Ничего не изменить...

               
     Когда Полина вышла на работу после второго декрета, мир перевернулся с ног на голову, колхоз ее «сидел» без зарплаты, 1993 год: шок у всех постперестроечный, безработица, безденежье. Приглашение на должность главного бухгалтера в сельскую администрацию от начальницы РАЙФО она восприняла, как должное.  Жизнь диктовала свои правила, думать было нечего, согласилась. Детей двое,  для них она пошла бы и в огонь и в воду. Для начала бухгалтерию запущенную разгребла,  а через три года назначили главой.
     Осень… Пьяницу-предшественника уволили за три недели до выборов районного главы. Дров в учреждениях ни полена, а их двенадцать (школы, детсады, больницы), топили сырьем с колес,  да еще выборы эти на носу и как их проводить  Полине было неизвестно. Пришлось  «засучить рукава».
     На Новый год районный глава (тоже вновь избранный) прислал три машины сухих дров, что б смогли пережить лютые морозы. Подарок был поистине царский. Полина ждала машины на крылечке администрации почти весь последний день уходящего года.   Ей помогали, как самой молодой главе… Даже сейчас, если подобное снилось  ночью, то просыпалась она в холодном поту, а тогда было море «по колено»…
      Вновь избранный глава районной администрации, маститый руководитель, бывший директор РТП, затем птицефабрики,  не сразу понял, какой человек Полина. «Проверка на «паршивость»  длилась полгода. Он рассматривал ее цепко, и ничто не могло укрыться от его взгляда, да она еще и не умела скрывать  своих эмоций. Ее открытость и подвигла нового главу выделять ее среди других сельских глав. Было не трудно  выяснить, чем живет население ее администрации и справляется ли с работой Полина. Все друг друга в районе знали. Полина с трудом привыкала к такому пристальному вниманию. Еще сложней было ладить с управделами, женщиной умной и проницательной. Светлана Владимировна, простая на вид, была далеко не проста. «Дева» по гороскопу могла легко передумать Полину, так как была старше  и опытней, и сам знак говорил о том, что ее следует опасаться. Сомнения Полины были далеко не безосновательны: доносы о ней везла в администрацию района глава соседней сельской администрации то ли по зависти, то ли по глупости. Полине больше помогали, да и сама она быстро находила  выход из безвыходных порой ситуаций. Оказалось, что доверять никому нельзя...
     Полина впервые в жизни увидела «паршивых овец в стаде», завистниц ее удачливости оказалось много: вся женская часть состава сельских глав района. С мужчинами она всегда умела договариваться, да и они ее уважали, принимая как равную себе.
     Однажды в районную администрацию «приехала»  жалоба  на  Полину,  от кого - она не задавалась вопросом.  Предстать с  отчетом  на коллегию депутатов на первом году работы оказалось делом не простым  (по закону только через два года предполагался отчет для глав).  Полина не растерялась, доклад написала за ночь, все как есть на самом деле: что людям негде жить, негде работать, в школе на уроках дети в голодный обморок падают, что в администрации одни долги, рабочих на заготовку дров не нанять и т.д.  Читала доклад как приговор власти, бесстрастным, спокойным и уверенным  голосом,  а когда закончила, немая пауза длилась,казалось, целую вечность. Не покажи слабость - стучало в голове Полины, разорвут, растопчут. Отрезвили ехидные ухмылки коллег, плохо переживших успех Полины. Она поняла: это победа!  Так  нашла она большую поддержку,  и не только  районного главы, а и главврача районной больницы, и начальницы Соцзащиты, даже «Пожарный надзор» здоровался с ней по-мужски за руку и всем говорил: с этой дамой не шути.
      Главный врач районной ЦРБ всегда помогал Полине, когда она звонила ему с какой-либо просьбой, помогала ему и она.  К ней в участковую больницу собирали стариков со всего района на социальные койки (кому требовался уже уход). Иногда ей подкидывали и беспризорных детей, на какое-то время до отправки в детдом. Однажды поселили в больницу троицу цыганят, грязных, голодных,  собрали  по селу им одежду, отмыли. Весь персонал больницы был на «ушах» от их проделок, а когда их увозили в детдом, медсестры провожая, плакали, успели к ним привыкнуть.
