Русалка Часть 1 Безумец

Анатолий Сударев
1.
«По календарю уже 1-ое июля, зато год все тот же.
Плохо спалось. Просыпался часто. Может от того, что давление сегодня высокое.  А в третьем часу ночи прямо под моим окном затеяли драку. Двое. Мужчина  и женщина. Только собрался  им сделать замечание, как будто догадались, сами ушли.   
Какие планы на сегодня. Совсем немного. Первое, это, конечно, поздравить тетю Полю. Ей сегодня 53 исполнилось.  Давно уже  с ней не виделся. Вообще в  детдоме давно не бывал. Последний раз на Новый год. Зато раньше приходил чаще.  Потихоньку отвыкаю.
Из того что приснилось этой ночью так себе, ничего особенного. Все больше ерунда какая-то. Например, как хожу по рынку на Никольском, хочу купить на развале новый насос под  велосипед, а мне всю дорогу подсовывают каких-то котят. Они еще слепые, жалобно пищат, просятся, мне их жалко, но и купить не могу потому что, если куплю, на насос уже не останется. А он мне сейчас нужнее».
Привычка вести «ежедневник» укоренилась в Девочкине, примерно, в  четырнадцатилетнем возрасте. Началом послужило то, что  прихватил с подоконника в коридоре детдома  бесхозную, кем-то, скорее всего, из взрослых посетителей детдома оставленную,  тоненькую, на пятидесяти пяти страницах, в  серенькой бумажной обложке брошюрку. «Нравственное и физическое здоровье. Афоризмы. Памятка воспитателям детсадов и преподавателям начальных школ. Издательство Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Факультет педагогического начального образования и социальной педагогики. Кафедра методик начального образования. Город Архангельск. 1960 год». Под номером 1 в ряду приводимых афоризмов: «Сейте разумное, доброе, вечное. Н.А. Некрасов". Афоризмом под номером 1 и подкупила  Валю Девочкина эта  книжечка. Отчего он тогда воровски присвоил ее себе. Хотя, по идее, должен был бы отнести хотя бы в их же детдомовскую библиотеку.
Всего этих афоризмов в книжечке было с пару  сотен. Часть из них уже была знакома Девочкину, в общем-то, давно переросшему уровень «начальной школы» и, тем более, детсада. Однако с большинством знакомился впервые.  Из этих незнакомцев его больше всего чем-то поразило: «Каждый человек чем-то отличается от другого и с каждым прожитым днем человек чем-то отличается от самого себя (А.Поп»). Кто этот А.Поп, естественно, не знал, но этот афоризм заставил его надолго задуматься.
Нынешнему  Девочкину пошел уже тридцатый. Если доверять вышеприведенному афоризму, он должен сильно отличаться от того, каким был, когда листал эту книжечку впервые. Так на самом деле и было. Но эта брошюрка по-прежнему у него в фаворе. Не столько от того, что он по-прежнему что-то для себя полезное из нее черпает, сколько как  своеобразная реликвия. Как вещественное свидетельство того времени, когда он еще был воспитанником  детского дома, оставившего о себе лично в нем, Девочкине, вопреки всему нехорошему, что стало за последнее время цепляться к теме «детский дом», в целом, вполне благодарные, местами даже светлые, приятные воспоминания.
Ну, а толчком к тому, чтобы вести  дневник,  также послужил афоризм, приведенный в той же книжечке: «Доверяй бумаге все, что с тобой происходит. Через это доверие бумаге  ты копишь силу (Константин Циолковский)» 
«Он вел дневник, - озарило тогда Валю Девочкина, - накопил силу и придумал, как полететь в космос. Почему, хотя бы примерно, такому же не  случиться и со мной?» То есть желание куда-то далеко или улететь, или на чем-то укатить, или уплыть, в нем, кажется, зародилось еще тогда. А, может, было с ним всегда, как только он появился в этом мире.  (Важное замечание! Во многом объясняющее, что с Девочкиным, в конце  концов, случится. Примечание автора) Пусть с годами это его желание, конечно же,  по совершенно естественным законам энтропии, поубавилось, поугасло, но вовсе, бесследно, не исчезало никогда.

2.
К месту своей службы (администрация  города Архангельска, что на площади Ленина, д.5), Валентин Николаевич Девочкин в последнее время стал  добираться на своем складном велосипеде Стеллс Пилот, а прежде пользовался услугами общественного транспорта. Как он сам считал, передвигаться на собственном велосипеде  и  престижнее, и полезнее для здоровья.   
-С тобой, похоже, все в порядке?
Такими словами приветствовала Девочкина Софья Наумовна, непосредственная начальница Девочкина, когда тот вошел в ее кабинет. На двери кабинета латунная табличка: «С. Н. Сопыркина. Начальник департамента образования и культуры при администрации г. Архангельска». Девочкин  служит у нее чуть ли не в буквальном смысле  «верой и правдой»  на скромной должности референта.
У Девочкина сразу перед выходными, были, действительно, проблемы с зубами, но он уже в эту пятницу побывал у стоматолога. Больной зуб, коренной, уже не поддавался лечению, пришлось удалить. О чем он с предельной краткостью ( «Краткость – сестра таланта». А.П. Чехов) и доложил своей начальнице.
-Ну, и отлично! – обрадовалась Софья Наумовна. – Тогда я тебя, извини,  в командировочку одну шандарахну.  Кроме тебя все равно больше некому. Садись, садись, Валя. В ногах правды нет… Так вот.  Слыхал, наверное, про дитю, вроде бы, русалочью. Ту, что рыбакам  нашим будто бы в сети угораздило  попалась.
-Но разве это правда? – удивился Девочкин. 
-«Правда-неправда» – не нашего, прости меня, худого умишка дело.  Для того высокая делегация к нам из столицы вот-вот нагрянет.  Ученые, вроде бы. «Богатыри – не мы». А наша  с тобой задача…  Ты с ними до пункта до самого последнего доедешь. Поможешь им там обустроиться и вообще. Ну, ты меня понял. Не первый раз замужем. Ученые, Валя, они такие – как дети малые, за ними глаз да глаз. Всякого по высокой учености натворить могут. Потом всю жизнь расхлебывай. Что? Вижу, вижу, не нравится. Мне и самой… Зинаиду хотела вначале, она пошустрее и поглазастее  тебя будет, на нее, без обид, больше можно положиться, но у нее опять какие-то заморочки с ее малышкой. Ты же, слава Богу, у нас пока бездетный.  К тому же еще опять как будто и холостой…  Прилетают наши господа столичные сегодня вечером. Ты их встретишь, до гостиницы проводишь.  Ну а на утро… в путь-дорогу… Насчет транспорта… Я с Петром  Авдеичем  эту тему уже перетерла. - Петр Авдеевич  был начальником приписанного к мэрии гаража со всем базирующимся там автопарком.- Словом, он в курсе. Но ты еще раз все проверь. До каждой мелочи дойди. Ты это умеешь.
Слух о якобы попавшемся в рыбачьи сети странном существе, внешне чем-то похожем на человеческого детеныша, но, как положено всем рыбам, с хвостом и жабрами, стал гулять по городу после  того, как эту новость запустила в обращение  одна из местных газет  с игривым  названием «Северная Пчела». Газета пользовалась популярностью, но она была тем, что называется «желтой прессой»,  в основном,  занималась распространением  сплетен  о том, где, как, с кем  проводят время  сделавшие себе какое-то имя или просто «разжиревшие» неизвестно на чем за  последние годы отдельно взятые горожане, плюс реклама, немалая доля которой была: «Скрашу досуг. Тел… Позвать Нину. Звон. любое время». Странно, что такого рода газетенке могли поверить аж в самой Москве. Как будто им там больше заняться нечем. Причем, не только поверили, но и решили прислать целую «ученую» делегацию.
Встречать делегацию вечером, в обеденный же перерыв Девочкин отправился в  детдом, чтобы поздравить с днем рожденья  тетю Полю. Вновь оседлал свой щеголеватый, пока относительно новенький Стеллс Пилот и прокатился с площади Ленина до улицы Карла Маркса, дом 51.  Именно по этому адресу и располагался  его детдом, в котором он провел около полутора десятков  лет своей жизни, а тетя Поля была его, пусть и не  первой, но самой близкой его сердцу воспитательницей. Во многом именно благодаря ей детдом сейчас вспоминался им, скорее, в розовой, чем в какой-нибудь, скажем, темно-бурой дымке.
Да, так уж сложилось у Девочкина, что по жизни его вели, в основном, в отсутствие собственной матери, какие-то, в первую очередь, все-таки женщины. Тетя Поля одна из них. Его нынешняя начальница Софья Наумовна – другая. Когда-то, еще в пору власти Советов,  она  верховодила профкомом на СМЗ, а СМЗ был шефом детдома на Карла Маркса, в котором,  уже пятилетним,  Валю поселили  после, как серьезно пострадал от пожара его первый детдом в Вельске. В том, как благоустроилась его жизнь уже после детдома, он больше всего должен быть благодарен именно Софье Наумовне, зато тетя Поля, как могла, опекала его в самую уязвимую детскую пору, когда еще, как следует, не мог постоять за себя, а тетя Поля то и дело приходила ему на выручку. Теперь вот,  уже не таким уязвимым, худо-бедно как-то уже состоявшимся, с высшим образованием, при должности, которой многие из его сверстников, таких же детдомовских, как он, могли только мечтать, он, крутя педалями Стеллс Пилот,  ехал на встречу  со своей когда-то палочкой-выручалочкой. С относительно дорогим  букетом цветов, аккуратно, с помощью шпагата, закрепленным на багажнике.
-Жить тебе, Валёк, лет до ста за то, что старуху не забываешь!
Пятьдесят три года, конечно, еще далеко не «старуха», но тетя Поля всегда отличалась полнотой, а сейчас она уже растолстела настолько, что еле передвигалась. Когда же передвигалась, то делала это, переваливаясь с боку на бок, наподобие утки-кряквы,  или угодившего в шторм, скажем, какого-нибудь рыбацкого суденышка. Еще она постоянно отдувалась и никогда не расставалась с переброшенным через плечо махровым полотенцем: чтобы, в случае необходимости,  осушить им обильно потеющие лицо и шею.
-Наташка тут до тебя уже у меня отметилась,  -  с этого началось  их  собеседование, когда  уединились в крохотном тетиПолином кабинетике (она уже лет восемь, как была на должности  директора детдома), и приступили к чаепитию с пирогами собственной тетиПолиной выпечки. – Еще б немного и столкнулись бы – два урода – дубовыми лбами. 
«Наташкой», как ее грубовато обозвала тетя Поля,   была также воспитанница детдома, с которой Девочкин совместно проживал в рамках так называемого «гражданского брака»,  на протяжении трех с половиной лет. А «прожиВАЛ» от того, что она ушла от него около полугода назад. То была еще кровоточащая рана на нежном сердце Девочкина.
-Ты когда с ней последний раз? – Девочкин не успел ответить, он вообще был по своей природе тугодумом и реагировал на вопросы с некоторой задержкой,  нетерпеливая же тетя Поля, так и не дождавшись ответа, продолжила. - Живот у нее… Смотри сюда! - показала. - Похоже, рожать скоро и боюсь, что не от тебя.  Эх, Валюша, Валюша! Я ль тебе сразу не говорила: «Не дело вы задумали. Жить как волки какие-нибудь. Не расписанными. Нет, чтобы все по закону. Заранее обрячь…. Или «обречь»? Как правильнее-то? – Девочкин тоже этого не знал. -  Одним словом, шито все было у вас с самого первого начала белыми нитками. От того между вами и не сложилось.
Сама тетя Поля за всю прошедшую жизнь ни с кем не «складывалась», прожила одна. Был ли в ее жизни вообще  хотя бы один мужчина? Типа любовника, что ли. Этого ни один из воспитанников детдома не знал. Даже такой поверенный, умеющий держать язык за зубами, как Девочкин.
-Это все она, - который уже раз (да, тетя Поля, конечно же, была в курсе, а возмущалась по инерции), неохотно, все же напомнил   Девочкин. – Она такое условие  заранее поставила, чтобы без расписывания. Я-то сам хотел. 
-А ты б не соглашался! Или испугался чего?.. Вот до чего дожили! Глаза б мои на этот свет не глядели. Чтоб девка от штампа в паспорте спервоначалу отказывалась! Такие парни как ты по помойкам не валяются. А если и валяются, так их прежде отмыть надо. 
-У нас детей не было, - еще ниже опуская голову, промямлил Девочкин. Ему был неприятен этот разговор, но тетя Поля имела на него полное право, Девочкин это ее право признавал, поэтому и слушал. 
-Знаю. Бывает,  – тетя Поля тяжко вздохнула. -  Ну, так что? Взяли б. Вон у нас их сколько. Самого бы перспективного для вас по знакомству  подобрали. С самыми лучшими параметрами.
-Она своего обязательно хотела. А чужого – нет.
Девочкин был так устроен, что никогда не спешил обвинять в чем-то огульно другого человека. Будь это, в числе прочих, и  оставившая его у разбитого корыта подруга. Всегда старался найти какие-то резоны, отчего обидевший (обидевшая) его  поступил (поступила) так, а не иначе. Вот и к покинувшей его бывшей «гражданской» супруге у него, вроде бы как,  претензий никаких. Да, ему это не по душе. Ему не хватает Наташи, он к ней, к близости с нею, и моральной, и физической, словом, любой, уже прикипел, но… Все по делу,  по-честному, и «никакого мошенничества». Раз уж у них ребенка не получалось, у Наташи было полное моральное право уйти к другому. А если Девочкину сейчас не сладко, ну так кого же, кроме себя самого, или зловредной матушки-природы, видимо, за что-то наказавшей Девочкина, лишившей его способности поспособствовать появлению на свет другого человечка, ему сейчас винить?
Все по справедливости.

3.
Природа сотворила плохую шутку с Девочкиным в том, что касалось его  детородных способностей, но, то ли в компенсацию, то ли в насмешку, наградила миловидной внешностью. Недаром его в младенчестве многие не сведущие  вначале принимали за девочку. Да и сама присвоенная ему фамилия это прямое следствие похожести малыша на девочку: «Раз уж так смахивает на девочку, вот пусть и будет зваться Девочкиным».
Девочкин был бы совсем хорош, если б не одно «но»: форма головы у него была какая-то несуразная, вытянутая как у редьки. Отсюда, и данное ему в раннем детстве, но с годами постепенно отклеившееся  прозвище «Головастик». Такое впечатление, будто, когда покидал утробу матери, его схватили за еще мягкую головку, с силой потащили на себя, кости черепа удлинились, и это сохранилось у него на всю жизнь. С годами, правда, тут надо сделать уточнение, эта деформация стала уже далеко не так сильно бросаться в глаза. Теперь только кто-то очень наблюдательный сможет эту несуразность в нем сходу подметить. Но еще один проявившийся еще в младенчестве  недостаток сохранялся у него до сих пор: плохо растущие на голове волосы. Крайне неохотно вырастали волосы и на лице. Брился, например, не чаще одного раза в месяц. Для, можно сказать, уже мужика его лет, наверное, это рекорд. Можно в книгу Гиннеса заносить.  А в промежности, что было какое-то время также предметом озабоченности Девочкина, волосы отчего-то не росли вовсе.  Одна из причин, почему, когда уже повзрослел, стал жить самостоятельной жизнью, он избегал посещений общественных бань. Или, точнее сказать, стал избегать после того, как один раз над ним хоть и беззлобно, все же посмеялись.  А посмеялись от того, что подумали на него, будто он в этом месте специально сбривает волосы.
Девочкина это его женоподобие определенно задевало, ему хотелось выглядеть помужественнее. Ради достижения этой цели старался развивать в себе чисто мужские черты:  физическую силу, например, или выносливость. К тому же его подталкивал  и один из приведенных в «его» книжке афоризмов: «В здоровом теле здоровый дух» (Децим Юний Ювенал)» Так, с пятнадцати лет начал упражняться с гантелями. Когда же покинул детдом и переехал в выделенную ему собственную комнатку в трехэтажном дряхленьком доме,  едва ли не первое, что сделал, это обзавелся «шведской» стенкой. Вот уже который год каждое утро непременно подтягивается по несколько десятков раз. Возможно, благодаря этому с  бицепсами у него относительный порядок.  Не силач Бамбула, конечно, но и постоять за себя в случае чего сможет. 
Второй по важности для Девочкина жизненной отправной точкой  было просвещение: «Знание – сила» (Фрэнсис Бэкон). На срочную армейскую службу ведь его не призвали: плоскостопие  третьей степени. Врачи, обследовавшие потенциальных призывников, когда увидели, насколько деформированы обе его стопы, только схватились за головы. («Вы что же, молодой человек, раньше тревогу не подняли?»)  Да, еще одна физическая несообразность, но она косвенно поспособствовала тому, что  Девочкин, избежав армейской муштры, смог беспрепятственно, сразу со школьной скамьи,  поступить на заочное обучение в Архангельский финансово-экономический институт, по специальности «Социальное управление/менеджмент».   А на «заочное» от того, что благоразумно подумал: «А на что я жить-то иначе буду? Не на стипендию же?» Ведь в выделенной ему по закону комнатке ( 13м2)  мебели поначалу только стол, пара табуреток и железная койка с сеткой и провонявшим мочой прежних его хозяев матрасом.   Устроился  по детдомовскому знакомству оператором на бензоколонку. Вскоре эта бензоколонка стала пользоваться у архангелогородцев-водителей большой популярностью. Прослышали, что  оператор ведет себя необыкновенно честно: не зажиливает и не подмешивает. Что по нашим временам является крайне большой редкостью. Своего рода Геракловым подвигом.
Не лишала Девочкина покровительства и когда-то шефствующая над их детдомом Софья Наумовна. Видимо, чем-то он ей приглянулся. Ко времени, когда Девочкин получит институтский диплом, страна уже переживет  серьезные перемены. Софья Наумовна из члена отодвинутой от власти  КПСС, пойдя по стопам  мужа,  превратится  в энергичную сторонницу проправительственной партии (она, то есть партия меняла свои названия, но только не суть: «Быть всегда и во всем с властью заодно»),  будет приглашена на ответственную работу в мэрию. Она-то и привлекла дипломированного,  еще только начинающего свою карьеру управленца-менеджера к себе в референты.  В общем-то, не Бог весть что. Низший  чин. Коллежский регистратор, если еще по ТОМУ Табелю о рангах (станционный смотритель –  приблизительно так). Тем не менее перед Девочкиным открывались, таким образом, хоть какие-то перспективы. На которые он уповал. Куда, по естественной человеческой потребности улучшать свое благосостояние,  он стремился.

4.
Софья Наумовна чуточку напугала Девочкина серьезным словом «делегация». Оказалось, делегацией была  всего одна парочка. Пожилой, по представлениям двадцатидевятилетнего Девочкина,  дядечка и женщина, которой бы Девочкин дал «хорошо лет за тридцать, если не все сорок». У дядечки коротко остриженные, жесткие, тронутые сединой волосы. По спортивному подтянутый. На нем несколько поношенное, но все еще богато смотрящееся кожаное длиннополое,  на  запАх, препоясанное фигурным ремешком  элегантное пальто.  Женщина, хотя  относительно, опять же всего лишь по оценке Девочкина, и  нестарая, но с  подглазными «гусиными лапками» и уже наметившимся вторым подбородком. Одета в обычную курточку из цветной, в черно-белую шашечку, плащевки. А пальто у дядечки и курточка у женщины – наверное, с учетом неизменно прохладного (средняя летняя температура +200С) северного лета.  Да, здесь, где зима длится до 200 дней, а лето едва-едва два с половиной месяца,  особо не забалуешь.   
От аэропорта до города шесть кээм. Для поездок  московским гостям  выделен просторный семиместный уазик. Управляет машиной  довольно широко известный «в узких мэрских кругах» водитель дядя Костя. Известный за свой своенравный, капризный нрав, также как и за критическое отношение к любой нынешней власти (дядя Костя называет себя «настоящим беспартийным коммунистом»), будь это власть местная («тутошняя») или восседающая в московском Кремле («тамошняя»).  Держат же его, несмотря на капризы и распущенный «язык», от того, что жалованье ему положено весьма скудное, на вольных хлебах зарабатывал бы больше. Уволят строптивца,  могут вообще остаться без надежного, с большим стажем работы,  умеренно пьющего работника. Такие на Руси всегда  как крупицы чистого золота.   
Оба, и мужчина и женщина, выглядели уставшими, да и день выдался ненастным. Со стороны моря, как это часто здесь случается, поддувал сильный прохладный ветер, скупое северное солнце пряталось за тучи. То ли из-за этого, то ли по каким-то другим причинам, гости выглядели сидящими не в своей тарелке. Мужчина за всю дорогу от аэропорта до гостиницы «Двина» не проронил почти ни  слова. Женщина была лишь ненамного больше оживлена.  В частности, поинтересовалась у Девочкина, зябко поёживаясь: «У вас здесь всегда так холодно?»  К  своему спутнику не обратилась ни разу. «Как враги, - подумал Девочкин. – Или пока добирались из Москвы до Архангельска, друг с другом успели поссориться».
Уже после того, как парочку зарегистрировали в гостинице, и Девочкин собрался было оставить их до утра, отъезд был назначен на 10-00, женщина неожиданно предложила:
-А я бы еще, наверное,  по городу прогулялась, - смотрит при этом на своего молчаливого, хмурого, как будто постоянно о чем-то  думающего спутника. То есть предложение предназначалось не столько Девочкину, сколько ему.  – Никогда еще не приходилось  в этом городе… Как вы? – вот когда  обратилась напрямую к Девочкину. - Не против меня прогулять?
Девочкин даже вначале немного растерялся. Какие-то прогулки в этот вечер протоколом встречи не предусмотрены. «Встреча в аэропорту…  Размещение в гостинице». И все свободны. В восемь двадцать продолжение сериала «Похождения мертвецов». Сериал глупый, но затягивает. Девочкину жаль было бы пропустить совершаемое ужасными  маньяками очередное убийство. Да, там уже намечалось одно, очень любопытное, но… 
–Как у вас со временем?  - не отставала от Девочкина женщина. - Ни с кем на этот вечер свиданье не назначено? Только честно.
Девочкину бы соврать, но … «Ближе всего к великому стоит честность» (Виктор Гюго):
-Нет, ни с кем.
-Тогда подождите меня  в фойе, чуточку приведу себя в порядок. Вернусь минуток  через пять. Договорились?
Ее же спутник на предложение прогуляться даже ухом не повел. Только ему вручили ключи от номера, повернулся спиной и – даже не обернувшись, не попрощавшись, - начал подниматься лестницей. Только его и видели.
«Чем-то обозленный, - подумал, провожая мужчину глазами, Девочкин. – Может, даже лично на нее». Подумал и сразу же  женщину капельку пожалел. За то, хотя бы, что ей приходится иметь дело с таким мрачным типом. Кстати, почти во всех ситуациях, когда ему приходилось бывать свидетелем каких-то размолвок между любыми мужчиной и женщиной, он отчего-то становился на сторону женщины. То же случилось и на этот раз. 
Уселся в кресло и стал дожидаться появления той, кого он случайно пожалел. Но в самом начале попытался вспомнить, как же ее зовут. В аэропорту она назвалась, но так, что Девочкин из-за порыва ветра не расслышал. Пришлось порыться в своих бумагах, прежде чем нашел то, что искал: «Маргарита Анатольевна Смелянская, кандидат наук, доцент, МГУ, факультет “Биология”, кафедра “Ихтиологии и гидробиологии”». Что касается мрачного дядечки, Девочкину достаточно было того, что он услышал, когда Маргарита Анатольевна обращалась к сидящей в своей конторке дежурной:
-Евгения Карловича беспокоить не надо, а я очень попрошу разбудить меня каким-то образом в семь утра. Это возможно?   
Вместо обещанных пяти минут, Маргарита Анатольевна вернулась в  то, что она назвала «фойе» и что самому Девочкину было привычнее считать «вестибюлем»,  примерно, через полчаса. За это время Девочкин успел даже немного подремать. Маргарита же Анатольевна стала выглядеть заметно привлекательнее. И надушилась. Чуткое обоняние Девочкина мгновенно это ощутило. И оценило: «Очень хорошие духи. Наташе бы понравились».
-Извините, что задержалась. Теперь ведите. Показывайте.

