Я училась в третьем классе. Как раз в это время стали появляться шариковые ручки. Для нас они были роскошью. Совсем не похожие на перьевые, ручки не пачкали тетради, ими было удобно писать, а главное — не надо было таскать с собой чернильницу. Пластмассовый корпус надёжно оберегал наполненный стержень, и чернила не вытекали. Шариковые ручки, особенно у нас в детдоме, являлись «последним писком».
У домашних детей такие ручки уже были, потихоньку они стали появляться и у старших воспитанников. Кому-то их дарили, иногда родители оставляли деньги малышам, но и конечно были такие старшеклассники, которые отнимали деньги и покупали себе модную новинку.
Как-то ночью меня разбудила Таня Киселева:
— Том, пошли вниз воды попьем, я боюсь одна идти на первый этаж!
Все знали, что я не трусиха, и поэтому, если что-то было нужно, звали меня. А ночью, известно, разбуди человека, попроси его что-нибудь сделать — он сделает, не задумываясь о последствиях. Особенно ребёнок.
Мы спустились по лестнице на первый этаж и прошли через комнату, где находились портфели с учебными принадлежностями старшей группы. Таня, словно зомби, подходила к каждой сумке и вытаскивала ручки, складывая их себе в карман. Я не очень понимала её действия, сильно хотелось спать. Со временем, незаметно вовлеклась и я. Вначале это были неосознанные действия, а затем пришёл азарт.
Каждое утро на линейке сообщали об очередной краже ручек, но поймать воришек не могли. Мне же трудно было остановиться. Это болото засасывало, и без чьей-либо помощи я выбраться уже не могла.
Мы продавали ручки одноклассникам и бежали в столовую купить сладкое — коржики, булочки, пряники. Сколько ни следили воспитатели и старшеклассники, никто не мог схватить нас за руку.
Дети быстро учатся, и я стала лучшей в этом ремесле. «Я шла на дело», двигаясь на цыпочках. Со стороны казалось, я не иду, а плыву — ни шороха, ни скрипа. Люди не замечали, с каким проворством я вытаскивала содержимое их карманов, появляясь и исчезая, словно привидение. Один раз пытались поймать и наказать, но не получилось. А не пойман — не вор. Но лучше бы поймали…
Вскоре карманы уже очищались у школьников и учителей. У меня был необъяснимый нюх на деньги. Каким-то непостижимым образом я знала, где они лежат. Двухлетний опыт, интуиция и сноровка карманного воришки редко подводили меня. Казалось, что деньги сами липли к рукам.
Однажды в пальто своей учительницы я нашла три рубля. На рубль купила коробочку монпансье, а два рубля положила ей обратно в карман. Большие деньги я не брала, мне достаточно было и двадцати копеек на то, чтобы купить коржик в школьном буфете. Одноклассница Рита, в отличие от меня, зарабатывала деньги выполнением домашних заданий Витьке Самохвалову. За каждую работу она брала по двадцать копеек. Когда спрашивали, откуда у меня взялись деньги, я говорила, что нашла.
Был случай, когда Елисеева Наташа нашла в парке кошелёк, в котором было целых 23 рубля. Потерпевшие не появились, и воспитательница купила всем детям мороженое.
Если вовремя не остановиться, то отучиться от воровства практически невозможно. Я пыталась, но сама уже справиться не могла. Как расстаться с деньгами, когда они сами лезут в руки?
Как-то утром на очередной линейке я услышала взволнованный голос воспитательницы:
— Вы понимаете, как тяжело всякий раз выслушивать, что наши дети воруют деньги у учеников школы?! Где ваша совесть? Вы не заботитесь о том, что завтра будете есть, потому что находитесь на полном попечении государства, а дети, у которых вы таскаете деньги, остаются голодными весь день!
У меня вдруг внутри что-то щёлкнуло. Услышав, что из-за меня дети остаются голодными, я обмерла. В тот день я будто очнулась от дурного сна. Мне впервые стало стыдно. Я не задумывалась о том, что делаю, а когда дошло — меня уже затянуло в это болото по самые уши.
Каждый день я воевала сама с собой. Бороться с многолетней привычкой, избавиться от неё за короткий срок мучительно тяжело. Это как наркотик. Ты получаешь не просто вознаграждение, а именно ощущения, за которыми идёшь снова и снова. Воровство — это болезнь, от которой просто так не излечится, никто. Единственное лекарство от этой заразы — твоё осознанное решение и воля. Я заходила в школу, и мой намётанный глаз сразу оценивал обстановку: я шла в ту сторону, где можно было поживиться. Руки привычно тянулись к добыче и вытаскивали деньги, но они уже жгли мне руки. Я вспоминала слова наставницы: «Как не стыдно! Голодные дети!» Трудно не трогать чужое. Не так-то это просто — слышать себя и подчиняться себе. Но постепенно страшными усилиями воли я излечилась от этой напасти. Справедливость — наверное, моя сущность, она в моей крови. Получалось, я отбирала хлеб у своих товарищей. За что же тогда я все время боролась? Я всегда отстаивала свои взгляды, вставала на защиту обиженных подруг и малышей. Ребята любили, уважали и доверяли мне, а я в это время лазила по их карманам и наедалась конфет.
Мне было ужасно стыдно. Получалось, я не достойна их уважения.
Нет! Не моё это. Я так жить не хотела! Меня могли ругать за какие-то проделки, за упрямство, непокорность, дерзость.
Но воровство?! Теперь ни копейки, ни крошки чужого не возьму. И я смогла себя победить.