Я вскочил с кровати, опередив свой биологический рассвет часов на шесть – в четверть девятого. Сердце долбилось в ребра: сегодня должна решиться моя судьба. И теперь я уверен в счастливом решении. Я чувствую это, как может чувствовать только настоящий писатель – человек, живущий не мыслями, но интуицией, глубинным знанием космоса.
Мои первые девять романов были совсем не плохи, но каждый раз выяснялось, что похожий сюжет где-то уже всплывал. Буквально на месяц, на неделю раньше… Но теперь все по-другому. Моя десятая книга! Такого никогда, ни у кого не было.
Короче, парень 20 лет готовился к полету на Марс. Тренировался, сидел на диете, отказывал себе во всем элементарном, даже алкоголе и наркотиках. Не говоря уже про групповой секс. Вау! Круто! Ну и вот он, наконец, летит. Там, в космосе, куча (нет, я гений, гений!), просто куча бесподобных приключений! Корабль теряет связь, космонавты мрут, как мухи, кто от голода, кто от жажды, а двое просто исчезли. Мой герой остается один, но он уже мчится к земле. Обратный путь занимает годы, за окном корабля только звезды, они всегда стоят на месте. И вдруг – луч света! Он всматривается и видит двух марсиан с карманным фонариком, идущих по космосу, аки посуху. Они его тоже видят и из любопытства влезают в звездолет. Космонавт падает в обморок. А это были два водопроводчика. Оказалось, что «полет» был лишь последним этапом подготовки к настоящей экспедиции, но за эти годы космическое агентство разорилось и про корабль, расположенный в подвалах, нынче переданных муниципалитету, все просто забыли. Водопроводчики, оценив ситуацию, сдают изможденного и обессилевшего космонавта в психушку. Но это его не сломило. Он сбегает оттуда и убивает всех, кто виноват! Вау! Ге-ни-аль-но!
Нет, я не вхожу – я гордо вплываю в комнату издателя г-на Вагриусова. Когда-то он решал мою судьбу, но теперь я здесь ставлю условия. Он уже все прочитал, смотрит на меня скромно: «У вас, Григоров, очень хорошо прорисованы детали! Молодежи нужно у вас учиться делать банальности».
Последнюю фразу я прослушал.
- Ну ладно уже тебе сопли жевать, – я решил сразу брать быка за рога, то есть издателя за яйца. – Давай обсудим тираж и мои гонорары.
Тут он вдруг замялся, будто его тяготит что-то: «Извините, Григоров. Мне нужно отойти на пятнадцать минут. А вы тут располагайтесь, чайку попейте. Киношку вот посмотрите, я сейчас вам поставлю, чтобы не скучно было. Занимательная, знаете ли, картина»…
Трудно сосредоточиться на кино, когда упоен своей творческой победой. Я постоял у окна, гордо обозревая огромный город, лежащий у ног небоскреба. Глотнул чаю, выкурил пару сигарет. Когда, наконец, бросил взгляд на экран, увидел картинку, которая очень напоминала мое представление о космическом корабле. А вот и пилот: заросший, небритый. Любопытно…
Я не сразу понял, что вижу, а когда понял – почувствовал давно знакомое… Лет 15 назад я, сержант Григоров, подвернул ногу и отстал от взвода в зеленке. Своим не стал подавать даже знака: с хромым их бы всех перебили как куропаток, мы и так драпали. Я просто лежал под кустом, сначала слушая, как уходят наши, потом – как меня ищут не наши. И я понимал, что найдут непременно, вопрос только: через пять минут, или через двадцать… И вот сейчас повторилось все то же: пот, холоднее которого не бывает, и сладковатая на вкус безысходная досада, которая хуже любого страха.
Кадр за кадром, кадр за кадром, кадр за кадром я понимаю, что кино ничем не отличается от моей книги. Вагриусов давно уже сидел рядом, положив руку на мое мокрое плечо, а я все смотрел и смотрел кино, будто не знаю, что будет дальше.
Я опять промахнулся и написал, что уже не только написано, а даже снято.
- Мы не обвиняем вас в заимствовании, - мягко начал издатель. – Иначе мы говорили бы совсем в другом месте. Более того, милый мой Григоров, я глубоко убежден, что вашу книгу написали именно вы сами. Просто вам снова немножко не повезло. Но не терзайтесь, друг мой. Ну, ну… Я сейчас вам скажу то, что стоило бы сказать, когда я читал ваши прошлые книжки. Раз уж вы про космос писали, то примите такую аллегорию, друг мой. Представьте себе спутник, который крутится на орбите. Сколько человек его видят? В иной день – никто, иногда кто-то один заметит, а иногда сразу несколько тысяч. Тогда того, кто первый крикнет: «Смотри, *****, спутник!», и будут считать истинным ньюсмейкером и первооткрывателем… Да, друг мой… Вот так и мысль, которая витает в ноосфере. Иную мысль никто не подхватит, или кто-то один. Тогда его назовут гением. А на другую идею сразу многие набрасываются. И вот в один и тот же день и час сотни писателей садятся писать одну и ту же книгу. Кто успел первым – тому честь и хвала. Остальные сосут. А вы, друг мой, всегда остаетесь в числе остальных. Бросайте вы это занятие, Григоров. Идите к нам редактором, будете поправлять молодых борзописцев. У вас такой хороший стиль…
С этими словами Вагриусов по-отечески похлопал меня по щеке и заглянул в глаза. Но, я полагаю, увидел в них нечто, поскольку резко отшатнулся и почти сразу подошел к телефону, набрал и сказал: «Сата Наиудович! Здравствуйте, дорогой, здравствуйте. Есть у меня один кадр для общего дела»…
После звонка Вагриусов стал говорить со мной сухо и даже официально:
- Вас ждет Сата Наиудович. Он - мастер по производству писателей. Не ошибитесь с ударениями: Не Сатана Иудович, а Сата Наиудович. Он обычно делает за вас всё сам, так что вам свою голову ломать не придется. Подойдите к нему в бар через полчаса. Всё, ступайте в славу.