5.
Да, в протоколе «прогулка по городу» отсутствует, но Девочкину показать город приезжему не стоит большого труда.  И не только показать, но и рассказать: город  нередко  посещают более-менее высокопоставленные гости, прибывающие из разных географических точек страны, в обязанности же  департамента, в котором он работает, среди прочего входит и сопровождение гостей, показ городских достопримечательностей. Конечно, в основном,  этим занимаются профессиональные экскурсоводы, но Девочкин, в любом случае, будучи ответственным лицом, находится рядом с ними. Невольно слушает и запоминает.
-Если хотите, можно начать прямо с музея Ломоносова, - еще поспеваем.  Он в восемь закрывается.
А сейчас было двадцать восьмого.
Предложение, которое большого энтузиазма у Маргариты Анатольевны не вызвало.
-Вы знаете… Если честно, я не большая любительница  музеев.  Они меня усыпляют. Да и о Ломоносове я уже почти все, что мне надо, знаю. А не ударить ли нам лучше по каким-нибудь злачным местам?   Есть тут у вас что-нибудь подобное?
Вначале Девочкин подумал, что она  шутит. Не сразу разобравшись, что к чему, стоял и, что называется, «хлопал глазами». Но ждала и Маргарита Анатольевна, на ее лице ни улыбки. Выходит, она не шутила.
Девочкино же представление о «злачных местах»   было самым  смутным. Он вел далеко не разгульный образ жизни, предпочитал проводить вечера дома, упершись, допустим, глазами в телевизор (как вариант), а единственным его вкусовым развлечением в это время, то есть пока сидел у телевизора, был попкорн. Его когда-то приучила к нему Наташа. Получалось, Наташи рядом с ним больше не было, а попкорн остался. Но не выдавать же, на какой низкой стадии культурного развития он находится, такой  «ученой столичной даме»? Поэтому – то Девочкин,  испытывая замешательство, и молчал. Но на выручку ему пришла та же только что поставившая его в тупик Маргарита Анатольевна. Улыбнулась:
-Да ладно вам. Не парьтесь.
Значит, все-таки пошутила!
-Пойдемте лучше, куда наши глаза глядят. Или, точнее, куда ваши глядят. Я вам полностью доверяюсь. О’кэй?
На что Девочкин,  испытав  облегчение:
-Тогда давайте начнем с набережной. Там наши самые главные памятники. Обычно все экскурсии оттуда начинаются. Потом  на  Чумбарова-Лучинского.
-Как, как? Повторите.
Девочкин  повторил.
-Какая интересная фамилия! Бывший купчишка какой-нибудь?
-Почему купчишка? Революционер.
-Вот как? Пламенный, конечно.
-Почему пламенный? – удивился Девочкин.
-Все революционеры, как известно,  были с холодным разумом и горячим сердцем. «Пламенный» это эпитет для «горячего»… Э-э, да вы, я смотрю, совершенный лопушок! Совсем шуток не понимаете! – у Маргариты Анатольевны сразу как будто наладилось хорошее настроение. Как будто все невзгоды, неприятности, то ли воображаемые Девочкиным, то ли действительные, испытанные ею  по причине  этого мрачного, допекшего, наверное, ее своими придирками господина Евгения Карловича (наверняка он в этой «делегации» главный, она у него в помощниках), с нее как рукой сняло. - Ладно. Будь по вашему. На набережную, так на набережную.  Где наша не пропадала. «Все решено: я  в вашей воле, и предаюсь своей судьбе».
Девочкина, конечно, немного обидело, что его назвали «лопушком», но свою обиду дипломатично скрыл. По поводу же «Все решено» и так далее,  догадался, что это строки какого-то стихотворения, иначе бы так красиво не звучало, хотя не мог сразу вспомнить, - откуда.  Да, к книгам у него была тяга, когда-то много читал, сейчас намного меньше, но вот что касается стихов… Даже если что-то то ли случайно, то ли принудительно прочтет, - в памяти мало что сохранится. 
Скоро восемь вечера, но в Архангельске сейчас царит Ее величество Белая Ночь. Ох уж эта «белая ночь»! Пусть не такая прославленная, воспетая поэтами, как та же, скажем, белая ночь в Петербурге, но от этого не менее тревожащая, настраивающая на особую волну сердце и душу. А в первую очередь это касается тех, кто влюблен,  или еще только-только собирающихся влюбиться. Поэтому и держащихся вместе молодых пар в городе в такую пору, как никогда, много.
Но  Девочкин-то  и Маргарита Анатольевна вовсе никакие не влюбленные. А если в кого-то и влюблены, то никак  не друг в друга, а порознь… Впрочем, Девочкин на эту пору влюблен только в покинувшую его Наташу. Как договорились, медленно направились в сторону набережной: Девочкин флагманом, Маргарита Анатольевна  в его кильватере. Какое-то время брели раздельно, но вскоре Маргарита Анатольевна, как будто чем-то раздосадованная заметила Девочкину:
-Вы что? Меня боитесь?
-Почему? – смутился Девочкин.
-Я не знаю, почему, но это по вам заметно. А  если не боитесь,  возьмите меня хотя бы под руку. Тогда Я перестану бояться. – И после того, как Девочкин, не смея ослушаться, возьмет свою спутницу  под руку,  она же объяснится. - Чужой город, много незнакомых. Не дай Бог, что со мной случится, вам же потом придется за меня отдуваться, не так ли?
Странная, конечно, декларация («Что с ней, в самом деле, может случиться?»), но, с другой стороны, для него приятная. Он уже давно, с тех самых пор, как расстались с Наташей, не ходил ни с одной женщиной под руку. Да и Наташа ему когда-то редко такое удовольствие доставляла.
Что касается этой женщины… В аэропорту-то, когда он их встретил сходящими с трапа, Девочкину она показалась  непривлекательной: возраст, брюнетка (для сравнения – «его» Наташа блондинка), те же, уже упомянутые «гусиные лапки»  под глазами и второй подбородок.  Все это по-прежнему при ней, то есть отнюдь не помолодела, и от подбородка не избавилась. Но то, что она за те полчаса, пока Девочкин поджидал  ее в фойе-вестибюле, сумела совершить со своей внешностью, плюс аромат, который сейчас от нее исходил, хотя и не делало, конечно, ее молодкой, все же определенно могло быть поставлено ей только в плюс. Кроме того за ней было еще огромное, не подвергавшееся никакому сомнению достоинство. И тогда, в аэропорту, и сейчас, когда они бродили по довольно многолюдным, несмотря на поздний час, улицам города, под не нежелающим расставаться с прошедшим днем небом, она была,  и тем более сейчас оставалась настоящей Женщиной. Достоинство… ну, или, если кому-то не нравится слово «достоинство», то качество, от которого у  Девочкина начинало потихоньку аж дух захватывать. Ведь с тех пор, как от него ушла Наташа,  он жил фактически на одном черством хлебе (образно, разумеется, выражаясь). Или, иначе: оставался совсем-совсем без женской близости (даже такой, как сейчас, то есть не прямой, а косвенной: под ручку). Не считать же женщинами его начальницу Софью Наумовну или его же вечно озабоченную, мотающуюся по разным командировкам, а также вечными проблемами с ее «малышкой»  коллегу Зинаиду? Он делил с ней один кабинет.  Не удивительно, что, когда почувствовал, как, на каком-то этапе их блуждания по городу,  несимпатичная ему вначале Маргарита Анатольевна прижимается к нему своим «настоящим женским» телом -  намеренно или случайно, это другой вопрос, - у него слегка даже закружилась голова.
Но хоть и  закружилась, а от исполнения обязанностей его все равно никто при этом не освобождал. Приходилось совмещать приятное с полезным.
-Ну, вот мы и на набережной. Вид на море… Оно довольно холодное. Редко прогревается выше восемнадцати градусов. Но, как видите, кто-то все же купается.
В самом деле, прямо с парапета в воду, на глазах у подошедших Девочкина и Маргариты Анатольевны, как будто демонстрируя перед ними свою удаль, друг за дружкой сиганули  трое парнишек. Редкое для Архангельска зрелище – видеть купающихся в подступивших к набережной всегда плохо прогревающихся водах. Да, редкое, но изредка все же встречающееся. Нырял когда-то, хотя и не с парапета, а с нормальной вышки, и не в  белую ночь (в такой относительно поздний час покинуть детдом было серьезной проблемой), и юный Валя Девочкин. Он прекрасно плавал, причем нигде не учился этому искусству, оно родилось вместе с ним. А нырял просто всем на удивленье. Юному Девочкину даже как-то прочили спортивную карьеру, но насколько ему нравился процесс самого плавания, нахождения в воде, настолько его пугала мысль о каком-то при этом соперничестве. Как будто он родился не для того, чтобы соревноваться, а для чего-то другого. Пока неведомого ему самому.
-А вот – посмотрите -  Висячий мост! – они уже покинули набережную и теперь гуляли по центру города. - Соединяет Соломбару с центром города… А это наш знаменитый земляк. Художник и сказочник. Степан Писахов. Видите, у него на голове чайка? Ее хулиганы постоянно отрывают, потом восстанавливают.
Это у Девочкина, кажется, от близкого соседства женщины голова закружилась. Никак не скажешь того же про Маргариту Анатольевну. Да, как будто слушает Девочкина. Как будто бы внимательно. Но при этом, кажется, все продолжает думать о чем-то своем, не имеющем ничего общего с тем, что ей пытается рассказать доморощенный экскурсовод Девочкин. И только, когда он поведал ей о чайке, издевательски  отрываемой с головы ничего не подозревающего Писахова,  потом, правда, также постоянно восстанавливаемой, она решила прервать его:
-Да, все это замечательно. И про Писахова вы очень интересно. Спасибо. Но давайте закруглимся на этом. За блестяще исполненную  работу приглашаю вас в какое-нибудь достойное, «достойное» с вашей точки зрения, кафе. Чур, Я угощаю!
  Пока неспешным шагом шли вдоль той же улицы Чумбарова-Лучинского – самые лучшие кафе здесь, - Девочкину вдруг пришло в голову задать давно беспокоящий его лично вопрос.
-А  вы действительно верите в этого русалочьего детеныша?
-Что? Что? – вот и доказательство того, что голова Маргариты Анатольевна в это время занималась какой-то своей работой: сразу его не услышала.  – Что вы сказали?
Девочкину пришлось повторить вопрос.
-«Щенка», вы хотите сказать, а не детеныша. Да, так правильнее будет. Ну, что вам на это сказать?  Я… пожалуй, нет.
-А…
-Евгений Карлович? Вот даже и не знаю, что вам на это… Видите ли, Евгений Карлович очень  своеобразный человек. Вы его непременно узнаете.  Очень креативный. Фантазийный. Увлекающийся. Он видит жизнь и мир какими-то своими глазами. Возможно, он знает то, чего не дано знать ни мне, ни тем более, извините, вам. С ним можно не соглашаться, но спорить с ним, чего-то ему доказывать – практически невозможно. Это в качестве преамбулы, а непосредственно на ваш вопрос…  Лучше как-нибудь спросите его об этом сами. Может, он ответит. Я же, в свою очередь, задам один… щекотливый вопрос вам…  Чисто профессиональный интерес. Так вот, я заметила, - ваша голова… Я имею в виду ее форму… И настолько скудный  для вашего, еще раз прошу меня извинить,  далеко пост пубертатного  возраста волосяной покров у вас на лице. Чем-то переболели?
Вот хоть и извинилась Маргарита Анатольевна, причем дважды, все равно Девочкину было неловко. Эта еще пока ему совсем незнакомая женщина как будто влезала в его святая святых. Да, неловко, однако отвечать-то все же пришлось:
-Нет, ничем не болел. Так было всегда.
-Трудные роды? – сочувственно.
-Не знаю.
-Мать  ничего не говорила?
-У меня не было матери… То есть, конечно, была, но я о ней ничего не знаю.
-Извините… Понимаю, я совершила бестактность… Но я делаю это не из праздного любопытства. Объясню. Чуточку похоже на то, как бывает у некоторых совсем молоденьких дельфинчиков. Я ими одно время много занималась. Написала о них целую диссертацию. А вы случайно сам… не дельфин? – И, чтобы, видимо, как-то сгладить неуместность этого вопроса, прижалась к Девочкину сильнее прежнего. - Не обижайся – неуклюжая шутка. Со мной это случается.
От внимания Девочкина, конечно, не ускользнуло, что она только что обратилась к нему на «ты» («Не обижайСЯ»)  Может, то была чисто языковая оплошность – со стороны Маргариты Анатольевны, - или слуховая – уже со стороны Девочкина, - все равно ему эта оплошность понравилась. Поэтому и обида  в нем на Маргариту Анатольевна за предыдущие «бестактные» вопросы, благодаря этому «ся», а не «тесь», как будто приугасла. Хотя все же, перед тем войти в кафе, успел отреагировать на «дельфина» безоговорочным:
- Нет, я как все.   

6.
Девочкин человек пунктуальный: ровно к 10:00 тот же уазик доставил его  к подъезду гостиницы «Двина». Но прежде, на проспекте Обводный канал напротив Летнего сада, подобрали «собственного корреспондента» (так на визитной карточке, которую он вручил Девочкину) газеты, которая первой растрезвонила о загадочном улове,  после чего  и разгорелся весь этот сыр-бор. Корреспондент примерно того же возраста, что и Девочкин. ИО: Алексей Купцов. А самое примечательное в нем это шапочка, выглядевшая как ярко-красный петушиный гребешок. О том, что этот человек поедет с ними, для Девочкина, естественно, сюрпризом не стало. Так же, как и данная не этому человеку, а газете, которую он в своем лице представлял,   Софьей Наумовной характеристика: «Это желтуха. Желтее не бывает. От нее много уважаемых людей у нас в городе уже пострадало. Поэтому сам при этом парне язык не распускай, только слушай внимательно. Лишнего ему делать не позволяй, хотя и больших  препятствий не чини. Чтоб они потом бочку на нас не покатили. Словом, соблюдай разумный баланс. Будь дипломатом. Окей?»    
У гостиницы постояли недолго, прежде чем Девочкин увидел выходящими  вначале Евгения Карловича, а парой минут позже Маргариту Анатольевну. Тот и другая также со своими вещичками. Маргарита Анатольевна  своим нарядом  ничем не отличалась от той, какой она выглядела накануне, а вот Евгения Карловича Девочкин признал не с ходу. На нем теперь более соответствующий сезону наряд: парусиновые куртка с капюшоном-балаклава и штаны. Менее элегантным при этом не стал. 
Но смена наряда не единственное отличие Евгения Карловича нынешнего от Евгения Карловича вчерашнего. Сейчас, этим утром, он в еще большей степени, чем накануне, производил впечатление человека надменного, глядящего на всех и на все свысока. Да, вчера это было как-то менее заметно. К тому же он был как будто еще чем-то или кем-то недовольным. Кто-то как будто с утра пораньше его обидел. Может, кто-нибудь из гостиничных служащих? Или Маргарита Анатольевна? Да, она тоже, по сравнению с тем, как выглядела на прогулке, выглядела унылой. Она, в глазах Девочкина, как будто опять постарела.
А в чутком на подаваемые ему внешним миром сигналы  Девочкине  впервые прозвучал тревожный звоночек. Просквозило опасение: «Мне с ними будет плохо». Его нехорошее предчувствие тут же, прямо на глазах, стало сбываться.
-Это кто? – Евгений Карлович имел в виду замеченного им в салоне машины корреспондента. 
Девочкин коротко объяснил, а в подкрепление своих слов, еще и протянул  визитную карточку их «собственного корреспондента». Евгений Карлович ее демонстративно не взял. Вместо этого:
-По протоколу  нас никто, кроме вас, почтенный, не должен сопровождать. Это условие было заранее оговорено. Следовательно, я вправе выставить этого типа  из машины. И буду прав.
Девочкин растерялся, не нашелся, что сказать. Хорошо, ему на помощь пришла Маргарита Анатольевна. Стала уговаривать своего надменного… скорее всего, судя по командирскому тону, начальника, чтобы он пощадил уже сидящего в машине корреспондента. Из того, что она при этом сказала, на Девочкина произвела впечатление фраза:
-Вы еще, действительно, надеетесь на какую-то сенсацию?
В конечном итоге, оказалось, что Евгений Карлович не такой уж и упрямый, каким сразу показался Девочкину. Что он может прислушиваться к чужому мнению. Мина недовольства не стерлась с его лица, но и выставлять корреспондента из машины все же не стал. Только обратился к Девочкину:
-Что вы тут мне совали?
Девочкин мгновенно сообразил, о чем идет речь, еще раз протянул визитную карточку корреспондента. Евгений Карлович бросил на нее взгляд, швырнул визитку в один из многочисленных карманов на его куртке. «Пронесло», - подумал с облегчением Девочкин.
Уже после того, как Маргарита Анатольевна и ее желчный компаньон разместятся  в салоне машине на соседних сиденьях, позади водителя и сидящего рядом с ним Девочкина,  и после того, как  машина уже тронется  в путь, Евгений Карлович, слегка обернувшись (корреспондент уселся «на  Камчатке», на заднем сидении, там же он уложил и принадлежащие  ему сумки с фото- и кинокамерой), все же строго, не скрывая неприязни,  спросит:
-Позвольте, господин Коробейников, задать вам пару вопросиков…
-Я не Коробейников, - поправил Евгения Карловича корреспондент, - я вообще-то  Купцов. Алексей Купцов.
-Вопрос первый… - Евгений Карлович никак не прореагировал на замечание корреспондента. -  Каков ваш статус?  Вопрос второй: вы наделены какими-то полномочиями?
-Вообще-то, да, -  приступил к объяснению корреспондент, -  у меня редакционное задание от газеты. О вас написать. Точнее, не о вас конкретно, а как это все у вас будет протекать… В смысле: проходить. В смысле: ваше разбирательство. Может даже,   фильм сниму, если материал окажется действительно интересным. А что? Вы против?
-Дозвольте уточнить. Поручено кем?   
-Моим начальством. Главным редактором.
-Ваш главный редактор верит в эту чепуху?
-Вы же верите.
-Кто вам такое сказал? Запомните, молодой человек, я ни во что не верую. Я или знаю, или не знаю. А как называется ваша газета? 
-«Северная Пчела».
-Все-таки «Северная Пчела»! А то я вначале подумал, это  какой-то типографский ляп.
-Почему? – удивился корреспондент.
-Ну, «Северная»  - с этим все ясно. А почему «пчела»?
-Это образ. Потому что мы работаем, как пчела. От цветка к цветку. Собираем нектар. Так и мы. Собираем материал.   
-То, что нектар, это понятно. Мне непонятно другое…
И тут опять подала голос Маргарита Анатольевна. Правда, как-то совсем жалобно  у нее на этот раз  получилось:
-Ну, пожалуйста,  Евгений Карлович. Прошу вас, прекратите.
Но Евгения Карловича, кажется, этим было не разжалобить, продолжал в том же наступательном ключе:
-А вам известно, что уже была единожды такая газета? В Петербурге. В начале девятнадцатого столетия. Ровно с таким же названием. В ней, между прочим, печатался Пушкин. Да, он самый. Солнце нашей поэзии… Как У ВАС, господин Коробейников,   обстоят дела с поэзией? Пушкиных печатаете? Или не очень?
-Н-нет, конечно, - только сейчас, кажется,  до корреспондента дошло, что Евгений Карлович как будто издевается над ним. – С поэзией у нас вообще. Никак.
-Это чувствуется, - продолжал издеваться Евгений Карлович. – А те безобразные фото, на которых изображено это… нечто… То, что ваш, по-видимому, главный редактор принял за, якобы, русалочье потомство, не ваших ли лично рук дело?
-Нет, - открестился бедный корреспондент - нам в редакцию по почте пришло. Мы  напечатали.
-Это  снимает с вас  часть вины. Но не с вашей газеты в целом.
Девочкин, кстати,  перед поездкой не поленился, зашел в библиотеку при мэрии, нашел номер газеты, где было опубликовано несколько фотографий, о которых сейчас допытывался Евгений Карлович. Не без труда, качество фотографий, действительно, желало лучшего, разглядел на них нескольких чему-то радующихся, улыбающихся людей. Один из них держал в поднятых над головой руках что-то непонятное, то, что Евгений Карлович так же неопределенно уже обозвал как «нечто». Относительно небольших, если речь идет о человеке, размеров. Да, с накренившейся набок  головенкой, вроде, как у крохотного человечка, пара не то рук, не то оттопыренных плавников, а вместо ног – отчетливо видный хвостик, как у обыкновенной рыбы.   
Что же касается самой газеты, для Девочкина то, что газета с таким названием уже была, мало того, что в ней публиковались стихи самого Пушкина, было также, как и для корреспондента, настоящим открытием.
-Заплечных дел мастер. Рэкэтир, если по совремённому,  у них там всем заведует, - вот когда счел достойным выложить на всеобщее обозрение  свои «пролетарские» пять копеек до сих пор державший рот на замке дядя Костя.
-То есть? – живо заинтересовался Евгений Карлович.
-Пивоваров его фамилия. Дерьмо в наичистейшем виде. Таких на белом свете раз-два и обчелся. Деньги на проститутках заработал. Данью всех обложил. Один из самых богатеев  тут у нас. Теперь еще хочет и на бедном парнишке подзаработать.
-«Бедный парнишка» это кто? – не пропадал интерес у Евгения Карловича.
-Да тот самый, кто  им в сети хапужьи попался.
-Ну, это вы напрасно! – тут уж, наконец, возмутился  со своего дальнего места корреспондент. – Кто вам дал право так говорить?
-А что? – теперь, когда  уже стронули с места,  дядю Костю  унять было ой как сложно. Девочкин на себе уже не раз это испытал.  – Простому народу теперь и сказать ничего нельзя? Все рты своими кляпами денежными позатыкали? 
-Да перестаньте! – вновь вступилась в разгорающуюся словесную перепалку  Маргарита Анатольевна. Но отнюдь не жалующейся она сейчас казалась, как в недавнем ее обращении к Евгению Карловичу, – наоборот: требовательной, жесткой. – Вас еще, простите, тут не хватало.  Вы бы лучше… Вместо того, чтобы пламенные речи произносить, за дорогой следили. Прямо сейчас… Человек едва под колеса вам не попал. Еле увернулся. А вам хоть бы хны.
Девочкина охватила было легкая паника: с дядей Костей в таком тоне даже некоторое вполне себе  высокое мэрское начальство разговаривать себе не позволит.  Но дядя Костя, к удивлению Девочкина,  стерпел. Может, от того, что выговор ему сделала женщина. К тому же еще и прилетевшая аж из Москвы.
 Их машина к этому моменту уже выезжала на шоссе Архангельск – Онега.

