Конкурс

 

На самом деле, после того как Амаду поступил в ГИТИС,а я в во ВГИК мы стали видеться всё реже и реже. Если вы думаете, что учеба на режиссера театра какой-то веселый долгий один-сплошной-праздник, то это не совсем так. Будущие актеры и режиссеры на какое-то время превращаются в своего рода монахов, запертых в ограниченном пространстве в комнатах с черными стенами и черными плотными занавесками на окнах. И не выходят оттуда целыми сутками. Репетируют, едят, спят прямо там же в мастерской.

В смысле самоотдачи и дисциплины сценарная мастерская по сравнению с актерской и режиссерской это просто верх разгильдяйства и индивидуализма. Режиссер и актеры работают в команде, им необходимо общение, обмен идеями, активное взаимодействие, понимание, связь. Сценарист – вещь в себе, погружение в особое состояние, отрешение от мира – основа его работы. Это потом надо из этого состояния выйти и выгодно продать себя, вернее свой продукт. Не у всех это получается. Некоторые настолько погружаются в свою вселенную, что потом просто не могут нормально функционировать. Увы, талант не всегда предполагает коммерческий дар и коммуникативные способности.

И всё же мы созванивались, встречались. Амаду делал ставку на свою внешность. Достаточно экзотичную. И, в конце концов, нашел работу. Его пригласили в театр Et cet;ra. Драматург Галин ставил там свою пьесу «Конкурс». Проект был коммерческим. Суть в том, что некий богатый японец набирает для страны восходящего солнца прекрасных девушек для работы гейшами. Ну да, девяностые, в России, в глубинке, а действие происходит в городе Курск, женщинам некуда податься, денег нет, работы нет, мужики пьют, только в Японию и ехать за счастьем. Так вот, за дефицитом настоящих японских актеров на Московской театральной сцене, Амаду предложили сыграть почти самурая. Алтаец, японец, на европейский взгляд – какая разница. Языки тоже не многие знают. Поэтому Амаду и говорил весь спектакль на алтайском языке, выдавая его за японский. Для этого он менял интонацию с мягкой, текучей алтайской на резкую, отрывистую якобы японскую. Со стороны Амаду это был такой стёб. Для посвященных постановка обретала второй план. Для большинства же зрителей это была обычная лирическая комедия.

Не многие знают, что Амаду пошутил и еще кое в чём. Программка спектакля представляла собой псевдо фото канцелярской книги, где синей пастой между черными линиями шел список имен и фамилий претенденток на работу в Японию. Так вот в этом списке были фамилии некоторых знакомых Амаду, а ещё и нашей общей знакомой – Иринки-большой. Ну да, ведь она тоже уехала за границу в поисках лучшей жизни, только не в Японию, а в Болгарию. А еще, зачем-то, наверное, опять же из озорства, Амаду разместил в том же списке на программке имя и фамилию своей бывшей девушки Наташи, той, что когда-то приютила нас в общежитии щепки.

Иринка несколько раз проезжала через Москву в Болгарию и обратно на Алтай. Сначала я встречал её на вокзале, потом в аэропорту, один раз она даже ночевал у меня в общежитии. Деликатный сосед ушел к знакомым. Мы проговорили полночи. Иринка рассказывала про жизнь в Болгарии. Там море. Там тепло. У Мишо ресторан. С каждым приездом Ирина становилась все стройнее и прекраснее, и всё больше разговаривала на русском языке с акцентом. Поначалу я думал, она прикалывается. Но нет, оказалось она даже не замечает, что говорит не так как раньше. А однажды она проехала через Москву и не написала, не позвонила. В последнюю нашу встречу уже в Горно-Алтайске я спросил «почему». Иринка засмеялась: «Муж не разрешает». Так в моей жизни была открыта длинная череда мужей, которые не разрешали своим жёнам встречаться со мной)

А тут ещё приехала в Москву Наташа. Ну, вы помните, модель из Воронежа. Мы переписывались. Наташа активно готовилась поступать в театральный вуз. Спрашивала, что почитать, какие отрывки взять для экзамена. Я, конечно, не большой специалист, но мне нравилось быть этаким наставником, это была какая-то другая роль, иная, чем повседневные роли студента и сторожа. Так вот, Наташа приехала в Москву в надежде записаться на какие-нибудь предварительные курсы актерского мастерства. Отец её ребенка, бизнесмен и наркоман, умер, оставив ей какие-то деньги. Их она и решила вложить в коммерческое обучение. Я ей честно сказал, что сомневаюсь, что из этого может что-то выйти.

Наташа осталась на несколько дней в Москве. Как раз были выходные. Я предложил ей ночевать у меня в детском саду. Там как раз был такой раскладной диван на двоих. Конечно, я его уступил Наташе. Мы скоромно поужинали тем, что оставили мне на кухни: рассольником с морковкой, котлетами с морковкой и запеканкой с морковкой. Правда, ужинал почти только я один. Наташа сказала, что не голодна. С трудом удалось заставить её съесть хотя бы печенье.

