«Судьба милиционерская – ругаться целый день».
А.Галич
Глава 6
Старший смены, Серёгин Владимир Николаевич, с прибором «Spidgan» остановился в Дурыкино, и стал передавать мне на пост 49 км автомашины, водители которых нарушили скоростной режим. Передал он мне грузоперевозчика из Финляндии на «Вольво». Останавливаю, приглашаю водителя в помещение поста.
- По - русски говорите? – спрашиваю.
- Найн.
Знает ли он английский, я спрашивать не стал. Рисую ему знак: «ДУРЫКИНО»,
и цифру - 60 км.
- А вы двигались восемьдесят километров, - говорю я ему, показывая рисунок.
- Найн, - не согласился финский водитель.
Вызываю Серёгина по радиостанции, запрашиваю его: с какой скоростью двигалась автомашина «Вольво».
- Восемьдесят километров в час, - громогласным голосом отвечает старший смены.
- Айн момент, - сказал финн, соскочил со стула, и скрылся за дверью. Побежал к машине.
Вернувшись, он снова сел на стул и поднял на животе свитер. За поясом
торчал батон финского сервелата «Салями». Страшный дефицит в то время.
- Найн,- сказал я, развернул манифест и сделал в нём запись о нарушении ПДД. При выезде из страны, на таможне, согласно записи, он будет подвергнут штрафу.
В другой день, Трубаев с поста 49 км передал мне на пост 47 км, чтобы я остановил дипломатическую автомашину посольства Англии, которая проехала его. На том посту была прямая связь с Москвой по телефону. А тогда между нашими странами были очень натянутыми отношения, если не сказать больше. А когда они были добрые? Водитель мне предъявил дипломатическую карточку третьего секретаря посольства Англии, а он пользовался дипломатической неприкосновенностью на основе взаимности.
- С какой целью я остановлен? – задал мне законный вопрос дипломат. «Я и сам хотел бы знать, с какой целью»?
- Подождите минуту, я сейчас всё выясню, - сказал я ему, и поспешил на пост.
Звоню Трубаеву:
- Анатолий Александрович. Остановил. Что дальше?
А он мне заявляет:
- Его надо было только проконтролировать, останавливать не надо.
- Так, я бы и так проконтролировал, - возмутился я.
Это я попал. Что я мог сказать подданному Великобритании, кроме извинения. МИД СССР получил ноту протеста от посольства Англии, о чём в течение получаса из Москвы известили дежурного по батальону. Правда, в отношении меня ограничились замечанием. Работа с иностранцами была очень ответственное дело. Не секрет, что сотрудники дипломатических ведомств были разведчиками, не считая журналистов, возможно, и некоторых туристов.
Старший смены, Николай Лапа мне рассказывал, как он, в своё время, будучи инспектором, в ночь стоял на посту 49 км. С 47-го поста ему передали, что в его сторону проехала иномарка с дипломатическими номерами. Он вышел на перекрёсток, но водитель иномарки проехал под прикрытием, сознательно совершая обгон другой автомашины перед ним. У Николая не было возможности его остановить, а заявки на проезд данной машины не было. Лапа позвонил на пост 106 км, чтобы иностранца инспектор остановил. Тот прикинул: сколько времени пройдёт машина 57 км. Минут 35-40, подсчитал он, а она же проехала за 26 минут, и инспектор её прозевал. Дело касалось больших переговоров на верху, иностранца нельзя было выпускать. «Утром поехали все трое в «контору». Пишу объяснение. Мне вопрос: «Почему у вас прошла машина»? Я написал всё, как было. Моё объяснение рвётся, и снова: «Почему у Вас прошла машина»? Три раза писал. Хорошо, что не уволили».
Ранг нашего подразделения снова повысился. 1-го июля 1977 года, приказом УВД Московской области, он получил название: «1-й специализированный дивизион полка дорожно-патрульной службы ГАИ УВД Мособлисполкома.
Командир полка, Романенко Сергей Иванович, на каждый проезд Генерального секретаря ЦК КПСС в Завидово приезжал к нам в дивизион, и совершал одни и те же действия. Приняв доклад от дежурного по дивизиону, он просил сапожную щётку, выходил на крыльцо, и надраивал ботинки, которые и до этого блестели. Когда кортеж проходил Химки, полковник выходил к проезжей части Ленинградского шоссе, буквально в 10 метрах от нас, вставал на обочине по стойке: «Смирно», и отдавал честь проносящимся мимо правительственным машинам. А однажды, он запоздал с выходом, не добежал до обочины, и очень был расстроен.