7.   
Чтобы добраться до города Онега, придется одолеть  двести восемь километров. Если по дороге ничего не приключится, прибудут на место где-то часов через пять с половиной. Словом, прогулочка еще та.
 Тайга, тайга. И справа, и слева. Кажущаяся нескончаемой. Присутствие человека почти совсем незаметно, если, разумеется, закрыть глаза на саму дорогу и на все, что к ней относится. Гораздо чаще путнику попадется на глаза какое-нибудь неосторожно вышедшее из леса зверье: как будто осознающий себя под защитой строгого закона,  вальяжно прогуливающийся прямо посреди шоссе сохатый, рискнувший одолеть открытое пространство несколькими отчаянными прыжками отважный заяц. Возможно, преследующая того же зайца рысь. Тайга. Сосны, ели, еще ели, опять сосны. Без начала и без конца. Тайга суровая, неприветливая и в хорошую-то погоду, а сейчас, когда небо обложено тучами, как будто особенно настороженно не спускает своих зорких таежных глаз со вторгшихся в ее дремучие пределы инородцев. Как будто ждет от них в любую минуту какого-нибудь подвоха. Или, наоборот, подстерегает удобный момент, чтобы их же за проявленное ими своеволие каким-то  образом наказать. 
Когда уже преодолели, примерно, половину пути, убаюкиваемый тарахтением автомобильных шин о дорожное покрытие Девочкин  задремал. Очнулся от того, что сидящая  за его спиной Маргарита Анатольевна щекотно прошептала ему в левое ухо:
-Передай, пожалуйста, этому революционеру, чтобы на пару минуток остановился.
Недовольный, тем не менее, «революционер», то есть дядя Костя,   не решил ослушаться. Машина плавно съехала на обочину дороги, остановилась. Маргарита Анатольевна пробормотала: «Спасибо» и стала вылезать из машины. Ее примеру тут же последовал и Евгений Карлович, а до последней секунды, наверное, терпел. Но, если Маргарита Анатольевна направилась целеустремленно в сторону леса, то Евгений Карлович, решив себя не утруждать лишним хождением, лишь обошел  машину.  Но до того, как это сделать,  успел крикнуть в удаляющуюся спину Маргариты Анатольевны:
-Смотрите, далеко не забредайте! Делайте поближе к дороге! Не дай Бог, потеряетесь, потом придется прочесывать всю тайгу.
На что Маргарита Анатольевна, еще не успев исчезнуть за придорожным кустарником, с притворным удивлением:
-Неужели  моя потеря  не останется вами незамеченной?
Евгений Карлович оставил эти ее слова без ответа, а  достаточно наблюдательному Девочкину эта маленькая сценка дала еще один повод подумать, что не все так просто в отношениях между этими людьми. Что чисто рабочими моментами они не исчерпываются. Похоже на то, что они по какой-то причине находятся по разные стороны баррикады, от того и не выносят друг друга. Причем, Евгений Карлович, как более главный, обижает, третирует свою подчиненную, а она только, насколько это в ее силах, защищается. Девочкину, естественно, неведомо, что этих двух «ученых» людей разделило, но он уже заранее поставил себя по ту сторону баррикады, где уже находится Маргарита Анатольевна,  и, как истинный рыцарь, подумал: «Ежели что… я всегда приду ей на помощь».
Тем временем,  примостившись у заднего колеса, ворчун и задира Евгений Карлович уже расстегивал ширинку на своих парусиновых брюках, а вот Девочкину пока не «хотелось». Хотя отчего бы не воспользоваться случаем и не размять уже слегка затекшие ноги? Он также выкарабкался из машины, а сразу вслед за ним, может, подожженный именно его, Девочкина, примером,  салон машины покинул и корреспондент. Но, как оказалось, не ради того, чтобы помочиться: в его руках портативная кинокамера. Девочкину уже  приходилось видеть примерно  такие же у тех, с кем ему приходилось работать. Пару разочков, по их просьбе,  снимал сам. Хотя, что из его съемок получалось, ему ни разу не показывали.  Видимо, выходило что-то безобразное.
-Что вы собираетесь делать? – поинтересовался у корреспондента  Евгений Карлович.
 Весь предыдущий отрезок пути, Девочкин изредка оборачивался и поглядывал, что происходит у него за спиной,  Евгений Карлович  занимался тем, что безотрывно писАл, держа у себя на коленях нечто вроде блокнота, лишь время от времени бросая хмурые взгляды на проносящийся мимо него однообразный пейзаж, ни с кем  не затевал никаких разговоров. Даже с сидящей с ним рядом Маргаритой Анатольевной. И вот! Только сейчас, когда окроплял кусочек асфальта,  нарушил обет молчания. А корреспондент ему в ответ:
-Кино буду снимать.
-И самым первым кадром будет, как я справляю нужду? Очень оригинальное начало!  Прям по Бертолуччи.
 -Нет, отчего же? Начну не с вас, а с этой вот…  величественной панорамы. Природы. Когда очередь дойдет до вас, вы, наверное, уже закончите.
-И не рассчитывайте. Я обычно занимаюсь этим долго. С чувством, с толком, с расстановкой.. Впрочем, если даже тот инструмент, которым я  это делаю, попадет вам в кадр, - мне, право же, есть чем гордиться. Возражать не буду. Снимайте, снимайте!
И вновь: от чуткого Девочкина не ускользает, что этот недовольный, кажется, всем и всеми на свете Евгений Карлович явно издевается над бедным корреспондентом, а тот,  как настоящий профессионал (для него на первом месте  дело), притворяется, что  для него это издевательство, как с гуся вода. «Есть же такие люди, - Девочкин достойно оценил скандальное поведение Евгения Карловича. -  От них одно зло. Вот и этот – явно один из таких». Кстати вспомнилось предостережение его начальницы. Чего можно ожидать от «столичных штучек». «Как в воду глядела!»
Минут через десять, - не раньше от того, что Маргарита Анатольевна долго из-за своего куста не появлялась и Евгений Карлович уже начал на нее привычно злиться,   - машина возобновила движение. Возобновилось и все остальное: убаюкивающее шуршание шин, пытающиеся посоревноваться  с машиной, но неизменно ей проигрывающие сосны, ели. Редко когда в их сплоченные ряды, тихой сапой, прокрадется кажущаяся здесь экзотичной береза. Прокрадется и затаится, чтобы неосторожным шорохом листвы не выдать себя. Выдаст – у нее будут большие неприятности. Это о березе, но, если же посчастливится увидеть выглядывающую на дорогу, допустим, какую-нибудь кажущуюся в этих краях экзотичной  черемуху с ее неизменно искривленным стволом, - это вообще… Так и хочется ее как-то поприветствовать, даже мысленно ей крикнуть «Держись, подруга! Тебя со всех сторон окружает дикое свирепое воинство, но ты не одна! Мы с тобой!»
Да, Девочкин отчего-то никогда не любил тайгу, или, выражаясь в более общем смысле, - лес, словом, любое большое скопление деревьев на большой площади. Впрочем, «не любил» не совсем точное слово. Здесь уместнее другое слово: «Боялся». Откуда исходит эта боязнь, он не знал, не пытался узнать, но если бы даже и попытался, скорее всего, ответа бы не нашел.
 Но было и то, что радовало его. То, к чему его с детских лет к себе приманивало: вода.  Чем шире водяные просторы, чем выше открывающийся глазу горизонт, чем дальше не видно ограничивающего эти просторы берега, тем радостнее у него на душе, тем сильнее желание погрузиться, потеряться в этих просторах. А на тот же вопрос: «Откуда это?» - то же недоуменное пожимание плечами. А если все-таки хоть как-то ответить, этим ответом, скорее всего, будет: «Я таким родился».

8.
В городок Онега как снег на голову они не свалились, их поджидали. Или, точнее, - поджидала.  Представитель местной администрации. Средних лет женщина, беленькая, то есть с льняными, аккуратно убранными под платок волосами, доброжелательная, по всему готовая выполнить любую просьбу и столичных и не совсем столичных приезжих. Однако какой бы гостеприимной и расположенной к приезжим не казалась Марианна Францевна (да, таким очень редким для здешних мест было имя и отчество этой женщины), чувствовалось, что она при этом еще и чем-то сконфужена, но пока не хочет или боится выдавать причину своего конфуза.  Вместо этого она предложила:
-Для вас уже накрыт стол. Просим. Как говорится, чем богаты. Подзаправитесь. Ведь вам еще предстоит дорога.
Да, Онега еще не конечный пункт. Им еще предстоит преодолеть  километров  тридцать, пока доберутся до рыбачьего поселка,  где, как предполагается,  их ждет таинственный… то ли щенок, то ли   детеныш, в русалочье происхожденье которого верит пока только «желтая» газетенка с украденным из Петербурга начала девятнадцатого века названием. Отнюдь не благоразумный, отказывающийся верить в чудеса Девочкин. Не говоря уже о более чем скептически настроенном, судя по его высказываниям, по-прежнему чем-то как будто недовольном (может, тем, что пришлось ради этой ерунды покинуть теплую уютную Москву) Евгений Карлович.
Словом, Девочкину еще только предстояло во многом разобраться, разложить все по полочкам, пока же вся «честная компания» прошла в ближайший ресторан, где их уже ждали и очень сытно накормили. И только после этого к ним опять подсела покинувшая их на время трапезы Марианна Францевна. Только тогда она и решилась сообщить им всем неприятную новость: 
-Вы ведь, судя по всему,  еще  ничего не знаете…- и после того, как подержала длившуюся пару секунд паузу, продолжила. – Что то… Ну, словом, тот, ради кого вы приехали… Что, в общем… он подох.. Извините – умер.
Что тут случилось с Евгением Карловичем! Буквально побагровел: да, Девочкин тому живой свидетель, кровь прилила к его чисто, чуть ли не до глянца побритым щекам. Девочкин, когда это заметил, даже испугался: «А ну как он сейчас полезет на бедную женщину с кулаками?»
-Извините… - Марианна Францевна была сама, очевидно, этим известием  смущена, - но мы здесь сами узнали об этом только позавчера вечером… (Автор напоминает, что события, описанные в этой повести, происходили в 2003 году, когда сотовые телефоны, особенно «в глубинке», были еще большой редкостью. Примечание автора.) Но мы ведь уже  об этом звонили! Странно, что вам  не передали.
-Кому? – задал вопрос корреспондент. – Кому вы звонили?
А поинтересоваться этим, в первую очередь, должен был бы Девочкин.
-Н-не могу сейчас, - по-прежнему чувствующая себя виноватой Марианна Францевна. - Этим, в общем-то,  занималась не я. Но звонок, точно, был. А сегодня утром  только объявили, что вы уже выехали и чтобы мы вас здесь встретили. Было уже поздно . Вам же сразу по приезду не сказала, чтобы только не портить вам аппетит… Еще раз, право же, извините.
-Отчего он, как вы утверждаете, умер?
Ну вот, видимо, и у очухавшегося от этой новости Евгения Карловича, наконец, голос прорезался. Причем, что и следовало ожидать, - самым устрашающим, не сулящим Марианне Францевне никакой пощады тоном инквизитора.
-Я не знаю всех подробностей. Извините… Повторяю, я к этому вообще никак не причастна. Его, кажется, держали в какой-то емкости с водой. Что-то типа бочки. В таких обычно солят огурцы или квашеную капусту. Может, воздуха ему не хватило. Я точно этого не знаю, но вполне  допускаю… Поверьте мне, я лично ни в чем не виновата… Кроме того, как мне только что этим утром  сказали, его последнее время как будто бы стала посещать мать.
От глаз Девочкина не ускользнуло, как Евгений Карлович и Маргарита Анатольевна обменялись при этом быстрыми, что-то говорящими друг другу взглядами. После чего Евгений Карлович, обращаясь  все же к,  видимо, чувствующей себя виноватой в том, что случилось, Марианне Францевне:
-Вы не оговорились? Вы сказали «мать»?
-Д-да… Но это не мое. Это не я так сказала. Я повторила.
А Евгений Карлович продолжал приставать тем же инквизиторским голосом:
-Если у вас есть еще, что сказать, - не ждите, когда вас спросят. Продолжайте.
Да, у Марианны Францевны, действительно, еще было, чем поделиться:
-Учтите, это может оказаться всего лишь россказнями. Ее как будто несколько раз видели. Ровно на том месте, где ее… то есть… ну, вы меня поняли… где он попался в сеть. Такое впечатление, словно она его ищет и догадывается, где он может быть.
-Видел кто? – Евгений Карлович.
-Местные, конечно… Рыбаки… Если все-таки туда поедете,  сможете их сами на месте расспросить. Получите более точную информацию. 
-Что значит «все-таки»? – даже, кажется, удивился этим предположением Евгений Карлович. – Теперь-то тем более. Обязательно поедем. И обязательно расспросим. Хотя получается , если перефразировать: «Чем дальше в лес, тем больше небылиц»… Кстати, можно мне задать вам один сугубо личный вопрос?
-Д-да, пожалуйста, - Марианна  Францевна неуверенным голосом. Она уже, видимо, прониклась испугом к ее инквизитору. «Что еще у него на уме?». – Если вы считаете нужным…
-Откуда вы родом? Если, конечно, это не секрет.
-А.. – Марианна Францевна по-прежнему напугана. – Для чего вам это?
-Если не хотите, не отвечайте. Я узнаю от других. Выбирайте, что лучше.
И тогда Марианна  Францевна как будто даже с некоторым вызовом:
-Не надо у других. Не утруждайтесь.  Я скажу сама… Не люблю об этом, но если вы так настаиваете…  Вообще-то, я местная. Но мой дед по отцу был немцем, военнопленным. Ему пришлось повоевать еще мальчишкой. Он влюбился в эти края. И решил после освобожденья остаться здесь навсегда. У вас еще есть вопросы? – Судя по тону, Марианна Францевна решила перейти в контрнаступление.
Но какой же непредсказуемой была реакция на это признание со стороны Евгения Карловича! С неожиданно (во всяком случае, для ушей Девочкина), просквозившей в его голосе доброжелательностью, даже как будто поощрительной улыбкой:
-Есть… Да, есть вопрос. Похоже, ваш дед был романтиком? Это так? 
-Д-да, - неуверенно отозвалась Марианна Францевна. – Может быть. – Ее испуг, кажется, мгновенно улетучился. Выражение ее лица смягчилось. - Но я… когда уже родилась,  его в живых уже не застала. Поэтому не могу ничего определенно сказать. – И вдруг, что показалось Девочкину неожиданным, даже немного с ее стороны дерзким. – А ваш дед? Что вы скажете про него?
-Хотите спросить, был ли ОН романтиком? Да, вы правы, очень уместный вопрос. Знаете… - Евгений Карлович на секунду задумался. - Скорее, все-таки «да». Но если ваш влюбился в эти края,- что, в общем-то, мне близко и понятно,  то мой в перманентную революцию. Что мне отнюдь и не близко и непонятно. Но что нас с вами еще объединяет. Хотите узнать? Я также не застал своего деда в живых.

9.
Возобновили путешествие в седьмом часу. Еще светло, как в пасмурный, беременный еще не пролившимися дождями день. Вначале та же изрядно прискучившая тайга, но на последнем десятке километров  она уступила место  движущейся по правую от них руку и в противоположном от них направлении реке.
Онега река холодная, своевольная. Бесшабашная,  как  глупый, переполненный молодыми силами до избытка жеребенок, только что выпущенный на волю из тесной загородки, где его долгое время держали, может, даже на привязи, а тут вдруг разрешили: «Дава-ай!»  Разница, правда, в том, что жеребенок, опьяненный открывшимися перед ним просторами, мчит, куда попало, «дураку закон не писан»,  а  реку все же успели стреножить. Она  объезжена и  стремится только  по проложенному веками жизни руслу, ограниченному крутыми глинистыми берегами, то сужающимися, то расширяющимися, то перепрыгивая через многочисленные пороги, то вальяжно, беззаботно разливаясь разнообразной ширины плесами.   
А вот дорога здесь несравнимо хуже той, которой они добирались из Архангельска до города Онега. Как будто вдруг охромевшая, превратившаяся в инвалида,  машина заколдыбала, переваливаясь с боку на бок, как утлая лодчонка, карабкающаяся  по морским волнам.  Сразу стала напоминать Девочкину его тетю Полю. Какая подпитка пожирающей дядю Костю ненависти ко всем «начальничкам-казнокрадам»! «С такими, думающими только, как карман себе набить, а не о тех же дорогах, мы  не только что Америку, Зимбабве скоро, попомните мое слово,  догонять станем».
Правда, слушал его, или, скорее,   вынужден был слушать только сидящий бок о бок с ним Девочкин. По-прежнему расположившиеся позади него, вдруг, к некоторому удивлению и даже отчего-то неудовольствию Девочкина, помирившиеся, кажется, забывшие про все их разногласия и нашедшие себя по одну сторону баррикады  Евгений Карлович и Маргарита Анатольевна прошептались между собою почти весь этот этап дороги. О чем шептались, Девочкин не сумел, как ни напрягался, расслышать. Корреспондента  с его  «Камчатки»  вообще не только не видно, но и не слышно. Скорее всего, после сытного угощенья в ресторане продремал всю дорогу. 
Когда, наконец, добрались до поселка, по идее,  был уже глубокий вечер, а на их мир, тот, в котором они сейчас находились, опустилось покрывало, сотканное из тончайших прозрачных сумерек. Проводившая их в дальнейший путь Марианна Францевна подробно рассказала Девочкину, к кому следует обратиться, когда они уже окажутся в поселке. Даже нарисовала на бумажке, как проехать к дому, где их встретят и все покажут:
-Тамара Феоктистовна. Запомните. Председатель поселкового совета… Простите, это я по старой памяти. Правленья, конечно. Очень хорошая толковая женщина. Она в курсе, она вас ждет.
Подъехали к обозначенному Марианной Францевной дому.  Ночь «белая», поэтому никакого уличного освещения – экономия, - только светящиеся  изнутри кое-какие окна. Девочкин поднялся на крылечко, громко побрякал о входную дверь тяжеленным, может, еще с девятнадцатого столетия,  чугунным кольцом. Может, где-то на двери была и кнопка звонка, но Девочкин ее не заметил. Чье-то прижавшееся к внутренней стороне окна лицо. Девочкин громко:
-Мы из Архангельска!
Лицо отлипло от оконного стекла. Через какое-то время дверь отворилась, и сразу послышался громкий плач грудного ребенка. На пороге молодая женщина, смотрит вопросительно на Девочкина и укачивает плачущего ребенка.  Девочкин повторил:
-Мы из Архангельска. Нам нужна Тамара Феоктистовна. Нам было сказано…
Женщина его перебила:
-Да-да, я все поняла! Но мама срочно уехала на вспоможение и ключи от вашего домика с собой случайно прихватила. Теперь раньше утра вряд ли появится.
Вот те раз!  Девочкина сразу же охватила паника, усиливаемая  еще и тем, что он не знал, что означает слово «вспоможение», до сих пор никогда с этим словом не сталкивался, а спросить, как с ним часто в жизни случалось, стеснялся. А ну как это незнание унизит его? Его хватило только на то, чтобы беспомощно пробормотать:
-Как же нам теперь?
-Мама уже звонила.  Просила передать, что вы пока на эту ночку можете у Руслана Ивановича остановиться. У нас негде, да и мой (это она о ребенке) своим плачем будет вам мешать, а у них дом большой.  Маша уехала погостить в Ленинграде.
-А где это?
Девочкина, естественно, интересовало, не, где Ленинград (или уже Санкт-Петербург), а где дом этого Руслана Ивановича. Все это время ребенок на руках женщины не унимался ни на секунду.
-Я, к сожалению, не смогу вас проводить, но сейчас подробно все расскажу. Вы только внимательно слушайте.
Девочкина спасло только то, что вовремя подоспел, видимо, почувствовавший что-то неладное дядя Костя:
-Ну, и чего? Чего тут?
Обрадованный тем, что подоспела подмога, Девочкин коротко объяснил, что и как. Видимо, рассказ Девочкина получился очень сбивчивым, непонятным, если дядя Костя потребовал от женщины:
-Еще раз. 
Женщина терпеливо объяснила. Дядя Костя, выслушав,  не мог не воспользоваться случаем, чтобы еще раз «пошерстить» бестолковое начальство, сейчас это касалось напрямую и самого Девочкина. Только после этого порицательного ритуала вернулись к машине. Как бы принявший на себя роль вожака дядя Костя во главе, осознающий свою вину Девочкин, как побитая собачка,  плетущийся вслед   за ним.
Новый дом и вновь в роли переговорщика  приходится выступать Девочкину. Все повторяется: те же прозрачные сумерки, отсутствие уличного освещенья, светящиеся в доме окна. Девочкин также долго пытается достучаться. Наконец, услышали, откликнулись. Дверь отворилась: у  порога огромный, кажущийся еще более огромным из-за того, что источник света где-то позади, а от стоящего в двери человека падает громадная, до середины улицы тень. Этот человек-тень мужским неприветливым басом:
-Кто? Чего надо?
Девочкин объяснил.
-Ничего не знаю. Мне никто ничего не передавал.
И вновь  Девочкин в отчаянии, готов сквозь землю провалиться. Сейчас, в этой ситуации, он больше всего боится какого-нибудь очередного дядиКостиного выговора:
-Как же так? Мне только что… Нам сказали, у вас большой дом…
-Кто вам так сказал, к тем и обращайтесь, - грохочет человек-тень. - Я никого к себе не приглашал. Мне тут чужие и даром не нужны, а свои все дома.
-Молодой человек! – Девочкин не расслышал, как к нему сзади… нет, еще не подошел, но уже очень близко… следовательно, подходит. Слава Богу, на этот раз не дядя Костя, а сам Евгений Карлович. Значит, вся эта бестолковщина, в конце концов, и его достала. – Что?  - уже ожидаемо сердито. -  Похоже, у нас опять какие-то проблемы?
-Д-да…  - жалко лепечет Девочкин. Ох, как он сейчас боится оправданного, надо это признать, гнева этого капризного человека! - Вот он говорит, что  нас не ждал.
-А «он» это кто? – Евгений Карлович стоит уже вровень с Девочкиным, почти упираясь плечом в плечо. Вопрос обращен к Девочкину, но на  него отвечает тот, о ком задан вопрос:
-Я это бригадир рыбартели. Руслан Иванович Пименов. Понятно? А теперь твоя очередь. Сам-то ты  кто?
И вот что в ответ услышал не только он, но и  Девочкин:
-Я Евгений Карлович Ястржемский. Профессор, доктор наук, член-корреспондент Академии Наук Российской Федерации, член ученого совета Русского Географического Общества, постоянный член редакционной коллегии Интернашенел Джонэл оф Нэчрэл Сайенс, лауреат премии фонда принца Астурийского за вклад в исследование глубоководной фауны и флоры, автор семи книг, трех монографий  и девяноста семи статей. Еще есть вопросы?
Возвышающийся над ними гигант  еще немного постоял, потом попятился:
-Нет. Вопросов больше нет. Проходи…те.  Гостями будете.

