Как часто мы думаем, что хорошо знаем историю своей страны, своей культуры, литературы…. А уж о нашем-то великом поэте Александре Сергеевиче Пушкине, конечно, знаем всё. Но такая самоуверенность, зазнайство, частенько преподает нам урок: «не будь самонадеянным всезнайкой! Интересуйся историей. Учи историю!»
Питер – Санкт-Петербург – (а тогда – Ленинград) был для меня родным городом. Казалось мне, что все исторические места здесь, связанные с именем Пушкина, знаю.
Конфуз со знанием истории произошёл на одном из военных аэродромов на реке Оредеж. Железнодорожная станция Сиверская, что в семидесяти километрах от центра Питера. Рядом знаменитая Гатчина…. Пушкинские места: Царское Село, деревня Кобрино, где домик Арины Родионовны, няни поэта, Михайловское, Тригорское… . Ну, всё известно! .
В 80-тые годы прошлого века, волею служебной необходимости, проводил лётные испытания самолёта на этом аэродроме. Режимы были не очень сложные. Фиксировался заход на посадку. Остальная часть полёта выполнялась только для того, чтоб повторить главную цель испытаний, заход на посадку. Работали на небольшой высоте, не выше четырёхсот метров над землёй. В свободную от испытательного режима часть полёта я мог любоваться земной поверхностью. Места здесь ровные. Видно далеко. Под нами проплывали: шоссе Ленинград-Луга-Псков, деревенька Выра, дачные участки ленинградцев. В Выре меня заинтересовал православный храм. Летая по разным весям страны, находясь в командировках, любил посещать местные церкви. Какая-то умиротворяющая чистота и торжественность была в них. После такого посещения и сам становился чище и спокойней.
В один из свободных от полётов дней всем экипажем отправились в Выру. Кроме Храма нас там ещё интересовал местный придорожный ресторанчик. Ходили слухи об очень приличной кухне этого заведения. И назывался он тепло, по-домашнему: «Трактир Самсон Вырин».
Было лето. Тёплый, чистый деревенский воздух настраивал на добродушный, расслабленный отдых. В то время ещё не было засилья автомашин на дорогах, и воздух был действительно чистый, деревенский. К тому же было воскресенье. Шестое июня…. Храм посетили. Поставили свечи. Сделали пожертвования. Впереди – ресторан!
«Сок начал выделяться».
Вдали у дороги виднелась небольшая часовня. Рядом с ней какие-то постройки, огороженные забором из чистых, светлых, добротных досок. На входе деревянные ворота с навесом.
«Вот молодцы! Как хорошо оформили ресторанчик!» – восхищаемся мы. Зашли через ворота. И… остолбенели! Словно сразу шагнули в прошлое. Шагнули и замерли. Внутри двора расставлены конные коляски. Отдельная конюшня. Какие-то хозяйственные постройки. Двор замощён булыжником. Два дома. Один – побольше, второй – поменьше. Много народу. В центре двора сооружен импровизированный театр. «Кресла» – оструганные доски на чурбаках. Такая же сцена. Во дворе большинство людей одеты в русскую крестьянскую одежду. В старинную. Девятнадцатого века.
Экипаж повесил носы. Делимся между собой: « поесть-то не придётся – людно…. Когда наша очередь подойдёт?»
Спрашиваем одного, по одёжке, – явно работника этого заведения:
– Где тут у вас кормят? В которой избе? – он остановился и с изумлёнными глазами, и вытянувшимся лицом, молвил. Именно – «молвил».
– А здесь не кормят…
– А что же здесь?
– Музей!
– Какой? – теперь лица вытянулись у нас.
– Станционного смотрителя! – произнёс он по слогам, едва проглотив ком слов, застрявших в его горле от удивления и возмущения нашей «серостью». – А сегодня – шестое июня! – чудом не подавился словами, вылетающими из него.
Тут до нас стало доходить, что попали мы не в ресторан, а в музей на праздник. Ещё раз кого-то спрашивать было не прилично. Начали вспоминать, какая же праздничная дата может быть шестого июня. «Станционный смотритель», «Выра». «Пушкин! День рождения Александра Сергеевича!» – вдруг вспомнилось почти одновременно всему экипажу.
Стыдно стало от того, что попали в неловкое положение из-за своей памяти. А вот осознание факта, что присутствуем на празднике истории, что соприкасаемся с местами, где бывал великий поэт, радостью разливалось в наших сердцах и душах.
Не знали мы о музее литературному герою. В то время это был первый и единственный литературный музей в нашей стране – «Дом станционного смотрителя». А здесь была создана атмосфера почтово-дорожного быта девятнадцатого века. В пушкинское время на Белорусском почтовом тракте, так называлось это шоссе в те времена, стояла третья от Санкт-Петербурга почтовая станция – Выра. Здесь меняли лошадей, отдыхали путники.
На дворе этой почтовой станции находилось всё необходимое для её деятельности. Здесь были: дом смотрителя, конюшня, кузница, амбар, сеновал, коновязь, колодец, шорная. Всё деревянное. При въезде на почтовую станцию стояла придорожная часовня в честь святых мучеников Косьмы и Дамиана, теперь она восстановлена после варварских следов войны 1941-1945 года.
При поездках в родовое имение Пушкин любил отдыхать в Выре. Такие посещения дали ему пищу для создания повести Станционный смотритель. И в последний путь в Михайловское тело великого поэта и гражданина России покоилось целую ночь в часовне. Это было его одиннадцатое посещение почтовой станции Выра.