      Да разве обо всем расскажешь… Полина не чувствовала  себя героиней, она в шутку  говорила себе: плакать нельзя - ты же на «войне», отступать тоже некуда, там народ обездоленный и беспомощный, как ребенок, да еще наивный в придачу.  Русский  Народ… Кому его доверишь?
                ***
      Сменился районный глава, подав в отставку из-за болезни.  Выбрали бывшего  агронома из родного колхоза Полины, который  проработал председателем соседнего колхоза двадцать лет. Колхоз его был самым богатым  в районе, об этом говорили сами за себя новые улицы построенного для работников жилья, новостройки ферм и складов, новая техника. В его колхозе оставалась работать молодежь, в то время как из других уже разбегалась по городам.
       Виктор был  старше Полины на три года, учились они в одной школе, ходили в один сельский клуб, но друг друга почти и не знали. 
       Был он внебрачным сыном одного знатного комбайнера, у которого и так  имелось четверо сыновей, и  вырос он в соседнем с отцом доме. Мальчишки - братья, его не любили и поколачивали от души. Заступиться  за Виктора было некому, одна мать, которая с зари до зари  на работе в колхозе. 
       Еще пацаном, он уже зарабатывал весной на сплаве леса. Однажды чуть не погиб, сорвавшись с бревна в ледяную воду. Его чудом спасли, так как плывущие по реке бревна  «накрыли» бы его насовсем. 
       Об этом случае он рассказал Полине как то на фуршете, уже, будучи районным главой. Выпитое вино размягчило львиную душу, снаружи жесткого и непримиримого человека. Полина, молча, слушала исповедь, проникаясь его болью. Она вдруг увидела, как одинок он в своей честности и порядочности, как беззащитен перед  вражьей стаей противников.  Они понимали друг друга с полуслова, с одного только взгляда…
       Это был прием иностранца, который приехал в Россию с визитом из какого-то  экологического международного фонда. Француз, ни бельмеса не понимающий по-русски, в старых стоптанных ботинках и потертых джинсах  выглядел довольно комично. Переводчица, изрядно приняв на грудь, почти не переводила.  Полина и ее коллеги  пытались ему что-то объяснять на немецком и английском, который знали на уровне сельской школы, и даже жестами. Француз боялся попробовать  знаменитые белые грузди, так как  отравился грибами накануне поездки в Россию. В результате все «оскорбились» от такого отказа, от души потешаясь над ним, и все-таки убедили отведать и этот местный «деликатес». 
       Француза этого привезли с областного центра на вертолете на участок бывшего леспромхоза в сельской администрации Полины. Принимали его в деревенской избе с домоткаными половиками, старинной с пружинным матрацем кроватью, резным шкафом и удобствами во дворе. В программе праздника была русская баня с веником, которая вконец доконала заграничного гостя, умудрившегося еще и обжечься паром. В конце концов, француз сделал правильный вывод: надо учить русский язык…
Району нужны были деньги на подъем топляка со дна реки, целей было две: очистка реки и почти бесплатные дрова для учреждений сельской администрации. Данный фонд выделял средства на экологию России,  а местная власть должна была помочь областным  «хватам» отмыть «бабосы».
Полина долго волновалась, все ли прошло как надо, и только спустя много лет поняла, как  легко ей все удавалось, что она была  полна сил, энергии и просто по-человечески счастлива.
        Была и другая поездка в п. Курдюм в этот же год. Погиб в Чечне офицер, парень из этого же поселка.  Повоевать он не успел, пробыв там считанные дни. Его «снял» снайпер. При мысли о его матери Полина похолодела душой. Поехала туда сразу, нужно было готовиться к похоронам.