10.   
В доме, где они вскоре оказались, хозяин из черной огромной тени, каким предстал, когда стоял в проеме двери, оказавшись на свету, преобразился в великана  с густой черной, лишь слегка тронутой сединой  бородой, такими же черными кустистыми бровями. 
-Ночку – ладно, так уж и быть, заночуйте, но как вас  всех разместить? Дочкина половина тесновата,  все, боюсь,  не уложитесь. Если кому-то на полу...  Правда, еще есть амбар. Довольно теплый. Но я там пару куниц держу.
-Что это значит? – спросил Евгений Карлович.
-Это значит, что там немножко пованивает. Ежели не понравится,  можно дверцу открыть. Для проветривания. Температура сейчас позволяет.
-Ну что? – спросил Евгений Карлович. – Может, жребий бросим? Кому с куницами.
Но тут великодушие проявил корреспондент.  Может, тем самым хотел больше расположить к себе не взлюбившего его Евгения Карловича.
-Обойдемся без жребия. Я согласен. Если только эти куницы не кусаются. 
-Пальцы к ним в рот совать не будешь, не укусят, - пообещал Руслан Иванович.
Дядя же Костя выразил желание переночевать в салоне машины.
-А завтра по утрянке, учтите, чуть свет,  – вы, как хотите, а я в город. У меня так в путевом листе.
Девочкин не знал, что записано в выданном их водителю  путевом листе. Да, это его упущение. Ему  бы сейчас проверить, но он уже боялся чем-то задеть, обидеть их ершистого «революционера», тем более усомниться в его правдивости.  Приблизительные сроки их пребывания в поселке  три дня. Да, за три дня они должны были уложиться. То есть машина в ближайшее время, вплоть до выезда, едва ли им понадобится. 
Та половина дома, которую оккупировали гости, была, в свою очередь, поделена перегородкой на еще две неравновеликие половины.
-Ну, как нам расселиться? – задалась  вопросом Маргарита Анатольевна.  – Какие ваши, кавалеры, предложения?
-Вам решать, - на этот раз великодушие проявил Евгений Карлович.
Да, установившееся при последнем перегоне Онега-поселок перемирие между этими людьми сохранялось.  Это и озадачивало и как будто немного расстраивало Девочкина. Маргарита же Анатольевна, получив от Евгения Карловича разрешение действовать по своему усмотрению, зашла за перегородку, вскоре объявила:
-Односпальная. Увы. Боюсь, без сегрегации нам не обойтись. Я полагаю, мальчикам мальчиково, а девочке девочкино.  То бишь, это – к этому моменту она уже вышла из-за перегородки, - ваше… А то, простите, целиком мое.
Ни Евгений Карлович, ни, тем более, Девочкин, естественно,  с ней спорить не стали. За перегородкой  - односпальная кровать, а здесь, на более просторной площади, диван, на котором двоим никак не разместиться. Но вскоре появилась  раскладушка, ее занесла в горницу жена Руслана Ивановича, женщина очень невысокого роста, как очень часто бывает у очень высоких мужчин, почти под мышку Руслану Ивановичу. Но в отличие от мужа очень по-доброму расположенная к потревожившим их покой чужим людям. Готовая им  всем, чем может, угодить.
Была на этой половине и миниатюрная кухонька, при ней газовая, на две конфорки, плита. Маргарита Анатольевна, едва обжив  спаленку, добровольно, ее никто к этому не побуждал, приступила к исполнению обязанностей хозяйки дома. В первую очередь, это касалось  готовки  ужина. А через  какое-то время, предварительно постучавшись в дверь и получив в ответ от находящейся в этот момент ближе всех к двери Маргариты Анатольевны «Милости просим!», к ним заглянул, скорее всего, командированный женою  Руслан Иванович.   
-Моя поисть вас всех за стол приглашает.
На приглашение откликнулась  Маргарита Анатольевна:
-Передайте  большое спасибо вашей жене, но… раз уж я сама взялась… Жаль, если мои труды пропадут втуне. А вот нашим товарищам наверняка будет очень кстати. – Под «нашими товарищами» она, понятное дело, имела в виду корреспондента и дядю Костю. 
Немного этим отказом, кажется, обиженный Руслан Иванович уже собрался было их покинуть, когда вмешался сидевший до этой минуты за столом и что-то как будто правящий в своем блокноте Евгений Карлович:
-Можно я вас задержу еще на минутку?
Руслан Иванович остался стоять, закрывая своей широкой спиной почти весь дверной проем.
 -Я понимаю, уже поздний час,  - продолжил Евгений Карлович, - и все же  мне не терпится задать вам несколько вопросов. Если вы позволите, конечно.
-Ну, что ж – задавайте, -  Руслан Иванович заметно напрягся, видимо, не надеясь, что услышит от Евгения Карловича что-нибудь для себя  хорошее.
-Тогда, наверное, вам лучше присесть, потому что наша летучка   займет какое-то время…   
И, видимо, заметив, что Руслан Иванович заколебался: садиться – не садиться,  - добавил:
-Иначе придется подняться на ноги и мне. Да, таково правило политеса. Так будет равнозначно неудобно нам обоим.
-Чего ж?.. – тут уж Руслан Иванович решил уступить. – Можно, конечно,  и сесть.
А расторопная Маргарита Анатольевна уже услужливо подносит ему  свободный на эту минуту табурет. 
-Вы представились бригадиром рыбартели.. – продолжил Евгений Карлович уже после того, как Руслан Иванович устроится на табурете. -  Поимка того, кого кое-кто уже посчитал чуть ли не плодом… - На этом Евгений Карлович на какое-то время задержался, как будто подбирал наиболее точные слова. – Чуть ли не плодом того существа, которое в древнегреческой мифологии получило имя «наяда». Как вариант «нимфа». По-русски «русалка».  Оставив в покое мифологию, то есть придерживаясь принципа: «Факты. Одни только факты. Ничего кроме фактов»… Та поимка, она   была  делом рук именно ваших подчиненных или кого-то из посторонних?
-Посторонние у нас тут не ходят, - строго поправил Руслан Иванович. – Бывает, заезжают, но это опять же только обилеченные.  Они путевки вначале покупают. Но такое бывает не часто.
   -Я внимательно изучил фотографии этого действительно диковинного существа, якобы попавшего к вам в сети …
-Не в сети, - Руслан Иванович поправил еще раз. – Это все сплошное вранье.  Сетями здесь вообще не пользуются. Запрещено. Так же, кстати, как и спиннингом. Снастью – да. И то не всегда.  Манихой. Было дело. И не моими руками лично  Я в тот день вообще был не при делах.
-Маниха, простите, это что?
-Я же сказал: снасть так называется.
-Хорошо – снасть. Не ваша лично, я понял. Но сам факт был. Вы это не отрицаете… Вы его… то, что на фотографии,  лично, своими глазами, видели?
-Представьте себе – нет. Я ведь вам уже сказал: я в тот день был не при делах. Мои - тесть и теща -  накануне отмечали золотую свадьбу, я тот день вообще… лежал в лежку, мало что соображал. А потом у меня было много других дел, чтоб еще тратить время на такую ерунду.
Ох как, это бросалось в глаза, сейчас нервничал Руслан Иванович! Зато очень спокойным, сосредоточенным выглядел продолжающий свой допрос Евгений Карлович. 
-Это правда, что его держали в какой-то бочке из-под квашеной капусты?
-Аквариумов у нас тут нет. И не в бочке, а кадушке. Десятивёдерной. А что? По размерам, вроде, подходит. А делать какую-то специальную  запруду на  реке – дело, во-первых, затратное, а потом рискованное. Мог бы ямку запросто прорыть и убечь. Ну, то есть уплыть. 
-Его останки как-то еще сохранились? Его где-то похоронили?
-Зачем? Кто же хоронит рыбу? Съели.
-Кто?
-Собаки.
-Так… прямо? В сыром виде?
-Зачем в сыром? Я так понимаю, опять же я своими глазами  не видел, - сварили из него похлебку. А собаки… Им чего? Я так понимаю, с удовольствием навернули. Им это даже в охотку. Типа деликатес.
-Ну хотя бы… косточки какие-нибудь?- впервые подала голос стоящая неподалеку и внимательно все слушающая Маргарита Анатольевна.
-Этого я не знаю. Хотя можно, конечно, поспрошать, если это  так нужно.
-Да, Руслан Иванович, поспрошайте! – та же Маргарита Анатольевна. – Пожалуйста!  Мы же специально ради этого приехали. Это действительно очень важно.
-А то… нечто, как будто внешне похожее на какую-то мифическую русалку. То, что стало последнее время у вас здесь появляться… - как-то осторожно, как будто опасаясь эту тему спугнуть, вернулся в разговор Евгений Карлович. – Чья-то, по-видимому, небылица?
На этот раз Руслан Иванович надолго задумался. Очевидно, что-то внутри него сейчас друг с дружкой боролось, бодалось.  Наконец, неохотно, смотря себе под ноги, признался:
-Небылица, не небылица это не мне судить. Вам.  Но что действительно что-то было – это факт.
-Ее кто-нибудь действительно видел?
-Ну, да, -  согласился, но по-прежнему  неохотно, не поднимая глаз.
-Я могу с ним встретиться, поговорить?
-Можете. Это я, - вот когда только Руслан Иванович перестал разглядывать половицу у него под ногами, поднял «повинную» голову.  - Отпираться не стану. Причем, пару раз.  Но называть это так уж сразу… прямо…  «русалкой»!.. Расстояние между нами было довольно большое, метров сто, а время короткое. Раз-два и нету. Померещиться может все, что угодно. Еще туман наползал. Прежде чем про русалку говорить, тут надо  еще о-го-го. Проверять и проверять.
Теперь настала очередь задуматься Евгению Карловичу, и,  так как молчание затягивалось,  Руслан Иванович решил напомнить о себе:
-Ну, я, пожалуй, пойду, пока на столе у моей совсем не остыло. 
Евгений Карлович встрепенулся:
-Как насчет того, чтобы завтра прогуляться до того места, где вам это все могло померещиться?
-Н-не знаю… - Руслану Ивановичу это предложение пришлось явно не по душе. - Я вообще-то… При всем, конечно, моем уважении… У меня своя работа. Я рыбой запасаюсь, на базар возим, а не за русалками гоняюсь. Этим, собственно, и живем.
-Извините, Руслан Иванович, - вновь вступила в разговор Маргарита Анатольевна. – Ваша работа – это понятно, но… Вы,  судя по всему, еще не в курсе. Та фотография, с которой все началось, она привлекла внимание некоторых небедных людей. В вашем же городе. Они выделили неплохие, особенно по вашим меркам, финансы. Возник проект докопаться до истины.  Мы, собственно, первые, прилетевшие сюда ласточки, которые должны дать авторитетное заключение, достойно ли все это какого-то дальнейшего внимания или это из области чистой фантастики и обо всем можно спокойно забыть.
-Я все понял, - нетерпеливо поерзал на своем табурете Руслан Иванович. – Но у нас, повторяю,  рыба, а у вас проекты. Нам, собственно, это ни к чему.
-Вот, - Маргарита Анатольевна показала на скромно сидящего в сторонке Девочкина. – Наш главный на эту минуту… не прожектер, а реальный финансист. Он обязательно оплатит ваши услуги. – И к Девочкину. – Подтвердите, что это правда.
Девочкин впервые слышал о том, что ему придется платить какие-то деньги какому-то постороннему, не связанному напрямую с их поездкой человеку, однако и противоречить Маргарите  Анатольевне никак не хотелось, поэтому, пусть и неуверенно, подтвердил, как его об этом просили.
- Мне думается… - продолжала Маргарита Анатольевна. - Во всяком случае, я очень надеюсь на это, - вы останетесь довольны.
Руслан Иванович еще соображает, у него от напряжения чуть не пот со лба потек, когда вновь заговорила тяжелая артиллерия в лице Евгения Карловича:
-Можно хотя бы узнать, в какое время суток ее видели?
-Эту?.. Бабу?  Точно не знаю… Оба раза где-то ближе к вечеру. Скажем, в районе пяти. Точнее сказать не могу. Извините, не засекал.
-Как далеко отсюда?
-Полтора часа. На  моторке.
-Завтра, Руслан Иванович, - в голосе Евгения Карловича прозвучали начальственные нотки. Да, он уже, скорее, не просил, а требовал. -  Пока отложите в сторону все свои другие дела. Учтите, то, что нам предстоит, и если удача нам улыбнется, это в сотню-другую раз окупит всю невыловленную вами за это время рыбу. Овчинка стоит выделки. – И тоном уже не терпящим никаких возражений. -  Завтра, время еще уточним,  мы должны отсюда отчалить.

11. 
Чем собралась  накормить непрошеных гостей миниатюрная жена великана Руслана Ивановича, так и осталось тайной, может, собственный корреспондент газеты «Северная Пчела» завтра  утром  об этом оповестит зато можно определенно сказать, какой ужин на  скорую руку сумела состряпать «ученая» из МГУ Маргарита Анатольевна: чрезвычайно аппетитные оладушки.    И как – то очень ловко, скоропалительно у нее это получилось. Девочкин, предварительно запасшийся электрическим фонариком,  только успел погостить в  «холодном» туалете  на задворках дома, потом  поплескаться, видимо, накапавшей за долгое время с застрехи крыши дождевой водой, ею было наполнено врытое в землю  деревянное корытце, - вернулся в дом, а оладушки уже ждут- пождут его на столе. Едва ли ходила за мукой к хозяйке дома, скорее, привезла какие-то припасы с собой.
Оладушки на столе, а вот Евгения Карловича что-то в горнице не видно.
-Евгений Карлович режимный человек, - объяснила  Маргарита Анатольевна, она выглядит как будто расстроенной. Видимо, недолгим было их примирение, опять на чем-то не сошлись. – «Режимный» в смысле: «придерживается режима». Сейчас у него по распорядку вечерний моцион.  Я его подожду, мне не к спеху, а ты садись, пока с пылу, с жару, пятачок за пару. 
Девочкин послушно сел, а из кухни доносится голос Маргариты Анатольевны:
-Не помню, спрашивала  я тебя об этом?  Ну, если  спрашивала, ничего страшного. Тебе, если не секрет, сколько лет?
Девочкину чем-то не нравится этот вопрос, поэтому и не спешит отвечать.
-Не хочешь-не отвечай
-Допустим, двадцать девять.
-Неужели? А повадки, как у подростка. Наблюдала я за тобой, как ты перед людьми пасовал, - уже возвращаясь в горницу с эмалированной миской, миска наполнена доверху аппетитно смотрящимися оладьями. -  Мой тебе дружеский совет. Старайся быть понаглее, иначе… или сами  сожрут, или оголодавшим собакам похлебкой отдадут. Косточек не оставят.
«О чем это она?» – в голове у Девочкина. Только представил себе, как на него набрасывается стая одичавших голодных собак, - да, был в его жизни один такой случай, еле ноги тогда унес, - неуютно ему стало.
-Запомни… - Маргарита Анатольевна перекладывает из миски в тарелку Девочкина и одновременно говорит. – Хотя, конечно,  и без меня знаешь, но повторенье мать ученья. В этом мире благоденствуют только сильнейшие и наглейшие. Самый беспощадный, но, по законам физического мира, самый справедливый закон природы. Если хочешь для себя какого-то продолженья, ему, то бишь этому закону,  надо как-то соответствовать. Ешь… А это, - в руках у нее небольшая с яркой наклейкой фляжка, - чтобы сильнее поскорее становился. И чтобы сон был покрепче. Ух! «Ничего не слышу, ничего не вижу, ничего никому не скажу».
Девочкин не большой любитель крепких напитков типа водки, но этот, которым угостила его Маргарита Анатольевна,  оказался очень приятным, а с такой аппетитной закуской, как свежеиспеченные оладьи, обильно политые сметаной, ему стало совсем хорошо: накопившиеся за прошедший день усталость, стрессы, как рукой сняло.
Словом, потрафила ему Маргарита Анатольевна: и вернувшим ему силы вином из красивой фляжки, и тающими во рту оладушками, но ведь и Наташа, когда она еще была рядом с ним, также  очень вкусно готовила. Недаром она закончила с отличием курсы поваров, а трудилась на пищеблоке известного в Архангельске кафе «Арктика». Только подумал об этом, сравнил, что было с Наташей и что сейчас с Маргаритой Анатольевной, как-то грустновато стало Девочкину.
А грустновато вот отчего. Вот хоть и  ухаживает за ним сейчас,  потчует его и, кажется, ото всей души эта «ученая» столичная «штучка», доцент, но не Девочкиным, это очевидно, заполнена ее голова. Нет, не Девочкин,  а что-то или, скорее,  кто-то другой ее заботит, стремит к себе ее мысль, руководит ее хотеньями-нехотеньями. Отсюда, и перепады в ее настроении, бросает то из жара в холод, то из холода в жар. И этим «кто-то» может быть только этот старый элегантный злюка.  С таким длинным перечнем заслуг. А кто еще, кроме него? Больше некому.
 Не случайно ведь то прислушается к тому, что творится за дверью, то тревожно посмотрит в сторону окна.  Речь идет о Маргарите Анатольевне. Хотя что она там, за окном, увидит? Уже и не белая, а почти настоящая, серая мглистая  ночь.  Не дает ей покоя где-то блудящий сейчас… аки пес… нет, не смердящий, конечно, а бездомный…  «режимный» Евгений Карлович. Еще неизвестно, что с ним может случиться в совершенно незнакомом ему, населенном неизвестным ему, и,  как уже показала практика, не всегда дружелюбно настроенным по отношению к чужакам местным  людом. Отсюда, скорее всего, и ее тревога.
Маргарита Анатольевна внутренне, мысленно, кажется, сейчас с Евгением Карловичем, а Девочкину все как-то досаднее и досаднее. Печальнее и печальнее. Особенно после того, как выпил одну стопочку, потом другую,  а там, смотришь, уже и до третьей недалеко. И хочется уже, чтобы эта женщина, на сколько б несимпатичной она ему вначале не показалась и насколько б старше – и вначале и сейчас -  она его не была – проявила к нему хоть какую-то благосклонность. Подала б хоть какой-то сигнал, что и он ей совсем уж не безразличен. Ответила бы… ну  хоть какой-то… пусть даже тонюсенькой, на одном волосочке взаимностью. Да, особенно после трех стопочек - хочется. Хотя и голову при этом  не теряет:  отлично понимает,  что от того, что хочется, до того, что можется, дистанция ой какого чудовищного размера! Впрочем, может, и не «чудовищного», на пару-другую шажочков покороче.
Да, он-то бы вовсе и не против, что называется, прямо  заточен на это, зато  она… Вздрогнула, встрепенулась, воспрянула только, когда заслышала, как стукнула наружная дверь.
-Ну, слава Богу! Наконец-то! Где вы так долго пропадали? – прямо чуть ли не на грудь только-только ступившему в горницу Евгению Карловичу бросилась. – Или все-таки на что-нибудь набрели?
-Н-нет…   - это у Маргариты Анатольевны напор, стремление, наскок, а Евгений Карлович выглядит сейчас просто старым  и уставшим. – Все пустое.
-Ладно, не переживайте. Еще не вечер. Если руки помыты, садитесь за стол. Если нет, - вот мыло…  Полотенце.
И - все. Дальше пошло уже неинтересное.
Улеглись уже ближе к полуночи. Все по своим местам. «Согласно купленным билетам». Евгений Карлович улегся на диване, Девочкин на принесенной женою Руслана Ивановича раскладушке. Всех комфортней Маргарите  Анатольевне,  за перегородкой, на односпальной кровати.   
    Вот хоть Маргарита Анатольевна и пожелала, может, и не без умысла,  Девочкину крепкого сна, и день был тяжелым, но сна у него как будто ни в одном глазу. И ворочаться на раскладушке тоже не хочется: уж очень ненадежной она выглядит, того и гляди, прямо под ним развалится. Еще к тому же и вездесущие комарики над ним вьются  - настоящее проклятие тайги: приходится укрыться с головой одолженным той же женой Руслана Ивановича одеялом. Вот он и лежит бревном, укрытый с головой одеялом, мысли разные в голову лезут, про бросившую его подругу вспоминает, то с былой нежностью, то с прорывающейся, как язычки пламени из-под еще горячих головешек, еще далеко не потухшей обидой. И горько ему, и одиноко, аж хочется слезу пролить и вот слышит он… Чьи-то осторожные шаги… Шлеп-шлеп-шлеп… А потом шепот:
-Евгений Карлович… Вы еще не спите?..  Ради Бога, извините, вы не поможете? Похоже, у меня окно неплотно закрывается. Комарье замучило.
Нет. То есть, да. Похоже как уже спит Евгений Карлович, если на эту тихую просьбу не откликается. Крепкий же у него сон, не то, что у Девочкина. Коли так, Девочкин уже готов предложить свою помощь, но пока думает, как обычно с ним происходит, при этом терзается сомнениями, - Маргарита Анатольевна тем же осторожным шагом, не солоно, как говорится, хлебавши, успевает вернуться к себе.
Проходит еще минут пять, Девочкин по-прежнему в  своих «пойти – не пойти», но до Евгения Карловича, как до жирафа,  как будто только сейчас дошло. Только  минуты через три решился откликнуться на просьбу Маргариты Анатольевны. Стараясь делать как можно меньше шума, поднялся со своего дивана, прошел на тех же цыпочках, думая, что его не видят и не слышат, на другую половину. И больше, до того, как наступит рассвет, оттуда на свой осиротевший диван уже не вернется.

12.
И все же подействовало на Девочкина то приятное винцо, что Маргарита Анатольевна ему от щедрот своих подливала, да подливала! Хотя вначале подействовало ровно наоборот, как было ею задумано. Да, Девочкин сметлив: сообразил, что в ее интересах было как можно скорее убаюкать его этим винцом, а, как оказалось, - скорее, его взбудоражило. А как следствие этого - еще долго переживал, что постель с Маргаритой Анатольевной делит не он, Девочкин, так изголодавшийся по женщине, а этот… член – корреспондент… хотя, да, безусловно, судя по всему, очень достойный, уважаемый человек, но ведь уже… чуть-чуть и песок из него посыплется. И с женой у него наверняка полный порядок,  не то, что  у Девочкина. Ну, и  хватило  бы ему уже, вроде бы,  с другими-то… женщинами-то! Пора, как говорится, и честь знать.  Не все коту масляница.
Словом, распереживался Девочкин, на ревность глупую изошел, но, когда, наконец, заснул, то спал крепко-накрепко, дальше, как и напела сирена Маргарита Анатольевна: «Ничего не слышу, ничего не вижу». Не услышал и как Евгений Карлович и Маргарита Анатольевна поднялись, потихоньку, чтоб только их разоспавшегося «финансиста» не потревожить. Собрались и куда-то, ни словом с Девочкиным не поделившись,  подались.
А из сонных придонных глубин на поверхность его вытащил чей-то бесцеремонный голос:
-Эй, малой! Как там тебя? Хватит дрыхнуть. День уже вовсю. Пора и честь знать.
Девочкин отворил глаза – над ним склонилось обрамленное густой черной бородой лицо. Догадался – Руслан Иванович.
-Не знаешь, куда твои запропастились?
Девочкин покачал головой.
-Словом, так. Вернутся, передай им, моя посудина вас всех может не потянуть. Здесь же не Дунай – Онега. И  не «Фрегат «Паллада»  у меня  – баркас. Мне лишние крены туда-сюда и даром не нужны. – Заодно воспользовался случаем, чтобы пожаловаться. - Да, совсем плохеет моя лодчонка. Давно уже собираюсь чего-нибудь поновей, да денюжек не хватает. Короче, кто-то из ваших на берегу должен остаться. Все понял? Повторять не надо?
Объявил, но покидать горницу не спешил, дождался, когда Девочкин начал неловко одеваться. А «неловко» из-за того, что на него таращился чужой человек. Когда хочется сделать все поскорее, часто получается ровно наоборот. Причина же задержки  Руслана Ивановича скоро выяснилась. 
-Послушай, эта ваша мадам правду сказала? Я и впрямь буду у тебя это время на жаловании?
Девочкин в сложном положении: правду, про все, как есть, он говорить не может. Ему прежде надо посоветоваться с его хозяйкой, Софьей Наумовной. Отсюда, его обратный вопрос:
-А от вас как-то позвонить можно?
-Если по делу, то – да. По баловству – нет.
-Тогда я позвоню и узнаю.  Но вначале поем.
-А есть чего?
-Должно быть.
-Поешь, позвонишь, дашь знать.
Да, уверенность, что про него не забудут, не бросят на произвол судьбы, вскоре нашла свое материальное подтверждение. Когда Девочкин прошел на кухоньку, первое, что бросилось в глаза: оставленная  для него на кухонном столе прикрытая салфеткой от вьющихся мух  миска, в ней приготовленный , скорее всего,  заботливыми руками Маргариты Анатольевны салат. Хлеб с булкой. Молоко. Еще записка: «В питании сила! Кто не питается, тот долго не живет (Гиппократ)» Девочкин прочел и немного смутился. Догадался: «Должно быть, подсмотрела  мои «Афоризмы» и теперь немножко посмеивается надо мной. А иначе как?» Девочкин ведь никогда не расставался с  «настольной книгой»  своей юности,  всегда брал ее с собою в любую дорогу. Стала для него чем-то вроде талисмана. Ровно также поступал и  с тетрадкой, в который вел свой дневник. А перед тем, как устраиваться на ночь, он сделал переборочку в своей дорожной сумке, вынул то и другое, да так, кажется, и оставил где-то на виду. Всем, кому не лень: «Читай - не хочу».   «Конечно, подсмотрела. Теперь всю дорогу подсмеиваться будет».
И так  ему стало обидно! За себя. За свою книжку. За то, что вообще непонятно как и непонятно зачем появился на этот свет. Так все нехорошо, что хоть голодным волком вой.
Однако обида обидой, а жизнь все равно как-то продолжается. Поев, прошел на половину хозяев. Его встретила, видимо, предупрежденная о приходе Девочкина жена Руслана Ивановича. Провела его к телефону. Софья Наумовна на звонок не откликнулась, это было на руку Девочкину: у него были большие сомнения насчет того, что их мэрия расщедрится на какие-то новые траты. А так, когда неопределенность сохранялась, еще оставался какой-то простор для действий, еще можно было как-то туда-сюда, словом,  поманеврировать, чего-то и дальше пообещать. Авось, пронесет. С более-менее чистой совестью вернулся на выделенную им половину. Решил посмотреть, пользуясь стоящим в спаленке неплохим телевизором «Самсунг»,  продолжение  «Похождений мертвецов». Вчера-то вечером он этого сделать не смог. А тут сюрприз: в горницу вкатилась шарообразная, лучащаяся приветливой улыбкой уже относительно пожилая женщина.    
-Это вы что ли академик? – с большим сомненьем на лице и в голосе.
-Н-нет, - опешил Девочкин. Назвал себя. 
-А то я удивилась. Такой молодой! А меня Тамарой Феоктистовной. Для тебя можно просто тетей Тамарой.  В самый раз. Подвела я вас вчера, примите мои извинения. Рассеянной стала. Старость не радость. А где все?
-Не знаю. Я спал, а все куда-то ушли.
-Тогда тебе… - с этим тетя Тамара нырнула рукою в наброшенную на нее курточку, извлекла из кармана и протянула Девочкину связку ключей. – Это от домика, где  вам положено находиться. Наша, можно сказать, гостиница. Прежде-то, в старые-то советские времена, там клуб держали, мОлодежь собиралась, кина  неплохие показывали, а нонче ни молодежи, ни кин, таких чтоб удовольствие получить, поэтому мы его в гостевой домик переоборудовали. Путевки продаем. Издалека приезжают. У нас тут рыбалка замечательная… А что у тебя с головой-то?
Девочкин смутился, как смущался каждый раз, когда чье-то внимание привлекал «неформат» его несуразно вытянутой головы. Давно уже этот его дефект не привлекал к себе чьего-то внимания, а тут вдруг… Вначале накануне Маргарита Анатольевна, теперь эта. Девочкин хмурится, не знает, как ему лучше отреагировать, а тетя Тамара, как ни в чем ни бывало,  продолжает:
-Помучил, должно быть, бедную матушку? Не хотел вылезать на этот свет? Настрадалась, должно быть, из-за тебя.  – Далее с напускной строгостью. - А ну выкладывай  правду-матку. Признавайся, как на духу. Так ведь и было?
-Я не знаю, - наконец, «признался»  Девочкин.
-Что, матушка тебе никогда не жаловалась?
-Да я ее ни разу не видел!
-Матери не видел?.. Отказник, что ли?
-Не знаю. Меня нашли.
Тетя Тамара еще немного поизучала Девочкина:  повернет голову влево, повернет вправо, - потом попросила:
-Можно я?.. – не дождавшись, когда Девочкин ответит, приблизилась к нему, охватила его сейчас непокрытую ничем голову. – А ведь я тебя, кажется, уже знаю… Знаю, знаю! Ты ведь уже побывал в моих руках… Точно, это ты. Я твою головенку на всю жизнь – вот этими руками - запомнила.
Обескураженный Девочкин молчит, пока сам не задает никаких вопросов, уверенный, что эта женщина, без понуканий, просьб,  охотно сама все расскажет. Так оно и случилось.
-Ну, слушай. Я  тогда еще молоденькой совсем была. Акушеркой при медпункте себе на жизнь зарабатывала. Как-то из милиции позвонили. «Приезжайте, тут нам заморыша кто-то из  рыбаков притащил. Где-то у реки его нашли. Посмотрите, может, еще можно этого дохляка спасти». Ну, мы его потом, помню, тебя то есть, всем кагалом… Как навалились! Слава Богу, на этом свете оставили. Потом в детдом… Не помню сейчас какой…
-Вельский, - напомнил Девочкин.
-Да, точно! В Вельске. Тогда он еще нормально функционировал.
-А где меня нашли?
-Я ж тебе сказала: у реки.  Малая вода была, а ты ровно на песочке, как вода откатилась,  голенький и лежишь. А время-то какое!  Всего-то лишь конец мая. Как ты вообще, ничем не обернутый,  не замерз, - прямо чудо какое-то. А как бы тебя не заметили, вода бы опять поднялась, точно бы под воду ушел. Только б тогда тебя и видели.
-А где это место, где меня нашли?..
-Да говорю тебе: ты слушай. Какой-то из рыбаков тебя до милиции не поленился, дотащил. Может, что-то про конкретное место и говорил, - но это если в протоколах милицейских надо искать. Архивы подымать. Милый мой, лет-то уже сколько прошло! Единственное, что могу определенно сказать: рыбаки наши, местные, онежские. Вроде бы, из Ярнемы. А чужие б в другое отделенье тебя б отнесли… Да, вот жизнь-то как чуднО устроена. Думала ли, когда тебя привезли, синий уже, пульс едва-едва прощупывался, что тебя уже таким взрослым, да здоровым когда-нибудь встречу?
-А вспоможение это что? – как-то невпопад спросилось Девочкиным.
-Вспоможение это помощь. Чего ж тут непонятного? В том числе и при родах. Давно уж этим не занимаюсь, на административную работу перешла, а вчера девчушка одна зеленая, еще совсем неопытная, из Порожек дозвонилась. «Тетя Тамара, помогите! Боюсь, сама не справлюсь». Да, действительно, не обманывала меня. Ребеночек – нет, чтобы ровно лежать, - подбородочком вверх. За головку ухватишься, потянешь, а она утыкается, застревает, и кесарево матери категорически противопоказано. Вот беда! Словом, намучились. Но все равно…Такого, как у тебя… С тобой это уникальный случай. И кто тебя, голубчика, такого капризного, что заранее жить не захотел, все ж таки на этот свет вытащил? Вот в чем вопрос!
Если для этой, в общем-то, посторонней ему  женщины, лишь волею случая оказавшейся ровно «в нужное время и в нужном месте» вопрос, то каким же это должно быть вопросом для самого Девочкина! 

