То, как штурман Мирный водил бомбардировщик, уму непостижимо. Скажем, если пилот его заходит на вираж над страной невероятного противника, и Мирному в наушник говорят: "Подготовить заряд для сброса!", штурман в ответ шевелит губами в ответ: "Есть", вытаскивает из коробки бомбу и нажимает последовательные кнопки готовности. Когда те же наушники ему прощебечут: "Бросай!", в ответ он подарит тоже слово, что и в начале.
На летном лугу за вином Мирный хвастается пилоту:
- Если бы приказ был не тренировочный, а, скажем, боевой, то букет мегатонн на цель я не сбросил бы. Так-то вот, брат-пилот.
После выхода на пенсию на гражданском лайнере военный летчик прилетел в ту же Ниигату, над которой со смертью в руках кружил под командованием. На улице этот ловкий пенсионер изловил прохожего, чтобы выяснить локацию главного храма. Туда он пришел бравым и опять произнес:
- Этот славный город, прости-ка меня. По приказам я выполнял задание другой уверенной страны. Однако, если бы распорядились "ответным ударом" сбросить смерть, я бы не "ударил". При том ведь ясно, как японское солнце, меня бы потом расстреляли.
Город в лице храма подумал и засомневался:
- Кто знает, не ударил бы ли?
По очевидным обстоятельствам, храм простил штурмана Мирного потому, что тот заехал. Потом (за доброе намерение) подарил пенсионеру долгую и веселую жизнь.
Когда Мирный был уже старым и во власти имел хорошую комнату с модным ремонтом и гигантским телевизором, ежечасно он поглощал военные хроники да новости. Те мелькали на каналах, на которых происходили вооруженные конфликты. И когда дети шустрили на работе, а потом на простынях, пенсионер тихонько плакал от чужих "подвигов", приводишим к современным бессмысленным жертвам. Нажимая гашетку каналов, мужицкими кулаками он тер добрые глаза и поглядывал на свое молодое фото со шлемом, стоявшее на серванте.