Раиса, мать погибшего  держалась хорошо,  хотя до сознания Полины это плохо  доходило. Просто включился механизм самозащиты на предельном  уровне боли и горя, граничащими с безумием.   Она должна была ехать на опознание во  Владикавказ, что было не сопоставимо с ее состоянием. Полина подала деньги, сумма была  небольшая, и не было слов, что б выразить какую - то поддержку.  Когда то Раиса  похоронила и погибшего в аварии, мужа, воспитывая двоих сыновей одна.  И вот они выросли, а найти свое место в жизни в России всегда было непросто. Оставалась военная служба, где еще платили. В селах и деревнях работы не стало, все рушилось на глазах.  Владимир сам решил ехать в Чечню, что бы помочь матери, оставшейся без работы и брату, еще не получившему образование. Попрощавшись с родными, он пошел из поселка пешком, надеясь на попутки, но почему-то вернулся и ночевал дома еще одну ночь, последнюю ночь дома…
На похороны высыпал весь поселок, от мала до велика. Приехали учителя из средней школы, где учился погибший. Полина и Виктор тоже учились у них, когда-то. Беда объединила народ, как нельзя лучше, друзья и враги забыли на время о своих проблемах и разногласиях, понимая,  что жизнь человека ничего не стоит, а особенно  в нашей стране, где вряд ли работает хотя бы один закон.  Полина не могла говорить, ее попросту трясло от какого - то состояния ужаса и неизбежности. Виктор, прерывающимся от волнения голосом, начал речь:
- Сегодня мы провожаем в последний путь Владимира, российского офицера. Он вырос у вас на глазах, учился в школе, был одним из многих, одним  из нас. Это  поступок мужчины - поехать в горячую точку страны, далеко не каждый принимает такие решения. Невосполнимость  утраты, боль и отчаяние  переполняют сейчас наши души. Скажем: нет войне! Нельзя больше допускать смерти наших детей.  Вечная память Володе, мы  очень сожалеем о случившемся…
Директор школы Алевтина Александровна как то сразу постарела и ссутулилась  за эти дни. Когда она говорила тихим голосом, у многих односельчан выступили слезы. Искреннее ее горе потрясло Полину, настолько родными были ей ее выпускники.
От войны в Чечне, развязанной еще не нынешним президентом, устали все. Сколько матерей по России оплакивали своих сыновей и не сосчитать. Чечня была уже не в состоянии войны, а потери среди наших солдат все отсчитывались и отсчитывались.
На кладбище Полина стояла рядом с  Виктором. Ветер задувал поминальные свечи. Уложив венки на свежий холмик, поправляя лапник, Виктор смахнул непрошеную слезу. На поминки не хотелось, но надо ехать, Полина в таких случаях приказывала себе.
      За столом, прочитав молитву, выпили. Ели немногие, так как не могли еще справиться с внутренним напряжением. Полина и Виктор сидели рядом, притиснувшись,  друг к другу от тесноты на скамейке. Своим плечом, ощущая друг друга, они осознавали, всю силу взаимного притяжения родственных душ. Как же катастрофически не хватало в жизни  каждому из них поддержки другого, и не было никакой возможности объединиться. По разные стороны «баррикад» они были не по своей воле. Полина ощущала себя ближе к народу, он – к власти, но это противостояние было и одной связкой для  них, в любом случае о людях они думали оба и понимали то, что власть наверху о народе не помнит.  Обсуждать это Полине не доводилось ни с кем, так как  в нее люди верили, верили в Виктора, совесть у них была на месте. Разве можно было поколебать эту людскую веру, дать народу понять, что власть у них больше не народная.
Держать удар местной власти было все сложнее, и чем больше они  болели душой за простой народ, тем уязвимее становились сами. Власть не любила и не жаловала «слабонервных», готовых на бунт людей. Она  их вычисляла и давила  планомерно своей государственной машиной. Убедиться  в этом предстояло довольно-таки быстро.
Работы на селе не стало, леспромхоз «задохнулся» вслед за местным колхозом через год после «перестройки». В лесном поселке Курдюм объявился первый бомж, который жил в разоренной квартире, где оконные рамы и двери путем уже не прикрывались,а печкам требовался ремонт. Полина приехала с тяжелым сердцем в поселок, пришла в указанную квартиру. Под кучей грязного тряпья на кровати пошевелился человек, давно потерявший человеческий облик. От холода и голода он еле говорил и передвигался. Что по документам  мужчина сорока с небольшим лет, поверить было трудно.