13.    
Едва Евгений Карлович и Маргарита Анатольевна вернулись из их странствий по поселку, Девочкин поделился ультиматумом, предъявленным Русланом Ивановичем.
-Да, мы уже знаем, - откликнулась Маргарита Анатольевна, - мы его видели. Может, тебе остаться? – однако спросила как-то неуверенно. Конечно, не она тут главный решатель. Поглавнее есть. 
А вообще это предложение остаться шло вразрез с инструкциями, полученными Девочкиным от его начальницы, с ее строгим наказом «не отступать ни на шаг, смотреть в оба», да и, говоря откровенно, ему самому было чисто по-человечески любопытно. Не часто у человека появляется шанс увидеть вживую какое-то даже подобие тех, кого в народе обозвали русалками. Ну, пусть даже, на самом деле, окажется, что это и не русалка. 
-Вы же, наверное, наделены какими-то полномочиями? – наконец, заговорил и молчавший до последнего Евгений Карлович.  – Вы же здесь не пешка. Олицетворение какой-то власти. Разве не так?
Девочкин  мысленно с этим согласился.
-Я бы на вашем месте, - продолжил  Евгений Карлович, -  отстегнул от компании нашего Эйзенштейна. На каком основании он, вообще, занимается своими съемками? Вторгается в нашу жизнь. Во всяком случае, я ему этого не разрешал. Да он вообще никто. Лицо чужеродное и постороннее. Вот и передайте ему ваш вердикт. Придайте только себе при этом побольше строгости. Если, разумеется, она у вас есть.
-А  если он не захочет? – робко предположил Девочкин.
-Тогда скажите: «Евгений Карлович грозится перегрызть тебе ночью глотку».  Да, я не шучу. Я серьезно. Я это действительно сделаю.
Маргарита Анатольевна при этом не могла сдержать улыбку, но у Девочкина, стоило ему только представить, как Евгений Карлович вгрызается своими замечательными белыми зубами в  тощую глотку навязанного им корреспондента, реальные мурашки побежали по коже.
-А где он сейчас? – поинтересовался, обращаясь преимущественно к представляющейся ему более понятной и, поэтому, не такой отпугивающей, как ее компаньон, Маргарите Анатольевне.
-Ты об Алике? – оказывается, она уже присвоила их корреспонденту имя Алик, хотя сам он представился Алексеем. - Прямо сейчас – никакого представления. Утром же пристал к нам  как банный лист. Куда мы, туда и он со своими камерами. Евгений Карлович не вытерпел, на него накричал. После этого, видимо, обиделся и  отстал. Больше, к счастью,  мы его не видели.
«Ну и хорошо! – обрадовался Девочкин.  – На нет и суда нет. Значит, мне и говорить ему ничего не надо».
За Аликом не пошел, однако улучил момент, когда остался с глазу на глаз с Маргаритой Анатольевной и, заметно конфузясь, у нее спросил:
-Вы, наверное, мою книжку посмотрели.
-Какую книжку? – вначале удивилась Маргарита Анатольевна, тут же сама догадалась. – А-а! Эту… Д-да. Извини. Случайно.
-Я  ведь уже давно в нее сам не заглядываю. Это для меня, скорее, типа памяти…
-Да не переживай ты так! Я ведь тоже… Лет до десяти в куклы играла. Мои уже за мою психику беспокоиться начали. Но, как видишь…  Выросла. Ничего плохого со мной не случилось. А слова вроде «типа» ты все же поменьше старайся употреблять. Это слова-паразиты. Они только засоряют речь. Делают ее неудобоваримой.
-Я знаю, - согласился Девочкин. А про себя подумал: «И все же… Я в ее глазах еще малый ребенок».   
Руслан Иванович, когда уже подошел с парой весел к дожидающейся их лодке, или баркасу, как назвал лодку сам Руслан Иванович, первым делом поинтересовался у Девочкина:
-Ну, как? Дозвонился?
Да. Девочкин к этому времени все же сумел дозвониться до мэрии, поэтому мог с легким сердцем отчеканить:
-Да!
-Ну, и чо?
-Приняли к сведенью. Сказали «Будем решать»…  Я еще завтра позвоню.
Руслан Иванович остался этим ответом недоволен, понятно, отчего – никаких гарантий от Девочкина он не получил, все же  препираться не стал. 
 Первой в лодку запрыгнула Маргарита Анатольевна.  Выглядела бы совсем, как новобранец:  новенькая, словно только что из магазина,  цвета «хаки» куртка,  такого же цвета брюки – если б на ногах не было «мирных» резиновых сапожек. Голова же укутана платком. Последнее, то и другое, скорее всего, ей удружила миниатюрная жена великана Руслана Ивановича. Пристроилась боком на носу лодки. Девочкин приземлился на широком поперечном брусе, проходящем ровно посередине лодки. Руслан Иванович обозвал его «шпангоутом» («Эй, малой! А тебе лучше всего для балансу на шпангоут»). Сам же Руслан Иванович и Евгений Карлович,  видимо, заранее сговорившись (Девочкин не заметил, чтобы между ними по этому поводу была какая-то дискуссия), поделили широкую корму. Да,  тесновато им тут вдвоем, но, как говорится, « в тесноте, да не в обиде».
А день по-настоящему летний. Тепло. Безоблачно. И даже ветер с Онежской губы не задувает. Такая благодать редкое для здешних краев явление. Подвесной мотор у лодки вначале, как и положено ему, зачихал, лишь прочистив свои внутренности,  успокоился, застучал ровно, и лодка, повинуясь покоящейся на румпеле богатырской длани Руслана Ивановича,  довольно резво, не встречая противодействия,  помчалась вниз по реке. Навстречу то ли чуду, встрече с тайной, то ли очередному разочарованию. Последнее, к сожалению, явление куда более частое.   
Обещано было Русланом Ивановичем еще накануне: «За полтора часа доберемся». За такое время о многом можно поговорить. Вот и Евгений Карлович, видимо, решил это время использовать с максимальной для себя пользой, кое-что выведать у не очень-то словоохотливого Руслана Ивановича: для того и корма ему понадобилась, чтобы лучше доносить до ушей своё и слушать другого. К счастью, так получалось, что все отлично слышал и сидящий к ним лицом Девочкин.
-Чувствую, вам это не нравится, однако расскажите поподробнее, как это случилось. Я говорю о том, как вы увидели… Ну, будем называть это -  пусть даже условно, раз у нас нет сейчас под рукой каких-то других терминов,  - русалкой.
  Руслан Иванович отозвался не сразу. Чем была вызвана эта задержка, - то ли нежеланием, то ли ему самому прежде необходимо было восстановить в памяти нужную картину, - ему одному об этом известно. Но вот, наконец, он заговорил:
-Ну, в общем, так… Я в тот день сдавал товар оптовику в Онеге. Очередь, как обычно большая, а приемщица работает медленно. Мне же в тот же день надо было еще встречать в городе дочку. Должна была вернуться из Череповца, там ее лучшая подруга живет.  Поэтому я товар-то сдал, а расчета дожидаться не стал, договорились, что я подъеду за деньгами на следующий день. Короче, направился я домой, а оттуда я хотел на машине, а со мной племяш мой, ему двенадцатый только-только пошел, он мне товар разгружать помогал. Он все с биноклем моим баловался, я его постоянно с собой в дорогу беру, то туда из него поглядит, то сюда. В какой-то момент, мне кричит: «Дядь, посмотри, какое чудо!» – тычет мне этим биноклем в морду… Извините, - в лицо. Я посмотрел. Действительно, что-то непонятное. Вроде как голая баба сидит на камне. Малая вода в тот момент была, корга обнажилась, от того и камни, что обычно под водой, на виду…
-Проще прощенья, - перебил Евгений Карлович, - поясните, что такое «корга».
-Банка по-другому, когда малая вода,  дно вроде как поднимается.
-А почему вы решили, что баба?
-От того, что волосы длинные, не стриженые, распущенные.
-Хорошо. А дальше?
-Словом, торчит  на этом камне, как статуя… Ну, знаете, может. Видели, может, когда-нибудь. В Дании…
-Да, Русалочка.
-Я ее видал.
-Русалочку?
-Да. Когда еще службу на сторожевом катере проходил. А у нас что-то типа «визита дружбы» с прибалтийскими странами. Вышли на берег всей командой и кто куда.
Руслан Иванович, кажется, готов был еще и дальше делиться своими воспоминаниями об этом визите, но Евгений Карлович вернул его к действительности: 
-Итак. Вы увидели на камне. Дальше.   
-Куда-то за чем-то смотрит. Как будто кого-то выглядывает. И в этот же момент зайчиком меня ослепило. Всего-то на какую-то долю секунды, а когда зайчика не стало, - этой бабы на камне уже не увидел. Как будто ее не было. За это время она могла только сигануть в воду, а до берега даже добежать, чтобы я ее не уследил, практически невозможно.
Руслан Иванович на этом остановился.  То ли рассказал все, что  хотел, то ли ждал от Евгения Карловича каких-то уточняющих вопросов по уже рассказанному. Но Евгений Карлович, им, кажется, овладело нетерпение,  его тут же попросил:
-Но это же не все. Дальше! Дальше!  Пожалуйста.
-На следующий день я опять отправился в Онегу. Чтобы деньги за товар получить. Когда приближался к тому месту, специально в тот же бинокль посмотрелся. Никого. С деньгами, еще успел закупить кое-что,  отправился в обратку домой. И снова. Когда уже подходил к тому месту, дай, думаю, еще раз посмотрю. В общем, стал смотреться  в тот же бинокль. Смотрю – глазам своим не верю: опять она! И точно так же: как будто кого-то высматривает! Я тогда мотор приглушил, пошел на веслах. Поработаю веслами, погляжу в бинокль. И так я намного ближе к ней подошел. Разглядел получше. Да, от пуза до головы действительно голая, буфера даже у ней… в смысле: «сиськи»…
-Я понял, - Евгений Карлович. – Дальше.
-А низ какой-то непонятный. Не скажешь, что тоже голый, но и на одежу, какую мы носим, мало похожий. Если только синтетика какая. И то навряд ли. Но хоть и на веслах я шел, и еще далековато было, и солнце за тучу зашло, а она, видать, все же заметила меня. А как заметила, ее с камня как будто языком слизнуло.  Бросилась в воду. А когда бросалась, я успел увидеть у нее  чего-то типа хвоста. Как у рыбы. Хотя, может, и не хвост, а мне показалось. Божиться не стану…  А больше после этого я ее ни разу не видел. И  бывает ли она там, я тоже не знаю.
Руслан Иванович опять замолчал, а Евгений Карлович на этот раз не спешил с вопросами. Видимо, хотел вначале  как следует переварить услышанное. Наконец:
-А как вы считаете, почему   она сидела именно на этом камне, в этом месте?
-Этого я не знаю.
-Но ваши догадки.
-Я так думаю, от того, что ее детеныша изловили ровно здесь же. А теперь она его то ли ищет, то ли тоскует по нему. Кто ж ее знает? 
-А что это за место такое? Что сюда рыбаков приманивает?
-Место злачное. Хорошо известное. Здесь с марта по июнь пертуй нерестится. Тем оно всех к себе и приманивает.
-«Пертуй» это что?
-Это наше,  местное, извините. Такого больше нигде не услышите.  Так мы летнюю треску обзываем.

14.
Да, Онега – строптивая, своевольная река. Истинное дитя гордого, не поддающегося дрессировке Севера. По ней путешествовать – нужен глаз да глаз: мели, выступающие из воды каменья, а то и завалы - лесные, последствия погулявшего, покуражившегося  здесь когда-то урагана, сужающие и без того неширокие интервалы между  берегами. Что уж там говорить о постоянно возникающих на пути, громогласно возвещающих путников о том, что они есть и что с ними надо считаться, порогах?
-Самая большая для вас проблема? – до  напрягающегося, чтобы ничего важного не пропустить, слуха Девочкина  доносится, как Евгений Карлович по-прежнему пытает своими вопросами Руслана Ивановича.
-Пороги-то? Есть и похуже. Топляки. Пороги хоть к одному месту пришитые, о них уже знаешь. Топляки могут так, что глазом моргнуть не успеешь.
-Бывали в переделках?
-Скоко раз! И посудину свою терял и сам тонул.
Да, опасна, коварна, мстительна Онега, но место, облюбованное вроде бы русалкой, чтобы посидеть, понежиться  на нагретом солнцем валуне-камне, а, может, Руслан Иванович и прав – посторожить потерянного ею в этом месте детеныша,  -  одно загляденье!  Относительно спокойное, без неистовств, излишеств, течение. Один берег плоский, ровный, ближе к  кромке подступающего леса даже поросший  какой-то жесткой травой. Другой – глинистый обрыв, невысокий, со множеством ласточкиных гнезд. Эти ласточки-береговушки, кажется, никогда не знают покоя: вечно суетятся, порхая то вверх, то вниз, ссорятся, о чем-то вечно спорят друг с другом.   
Начало третьего и все из тех, кого доставила лодка, рассредоточились по разным наблюдательным точкам. Началось томительное, всегда кажущееся длинным время ожидания.
Девочкина поставили так, что он никого из компании не видит: только противоположный берег с мечущимися без устали ласточками, кусочек реки, в ее спокойной здесь, ничем не взбаламученной воде отражается мерцающими бликами солнце. Ему сегодня, как и все то время, пока не придет неизбежный конец эпохе белых ночей,  на небе еще дежурить и дежурить.   
Все, что сейчас у Девочкина перед глазами,  живо напомнило ему, когда еще он был в детдоме,  и  каждое лето их вывозили партиями в  летний лагерь на острове Ягодник. А это уже другая река – Северная Двина. «Партиями» же от того, что, если сразу всех – в  домиках бы не разместились. Сейчас, Девочкин об этом знает, те домики совсем обветшали и в них стало небезопасно заселять детей, то есть воспитанников на лето вообще никуда не вывозят. Девочкину их жалко, но ничего поделать, конечно, с этим не может.
Так вот, там, в том лагере, тоже был речной берег, и каменья  были, и крупные и мелкие. А когда вода уходила, а это случалось два раза в сутки, она оставляла на оголившейся части дна, в мелких лужицах, крохотных беспризорных рыбешек. Для ребят то была большая забава: схватить зазевавшуюся рыбешку голыми руками, а потом бегать по всему лагерю, размахивая зажатой в горсти скользкой добычей, оря при этом: «Я поймал! Я поймал!»  Для других забава, а для Девочкина переживание: он сострадал этим рыбешкам, так же, как сострадает сейчас тем воспитанникам его бывшего детдома, которых, по причине скудости городской казны,  лишили лета.
Идет время. Уже начало восьмого. Ничего не меняется. Девочкина клонит в сон. Борется с ним, насколько хватает сил и  вдруг… Нет, русалку он не увидел, с  ним случилось другое. Его  охватывает озноб. Да еще какой! Начинает бить мелкой дрожью. Началось, кажется, с кончиков пальцев на ногах, а потом выше, выше.  И вот уже все тело, с ног до головы, завибрировало, как будто его подключили к какому-то источнику электричества, и он уже сам стал частью какой-то энергосистемы. Вроде бы, не больно, не смертельно, но все равно – с этим надо что-то делать. Чтобы усмирить тело, Девочкин поднапрягся, сжал зубы покрепче, на какое-то время перестал дышать, а прерывать надолго дыхание – в этом он бесспорный чемпион,  - и так постепенно… постепенно справился с ознобом, пришел в себя.
К этому же времени набежала тучка, совсем по-вечернему потемнело, покапал дождь, и слышит Девочкин, как негромко покрикивает Евгений Карлович:
-Все! Хватит на сегодня! Больше не будем мучиться. Отбой!   
Когда возвращались, Девочкин по просьбе Маргариты Анатольевны занял место впередсмотрящего: в носовой части лодки. Сама Маргарита Анатольевна заняла его место, то есть, по определению Руслана Ивановича, «на шпангоуте», рядом с нею на этот раз примостился и Евгений Карлович. Они, по аналогии с тем, как уже было, когда ехали на машине,  просовещались между собой, сблизившись головами,  тихим голосом, весь обратный путь. И вновь Девочкин из их разговора, как ни тужился,  ничего не услышал. Хорошие конспираторы.
Засада на реке Онега не дала того, что хотелось, однако хорошие новости поджидали их «на большой земле». Вышедшая им навстречу хозяйка дома передала, что оставленному на берегу корреспонденту  удалось дозвониться до его хозяев.
-И вот чего он добился. Просили передать, чтоб не спешили возвращаться. Пока не будет ясной картины. Что касается тебя, -  сейчас она обращалась персонально к своему мужу, -  сказали, чтоб не волновался. В накладе не останешься. Получишь сполна все,  что заслужил. А вам, - к Девочкину, - чтобы строгий учет.  Когда вернетесь в город, доложите. Все ясно?  А  до того, как переедете в свой домик,  попаужничаем . (Паужна – застолье между обедом и ужином. Примечание автора)   Теперь-то уж я от вас не отступлюсь. Я уже все сготовила.
   