Октябрь. После окончания смены, в 10 часов вечера, сменившись на посту 49 км, я стоял на перекрёстке в ожидании попутной машины вместе с Николаем Никаноровым. Мне в Солнечногорск, ему в Клин. Мой сменщик, Анатолий Александрович Трубаев, надев на нос очки, сидел в помещении поста, знакомясь с телефонограммами. На железнодорожном переезде загорелся красный сигнал светофора, и закрылся шлагбаум. У нас на глазах автомашина «ВАЗ-2103», объезжает этот шлагбаум и двигается в нашу сторону. Я подаю сигнал водителю жезлом: остановиться, и он припарковался на обочине у поста. Водитель направился ко мне, и, на ходу, уже кричал:
- Николаев я.
- Хорошо. Я инспектор Астанин, документы предъявите, - попросил я.
Он полез во внутренний карман пиджака, и достал технический паспорт на
машину.
- Ваше водительское удостоверение, - снова попросил я.
- Оно в Калинине, а я Николаев, - не снижая тона, отвечал молодой человек.
- Кто такой Николаев? – вмешался, стоящий рядом со мной, Никаноров.
- Телевизор надо смотреть, - вскинулся водитель. - Вон в машине сидят: Васька Соломин, Руфат.
Василий Соломин был известным боксёром, выступая в лёгком весе, он завоевал титул чемпиона мира, и был признан самым техничным боксёром.
- Руфат Рискиев?- спросил я, тот тоже был чемпионом.
- Нет, не Рискиев, - ответил водитель.
Я пригласил водителя на пост, передал техпаспорт Николаева Анатолию Александровичу:
- Нарушение проезда железнодорожного переезда: проехал под запрещающий сигнал светофора, - сообщил я Трубаеву, и вышел на улицу.
Пассажиры «Жигулей» стояли у машины, и я подошёл к ним.
- У вашего водителя нет прав на управления автомашиной, - сказал я им. Они промолчали. Одного я никогда не видел, а Соломина узнал. Небольшого роста, сухощавого телосложения. Спортсмен, одним словом.
Он вытащил пачку сигарет, и протянул мне.
- Я не курю, - сказал я ему.
- Я тоже не курю, но эти американские сигареты не вредят даже
беременным женщинам, - ответил мне Василий.
Я, и, подошедший к нам, Никаноров, взяли по сигарете. Тонкие, длинные, сигареты, какие обычно курят дамы, в коричневой обёртке, с надписью: «plus». Я не стал прикуривать, а Николай попробовал.
- Красиво вы боксируете, - сказал я Соломину.
- Спасибо. Надо заканчивать, все губы разбиты.
- Не видно, чтобы были разбиты, нормальные, вроде, - заметил я.
- Это внешне, а изнутри одни шрамы, - ответил Василий.
Наш диалог прервал выскочивший из помещения поста Николаев, который со ступеней закричал:
- Вась, Васька, иди сюда. Тупой, какой-то, попался, машину хочет поставить.
Мы с Колей Никаноровым уехали, не дождавшись разбирательства, но
я знал, что Анатолию Александровичу было всё равно: боксёр, хоккеист, или лыжник. Перед законом все равны.
А в ноябре этого же года весь личный состав дивизиона имел только офицерские погоны, как сотрудники, несущие службу на специальной трассе. Мне присвоили первое офицерское звание: младший лейтенант милиции и
наградили знаком: «Отличник милиции».
Сдав оружие в дежурной части в 23 часа, после окончания смены, я на
попутной машине поехал домой, и вышел в Солнечногорске около исполкома. Захотелось пройти пешком по уснувшему городу. Зима, тихо, снежинки медленно кружатся в свете ночных фонарей, и только я, одиноко стою на перекрёстке улицы Красная с улицей Безверхова. Я, было уже, собрался перейти дорогу, как меня окликнул мужчина, и быстрым шагом подошёл ко мне.
