вечер писем

Яр Булавин
Все писали письма с пожеланиями себе в новый, наступивший год, а я не знал, что писать, потому что чувствовал тревогу, тревогу о том, что это счастье, эта милая, уютная семейственность не может существовать вечно, что она уйдёт, она должна уйти неминуемо и невозвратно... я знал, что когда-нибудь в жизни окажусь один, совсем один, и всё это останется сладким воспоминанием прошлого, от которого щемит сердце и слезятся глаза, а сейчас я был в этом воспоминании: я видел всех наяву, в видел, как мать озабоченно готовится к торжеству, накрывая на стол, как брат возится с годовалой племянницей, как бодр и весел отец, какие вокруг стоят мир и покой - но сам я почему-то не мог соответствовать этому, я будто был не отсюда, будто бы попал с он о счастливом детстве, будучи глубоким стариком... и не мог ничего сказать и ничего сделать, не мог противиться времени, которое вдруг стало осязаемым и я почувствовал его между своими пальцами, будучи не в силах удержать. Мне вспоминался рассказ Бунина "Осенний вечер", я читал его очень давно, но запомнил на всю жизнь... этот вечер ещё не настал, но он обязательно настанет, как настанет и небытие за ним - раньше ли, позже ли... Я хотел как-то вобрать, впитать в себя этот момент, надышаться им, понимая, что именно этот вечер буду вспоминать потом, будучи от него максимально оторванным... но - застеснялся своей же сентиментальности и не сделал ничего, только заплакал потом, когда все разошлись. Мать обеспокоилась и стала утешать меня, не понимая причин такого моего состояния, а я боялся объяснять ей хоть что-то, и чем больше она меня утешала, тем сильнее я плакал, стыдясь себя и не в силах остановиться, я не мог так же оборвать это и уйти, потому что потом жалел бы об этом, а ласковые материнские слова, давно забытые в детстве интонации, всё сильнее действовали на меня, взрослого мужчину, почувствовавшего себя стариком, которому предсмертное видение позволило вернуться в тот вечер, вечер нового года, когда все писали себе пожелания и прогнозы на будущее, запечатывали их в конверты и отправляли туда, где я существую сейчас, храня пожелтевшие записки как самую важную реликвию на свете.