- Собирайся, поедешь в приют и марш в баню, вот одежда переодеться - коротко бросила Полина.  Мужик поплелся, вытирая слезы на грязном бородатом лице, зажав в ладони деньги. В поселке  его подкармливали соседи, в одиночку бы он не выжил. Когда его, отмытого и побритого,  увозили на УАЗике  в приют, и Полина подошла к машине с «сопроводиловкой», он  как-то по-детски пролепетал: спасибо, тетка Полина. Видно не до того было «бедолаге», что б сообразить, что на тетку Полина еще не тянула совсем в свои тридцать с небольшим лет.
      ЧП происходили, когда   не ждешь, и ничто не предвещает этого. Иногда Полина выезжала даже на убийства. Преступления чаще всего происходили у приезжего народа.
      Однажды на хуторе в доме фермера убили молодую  девушку выстрелом в упор. Стрелял родственник, гость семьи. Что  могло стоять между ними, Полина так и не узнала: может это случайная неосторожность,  может  умышленное убийство. Девушка с пышной косой и нетронутой девичьей красотой  лежала, распластавшись как птица.  Смерть никак не вязалось с ее обликом. Казалось, тронь и она встанет, очнется от тяжелого сна и скажет: нет, нет, это ошибка, я дышу, я живу…
        О том, что преступник где то рядом и может пострадать любой из присутствующих, Полина даже  не думала. Из отдела милиции «люди» приезжали позднее ее,  на дешевых «понтах» требовали транспорт для отправки тела в морг, так как их «собачатник»-каблучок не был для такого приспособлен. Полина зачастую сама искала машину с прицепом, да и оплачивать такие поездки  приходилось тоже самой. Но самое страшное было то, что ничем больше не поможешь. Мать девушки, безумная от горя,  ничего не могла объяснить, невпопад отвечая на вопросы. Пережить такую потерю Полине даже не представлялось возможным.
       Тяжелей всего для Полины был патронаж многодетных семей. В основном, это были пьющие семьи, где один из родителей, а то и двое были безработными. Хорошо, если они попадались трезвыми под горячую руку Полины, порой она не выбирала выражений, и родители сидели, обливаясь потом и  опустив голову. Иногда удавалось загнать лодырей на работу, иногда нет и вставал вопрос об изъятии детей из семьи. Родители лишались последнего - детских пособий,  детей  лишать семьи  было еще трудней.  Дома хоть кто-то погладит ребенка по голове, а в приюте, почитай, никто.
В районный детский дом Полина попала на отчетный концерт, куда пригласили всех сельских глав. Дети, конечно, были наряжены, девочки тщательно заплетены, с бантами. Программа была веселой, на улице весна, светило солнце, но все меркло перед лицами этих брошенных детей.  Тоска по родному дому сквозила у ребят даже в голосе. Сдерживать слезы удавалось не многим. Поразительно талантливыми оказались  ребята, их выступления трогали до глубины души, проникая до  сознания болью «безнадеги» и какой-то особенной  не мирской красотой. Будто сам Бог светил на эти ангельские лица и  все видели больше, чем им полагалось.
      Как то Полине сообщили, что в поселке Курдюм заперт маленький мальчик один в нетопленой квартире. Пьющая мать не появлялась вторые сутки, «путешествуя» с двумя старшими  детьми в соседней деревне. Что чувствовала Полина, словами не выразить, такое прощать кому-то она не собиралась. В течение дня районной администрацией были подготовлены документы об изъятии детей из семьи, так как была реальная угроза их жизням. Из райцентра выехала бригада: соцработники и милиция. Старшие ребята сбежали и спрятались в лесу, мать успела предупредить их, что могут увезти в детдом. Пока парни из милиции искали мальчишек, Полина вела осаду их дома. Пьяная мать встретила Полину с ножом в руке, но ее отрезвил  тяжелый взгляд Полины, она не посмела даже замахнуться. Младший ребенок плакал на полатях, вероятно, боялся собственную озверевшую мать. Полина взяла его на руки, стараясь немного успокоить, он вырывался, пытаясь, освободиться. С большим трудом их удалось усадить в машину и отъехать от дома. Полина умом понимала, что совершает не меньшее варварство, спасая их жизнь, но выбора в общем - то и не было.