- Извините, можно вас попросить? Я переезжаю, помогите, пожалуйста. Мне стол надо погрузить в машину, он тяжёлый, с остальным я один справлюсь. Здесь недалеко.
- Как недалеко? – спросил я.
- За милицией.
Я откликнулся на его просьбу, и пока мы шли, в течение каких-то пяти минут он мне рассказал, что его зовут Виктором, и что ореховый стол ему привёз из Италии младший брат, Валерий Брумель. Его белая автомашина «ВАЗ-2102» стояла у подъезда бревенчатого, одноэтажного дома, барачного типа. Кроме стола, у него на полу, в наполовину пустующей комнате, лежали стопки увязанных книг. Из-под кровати он достал большую коробку, открыл её. Коробка была наполнена нераспечатанными конвертами, с наклеенными марками иностранных государств.
- Это все письма Валерия со всего мира. Брату они не нужны, а я их
храню, - объяснил мне Брумель.
- А почему они не распечатаны? – спросил я.
- Валера читает письма только от спортсменов, или известных людей, а это письма от детей, от женщин. А они все пишут одно: пионеры восхищаются и мечтают быть такими же, как он, достигать рекордов;
женщины и девушки хотят ему отдаться, и родить от него ребёнка, -
объяснил Виктор.
Мы вынесли красивый столик тёмно-коричневого цвета и погрузили его в
машину
- А что ночью-то переезжаете? – спросил я.
- Не хочу жену видеть, я с ней развожусь, а сейчас она на работе на 10-м заводе, в ночную смену вышла.
Столик, подаренный легендой советского спорта, рекордсменом мира в прыжках в высоту, Валерием Брумелем, которому Владимир Высоцкий посвятил стихи, мне захотелось разгрузить обратно одному. Я, не прощаясь, пошёл назад к дороге с испорченным настроением, как будто прикоснулся к чему-то подлому, трусливому.
Лето 1978 года. Ко мне подошёл дежурный по батальону, майор милиции, Уральский:
- Вить, ты парень шустрый. Давай ко мне помощником.
- Да, нет Валентин Алексеевич. Мне лучше в смене.
Через несколько дней Старов Виктор Иванович стал меня агитировать перейти работать в дежурную часть. Я не согласился. Но потом, на вечернем разводе, командир дивизиона, Пиюренко Валерий Григорьевич, нас спросил:
- Вы какой день работаете?
- Первый, - ответили несколько человек.
- Значит, так: Астанин завтра выходной, а послезавтра выходит в дежурную часть с Уральским.
- А я своего согласия не давал, - возразил я со своего места.
- А твоего согласия и не требуется. Это производственная
необходимость, - сказал Валерий Григорьевич голосом, не терпящим возражений.
- Прошу только, на один год, и не больше, - вставил я своё последнее слово.
«Может так и лучше. Здесь график стабильный, а то жена, как только задержусь, начинает пытать: где, что, когда?». Бытовала такая байка: «Вот идёт ОРУД ГАИ – вечно пьют не на свои, а за ним – БХСС, деньги есть, и бабы есть; идёт оперуполномоченный - замученный, за… и т.д. Скорее всего, жена этому верила. Утром скажешь ей: «Рубль давай», а она смотрит на тебя, как Ленин на буржуазию, и нехотя даёт. «Ну, как же? Я не курю, практически не пью, а почему нет денег? Понятно, на что могу тратить, видимо, думала так. А я не оправдывался, всё равно не поверит.
Дело в том, что я всегда зарплату до свадьбы отдавал маме, и она мне выдавала по рублю,что вполне хватало на обед. В столовой во время работы можно было покушать за полтинник, а за 70 копеек, можно заказать ещё стакан сметаны. Также я стал поступать и с женой. Я придерживался постулата: женщина-хранительница очага, а мужчина добытчик. У меня оклад, и я ежемесячно получал одну и ту же сумму денег. Откуда деньги, если я государственный служащий? Не хватает - иди золото добывать, или нефть качать. «Богат тот, кто беден желаниями», - сказал один голландский философ.
Да, мы выпивали, и не всегда на свои деньги. Правда. Когда и посидим вместе за рюмкой чая, ведь, служба проходит у нас в индивидуальном порядке, а общаться тоже надо. Так складывается коллектив. Взяток не брали, не все, во всяком случае. А кто брал, долго в рядах не задерживался.