15.
Как  попаужничали, больше не мешкая, перебрались  на их новое местожительство в гостевой домик. Старенький, но заметно, что прошел капремонт: новая внутренняя перепланировка, стеклопакеты, душ, новая сантехника, свежеокрашенные стены. Одно плохо: видимо, те,  кто перепланировал, решили, что у селящихся здесь гостей не должно быть друг от друга никаких секретов. А тем, кому приспичит посекретничать, придется говорить шепотом.
Еще один вскоре выявленный Девочкиным недостаток: сантехнику поменяли, а, скажем, такую необходимую вещь, как телевизор, оставили нетронутой еще, кажется, с  советских времен. В доставшейся ему комнатке, на тумбочке, стоит, например,    «Витязь».  Восемьдесят какого-то года выпуска. С диагональю 61см.  Видимость ужасная. То ли уже сам по себе телевизор был плох, либо какая-то проблема с антенной. Так или иначе, но изображение постоянно скакало: вверх-вниз - и сосредоточиться на том, что происходит на экране телевизора, практически невозможно. Как обстоят дела с телевизором у других, Девочкин не спрашивал, а про свой решил: «Завтра скажу. Пусть что-нибудь поделают». Из него самого телемастер был никакой.
Он имел в виду пожаловаться на телевизор дочери тети Тамары. Она, судя по всему, исполняла обязанности заведующей. Когда гости еще только заселялись, обживались, она навестила их. Но Девочкин к этому моменту телевизор еще не включал, поэтому и пожаловаться не успел. Дочка же принесла всем подарок от матери: полуторалитровый бидончик с солодовым пивом, приличную связку сушеной трески (здесь этот деликатес называется лабордан), миску моченой брусники. Они все – Евгений Карлович, Маргарита Анатольевна, Девочкин и Алик корреспондент, - посидели за общим столом в просторной столовой (кажется, единственное помещение в домике, которое можно было назвать «просторным»),  угостились щедрыми дарами хлебосольной и горящей, видимо, желанием искупить свою вину перед ними председательницы поселкового правления. Первым застолье покинул Евгений Карлович:
-Кое-что зафиксировать, пока в памяти.
Следующим ушел к себе оставленный в этот день на положении третьего лишнего корреспондент. После того, как он дозвонился до своего начальства, добился какого-то результата в плане проведения операции, уверенности в нем прибавилось, и с по-прежнему нескрываемо неприязненно относящимся к нему Евгением Карловичем стал заметно посмелее. Стал позволять себе: «Это вы так только считаете», или «А я своему руководству позвоню». Это еще больше раздражало Евгения Карловича, но, видимо, и его возможности наказать ослушника были не безграничны.
 Оставшись вдвоем,  Девочкин и Маргарита Анатольевна еще недолго посидели за столом. Девочкин при этом не скрывал своей грусти, даже наоборот – подчеркивал ее. Ведь из него с началом этого дня не испарилось, как он предыдущей ночью «страдал» по Маргарите Анатольевне, как она ему, в конце концов, «изменила». Маргарита же Анатольевна, кажется, все понимала, откуда у Девочкина истоки этой грусти, весь  вечер слегка очень, надо сказать, деликатно, тактично подтрунивала над ним.
Но вот и их посиделкам пришел конец. Маргарита Анатольевна пожелала Девочкину спокойной ночи. Он не посмел пожелать ей хотя бы того же. Когда уже  уединился у себя, впервые попробовал развлечь себя телевизором. Вот тут-то и обнаружился этот досадный телевизионный дефект. 
Девочкин уже выключил бесполезный телевизор,   начал готовиться ко сну, когда услышал, как в дверь его комнатки деликатно постучали. «Интересно, кто бы это?» Что скрывать, в Девочкине при этом стуке сразу вспыхнула, кажется, уже окончательно потухшая надежда на взаимность.  «А ну как это она?»
Осознал, что он горько ошибался, когда услышал негромкий голос Евгения Карловича:
-Вижу, вы еще не спите. Можно?
Девочкину ничего не оставалось, как  открыть дверь. Да, за дверью, в самом деле, стоял, в своей красивой куртке,  как всегда пригоже смотрящийся Евгений Карлович.
-Еще раз прошу меня извинить, что побеспокоил. Собрался прогуляться и подумал… Вы не разделите со мною компанию? – Пока Девочкин соображал, что к чему, дополнил уже сказанное. - Хотелось бы кое-что с вами обговорить. Это достаточно важно. Во всяком случае, для меня. Для вас тоже может оказаться полезным.
-Хорошо, - наконец, уступил Девочкин. – Я сейчас.
-Я, прежде всего, вот о чем…
Домик на окраине поселка. Пара десятков метров и уже берег реки.  Туда-то и направился Евгений Карлович, а экипировавшийся с учетом вечерней, или, уже, скорее, ночной прохлады, Девочкин пошел, естественно, рядом с ним. –  Наш Пудовкин закусил удила. Грозится пожаловаться. Словом, вы меня, наверное, поняли… Поняли?
Девочкин согласился кивком головы. Да, Алик уже за общим столом дал понять, что больше не останется на берегу. «Я здесь не на экскурсии, чтобы снимать красивые пейзажи. Моя задача обеспечить документальное свидетельство. Чтобы нам поверили».
-Да, вам завтра придется поскучать одному, - продолжал Евгений Карлович.  А дальше – то, что Девочкин никак не ждал. -  Маргарита Анатольевна уже кое-что рассказала мне о вас. В том числе, о том, что вы круглый сирота. Я, между прочим, тоже. Нас это должно роднить. Правда, что касается меня, я был сиротой при живых родителях. У вас совсем другой случай. Вы, скажем так, сиротливее меня.
«Может, - подумалось Девочкину, - тут не только Маргарита Анатольевна, но и тетя  Тамара. Она тоже  не удержалась, насплетничала про меня. И что это значит: «круглая сирота при живых родителях?» Да, вопросы. Но задавать их не стал, предпочел только слушать. 
Они к этому моменту уже добрались до берега. Стояло безветрие. Река как под гипнозом: необычно спокойная, проплывала мимо них бесшумно. Ничто в ней не плескалось. Никто ее не тормошил, не дергал.
-Так вот, о вашем происхождении… - заговорил после продлившегося несколько минут молчания Евгений Карлович.- Не думайте, однако, что это только ваша тайна. Происхождение всех нас окутано глубокой тайной. Ваш случай уникален только тем, что это открытая рана, для всех остальных – рана зарубцевавшаяся. Уже давно не кровоточащая, как у вас… Правда, есть исключения. Да, их буквально единицы, но они есть. И кому-то из них даже удается – хотя бы частично – разглядеть, откуда и как мы все начались. Мне посчастливилось, во время моих странствий по белу свету,  кое с кем из них повстречаться. Я скажу… Это, как правило,  удивительные, разумеется, каждый  по своему,  люди. Каждый из них своего рода чудо. Я всегда испытывал и испытываю к ним белую зависть. К сожалению,  мне, лично, такого не дано. Жила, как говорится, тонка. Это означает, что я живу, одолеваемый постоянными вопросами, ответы на которые дать, увы, не могу…. Во всяком случае, - пока.  Но я догадываюсь, и это придает мне определенную силу.
 О чем он догадывается, Девочкин так и не узнал от того, что из погруженного в полусумерки белой ночи лесного массива на противоположном берегу реки с шумом вылетела какая-то большая птица. Неторопливо полетела, размахивая огромными крылами, вдоль русла реки.
-Кто бы это мог быть? – сразу же заинтересовался Евгений Карлович. – К сожалению, я не орнитолог.
Не был большим знатоком птиц и Девочкин. Поэтому он не решился ответить.
-Филин, скорее всего, - предположил Евгений Карлович. И уже проводив птицу глазами. - А теперь, молодой человек, немного опустимся, как говорится, с небес на грешную нашу землю… Как у вас лично складываются отношения с женщинами? Задаю этот вопрос во многом из-за того, что для характеристики мужчины едва ли не самым важным критерием является именно это: как он ладит, или, случается и такое,  не ладит с женщинами… Вы, кажется, не равнодушны к моей коллеге. И в этом нет ничего зазорного! Наоборот. Это характеризует вас с самой лучшей стороны. Маргарита Анатольевна достойнейшая, умнейшая и добрейшая женщина. Иногда недальновидна, как все нормальные женщины, судит по первому впечатлению, но это все мелочи по сравнению с ее достоинствами. Так вот. О том, что произошло между нами… Вы поняли, о чем я говорю… Да, я слышал, как вы ворочались с боку на бок, а Маргарита Анатольевна попросила меня помочь ей с окном… - Заметно, как этому человеку, вроде бы, такому во всем подкованному, уверенному в себе,  было сейчас неловко. Поэтому он и спотыкался на каждом слове. Но, видимо, прямо по пословице: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж», - был вынужден идти до победного конца. -  А теперь я попрошу вас… Я уверен, что, когда придет время, вам придется отчитываться о проделанной вами работе. Дать подробное описание всего, что вы видели и слышали… Так вот, я бы очень попросил вас вовсе не упоминать об этом инциденте…
Только сейчас, да, опять это тугодумие Девочкина! - до него дошло, с какой просьбой обращается к нему Евгений Карлович. Поняв, вспыхнул:
-Да я и не думал про это!
Но Евгений Карлович как будто ему не до конца поверил:
-Но вам же наверняка поручено за нами следить. Потом доложить.  Утверждаю это почти со стопроцентной уверенностью, потому что я уже достаточно старый и поживший на свете. Нас не могли оставить совсем без надзора. Это было бы слишком. Даже по нынешним временам.
И здесь Евгений Карлович был, безусловно, прав. Девочкин не мог с ним не согласиться. Но одно дело – признаваться молча, про себя, и другое – делать это в открытую. Девочкину как будто зашили рот нитками, стоял, стыдливо опустив голову, а, видимо, все понявший и оценивший Евгений Карлович, не стал его как-то добивать, ему важнее было сейчас оправдаться самому.
-Ситуация, Валентин Николаевич, надо в этом откровенно признаться, весьма банальная. Как в самом прескверном пошлом анекдоте. Суть дела такова, что у меня есть законная жена, а у Маргариты Анатольевны есть законный муж. И мы все варимся в одной банке, то бишь организации, где посплетничать друг о друге сплошь и рядом. Если то, что я попросил бы вас сохранить в секрете, станет как-то общеизвестным, это может привести к довольно серьезным последствиям… Я боюсь не столько за себя, может, даже совсем не за себя, поскольку я уже давно ничего не боюсь, в том числе и огласки подобного рода, сколько за нее…
-Я – честное слово… - Девочкин от стыда, что стоит перед необходимостью вообще касаться такой щекотливой темы, готов сквозь землю провалиться. При этом начинает испытывать какое-то человеческое сочувствие к этому прежде кажущемуся совершенно «без сучка и задоринки» человеку, своеобразной глыбе («Оказывается, он вовсе не такой»)  – Я так  и не думал…
Это было правдой. Он действительно и в мыслях не допускал, что захочет о подобном поведать  той же, скажем,  Софье Наумовне. О чем-то другом – да, но только не об этом.
-Ну, вот и отлично! – кажется, окончательно поверил ему Евгений  Карлович. – Я вам верю.  У вас хорошее лицо, Валентин Николаевич. С такими как у вас лицами не обманывают. Вы мне очень симпатичны. Словом, будем считать этот инцидент исчерпанным. И, Бога ради, еще раз извините меня. 
На этом бы и остановиться, вернуться в дом, но Девочкину, приободренному и «хорошим лицом» и «я вам охотно верю», в свою очередь – «куй железо, пока горячо» -  захотелось задать свои вопросы Евгению Карловичу.
-А как вы думаете, эта русалка… она действительно может быть? Или это что-то другое?
-Видите ли… - Евгений Карлович ответил не сразу. –  Я мог бы ответить вам однозначно: «Конечно, это фантазия!»  Чтобы именно вот так, как было изложено Русланом Ивановичем: «Длинные волосы… Груди…». Есть научный термин, объясняющий, отчего очень часто людям кажется то, что им уже единожды приходилось видеть. Перед глазами нашего кормчего та самая копенгагенская русалочка из сказки Ганса Христиана Андерсена. Этот образ запечатлелся в его мозгу, и теперь он мультиплицируется. В действительности же… Действительность не только не совпадает, но иногда превосходит наше воображение. Мы начали нашу с вами беседу с того, что каждый человек, его истоки это пока неразгаданная тайна. Но тайной наполнена жизнь не только одного отдельно взятого человека. Это же можно сказать и обо всем том, огромном, что его, этого человека, нас всех окружает. При этом знание, которым мы на данный момент располагаем, ничтожно мало. Пусть нам и кажется, что мы уже открыли все. Гигантское заблуждение. Наши глаза только-только начинают открываться и нам еще предстоит увидеть очень многое. Под «наши» и «нам», конечно, я подразумеваю тех, кому еще только суждено родиться. Им суждено  узнать такое, что мы сейчас даже не можем себе предположить. Русалки, или то, что в нашем народном фольклоре принято называть русалками, - это лишь одна крохотная терра инкогнита, которая еще только ждет, когда ее откроют… Хотя, скорее, не ждет, а опасается и будет противодействовать этому всеми доступными ей силами и средствами.
Впервые обнаруженная в Евгении Карловиче словоохотливость подталкивает Девочкина к другим вопросам, которые, в другой обстановке, он едва ли бы осмелился когда-нибудь ему задать:
-А как вы думаете… Если все-таки она, та же самая русалка, действительно есть… Пусть и не такая, как сказал Руслан Иванович. Почему она заплыла именно сюда?
-Д-да, хороший вопрос. Я им тоже задаюсь, но пока не могу найти ответа.  Эти холодные края далеко не самое благоприятное место для их нормального обитания, они больше любители теплых южных морей. А причина… Хм… Если, конечно, все так и есть, как мы с вами сейчас на это надеемся и… во что немножко верим… Думаю, для нее, то бишь для этой русалки, должен  существовать какой-то очень сильный побудительный мотив. Что-то ее должно сюда привлекать… Может, у вас есть на этот счет какие-нибудь варианты объяснения? Я их с интересом выслушаю.
Но нет, у Девочкина таких вариантов не было. Да и у Евгения Карловича, видимо, истекло время, выделенное им на приватное общение с Девочкиным. Вскоре они вернулись в дом.

16.
«10 июля, а год тот же.
Вчера побывали на том месте, где Руслан Иванович вроде бы видел русалку. Или кого он принял за русалку. Прождали почти весь день,  но никого не увидели. Сегодня они опять отправились, но уже без меня. Течение у реки очень быстрое и Руслан Иванович боится за свою лодку, как бы она не перевернулась, поэтому на этот раз мне пришлось остаться  дома.
Вчера оказалось, что душ в нашем доме плохо работает, часто пропадает горячая вода. Сейчас перекушу и схожу к тете Тамаре, расскажу насчет душа и заодно про свой телевизор. Чтобы кто-то пришел и отремонтировал.
Вчера поздно вечером ко мне постучался Евгений  Карлович, пригласил прогуляться вместе с ним. Мы с ним вышли и поговорили. Я узнал от него много интересного. Уже когда разошлись по своим комнатам, я вдруг подумал: «Вот если б он был моим отцом!» По годам вполне бы подходило. Хотя отец для меня все-таки не самое важное. Я о своем отце почему-то вообще мало думаю, как будто его и не было вовсе. Вот и Евгений Карлович говорит, что для мужчины важнее всего женщина, что это его типа бумажка. Но моя бумажка скорее не женщина, а мать, хотя и женщина тоже нужна, я этого не отрицаю, но не так сильно. Мать другое дело. Хотя я ее никогда в жизни не видел, даже не представляю, какой она может быть. Но я о ней, если не постоянно, то очень  часто думаю. Даже иногда чувствую, как будто она где-то со мной рядом. Но почему-то не признаётся, прячется от меня. Может, боится, что я стану ее ругать за то, что когда-то бросила меня. Напрасно она это делает. Я бы ее в любом случае простил. 
Пишу опять уже после того, как проведал тетю Тамару. Насчет душа и телевизора обещала прислать человека, чтобы исправил. Еще она сказала, что завтра поедет зачем-то в Каргополь и,  если я захочу, подбросит меня до Вельска, он ведь от Каргополя совсем ничего. Чтобы я побывал в своем первом детдоме. Я ведь, с тех пор, как меня оттуда вывезли, не был там ни разу. Я сказал, что подумаю. Если сегодня опять с русалкой ничего не получится, и меня завтра  опять не возьмут, тогда, наверное, съезжу в Вельск. Меня ведь уже давно туда тянуло, но всю дорогу что-то мешало. Но теперь как будто не мешает ничего».
 Нет, опять с пустом. Евгений Карлович  и Маргарита Анатольевна вернулись вечером удрученными, расстроенными. Довольным  выглядит один Алик, он поймал на удочку очень крупного хариуса и теперь  озабочен, как бы его сохранить, чтобы вернуться в город хоть с какими-то трофеями. Холодильник в домике присутствует, но опять же старый, без морозилки. И хотя веры в реальность появления загадочной русалки, у него, кажется,  заметно поубавилось, но и отказаться от предстоящей на следующий день очередной вылазки ни в какую не хочет.  Признался Девочкину:
-Я, пока есть хоть малюсенький шансик разбогатеть,  буду держаться за него до последнего.
-Как ты думаешь разбогатеть? – спросил Девочкин.
-Элементарно, Ватсон. Я буду свою пленку по кадрикам продавать. Она у меня станет бриллиантовой, а я миллионером. Не говоря уже про славу.
Девочкину не хотелось вступать с ним в спор. К тому же этот человек, то ли этим заразился от Евгения Карловича, то ли внутри самого Девочкина что-то отрицательное сработало, становился ему чем-то все более неприятным, отталкивающим. Полный контраст тому, насколько все большим доверием и расположением он проникался уже не только к деликатной, чуткой Маргарите Анатольевне, но и к колючему, непредсказуемому в его реакциях Евгению Карловичу.  Когда услышал, каковы планы на завтра у будущего миллионера, спорить не стал. «Ладно. Отправляйся за своими миллионами и славой, а я поеду в Вельск».
Да, Вельск Девочкина манил к себе все-все эти годы, а он все не решался на эту, не такую уж и дальнюю по нашим отечественным меркам и масштабам поездку. Потому что этот Вельск Девочкина одновременно к себе манил и от себя отталкивал. Манил тем, что в Вельском детдоме к нему впервые пришло осознание, что он житель этого мира. Пусть, наверное, и не самого благополучного, все же вполне достойного, чтобы в нем находиться. А отталкивал потому, что он впервые, в ветхих стенах, в подзапущенном окружении этого дома, почувствовал на себе гнет или, по другому, ужас покинутости. Что он в этом только что открывшемся ему мире всем чужой, не формально, а по сути никому не нужный. То же  ощущение потерянности  с переездом в другой  детдом, тот, что в Архангельске, в нем сохранялось, но гораздо в менее острой форме. Может, от того, что в Архангельском детдоме была какая-то другая атмосфера, его стали окружать действительно проявляющие к нему заботу взрослые, а в Вельском он был как будто предоставлен самому себе. Или от того, что он сам стал повзрослее, чуточку позрелее, что ли, поопытнее? Кожа на нем загрубела. Нервные окончания на той же коже стали менее чувствительными. Может, и так.
Тетя Тамара отправлялась в путь-дорогу не одна, а за компанию с относительно молодым парнем, может, даже тех же лет, что и Девочкин, или ненамного постарше.  Кем он приходился тете Тамаре, Девочкин был совершенно не в курсе, да его это совсем и не интересовало. Он видел только, что этот парень сел за рулевое управление стареньких «Жигулей» с прицепом, тетя Тамара заняла место рядом с ним, а Девочкина, как балласт,  командировали на заднее сидение, где он молчком и просидел всю поездку. 
Эта сидящая перед ним парочка, как тронулись с места, так и проговорила  всю дорогу на тему, стоит ли какая-то металлочерепица Монтерей двухсот двадцати пяти  рублей за квадратный метр, или им лучше заняться поисками, где ту же черепицу можно купить подешевле. Под аккомпанемент этого нескончаемого переливания из пустого в порожнее  Девочкин довольно крепко задремал, в действительность его вернуло обращение к нему тети Тамары:
-Эй! Воскресший из мертвых! Приехали.
Девочкину стоило только бросить взгляд в окошко, чтобы он узнал, несмотря на то, что видел его только во младенчестве,  свой первый дом на этой земле, и сердце его забилось, затрепыхалось, как, наверное, трепыхается серчишко у пойманного в горсть воробушка.
-Теперь слушай меня, - продолжала распоряжаться тетя Тамара, когда Девочкин уже покинет салон машины, - даю тебе пару часов.  Через пару часов, раньше вряд ли управимся,  мы вернемся, а ты стой здесь как штык. Иначе придется добираться, как сам сможешь.
Машина развернулась и умчала, а Девочкин остался стоять перед вольготно распахнутыми воротцами, за которыми в некотором отдалении стоял прежний крашеный охрой старенький деревянный двухэтажный дом. Местами из-под осыпавшегося слоя охры проглядывал еще более древний слой поблекшей бирюзы. Каким цветом был окрашен дом его первого детства (дом в Архангельске был вторым) Девочкин вспомнить не мог, но что касается остального… Да, то был именно тот дом, облик, образ, ощущение которого сохранились в памяти маленького Вали Девочкина. В нем, кроме того, что, наверное, он еще больше одряхлел, просел ( «наверное» от того, что Девочкину все же было непросто, если не невозможно,  сравнить то и это), и, значит, стал наверняка казаться не таким высоким, каким казался прежде, за прошедшую почти четверть века  больше, как представляется с первого взгляда,  не изменилось ни-че-го.   
Прошел в распахнутые ворота, подумав при этом: «Беспечные. В Архангельске больше следят за порядком. Там так просто на территорию детдома сейчас уже не пройдешь: охрана».  Перед домом, по бокам от него березовая рощица. Да, такая же, примерно, рощица и то же, в основном, березовая была и тогда. С наступлением осени, когда детей выпускали на прогулку, они рассредоточивались по всей территории, искали грибы. Если что-то находили, сбегались к счастливчику, разглядывали какую-нибудь сморщенную, смущенную, что на нее, прокаженную, обратили такое внимание  поганку, бурно радовались.
-Эй! Мужчина! Вы к кому?
Пока Девочкин таращился по сторонам, на крылечко дома вышла средних лет женщина в белом халате.
-Я ни к кому, - поспешил объясниться Девочкин, - я был когда-то воспитанником этого дома. Много лет назад. Можно, я похожу?
Женщина не спешила с ответом. Спустилась с крылечка, подошла к Девочкину:
-Вообще-то, у нас так просто нельзя. Только по документам.
-Я не пойду в дом. Мне там нечего делать. И я там почти ничего не помню. Мне нужно только одно место – здесь. Около дома. Оно одно мне хорошо запомнилось.
-Какое место?
-Кажется… за домом. Типа будочки… Там еще бочка, помню, железная стояла, из нее резиновый шланг, а из шланга все время капала вода.
-Д-да, - согласилась женщина, - у нас есть такая бочка. Да, за домом.
Девочкин, обрадованный:
-Можно, я туда пройду?   
Женщина еще немного подумала, наконец, согласилась:
-Хорошо. Пройдемте… - И уже по дороге. - А чем вам эта бочка так запомнилась?
-Не бочка, - поправил ее Девочкин, - будочка.
А отчего она так запомнилась… В то далекое время стояла осень, - то, что осень, а никакое другое время года, Девочкин это навсегда запомнил, от того, что было много шуршащих под ногами опавших желтых листьев, - и кто-то ему сказал, кто именно -  он этого не запомнил,  а с какой целью – уму совсем непостижимо, - так вот кто-то оставшийся ему навсегда неизвестным, ему, пятилетнему Вале Девочкину сказал: «А я знаю, где твоя мама прячется». «Где?»,  – живо встрепенулся Валя.  «Айда за мной». Они прошли за задворки дома, туда, куда Валя очень редко, почти никогда не заглядывал. Там были не деревья, а несколько кустов и, что самое главное, - грядки. На грядках что-то росло, но детям к ним подходить не разрешали, боялись, наверное, что они с этих грядок что-то сорвут и засунут себе в рот, и громко сердито кричали из окна, если замечали кого-то из ослушников: «А ну кыш, проклятые! Сейчас с метлой приду! Бошки оторву!» «Ну, и где же моя мама?», – спросил разочарованный Валя, когда они уже с этим неизвестным оказались на запретных задворках. «Вон… Видишь будочка? Она там. Можешь подойти и посмотреть, если хочешь». Да, действительно, в том месте стояла, прижимаясь к забору какая-то сколоченная из досок небольшого роста будочка. Какой цели она служила?  Может, кто-то и знал, но только не Валя. Но что он знал, точнее, видел: будочка была крест-накрест примерно такими же грубыми неошкуренными досками заколочена, а это значит, что в ней никто жить или прятаться не мог.  В том числе и его мама. Но неизвестный настаивал: «Да ты посмотри, посмотри». И Валя решился. Сначала обошел стоящую на его пути сосну, кажется, единственное крупное дерево, обитающее по эту сторону дома, мимо железной бочки со свисающим  резиновым шлангом, из которого капала вода, и, наконец, прильнул глазами к довольно крупной щели между двумя разошедшимися досками, попытался что-то разглядеть… Ничего. Темно. Но какие-то шорохи. Кто-то как внутри шевелится,  что-то  нашептывая при этом. Может, даже его, Валю Девочкина, куда-то зовет?  «Неужто моя мама?» Долго простоял, так ничего определенного и не добившись, пока этому неизвестному, видимо, это стояние уже надоело: «Ну все, пошли, а то на обед опоздаем. Придешь в другой раз. Может, она тебе еще чего-нибудь и скажет». «Она тебя сразу признать боится», - объяснил этот неизвестный уже на обратном пути. «Почему боится?». «Потому что ты стал ей уже чужой. Но если ты будешь почаще к ней приходить, она опять к тебе привыкнет. И ты с ней по-человечески поговоришь».
Он ходил на свиданье со своей матерью всю оставшуюся половину осени, при каждой прогулке, уже один, без этого, Бог весть из каких побуждений, наговорившего ему с три короба. Стараясь, естественно, делать это незаметно, прибегая к самым разным детским уловкам, если кто-то из воспитательниц его замечал, вроде: «Я пописать хочу». «Писай здесь». «Не, я стесняюсь». Всякий раз, когда подходил к этой будочке, прижимался лицом к грубым шершавым доскам,  испытывая волнение, и надеясь на то, что: «Мама ко мне уже привыкла и сейчас что-то скажет мне». Да, на то, что увидит, даже уже не рассчитывал: там, куда он таращился, по-прежнему было очень темно, - но хотя бы что-то услышит. И чем дальше, тем сильнее ему казалось, что она действительно что-то ему говорит. Точнее, шепчет. Но что именно? Он этого так и не узнал, потому что нагрянула зима, землю покрыло снегом. Это намного усложняло дорогу к будочке. А потом случился тот пожар, который привел к тому, что одно крыло дома сильно выгорело. Часть воспитанников временно переселили в другие детские дома. Кого-то временно, а Валя Девочкин остался в новом детском доме навсегда.
 -Ну, вот, - сказала женщина, - вот вам ваша будочка.
Да, - чудо чудное! – это была та самая будочка, и те же, только совсем почерневшие, доски, крест накрест, которыми будочка заколочена. Та же ржавая железная бочка, резиновый шланг, - вряд ли прежний, резина так долго не живет. И капающая на землю вода. Единственное, что изменилось: вместо прежних грядок – цветочные клумбы. Какие-то цветы уже распустились, другие, хотя уже и июль  – для Севера это нормально, - только пытаются это сделать.
-А можно я в нее загляну? – попросил Девочкин.
-Как? – удивилась женщина.
-Я в щелочку. Я знаю.
Женщина продолжала удивляться, но делала это молча, Девочкин же протиснулся между бочкой и сосной, нашел «свою» заветную щелку. С замиранием сердца заглянул… Вот хоть и солнечный день сегодня, но на этой стороне дома тень. Вот отчего Девочкину, как и в детстве, ничего из того, что в будочке, опять не разобрать. Но какие-то шорохи он опять слышит. Неразборчивые… Как ни напрягайся, все равно ничего не понять.
-А что вообще в этой будочке? – Девочкин уже оторвал от щели глаза. – Зачем она?
-Вы знаете… Ничего не могу сказать. Я относительно недавно здесь работаю, четвертый год…
В этот момент из-за дальнего угла вышла уже пожилая женщина, в синем сатиновом халате, с граблями под мышкой.
-Тетя Нюша, можно вас? – позвала женщина. И пока другая женщина, не спеша, подходила, объяснила Девочкину. – Она тут очень давно. Тоже из детдомовских. Она-то должна знать. Тетя Нюша, вот этот человек интересуется, откуда эта будочка? Для  чего она?
-А зачем ему это надо?
-Я не знаю.
-Сортир это, - женщина в синем халате близко подходить не стала, остановилась в метрах пяти. – Испокон веку был сортиром. Я, помню, еще пацаночкой сюда ходила. Еще помню, мальчишки за мной подглядывали. Оне подглядывают, а мне в грудях щекотно. А потом, как водопровод к нам провели, надобность в нем пропала. Надобность пропала, а сортир все равно стоит от того, что я как-то разговор между начальством подслушала: «А ну как с водопроводом опять чего-то случится? А у нас ямка уже есть, ничего больше копать не надо». Еще есть вопросы?
Нет, вопросов к ней больше не было.
Девочкин так ни разу и не вошел в дом. То, что внутри, как-то совсем не отложилось в его памяти, его ни капельки не волновало.  До истечения предоставленных Девочкину  тетей Тамарой двух часов еще оставалось много времени. Он мог бы еще спокойно побродить по городу. Город-то ведь старинный. Говорят, лет на десять будет постарше Москвы. Но, хоть и старинный, и постарше, Девочкин его совсем не знал, ничего в нем не помнит. Да и грустно ему как-то стало. Поэтому как сел на скамеечку, рядом с дорогой, по которой должна подъехать машина с груженым металлочерепицей Монтерей прицепом, если, конечно, они сойдутся в цене, а не поедут на поиски какого-то другого продавца, «подешевле», -  так и просидел на этой же скамеечке, пока не увидел  прибывшие за ним, по доброй воле тети Тамары,  «Жигули».

