Предрассветные сумерки мягко обнимают панорамное окно еще сонной комнаты. На востоке легко и ранимо брезжит малиновый рассвет, оттеняя бледную оранжевую полосу, разлитую по небу. Сквозь серую мглу из дальней комнаты доносятся звуки тихо струящейся музыки. В серебристых переливах нот слышна грустная, нежная жалоба.
Он сидит в центре комнаты перед белым глянцевым роялем, освещенный стоящим рядом торшером, который льет на него мягкий, карамельный свет. Он полностью погрузился в таинственный и прекрасный мир музыки. Во мраке дома он пребывает в своем, отгороженном от остального мира, круге света. Неприкасаемый. Одинокий. Уединенный или затерянный? Под стать этой грустной мелодии Баха, его лицо обняла сухая печаль. Бездонные серые глаза жадно бегают по нотным строкам, впитывая каждый нотный знак, отпечатанный на белом листе. Из под его длинных, ловких пальцев, которые мягко касаются клавиш, льется эта печальная мелодия. Она медленно просачивается в душу и задевает в ней так легко ранимые и быстро воспламеняющиеся чувства. Иногда он закрывает глаза, и продолжает играть душой, обличая в звуки свои эмоции и воспоминания, о которых он не говорит и так прочно скрывает днем. О чем он играет? Почему в этой мелодии столько грусти и тоски?
Его самые сокровенные чувства, покрытые разочарованием и болью, так тонко вплетаются в голоса этих черно-белых клавиш. Это голос его души. Это его воспоминания о прошлом, которое когда-то безжалостно испепелило его. Он изливает свою боль в предрассветных сумерках через эти черно-белые клавиши.
Черно- белые клавиши – совсем, как его жизнь…