У нас было заведено: когда случалось ДТП в конце смены, - даже если не на твоём участке, - никто из смены домой не уезжал, пока оно не было оформлено до конца.
Дежурная часть – это не дорога, здесь в течение суток находишься в четырёх стенах, и связь с внешним миром только по телефонам, по селектору и по радиостанции. Уральский Валентин Алексеевич был «дембель», скоро в отставку.
- Самое главное, - объяснял он мне, - записывать всю информацию, которую тебе передают: время, кто передал, кому передал, когда. Любую информацию.
С этого момента я с пульта управления почти не слезал. Затишье наступало
после 18-ти часов, когда штабные заканчивали работу, и мы в дивизионе оставались втроём: дежурный, помощник и оформитель ДТП, если только он не выезжал на трассу, и не приступал к своим обязанностям. А аварий было много.
Ноябрь. Я сижу за пультом, Уральский мух бьёт сложенной газетой, а Чуланов ходит перед глазами по узкому коридору: то появляясь, то пропадая в проёме открытой двери. Он был оформителем, сменщиком Фёдора Карпика и Александра Великова.
- Слав, - окликнул Валентин Алексеевич Вячеслава Григорьевича, - ты раньше уже в октябре ватники надевал, а сейчас, смотрю, ноябрь, а ты всё в галифе ходишь.
Не ответил Вячеслав, промолчал, удаляясь в сторону ленинской комнаты, и,
только снова показавшись в проёме двери, сказал:
- А под низом-то что?
Они часто подтрунивали друг над другом. Чуланов, закончив проминаж, взял газеты и начал утеплять ими окно, ножом затыкая щели. Уральский курил у выхода.
- Алексеич, стул возьми, с другой стороны подержишь мне штору, - стоя на табурете, попросил Вячеслав Григорьевич.
Уральский, затушив сигарету, и бросив окурок в корзину, ему отвечает:
- Слав, я на Машку-то залезаю – у меня голова кружится, а ты: на стул встань.
Приехал я на дежурство к 9 часам, и сразу за пульт. С самого утра пошли иностранцы, а записывать их прохождение надо по информации инспекторов с трёх постов, когда автомашины проходят в Москву 106 и 47
км, и из Москвы - 49 и 106 км. Прозвучал городской звонок, я попросил
инспектора, связавшегося со мной по селектору, подождать, и поднял
трубку. Мужчина хотел узнать об одном дорожно-транспортном происшествии, и я его соединил с дознавателем. Через минуту опять звонок с той же просьбой.
- Я же вас соединил с дознанием, - ответил я.
- Там мне сказали, чтобы я ещё раз перезвонил.
Я положил трубку на стол, и стал среди журналов искать книгу учётных
дорожно-транспортных происшествий, и при этом стал бубнить вслух о дознавателе,
Брифе Георгии Абрамовиче: «Сидит, не может ответить лишний раз. Документы у него, а он сюда посылает». Найдя нужную телефонограмму я, зачитал её абоненту. И тот меня спросил:
- Вы устали?
- Не понял,- ответил я, действительно не сразу сообразив.
- Ну, может быть, вам трудно нести службу. Вы устали, - объяснили мне на том конце провода.
Но я уже и сам догадался: о чём идёт речь.
- Извините, просто дознаватель мог вам дать исчерпывающий ответ по ДТП, оно у него в производстве, ещё раз, извините,- сказал я в трубку.
- Хорошо. А то мы можем помочь. До свидания, - ответил мне
мужской, уверенный голос.
Этот урок я запомнил.
Чемпионат мира по хоккею 1979 года состоялся в Москве, и мне командир подарил два билета на матч ФРГ – США.
-Сколько я Вам должен, Валерий Григорьевич? – спросил я его.
-Нисколько. Они мне бесплатно достались.
Это был хороший подарок – билетов было не достать. Я предложил Максимовичу второй билет. На его машине мы приехали в Лужники, зашли на Малую спортивную арену. Места нам достались прямо за воротами посередине, и в среднем ряду. На игре присутствовали послы обеих стран, прозвучал свисток, и трибуны зашумели. Обзор у нас был неплохой, но впереди нас сидели немцы и, как только возникал опасный момент у ворот, они вскакивали со своих мест, махали флагами – ничего не видать. Позади нас сидели американцы с такой же реакцией, и со своей атрибутикой. Лев мне говорит:
- Хоккей тут не посмотришь, давай будем ими руководить.