Я был рассеян и раздавлен горем: опять написал то, что уже написано. В Этих печальных размышлениях меня и застал Сата Наиудович. Вероятно, он меня знал, поскольку подскочил энергично и начал сразу, без знакомства:
- Ох, ох! Поймал мысль, носил на руках, а она оказалась не девственницей. А она уже была у всех! Удавиться можно! Да с этим все сталкивались по сто раз! Слабаки вешаются, а сильные идут дальше. И кисни, если хочешь!
Я молчал. А собеседник стал пародировать Ленина:
- Все, что вы написали до сих пор, было, батенька вы мой, совершеннейшее говно! – Сата Наиудович запрокинул голову и расхохотался. – Ну просто полное говнище! - он ударил ладонью по столу и зашелся в истерике.
Когда я решил его убить, он вдруг стал серьезным и сказал:
- Начинайте писать новую книгу. Берите аванс, и: работать, работать, работать!
Он швырнул на стол немыслимую для меня пачку денег и отвернулся к окну, забыв о моем существовании.
Я мялся, а когда он удивленно констатировал: «Как! Вы еще здесь!», то я решился переспросить:
- А… о чем писать-то?
- О чем хотите, о том и пишите. Еще вопросы? – он энергично отвернулся к окну, всем видом давая понять, что я его отрываю от важного созерцания.
- Так ведь… ну все, что я пишу… уже написано миллион раз. Я не знаю, что писать, как писать, зачем писать?
- Зачем? (Сата Наиудович хитро прищурился и почесал свою расцарапанную ногтями лысину):
- Скажите, батенька, вы трахались когда-нибудь?
Я удивленно посмотрел на него, а он, выдержав хитрую, ленинскую паузу продолжил:
- И не только трахались, батенька, но и еблись. А зачем же, спрашивается? Ведь до этого то же самое делали миллиарды. Вы повторялись, не придумывая совершенно ничего нового.И не задумывались об этом! И правильно! Хотели - и трахались. Потому что это вам нравится. И вы не боялись повториться, ха-ха. Вот так же, батенька, и с творчеством. Хочешь писать – пиши. Нравится писать – пиши. И не думай о том, что это уже делали другие. Все, батенька, забирайте деньги и немедленно идите ****ься… то есть, тьфу, писать. Писать, писать, писать!
В гардеробе я опять наткнулся на Вагриусова. «Ну что же, могу вас, любезный мой друг, искренне поздравить», - сказал он.
- С чем? – раздраженно выдохнул я, хватаясь за карман с огромной для меня суммой.
- Ну не с авансом же, это мелочь… С тем, что вас приняли в гении, душа моя! А деньжат вам еще подкинут, сколько надо. Кстати, не забудьте прочесть завтрашние газеты. Там сообщат, что вас решено наградить Государственной премией.
- За что? Я же НИЧЕГО НЕ НАПИСАЛ?
- Да неважно, счастье мое. Вся литература давно написана, осталось только вставить нужную иллюстрацию в вашу обложку. Но об этом мы сами с Сата Наиудовичем позаботимся… А к вам такая просьба. Вы ведь уникум в своем роде… Ни одному гению такого не поручишь – новаторствовать начнут… Халтурщикам - тоже давать нельзя. А если отбросить всех гениев и халтурщиков, то остаетесь только вы – как добросовестный не гений. Вам нужно написать к выборам серию статей. Спокойно, в вашем стиле, то есть – банально, без новшеств, и - про нашего вождя. И не пугайтесь, эту крайне важную для страны халтурку мы издадим под другой фамилией. А ваш новый роман уже написан за вас. Роман великого Григорова будет революционным влитературе. Обещаю: зачитаетесь!
Так началась моя новая жизнь. Моя слава росла. И мне искренне нравились эти загадочные, непонятно кем написанные, но подписанные мной книги. И мне нравились полученные за них гонорары и литературные премии… Сам же я делал то, что мне задали. Писал в своем унылом стиле стиле статьи за некоего Сергеева. Сата Наиудович меня часто хвалил, ласково называя мою работу «добросовестной самозабвенной дристней».