17.
Девочкин вернулся из Вельска в начале седьмого. Вскоре вернулись все остальные. Девочкину стоило бросить взгляд на лицо первого, кого он увидел, то было лицо Евгения Карловича, сразу все понял: опять ничего. У Маргариты Анатольевны красный распухший нос. Скоро выяснится, что у нее сильный насморк. Не солоно хлебавшим вернулся и будущий миллионер: снасть, которую он хотел испытать, себя никак не оправдала, ничего стоящего за день не изловил.
Поездка в Вельск все же утомила Девочкина: заморив червячка, скрылся в своей комнатке, прилег, и не заметил, как  под бубнящий о чем-то, исправленный, то есть тетя Тамара выполнила обещание, телевизор заснул. Его разбудило неожиданное появление в его комнатке явно настроенного на то, чтобы поскандалить,  Руслана Ивановича. 
-Слушай, финансист, я когда от тебя денежки обещанные получу?
Девочкин, как это с ним часто случалось, не сразу отошел ото сна, с ходу не мог понять, о каких денежках идет речь, поэтому сидел на краю койки и хлопал глазами. Тогда Руслан Иванович задал ему более легкий вопрос:
-А где мне найти вашего академика?
Девочкин показал головой на  стену.
-Можно?  - громокипящий голос чем-то взбешенного Руслана Ивановича доносился уже от двери в соседнюю комнату, той, где поселился Евгений Карлович. 
Девочкину было интересно, поэтому он встал, прошел к стене, приложился к ней ухом. И, вопреки переживаемому  им  некоторому стыду, даже страху («Подслушивать нехорошо!»), услышал следующее:
-Даже нужно, - теперь уже голос Евгения Карловича, с небольшим промедлением, может даже, подчеркнуто вежливый, спокойный.
-Я, конечно, перед вами извиняюсь, - по-прежнему «на взводе» Руслан Иванович, -  но у меня, кроме ваших, еще и свои, скажем так, приритеты есть.
 Девочкин только подивился этому слову «приритеты» - похоже на домашнюю заготовку Руслана Ивановича. А то, что Руслан Иванович исказил звучание этого слова, Девочкин воспринял, как нечто вполне нормальное. В самом деле, зачем на Онеге знать слово «приоритет»?  Все это быстренько промелькнуло в голове Девочкина. Ему было важнее, не упустить, что будет проговорено дальше.
-Я пашу на вас. Не покладая рук. Расходую время, силы, горючку. Мало того, что результата ноль, я еще от вас, хотя и обещали, ни рубля не получил. И еще неизвестно, получу ли. Ни от кого никаких гарантий. Сплошные «То ли будет, то ли нет».  Словом, хотя я вас, конечно,  лично, при ваших заслугах, если это правда, и уважаю, но с этим надо как-то…  Хошь в ту, хошь в другую сторону.  Иначе вы больше от меня ни фига, извините, не получите.
Похоже на то, что Руслан Иванович выпалил все, что хотел, и воцарилась длящаяся  несколько секунд тишина. Наконец, заговорил Евгений Карлович. Как и прежде, с очень хорошим самообладанием: вежливо, спокойно.
-Вы закончили?.. А теперь, уважаемый, послушайте меня… Мы бы, вполне это допускаю,  к этой минуте могли бы уже иметь какой-то результат, если б только вы изначально, предательски не обманули нас. Не навели, как говорится, тень на плетень. Не пустили по ложному следу. Рассказать, отчего вы так себя повели?
«Вот те раз! -  молнией в голове Девочкина. – Это что-то новенькое». А вот из Руслана  Ивановича больше ни звука. Евгений Карлович еще подождал какое-то время, ничего от Руслана Ивановича не добившись, тем же почти издевательски вежливым голосом продолжил:
-Вы того… съеденного вашими собаками… нашли вовсе не там, где мы дежурили безуспешно все эти три дня. В другом месте. А на обман вы пошли от того, что ваши ребятки, Руслан Иванович, ловили вашими хитроумными снастями вовсе не треску, как вы нам тут заливали, а сёмгу. Место нереста которой еще три километра подальше вниз по реке. А за лов сёмги, если б все это всплыло, вам и вашим пришлось бы ответить... Может быть,   ответить. Да, так будет вернее. Не уверен, как тут у вас с законом, действителен  ли он здесь вообще.  Но вы, как человек предусмотрительный, решили подстраховаться и навесили нам  лапшу на уши. -  Руслан Иванович чего-то буркнул, Девочкин не расслышал. - Вы предупредили всех своих, они очень убедительно продемонстрировали передо мной свои актерские способности, - даже Станиславский бы им поверил, что уж говорить про меня? Вот где великие трагики современности.. всякие там Каратыгины и Мочаловы новой формации   погибают! Но… вы забыли о своем племяннике. Том, кто заметил в бинокль вроде бы русалку первым. Вы забыли, а я нет. Этим вечером я его разыскал, и он мне чистосердечно изложил все, как было на самом деле… Вы же честный человек, Руслан Иванович. Я вас отлично понимаю, вами движет хорошее чувство, но вводить в обман, кого бы то ни было, при любых обстоятельствах… Это же прописи, Руслан Иванович. В том числе евангельские. Многократно, всей практикой жизни доказанная на бесчисленных примерах истина: ложь рано или поздно, как ее не прячь,  становится явью… А завершить, разумеется, нам как-то все же придется. Наше пребывание здесь не может длиться вечно. Я уже  ко вторнику – при любом раскладе -  должен быть в Москве. Значит, завтра… скажем, так… предпоследняя попытка. Если обе попытки закончатся неудачей,  будем считать, что якобы виденная вами русалка это миф. Аберрация зрения. И вас всех здесь раз и навсегда оставят в покое. Да это, на мой взгляд, и к лучшему. Вам всем спокойнее. По поводу же  честным трудом заработанного вами вознаграждения… Я готов прямо сейчас составить… Ну, скажем, что-то типа расписки. Заверим ее в первой нотариальной конторе. Это значит, если в Архангельске не почешутся, вполне это допускаю, дайте мне знать, все свои координаты я вам оставлю. Заплачу вам все  положенное из своего кармана. Поверьте мне, все так и будет. Еще не было в моей жизни ни одного случая, чтобы я с кем-то поступил нечестно. Наоборот – очень часто нечестно поступали со мной.  Вы, прошу прощенья,  самый свежий, но, боюсь, далеко не последний тому пример.
 
18. 
На следующее утро, перед завтраком,  Евгений Карлович сообщил Девочкину:
-У Маргариты Анатольевны подскочила температура. Скорее всего, простуда. Словом, ей сегодня никак нельзя, а вы…  Если, конечно,  у вас есть желание,  настроение…
У Девочкина было и то, и другое, о чем он и поспешил уведомить Евгения Карловича.
-Тогда милости просим… Наш кормчий  предупредил меня, что течение в том месте, куда мы собираемся, особенно, как он выразился,  «гуляет». Если что, вы хоть плавать-то умеете?
-И плавать и нырять, - даже чуть обиделся, услышав про себя такое, Девочкин..
-Вот как? Даже так? Между прочим, я тоже. Весьма неплохо делаю и то, и другое. Но у меня это профессиональное. Я этому целенаправленно и старательно обучался. А как у  вас?
-Не знаю, - признался Девочкин. – Специально не учился. Я сам этому удивляюсь.  Как-то само собой.
Утро давало надежду, что только разгорающийся день будет, по меньшей мере, не хуже предыдущего (тепло, солнечно, ясно), однако этого не случилось. Охотники за русалкой едва достигли середины пути, как из Онежской губы дохнуло холодным воздухом, подул порывистый ветер, и всё из их окружения,  что до этой минуты  тешило глаз своей красочностью, фотогеничностью, бодрило душу, внушало уверенность, что этот мир, несмотря на все отдельные недостатки, «родимые пятна прошлого», в целом, все же чуден, прекрасен, как Днепр у Гоголя,  стало на тех же глазах таять, рассыпаться, преображаясь в свою прямую противоположность, то есть в анти-Гоголя.
Такая молниеносная метаморфоза  – не редкость для здешних краев, скорее, закономерность. Краев низменных, болотистых, с наклоном в сторону моря,  беззащитных от систематических набегов как напоенных влагой циклонов со стороны Баренцева моря, так и  студеных воздушных масс, несущихся на бешеной скорости  прямо из арктической морозилки. Такая уж здесь капризная, переменчивая, трудно-предсказуемая  Роза ветров.
Сегодня показало свой норов, продемонстрировало, кто здесь главный хозяин,  именно последнее: их опасная,  непредсказуемая, экстремистская, изрыгающая  холод соседка Арктика. В другой раз свое веское слово может сказать  более предрасположенное к мирному сосуществованию,  демократическое, щадящее  Баренцево море.
Хорошо, что Девочкину что-то подсказало: «Не обращай внимания, что в эту минуту за окном тишь и благодать. Приготовься к худшему». Послушался анонима: вместо нарядной адидасовской олимпийки, в которой пижонил вчера (да, хотелось пройтись не голодранцем, а гоголем по той земле, которая, может, еще помнила его голопузым младенцем), натянул на себя уже изрядно поизношенный, поэтому слабенько греющий вигоневый свитерок. Поверх него легкая продувающаяся ветровка. Вначале было вполне сносно, но по мере усиления ветра, - испытывал все бОльший дискомфорт. Тогда Руслан Иванович, когда завернул уже настоящий холод, сам – его никто об этом не просил, - предложил еще ему и извлеченный из бардачка потрепанный матросский черный бушлат со споротыми нашивками и шевронами. Девочкин вначале от предложения мужественно отказался, потом все же набросил на себя. Подумал, испытывая при этом  благодарность к неожиданно со щедрой стороны обернувшемуся к нему Руслану Ивановичу: «Да, так лучше».
Оставили за спинами место их предыдущих, обреченных, как оказалось, по милости Руслана Ивановича, на неудачу,  засад и устремились дальше, вниз по течению. По мере того, как  приближались к новому месту назначения, Руслан Иванович назвал это место «Кокоринскими порогами»,  бьющий прямо навстречу движению лодки ветер усиливался. Оседлавшим нос лодки, изображающим из себя впередсмотрящего на этот раз был Алик-корреспондент. При их первой попытке, Девочкин вспомнил, это место занимала оставшаяся в гостевом домике прихворнувшая Маргарита Анатольевна. Правда, она тогда сидела как-то боком, предусмотрительно хватаясь за укрепленную в носовом колечке цепь, потому что боялась ненароком скувырнуться. Алику же  просто так не сидится. Обвешанный своими камерами, он как резвящаяся обезьяна на лианах: ловит удачный кадр. И так изогнется, и эдак.  «Как бы в воду случаем… не того», - еще подумал всегда осторожный Девочкин. 
-Так как, расскажите, как  у вас эти свободные от нашей охоты за призраком  дни прошли? – обратился к Девочкину Евгений Карлович.
Он делит с Девочкиным тот же гостеприимный «шпангоут». Все это время, обернувшись спиной к ветру, что-то азартно, быстро чиркал в уже знакомом Девочкину, вызывающем его любопытство  блокноте. Но теперь он его убрал во внутреннем кармане своей куртки, и обратил внимание на сидящего рядом с ним Девочкина. Под «призраком», конечно, он подразумевает русалку. Это говорит о том, что он и сам потерял веру в реальное существование русалки. А не бросает эту затею, может, из-за упрямства. Или из-за привычки любое дело доводить до конца, потому что отсутствие результата это тоже результат. Истина, также когда-то почерпнутая Девочкиным из книги его детства и юности.   
Девочкин коротко, стараясь при этом говорить погромче, чтобы быть услышанным, несмотря на относящий его голос  ветер, доложил о своей поездке в Вельск. Хотя про будочку не обмолвился ни словом. 
-Маргарита Анатольевна мне по секрету сказала, вы тоже украдкой что-то пишете, - продолжил допрос Девочкина Евгений Карлович уже после того, как Девочкин закончит свой короткий и малоинтересный рассказ.
-Дневник, - смущаясь, ответил Девочкин. Смущаясь от того, что ведение дневника было в его представлении не таким уж серьезным делом. Вот если б он писал какую-нибудь книгу, как это делает сам Евгений Карлович!
А Евгений Карлович его как будто и услышал.
-Я, как видите, тоже… Также что-то вроде дневника. «Бессонниц, легких вдохновений, незрелых и увядших лет, ума холодных наблюдений, и сердца горестных замет»…
Девочкин ведь так и не стал «своим» для Евгения Карловича, несмотря на уже состоявшееся между ними выяснение отношений. Тогда, на берегу, когда он обратился к Девочкину с просьбой их с Маргаритой Анатольевной ночное времяпрепровождение, по-простонародному: «блуд» - никому не выдавать. Попросил, получил положительное заверение и, наверное, успокоившись, опять о Девочкине позабыл. Тот же зазор меж ними, с которого началось их знакомство. И вот вдруг…
-В более молодые годы, - продолжил Евгений Карлович, -  хотелось поделиться с миром тем, что увидел глазами и услышал ушами. Да, мне пришлось много попутешествовать, облазал почти весь мир. Заглянул туда, куда до меня ни одна живая душа не заглядывала. За мертвецов не ручаюсь.  Иное дело сейчас, когда мне идет уже седьмой десяток. Сейчас хочется поделиться  тем, что вижу и слышу. В наивной надежде на то, что это еще может кому-нибудь пригодиться. При том, что отлично понимаю: «Безнадежно».
-Почему? – осмелев, спросил Девочкин.
-Почему безнадежно? Ну, как вам сказать?.. От того, наверное, что каждый из живущих учится только на своих ошибках, или предпочитает не учиться вообще. Так проще…  А вы, я почувствовал, что-то утаили от меня, когда рассказывали о посещении вашего первого детдома. Что-то там еще было, но вам хочется, чтобы это продолжало оставаться вашей тайной.
«Как он об этом узнал? Кто ему мог об этом рассказать?»
Это в голове Девочкина, да и на лице, наверное, какое-то изумление отражается, зато Евгений Карлович, вернувшийся, кажется, в свое привычное состояние всезнающего мудреца, совершенно спокоен:
-И правильно делаете, что храните это в себе. Мир, в основной своей массе, сер и равнодушен к чужим переживаниям. Это только вам кажется, что окружающее как-то интересуется вами. Ничего подобного! Все интересуются только собой.  Да, безразличие, равнодушие. Чаще всего.  Внимательность? Благосклонность? Бывает и такое, но только при условии, если докажете, что вы из их стада. Что разделяете их так называемые фундаментальные ценности. В противном случае, кем бы вы ни были, вас никто не увидит и не услышит. Но если вам дорога ваша самобытность, своеобычность, индивидуальность, мало того, вы готовы стоять за это горой, тогда не удивляйтесь, что вас подстерегают враждебность, коварство. Отсюда, нельзя внешнему миру никогда ни в чем до конца открываться. Пока есть такая возможность, пока к вам не приставили нож к горлу, не открывайтесь на все сто  и вы. – В этом месте неожиданно улыбнулся. – Хорошо, что нас сейчас не слышит Маргарита Анатольевна.
«Почему?». Вопрос был во взгляде Девочкина, он был не озвучен, но Евгений Карлович его услышал.
-Упрекнула бы меня. Что я соблазняю… почти целомудренного. Ну, образно, разумеется, выражаясь. Другими словами, смущаю, сбиваю с привычного курса жизни такого… плохо защищенного, неважно приспособленного  к тяготам и испытаниям жизни человека, как вы.