- Давай, - согласился я.
Как только болельщики из-за океана закончили поддерживать свою
команду, Лёва крикнул:
- Дойчланд. Взвились флаги болельщиков Германии, скандируя:
«Дойчланд, дойчланд». Они притихли, опустили флаги, подал голос я:
- Юесэй гоу.
Громким эхом откликнулся мой призыв сзади: «Юесэй, юесэй». Так прошёл
первый тайм. В перерыве Максимович предложил:
- Пойдём, найдём другие места, внизу, сбоку трибуна почти пустая.
Вышли мы из прохода к трибунам на нижний ярус, там висят трафареты: «Ложа для прессы». Подошли к дежурному с повязкой на рукаве:
- Понимаете, приехали издалека, в деревне настоящего хоккея не видели. Можно мы здесь расположимся, - попросил Лёва.
Дежурный направил нас к старшему дежурному, и тот разрешил.
- Только, если придёт команда, и мест не будет, вы уйдёте, - предупредил он.
- Договорились.
Мы сели у самого бортика. Когда был забит гол, мы вскочили, вскинув
руки, но все сидящие в ложе продолжали спокойно находиться на своих местах, без эмоций. С болельщиками было веселее. У бортика плохо было смотреть, не видно было общей картины, и мы пересели повыше. На третий тайм пришли посмотреть матч несколько хоккеистов из сборной команды Швеции и их тренер. Среди них был нападающий, Дан Лаабратон, звезда мирового хоккея. Он играл в НХЛ.
- Давай сделаем ему приятно, возьмём автограф, - предложил я,
когда, до окончания матча, спортсмены, сидевшие выше нас, поднялись со своих мест и стали спускаться по проходу.
- Давай, - согласился Лёва.
Мы тоже встали, и пошли навстречу хоккеистам, чем испугали дежурного. Он двинулся к нам, но я его успокоил:
- Мы за автографом.
Лаабратон остановился по моей просьбе, и расписался в наших хоккейных календарях, купленных перед матчем.
На 9 мая ко мне в очередной раз приехал друг, Валера Жердев, с женой Галиной и дочками: Таней и Мариной. Галя приехала с Украины, где она жила с родителями под Киевом, их дочь Татьяна была моей крестницей.
На сей раз, я решил показать им военный парад в честь Победы, который проводился в Солнечногорске, и такого, уверен, не было больше нигде. Он проводился в 11 часов, после парада на Красной площади. Мы пришли в центр города, слились с толпой празднично одетых людей. Грянул духовой оркестр, исполняя военный марш, и колонна военнослужащих двинулась по Ленинградскому шоссе в сторону Москвы. Первыми шли, под красными знамёнами, чеканя шаг, офицеры Советской Армии, слушатели курсов «Выстрел», за ними - военные других частей, расположенных в Солнечногорском районе. А за нашими воинами, что самое интересное, шли военнослужащие стран Европы, освобождённых нашими дедами и отцами: офицеры Германской демократической республики, Венгрии, Болгарии, Румынии, Польши, Чехословакии, чьи отцы, может быть, в ноябре 41-го года шли в составе Германской армии по нашей улице Красной на Москву. Теперь их потомки тоже шли в сторону Москвы, до памятника павшим советским воинам. Под наш торжественный марш они шли за победителями, стараясь попасть в ногу, и вытягиваясь в струнку.
Шли кубинцы, ангольцы, египтяне, ещё из каких-то африканских стран, из стран, освободившихся от колониальной зависимости. Всего один представитель мог быть от страны, но он шёл, как бывает, идут на Олимпийских играх, один от страны. Шли монголы, индусы, вьетнамцы, корейцы. А шли-то они своим, строевым шагом, в своём национальном обмундировании. Это производило впечатление. Мне до сих пор непонятно: почему по итогам второй мировой войны расплачивалась только Германия, если на нас надвигался весь Запад. Да, ещё визжат, что мы им должны.
На «Выстреле» обучались такие слушатели из Африки, страны которых
даже воевали друг с другом.