Я ушел спать в музыкальный зал. Но мог заснуть. Наташа пришла ночью ко мне и сказала, что ей надо поговорить. Я тоже не мог спать. Сколько месяцев у меня никого не было? И сколько это ещё может продолжаться? Я обнял девушку. Наташа не отстранилась, просто стала уклоняться от поцелуев: «Сергей, ну я же пришла серьёзно поговорить!»

Я отстранился и сел на серый ковролин музыкального зала. Она пристроилась рядом. Мы отражались в высоких зеркалах. На мой взгляд, мы хорошо смотрелись рядом. Господи, ну почему двум людям нельзя просто быть вдвоём? «Я прочла все книги по списку, который ты мне прислал, не все поняла, но я старалась. И всё же я не уверена, что поступлю». Возникла пауза. Я изобразил сосредоточенность и серьезность, хотя кровь стучала в висках, я готов был сделать сто кругов вокруг детского сада, чтобы как-то унять волнение, дикое желание не то что обнимать, а просто рвать, мять, выворачивать наизнанку, перекручивать, переламывать, перебрасывать, втискиваться, вламываться, проникать, взрываться.

«Я тут познакомилась с одним человеком. Очень хорошим. И очень богатым. И он зовет меня замуж. Но для этого мне нужно уехать с ним в Канаду», - сказала Наташа. А я не сразу понял, о чем это она? Какая Канада? Какой человек? Есть я и ты, есть вот эта ночь. Ковролин, зеркала, моё безумное желание сделать тебя и себя счастливым прямо здесь и сейчас. «Так вот, - продолжала с серьезным лицом прекрасная модель Наташа, - я думаю, стоит ли поступать, тратить деньги на курсы, или согласиться на предложение этого человека. Ради ребенка. Я ведь этого человека не люблю. Но он очень хорошо ко мне относиться. Он хороший. Ты должен мне посоветовать, что делать». Я? Почему я? «Ну, ты же мой друг! Ты умный». Умный, умный, лучше бы – желанный.

«Я не могу ничего советовать тебе. Я совсем не умный. По крайней мере, сегодня ночью и рядом с тобой. Твоя красота делает меня глупым. Как ты не понимаешь?» «Я понимаю, - отвечает Наташа, - но мне больше не у кого спросить. А ты объективный и желаешь мне добра». Зверь во мне рычит, ревет и рвётся с цепи. Как я могу быть объективным, если ты мне нравишься? «Ладно, - говорю, - надо подумать». Наташа довольна, Наташа уходит спать.

А я не могу заснуть. Ухожу на первый этаж, в комнату, где стоит машинка Ятрань. Набиваю, настукиваю, наколачиваю, рвя ленту, ломая буквы, пробивая насквозь бумагу, рассказ про маньяка, который притворяется сторожем детского сада, заманивает туда молоденьких девушек и убивает. Расчленяет тела в детском душе, пользуясь кухонным ножом, тем самым ножом, с помощью которого повар готовит обед для детей. Мясом жертв маньяк кормит местных бродячих собак. И псы, в благодарность, охраняют его детский сад. Всё бы хорошо, но куда дальше вести свой рассказ я не понимал. Уж слишком всё было идеально устроено у моего отрицательного персонажа. Следователь, которому поручили это дело, уверенно и семимильными шагами приближался к алкоголизму и раку лёгких.

На столе лежал журнал «Досуг». От нечего делать - полистал, и увидел, что завтра в Et cet;ra «Конкурс». Я уже был, по приглашению Амаду, на этом спектакле. А почему бы не сводить на него Наташу. Ей и приятно будет и полезно.

Восторгам Наташи не было предела. Ей понравилось все, и театр, и спектакль, и как играли актрисы, и Амаду. «Ах, как здорово! Спасибо, подарил мне этот вечер! Я всё поняла. Я знаю, что мне нужно делать», - мы шли по темному бульвару Рокоссовского, Наташа держала меня под руку, но всё время дергала, останавливалась, заглядывала в лицо, красиво откидывала рукой длинные волосы, которые закрывали её ушки. Ушки-лопоушки, вы помните, которых она так стеснялась. Но сейчас она забыла обо всём. Я подумал: «Ну, слава богу, вот хоть одну красавицу оставил на родине, а точнее – двух, ребенок же тоже останется». А Наташа продолжила: «Актрисой быть так прекрасно. Я поняла. Но это не моё. Моё дело – семья, дом, воспитание детей, в хорошей обстановке, в хорошей стране, чтобы моим детям не приходилось вот так искать работу где-нибудь в Японии. Я всё поняла, я поеду в Канаду». Вот так. А ведь авторы спектакля явно рассчитывали на противоположный эффект. Как я. Неисповедимы пути девичьих мыслей и девичьих сердец.

Наташа исчезла из моей жизни, как и Иринка. Не знаю, как они живут сейчас, каково им на новой родине. Надеюсь, они наши то, что искали. А главное – себя.

Сергей Решетнев © На фото сцена из спектакля "Конкурс", Амаду в простыне в центре