19.
А вот и те самые Кокоринские пороги. Или, как чаще услышишь от Руслана Ивановича:  «переборы». Гряда, каскад из девятнадцати выдавленных на поверхность воды скальных опухолей-валунов – головная боль для путешествующих по Онеге. Впрочем, не самая страшная. Те, что выше по течению: Бирючовские, Каргопольские, по слухам, куда опаснее. Но у Девочкина, «зеленого»,  впервые сталкивающегося лицом к лицу  с тем, как скалится река, предостерегая вторгшихся в ее пределы «чужих», охраняя себя, даже при виде этих не самых острых зубов мурашки побежали по коже. Не дай им Бог тебя достать! Перекусят напополам, а то, как между жерновами, в порошок сотрут. 
Пороги дали о себе знать еще издали – своим ровным ворчанием, как будто работающий движок.  Руслан Иванович вначале сбросил скорость, а когда  более явственным, угрожающим стало  ворчание, - вовсе приглушил мотор. Последнюю сотню метров продвигались рывочками,  на веслах. Руслан Иванович за весла, а Евгений Карлович и Девочкин перекочевали  на корму. Теперь стало ясно, откуда растут ноги у требования Руслана Ивановича ограничить число пассажиров. Не каприз – расчет бывалого поморянина. Предвидение, какими последствиями может обернуться, если лодка перегружена.
 Потом, после того как обогнули первый перебор, начали  карабкаться вниз уже почти черепашьим шагом – с максимальной осторожностью огибая выступающие из воды камни. А струи воды злобно бьются о борта лодки, или мечутся туда-сюда, как змеи, когда им угрожает  опасность. Только змеи плюются ядом, а зеленоватые струи – пеной. Видимо, даже опытному, в отличие от Девочкина, пожившему и побывавшему в самых разных переделках Евгению Карловичу стало немножко не по себе, если осторожно поинтересовался у Руслана Ивановича:
-И долго мы так?
-Вы ж ровно на то место, вроде, хотели, - последовал ответ Руслана Ивановича. Он, кажется, даже испытал какое-то садистское удовольствие,  от того что, как он посчитал, Евгений Карлович проявил слабину. «Вроде как, очёчко-то у него дрогнуло». – А долго или нет, это, как говорится: «Кому свадьба, а кому похороны».
Руслан Иванович прекратил грести только после того, как они добрались до одиннадцатого (да, аккуратный Девочкин вел счет) «перебора»:
-Вот тут… Вон на том камушке я ее пару раз и видел.
«Камушком» он  назвал крупный, бурый от покрывших его мокрых водорослей, выглядывающий из воды, приблизительно, на полметра  плоский валун.
-А где ваши изловили похожего на детеныша?
Руслан Иванович показал рукою:
-Примерно. Точно никто не скажет. Но факт, что все происходило здесь… Однако ж мы тут все время торчать не можем, - да, хотя по-прежнему рвущийся с моря ветер толкал их назад, но бурное течение было все же посильнее, оно  тащило ту же лодку вперед, и Руслану Ивановичу, хотя, не переставая ни на секунду, и табанил то одним, то другим веслом,  оставаться на одном месте было трудно и опасно. – Нам лучше спрятаться вон там… Видите? Маленькая бухточка. Если этой…  опять приспичит здесь появиться, сумеем оттуда ее разглядеть.
Они опустились на несколько десятков метров вверх по течению, здесь расстояние от перебора до перебора было побольше,  и сама река пошире, но  самое главное: крохотная бухточка, редкость для этой реки, берег которой, в основном, лишен каких-то врезок, одна сплошная линия. Руслан Иванович осторожно провел лодку в эту бухточку, оставил весла в покое, отер пот с лица:
-Ну, и чего теперь? Будем дожидаться?
-Да, - коротко отозвался Евгений Карлович.
-Долго?
И вот как едко ответил на это Евгений Карлович:
-А долго или коротко, Руслан Иванович, это, как вы сами говорите: «Кому свадьба, а кому похороны».  Будем здесь, пока брезжит хоть какая-то надежда.
Началось ожидание. Примерно, то же, что Девочкин уже испытал при их первой попытке. Существенное различие: там была отличная погода, перекличка птиц, даже посетившее его  воспоминание о мирном острове Ягодник, где ловилась руками зазевавшаяся мелкая рыбешка. Еще тогда  под ногами  была суша, твердь – наблюдательным пунктом у Девочкина был небольшой покрытый густым пружинящим мхом холмик под редким для этих мест кустом  волчьих ягод, сидеть было очень удобно. А что сейчас? Все сидят, скорчившись, в одной лодке. Приплясывающей, дергающейся вправо-влево, вбок - назад, как будто ее мучает чесотка, или страдает падучей,  жаждет  вырваться из-под них на какую-то свободу, на «простор речной волны». Вырваться и умчать от них по своему усмотрению, куда глаза глядят. А еще с каждой минутой уплотняющийся, становящийся все более непроницаемым, прячущий от их глаз все, что только в его силах, наползающий со стороны Онежской губы туман. И  что они вообще увидят, если даже русалка изволит появиться? Если только посветить фонариком. Но искусственный свет фонарика  ее может только спугнуть. 
По мере того, как ожидание затягивается, среди тех, кто сидит в лодке, похоже, начинает вызревать бунт. Зачинщиком становится, конечно же, Руслан Иванович:
-Я, конечно, извиняюсь, мое дело маленькое, но так мы этого… до морковкиного заговенья здесь можем заторчать.
-Пожалуй, мне, ежели что, стоящего и не снять ничего, - вроде бы как поддержал Руслана Ивановича продрогший, судя по всему, до последней косточки, скуднее всех обмундировавший себя теплой одеждой Алик. – У меня аппаратура на  такую темь не рассчитана. Получится пустая картинка.
Но Евгений Карлович непреклонен. Даже не считает нужным никому отвечать.
Девочкин, конечно, помалкивает, не считает себя вправе высказываться вслух, но это не мешает ему думать про себя: «Нет. Все. Русалки не существует. Вообще. В природе. Это все, конечно, когда-то Руслану Ивановичу померещилось. Его та русалочка, что в Копенгагене, попутала. Тем более, что, Евгений Карлович говорит, наука это как-то объясняет. Что человеку иногда начинает казаться то, чего на самом деле и в помине не существует. Ему померещилось и Евгений Карлович про это знает, но он упрямый. Хочет довести эксперимент до конца. Только когда этот конец будет?».
И вдруг…
-Смотрите! Смотрите!
Это голос стоящего сейчас в полный рост Алика. Восклицает и одновременно тычет пальцем. Все смотрят в направлении, куда показывает его рука… Ну, и что? Ничего. Те же бурлящие, извивающиеся как клубок змей струи воды, отсвечивающие в шарящем по воде луче фонарика. Его только что зажег также переместившийся поближе к тому же борту лодки Евгений Карлович. 
-Черт, - бормочет растерянный Алик, - но я же видел это.
-Что вы видели? – Евгений Карлович.
-Голова. Она высовывалась прямо над водой.
-Вы ничего не путаете? Ничего не показалось?
Алик не настаивает. Возможно, что и показалось, но…
-Здесь! – теперь уже проревел с кормы Руслан Иванович. – Сюда посветите! Вроде бы, она!
Евгений Карлович рванулся от борта к корме, споткнулся, чуть не упал.  Луч его фонарика теперь гуляет по такому же клубку змей за кормой. Сколько ж их здесь! И, кажется, видит Девочкин: действительно, как будто выступающая над поверхностью воды,  пляшущая, повинуясь капризам разнонаправленных струй голова. Или это какой-то крупный  поплавок? Или буй? Отсюда не разглядишь. Это «нечто», неопределенное,   держится над водой всего каких-то несколько секунд. Нескольких, но достаточных, чтобы хотя бы заметить, но далеко не достаточных, чтобы досконально разглядеть. А затем опять исчезает из поля зрения.
-Смотрите! Смотрите! – громко возвещает  Евгений Карлович, потом командует. – Вам туда… Вам туда… Глаз не спускать. Она может появиться, где угодно.
Круговая слежка началась. И вот, проходит, пожалуй, с десяток секунд и счастье, похоже, на этот раз улыбнулось Девочкину: это «нечто» вновь вынырнуло на поверхность, но уже не рядом с лодкой, у берега, как прежде, а ближе к тому, что можно назвать фарватером реки. Не уверенный, что острое зрение его не обмануло, тем не менее прокричал:
-Я, кажется, вижу! Вижу!
Фонарик Евгения Карловича не сразу - световому лучу пришлось еще какое-то время погулять, пошарить по недовольным тем, что их беспокоят, водам реки, - выделил светлым пятном ту же появившуюся над поверхностью струй голову. На этот раз голова не спешила убираться под воду, но до нее  было сейчас  дальше, чем прежде, поэтому и разглядеть ее в каких-то деталях по-прежнему  невозможно.
-Давайте туда! – распорядился, обращаясь к Руслану Ивановичу Евгений Карлович.
-Она опять убегет, - вначале не послушался было Руслан Иванович.
-Не убегет. Она сама приглашает. Она зовет нас туда. Может даже, специально заманивает… Да не тяните вы резину! – рявкнул на испытывающего, видимо,  какие-то колебания Руслана Ивановича. – Черт вас побери! Поскорее!
Руслан Иванович, как можно энергичнее работая веслами, направил лодку от берега на глубину реки, а голова, Евгений Карлович, прав, на этот раз не спешила убраться из поля зрения. Как будто действительно их поджидала. И лишь, когда лодка оказалась почти на середине реки, рванула влево, описала вокруг лодки, держась выше поверхности воды, один полный  стремительный круг. Задержалась на пару мгновений, как будто передохнула, - и новый круг, но уже ближе к лодке.
-Какого хрена она это делает? – встревоженный, или, может, даже, скорее, испуганный Руслан Иванович. – Ёкэлэмэнэ. Чего ей от нас надо?
Евгений Карлович на это ни слова, а голова проделывает еще один круг, еще ближе к лодке. Но хотя уже и близко, но перемещение настолько стремительно, что распознать в ней что-то, зафиксировать в сознании («Это выглядит вот так»)  по-прежнему невозможно. Одно теперь очевидно: это не буй и не поплавок, а ближе всего походит именно на человеческую голову. Разглядеть ее  во всех подробностях Девочкину, так же как и всем остальным, не по силам, зато он видит, как жадно, стараясь не упустить ничего, снимает на кинокамеру, едва не перелезая при этом через борт, их корреспондент. Да, вот настал час, или, точнее, минуты его триумфа. Или, скорее, время триумфа настанет попозже, а сейчас он просто делает свое дело. «Все-таки это здорово, - успевает, кажется, впервые подумать по-хорошему об этом человеке Девочкин,  - что он с нами. Если все получится, можно будет потом на все, что он сейчас снимает,  еще много-много раз посмотреть. Нам-то он, конечно, покажет. Денег от нас, наверное, не потребует». 
Казалось бы, стремительнее, чем это происходило вначале, делать круги уже выше любых человеческих сил, но нет – оказывается, кто-то на это способен. Значит, это не человек. Скорее, какая-то ракета. Голова уже так близко к лодке, что кажется, только протяни руку и ее можно коснуться пальцами. Пусть даже только мимолетно коснуться, ухватиться практически невозможно. Но Девочкин только об этом подумал, только себе представил, как он тянется и касается, - а голова опять занырнула, исчезла в воде.
Бегут секунды… Десятки секунд… Она больше не появляется. Сделала, что хотела? Подразнила и исчезла? И всё? Ее больше нет?
-Чего это? – растерянный Руслан Иванович. – Чего она от нас хотела?
Вопрос к Евгению Карловичу, но Евгений Карлович, стоя у борта, только вглядывается в воду,  в то место, где последний раз видел голову. Судя по тому, как шевелятся его губы, мысленно обращается к той, кому принадлежит голова, чтобы она вернулась. Ровно туда же, в то же место устремлена сейчас и кинокамера. Сейчас и Евгений Карлович и Алик как будто работают в одной связке, объединены одним делом. Нет между ними недавней неприязни. Или так кажется только Девочкину?
Между тем лодка не стоит на месте, она по-прежнему во власти двух противостоящих стихий: ветра и течения, ее швыряет туда-сюда. Руслан Иванович вновь  за весла, а Алик, кажется, полностью во власти охватившего его азарта: видимо, горя желанием быть как можно ближе к исчезнувшей под  водой голове, но могущей в любое мгновение появиться вновь, перегнулся через борт, да так, что, кажется  -  еще одно неосторожное движение, или дернется лодка, он и сам может оказаться в текучей бурлящей стихии.
«Надо бы ему сказать, чтобы поосторожнее», - успел подумать Девочкин, но замечает, как находившийся, пожалуй, до последнего, примерно, в метре от азартного Алика Евгений Карлович, держась за борт, перемещается к нему поближе. «Сейчас он ему…» - последнее, о чем промелькнуло в голове Девочкина, а потом видит, как Евгений Карлович как будто пытаясь попридержать опасно раскачивающегося у края борта Алика, вместо того, чтобы помочь, как будто тычет ему ладонью в спину. Тычок, может, и не сильный, но, поскольку он синхронен с тем, как раскачивается лодка,  оказывается достаточным, чтобы Алик выронил из рук камеру. А дальше… Видимо, желая еще ее поймать на лету, в ту тысячную долю секунды, пока камера не оказалась в воде, он делает судорожное движение вслед за ней. Но  вместо того, чтобы спасти камеру, сам непроизвольно ныряет  за борт.
А еще, может, через сотую, а то и тысячную долю секунды, слышит Девочкин, как позади них, за их спинами, оттуда, откуда не ждали, раздается нечеловеческий, но и не животный, как будто рвущийся  из самой преисподней,    раздирающий не только уши, но и душу крик, за которым следует мощный удар по корпусу лодки. Удар, от которого бедный баркас   Руслана Ивановича   вздрогнул, охнул, затрещал. Кажется, вот-вот и расползется по всем швам. Содрогнулся, затрещал, и тут же резко качнулся, едва не опрокинувшись килем кверху. Однако, лодка на удивление, благодарное слово тем, кто ее смастерил,  выжила, не рассыпалась, не  опрокинулась, но , прежде чем принять нормальное остойчивое положение, чуть не захлебнулась успевшей нахлынуть в нее холодной забортной  водой.  Да, тут важно это «чуть». Не будь его, и всем, кто находился в этот момент в лодке, пришлось бы не сладко.         
  Итак, лодка не рассыпалась, не опрокинулась, не захлебнулась. Не произошло ничего страшного и с Девочкиным. Так же как и с Евгением Карловичем и Русланом Ивановичем. Не досчитались одного Алика. Единственное, что от него осталось: его плывущая по водам, смахивающая на  петушиный гребешок шапочка. Она  обнаружилась, когда Руслан Иванович предложил  пройти на лодке на какое-то расстояние вниз по течению: авось, корреспондента протащило потоком вперед. Вот тогда-то его шапочка и попалась им на глаза, Руслан Иванович поддел ее веслом. Но самого ее владельца, также же как его кино- и фотокамеры  не увидели: ни в воде, ни на берегу.
Уже  после того, как Руслан Иванович, пристав к берегу,  обследует лодку, разберется, какие травмы ей нанесены, придет к решению, что травмы серьезны, но не смертельны,  то есть пользоваться лодкой можно, хотя и с предельной осторожностью, в сгустившемся уже донельзя тумане, почти на ощупь - тут уж надо отдать должное мастерству управления и лоцманским способностям Руслана Ивановича,  -  осиротевшие на одного человека, но обогащенные только что обретенным им, пусть и негативным, еще требующим осмысления опытом, отправятся   в обратный путь.

20.
Еще по дороге назад Руслан Иванович поклялся уже  этой ночью, не откладывая дело в долгий ящик, поднять по тревоге свою бригаду и, пока, возможно, Алика   не утащит на большую воду, где он уже будет как иголка в стоге сена, всей мобилизованной «флотилией», как можно тщательнее,  обшарить берега реки вниз по течению от Кокоринских порогов. 
-Есть шансы? – поинтересовался Евгений Карлович.
-Ну, как вам сказать?.. Немного. Фифти-фифти, - ответил Руслан Иванович.
-Знакомы с английским? – продолжал интересоваться Евгений Карлович.
-По молодости. Как-то потянуло в торговый флот. Думал, побываю там-здесь. С иностранным удобнее. Ну вот и.. капельку поднаторел.
-А что с торговым флотом? Удалось?
-Семья, - коротко отрезал Руслан Иванович.
Да и не  до торгового флота, не до того, что ему кружило голову в молодости, судя по всему, было сейчас Руслану Ивановичу. Впереди маячила трудная ночь. Онега – река сюрпризов. А шанс отыскать Алика , если верить Руслану Ивановичу,  заключался в следующем:  он может оказаться выброшенным течением  на какую-нибудь отмель (сейчас как раз время отлива) или зацепившимся  за старый топляк. А впереди еще опоры железнодорожного моста напротив деревни Порог: «Может, если повезет, прибьется к одной из них. У нас тут чего только не бывало!  Один раз целую корову  по весне прибило. Причем, как оказалось, живую. Одним рогом зацепилась».
Руслан Иванович, хоть и отвечает на вопросы, но заметно, как он напряжен, озабочен. Это и понятно. Человек бывалый, знает, что  все случившееся лично для него как-то аукнется: корреспондент оказался за бортом его лодки, за веслами которой был именно он. Значит, получается, вина – то за все во многом ляжет на него.
То, что творится с Русланом Ивановичем, его тревога: все это объяснимо. Но удивительно спокойным, безмятежным, как будто ничего не случилось, выглядит Евгений Карлович. Даже как будто довольным. «Ну и нервы у человека!». А, может, дело не в нервах, а в чем-то другом?
«Чем ему этот Алик так уж сильно не угодил, что  он даже его смерти будто бы радуется?»  Девочкин пытает себя, но пока не находит ответ. Не выходит из головы Девочкина и подмеченное им:  как Евгений Карлович как   будто коварно подтолкнул беднягу в спину, после чего тот и оказался бултыхающимся  в воде. А дальше уже стремительное течение его подхватило и понесло.  «Специально это сделал или случайно?»  И: «Подозревает ли, что я это видел,  или нет?». И еще, чем мучается сейчас, по дороге в поселок, Девочкин: «Как мне-то теперь со всем этим быть? Ведь мне-то тоже придется ответ держать».
«Ему-то что? – вдруг впервые, неприязненно, подумал про Евгения Карловича. – Он скоро вернется в Москву». Москва огромный город, он там затеряется, а Девочкину суждено  оставаться  в скромном Архангельске, где, по сравнению, конечно, с Москвой, как в большой деревне: здесь не спрячешься, здесь, как в коммунальной квартире, то есть все и всё на виду.
-Ну, наконец-то! - такими словами встретила вернувшихся в домик Маргарита Анатольевна.  – Я уже начала думать, с вами что-то случилось… А где вы оставили нашего Герасимова?
-Утоп, - всего лишь таким был  ответ Евгения Карловича.
Маргарита Анатольевна еще только переваривает ею услышанное, а Евгений Карлович, предупреждая готовые сорваться с ее языка вопросы:
-Нет, только не сейчас. Вначале переоденусь… Как у нас сегодня с горячей водой?- узнав, что вода есть, пусть и не горячая, а «чуть-чуть тепленькая», прошел к себе.
-Что случилось? Может, ТЫ что-то скажешь?- находящаяся по-прежнему в полной растерянности  Маргарита Анатольевна тихо обратилась к Девочкину.
Девочкин далеко не одобряет поведение Евгения Карловича, оно кажется ему странным. Любой нормальный человек, попади он в такую же ситуацию, первым делом поделился бы всем им только что пережитым с первым встречным. Поделился бы и, смотришь, ему б полегчало. Маргарита же Анатольевна была далеко не первой встречной, не посторонней. «Почему же он так?»
Но Евгений Карлович заперся у себя, и Девочкину приходится брать тяжелую обязанность посвящать Маргариту Анатольевна в обстоятельства только что происшедшей на его глазах трагедии на себя.
Они прошли на кухню. Там, на плите, на большой сковороде, жарилась какая-то рыба. Девочкин подумал: «Уж не тот ли самый хариус, которого накануне удалось поймать их «Герасимову» и которым он хотел похвастаться, когда вернутся в город? Хотя вряд ли. Маргарита Анатольевна не тот человек, который может покуситься на чужое. Значит, у кого-то купила».
Девочкин еще не добрался до середины рассказа, когда до его слуха донеслось, как Евгений Карлович вышел из своей комнаты, прошел в душевую. Послышался характерный для здешнего оборудования скрежет, обозначающий начало активной работы газовой колонки. Дальше вода будет вырываться из смесителя относительно спокойно. Девочкин подождал, когда наступит эта спокойная фаза, только после этого продолжил свое тягостное повествование.
К моменту, когда Евгений Карлович, умытый, переодевшийся в свои обычные, хорошо смотрящиеся на нем джинсы и футболку, пройдет на кухню, Девочкин успеет довести рассказ до конца. 
-А мне удалось дозвониться до Петра Фомича, - такими словами встретила уже информированная Девочкиным Маргарита Анатольевна появление Евгения Карловича на кухне. - Он непременно ждет нас в Москве уже в этот вторник. Я пыталась выторговать у него еще пару денечков. Не получилось… И как нам быть теперь?
-Слово Петра Фомича для нас это категоришер императив. Будем подчиняться.
-Вы так считаете? – робко возразила Маргарита Анатольевна.
-Да. Не вижу никакого резона больше здесь оставаться. Миссия закончена. Лё фэ э компли.
Маргарита Анатольевна не стала с ним спорить. Молча поставила на середину стола сковороду с поджаренной на ней рыбой, луком, картошкой. Запах, от которого рот Девочкина, несмотря на свалившееся на них несчастье, мгновенно заполнился ожидающей предстоящее наслаждение слюной.
-О! – не удержался от одобрительного восклицания Евгений Карлович. – Что это?.. Впрочем, вижу. Откуда?
-Жена Руслана Ивановича… Давайте хотя бы помянем человека.
Евгений Карлович не возражал. Маргарита Анатольевна водрузила на стол бутылку вина (судя по этикетке, тем же вином она угощала накануне Девочкина).  Взамен не оказавшихся в кухонном буфете рюмок или стопок (видимо, обычные гости этого домика такими цивилизованными емкостями здесь не пользовались)  предложила наполнить вином обычные стаканы, их тут было в изобилии.   
Пройдет еще какое-то время, уже после того, как «помянут», судя по всему покинувшего этот мир Алика, попробуют рыбу (Девочкин придет к выводу, что это тунец), Евгений Карлович вдруг скажет Маргарите Анатольевне:
-Я знаю, о чем вы сейчас думаете… В чем меня подозреваете. Только боитесь мне об этом сказать. – Маргарита Анатольевна на это не обмолвилась ни единым словом, она лишь перестала на какое-то время жевать. – Так вот, - продолжал как ни в чем ни бывало Евгений Карлович, - заявляю вам.. будучи в полном здравии и ясном уме… что я этого не делал. Да, я этого хотел, - в чем чистосердечно признаюсь, я мысленно обращался ко всем духам, чистым и нечистым, чтобы приблизительно так и произошло… Так и случилось. Но это уже не моя прямая вина. Никакого физического воздействия на такой исход дела мною не было оказано… Надеюсь, вы мне поверите.
И вот как на это несколькими секундами позднее откликнулась Маргарита Анатольевна:
-Я-то вам и поверю… Я не уверена, что поверят другие. – При этом она покосилась на сидящего напротив нее и отбирающего ножичком кости от плоти поджаренной рыбы Девочкина.

21.
А потом настал черед мучительной, тягостной, тревожной, бессонной  ночи.  Потому что хоть и помянули корреспондента, вроде как обратились к покинувшему этот мир человеку с последним «прости» или «будем помнить», у кого как, а все одно полной определенности до сих пор не было. Еще оставалась надежда, что человек окажется жив. Теперь многое, если не все, зависело, какие новости принесут вернувшиеся с поиска рыбаки Руслана Ивановича.
Каким бы измочаленным всем им только что перенесенным, увиденным и услышанным,  Девочкин себя не чувствовал, заставить себя заснуть долго не мог. Лежал на своей койке, невольно, сам того не желая, прислушиваясь к тому, что происходило: и в самом домике и  снаружи. И, разумеется, думал, думал.  О том, что уже случилось и о том, что ему еще только предстоит на себе испытать. А больше всего о  том, что услышал за столом от Евгения Карловича. «Вы мне верите?» «Я-то да, а как остальные?» «Остальные это и я. Так верю я, что Евгений Карлович не толкал Алика?.. Скорее всего, я, как и Маргарита Анатольевна… Но как поведут себя остальные?.. И как дальше вести себя мне? Что говорить, если спросят? А спрашивать будут обязательно».
От неопределенности «Что будет с Евгением Карловичем, с нами, со мной?», Девочкин постепенно плавно перешел к сопереживанию самого факта кончины более-менее знакомого ему человека. Таких кончин на памяти Девочкина пока накопилось совсем немного. Пальцев на одной руке хватит, чтобы назвать их все. Последняя, если не считать, конечно, Алика, - то, как ушла «в мир иной», его соквартирантка баба Фрося.
Они, в общем-то, соседствовали довольно дружно. У бабы Фроси, кроме небольшого круга приятельниц, такого же, приблизительно, почтенного возраста, что и она,  больше не было никого.  Во всяком случае, из близких, более-менее регулярно ее навещавших. Она очень скоро стала воспринимать Девочкина, как своего родного внука. Даже как-то осторожно ему призналась в том, что будто бы хочет написать завещание, по которому после ее смерти Девочкин станет законным  хозяином ее комнаты, просторной, не в пример той крохотульке, что у Девочкина. Но так случилось, что Девочкин привел в дом Наташу, которую баба Фрося по каким-то своим непонятным резонам, может даже, из-за ревности,  приняла в штыки. Очень скоро начали друг с другом ссориться. Как правило, из-за какой-нибудь ерунды.  Девочкин старался их примирить. Ему-то больше всего хотелось, чтобы вокруг него царил мир! Но… не тут-то было!
           А между тем баба Фрося чем-то очень долго болела:  чем именно, Девочкина, как это часто случается с молодыми, не сильно интересовало, но умерла тихо, спокойно. Просто вечером заснула, а утром уже не проснулась. Никакого завещания как будто у нее не нашли (может, его вообще не было, или  избавилась от него из-за частых ссор с Наташей).   Таким образом,  мечта Девочкина стать полноправным владельцем всей квартиры, можно сказать, улетела в небо. «Летите, голуби, летите, Для вас нигде преграды нет, Несите, голуби, несите, Народам мира наш привет».  Запомнилось. Еще с тех пор, как всем детдомом готовились к какой-то очередной «красной» дате.
Сначала ушла в мир иной благоволившая ему баба Фрося, а какое-то  время спустя настал черед уйти от него и Наташе… 
Да, в какой-то момент погрузился в прошлое, и вдруг:
-Да перестань, наконец!
Нет, этот возглас никакого отношения к бабе Фросе не имеет. Это Евгений Карлович. Его выкрик, доносящийся из-за хлипкой дээспэшной стенки. «С кем это он так? С Маргаритой Анатольевной. С кем же еще?» И с досадой: «Значит, они опять… Нашли время».
Девочкин переживает, а голос Евгения Карловича продолжает буйствовать. По всему домику, наверное, слышно.
-Твоя бесконечная унылая песня. Надоело. «Пригибаться, пригибаться». Так и оставаться всю жизнь? Дрожать и извиняться? Бегать перед ними на полусогнутых? Тебе это больше по душе?
-Не кричи, пожалуйста.
Да, это теперь ее голос. Голос Маргариты Анатольевны. Не такой громкий, как у Евгения Карловича, но все равно  достаточно внятный. Во всяком случае, для воровато прильнувшего к стенке ухом Девочкина.
-Ты всех разбудишь.
«“Всех” – это меня. Больше некого».
-Не уступать и примириться мы со всем должны, а сопротивляться и противостоять, насколько хватает сил, -  продолжает настаивать Евгений Карлович, хотя уже и не так громко, но Девочкин, если поднапрячься, еще слышит. – И, что, может, самое главное, не поддаваться, не становиться жертвой обмана. Когда тебе кажется, что ты уже победил, а на деле… «Попался, который кусался!»  Они это здорово умеют. Тебе кажется, что ты на коне, а на деле он схватил тебя за глотку и…  давит, давит  тебя. Физически или нравственно, вначале пригибая, а потом полностью уничтожая.
-И все-таки, я прошу вас, прекратите…
Евгений Карлович, похоже, внял просьбе Маргариты Анатольевны, - замолчал. Воцарившаяся на несколько секунд тишина, и Девочкин уже подумал, что это конец. Но нет. Теперь настал черед говорить Маргарите Анатольевне. Да, не такой громкий, как было недавно с голосом Евгения Карловича, но все равно доступный. Видимо, она лежит сразу у стенки.
-Знаете, что я вам скажу?.. Только, пожалуйста, без крика. Без истерики. Выслушайте меня спокойно… Вы безумец, Евгений Карлович. Да, вы безумный взрослый… много чего повидавший и познавший на своем веку… и все-таки ребенок.
-Бу-бу.
А вот распознать, расшифровать речь Евгения Карловича Девочкину теперь стало совсем невозможно. А  хотелось бы!
-Ничего подобного, - откликается  на это бу-бу Маргарита Анатольевна, - я совершенно серьезно. Вы нафантазировали, напридумали себе какой-то странный мир, прекрасно себя в нем чувствуете. Но вам немного скучновато,  и поэтому  хочется поселить в этом мире кого-то еще. Вам в компаньоны. И только тогда вам будет совершенно комфортно.
-Бу-бу?
-Ну, не обязательно. Хотя желательно. Поэтому вы и полюбить-то по – настоящему никого не можете.
-Бу-бу-бу.
-Да-да-да…  Хотя, скорее, даже не в этом дело. А то, о чем вы говорите, это, извините,  не любовь…
-Бу-бу?
-Скорее, снисхожденье. Уступка. Но отдаться кому-то… на все сто… Ни Боже мой! «Слишком много от меня хотите». Только ту, кто согласится поселиться с вами в том же странном мире. Разделит ваши чудачества… К сожалению, не всегда безопасные. Вы же человек рисковый. Только тогда полная гармония. А чувство обыкновенной женщины, наделенной хоть каким-то здравым смыслом, не желающей расставаться с этим миром только ради того, чтобы быть угодной вам… Все ее настоящие чувства для вас, извините, ничто. Вы способны полюбить и привязаться только к чему-то экстраординарному… Но таких… Я не знаю… Если и существуют где-то, то, прежде всего, в вашем не имеющем границ воображении.
-Бу-бу-бу-бу.
-Говорите, говорите, говорите! Так я вам и поверила! Я уже столько наслушалась от вас! Вы же сами не верите в то, что говорите…
-Бу-бу.
-И не только поэтому. Я-то вас всегда любила. Никогда не скрывала этого. Я имею в виду: не скрывала от вас…
-Бу-бу?
-Не знаю. На такие вопросы обычно нет ответа. Хотя… Наверное, из-за того, что вы так безумны. Хотя сами не осознаете этого. И за то, что вы живете в своем странном мире. Его-то вы не только осознаете, вы им пропитаны.  И -  своим безумием покоряете, заражаете,  проникаете им в тех, кто в вас поверил…
-Бу-бу?
-Да, в том числе. Ну да ладно – я. Мне можно. Я, можно сказать, уже с этим давно примирилась, но мне жаль, например, этого бедного мальчика. Ведь он тоже может тем же заразиться. Я это вижу… Вижу, как он к вам непроизвольно тянется. Мне его жаль, а вам?
На этом, кажется, самом интересном месте, их разговор отчего-то внезапно прекратился. «Самом интересном» от того, что Девочкину подумалось: «Бедный мальчик,  это кто? Неужели она про меня? Почему она решила, что я бедный и чем меня может заразить Евгений Карлович?»  Но  Маргарита Анатольевна умолкла, и Евгений Карлович больше не бубукает.
 Девочкин подождал, подождал, но так больше ничего от своих соседей по другую сторону стенки и не услышал.