Мне офицеры с курсов «Выстрел» рассказывали, что слушатели должны были проходить при обучении, так называемую, «линию огня», но её преодолевали только наши офицеры, и ещё кубинцы. Не все были готовы ложиться между гусеницами под двигающийся на тебя танк.
Воскресный, летний день. Полдень. Нас в дивизионе трое: Уральский, я и Карпик. Всё идёт хорошо, ясный, солнечный день, и в обед Валентин Алексеевич с Федей решили пропустить по рюмочке. Я на пульте. В разговоре мы коснулись огородных дел.
- У нас на Украине знаешь, как сажают? - начал мне рассказывать Фёдор. - Посадили картошку, по ней посеяли семечки, и тут же огурцы. Ну и арбузы – само собой. Все в одной грядке, и всё созревает.
- Конечно, там тепло и чернозём, - заметил я.
- Я сына туда к матери на лето отправляю,- продолжил рассказывать он. - В том году приехал в августе его забирать, а он по хохлятски гутарит, я за голову взялся. Ему же в первый класс идти, а он русский язык забыл. Вся мировая литература напечатана на русском языке, и я не хочу, чтобы мой сын его не знал. А какие книги он прочитает на украинском?
По радиостанции передали, что у поворота на Сходню дорожно-
транспортное происшествие: грузовая машина неожиданно выехала на полосу встречного движения и столкнулась с автобусом, оба водителя погибли. Я позвонил дежурному по Солнечногорскому ОВД, чтобы на место ДТП выехал следователь, Карпик поехал на его оформление. Минут через двадцать я снова позвонил в ОВД узнать: выехал ли следователь, трупы надо было отправлять в морг, а без него нельзя.
- Машины у нас все на выезде, следователю сообщили, должен
выехать, - сообщил дежурный.
Со мной связался Владимир Студителев, - это был его участок, - и доложил, что остановился заместитель министра МВД, Рожков, проезжающий на
машине, и спрашивает: «Почему трупы лежат на обочине не накрытые, и не доставляются в морг?».
Как будто было неизвестно в Министерстве, что мы погибших отправляли в морги на попутных автомашинах, уговаривая водителей; и, что сам инспектор дорожного надзора сопровождал трупы туда; и, что у нас не было материи, чтобы их накрывать,и, тем более, мешков для этой цели.
- Ты объяснил ему, что ждём следователя, - спросил я Студителева.
- Да. Он приказал прибыть на место ДТП начальнику Солнечногорской милиции и командиру батальона, - ответил мне Владимир.
- Понял, сейчас доставим, - сказал я, и поднял трубку телефона.
Я позвонил дежурному в ГАИ Московской области, Александру Васильеву, он был племянником Николая Николаевича Васильева. Иван Захаров позвал его к себе на службу. Ему я доложил о случившемся и о распоряжении заместителя министра, а затем позвонил в ОВД Солнечногорска и домой Валерию Григорьевичу. Следователь, Александр Скориков, прибыл на место ДТП через полтора часа, добирался на попутке.
Вскоре, к нам в «дежурку», - а её трудно было назвать дежурной
частью, такая она была маленькая», - прибыли: начальник Солнечногорского ОВД, полковник милиции, Зеленцов Николай Сергеевич, заместитель ГАИ Московской области, полковник милиции, Колесников Дмитрий Петрович и командир дивизиона, подполковник милиции, Пиюренко Валерий Григорьевич. Начали задавать вопросы, а, во-первых, Валентин Алексеевич не совсем был в курсе дела, и, во-вторых, сто грамм-то в нём сидели. Он толкнул меня в бок. Надо было выходить из ситуации, и я позволил себе вмешаться:
- Товарищ полковник, разрешите мне доложить, потому что это я
непосредственно передавал информацию, я её записывал поминутно.
Я взял в руки черновой журнал, где всё было записано, как учил Уральский, и зачитал руководителям: что, где, когда. Они удалились в кабинет командира для совещания, и пришли к заключению, что от нас в дежурную часть милиции поздно поступило сообщение о ДТП. Меня это возмутило, не терплю несправедливость, но я понимал, что выступил громоотводом. Гораздо проще было свалить всё на помощника дежурного. Стрелочника всегда найдут.