и правда понадобится, - премьер загадочно улыбнулся. - Наслаждайтесь возможностью быть семьёй.