Мы всем экипажем стояли перед двумя одноэтажными домами, покрашенными в розовый цвет. Их соединяла каменная стена с навесными деревянными воротами.
Молоденькая весёлая девушка в цветастом сарафане, наш экскурсовод, рассказала, что один из домов – копия почтовой станции пушкинского времени. Внутри почти все вещи подлинные. Вот на столе лежит шнуровая книга, на ней подорожная Александра Сергеевича Пушкина, которую он сам держал в руках! Изумление и восторженность охватили нас. На другом столе у большой голландской печи – чайная посуда 1820-х годов. Здесь же подлинные дорожные вещи постояльцев, нетронутые постели жильцов.
На столике Дуняши, героини повести «Станционный смотритель», рукоделие, недошитый сарафан, забытая вышивка на пяльцах. На комоде разбросаны простенькие украшения.
Во втором доме располагалась "ямщицкая" с вещами быта «водителей почтовых повозок» и крестьян. На стенах развешены хомуты, уздечки, конские сбруи, дуги с колокольчиками. Вот куда мы попали.
А на дворе продолжалось представление. На деревянном помосте сцены разыгрывался какой-то эпизод из повестей Белкина. Присели и мы на хорошо оструганные доски-лавки.
Выступления самодеятельности закончились. На сцене появился стол для президиума. Пожилой мужчина начинал официальную часть празднования «Дня рождения Александра Сергеевича Пушкина». Зашелестели голоса зрителей: Дудин, Дудин, Михаил Дудин. Я вспомнил, что во времена моей молодости, когда жил и учился в Ленинграде, бывал на вечерах поэта Михаила Дудина. Да, это был он, такой длинный и сутулый, словно хотел казаться пониже.
Рядом со мной сидела уже не молодая, но с очень приятным добрым лицом, женщина. Её простенькое светлое ситцевое платьице с огромными голубыми васильками, коротенькие белые носочки и простенькие босоножки – всё гармонировало с общей обстановкой на почтовом дворе. Она казалась мостиком между эпохами. Эпохой Пушкина и современным миром. Она была спокойна. Тёплый летний день, чистый воздух, общая праздничная обстановка явно действовали на неё умиротворяюще.
«Наверно, дачница из Питера», – решил я. Возбуждённый тем, что нежданно-негаданно попал на день рождения Александра Сергеевича, я не мог сидеть спокойно и всё ещё переживал ощущение неловкости и вины в том, что… . Ну, что плохо помню историю!... И, конечно, обратился к ней.
– Это ж надо!? Столько раз пролетал над этим двором и не знал, что это музей великому произведению великого Пушкина!
Она повернулась ко мне с интересом:
– Вы лётчик? Я тоже во время войны имела отношение к авиации, – она замолчала, задумалась. Словно снова окунулась в войну. – Училась в ШМАСе… . Это – школа младших авиационных специалистов, – поясняла она мне то, что я и так хорошо знал, что такое ШМАС. – Убежала оттуда на фронт. Не то, что «убежала», а добилась перевода в запасной полк. В этой-то школе нас готовили, как «спецов» по обслуживанию авиационных приборов на самолётах. Стрелочки, мембраночки, шестерёнки… Это не для меня. А вот из запасного полка прямым путём на фронт. Пехота, – она задумчиво улыбнулась. Чуть-чуть улыбнулась. Одними губами и морщинками у глаз.
– И я тоже убегал. Уже был воспитанником БАО, фронтового батальона аэродромного обслуживания. Но, однажды, под Кенигсбергом, рядом с нашей частью остановился пехотный полк. Там я познакомился с миномётчиками. Они меня начали зазывать к себе наводчиком. Второго приглашения мне не надо было. Но на утро, когда полк и я вместе с ним готовились к маршу на штурм прусской крепости, появился мой командир отделения из БАО старший сержант Борис Пургин с бойцом. Оба при оружии и меня «под конвоем» вернули к прежнему «месту службы», пообещав «отдать под трибунал».
«Дачница из Ленинграда» рассмеялась.
И тут Михаил Дудин начал приглашать почётных гостей праздника на сцену. Назвал фамилию: «Юлия Друнина». Сидевшая рядом со мной скромная тихая женщина встала и пошла на сцену… . Так я получил второй укор совести. Сидел рядом. Вёл беседу. И не знал, что это Юлия Друнина! Великая поэтесса двадцатого века. Фронтовик, Ленинградка. Я помню её «Зинку». Не всё. Но окончание мне врезалось навсегда:
Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый
У нее ты была одна…
Это всегда меня трогает до слёз. Сколько таких мамок осталось без своих кровинок Зинок, Ванечек….
Закончилась торжественная часть. Поэтов окружила толпа почитателей. Там же была и моя новая знакомая «питерская дачница». Пробился поближе к ней. Увидела. Улыбнулась. Взял её руку. Поцеловал.
– Простите, что не узнал. Ваша «Зинка» сидит у меня…, – показал на голову и на сердце. Спасибо.
Она погладила меня по голове и подарила свою задумчивую улыбку.
Память о Юлии Друниной, о музее Станционного смотрителя остались в моей душе навсегда.
Знайте историю Родины. Очень неловко попадать в такие вот положения.
Продолжая полёты в последующие дни, нарушая указания диспетчера, изменяли курс полёта в сторону от того места, где был музей и стояла часовенка Косьмы и Дамиана. Мы словно боялись потревожить место, где тело великого сына России покоилось лишь одну ночь.
Февраль 2014 года