     Хватила Полина горя с этой командой и потом. С районного приюта они сбежали, добравшись до дому на попутках. Поздним вечером  звонила их воспитательница, рыдая во весь голос: на дворе зима - страшно за детей. Полина поехала искать их домой, зная их сообразительность, и не ошиблась. Они были у матери, к тому времени уже лишенной родительских прав судом.  Повторно этих детей уже отправили в детдом подальше от дома, на границу области, где они выросли и выучились. Мать их тем временем мотала срок за воровство, а когда вышла, явилась в кабинет Полины с проклятьями и руганью, вымещая  на ней всю свою злобу на жизнь. Обещая, что ее сыновья прикончат Полину, она выкатилась из администрации. Полина не выдержала  впервые, ревела по-бабьи прямо в кабинете, уткнувшись лицом в оконную шторку. К ней сбежались коллеги, сначала шутили,  пытаясь все списать на дурость мамаши. Но Полину прорвало не на шутку, она долго не могла успокоиться и начала  задаваться вопросом:  а нужно ли ей вообще все это?               
  Иногда просыпаясь ночью и, встав, у телефона она ждала звонка, а где то в подсознании была уже ясна причина беспокойства - пожар. Телефон звонил, пищала у окна дочка, увидев зарево на краю деревни. Дети  знали, что родители сорвутся вместе и оставят их одних, хотя Полина всегда спокойным тоном им обещала скоро вернуться.  Девчонки держались обычно хорошо: старшая успокаивала младшую, но все равно: у страха глаза велики.
        Полина звонила в милицию и пожарку, тем временем муж выгонял машину из гаража. Спешили оба, но никогда Полина не повышала голоса в таких случаях. Муж  знал: надо встретить пожарных, показать ближайший водоем, организовать дежурство и первым делом убедиться, что никто не пострадал. Он кидал ведра и топор в багажник, быть зрителем на пожаре Полина не позволяла никому, на ходу коротко бросая нужные команды. Паника  прекращалась, люди работали с азартом, сообща. Тушить начинали до приезда пожарных, так как расстояние в 20 км. пожарные преодолевали не так уж быстро, а счет шел на секунды. Обычно успевали поливать соседние постройки, что б огонь не перекинулся дальше.
                ***
     Виктор не щадил людей, но не щадил и себя, работая как одержимый.  Наивен, как всякий русский, он слишком доверял своим приближенным. Интриги плелись у него за спиной из мести, из зависти, или злобы. Полина понимала, что все меньше надежных людей рядом с ним, и больше приспособленцев, которые не будут рисковать ради него. Да и власть правила старым  испытанным способом: кнутом  и пряником. Полина боялась за него, боялась не зря. Проработав два срока, Виктор проиграл  выборы. Это его как то сразу подкосило, хотя работу ему предложили. Какое-то время он еще держался, но надрыв в душе все ширился и становился пропастью.
Полина  с ужасом наблюдала, как его враги перед выборами сфабриковали дело, Виктора показывали по новостям, как преступника, грозил срок лишения свободы до 5 лет. Разве могла Полина поверить в такое, Виктор для нее был олицетворением русской Чести. Она обратилась за помощью к прокурору области. Прокурор был молод и нагл, но жаркая речь Полины пробила стену равнодушия. Он позвонил в район и, наверное, что-то предпринял, что б дело замяли. Но Полина знала - это  убьет Виктора окончательно.
       Когда заговорили,  что его болезнь смертельна – не поверила. Не вязалось  с хворью его огромное жизнелюбие и стойкость. Она помнила его молодым и красивым, полным сил и энергии, с обаятельной донельзя улыбкой на лице.
       Все существо Полины бунтовало, но все было поздно и ничего не изменить, ничего не изменить...
       Старое сельское кладбище июньским утром пышно цвело и благоухало. Полина недолго плутала, ноги сами привели к его  ухоженной и заваленной цветами могиле. Полина силилась понять, кто и что обрывает так неожиданно и сурово жизни на земле. Она смотрела в глаза Виктора на портрете, и как будто слышала его неповторимый голос: «В жизни человек зачастую остается  «сам  на сам», выстоишь, так выстоишь – а нет, так нет…»